Datasets:
length
stringclasses 4
values | context
stringclasses 15
values | input
stringlengths 38
122
| positive_outputs
sequencelengths 1
2
| negative_outputs
sequencelengths 0
0
| metadata
dict |
|---|---|---|---|---|---|
8k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-со | Как называется роман, который перевёл Василий Кириллыч Тредиаковский? | [
"Езда на остров любви"
] | [] | {
"id": "665d8b09-e43b-4d8f-a5f9-ec2723d59037",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
8k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-со | Как при рождении назвали будущего императора Петра III? | [
"Карл Ульрих"
] | [] | {
"id": "8627ec4d-ecd5-4bf7-b1e2-d128a83889b4",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
8k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-со | Какой княжеский род имел сильное влияние на Петра II? | [
"Долгорукие"
] | [] | {
"id": "f794cd5b-6568-4272-b879-6e530ca1ec33",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
8k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-со | Сколько членов было в совете, позвавшем на трон Анну Иоанновну? | [
"восемь",
"8"
] | [] | {
"id": "40022a53-4226-4593-a2ba-65f0ad8249f2",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
16k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-современному – правление олигархов.
Прекрасно это понимавший в свое время Пушкин отзывался о затее «верховников» с явным неудовольствием: «Владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных».
Россию ждала хунта из восьми магнатов, что ничем не лучше тирана-одиночки на троне. Хрен редьки не слаще. Что пнем по сове, что сову об пень…
Кстати, наша хитрющая восьмерка и не заикнулась, что это именно они навязали кандидатке столь обременительные условия. Дело они представили так, будто Анна в кротости своей сама предложила Верховному тайному совету снять с нее тяжкое бремя государственных дел. Знаменитый церковный иерарх Феофан Прокопович, вошедший в число «представителей общественности», вспоминал: «Некто из кучи тихим голоском, с великою трудностию промолвил: „Не ведаю, де, и весьма чуждуся, из чего на мысль пришло государыне тако писать?“ – то на его слова ни от кого ответа не было».
«Общественность», конечно же, прекрасно смекнула, что к чему. Но повсюду снова стояла гвардия! Феофан Прокопович: «…которые вчера великой от его собрания ползы надеялись, опустили уши, как бедные ослики, шептания во множестве оном пошумливали, а с негодованием откликнуться никто не посмел, и нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах многочинно стояло вооруженного воинства…» Кем же еще могло быть это воинство, как не гвардией? Не сиволапую же армейскую пехоту привлекли к столь важному делу…
Вот только совсем скоро оказалось, что вызванная для устрашения «общественности» гвардия придерживается другого мнения по поводу истории с «кондициями»!
Умонастроения дворянства (а значит, и гвардии) саксонский посланник Лефорт в донесении охарактеризовал так: «Боятся аристократической олигархии более, чем деспотической монархии.
Когда Анна прибыла в Москву, среди дворянства началось глухое брожение. Что произошло в течение десяти последующих дней, историки так и не смогли установить во всех деталях. Кто именно зажигал, тоже неизвестно, но всерьез полагают, что «основным пропагандистом среди гвардейцев стал ее (т.е. Анны – А.Б.) родственник Семен Салтыков, майор гвардии» (Е. Анисимов). А, в общем, конкретные имена не так уж и важны. Главное, гвардия была против кондиций. В России того времени это означало: все, считай, и решено…
Три февральские недели 1730 года дали невиданный ранее в Отечестве нашем выплеск – все кинулись писать конституции так охотно и сноровисто, словно всю сознательную жизнь этим и занимались.
Вдруг замечают друзья: вместо того, чтобы присоединиться к столу, на коем имеет место быть вдоволь венгерского, их друг и сослуживец, поручик Феденька, долго и старательно царапает гусиным перышком по бумаге, не забывая, что характерно, вовремя обмакивать его в чернила, и этим странным занятием всецело поглощен.
– Что там балуешь, Феденька? – вопрошают сослуживцы в некоторой оторопи. – Амурное послание, поди, согласно Талеману?
А Феденька, не отрываясь от своего занятия, высунув от крайней умственной сосредоточенности кончик языка, отвечает степенно:
– Конституцию пишу!
Честное слово, я не особенно и преувеличиваю. Эти февральские недели знамениты тем, что по рукам стала кружить масса конституций, частенько написанных людьми, которых в подобных намерениях никто ранее и подозревать не мог – вроде нашего преображенского поручика Феденьки. Это массовое творчество отмечали и отечественные мемуаристы, и иностранные посланники. Вот, для примера, отрывки из донесений дипломатов, прусского Мардефельда и французского Маньяна: «Все русские вообще желают свободы, но они не могут согласиться относительно меры и качества ее и до какой степени следует ограничить самодержавие… Одни хотят ограничить право короны властью парламента, как в Англии, другие – как в Швеции; иные полагают учредить избирательную форму правления по образцу Польши…»
Историк Песков комментирует: «Отыскались знатоки иностранных образцов правления; стали писать прожекты об устроении парламента: чтоб учредить высшее и низшее правительство, чтоб и правительства, и Сенат были выборными, чтобы в выборах участвовало все шляхетство…»
Конечно, слово «конституция» тогда имело не современное содержание – основной закон государства, а, скорее, размышления на вечную, до сих пор не решенную тему «Как нам обустроить Россию». Да и выборы, в которых участвует одно лишь дворянство – прямо скажем, не венец демократии. Но ведь это гигантский шаг вперед по сравнению с тиранией Петра Великого, когда и право, и закон заключались в одной его дубине… Вот она, оборотная сторона грамотности и поездок в Европу, которая Петру наверняка не пришлась бы по вкусу!
Даже старый проныра и ворюга Ягужинский, ветеран петровского сатрапского правления, развратился настолько, что начал вслух высказывать крамольнейшие мысли: нехорошо, мол, что дворянству головы секут, и вообще пора подумать об устранении самовластия… Задрав штаны, бежал за гвардейской молодежью, чтобы соответствовать духу времени – чутье у него всегда было преотличнейшее.
В общем, началось – «республика», «выборы», «парламент». Хотя один из циничных иностранных посланников тогда же отписал домой: «Если императрица сумеет хорошо войти в свое новое положение и послушается известных умных людей, то она возвратит себе в короткое время полное самодержавие, ибо русская нация хотя много говорит о свободе, но не знает ее и не сумеет воспользоваться ею».
И ведь напророчил, циник… 25-го февраля около Кремля собралось до восьмисот человек – генералитет, гвардия, в большом количестве – «шляхетство», как долго именовало себя, опять-таки на польский образец, российское дворянство. Анне торжественно поднесли и челобитную с просьбой не исполнять «кондиций», и охапку свежеиспеченных «конституций».
Для начала Анна собственноручно разодрала кондиции. И тут из гвардейских рядов раздались голоса:
– Не хотим, чтобы государыня жила по законам! Пусть учиняет, что хочет, как ее отцы и деды делывали. Мы за нее головы сложим, а скажет она – головы ее утеснителям оторвем!
Таков был глас народа, то есть гвардии, пусть на сей раз и не сверкавшей багинетами. Все конституционные прожекты государыня Анна Иоанновна изволила всемилостивейше похерить следом за кондициями. Шляхетство, правда, подало еще одну челобитную, чтобы в Сенат, и в президенты коллегий (тогдашних министерств – А.Б.), и в губернаторы «персоны не назначались, а баллотировались от шляхетства. Но ощутившая поддержку гвардии императрица и эту челобитную – туда же! Только клочки запорхали…
И тут же Анна, как писал домой саксонский посланник Лефорт, объявила себя шефом Преображенского полка, а потом «призвала в свои покои отряд кавалергардов, объявила себя начальником этого эскадрона и каждому собственноручно поднесла стакан вина». Тут уж всякому стало ясно, что о прожектах насчет парламента и прочих импортных благоглупостей следует побыстрее забыть… а то себе дороже выйдет.
В 1802 году будущий декабрист Штейнгель, а тогда молодой морской офицер, встретил на Камчатке ссыльного Ивашкина, прожившего в тех краях, куда его загнала Елизавета, шестьдесят лет. Ивашкин рассказал моряку случай из времен своей молодости: «Во время коронации Анны Иоанновны, когда государыня из Успенского собора пришла в Грановитую палату… вдруг встала и с важностию сошла со ступеней трона. Все изумились, в церемониале этого сказано не было. Она прямо подошла к князю Василию Лукичу Долгорукову, взяла его за нос и повела его около среднего столба, которым поддерживаются своды. Обведя кругом и остановившись у портрета Грозного, она спросила:
– Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?
– Знаю, матушка государыня.
– Чей он?
– Царя Ивана Васильевича, матушка.
– Ну так знай же и то, что хотя я баба, то такая же буду, как он: вас семеро дураков собралось водить меня за нос, я тебя прежде провела, убирайся сейчас же в свою деревню, и чтоб духом твоим не пахло!»
Очень может оказаться, что это не анекдот, а реальный случай. Ивашкин – персона не из простых: крестник Петра Великого, гвардейский офицер, вхожий во дворец, был в милости у Анны, которая благословляла его на брак…
И действительно, правление настало суровое…
Правда, пресловутая «бироновщина», судя по всему – очередной легковесный исторический миф. Звонкие фразы о «немецком засилье», которыми баловались историки, начиная с Ключевского, истине не вполне соответствуют. Прежде всего потому, что единой Германии тогда не существовало, и жители разных германских государств (число коих достигало нескольких сот), иногда даже не понимавшие наречий друг друга, никак не могли составить какую-то «немецкую мафию». Во-вторых, среди этих иностранцев (которых обобщенно именовали тогда «немцами») хватало людей, которые приехали не «тянуть соки из России», а честно работать. Именно при Анне в России впервые появился и французский балет, и итальянская опера, и первая серьезная статья о музыке в газете (написанная Штелином). При Анне в России появились академики Бернулли, Байер, Крафт и Гмелин, музыканты и композиторы Ристоли, Арайя и Ланде… Равно как и Витус Беринг.
При Анне военная комиссия, возглавлявшаяся немцем Минихом, назначила русским офицерам то же жалованье, что и «иностранным специалистам»: до того согласно петровским правилам офицер иноземного происхождения получал в два раза больше. Если в 1729 году из семидесяти одного генерала полевой армии иностранцами были сорок один, то в 1738 году – тридцать один иностранец и тридцать русских. Если в 1725 году из пятнадцати капитанов военно-морского флота русским был только один, то при «бироновщине» из двадцати капитанов русских стало уже тринадцать… Да и чистокровных русских вельмож при дворе и на службе было немало. И промышленность развивалась неплохими темпами, и торговля росла, и горное дело процветало.
А что до репрессий, то нынче мне самому чуточку стыдно за некритически переписанную лет десять назад у кого-то строчку о том, что двадцать одна тысяча русских дворян при Анне была казнена и сослана. Историки сейчас называют несколько иные цифры: две тысячи политических дел за все время царствования Анны, и тысяча сосланных в Сибирь… Одним словом, безусловно, не стоит мазать Анну Иоанновну одной лишь черной краской, ну, а после Петра I все разговоры о «немецком засилье» выглядят смешно…
Одна примечательная деталь: императорский двор при Анне сохранял стопроцентную трезвость. Императрица не то чтобы не любила пьяных – она их прямо- | Как называется роман, который перевёл Василий Кириллыч Тредиаковский? | [
"Езда на остров любви"
] | [] | {
"id": "67a8b5a2-f03e-4640-87b3-a9e6dfbb5420",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
16k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-современному – правление олигархов.
Прекрасно это понимавший в свое время Пушкин отзывался о затее «верховников» с явным неудовольствием: «Владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных».
Россию ждала хунта из восьми магнатов, что ничем не лучше тирана-одиночки на троне. Хрен редьки не слаще. Что пнем по сове, что сову об пень…
Кстати, наша хитрющая восьмерка и не заикнулась, что это именно они навязали кандидатке столь обременительные условия. Дело они представили так, будто Анна в кротости своей сама предложила Верховному тайному совету снять с нее тяжкое бремя государственных дел. Знаменитый церковный иерарх Феофан Прокопович, вошедший в число «представителей общественности», вспоминал: «Некто из кучи тихим голоском, с великою трудностию промолвил: „Не ведаю, де, и весьма чуждуся, из чего на мысль пришло государыне тако писать?“ – то на его слова ни от кого ответа не было».
«Общественность», конечно же, прекрасно смекнула, что к чему. Но повсюду снова стояла гвардия! Феофан Прокопович: «…которые вчера великой от его собрания ползы надеялись, опустили уши, как бедные ослики, шептания во множестве оном пошумливали, а с негодованием откликнуться никто не посмел, и нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах многочинно стояло вооруженного воинства…» Кем же еще могло быть это воинство, как не гвардией? Не сиволапую же армейскую пехоту привлекли к столь важному делу…
Вот только совсем скоро оказалось, что вызванная для устрашения «общественности» гвардия придерживается другого мнения по поводу истории с «кондициями»!
Умонастроения дворянства (а значит, и гвардии) саксонский посланник Лефорт в донесении охарактеризовал так: «Боятся аристократической олигархии более, чем деспотической монархии.
Когда Анна прибыла в Москву, среди дворянства началось глухое брожение. Что произошло в течение десяти последующих дней, историки так и не смогли установить во всех деталях. Кто именно зажигал, тоже неизвестно, но всерьез полагают, что «основным пропагандистом среди гвардейцев стал ее (т.е. Анны – А.Б.) родственник Семен Салтыков, майор гвардии» (Е. Анисимов). А, в общем, конкретные имена не так уж и важны. Главное, гвардия была против кондиций. В России того времени это означало: все, считай, и решено…
Три февральские недели 1730 года дали невиданный ранее в Отечестве нашем выплеск – все кинулись писать конституции так охотно и сноровисто, словно всю сознательную жизнь этим и занимались.
Вдруг замечают друзья: вместо того, чтобы присоединиться к столу, на коем имеет место быть вдоволь венгерского, их друг и сослуживец, поручик Феденька, долго и старательно царапает гусиным перышком по бумаге, не забывая, что характерно, вовремя обмакивать его в чернила, и этим странным занятием всецело поглощен.
– Что там балуешь, Феденька? – вопрошают сослуживцы в некоторой оторопи. – Амурное послание, поди, согласно Талеману?
А Феденька, не отрываясь от своего занятия, высунув от крайней умственной сосредоточенности кончик языка, отвечает степенно:
– Конституцию пишу!
Честное слово, я не особенно и преувеличиваю. Эти февральские недели знамениты тем, что по рукам стала кружить масса конституций, частенько написанных людьми, которых в подобных намерениях никто ранее и подозревать не мог – вроде нашего преображенского поручика Феденьки. Это массовое творчество отмечали и отечественные мемуаристы, и иностранные посланники. Вот, для примера, отрывки из донесений дипломатов, прусского Мардефельда и французского Маньяна: «Все русские вообще желают свободы, но они не могут согласиться относительно меры и качества ее и до какой степени следует ограничить самодержавие… Одни хотят ограничить право короны властью парламента, как в Англии, другие – как в Швеции; иные полагают учредить избирательную форму правления по образцу Польши…»
Историк Песков комментирует: «Отыскались знатоки иностранных образцов правления; стали писать прожекты об устроении парламента: чтоб учредить высшее и низшее правительство, чтоб и правительства, и Сенат были выборными, чтобы в выборах участвовало все шляхетство…»
Конечно, слово «конституция» тогда имело не современное содержание – основной закон государства, а, скорее, размышления на вечную, до сих пор не решенную тему «Как нам обустроить Россию». Да и выборы, в которых участвует одно лишь дворянство – прямо скажем, не венец демократии. Но ведь это гигантский шаг вперед по сравнению с тиранией Петра Великого, когда и право, и закон заключались в одной его дубине… Вот она, оборотная сторона грамотности и поездок в Европу, которая Петру наверняка не пришлась бы по вкусу!
Даже старый проныра и ворюга Ягужинский, ветеран петровского сатрапского правления, развратился настолько, что начал вслух высказывать крамольнейшие мысли: нехорошо, мол, что дворянству головы секут, и вообще пора подумать об устранении самовластия… Задрав штаны, бежал за гвардейской молодежью, чтобы соответствовать духу времени – чутье у него всегда было преотличнейшее.
В общем, началось – «республика», «выборы», «парламент». Хотя один из циничных иностранных посланников тогда же отписал домой: «Если императрица сумеет хорошо войти в свое новое положение и послушается известных умных людей, то она возвратит себе в короткое время полное самодержавие, ибо русская нация хотя много говорит о свободе, но не знает ее и не сумеет воспользоваться ею».
И ведь напророчил, циник… 25-го февраля около Кремля собралось до восьмисот человек – генералитет, гвардия, в большом количестве – «шляхетство», как долго именовало себя, опять-таки на польский образец, российское дворянство. Анне торжественно поднесли и челобитную с просьбой не исполнять «кондиций», и охапку свежеиспеченных «конституций».
Для начала Анна собственноручно разодрала кондиции. И тут из гвардейских рядов раздались голоса:
– Не хотим, чтобы государыня жила по законам! Пусть учиняет, что хочет, как ее отцы и деды делывали. Мы за нее головы сложим, а скажет она – головы ее утеснителям оторвем!
Таков был глас народа, то есть гвардии, пусть на сей раз и не сверкавшей багинетами. Все конституционные прожекты государыня Анна Иоанновна изволила всемилостивейше похерить следом за кондициями. Шляхетство, правда, подало еще одну челобитную, чтобы в Сенат, и в президенты коллегий (тогдашних министерств – А.Б.), и в губернаторы «персоны не назначались, а баллотировались от шляхетства. Но ощутившая поддержку гвардии императрица и эту челобитную – туда же! Только клочки запорхали…
И тут же Анна, как писал домой саксонский посланник Лефорт, объявила себя шефом Преображенского полка, а потом «призвала в свои покои отряд кавалергардов, объявила себя начальником этого эскадрона и каждому собственноручно поднесла стакан вина». Тут уж всякому стало ясно, что о прожектах насчет парламента и прочих импортных благоглупостей следует побыстрее забыть… а то себе дороже выйдет.
В 1802 году будущий декабрист Штейнгель, а тогда молодой морской офицер, встретил на Камчатке ссыльного Ивашкина, прожившего в тех краях, куда его загнала Елизавета, шестьдесят лет. Ивашкин рассказал моряку случай из времен своей молодости: «Во время коронации Анны Иоанновны, когда государыня из Успенского собора пришла в Грановитую палату… вдруг встала и с важностию сошла со ступеней трона. Все изумились, в церемониале этого сказано не было. Она прямо подошла к князю Василию Лукичу Долгорукову, взяла его за нос и повела его около среднего столба, которым поддерживаются своды. Обведя кругом и остановившись у портрета Грозного, она спросила:
– Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?
– Знаю, матушка государыня.
– Чей он?
– Царя Ивана Васильевича, матушка.
– Ну так знай же и то, что хотя я баба, то такая же буду, как он: вас семеро дураков собралось водить меня за нос, я тебя прежде провела, убирайся сейчас же в свою деревню, и чтоб духом твоим не пахло!»
Очень может оказаться, что это не анекдот, а реальный случай. Ивашкин – персона не из простых: крестник Петра Великого, гвардейский офицер, вхожий во дворец, был в милости у Анны, которая благословляла его на брак…
И действительно, правление настало суровое…
Правда, пресловутая «бироновщина», судя по всему – очередной легковесный исторический миф. Звонкие фразы о «немецком засилье», которыми баловались историки, начиная с Ключевского, истине не вполне соответствуют. Прежде всего потому, что единой Германии тогда не существовало, и жители разных германских государств (число коих достигало нескольких сот), иногда даже не понимавшие наречий друг друга, никак не могли составить какую-то «немецкую мафию». Во-вторых, среди этих иностранцев (которых обобщенно именовали тогда «немцами») хватало людей, которые приехали не «тянуть соки из России», а честно работать. Именно при Анне в России впервые появился и французский балет, и итальянская опера, и первая серьезная статья о музыке в газете (написанная Штелином). При Анне в России появились академики Бернулли, Байер, Крафт и Гмелин, музыканты и композиторы Ристоли, Арайя и Ланде… Равно как и Витус Беринг.
При Анне военная комиссия, возглавлявшаяся немцем Минихом, назначила русским офицерам то же жалованье, что и «иностранным специалистам»: до того согласно петровским правилам офицер иноземного происхождения получал в два раза больше. Если в 1729 году из семидесяти одного генерала полевой армии иностранцами были сорок один, то в 1738 году – тридцать один иностранец и тридцать русских. Если в 1725 году из пятнадцати капитанов военно-морского флота русским был только один, то при «бироновщине» из двадцати капитанов русских стало уже тринадцать… Да и чистокровных русских вельмож при дворе и на службе было немало. И промышленность развивалась неплохими темпами, и торговля росла, и горное дело процветало.
А что до репрессий, то нынче мне самому чуточку стыдно за некритически переписанную лет десять назад у кого-то строчку о том, что двадцать одна тысяча русских дворян при Анне была казнена и сослана. Историки сейчас называют несколько иные цифры: две тысячи политических дел за все время царствования Анны, и тысяча сосланных в Сибирь… Одним словом, безусловно, не стоит мазать Анну Иоанновну одной лишь черной краской, ну, а после Петра I все разговоры о «немецком засилье» выглядят смешно…
Одна примечательная деталь: императорский двор при Анне сохранял стопроцентную трезвость. Императрица не то чтобы не любила пьяных – она их прямо- | Как при рождении назвали будущего императора Петра III? | [
"Карл Ульрих"
] | [] | {
"id": "022bb3d4-52bc-4e7f-80d4-ba285ec039b7",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
16k | После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков, ни телодвижений со стороны гвардии. Императрица успела составить завещание, которым, в частности, отказывала престол российский малолетнему Петру Алексеевичу. Правда, моментально возникли слухи, что этот тестамент (как тогда говорили на польский манер) – поддельный. Но это, вне сомнения, были только слухи, вызванные нерасположением к Меншикову: по завещанию, следовало «супружество учинить» между юным государем и одной из дочерей князя Меншикова. Отсюда и злопыхательство тех, кто был недоволен вовсе уж феерическим возвышением Алексашки – не только в герцоги Ижорские и князья Римские, но еще и в царские зятья… Вряд ли тут имела место подделка – Данилыч и без того вертел пьяненькой императрицей как хотел, во всякое время суток и в любых смыслах.
Но довольно быстро Меншиков рухнул. Как хрустальный графин с девятого этажа – моментально и вдребезги…
В завещании Екатерины самому Меншикову не отводилось какой бы то ни было роли в управлении государством Российским, но он поначалу распоряжался так, словно ничего особенного не произошло, и он по-прежнему вертит империей. Корни тут, думается мне, кроются в коротком и простом слове «привычка». Господин рейхсмаршал, герцог Ижорский и князь Римский, академик Лондонской королевской академии, похоже, просто привык, что он похож на птицу Феникс, и думал, что всегда, словно кошка, приземляется на лапы и все ему сходит с рук…
Определенно по привычке он ухитрился обокрасть и малолетнего императора. Купеческая депутация преподнесла юному государю преизрядное количество золотых монет, но тут появился Меншиков и велел отнести денежку к нему в покои, где она будет сохраннее…
Императору доложили. Император разобиделся, как любой бы на его месте. А если учесть, что в фаворитах у Петра II ходили ненавидевшие Меншикова люди – и хитрый обрусевший немец, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, и, что гораздо опаснее, Иван Долгорукий, обер-камергер и тайный советник, любимец самодержца…
Выражаясь современным языком, с некоторых пор многочисленное семейство Долгоруких – целых шестеро, и все при высоких постах! – самым откровенным образом приватизировало юного императора, которого разве что не водило за собой на веревочке. Впрочем, тут сыграли роль чисто житейские мотивы. Меншиков, Остерман и прочие пожилые государственные мужи только и делали, что лезли со скучными бумагами, а девятнадцатилетний князь Иван Долгорукий сопровождал тринадцатилетнего императора на охоту, подливал винца да вдобавок просветил, какие проказы можно вытворять с юными фрейлинами, не обремененными особым целомудрием. Вот и стал лучшим другом, имевшим на самодержца несказанное влияние.
И Меншикова свалили. В его падении сыграли немаленькую роль опять-таки гвардейские полки – не какими-то своими поступками, а как раз бездействием. Без всякого сомнения, Меншиков, будь к тому хоть малейший шанс, попытался бы использовать гвардию так, как два года назад, чтобы удержаться. Но гвардии он уже осточертел. Гвардия устранилась. И Меншиков полетел. Его заставили перевезти в Россию все прихороненные за границей наворованные миллионы, отобрали ордена и отправили к черту на кулички в ссылку. А невестой императора вместо Марьюшки Меншиковой семья Долгоруких назначила Екатерину, сестру Ивана.
И надо же было такому случиться! Император подхватил где-то оспу – тогда это была страшная болезнь, которую лечить не умели совершенно…
И он умер. Последними его словами стали:
– Запрягайте сани, хочу ехать к сестре…
Его сестра Наталия Алексеевна умерла годом и двумя месяцами ранее.
Недолгое царствование Петра Алексеевича II ровным счетом ничем не примечательно. Единственно, пожалуй, тем, что в 1729 году сын астраханского священника Василий Кириллыч Тредиаковский, не ставший еще академиком и придворным поэтом, но успевший проучиться три года в Сорбонне, перевел на русский галантный роман французского аббата Талемана «Езда на остров любви», имевший в России невероятный успех.
И вот тут, когда император едва успел остыть, вновь замаячила нешуточная виртуальность!
На юном императоре пресеклась мужская линия дома Романовых, но дело даже не в этом. Главное – не осталось никакого завещания, а это придавало законность любым неожиданностям!
В самом деле, как мы помним, Петр Великий ввел особым указом порядок, согласно которому царствующий монарх вправе сам назначить своим преемником любого, кому ему только взбредет в голову. И создалась занятная коллизия…
Действия гвардейцев под предводительством Меншикова, силком возведших на престол Екатерину, можно назвать произволом – но вот беззаконием, строго говоря, никак нельзя именовать. Беззаконием было бы нарушение посмертной воли Петра – но он-то завещания не оставил!
Сейчас ситуация поменялась решительно. Екатерина, правда, в своем тестаменте отменила установление покойного мужа и пунктом восьмым установила строгий порядок: «Ежели великий князь без наследников преставится (т.е. малолетний Петр – А.Б.), то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами (потомками – А.Б.), по ней цесаревна Елизавета и десценденты, а потом великая княжна (Наталия Алексеевна – А.Б.) и ее десценденты наследовать, однако ж мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однако ж никогда российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет».
Все вроде бы расписано точно? Не спешите! «Цесаревна Анна», то есть дочь Петра и Екатерины Анна, выданная за герцога Голштинского Фридриха Вильгельма, уже два года как умерла, успев перед тем родить Карла Ульриха (будущего Петра III). А это изрядно запутывало ситуацию. С одной стороны, из трех наследников жива одна-единственная Елизавета, с другой – ясно сказано, что потомки мужского пола имеют преимущество перед женской линией, а это вроде бы свидетельствует в пользу двухлетнего Карла Ульриха, хотя он и лютеранин, а не «греческого закона». Путаница откровенная, и ее можно повернуть в любую сторону, если у тебя под рукой гвардия!
Забегая вперед, скажем, что «верховники» отыскали третье решение, но это было чуточку позже…
А пока что собралась вся «фамилия» Долгоруких и принялась обсуждать, не устроить ли авантюру. Была выдвинута идея возвести на престол Екатерину Долгорукую, полноправную, законную невесту покойного императора! Завещания, правда, не имелось, но фельдмаршал Василий Лукич Долгорукий был в Преображенском полку подполковником, а девятнадцатилетний Иван – майором. Пример Меншикова еще не успел выветриться из памяти. Высказывалась идея уговорить сановников вроде Голицына и Головина поддержать эту идею, «а буде заспорят, можно и прибить». Вспоминали не только Меншикова, но еще и то, как правительница Софья в свое время подняла стрельцов, а Петр Великий, в свою очередь – два «потешных» полка. Вспоминали, что Долгорукие, конечно, не Рюриковичи, но и Романовых к Рюриковичам можно отнести лишь с превеликой натяжкой… Одним словом, замаячил план вполне реального переворота, в российских условиях имевшего немало шансов на успех…
Они не решились!
Фельдмаршал Василий Лукич категорически отказался в это дело впутываться. Отнюдь не по благородству души – попросту побоялся, что гвардейцы не только за ним не пойдут, но еще, чего доброго, и пристукнут сгоряча. Должно быть, трезво оценивал свой, говоря по-современному, имидж, и знал, что особой любви к нему гвардия не питает.
К тому же отношения в обширной семейке были, безусловно, далеки от братских. Они друг друга терпеть не могли! Вплоть до того, что князь Алексей ненавидел собственного сына Ивана, а Екатерина в последнее время открыто заявляла, что, едва став императрицей, навечно законопатит братца Ваньку в самое глухое сибирское местечко, какое только сыщут…
Ну, а хитрющий фельдмаршал Василий Лукич попросту боялся, что, идя по стопам Меншикова, клан Долгоруких разделит его участь (и, между прочим, как в воду глядел!).
Решено было ограничиться тем, что на скорую руку сочинили «завещание императора», по которому покойный назначал правительницей свою нареченную невесту. Князь Иван, мастер подделывать почерки, вмиг состряпал сразу два экземпляра – один с поддельной подписью Петра, а второй неподписанный: авось умирающий еще придет в сознание настолько, что ему хватит сил расписаться…
Петр в сознание так и не пришел, а шестеро членов Верховного тайного совета попросту проигнорировали предъявленное двумя Долгорукими «завещание» (есть подозрение, что, будь оно сто раз подлинным, его все равно определили бы для более прозаического употребления – ведь «верховники» уже нашли третий вариант, свой!).
Этот «вариант» именовался – Анна Иоанновна, племянница Петра Великого, прозябавшая в пошлой бедности после кончины супруга, вдова герцога Курляндского…
«Виват, Анна Великая!»
Именно такая надпись десять лет красовалась потом на клинках офицерских шпаг – я сам держал в руках такую.
Следует сразу оговориться: Верховный тайный совет из восьми персон, пригласивший курляндскую вдовушку на царство, твердо рассчитывал править сам. А потому вместе с приглашением отправил Анне Иоанновне «кондиции», сиречь особые договорные условия, по которым она не вольна была управлять решительно ничем. Войны самостоятельно не объявлять, мира не заключать, новых налогов не вводить, в военные (сухопутные и морские) и штатские чины выше полковника не производить, вотчины и деревни не жаловать, из государственных доходов ни одной копеечкой не распоряжаться. В придворные чины без ведома Совета не производить, к «знатным» делам никого самостоятельно не определять, а гвардия вкупе с армией остаются под командой Верховного тайного совета…
Это был черновик! Вошедшие во вкус «верховники» добавили еще несколько пунктов, еще более «ущемительных» – будущая императрица не имеет права судить дворян, вступать в брак, назначать наследников. За нарушение одного-единственного пункта – автоматическое лишение короны российской.
Одним словом, будущей государыне оставался почет без власти – прямо-таки на тогдашний аглицкий манер. И тем не менее Анна эти условия скрепила своей подписью, определенно полагая, что лучше быть куклой на троне российском, чем прозябать в своей крохотной Курляндии, которая не на всяких картах обозначена…
С «кондициями» и согласием на них Анны ознакомили «общественность» – то есть высших военных и гражданских чиновников. Общественность встретила новости с огромным неудовольствием. Все прекрасно понимали, что на их глазах меняют шило на мыло: вместо одного самодержца будут восемь, только-то и всего… «Восьмибоярщина», по аналогии с печальной памяти «семибоярщиной». А по-современному – правление олигархов.
Прекрасно это понимавший в свое время Пушкин отзывался о затее «верховников» с явным неудовольствием: «Владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили б для прочих сословий путь к достижению должностей и почестей государственных».
Россию ждала хунта из восьми магнатов, что ничем не лучше тирана-одиночки на троне. Хрен редьки не слаще. Что пнем по сове, что сову об пень…
Кстати, наша хитрющая восьмерка и не заикнулась, что это именно они навязали кандидатке столь обременительные условия. Дело они представили так, будто Анна в кротости своей сама предложила Верховному тайному совету снять с нее тяжкое бремя государственных дел. Знаменитый церковный иерарх Феофан Прокопович, вошедший в число «представителей общественности», вспоминал: «Некто из кучи тихим голоском, с великою трудностию промолвил: „Не ведаю, де, и весьма чуждуся, из чего на мысль пришло государыне тако писать?“ – то на его слова ни от кого ответа не было».
«Общественность», конечно же, прекрасно смекнула, что к чему. Но повсюду снова стояла гвардия! Феофан Прокопович: «…которые вчера великой от его собрания ползы надеялись, опустили уши, как бедные ослики, шептания во множестве оном пошумливали, а с негодованием откликнуться никто не посмел, и нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах многочинно стояло вооруженного воинства…» Кем же еще могло быть это воинство, как не гвардией? Не сиволапую же армейскую пехоту привлекли к столь важному делу…
Вот только совсем скоро оказалось, что вызванная для устрашения «общественности» гвардия придерживается другого мнения по поводу истории с «кондициями»!
Умонастроения дворянства (а значит, и гвардии) саксонский посланник Лефорт в донесении охарактеризовал так: «Боятся аристократической олигархии более, чем деспотической монархии.
Когда Анна прибыла в Москву, среди дворянства началось глухое брожение. Что произошло в течение десяти последующих дней, историки так и не смогли установить во всех деталях. Кто именно зажигал, тоже неизвестно, но всерьез полагают, что «основным пропагандистом среди гвардейцев стал ее (т.е. Анны – А.Б.) родственник Семен Салтыков, майор гвардии» (Е. Анисимов). А, в общем, конкретные имена не так уж и важны. Главное, гвардия была против кондиций. В России того времени это означало: все, считай, и решено…
Три февральские недели 1730 года дали невиданный ранее в Отечестве нашем выплеск – все кинулись писать конституции так охотно и сноровисто, словно всю сознательную жизнь этим и занимались.
Вдруг замечают друзья: вместо того, чтобы присоединиться к столу, на коем имеет место быть вдоволь венгерского, их друг и сослуживец, поручик Феденька, долго и старательно царапает гусиным перышком по бумаге, не забывая, что характерно, вовремя обмакивать его в чернила, и этим странным занятием всецело поглощен.
– Что там балуешь, Феденька? – вопрошают сослуживцы в некоторой оторопи. – Амурное послание, поди, согласно Талеману?
А Феденька, не отрываясь от своего занятия, высунув от крайней умственной сосредоточенности кончик языка, отвечает степенно:
– Конституцию пишу!
Честное слово, я не особенно и преувеличиваю. Эти февральские недели знамениты тем, что по рукам стала кружить масса конституций, частенько написанных людьми, которых в подобных намерениях никто ранее и подозревать не мог – вроде нашего преображенского поручика Феденьки. Это массовое творчество отмечали и отечественные мемуаристы, и иностранные посланники. Вот, для примера, отрывки из донесений дипломатов, прусского Мардефельда и французского Маньяна: «Все русские вообще желают свободы, но они не могут согласиться относительно меры и качества ее и до какой степени следует ограничить самодержавие… Одни хотят ограничить право короны властью парламента, как в Англии, другие – как в Швеции; иные полагают учредить избирательную форму правления по образцу Польши…»
Историк Песков комментирует: «Отыскались знатоки иностранных образцов правления; стали писать прожекты об устроении парламента: чтоб учредить высшее и низшее правительство, чтоб и правительства, и Сенат были выборными, чтобы в выборах участвовало все шляхетство…»
Конечно, слово «конституция» тогда имело не современное содержание – основной закон государства, а, скорее, размышления на вечную, до сих пор не решенную тему «Как нам обустроить Россию». Да и выборы, в которых участвует одно лишь дворянство – прямо скажем, не венец демократии. Но ведь это гигантский шаг вперед по сравнению с тиранией Петра Великого, когда и право, и закон заключались в одной его дубине… Вот она, оборотная сторона грамотности и поездок в Европу, которая Петру наверняка не пришлась бы по вкусу!
Даже старый проныра и ворюга Ягужинский, ветеран петровского сатрапского правления, развратился настолько, что начал вслух высказывать крамольнейшие мысли: нехорошо, мол, что дворянству головы секут, и вообще пора подумать об устранении самовластия… Задрав штаны, бежал за гвардейской молодежью, чтобы соответствовать духу времени – чутье у него всегда было преотличнейшее.
В общем, началось – «республика», «выборы», «парламент». Хотя один из циничных иностранных посланников тогда же отписал домой: «Если императрица сумеет хорошо войти в свое новое положение и послушается известных умных людей, то она возвратит себе в короткое время полное самодержавие, ибо русская нация хотя много говорит о свободе, но не знает ее и не сумеет воспользоваться ею».
И ведь напророчил, циник… 25-го февраля около Кремля собралось до восьмисот человек – генералитет, гвардия, в большом количестве – «шляхетство», как долго именовало себя, опять-таки на польский образец, российское дворянство. Анне торжественно поднесли и челобитную с просьбой не исполнять «кондиций», и охапку свежеиспеченных «конституций».
Для начала Анна собственноручно разодрала кондиции. И тут из гвардейских рядов раздались голоса:
– Не хотим, чтобы государыня жила по законам! Пусть учиняет, что хочет, как ее отцы и деды делывали. Мы за нее головы сложим, а скажет она – головы ее утеснителям оторвем!
Таков был глас народа, то есть гвардии, пусть на сей раз и не сверкавшей багинетами. Все конституционные прожекты государыня Анна Иоанновна изволила всемилостивейше похерить следом за кондициями. Шляхетство, правда, подало еще одну челобитную, чтобы в Сенат, и в президенты коллегий (тогдашних министерств – А.Б.), и в губернаторы «персоны не назначались, а баллотировались от шляхетства. Но ощутившая поддержку гвардии императрица и эту челобитную – туда же! Только клочки запорхали…
И тут же Анна, как писал домой саксонский посланник Лефорт, объявила себя шефом Преображенского полка, а потом «призвала в свои покои отряд кавалергардов, объявила себя начальником этого эскадрона и каждому собственноручно поднесла стакан вина». Тут уж всякому стало ясно, что о прожектах насчет парламента и прочих импортных благоглупостей следует побыстрее забыть… а то себе дороже выйдет.
В 1802 году будущий декабрист Штейнгель, а тогда молодой морской офицер, встретил на Камчатке ссыльного Ивашкина, прожившего в тех краях, куда его загнала Елизавета, шестьдесят лет. Ивашкин рассказал моряку случай из времен своей молодости: «Во время коронации Анны Иоанновны, когда государыня из Успенского собора пришла в Грановитую палату… вдруг встала и с важностию сошла со ступеней трона. Все изумились, в церемониале этого сказано не было. Она прямо подошла к князю Василию Лукичу Долгорукову, взяла его за нос и повела его около среднего столба, которым поддерживаются своды. Обведя кругом и остановившись у портрета Грозного, она спросила:
– Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?
– Знаю, матушка государыня.
– Чей он?
– Царя Ивана Васильевича, матушка.
– Ну так знай же и то, что хотя я баба, то такая же буду, как он: вас семеро дураков собралось водить меня за нос, я тебя прежде провела, убирайся сейчас же в свою деревню, и чтоб духом твоим не пахло!»
Очень может оказаться, что это не анекдот, а реальный случай. Ивашкин – персона не из простых: крестник Петра Великого, гвардейский офицер, вхожий во дворец, был в милости у Анны, которая благословляла его на брак…
И действительно, правление настало суровое…
Правда, пресловутая «бироновщина», судя по всему – очередной легковесный исторический миф. Звонкие фразы о «немецком засилье», которыми баловались историки, начиная с Ключевского, истине не вполне соответствуют. Прежде всего потому, что единой Германии тогда не существовало, и жители разных германских государств (число коих достигало нескольких сот), иногда даже не понимавшие наречий друг друга, никак не могли составить какую-то «немецкую мафию». Во-вторых, среди этих иностранцев (которых обобщенно именовали тогда «немцами») хватало людей, которые приехали не «тянуть соки из России», а честно работать. Именно при Анне в России впервые появился и французский балет, и итальянская опера, и первая серьезная статья о музыке в газете (написанная Штелином). При Анне в России появились академики Бернулли, Байер, Крафт и Гмелин, музыканты и композиторы Ристоли, Арайя и Ланде… Равно как и Витус Беринг.
При Анне военная комиссия, возглавлявшаяся немцем Минихом, назначила русским офицерам то же жалованье, что и «иностранным специалистам»: до того согласно петровским правилам офицер иноземного происхождения получал в два раза больше. Если в 1729 году из семидесяти одного генерала полевой армии иностранцами были сорок один, то в 1738 году – тридцать один иностранец и тридцать русских. Если в 1725 году из пятнадцати капитанов военно-морского флота русским был только один, то при «бироновщине» из двадцати капитанов русских стало уже тринадцать… Да и чистокровных русских вельмож при дворе и на службе было немало. И промышленность развивалась неплохими темпами, и торговля росла, и горное дело процветало.
А что до репрессий, то нынче мне самому чуточку стыдно за некритически переписанную лет десять назад у кого-то строчку о том, что двадцать одна тысяча русских дворян при Анне была казнена и сослана. Историки сейчас называют несколько иные цифры: две тысячи политических дел за все время царствования Анны, и тысяча сосланных в Сибирь… Одним словом, безусловно, не стоит мазать Анну Иоанновну одной лишь черной краской, ну, а после Петра I все разговоры о «немецком засилье» выглядят смешно…
Одна примечательная деталь: императорский двор при Анне сохранял стопроцентную трезвость. Императрица не то чтобы не любила пьяных – она их прямо- | Какой княжеский род имел сильное влияние на Петра II? | [
"Долгорукие"
] | [] | {
"id": "1dbb7272-5750-4687-834c-11ad59c5c86b",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
16k | "После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков,(...TRUNCATED) | "Сколько членов было в совете, позвавшем на трон Анну И(...TRUNCATED) | [
"восемь",
"8"
] | [] | {
"id": "4104c54c-b10c-4eb2-9cee-f8bf4d712cae",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
32k | "После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков,(...TRUNCATED) | "Как называется роман, который перевёл Василий Кириллы(...TRUNCATED) | [
"Езда на остров любви"
] | [] | {
"id": "ec6e49e7-84cb-4058-b068-f7583fc2ca78",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
32k | "После смерти Екатерины не последовало ни беспорядков,(...TRUNCATED) | "Как при рождении назвали будущего императора Петра III?(...TRUNCATED) | [
"Карл Ульрих"
] | [] | {
"id": "22c0be7c-fb49-4a09-ad3b-89340556ab9a",
"source_path": "librusec/01/shard_0102.txt"
} |
End of preview. Expand
in Dataset Viewer.
LIBRA: Long Input Benchmark for Russian Analysis
Dataset Summary
LIBRA (Long Input Benchmark for Russian Analysis) is designed to evaluate the capabilities of large language models (LLMs) in understanding and processing long texts in Russian. This benchmark includes 21 datasets adapted for different tasks and complexities. The tasks are divided into four complexity groups and allow evaluation across various context lengths ranging from 4k up to 128k tokens.
Dataset Structure
The datasets are divided into subsets based on context lengths: 4k, 8k, 16k, 32k, 64k, and 128k tokens. Each subset contains a different number of samples depending on the task complexity.
Tasks and Complexity Groups
Group I: Simple Information Retrieval
- Passkey: Extract a relevant piece of code number from a long text fragment. Based on the original PassKey test from the m LongLLaMA’s GitHub repo.
- PasskeyWithLibrusec: Similar to Passkey but with added noise from Librusec texts.
Group II: Question Answering and Multiple Choice
- MatreshkaNames: Identify the person in dialogues based on the discussed topic. We used Matreshka dataset and Russian Names dataset to create this and the next task.
- MatreshkaYesNo: Indicate whether a specific topic was mentioned in the dialog.
- LibrusecHistory: Answer questions based on historical texts. Ideologically similiar to the PassageRetrieval dataset from LongBench.
- ruTREC: Few-shot in-context learning for topic classification. Created by translating the TREC dataset from LongBench.
- ruSciFi: Answer true/false based on context and general world knowledge. Translation of SciFi dataset from L-Eval which originally was based on SF-Gram.
- ruSciAbstractRetrieval: Retrieve relevant paragraphs from scientific abstracts.
- ruTPO: Multiple-choice questions similar to TOEFL exams. Translation of the TPO dataset from L-Eval.
- ruQuALITY: Multiple-choice QA tasks based on detailed texts. Created by translating the QuALITY dataset from L-Eval.
Group III: Multi-hop Question Answering
- ruBABILongQA: 5 long-context reasoning tasks for QA using facts hidden among irrelevant information.
- LongContextMultiQ: Multi-hop QA based on Wikidata and Wikipedia.
- LibrusecMHQA: Multi-hop QA requiring information distributed across several text parts.
- ru2WikiMultihopQA: Translation of the 2WikiMultihopQA dataset from LongBench.
Group IV: Complex Reasoning and Mathematical Problems
- ruSciPassageCount: Count unique paragraphs in a long text. Uses the basic idea of the original PassageCount dataset from LongBench.
- ruQasper: Question Answering over academic research papers. Created by translating the Qasper dataset from LongBench.
- ruGSM100: Solve math problems using Chain-of-Thought reasoning. Created by translating the GSM100 dataset from L-Eval.
Metrics
We use Exact Match (EM) and F1 metrics in our tests. EM metric is used to evaluate the accuracy of the model's responses by comparing the predicted answers to the ground truth. It is particularly effective for tasks where precise matching of responses is critical, such as question answering and retrieval tasks.
Citation
@misc{churin2024longinputbenchmarkrussian,
title={Long Input Benchmark for Russian Analysis},
author={Igor Churin and Murat Apishev and Maria Tikhonova and Denis Shevelev and Aydar Bulatov and Yuri Kuratov and Sergei Averkiev and Alena Fenogenova},
year={2024},
eprint={2408.02439},
archivePrefix={arXiv},
primaryClass={cs.CL},
url={https://arxiv.org/abs/2408.02439},
}
GitHub
For more details and code, please visit our GitHub repository.
- Downloads last month
- 507
Size of downloaded dataset files:
576 MB
Size of the auto-converted Parquet files:
576 MB
Number of rows:
13,071