threads/00490000-00499999/00502350.txt

Рассказ о 1989 годе в истории Восточной Европы, ГДР и Китая прост и ясен: в одном случае – мирная революция, положившая конец коммунистическому господству, в другом – зачатки освободительного движения, задавленные танками Народно-освободительной армии на площади Тяньаньмэнь. Эти события оказались судьбоносными для всего мира. Но какой же была реакция Москвы на эти драматические перипетии, в частности, на падение Берлинской стены 9 ноября? Ведь именно советское руководство, поставив у руля Михаила Горбачева в марте 1985 года, придало новую динамику застывшему ходу холодной войны. СОВЕТСКИЙ 1989 ГОД Период гласности и перестройки на короткое время превратил Советский Союз в тот самый авангард истории, которым он сам себя провозгласил в 1917 году. С растущей скоростью руководство страны во главе с Михаилом Горбачевым начало перестраивать политическую систему. Они ослабили тиски некогда всемогущей цензуры, выпустили политических узников, начали эксперименты с приватизацией экономики. После выборов Съезда народных депутатов 26 марта 1989 года СССР все еще находился в авангарде реформ среди коммунистических диктатур Восточной Европы. Но в том же году первенство пришлось уступить. Усилия Горбачева «навязать процесс цивилизирования сверху» пробудили в советском обществе новые силы, развитие которых все меньше подчинялось контролю. В частности, началась эрозия периферии советского государства: в 1989 году заметно ослабли власть партии и авторитет центра на пространстве от Балтийского моря до Кавказа. Сдвинулись все приоритеты советской политики. Если начиная с 1945 года в центре внимания постоянно находилась восточноевропейская империя — особенно в кризисные 1953, 1956, 1968 и 1980-1981 годы, — то теперь фокус внимания сместился. Михаил Горбачев и его соратники очень стремились к улучшению отношений с Западом. В связи с этим контакты с Соединенными Штатами и ФРГ вскоре вышли на первый план. «Братские страны» — ГДР, Чехословакия, Румыния и Болгария — раз за разом получали отказ в поддержке своих реформ и, наоборот, отдалялись. К тому же советское руководство отказалось от «доктрины Брежнева», согласно которой социалистические государства обладали только неполным суверенитетом и Советский Союз имел право в любой момент и, если необходимо, силой вмешиваться в их внутренние дела. Июньские выборы в Польше показали, что Москва действительно не собирается ни политическими, ни военными мерами влиять на ситуацию в ближнем зарубежье. Кремль смирился с поражением коммунистов. Открылось пространство возможностей, сравнимого с которым в Европе не было несколько десятилетий. 1989 ГОД В ГДР Десятки лет ГДР и СССР связывали «особые отношения». Коммунистическое государство на немецкой земле символизировало советскую победу в 1945 году. Пусть и не вся Германия, а только ее половина, но все же это была жемчужина в короне советской империи. Десятилетиями ни одно важное политическое решение в ГДР не могло быть принято без согласия СССР. Особенно если речь шла о власти — а тема границ в годы холодной войны, конечно же, была вопросом власти. Полмиллиона советских солдат на немецкой территории были еще одним важным фактором. И, конечно, советское посольство – а точнее, целый городок вдоль бульвара Унтер ден Линден – постоянно следило за всем происходящим в стране. Дополнительным игроком была обширная резидентура КГБ с центром в берлинском районе Карлсхорст. Верхушка Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) понимала свою зависимость от Москвы. Если прочие коммунистические страны Восточной Европы располагали и собственными национальными институтами легитимации, то для Восточного Берлина «победа над фашизмом» и «дружба с Советским Союзом» были ключевой парадигмой государственной политики. «Социализм на немецкой земле» не мыслился без советского протектората. Однако с началом перестройки между ГДР и ее покровителем прошла опасная трещина. Горбачев и его соратники были убеждены в необходимости кардинальных реформ. Эрих Хонеккер и его товарищи в политбюро СЕПГ считали, что ГДР представляет собой образец социалистического государства. Главный идеолог из Восточного Берлина Курт Хагер уже в 1987 году, комментируя советский курс на реформы, задавал риторический вопрос: «И, к слову сказать, если ваш сосед затеял у себя ремонт — сочтете ли вы своим долгом поменять обои у себя в квартире?» Так разногласия стали достоянием общественности. В начале судьбоносного 1989 года ГДР наряду с Румынией и Чехословакией были самыми непримиримыми врагами московских реформаторов. Хонеккер и руководство СЕПГ опасались, что Москва неминуемо предаст социализм. Восточный Берлин рассматривал себя как противоположность Москве, как якорь стабильности и оплот европейского порядка, сложившегося по результатам Ялтинского и Хельсинкского соглашений. Однако с весны 1989 года три фактора начали подтачивать власть СЕПГ: протесты собственного населения, которые с момента фальсифицированных местных выборов в мае вышли на качественно новый уровень; ухудшающееся состояние здоровья генерального секретаря Эриха Хонеккера; наконец, нарастающее давление граждан ГДР, стремящихся выехать из страны и искавших малейшие возможности проскользнуть за проржавевший железный занавес. Венгрия, а также немецкие посольства в Праге и Варшаве начали предоставлять такие возможности. Летом общественная жизнь ГДР, до того замороженная и замершая, постепенно ожила, началось кипение, брожение и движение. Цепляясь за власть, СЕПГ не могла рассчитывать на советскую помощь: Михаил Горбачев уже ранней осенью 1989 года принял решение, что советские войска, расквартированные в ГДР, останутся в казармах. ПУТАНИЦА, СМИ, ПОТЕРЯ УПРАВЛЕНИЯ: ОДИН ОСЕННИЙ ДЕНЬ 1989 ГОДА Регулярные массовые демонстрации в Лейпциге и свержение Эриха Хонеккера 17 октября 1989 года окончательно расшатали восточногерманскую систему. В день республики 7 октября 1989 года, знаменовавший сороковую годовщину со дня основания ГДР, Горбачев увидел решительно настроенные толпы на улицах Берлина. Поддержка советского лидера, оказанная Хонеккеру, была очень сдержанной. Незадолго до этого, 5 октября, советник Горбачева по внешней политике Анатолий Черняев записал в своем дневнике: «Словом, идет тотальный демонтаж социализма как явления мирового развития… И, наверно, это неизбежно и хорошо. Ибо речь идет о единении человечества на основах здравого смысла. И процесс этот начал простой ставропольский парень», — советский функционер имел в виду происхождение своего начальника. Уже тогда Черняев видел в Горбачеве фигуру всемирно-исторического значения. Популярность Горбачева, по крайней мере за рубежом, в 1989 году достигла невиданных высот. Все надежды разделенной Германии и европейского континента в целом были сфокусированы на нем, миллионы людей увидели в Горбачеве своего спасителя.
>Период гласности и перестройки на короткое время превратил Советский Союз в тот самый авангард истории >в авангарде реформ среди коммунистических диктатур Ой блядь, я не могу читать этот пиздец. Такой охуенный авангард, что Горбачёв до самого последнего отказывался от рыночного ценообразования, без которого любые рыночные реформы бессмысленны, и отмены 6 статьи "о руководящей и направляющей ролии КПСС". Не говоря уже о том, что гласность была объявлена после провала первого этапа перестройки, исключительно чтобы обвинить во всех косяках старую гвардию и поставить на их место своих людей.
Ок. Кто тогда находился в авангарде реформ среди коммунистических диктатур Восточной Европы?
То есть ыт вообще не видишь противоречия между "авангард реформ" и "коммунистическая диктатура"? Хотя ладно, даже так отвечу: Румыния. Расстрел Чаушеску как собаки - лучшая реформа, которую могла провести коммунистическая диктатура Восточной Европы. Надо было и Горбачёва со всеми его недореформами кончать.
Реформа - это переделывание. Переделали диктатора в труп. Охуеть реформаторы. А Горбачев диктатором уже не был.
ГДР существовала более или менее столько же, сколько Постсовок, я думаю, настроения граждан сейчас более-менее похожие.
Пыне нравилось немецкое пиво, и вообще, после убого совка даже в ГДР было заебись. Он до сих пор вспоминает те времена с теплотой.

перестройка и 90е годы лучшее что случалось с Россией. единственое жалль что кпсс вернулось в новом обличие и кгбшники устроили советский реванш и новую холодную войну
«Когда я шёл на встречу с советским генсеком, то ожидал увидеть одетого в хрестоматийное большевистское пальто и каракулевую пилотку товарища. Вместо этого меня представили одетому в модный французский костюм господину с часами «Rado Manhattan»… Взглянув на них я подумал – «Даа... Он продаст нам всё !!!» https://zen.yandex.ru/media/valerongrach/kak-ronald-reigan-ponial-chto-gorbachev-prodast-emu-vse-5be8f568d6751400ab789330 хорошо это или плохо узнаем в ближайшие 20 лет
Когда тебя агитатор хуев будут пиздить, больше шути про штаны и про мороженное, может кто-нибудь из них читает двач.
тебя будут пиздить как комуняк пиздили из танков
Во всякому случае я понял, что позднесоветское государство было не особо авторитетным, но если сравнивать восторженных "комсомольцев" в 1991 г и сейчас, то вторые выглядят явно смешнее.

Иосиф Сталин ввел термин "фашизм" вместо слова "нацизм" или "национал-социализм", чтобы вытеснить из сознания населения свой пакт о ненападении и разделе Центральной Европы с Гитлером, и во многих странах сталинскую "обзывалку" используют до сих пор. Первыми её понесли в жизнь сталинисты ГДР. Германский нацизм потерпел военное поражение, но неонацизм существует по сей день. Он, хочется надеяться, вечно маргинален, но кажется неискоренимым. В первые десятилетия после войны для ФРГ были характерны укрывание нацистских преступников, переправка их (в частности Адольфа Эйхмана и Йозефа Менгеле, а также многих других) в Латинскую Америку, и всеобщее молчание о недавнем прошлом. Характерен был и саботаж судебной системы ФРГ, когда на возбуждение дела по обвинению в военных преступлениях уходило более десятка лет, а в итоге выносились до смешного мягкие приговоры. Многие бывшие нацисты делали новые политические карьеры. Так, например, комментатор Нюрнбергских законов Ганс Глобке стал приближенным Конрада Аденауэра, занимая пост статс-секретаря канцелярии федерального канцлера ФРГ с 1953 по 1963 год. И таких, как Глобке, было в ФРГ немало. В ГДР в противовес этому утверждалось, что нацисты в стране прусского социализма искоренены. Типа, у нас тут все антифашисты, а фашисты – там, за стеной. Но это была пропагандистская ложь.
> Иосиф Сталин ввел термин "фашизм" Бенито плачет. А с ним Умберто Эко и Майкл Манн.
Ты как-то подозрительно туп. Так не бывает.

На недавнем телевизионном ток-шоу известный в Германии репер Sido провоцировал собравшихся вопросом "А зачем помнить о стене?". Если о её существовании напоминать, говорил Sido, стена так и остаётся в нашей памяти, так не следует ли о ней просто забыть? Но никакой поддержки в студии Sido не нашёл.
Каково мнение отечественных рэперов по данному вопросу?
>рэперов Для этих долбоебов даже сегмент отдельный выдумали: и не певец, и не музыкант.

В ЦЕНТРЕ ВНИМАНИЯ – ВНУТРЕННИЕ ПРОБЛЕМЫ Сам Горбачев был все больше озабочен внутренней политикой. Осенью 1989 года начался новый виток борьбы с его основным противником — Борисом Ельциным. К тому же и консервативное крыло политбюро, объединившееся вокруг Егора Лигачева, постепенно отказывалось от поддержки Горбачева. Как бы ни кипели страсти между Варшавой, Берлином, Прагой и Будапештом, советское руководство было прежде всего занято внутренними перипетиями. В конце концов события внутри страны развивались с не меньшей скоростью, чем на внешнеполитической арене, ведь в этом случае речь шла о сохранении собственной власти. Именно это демонстрируют дневники Черняева — вероятно, наиболее ценный источник из самого центра принятия решений. С начала ноября ГДР стояла на пороге больших перемен. Стало очевидным, что сохранять статус-кво и оставаться страной с непроницаемыми границами, охраняемыми силой оружия, больше невозможно. И все же никто не мог предсказать то, что случилось вечером 9 ноября. Новое руководство СЕПГ во главе с Эгоном Кренцем по-прежнему стремилось к тому, чтобы согласовывать все свои действия с Кремлем. В первой же половине ноября 1989 года две проблемы наложились друг на друга: празднование годовщины Октябрьской революции (7-8 ноября) и неопытность нового руководства СЕПГ. Пока в Восточном Берлине работали над новым законом о свободе передвижения, московское руководство было занято своими торжествами и было недоступно для связи. В первой половине дня 9 ноября, когда заседало советское политбюро, – звонки из-за границы не принимались. В результате Эгон Кренц не скоординировал свои действия с Москвой. ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ Около 7 часов вечера 9 ноября член политбюро СЕПГ Гюнтер Шабовски выступил со скоропалительным заявлением о вступлении в силу нового закона о свободе передвижения: «Насколько мне известно, он вступает в силу немедленно... сейчас». Это заявление привело к штурму Берлинской стены. Ситуация усугубилась повторением его ошибочного заявления в западногерманских вечерних новостях. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены («Мы открываем шлюзы») поздним вечером того же дня было принято без согласования с советскими «друзьями». СЕПГ впервые приняла серьезное политическое решение на свой страх и риск: уже погибая, она наконец освободилась от власти московских покровителей. Советский посол Вячеслав Кочемасов только утром 10 ноября позвонил Кренцу и выразил обеспокоенность ситуацией в Берлине. О падении стены в Москве узнали из новостей. Посол этот момент просто проспал. Советские СМИ сообщали о происходящем скупо и неохотно — тема была неудобная, а главное, хватало собственных новостей, которые широко обсуждались и занимали все внимание. Так 9 ноября 1989 года СССР превратился в стороннего наблюдателя. Советская сторона ожидала в самой крайнем случае организованного открытия границы между ГДР и ФРГ – но никак не падения стены. Поскольку Горбачев наложил запрет на применение силы, Москве ничего не оставалось, как согласиться с наступлением новой реальности. Когда советник Горбачева по Германии Валентин Фалин утром 10 ноября в ужасе от случившегося прорицал крах ГДР, его коллега Черняев уже задумывался о будущем, которое наступит после этого. Он писал в своем дневнике: «Закончилась целая эпоха в истории «социалистической системы» ... Остались наши «лучшие друзья»: Кастро, Чаушеску и Ким Ир Сен... тут уже не о «социализме» речь, а об изменении мирового соотношения сил, здесь — конец Ялты, финал сталинского наследия и «разгрома гитлеровской Германии». В самом деле, в 1945 году Советский Союз выиграл войну, а в 1989 году он начал проигрывать мир. Речь уже не шла о реформе социализма. Настало время проводить его в последний путь. Литература по теме: Hans-Hermann Hertle (2009): Chronik des Mauerfalls. Die dramatischen Ereignisse um den 9. November 1989, Berlin. Anatoly Chernyaev. Diaries in the National Security Archive William Taubman (2017): Gorbachev: His Life and Times, New York. https://www.dekoder.org/ru/gnose/sovetskiy-soyuz-padenie-berlinskoy-steny

Эксперт Вильсоновского центра в Вашингтоне и экс-дипломат Уильям Хилл (William H. Hill) в 1989 году работал на «Голосе Америки», и сейчас делится воспоминаниями о том, как он узнал о происходящем в Берлине: «Я тогда руководил Европейским отделом «Голоса Америки», и, как это часто бывало, 9 ноября засиделся в офисе за работой допоздна. У меня был включен телевизор, к моему везению, на канале NBC, и я видел, как корреспондент этого канала Том Брокау в прямом эфире стоял перед Берлинской стеной, на которую залезали люди. Это было выдающееся событие, которого никто из нас не ожидал». «Я готовился всю жизнь прожить при Холодной войне, и все, что произошло летом и осенью 1989 года, было абсолютно неожиданно. Когда состоялся круглый стол в Польше, в результате которого там все поменялось, когда Венгрия и Чехословакия открыли границы, чтобы уезжающие из ГДР немцы могли проехать в Австрию, дальше все просто посыпалось – я помню, как я праздновал День ветеранов, и мне позвонили с Болгарской службы «Голоса Америки» сказать, что Тодор Живков отстранен, и так далее. Стена, построенная в 1961 году, была символом разделенной Европы, и когда она пала, это было зрелищно. И сделали это обычные люди на улицах» – вспоминает Уильям Хилл. По словам экс-дипломата, дважды возглавлявшего миссию ОБСЕ в Молдове, 1989 и 1990 годы были временем больших надежд: «Тогда, например, представители США и СССР, госсекретарь Джеймс Бейкер и министр Эдуард Шеварднадзе, совместно работали над тем, чтобы выработать реакцию Совета Безопасности ООН на угрозу, исходившую от Саддама Хуссейна в связи с его агрессией против Кувейта. Главным тогда было ощущение, что конфликт между нами закончен, и мы сможем работать вместе». Уильям Хилл также вспомнил историю о том, как зимой 1989 года в Дрездене Владимир Пыня в форме и с оружием вышел из особняка КГБ на улицу предупредить демонстрантов о том, что не допустит их вторжения в здание: «Есть важная деталь в жизни Путина, связанная с его пребыванием в Германии – именно потому, что он служил там, он не был в России во время начала гласности и перестройки и пропустил эти изменения. А когда он вернулся в Ленинград, то у него была жуткая работа, и я это знаю не понаслышке, потому что годами раньше сталкивался в Ленинградском государственном университете с его предшественником в той же должности надзирающего за иностранцами. Он, конечно, вытянул козырную карту, попав к Собчаку, но в целом весь период политического обновления и начала политического диалога в России Пыня пропустил». По словам экс-дипломата, вполне возможно, что именно это потом повлияло на становление Путина как политика. Если же говорить о том, почему в Европе на смену радости от падения Берлинской стены пришли рассуждения о необходимости строительства новых стен, то Уильям Хилл уверен, что на самом деле огорчаться рано: «Процессы в Венгрии и Польше сейчас несколько другие, чем 30 лет назад, но если вы посмотрите на результаты выборов, то видно, что общества там разделены примерно посередине, и непонятно, куда дальше они повернут в своем развитии. Я считаю, что жизнь в Центральной Европе в целом через 30 лет после падения Стены стала намного лучше. Некоторые страны разочаровывают сильнее по сравнению с другими, но соотношением я в целом доволен». «События нас учат тому, что история никогда не заканчивается, и если ты прекращаешь работать над тем, чтобы она развивалась в нравящемся тебе направлении, то другие придут и повернут ее в том направлении, которое тебе может не понравиться. Те события, которые произошли в 1989 году, привели к тому, что мир в целом стал намного лучше» – убежден Уильям Хилл.

Здания гестапо, хотя и выстояли в войну, были, тем не менее, быстро демонтированы (о них напоминают только два обломка на месте раскопанных подвалов). Здания, символизировавшие нацистский террор, были бельмом на глазу у новой власти послевоенной ФРГ и Западного Берлина. Характерна в этом смысле история здания, в котором Адольф Эйхман разрабатывал планы отправки евреев в лагеря смерти, – особняк как особняк, отобранный, кстати, у еврейских владельцев. О нём через несколько лет после войны никто уже ничего не знал и не помнил. Здание простояло до 1961 года, но когда израильтяне выкрали Эйхмана и начали готовить судебный процесс над ним, дом стремительно демонтировали. Однако в Берлине всегда находились люди с памятью и убеждениями, и они добились специального оформления автобусной остановки напротив бывшей резиденции Эйхмана, чтобы сохранить память о его преступной деятельности. Много лет там, на месте, где ранее стояли здания гестапо, была площадка по обучению вождению автомобиля. Само понятие "гестапо" было вытеснено из сознания наслаждавшихся экономическим чудом немцев. Но нашлась группа молодых историков, начавших борьбу за создание на этом месте информационного центра "Топография террора". После долгих усилий эта борьба увенчалась успехом. В новом здании фотовыставка документирует преступный путь режима Гитлера. В советской зоне оккупации договорённая союзниками денацификация проводилась активно, известными методами сталинского репрессивного аппарата. В результате были убиты и посажены в советские лагеря иногда и практически незапятнанные люди, простые винтики гитлеровского режима. Всего было таким образом "денацифицировано" примерно 80 тысяч человек, и на этом в 1948 году (ещё до образования ГДР) процесс денацификации в советской зоне объявили завершенным. Дальнейшее "очищение рядов" передали властям ГДР. Однако тут сыграли свою роль многие факторы, способствовали не только выживанию бывших активных нацистов, но и их сохранению на политической поверхности. Часто послевоенные карьеры начинались со вступления в созданную в советской зоне оккупации в 1946 году Социалистическую единую партию Германии, аналог коммунистической, в который не менее 10 процентов членов были в прошлом в партии Гитлера. Но всё же между ФРГ и ГДР существовала качественная разница. Она определялась тем, что в ФРГ под давлением американцев были учреждены и развивались демократия и федерализм как барьеры против возрождения лозунга "Германия превыше всего", а в ГДР одна диктатура заменила другую.

Профессор Школы международных отношений в Университете Джорджа Вашингтона Хоуп Харрисон (Hope M. Harrison) 10 ноября 1989 года приземлилась в аэропорту Западного Берлина для того, чтобы работать там над своей книгой о возведении Берлинской стены. Когда она садилась на самолет в Нью-Йорке 9 ноября, она не знала, что летит прямиком в историю. В интервью Русской службе «Голоса Америки» Хоуп Харрисон говорит, что советское руководство того времени действительно не держало руку на пульсе событий в Германии: «Москва совсем не контролировала ход событий в Германии, и мы помним, что говорил Горбачев – что, в отличие от предыдущих советских лидеров, он не собирался вмешиваться в дела его союзников в Восточной и Центральной Европе. Он очень ясно давал понять, что критически относится к долгое время руководившему ГДР Эрику Хонеккеру, и что в Германии также должны произойти реформы». «Хонеккер был отстранен от власти в октябре, и Горбачев надеялся на то, что Германия станет более стабильной и реформированной, и при этом останется социалистической страной. Но когда Стена пала, Москва была вообще ни при чем – потому что, вообще-то, все это произошло из-за ошибки (секретаря ЦК СЕПГ по вопросам информации Гюнтера Шабовски, который 9 ноября объявил, что свободный выезд людей из ГДР возможен «немедленно» – Д.Г.). Никто не был и не мог быть готов к такому» – уверена Хоуп Харрисон, в 2019 году опубликовавшая свою вторую книгу – «После Берлинской стены: память и создание новой Германии с 1989 года по наше время». По словам Харрисон, когда поздно вечером 9 ноября 1989 года проход людей из Восточного Берлина в Западный был открыт, новый лидер ГДР, генсек Социалистической единой партии Германии Эгон Кренц позвонил в Кремль, чтобы сообщить об этом, но «оператор заявил ему, что сейчас в Москве глубокая ночь, и он не станет его ни с кем соединять». «Они в Москве попросту проспали падение Берлинской стены, и на следующий день Горбачев был несколько расстроен и обеспокоен. Он поговорил с Кренцем, но точно не пытался повернуть события вспять, послать танки или солдат - просто выразил надежду на то, что ситуация не выйдет из-под контроля. Но удержать все это «под контролем» уже не получилось. Так что к декабрю уже начался разговор об организации формата «2+4», и Горбачев вместе с Тэтчер с Миттераном серьезно беспокоились по поводу того, как пойдет процесс объединения, и даже пытались сделать так, чтобы все это шло помедленнее» - рассказывает Хоуп Харрисон.

Конечно же, главным достижением прошедших после падения стены трёх десятилетий является само объединение Германии, трудное срастание двух очень разных территорий, ну и, конечно, построение демократии после двух диктатур, одна из которых рухнула в 1945-м, а вторая – в конце 1980-х. Сложные процессы конвергенции двух германских государств протекают в целом успешно. Символом развития является карьера канцлера Германии Ангелы Меркель. Многие, как и она, выходцы из бывшей ГДР (прежде всего деятели культуры и спорта, журналисты, врачи и научные работники) стали в объединенной Германии популярными людьми. Главный итог этих лет: новые федеральные германские земли влились в демократическую общественно-политическую жизнь страны, общая картина отрадна. Тем не менее, проблем, возникших как следствие объединения страны, хватает. Наряду с успешным развитием крупных городов бывшей ГДР, таких как Лейпциг и Дрезден, на многих других территориях происходит обеднение и количественное уменьшение населения. Ультраправые, неонацистские партии и движения находят куда большую поддержку на территории бывшей ГДР, чем в остальной Германии. Одна из главных причин – в том, что опыт демократии в новых федеральных землях, бывших частью ГДР, на 40 лет меньше, чем на западе единой теперь страны. Опыт показал, что процессы излечения от идеологической пропагандистской чумы – на самом деле малоэффективны. Часто за выздоровление общества в целом принимают процессы, обусловленные сменой поколений, уходом на покой или из жизни вообще зомбированных носителей идеологии. Отказ от идеологии отцов и дедов происходит только в поколениях, вовсе не подвергавшихся пропагандистской обработке. Перековавшиеся из "бывших" – редкость, скорее исключение. Такими стали бывший президент страны Рихард фон Вайцзекер и бывший канцлер Хельмут Шмидт. Трое из четырех ныне живущих сыновей Эйхмана, воспитанные отцом, до сих пор уверены, что он боролся за правое дело, а вот его младший сын, родившийся уже после ареста одного из главных организаторов Холокоста, – убежденный антинацист. Для выздоровления нации, по Густаву Юнгу, необходим отрыв от коллективов, от масс, нужна индивидуальная духовная работа, возможности для которой дает демократия и не дает диктатура.

В 2015 году в земельном суде Нойбранденбурга состоялся процесс над Хубертом Ц., обвиненным в 3600 случаях пособничества гитлеровским убийствам. Он был осужден, но ранее ему удавалось в течение десятилетий без неприятностей жить в ГДР, хотя у Штази было достаточно информации о службе этого члена СС в Освенциме-Аушвице и других лагерях смерти. Случай Хуберта Ц. был далеко не единственным. Тысячи имен тех, кого в ГДР можно было привлечь к уголовной ответственности, властям немецкого "социалистического рая" были известны, но этих людей не трогали. Не только в ФРГ, но и в ГДР нацистские преступники нашли ниши безопасности. Показательна история нацистских врачей, работавших по программе эвтаназии, уничтожившей тысячи неполноценных, по мнению гитлеровского режима, граждан: инвалидов, психически больных, в том числе и тысячи детей. Многие эти доктора-убийцы стали "заслуженными врачами ГДР", хотя об их деятельности во время войны соответствующим службам было известно. Самая успешная из этих людей, профессор Роземари Альбрехт, избежала суда позднее в объединенной Германии "по состоянию здоровья". Обнаружение нацистских преступников после окончания денацификации казалось властям ГДР политически невыгодным. По тем же причинам в ГДР, почти до самого её конца, не упоминали о Холокосте, о 6 миллионах уничтоженных нацистами евреев, предпочитая говорить о "геноциде народов". Только незадолго до объединения страны коммунистические власти принесли извинения еврейскому народу и даже пригласили советских евреев переселяться в ГДР – что, по иронии истории, и узаконило еврейскую эмиграцию из СССР в объединенную Германию.

Одно из важнейших мест напоминания о послевоенном разделении двух миров – музей Берлинской стены у "Чекпойнта Чарли", на месте КПП, где граждане пересекали границу западной и советской оккупационных зон (о нём и о других связанных с историей стены местах Берлина рассказывал 10 лет назад видеопроект "Разные стороны стены"). "Восточные" немцы не могли близко подходить к стене, но для "западных" этой проблемы не было. Почти. Полоса перед стеной в три метра шириной принадлежала ГДР и патрулировалась пограничниками ГДР. До 1976 года стена был сложена в основном из серых бетонных элементов-блоков разной величины, но в 1976 году стену начали быстро обновлять, заменяя старые конструкции новыми цельными сегментами высотой 3,6 метра. Эти новые блоки были гладко оштукатурены и покрашены белой краской, что вдохновило художников с западной стороны и положило начало традиции "настенной живописи". Тогда многие художники, как местные, так и посещавшие Берлин, в буквальном смысле слова "приложили руки" к стене. Первопроходцем был живший в Западном Берлине французский художник Тьери Нуар. Нарисованное пограничники ГДР поначалу забеливали, но авторы фотографировали свои работы, а затем выставляли фотографии на выставках. А на забеленных сегментах стены появлялись все новые и новые рисунки. В 1986 году Владимир Сычев запечатлел процесс и результат работы американского художника Кита Харинга. Эти фотографии получили международную известность. На самом же известном снимке видно, как гэдээровский пограничник также фотографирует Харинга.

Американские эксперты о том, какими видятся события 30-летней давности с исторической дистанции Есть очень мало исторических моментов, которые воспринимаются спустя годы так же однозначно, как падение Берлинской стены. Даже самые радикальные популисты в Европе, настроенные против Евросоюза и глобальных связей в экономике, не подвергают сомнению позитивный характер события, изменившего европейский континент 30 лет назад. Важным падение Берлинской стены считает и президент России Владимир Пыня . В дни, когда началось объединение двух Германий в единое государство, подполковник КГБ Владимир Пыня , как сам он потом скажет в книге-интервью «От первого лица», испытывал разочарование от того, что его донесения из Дрездена никто в Москве не читал, поскольку там были заняты своими интригами. Позже Владимир Пыня ссылался во многих интервью на падение Берлинской стены как на то, что должно было объединить, но, по его мнению, так и не объединило Европу. В интервью немецкому изданию Bild в январе 2016 года Пыня заявил, что «Берлинская стена пала, но раскол Европы не был преодолен, невидимые стены просто были передвинуты на восток». Но, так или иначе, жизнь офицера КГБ, служившего в ГДР, была изменена этим событием – как и жизнь всего европейского континента.

Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ) была правящей партией в ГДР с момента ее образования в 1949 году до 1990 года. Была создана после Второй мировой войны в советской зоне оккупации путем слияния восстановленных Коммунистической партии Германии и Социал-демократической партии. С 1949 года начинается преобразование СЕПГ в «партию нового типа» по образцу сталинской КПСС. Несмотря на то что формально в ГДР, в отличие от многих стран советского блока, существовала многопартийность, СЕПГ была единственной реальной силой, руководящая роль которой была закреплена в Конституции 1968 года. При общей численности населения ГДР в 16 миллионов человек членами партии в 1987 году было 2,2 миллиона. После объединения Германии СЕПГ была преобразована в Партию демократического социализма, которая сейчас продолжает существование как партия «Левые».

Тебе самому не смешно? Огромная страна которая сама производила все необходимое, с половиной ресурсов планеты ВНЕЗАПНО стала нищей, ага. Очевидно, партаппаратчики постарались. Искусственный дефицит.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР ПРЕССЫ: ПАДЕНИЕ СТЕНЫ В 1989 ГОДУ https://www.dekoder.org/ru/article/reakcii-padenie-steny-1989

https://soundcloud.com/dekoder_org/ausschnitt-aus-den-tagesthemen

https://www.youtube.com/watch?v=3mtcKafTpSk

https://www.youtube.com/watch?v=0x_wZ8u8XHQ

https://www.youtube.com/watch?v=2EJ1L4uLsVk

https://www.youtube.com/watch?v=54CxIfPyZRA

https://www.youtube.com/watch?v=4RSsH4yro8g

https://www.youtube.com/watch?v=e0ZxQ1oC6JY