Datasets:

cointegrated

/

taiga_stripped_proza

like 0

автор Александр Петрович Карелин http://www.proza.ru/avtor/alexkar , фото из альбома автора 1955г.р., г. Екатеринбург. Подполковник медслужбы запаса (уволился из армии в 1994году), затем более 10 лет проработал преподавателем в учебно-методическом центре МЧС Свердловской области. С недавнего времени - пенсионер Министерства обороны. Основная часть работ размещена на сайте АРТОФВАР (Искусство войны), адрес мой: http://artofwar.ru/k/karelinap/, там же размещены несколько фотоальбомов (Кандагарская медрота, Сестрички и др.). Все фотографии из личного архива. -1- -Что я буду делать с этой жизнью, товарищ старший лейтенант - Я не понял тебя, Тёма. О какой это ты жизни ведёшь речь - Ну, как же. После катастрофы вертолёта мне выпала новая жизнь. Это, как подарок судьбы. Думаю об этом уже несколько дней. По всему выходило, что я должен был вместе со всеми погибнуть. А выжил. - Считается, что при рождении каждый получает своего Ангела-Хранителя. Вот и благодари его, что сохранил твою жизнь. Он у тебя очень заботливый, не оставил в беде. Так что, Артём, выброси все эти дурацкие мысли из головы. Живи и радуйся! -Если это так, то этот Хранитель уже спасал меня в Афгане, как минимум пять раз. Когда-нибудь ему это надоест. Сколько можно меня "за уши" вытаскивать из смертельных ловушек! -Вот видишь! Не зря тебя все в роте называли Счастливчик. Такое прозвище даётся не просто так. Мне ещё про тебя командир взвода рассказывал. Ты, наверное, по жизни был таким "везунчиком". Я прав Раненый завозился под простыней, пытаясь хоть немного изменить положение тела. Устал лежать всё время на спине. Тяжёлый гипс сковывал всю правую ногу и левую руку, согнутую в локтевом суставе. Через пару минут он успокоился и посмотрел на офицера, сидящего на табуретке у его постели. - А какое сегодня число, товарищ старший лейтенант - Пятое июля. Пять дней ты был в "отключке". Но, Слава Богу, неделю назад пришёл в себя. Теперь все врачи успокоились. Можно через день-другой эвакуировать в Кабул. А оттуда и дальше переправят. Увидишь своих родителей. - Нет у меня родителей. Да и везунчиком я никогда себя не считал. Солдат закрыл глаза, проглотил "ком в горле". Потом попросил попить. Старший лейтенант Невский поспешно подал стакан с тумбочки, приподнял голову парня. -Извини, я не знал. А что случилось с твоими близкими Артем вытер здоровой рукой губы, опустил голову на подушку. Блуждающим взглядом окинул пустые кровати в палате - пока он лежал здесь один. - Если вы не торопитесь, то я мог бы о своей жизни вкратце рассказать. Сами потом оцените, на сколько мне везло. - Время у меня есть. Я ведь привёз на консультацию больного из нашей Медроты, теперь с ним хирурги разбираются. Мы подозреваем у него кишечную непроходимость. Но здесь специалисты опытнее, они и скажут своё окончательное слово. Я пока и забежал тебя проведать. Как-никак, в одной пустыне с тобой "жарились" на солнышке. Я вернулся на своё старое место пять дней назад. Закончилось моё прикомандирование в вашем третьем батальоне. Вернулся из отпуска штатный врач Порохневич, теперь он будет лечить-спасать раненых и больных. В отпуске сил он поднакопил изрядно. Пусть трудится. Так что рассказывай. Артём задумался на пару минут -- сложно это, когда требуется вкратце рассказать о жизни своей. Потом набрал в грудь побольше воздуха и начал "выдавливать" из себя короткие фразы, постепенно успокаиваясь и переходя на неторопливую речь: - Родом из Красноярска... Жил на улице Никитина... Дом номер 1 "б"... Квартира ...Впрочем, не важно...Там прошло моё детство с рождения... А родился 27 октября 1963года. Один ребёнок в семье. Нормально учился в школе. Отец у меня был военным. Полковник. Преподавал в нашем Красноярском радиотехническом училище, старший преподаватель на кафедре общей тактики. Мама моя работала учителем географии в средней школе. Жили нормально. Я ни в чём не нуждался. Вот, вы сказали, что, мол, по жизни я был везунчиком. Нет. Как раз наоборот. Я умудрялся притягивать к себе неприятности. Играем с пацанами в футбол во дворе. Я пинаю по мячу -- он влетает в окно. И так за лето бывало по несколько раз. Все считали, что я это делаю нарочно, от отца я частенько получал его офицерским ремнем. Обидно. Постепенно я и сам делал вид, что специально окна бью. Снискал славу "бесшабашного", бесстрашного парня. А ещё я спрятался в шкуру весельчака. От меня так и ждали какой-нибудь "хохмы". Но, оставаясь один, я со стыдом вспоминал свои "проделки". Как-то в пятом или шестом классе на большой перемене все пацаны из нашего класса залезли за яблоками в сад -- рядом со школой стоял большой частный дом за высоким забором. Нарвали яблок, а больше переломали веток. А в эту перемену я как раз сбегал домой за тетрадкой по русскому, забыл её. Возвращаюсь, уже звонок прозвенел на урок. Тут директор школы срочно объявляет построение классов в коридоре. Это, оказывается, хозяин яблонь прибежал к нему жаловаться. Он засек воришек из школы нашей, когда они убегали. Стоим, я вообще не в теме, что произошло. Директор, завуч по воспитательной работе, старшая пионервожатая, пострадавший дедок стоят перед нами. Тут и до меня стал доходить смысл происходящего. Совестят, мол, выйдете подобру и признайтесь, кто учинил разбой. А завуч меня давно невзлюбила как-то. Смотрит прямо на меня и говорит, что без Мовчана тут явно не обошлось. А потом назвала меня трусом, раз боюсь признаться. Вот я и вышел перед строем. Один... Никто из наших героев так и не вышел после меня. Вот они и оказались настоящими трусами. Самое смешное, что и дедок этот, якобы меня узнал. Смех. Я так прямо и заржал, стоя перед строем. Короче говоря, весь разгром в саду на меня и повесили. Мне поставили двойку по поведению за первую четверть, вызывали на педсовет. А отца заставили этому дедку возместить ущерб. Уж, не знаю, чего это стоило, но дед отстал. Одна пионервожатая не поверила в мою причастность, всё допытывалась, зачем я взял на себя чужую вину. Она вроде видела, как я побежал домой после звонка, мы с ней жили в одном доме в соседних подъездах. Она и завучу об этом пыталась говорить. Та не поверила. Потом Елена Александровна, пионервожатая, сказала мне, что я -- настоящий мужчина, а все остальные -- "тряпки". Я очень гордился такой оценкой. Ради этого стоило так пострадать. Признаюсь, был я тайно влюблён в Леночку (так я её про себя называл). Да, а многие парни из класса потом извинялись передо мной. У каждого масса причин нашлась, почему не могли признаться. Так я и проучился в школе, частенько получая наказания не заслуженно. Но я привык. Даже не обижался. Впрочем, вспоминая всё это сейчас, даже смешно становится. Разве это неприятности. Нет, это просто "лёгкие щелчки по носу". После школы отец хотел, чтобы я поступил в военное училище, в котором он преподавал. Я особенно не рвался надеть погоны на всю жизнь. Но и отца побаивался. Он просил только хорошо окончить школу, желательно без троек, а дальше я без проблем поступлю в военное училище. Учился я и, правда, хорошо. Выпускные экзамены сдавал на четыре и пять. "Слетел" только на алгебре. Не знаю, что на меня нашло, но в решении одного неравенства я взял и отбросил знаменатель, решил в таком виде уравнение. У нас разрешалось выходить из класса в туалет, оставляя тетрадь учителю. Вот и пошёл я вскоре. Возвращаюсь, а в коридоре ко мне бежит наша учительница по математике Роза Соломоновна. Говорит, мол, что я допустил грубую ошибку, просит всё внимательно проверить, перерешать одно уравнение. Она ко мне очень хорошо всегда относилась, они с моей мамой дружили много лет. Я вошёл в класс, забрал тетрадь, проверил всё внимательно, не нашёл, на мой взгляд, никаких грубых ошибок. Решил оставшиеся примеры и сдал свою тетрадь. Потом было много крика и шума. Решили, что я нарочно так сделал. Поставили мне трояк в аттестат по алгебре (единственная тройка). А учительница очень расстроилась. Кричала на весь класс, что она решила поступиться принципами и подсказать об ошибке, а "этот неблагодарный идиот даже не почесался, чтобы исправить". Отец тоже обиделся на меня. Но настоял, чтобы я всё же попытался поступить в училище. Я все экзамены сдал хорошо, поступил, стал курсантом радиотехнического училища. Но на этом мои невезения не закончились. В день принятия присяги в училище был объявлен праздник. Нам всем дали увольнительные в город. Гуляли по городу, ели мороженое, ходили на танцы в парк. Возвращаемся вчетвером, все в расстёгнутых кителях, весёлые, хохочем на всю улицу. Нарвались на комендантский патруль. Не знаю, почему решили убегать. Рванули в разные стороны, как зайцы. Я побежал уже последний. Вдруг представил, как отец расстроится, что меня патруль за нарушение формы одежды задержал. Рванул через кустарник и потерял свою фуражку. Возле училища мы с ребятами собрались, они зашли в здание, один дружок мне потом вынес фуражку. Я тоже захожу спокойно, не подозревая неприятностей. Представляюсь дежурному, что прибыл из увольнения, не имею замечаний. Тут из комнаты выходит этот старший патруля с моей фуражкой. Я только потом вспомнил, что она у меня была подписана: "Мовчан Артём, 1 рота". Вот меня уже и поджидали. Такой прокол! Я опять давай ржать... Короче, отправился на гауптвахту на свои первые 15 суток. -Да, Артём, вижу, что трудно считать тебя "везунчиком". А как же ты расстался с училищем -Ох, товарищ старший лейтенант, можно я немного передохну Что-то устал очень. - Ладно, ты передохни. Я пока узнаю, что там с моим больным. Позже подойду. Пока. -2- Невский вернулся в палату минут через тридцать-сорок. Его привезённого солдата посмотрели, принято решение на операцию -- кишечная непроходимость подтвердилась. Оперировать взялся начальник отделения со своим старшим ординатором. Можно было возвращаться обратно в 70 ОМСБ (отдельную мотострелковую бригаду), но хотелось дослушать историю этого везучего-невезучего паренька из Красноярска. Конечно, приходилось ему не сладко. Но ведь он единственный, кто выжил после катастрофы вертолёта. А это уже везение! Похоже, Артём его ждал. Он сразу открыл глаза и слабо улыбнулся старшему лейтенанту. -Я сейчас только вспомнил, что ведь это вы меня спасли, вытащив из горящего БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина). Значит, вам я и обязан был своей четвёртой жизнью. Правда, после этого была посадка на вертолёт и новая катастрофа, чуть не стоившая мне жизни. Но я получил ещё новую, пятую жизнь. - Слушай, какие ты всё жизни считаешь У тебя, как у кошки, девять жизней что ли Тогда ещё у тебя есть несколько в запасе. Так что жить будешь долго! Надеюсь, распорядишься нормально этим даром. Ладно, Артём, расскажи окончание своей истории. Мне уже скоро возвращаться в свою Медроту. Кто знает, увидимся ли ещё. -Хорошо, товарищ старший лейтенант. Слушайте, если интересно. Учился я неплохо. Многие преподы знали моего отца, поэтому особенно ко мне не цеплялись. Правда, после гауптвахты за мной закрепился ярлык "раздолбая". Я только успевал "огребать" наряды вне очереди. Но я не унывал. Напротив, только привыкал к трудностям, они меня закаляли. Завёл специальную книжечку, куда записывал всякие ляпсусы, оговорки наших преподавателей. Одним словом, "армейский лексикон". Потешал всех на курсе этими изречениями. Вы, наверное, помните, как я ещё в пустыне часто смешил всех такими перлами. Многое запомнилось прочно. Например, такие шедевры: "А теперь, товарищ курсант, закрой рот и скажи, где ты был". "Товарищи курсанты, по команде "Бегом -- марш" руки сгинаются в коленях". "Чья шинель подписана "Сидоров"" "Рота! Шире шаг! Почему зад не поёт" "Привыкли, чуть что, как страусы, голову в снег". "Уставы пригодятся вам в жизни! Как же вы будете воспитывать своих детей" " Вы, товарищ курсант, не курсант, а настоящий неандерталец, и. я бы даже сказал, антрополог". Невский "покатывался со смеху", пока Артём приводил на память эти изречения. -Молодец, Тёма! С таким чувством юмора ты справишься с любыми трудностями, ведь шутка помогает выжить. Я в этом уверен. Понял, что в своей роте ты был заводилой. Что случилось дальше - А дальше случилось несчастье. Погибли в один день мои родители. Мама моя была большим любителем туристических походов, она и отца этим "заразила" Летом в отпуск они часто вместе уезжали, сплавлялись по рекам, бродили по тайге. А тут они решили съездить на субботу-воскресенье на машине на Красноярское водохранилище. Подышать чистым воздухом, как они говорили. Был конец марта, лед ещё был крепкий. Но случилось непредвиденное - машина провалилась под лёд. Случилось это у Дивногорска, там речка Мана впадает в Енисей. Мне сообщили об этом через два дня, как их нашли. Так и не смогли они выбраться из УАЗика, погибли, видимо, сразу. Захлебнулись, да и вода ледяная, сердце останавливается сразу. После похорон я долго не мог прийти в себя. Но училище не бросил сам. Хотя учиться никакого желания не было. А потом случилось ещё одно роковое происшествие. Был праздник на 1 мая, мы с Виталькой Незнайко (да, такая смешная фамилия), парнем из нашей роты, были в увольнительной в городе. Посидели в пивной, попили теплое пиво. Виталька умудрился ещё водки купить. Мы её старательно прятали от глаз. Помянули моих родителей, как раз был сороковой день их гибели. Тут и "срисовал" нас патруль. Мы поспешно покинули питейное заведение, прячась за столы. Но начальник патруля был настойчив в преследовании нарушителей. Короче, начали мы удирать. Но... Попались. Затеяли драку с патрулем. Долго рассказывать, но ребятам из патруля сильно досталось... Утром в кабинете начальника училища состоялся "разбор полётов". Наша судьба с Виталькой была решена. Командование училища, не поднимая шума, без настойчивого вмешательства прокуратуры тихо отчислило нас из училища. Правда, на это потребовалось несколько дней. Лето я провел у своей бабушки в небольшой деревушке под Красноярском. Потом она переехала уже в нашу городскую квартиру. А в армию нас почему-то призвали только осенью, причём, на один год, как уже отслуживших в училище первый курс. Мы надеялись с Виталей попасть в одну команду, но судьба нас разлучила. В конце октября я попал в Ашхабад в учебную дивизию. А уже в конце января оказался здесь, в Кандагаре. Вот и вся моя жизнь. Ну, а о моих приключениях в Афгане, вы, наверное, наслышали от других. Я не стану повторяться. Тут и закрепилась за мной "погоняло" Счастливчик. Шесть месяцев везения. До последнего боя, когда вы меня спасли, мой БТР четыре раза подрывался на минах. А у меня -- ни одной царапины. Мои друзья один за другим валились с брюшным тифом или гепатитом, а я был здоров и невредим. Так что, наверное, меня охранял этот самый, как вы говорили, Ангел. - Желаю тебе поправиться и найти своё место в жизни. Невский обнял Артёма на прощание, пожал здоровую правую ладонь, помахал уже издалека рукой и вышел за дверь. Пора было возвращаться в свою Медроту. -3- На попутном бронетранспортёре старший лейтенант отправился в обратный путь. В голове вновь возникли слова Артёма: "Да и везунчиком я никогда себя не считал...". Странно, пока жил в пустыне в качестве врача третьего батальона, не раз слышал рассказы о солдате -- "везунчике", весельчаке и "душе" любой компании. Всё оказалось несколько иначе. Александр откинул голову на бронированный бок "бэтээра", закрыл глаза, попытался припомнить эти рассказы об Артёме. Это было в первые дни приезда Невского в третий батальон. Утро только наступало, но уже припекало "от души". Доктор вернулся с проверки солдатской столовой, остановился покурить у "шатра" - так все называли единственное каменное здание, где разместился штаб батальона. Всё это могучее сооружение было укрыто сверху огромной маскировочной сетью. Заканчивая проговаривать фразу, из-под "шатра" вынырнул капитан Андрей Макуров, командир девятой роты. Прикурил от сигареты Невского. -Ну, как, доктор, привыкаешь к нашим условиям -Понемногу. Но вот жара достаёт очень сильно. -Ничего, втянешься. Я тоже первые несколько дней маялся, но приспособился. - Это парень из вашей роты Вроде из ваших палаток выбрался. Невский кивнул на солдата, который поспешно передвигался на костылях в сторону туалета. - Точно, мой солдатик. Это же Счастливчик. Точнее его зовут Артём Мовчан. Но все его зовут этим "погонялом". Я, бывало, тоже так его зову. -Ничего себе -- Счастливчик... На костылях тяжело бегать в туалет по несколько раз на дню. Офицеры проводили глазами солдата, пока он не скрылся в длинном приземистом здании. - Сам Тёмка виноват. Дорвался до винограда, съел несколько килограммов на дармовщинку, вот его и пронесло. А ногу он подвернул, когда неудачно спрыгнул с вертолёта, летали на захват каравана с оружием. Ты же сам его перевязывал, сказал, что перелома нет, а только растяжение связок в голеностопе. Да и разбирался ты с его поносом тоже. Парни вчера сняли несколько ящиков с виноградом с разбитой "барубухайки", то бишь, с автомобиля. Вот в лагере и обожрались этими ягодами. - Всё правильно, Андрей. Я ему и костыли из запасов выделил, чтобы меньше на ногу наступал. Но вот этот виноград ещё добавил ему мучений. Вот я и пожалел бедолагу. Между тем, солдат на костылях вышел из туалета, прошёл несколько метров. Остановился, повернул обратно, начал ускорять движение. Всё быстрее и быстрее. Потом бросил костыли и бросился бежать. Молнией влетел снова в туалет. Невский и Макуров переглянулись и невольно рассмеялись. Смотрелось очень забавно. Но, похоже, солдату было не до смеха. -Ладно, я выделю ему из своих запасов трофейное средство. Большой дефицит! Надо избавить человека от мучений, а так он и своё растяжение связок не вылечит. - Вот и славно, док. А о Тёмке ты поговори с его командиром взвода, старший лейтенант Миннигалиев Рустам. Хороший парень. Он много чудес может тебе о Счастливчике поведать. А мне уже пора, побежал. Держи краба. Капитан протянул руку, крепко пожал ладонь Невского и пошёл по своим делам. Доктор помог Артёму. Эти таблетки избавили от необходимости часто бегать на костылях в туалет, чему солдат очень обрадовался. Вечером того же дня Александр всё же решил разыскать Миннигалиева. Не терпелось послушать об этом Счастливчике. Сразу после ужина пошёл к палаткам девятой роты. Ещё издалека услышал дружный смех. Подошёл к группе солдат, которые буквально "валялись на земле" от смеха. В центре этого "скопления" восседал Мовчан Артём и потешал всех своими рассказами. Невский остановился, невольно подчинился общему веселью, сам стал смеяться этим шуткам. Он уже понял, что Артём на память рассказывает оговорки и выражения из так называемого "армейского лексикона". "Товарищ солдат! Осмотрите дыру в заборе и доложите мне, с какой она стороны: с той или с этой" "Что это над нами завис вертолёт Горючее что ли кончилось" "Солдаты! Кто не умеет плавать, тот должен хорошо нырять". "Зимой, то есть, ночью, караул сменяется два раза в день". "Не надо мыть полы ежедневно, но хотя бы каждый день надо!" -Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Спасибо за ваше лекарство. Я уже могу вот сидеть с ребятами и веселить их. Мовчан первым заметил офицера, поднялся. -Сидите -- сидите. -- Невский махнул рукой, удерживая всех на месте.- Хоть малость с вами посмеялся. А где я могу старшего лейтенанта Миннигалиева увидеть Артём смешно закатил глаза: "Вопрос понял, ответ думаю". Все вновь засмеялись. Невский решил поддержать шутку: "Что вы галдите, как в муравейнике!" - Да, вон он идёт, товарищ старший лейтенант,- указал в сторону веснушчатый паренёк. Все, включая Невского посмотрели в указанном направлении. - Ладно, спасибо. Продолжайте "трындеть". Доктор поспешил к офицеру. Познакомились. Закурили, пошли, не спеша, в сторону автопарка. - Просишь рассказать о моём бойце. О Счастливчике Забавный парень. Ему и, правда, везёт. Наверное, в рубашке родился. А сколько он "хохм" знает! Только успевай со смеху покатываться. Вижу, ты тоже успел его уже послушать. Этот Артём может часами всех смешить. У нас даже среди офицеров стали ходить его шутки, типа такой: "Едем ночью, идеальные условия: луна светит, солнце..." А наш комбат вообще взял себе на вооружение эту шутку: "С майорами, учти, сначала говори: "Шучу". Потом шути". Думаю, ещё других офицеров послушаешь, они тоже пользуются высказываниями Артёма. Ты извини, мне сейчас очень некогда. Найдёшь меня через часок в автопарке. Тогда и поговорим. Пока. Рустам ускорил шаг и скрылся среди автомобилей... Невский даже не заметил, как он в этих воспоминаниях добрался до расположения своей Отдельной Медицинской роты. Доложил о госпитализации солдата, которого отвозил в госпиталь на консультацию. Надо было заниматься своими больными. "Позже еще вернусь к этому Счастливчику",- пообещал себе Невский. -4- Рустам Миннигалиев оказался очень толковым рассказчиком. Они уселись с Невским на обгоревший остов бронетранспортёра на задворках автопарка, закурили. Рустам стал рассказывать, а Невский внимательно слушал и смотрел, как догорает на западе день, темнота быстро подступала. "Наш взвод ещё в марте месяце был в засаде: умостились на твёрдой, теплой земле. Ждали караван. Жара, не смотря на такой месяц, уже ощущалась, и она не спадала даже ночью. Я никогда не думал, что в Афганистане бывают такие градусы. А кто думал Погода, как и сама афганская война, была, похоже, тоже под запретом. Во всяком случае, Гидрометеоцентр СССР, старательно передававший погоду во всех уголках планеты, бдительно помалкивал насчёт жары и ветров в Афгане. Или хотя бы только в Кабуле. Одни лётчики, наверное, и знали. Я лежал лицом к тропе, а сзади был пологий склон. Нашу группу мы разделили на две части. Тропа тянулась издалека. Караван с оружием мог пройти только по ней. Я лежал у верхнего изгиба, ещё несколько солдат, включая Мовчана, находились неподалеку. Большинство солдат находилось у нижнего изгиба, в долине. Когда я увидел тень от собственной головы прямо перед глазами, понял: в долине что-то произошло. И, правда, оглянувшись, увидел осветительные ракеты. И тут же застучали пулемёты и автоматы. Бой начался внизу. Я знал, что для Мовчана это был первый бой в его жизни. Бой, который он видел и слышал. Он лежал метрах в трёх от меня. Конечно, был страх, было напряжение, Но была и обида. Это он потом мне всё подробно описал. Мол, сверстники его сейчас в Союзе, в безопасности. Там его самого ждёт гитара, велосипед, танцы. Парни и девчонки веселятся. Гуляют и радуются жизни. А он -- здесь. И не может оказаться среди друзей. Дальше я рассказываю его переживания, может, не всё точно запомнил. Уж, не обессудь, док. Артем прижался к земле всем животом, с замиранием сердца стал слушать разрывы гранат и дикий рёв раненых верблюдов. И тут в один из моментов он получил то, что объяснить невозможно. А именно: привет. О таких приветах я и сам слышал от бывалых офицеров и солдат, так что поверил парню. Чуткий, напряжённый, как волк, он ощутил смертельную угрозу и ещё сильнее -- дальше некуда - вжался в землю. Да, кто-то его искал. Он посмотрел направо, там, где я тогда лежал, затаившись. Я лежал неподвижно, внимательно слушал шум боя. Мовчан понял: нужно что-то изменить (он мне потом рассказывал, как я уже говорил). Изменил место. Опёрся на локти, приподнялся и продвинулся поближе ко мне. И почти в ту же секунду мы оба услышали нежнейшее -- вжи-и-и-ик! Пуля врезалась в землю рядом с его головой, как раз туда, где он только что лежал. Я сам много потом об этом думал. Вообще, что же по-настоящему важно Важно, пожалуй,- это первый поцелуй. Или даже первый привет. Ты не ждёшь, а тебе - привет. Но не как в школе, а как на войне. Потому что мы сейчас и есть на войне. И смерть здесь -- настоящая женщина, перед вечным сном обязательно передаёт воздушный поцелуй. Или хотя бы привет. Вот, думаю, Артём и получил этот привет сейчас. Вот и Мовчан также расценил этот случай. Как он мне говорил потом, что, мол, странно, но именно с этого момента -- момента привета от смерти -- он и обрёл полный покой. Он словно выиграл вторую жизнь. И при этом не потерял первую. Мы с ним оглянулись по сторонам -- никто не бежит на нас. Пространство до самого боя пусто. Значит, шальная была пуля! Я ему сразу приказал: "Задницей к тропе, головой к дороге, живо!" Перевернувшись, Артём направил дуло в сторону долины. Близкие вспышки боя становились всё ярче. Тут у меня затрещала рация: командир всей группы приказывал переместиться левее, куда теснили караван. Пока я обдумывал, как это лучше сделать, Мовчан выбросил руку, нащупал дырочку и попытался достать пулю. Но грунт был прочен. Не вышло. Жалко -- пуля была его. А не наоборот. И останется теперь его навсегда. Он всё думал потом: "Как же я отодвинулся в сторону". Терзался от такого вопроса, не зная, что ответить на такой вопрос нельзя. Только догадки. Вскоре мы все вскочили и побежали. Ко второму изгибу тропы. Здесь мы и встретили остатки каравана. Верблюды, обезумевшие от стрельбы и света ракет, неслись галопом. Два "духа" бежали рядом, прячась за огромными колышущимися животами. Оба "духа" попали в ловушку, но один всё-таки сбежал, пропал, а другому именно Мовчан влепил пулю над самым обрывом. Как он потом говорил, такую же пулю. Караван, который мы захватили, был так себе: стрелковое оружие. Да ещё эти снаряды от безоткатных орудий и миномётов. Но дело было сделано. Все проголодались, пайки разложили прямо на песке. Сидели у вертолёта "Ми-8", жевали. А он не сидел, бродил по кругу. Ему не до еды. Он -- ни в какую. Выворачивало -- ужасно, ужасно -- ведь убил человека. Потом он опять кружил, как чокнутый, по твёрдому песку и удивлялся, как быстро, в сущности, он сам втянулся в эту новую и страшную жизнь. Все они в неё втянулись, и теперь ею жили. Другой не было. Та, другая, осталась в прошлом: у одних - среди золотых хлебных нив под Костромой или среди чистых рек у Красноярска, у других -- среди зелёных мандариновых плантаций Абхазии, у третьих -- в тени виноградников Молдавии, у четвертых -- в прохладе прибалтийских дюн, у пятых -- среди высоких трав Поволжья, у шестых, у десятых..." Всех не перечислишь. У всех она осталась, и все они сейчас здесь. Так он рассуждал. Я, примерно, конечно, воспроизвёл эти его мысли. Впрочем, сам, док, можешь ещё с ним поговорить. Вообще этот Артём -- умнейший парень. Люблю с ним беседовать, особенно после того боя за караван. Этот случай с пулей стал широко известен. И я руку приложил! После этого Артёма и стали звать Счастливчик. Самое интересное, он избегал после этого смерти не раз. Всё считал свои новые жизни. За все случаи не могу рассказывать, но что при мне было, расскажу. Это уже в конце апреля случилось. Наша бронегруппа двигалась неподалёку с одним кишлаком. Остановились. "Впереди гора. Обыкновенная. Я получил приказ тремя бронетранспортёрами пройти подальше. У меня тогда уже водителем был Артём Мовчан. Тронулись в путь. Молчим. Окопы увидели одновременно с ним. Поняли: свои. Хотя, по данным, своих поблизости не было. Но не духи же. "Духи" открытых окопов не роют. У них -- кяризы. Кяризная война губила здорово наших солдат и технику, а возмездие эффекта не приносило: только успокаивало начальство. Артподготовка также помогала мало. Нападения на бронегруппы происходили, как правило, внезапно. "Духи" появлялись из замаскированных в кустарнике люков и били в упор. Расстреляв цель, они тут же уходили вниз, в кяризы. Подземные ходы, проделанные когда-то для орошения, служили прекрасным укрытием. В некоторых из них могли передвигаться не только люди, но и машины. Подземные ходы пролегали под полями, вблизи дорог и под населёнными пунктами. Кяризы под кишлаками просто сводили всех нас с ума. Только что из кишлака велась ожесточённая стрельба, но стоило в него войти, как "духи" и население перемещались в кяризы: кишлак вымирал. Никого не найти. А тут -- окопы. За 50 метров до первого увидели "духа". Он был грязный и лохматый, как сапёрная собака. Вылез из окопа и в лоб, с короткого расстояния врезал из гранатомёта. Первый снаряд срикошетил об угол брони, рванул впереди. Второй -- прямо в башню. Обезоружил! Я заорал Тёмке: "Разворачивайся! Разворачивайся влево!" Но он уже и без подсказки разворачивался. Конечно, он понял: кто-то из нашего экипажа уже погиб, а башня горит. Я опять ору ему: "Быстрей! Засада! Их много!" "Духов" и в самом деле была тьма. Все -- с гранатомётами и автоматами. Новый снаряд угодил под колесо, взорвался под первым мостом. Из-под сиденья механика-водителя вырвалось жгучее пламя. Обожгло всю его спину. Бэтээр замер и не слушался рычагов. Надо было выбираться наверх. Я приказал всем покинуть машину и выбрался наверх. А Артёма охватило пламя. Он сбивал, гасил, снова пытался развернуть машину. Тельник на коже плавился. Боль, конечно, была невыносимой. Как он потом рассказывал, в голове его гремел невидимый жёсткий счётчик: "Две секунды, одна, полсекунды. Ни секунды!" Он вывалился на броню -- всё было в чёрном дыму, ребят не было, лишь трещали десятки автоматов. С брони -- на землю. В то же мгновение два снаряда превратили машину в груду металла. Но она ещё раз сослужила ему службу -- он укрылся за её покорёженную броню. А главное -- покинул её вовремя. Снова, как с той пулей, вовремя услышал смертельный привет. Выиграл третью жизнь! Между тем я принял решение -- прорываться к кладбищу. Мы побежали, петляя и падая. Вдоль кладбища тянулась стена. В стене были проломы. "Духи", конечно, поняли наши намерения. Бросились следом. Но мы опередили - "духи" напоролись на встречный огонь. Те палили, конечно, не хуже. Пули летели над головами и над могилами. Мёртвых прикрывала смерть, а живых -- стена. ...Помощь пришла с горки. К своим нас уже доставил бронетранспортёр, прорвавшийся к кладбищу. Радость бывает даже в бою: бэтээр-спасатель - радость, канава, в которой можно укрыться -- радость, стена на кладбище -- радость. В мирной жизни в движении всё - и хорошее, и плохое. А на войне -- только хорошее, только радость. А плохое -- неподвижно. Плохое здесь всегда такое". - Ладно, док, утомил я тебя своими рассказами. Да и спать давно пора. Завтра новый боевой день ждёт. Будем разбегаться. Думаю, ты уже достаточно получил данных на моего солдата. Кстати, он даже с ожогом всего неделю у вас в Медроте полежал, а потом вернулся опять в свой взвод. Геройский парень! Пока, док. Ещё увидимся не раз. -5- И они увиделись. И с Артёмом, и с Рустамом. Но это было уже во второй половине июня. И это был тот самый бой, едва не стоивший Мовчану жизни. ...Пустыня порядком поднадоела. Вроде бы, привык уже к этой жаре, но хочется вернуться в свой военный городок, к своим коллегам, соскучился по работе в операционной. Шли уже двадцатые числа июня, Невский считал каждые прожитые сутки, ждал "дембеля" - ведь Толя Порохневич обещал вернуться из отпуска в начале июля. Тот день начинался обычно. Подразделения разъехались по своим местам для выполнения поставленных задач. Комбат, начштаба, замполит "колдовали" над картой, сидя за столом. Доктор Невский слонялся по территории палаточного городка. Майор Тараборин объявил ему сегодня день отдыха, мол, заработался совсем со своими больными. И то верно -- вчера допоздна проводил приём больных, делал перевязки. Очень много мелких травм, порезов, царапин и прочих кожных заболеваний. Сказывается жара, пыль, малое количество воды. Хотя баню в подразделениях стараются проводить достаточно регулярно. Когда поступило это сообщение, Невский уже вернулся в "дом-крепость". Дежурный по штабу срочно пригласил к рации комбата Тараборина. Выяснилось, что произошло нападение крупных сил "духов" на блокпост в районе "нагаханского поворота дороги" (мятежный кишлак Нагахан находился неподалёку от дороги, по которой проходили все колонны). Подразделения седьмой роты традиционно несли охрану "ленточки" на своём участке, сразу с выхода из города Кандагара. Далее по трассе рассредоточились солдаты из девятой роты -- им сегодня выпала задача обеспечивать безопасность. Ждали колонну, которая должна была появиться вот-вот. А тут это нападение. Сан Саныч принял решение -- срочно выслать подмогу. К месту боестолковения приказано было выдвинуться подразделениям восьмой роты, не задействованным в карауле по лагерю. Сам майор Тараборин возглавил эту группу. Доктор Невский настоял на своём участии ("Там будут раненые!"). С собой Александр взял и санинструктора Рябий Толю. Загрузили в бронетранспортёр комбата всё необходимое для оказания помощи. Колонна из нескольких БТР и БМП на большой скорости помчалась по бетонке. Невский проезжал уже много раз по этому маршруту. Казалось, помнил уже всякую ямку, неровность на дороге. Но и сейчас непрерывно следил через бойницу за проносящимися за бортом километрами. Каждый раз при виде многочисленной сожженной техники по краям дороги, он мысленно ужасался этим потерям. За каждой подбитой бронетехникой или исковерканной машиной стояли судьбы советских солдат и офицеров. Сколько крови было пролито на этих участках трассы! Боевая техника вступила в бой сходу: застучали крупнокалиберные пулемёты бронетранспортёров, "затявкали" пушки боевых машин пехоты. Как понял Невский, нападение велось сразу с двух сторон, из, казалось, бескрайних виноградников. Среди этих насаждений встречались многочисленные приземистые глиняные здания -- "сушилки" (в них местные жители и сушат под естественным жаром от солнца виноград, превращая его в изумительный изюм). Из сушилок и вёлся основной обстрел. "Спешились". Солдаты, прибывшие на подмогу, стали продвигаться к сушилкам, перебегая среди виноградных лоз, прячась за сохранившимися кое-где остатками глиняных заборов (ранее, видимо, хозяева огораживали свои владения от соседей). БТР и БМП поддерживали их "огоньком" с дороги. Сразу по прибытию Невский и его санинструктор Рябий занялись ранеными. Практически все солдаты с блокпоста имели огнестрельные или осколочные ранения, даже не было возможности им перевязать самих себя или друг друга. Но теперь они могли выйти из боя, уступив место здоровым. Двое ребят погибли сразу. В помощи они уже не нуждались. Одному раненому пришлось накладывать жгут на руку, другому -- срочно ставить капельницу и восполнять большую кровопотерю. Бой между тем продолжался. Подъехали несколько бронетранспортёров из седьмой роты во главе с командиром, подтягивалась "броня" и девятой роты из других участков. Больше роты уже скопилось в этом месте. Били по "духам" из пулемётов и автоматов, даже на полную мощь заработали две гаубицы. Окончив разбираться с ранеными, Невский оставил их на попечение Толи Рябия, а сам перебежал к бронетранспортёру, у которого собрались офицеры во главе с комбатом. Практически со всеми был уже хорошо знаком, поздоровались за руку с Володей Пугайчуком, командиром взвода связи, замполитом 7-й роты Толей Бабиковым, здесь же оказался командир взвода Рустам Миннигалиев и Макуров Андрей, командир "девятки". Офицеры сосредоточенно обсуждали план дальнейших действий. Водитель комбата крутился здесь же с фотоаппаратом, запечатлевая всё и всех, как он говорил, "для истории". Невского всё никак не покидало ощущение не реальности происходящего: виноградники, сгибающиеся от тяжёлых гроздей, тут же - многочисленные пули, сбивающие эти огромные ягоды. Солдаты, ведущие активную стрельбу и тут же срывающие этот виноград свободной рукой, торопливо набивающие рот сочными ягодами. Настоящий сюрреализм... Длинная очередь из автомата с противоположной стороны дороги заставила офицеров присесть на корточки -- пули противно зажужжали над головами. Невский при этом умудрился замешкаться, с трудом отрываясь от своих дум. Сильный рывок вниз командира седьмой роты заставил и его присесть рядом. -Док, если будешь "ловить мух" - потеряешь голову",- прославленный командир роты укоризненно посмотрел на Невского. Офицеры между тем уже окрыли огонь из своих автоматов в сторону вылетевшей очереди, одновременно перебегая и рассредоточиваясь вдоль дороги. Старший лейтенант тоже не избежал этого порыва. Никак не мог избавиться от этой слабости -- как же удержаться и в противника не стрельнуть, если сам весь оружием обвешан. Впрочем, этим грешили многие. По прежним рейдам Невский помнил, как по поводу и без повода многие высовывали стволы и начинали куда-то молотить в "белый свет, как в копеечку"... Вот и сейчас Невский выпустил длинную очередь, пытаясь хоть что-нибудь заметить. Ничего. Но продолжал посылать очереди. Себя он уже видел отважным воином, спасающим всё человечество. Не больше -- не меньше. Весь пыл его боевой был развеян очень быстро. Сан Саныч Тараборин, командир батальона, приблизился к нему со спины, крепко взял за руку: - Слушай, док, ты лучше нам поручи заниматься этим делом. Обещаю, что не подкачаем. Тебе за нас стыдно не будет, ей Богу. Главное, чтобы ты не подкачал, когда в докторе нужда будет, чтобы за тебя не было стыдно!" Сказано это всё было культурненько, но очень жёстко. Он не хотел его унижать, но хотел, чтобы доктор понял: "Когда припрут, док, я первый тебе скажу: всё, без тебя никуда, без тебя Родина в опасности". Невский сконфуженно кивнул головой и перебежал поближе к оставленным раненым. Они находились между двух бронетранспортёров, пули сюда не залетали. -6- Офицеры продолжили свою "охоту", всё более удаляясь по дороге. Солдаты между тем продолжали вести бой в виноградниках. Грохот от очередей и разрывов стоял адский. Тут внимание Невского привлекла БРДМ-2 (Бронированная разведывательно-дозорная машина) с бортовым номером 3005. Она мчалась по дороге, всё более приближаясь к Невскому. Оставалось преодолеть метров 30, когда со стороны одной из "сушилок" почти одновременно ударили две огненные струи. Оба выстрела из гранатомётов почти одновременно вонзились в четырёхколесную "броню", вмиг остановив её -- и переднее, и заднее колесо были разбиты. Как раненый зверь, бээрдээмка крутанулась на месте, мгновенно окутавшись чёрным дымом. Третий выстрел влетел в башню, заставив замолчать КПВТ (крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый). Машина дёрнулась ещё и замерла. Чёрный столб огня и яркие языки пламени окутали БРДМ-2. Невский с ужасом смотрел на этот "костёр", но уже через несколько секунд его пронзила мысль: "Там же люди. Экипаж в четыре человека, как минимум". Дальнейшие действия происходили, как в тумане. Закинул за спину автомат и помчался к подбитой машине. Из водительского люка уже пытался выбраться человек. Невский "пулей" влетел на броню, подхватил обмякшее тело, потянул за руки и буквально в падении вытянул его наружу. Столкнул раненого на руки подбежавшего следом санинструктора Рябия. Анатолий оттащил водителя подальше от горящей машины и наложил жгут на бедро -- из пробитой артерии бил фонтан крови. Невский между тем сбил с себя языки пламени и снова сунулся в соседний люк в "нутро" бээрдээмки. Человек с окровавленной головой показался ему знакомым. Парень был без создания. Уже вытягивая раненого из машины, вспомнил, что это ведь -- Счастливчик. Да, это был Артём Мовчан. Он сидел рядом с водителем, тут его и настигло ранение. Тяжелый он показался. Очень тяжелый. Задыхаясь от дыма, непрерывно кашляя, доктор всё же невероятным усилием смог вытащить тело на броню. Дальше ему помогал Рябий. Вдвоём стало легче. Они спустили раненого на землю и быстро потащили в сторону. Опасались взрыва. К ним уже бежали другие офицеры и солдаты. Невский и Рябий успели отбежать с раненым метров на 15, когда раздался взрыв. Нога доктора в этот момент зацепилась за камень. Тело рвануло вперёд и вниз, земля прыгнула навстречу. Он покатился вниз, думая, что сделал последний свой шаг по земле... Когда осела пыль и немного прояснилось, Невский открыл глаза. Оказывается, он жив. Неподалёку поднимался с земли Толя Рябий. Но больше всего обрадовало -- Артём тоже пришёл в себя и уселся на земля, глядя на доктора ошалевшими глазами. Комбат, другие офицеры суетились вокруг, осматривали и ощупывали, ещё не веря в такое чудесное спасение. -Ну, док! Ты даёшь! Ты же мог взлететь на воздух вместе со всеми. Забодай тебя комар! У меня нет слов. Он крепко обнял Невского и похлопал по спине. - Буду оформлять на тебя наградной лист. Заслужил. Чертяка!! Сан Саныч еще раз обнял доктора и побежал по своим делам. Невский посмотрел в сторону БРДМ. Тот горел и чадил по-прежнему. Остальные члены экипажа так и остались навеки у этого виноградника. Впрочем, со слов Артёма остальные погибли сразу. Но сейчас в горящей машине был ад. Появились боевые вертолёты "Ми-24". Теперь в ад превратилась позиции "духов". Но это уже не касалось тех, кто лежал между бронетранспортёрами, включая погибших. Сюда же перенесли спасенных Мовчана Артёма (кроме разбитой головы у него оказалось ещё сквозное осколочное ранение поясничной области. Кажется, почка не была задета. Опять повезло! Счастливчик -- одно слово!) и водителя Якина Хабибуллу. Ему досталось серьёзнее -- ранение осколочное в бедро с повреждением крупной артерии. Пока жгут надёжно остановил кровь, но требуется срочная операция, иначе можно потерять всю ногу. Раненые ожидали санитарных "вертушек" - их бой уже закончен. Для кого-то -- ненадолго, для других -- тяжелораненых -- навсегда. А погибших ждал прямой путь домой. Скорбный "Груз 200". - Товарищ старший лейтенант, а я получил свою четвёртую жизнь. -- Артём быстро приходил в себя. После перевязок он уже пытался шутить. - Вот и живи свои сто лет, Тёма! Радуйся и ни о чём плохом больше не думай! Но испытания Артёма Мовчана не закончились. Ему предстояло ещё отвоевать свою пятую жизнь... Смерть, ранения, опасность- прямая сущность войны. Единственной силой, способной противостоять этой бесчеловечной бойне, оказывается только сама жизнь и её главная надежда, её избранник -- человек. И потому неуязвимый есть в каждом бою. И потому война -- по крайней мере, физически -- не может уничтожить всех. И такая судьба Артёма Мовчана -- не случайность, а закономерность. ... Вертушки прилетели минут через тридцать-сорок. Бой уже завершился. Колонна беспрепятственно проследовала своим маршрутом, практически не выбившись из графика и не сделав никаких остановок. Она везла так необходимые в гарнизоне Шинданда горючее, боеприпасы, продовольствие. Офицеры и солдаты третьего батальона махали на прощание отважным водителям, чей ежедневный труд связан с постоянной опасностью. Но на этом участке дороги им уже ничего не угрожало. Невский руководил погрузкой раненых. На первый вертолёт положили в основном носилочных, включая Хабибуллу Якина. В суматохе доктор совсем упустил из виду Счастливчика. "Ми-8" не выключал двигатель. Летчики оставались в кабинах и поглядывали вниз, на несчастных, которых доставляли к их вертолёту. Внутрь втаскивали тяжелых. У некоторых из них не сгибались ноги, у других были искалечены и руки, и ноги, так что не сгибалось ничего. С этими возились по несколько человек. Тут--то доктор и заметил подошедшего Мовчана, он прислонился к борту и ждал, когда можно ступить на металлическую лесенку. - Извини, Артём! Здесь уже под завязку. Перебор! Давай во вторую "вертушку" сядешь. Парень устало кивнул головой и отошёл в сторонку. Невский выпрыгнул из вертолёта и махнул рукой лётчикам. Почти сразу винтокрылая машина взмыла в воздух, быстро стала набирать высоту, потом зависла. На это место тут же опустился второй точно такой же вертолёт. Погрузка продолжилась. Невский помог подняться на борт Мовчану, усадил его у иллюминатора. Похлопал на прощание по спине. Всех раненых удалось разместить на двух бортах. В салоне этого вертолёта нельзя было даже пошевелиться: ни одного свободного сантиметра. Все обрели единство. Все забыли о жизни, оставшейся у каждого в прошлом. Никто не стонал. Никто не просил помощи. Но все они инстинктивно искали опоры, поэтому прижимались друг к другу. Невский посмотрел ещё раз на раненых, на их белые бинты с проступающими пятнами крови, кивнул всем сразу головой на прощание и выпрыгнул из вертолёта. За убитыми, включая сгоревших в БРДМ, обещали прилететь позже. Вертолёт ушёл вверх. Дальше произошло то, что в толк взять очень трудно. В какой-то момент второй вертолёт замер в небе и, описав ломаный круг, стал, как будто, возвращаться на землю. Так, по крайней мере, показалось Невскому, который, прикуривая у старшего лейтенанта Миннигалиева Рустама, смотрел на вертолёт. Но он не возвращался, а падал. Падал камнем. Летчики, конечно, прилагали отчаянные усилия, но они оказались напрасными. Тяжёлая машина с тягучим, надсадным рёвом, врезалась в каменную землю. Сотни больших и мелких обломков охватило ревущее, яркое пламя. Всё было кончено. Единый вздох отчаяния и боли вырвался из груди солдат и офицеров, ставших свидетелями катастрофы. -7- -Там же наш Счастливчик!- первым пришёл в себя Рустам и бросился бежать к месту падения. Невский старался не отставать от бегущего командира взвода. За ними уже бежали офицеры и солдаты. Среди обломков нашли единственного уцелевшего. Это был Мовчан Артём, получивший задолго до этого прозвище Счастливчик. Сломанная рука и нога, многочисленные ушибы. Парень был без сознания. Но жив!! А это было главное. Страшная трагедия, большое горе - множество погибших, включая экипаж вертолёта. Но была и радость -- есть один живой. Невский делал всё, чтобы жизнь не угасла в этом пораненном теле. Уколы, капельницы, перевязки, транспортные шины на ногу и руку -- только бы вывести из болевого шока. Новая вертолётная пара прилетела быстро. На первый борт погрузили носилки с покалеченным Артёмом, сам командир батальона распорядился, чтобы Невский полетел его сопровождать. Конечно, доктор не раздумывал ни минуты. Всю дорогу он держал на весу стеклянную банку с раствором, восполняющим кровопотерю. Другой рукой Александр поминутно считал пульс и непрерывно твердил и твердил одну и ту же фразу: "Пожалуйста! Выживи! Ты же Счастливчик!" В госпитале Кандагара пострадавшего сразу взяли в операционную. Сложные переломы бедра и плеча были сопоставлены. И жизнь парня была спасена. Убедившись, что Мовчан будет жить, Невский вернулся на вертолёте в расположение полевого лагеря в пустыне. Он смог привести хорошую новость всем, кто переживал за жизнь Счастливчика. ... В последний день июня, накануне своего отъезда в Медроту, Невский был приглашён командиром девятой роты Андреем Макуровым для помощи. Вместе они написали письмо бабушке Артёма Мовчана, его единственной родственнице. " Уважаемая Елизавета Александровна! Обращается к вам командование подразделения, в котором проходит службу ваш внук Артём. При выполнении боевого задания он был ранен. После того, как подоспела помощь, и закончился ожесточённый бой, всех раненых стали отправлять в госпиталь. Тут и случилось непредвиденное: вертолёт, в котором находился ваш внук, после взлёта, через несколько десятков метров, потерял управление и упал. Артём оказался единственным живым среди тех, кто находился на борту вертолёта. В настоящее время он лежит в Кандагарском госпитале. Мы его недавно посетили. Травмы головы, руки и ноги, полученные при падении вертолёта, а также ранение в область поясницы, полученное в бою, заживает. Артём пришёл в себя, и врачи заверили, что угрозы его жизни нет. Сейчас у вашего внука всё хорошо. Хотя в первое время его состояние было тяжёлым. С уважением командир 9-й роты капитан Макуров, зам. командира по политчасти лейтенант Сокол. 30.06.83года" *** Послесловие от автора. Его лечили около шести месяцев. Он менял госпитальные койки в Кандагаре, в Кабуле, в Ташкенте, в Ленинграде и в Саки (Крым). В конце концов, усилия врачей и собственная жизнестойкость подняли его на ноги. И тогда он был отпущен в Красноярск, к бабушке, к друзьям, к своей прошлой жизни на сибирской земле у могучей реки Енисей. Награждён орденом Красной Звезды. Большое счастье -- пройти через всё это и остаться в живых. Великое счастье -- через это не проходить... *** Использованные источники: - Г. Бочаров "Афган", "Литературная газета", февраль 1989г.; - С.Галицкий "Они защищали Отечество", С-Петербург, 2008г.

proza_ru/texts/2010/02/201002261602.txt

врач-уролог Сергеев любит лечить геев полижет руку на плечо и пальцем водит глубоко

proza_ru/texts/2013/12/20131206903.txt

Разбудили меня чьи-то крики. Мне так не хотелось вставать, но кто-то настырно светил фонарем в лицо, и мне пришлось разлепить глаза. Вокруг меня было полно людей в полицейской форме. Двое мужчин взяли меня на руки и вынесли на улицу. Ко мне сразу же подбежала мама. Выглядела она так, будто ее только что вытащили из дома. Она рыдала и все причитала: "Прости меня, доченька. Как я могла тебе не поверить, не послушать тебя. Бедная моя". Меня опустили на землю, и я стала рассматривать людей вокруг. Вон там три полицейских машины, а там машина скорой помощи. Я заметила, как кого то повезли на каталке к машине скорой помощи. Это был мужчина в черной кофте штанах и перчатках, но на нем не было маски. Мои глаза расширились от удивления и страха одновременно. Это был Ник. Я узнала его лицо. Это был он. - Матильда, что с тобой - смотрела на меня мама. Но я не могла вымолвить ни слова. Все внезапно встало на места. Он убийца, убийца! - Это...это...он, - еле выговорила я. - Да, я знаю, - мама опустила голову. - Прости меня, пожалуйста, - снова зарыдала она. Ее голос стал смешиваться с воем полицейской сирены, с другими голосами. Меня будто укачивало. Все было таким бледным. Все просто не имело смысла. Я попыталась встать. Мама заметила это и помогла мне. Я стала отходить назад. - Доченька, куда ты идешь Куда ты Я не слышала ее. Мои ноги сами вели меня. Я тонула. Меня будто не было здесь. Я не управляла своим телом. Я уже была у входа в подвал. Остановись, - закричала мама, но было поздно. Я потеряла равновесие и покатилась по лестнице вниз. Я чувствовала, как кости ломаются, ударяясь о бетонные ступени. Я слышала хруст. Я возвращалась в бетонный плен.

proza_ru/texts/2012/06/20120624825.txt

***** Пока шла, закат меня встречает. Солнце рано спать идет зимой. Стелет на небе постель свою вначале, Розовой покрыту пеленой. И обшита та постель тесемками, Цветов разных. Ах, красиво как! Солнце, у тебя вкус очень тонкий. Я иду, любуюсь тобой так! 05.01.2011 г.День, к вечеру. *******

proza_ru/texts/2012/10/20121011717.txt

Действовал ли Александр Петрович столь же ритмично, доставая длинной железной вилкой огурцы со дна высокой трехлитровой банки Смотрел ли, пониже нагнувшись, на то, что смутно просвечивало сквозь буйную растительность, имеющую свойство произрастать в питательной среде рассола Наблюдал ли, еще пониже нагнувшись, то, что мерещится всякому неравнодушному человеку далеко за переделами этой растительности, буйствующей на дне стеклянной трехлитровой банки Думаю, что и это актуальнейшее обстоятельство затаилось за мерцающей пеленой прошедшего времени. Чуть менее легендарно его отношение к пище как таковой. Я кое-что собирался сказать об этой характерной черте моего товарища, о его пристрастии не только выпить, но и хорошенько закусить. Теперь пришло время кое-что уточнить. Могу назвать и закуску, способы приготовления, с чувством употребить название ближайшего к нашему дому гастронома, где производилась закупка продуктов питания. Теперь еще раз скажу, что к пище Александр Петрович относился необычайно трепетно. Он полагал, что всякий нормальный человек обязан с салфеткой на груди сесть за сервированный фамильным серебром дубовый стол и приятно за таким столом покушать. Питаться надо человеку правильно, а не одними только мясными пельменями из бумажной пачки. Возможно, что можно еще мелкими советскими шпротами, жареной картошкой и зелеными яблоками. Однако поважнее будет иметь на своём столе весь ассортимент продуктов. Так, как это показано на цветной вкладке в "Книге о вкусной и здоровой пище". С эпиграфом из Сталина. Я целиком собирался привести весь этот эпиграф. Теперь могу не приводить. Для чего Я не стану этого делать, поскольку весь эпиграф забыл. Зато могу попробовать описать весь этот стол. Замечательный стол, снабжённый балыком, нежным розовым мясом, малосольными огурцами, многими видами салатов, спаржи, креветок, раков, лангустов, швейцарских сыров, свежей зеленью, сортами лучших тосканских вин, а также дунайской сельдью (кусочками). И я, как и мой товарищ, с ранней юности верю в счастливое торжество богатой трапезы над всем остальным. Верю я и в капли влаги на поверхности сыра, и в буйный запах тропических фруктов, азиатских растений, и в розовый цвет свежайшего копченого подмосковного мяса, и в сладко-горький вкус черного плиточного шоколада, созданного на кондитерской фабрике "Красный Октябрь". Ни во что я с такой силой не верю, как в это! А впрочем, с силой - и не меньшей! - верю я еще и в то, что в связи с не всегда исправной работой кишечника, докучавшего ему с раннего детства (прямокишечный дисбактериз), он иногда стоял в кухне в позе часового (руки по швам). Эта ситуация выходила за пределы не только "круга чтения", но и "круга пищи". Называл Александр Петрович эту ситуацию как-то загадочно и сложно: "кратким временем созерцания самого себя в период задержки эффекта дефекации". Выходил оборот с отчетливым современным окрасом. Угаданный Александром Петровичем в силу его необыкновенных способностей, острейшего чувства восприятия окружающего реализма. Конечно, он мог бы и по-другому назвать. Это, наверное, тоже факт. Такой же натуральный, как и все остальные факты реальности, отмеченные многочисленными брендами прошлого и настоящего. Манекенами в витринах, облаками на небе, ветрами в подворотне, грохочущими поездами метрополитена или весёлыми праздничными резиновыми надувными игрушками "уйди-уйди".

proza_ru/texts/2013/11/20131102902.txt

Степан приехал на конкурс виолончелистов в Тверь. Познакомился с Иваном, Ириной, Катей. Катя больше всего понравилась Степану- приятная такая, спокойная. Сам Степан был неспокойным, и, пожалуй, неприятным- в общем, уездным виолончелистом. Поэтому Кат даже не смотрела в его сторону. Вернее, смотрела, но как-то очень спокойно. Но все-таки иногда посматривала, так, опять же, очень или даже слишком спокойно. -Спокойно!- однажды сказал себе бодрый и независимый Степан. - Ведь если бы я ей был вообще не интересен, то она бы и не смотрела в мою сторону, правильно А так смотрит. Ну спокойная. Ну и что Подумав так разок, Степан накатил водки и пошел к Екатерине. .....Степана ждал более чем спокойный прием. Катя сомнамбулически перекатывала во рту жвачку и отказывалась понимать то, что ей бредил воспаленный неспокойный Степан. - Вот я и подумал- раз ты у нас такая спокойная.....- тут Катя не выдержала. - Мужчина, поспокойней. Вы отличный мужчина. Но вы какойто очень...не знаю, как это назвать...неспокойный чтоли -- Тут Катя закатила глаза и впала минут на 30 в небольшой летаргический сон. Очнувшись, она с удивлением увидела склоненных над ней обеспокоенных Степана, Ивана и Ирину. -Кто все эти люди Почему они окружают меня- недоуменно прошептала Катя. -Мне нужно сегодня особое спокойствие!- с этими словами Катя закинула себе в рот красную пилюлю и пошла домой, очень спокойно, держась за стеночку, так как каждое движение отдавалось в ней чем-то непривычным, каким-то чужим неспокойствием, и от этого было почти больно. Иван, Степан и Ирина молча расступились, пропуская Катю вперед. После этого случая они никогда больше не виделись.

proza_ru/texts/2010/02/201002082005.txt

В некотором царстве, в некотором государстве жила-была принцесса Недоедая. Не одна она жила -- с матушкой и батюшкой и всеми их подданными. Только была эта принцесса такой сиротливой, будто бы не было у нее ни матушки, ни батюшки, ни свету белого. Ничего-то принцессу не радовало, ничего она не хотела: ни в королевском саду гулять, ни с подружками веселиться. Особенно есть она не хотела, да так не хотела, что ни в сказке сказать, ни пером описать, потому ее Недоедаей с рождения и назвали. Ест она молочко -- не доест. Пьет компот -- не допьет. Любую кашу - манную али ячневую - сразу отодвигает: "Не хочу". Кое-как выросла принцесса Недоедая. Да такой слабой, худой и бледной, что ни в сказке сказать, ни пером описать!... Вроде девушка уже. У всех известных принцесс знакомые принцы из других королевств были и жениться на принцессах хотели. Только у принцессы Недоедаи жениха не было. Мамок-нянек к ней король приставлял, чтобы следили, как Их Высочество кушать изволят. Сидит принцесса за круглым столом, а над ней 10 мамок-нянек стоят: кто с ложкой, кто с поварешкой, кто с полотенчиком. Все мамки-няньки по очереди просят Их Высочество ротик открыть, чтобы туда какой-нибудь кусочек еды положить да какой-нибудь компот пригубить. А принцесса сидит, глаза вниз опустит и мается: есть не хочет. Мамки-няньки вздыхают: опять им от короля-батюшки попадет: дитя-то не кормленное! И три раза в день такая маета, что ни в сказке сказать, ни пером описать. У короля с королевой отличный повар на кухне служил. Он всю заморскую кухню знал: такое блюдо приготовит, разэтакое. Пальчики оближешь!.. Принесут принцессе Недоедае какую-нибудь тыкву печеную в виноградном соусе с розовой наливкой, будто великанья голова с хрустящими вафлями вместо ушей из озера подымается, а вокруг "озера" будто птицы разноцветные из овощей разных, глядят на эту великанью голову из шоколадных камышей. Посмотришь -- слюнки текут... Каждый кусочек во рту тает!... Король-батюшка сам лично все блюда пробовал. Да только толку от этого никакого нет: не ест Недоедая. Отломит кусочек и -- "не хочу!". А еще пиры бывают в королевстве. Чего там только нет: рыба заливная, пироги печеные, арбузы моченые, птица жареная, мороженое 40 сортов, пирожные разные!.. Только ешь, а принцессе Недоедае смотреть на эту красоту тошно: веселье ей -- не веселье, еда -- не еда, питье -- не питье. И стала таять принцесса у всех на глазах: любое платье и башмачки любые с нее спадывают. Придворные портные не успевали ей платья по размеру шить. Только мерки с принцессы снимут, платье шьют день, а оно назавтра ей уже велико. Придворные башмачники не успевали принцессе обувь по размеру шить. Только мерки снимут, шьют день, а назавтра башмачки, шитые золотом да серебром, с принцессы Недоедаи уже спадывают. Король-батюшка и королева -- матушка уж думали, что принцесса больна. Вон она с локоток ростом на ступеньках трона сидит, как куколка, в яркие наряды одета, да только наряды с нее спадывают. Собрал король-батюшка своих придворных лекарей. Так и так, молвит, дочка заболела: когда ест -- не доедает, когда пьет -- не допивает, да и веселиться у нее сил нет. Стали придворные лекари думу думать, как принцессу излечить, какие снадобья ей поднести. А принцесса и говорит: "Думать не думайте: все равно пить не стану". Говорит, а сама в размерах уменьшается, уже с указательный пальчик ростом стала. Сидит на маленьком золотом стульчике в белый платочек, золотом вышитый, закутана. Загоревали тут король-батюшка и королева матушка. Повелел тогда король глашатаям своего королевства по всем королевствам его приказ прокричать, что, де, кто принцессу Недоедаю вылечит, тому он дочь в жены отдаст и полцарства-государства в придачу. Принцесса-то уже с мизинчик ростом. Сидит на золотом стульчике с наперсток, в малюсенький платочек закутана. Думал король, что многие захотят на принцессе жениться да полцарства-государства получить. Да не тут-то было. Все принцы съехались да стали думу думать, друг с другом советоваться. Полцарства... Оно, конечно, не помешает. Но какая же из принцессы жена Есть -- не ест, пить -- не пьет и веселья не знает. Ее и не видать совсем: принцесса-то уже с ноготок. Сидит в маленькой коробочке и через микроскоп ее разглядывают. Тут рассердился король: принцесса-то на глазах тает. Думать думы тут некогда. Созвал король своих министров. Говорит: "Делайте что хотите, только чтобы принцесса была жива. Что дадут, то и ела, и пила, и веселая была. А не то мой меч, а ваша голова с плеч." Пошли министры домой опечаленные: повар не смог кушаньями принцессу Недоедаю вылечить. Лекари не смогли снадобьями принцессу вылечить. Принцы вылечить принцессу даже пробовать не захотели. Жить им, министрам, видно, осталось до следующего утра. А у одного из министров было трое сыновей. Двое умных, а третий Иван -дурак. Не захотел он во дворце служить, как его отец и старшие братья. Буду, говорит, кузнецом. Как ни сердился его отец-министр, как ни плакала его матушка, собрал он котомочку с хлебом и водой да в кузню отправился: лошадей подковывать, сбрую лошадиную выковывать. Да так ладно у него это получалось! Весь народ его хвалил: "Вот Иван-то, какой кузнец!..", и в очередь к нему выстраивался. Время от времени Иван своих родителей навещал, заработок и гостинцев им приносил. Случись ему домой прийти и родителя, батюшку своего, опечаленным застать. -- Отчего ты, батюшка, печальный, али король на тебя гневается -- Ничего-то ты, Иван-дурак, в своей кузне не знаешь, -- отвечает ему отец да и рассказывает, что ему -- де и остальным министрам до утра только жить осталось. -- Не горюй, отец! -- говорит Иван. -- Принцессу я вылечу. И пошел он во дворец. Да так скоро, как только мог. Пришел Иван во дворец. На ступенях дворца сидят король-батюшка и королева-матушка, в микроскоп глядят, со своей доченькой прощаются. Говорит им Иван: "Доброго вам здравия, Ваши Величества и Ваше Высочество. Знаю, что у вас беда приключилась. Дайте мне принцессу на денечек - я вам ее здоровую и веселую во дворец обратно доставлю." Хотел король Ивану сказать, что ничего у него не получится, да только рукой махнул: "забирай, мол". А королева в плечо королю уткнулась и горько заплакала. Взял Иван коробочку с принцессой и пошел в кузню. Да не пошел -- побежал. Прибежал в кузню. Поставил коробочку поблизости от большой чаши с Водой, открыл крышечку коробочки и говорит: "Вода, Вода, ты сестра моя. Мы с тобой давно дружно живем и работаем. Выручай: с принцессой беда приключилась". Забурлила Вода в чаше, и произошло чудо: принцесса на глазах расти стала: с наперсточек, мизинчик, локоточек, вот уже будто ребеночек маленький, потом будто девочка. И вот уже девушка перед Иваном стоит, в простом наряде, из-под платка две косы виднеются. Красавица!... Ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот только бледновата. Стоит принцесса, глаза потупив: жива -- не жива непонятно. Обратился тогда Иван к Огню в очаге: "Огонь, Огонь, ты брат мой, мы с тобой всегда дружно живем и работаем. Выручай: с принцессой беда приключилась". Огонь в очаге заиграл разноцветными языками: голубой, синий, красный, зеленый, фиолетовый. Зарумянилась принцесса, глазки синие на Ивана подняла, ротиком алым ему улыбнулась, ручками быстрыми встряхнула, золотые косы поправила. Да так застенчиво Ивану говорит: "А я есть хочу...". Как Иван тут обрадовался. Поблагодарил он Воду и Огонь да стал на стол выставлять то, что сам едал: картошку с капустою да молочко с хлебушком. "Покушай, -- говорит, -- девица, что Бог послал". Принцесса кушает и радуется. "Ничего, -- говорит, -- вкуснее не едала". Поблагодарила она Ивана за милости и говорит: "Можно, Иван, я у тебя останусь. Я многое умею, а что не сумею, так быстро научусь". "Я рад бы с тобой вместе жить, -- говорит Иван, -- да не могу: ведь мне тебя только вылечить дозволили. Пойдем во дворец к твоим родителям. Как они решат, так и будет". Пришли Иван с принцессой во дворец, а там тишина. Все придворные на цыпочках ходят: король и королева в печали, никого не принимают. Все же доложили Их Величествам, что -- де кузнец Иван явился. Вышли король и королева, смотрят и не узнают дочь родную. Тогда Иван у короля-батюшки спрашивает: "Ваше Величество, можно ли принцессу приодеть" Отчего же нельзя Приказал король мамкам-нянькам принцессу переодеть, а самому все не верится, что вот эта девушка, румяная да веселая, дочь их милая. Через некоторое время выводят мамки-няньки принцессу в роскошном платье, шитом золотом и украшенном драгоценностями. Все равно родители дочь не узнают. Тогда принцесса говорит: "А хотите, маменька, папенька, я Вам песенку спою, которую Вы мне в детстве певали" Король с королевой от изумления только кивнуть и могли. И принцесса запела: Баю- баюшки - баю, Я качаю дочь свою. Маленькую, сладкую... Не успела принцесса допеть эту песенку, как король с королевой сбежали со ступеней трона и обняли свою дочь: "Золотая наша!..". И стали с тех пор все вокруг принцессу Златовлаской звать. А кузнеца упросили королем быть. Так и порешили, и свадьбу сыграли. Я на той свадьбе был, меды и наливки пил, по усам текло, а в рот не попало.

proza_ru/texts/2011/09/20110913852.txt

Глава 10 Прежде чем лечь спать, я приняла ванну с душистой и ароматной пенкой. Лежала под пышной шапкой из розовых пузырьков, словно пирожное под слоем крема и улыбалась сама себе. Все мысли занимал Игорь. Мы провели замечательно день и он мог плавно перетечь в ночь. Эта мысль вызвала мурашки по телу. У меня еще никогда не было парня. Первый раз -- о нем мечтаешь, как о чем-то особенном, романтическом и ждешь от него нечто большого и светлого, чтобы не разочароваться. Я чувствовала, что не готова к этому. Я еще не научилась доверять Игорю, чтобы дать ему самое дорогое, что у меня было -- свое тело. Мои мысли витали в облаках, рисуя радужные картинки, когда на сотовый, что лежал на стиральной машинке, пришло сообщение. Я подумала, что это мама решила узнать, как ее дочка прожила выходной, но сообщение оказалось не от мамы, а от Игоря. Он писал "Не успел я закрыть твою входную дверь, как уже начал скучать. Когда я спустился на первый этаж и коснулся железной двери, то мое сердце защемило от тоски. Стоило мне сесть в машину и завести мотор, как душа забилась в укромный уголок и начала страдать от одиночества. Я только заехал за поворот, как разум попросил остановиться. Сейчас, я одинокий, скучающий и такой несчастный сижу в машине и думаю о тебе, твоих карих глазах, твоей обворожительной улыбке. Я не смогу уснуть один в холодной и такой огромной кровати. Мне не к чему теперь свобода, когда в моей жизни появилась ты. Знаю, мы еще плохо знаем друг друга и я даже в мыслях боюсь прикоснуться к тебе, чтобы не сделать больно, но я не могу без тебя жить. Яна, я тебя люблю!!! " Я честно сказать растерялась и растрогалась одновременно. Мне еще никто никогда не говорил таких чувственных слов. На моем лице расплылась улыбка победителя. Всего-навсего одна шутливая встреча вылилась в настоящие чувства, которые оказались взаимными. В ответ я набрала: "Игорь, я тронута до глубины души твоими словами. Не ожидала, если честно. Я тоже по тебе скучаю. Вот лежу в ванной и думаю о тебе". Через несколько минут после отправки, пришел ответ: "Здорово, а я замерз в машине. Печка совсем не греет, только на душе потеплело, раз ты обо мне думаешь и скучаешь". Намек был понят, но я сомневалась, стоило ли его приглашать. В конечном итоге я написала: "Если ты замерзнешь, кого же я буду любить Ты же не хочешь, чтобы мои глазки покраснели от слез Я бы очень хотела видеть тебя рядом, но не стоит торопить события". Игорь ответил: "Понимаю и, наверное, ты права. Целую. Завтра приеду в девять утра, будь готова, мы пойдем плавать в бассейн". От такого сообщения я стопорнулась. Дело в том, что я не умела плавать. Как ни прискорбно это прозвучит, но не представилось возможности научиться. Правда, Игорю я об этом ничего пока говорить не стала, только отписалась: "Договорились, буду ждать. Езжай домой и ложись спать. Сладких снов. целую". Влюбленный Игорь решил меня завались сообщениями, потому что через час, когда я уже перебралась в кровать, под теплое одеяло пришло еще одно сообщение: "Я уже дома. Лежу в кровати и думаю о тебе. Сладких снов малышка". Я отвечать не стала (банально на сотовом телефоне закончились деньги). Зарывшись с головой под одеяло, закрыла глаза, представляя рядом с собой Игоря. По телу растеклось приятное тепло, словно он и вправду лежал рядом и согревал меня. Уснула я быстро и все мои сны были о нем. Когда утром зазвонил будильник, просыпаться абсолютно не хотелось. Я видела такой замечательный сон, где мы с Игорем гуляли по зеленому лугу, усыпанному васильками, над нами светило солнце и мы были счастливы. - Уже встаю, возбудитель спокойствия, - я заткнула будильник. -- Восемь утра, - обреченно простонав, я поплелась в душ, сгонять остатки сна. Когда ровно в девять часов в домофон раздался звонок, я была готова. На мне были темно-синие джинсы, синяя блузка и кроссовки. В рюкзаке лежал купальник, полотенце, сланцы и паспорт. - Доброе утро, - Игорь вручил мне коробку конфет и маленький букетик синих цветов. - Доброе утро, - я поцеловала его в знак благодарности. - Собралась -- он кивнул на мой рюкзак. - Да. Можем ехать, - я залюбовалась его видом: черные джинсы, белая рубашка и мокасины. Он собрался не в бассейн, а в музей. - Ты завтракала -- Игорь взял мой рюкзак, пожирая довольным и обожающим взглядом синих глаз. - Нет, - честно ответила я, вспомнив неудачную попытку приготовить яичницу, что пала смертью храбрых, пока я делал прическу. - Тогда сперва заедим перекусим, потому что я тоже не успел позавтракать и потом уже прямиком в бассейн, - он взял меня за руку, дождавшись, пока я закрою дверь. -- Кстати, почему ты вчера мне не ответила на сообщение -- он пристально на меня посмотрел, а я смутилась. - У меня на телефоне деньги закончились. -- Мне было неловко признаваться в этом, но говорить правду меня научили еще с трех лет, когда я неудачно соврала и мне досталось по первое число. - Ясно. Не сочти это за подачку, но я хочу, чтобы ты приняла от меня кое-какой подарок, - парень сказал это таким серьезным тоном, что мне стало не по себе. Ваня, конечно, ему рассказал, что я из бедной семьи. Только жалость мне была не к чему. - Игорь, не надо только меня жалеть. Я прекрасно обойдусь и без... - Яна, - он прижал палец к моим губам. -- Я знаю о твоем положении и еще раз повторяю, это не подачка, а от чистого любящего сердца. Мне бы очень хотелось, чтобы моя девушка ни в чем себе не отказывала, - он протянул мне кредитную карточку. - Я не возьму, - отрицательно покачав головой, я опустила взгляд вниз. - Пожалуйста, - взмолился он. -- Мужчина для этого и работает, чтобы обеспечивать свою девушку. Мне это доставит удовольствие. Пожалуйста. - Это будет предполагать что-то взамен, а мне тебе дать нечего. - Яна, ты мне уже даешь все, о чем я и не мечтал. Я люблю тебя, я хочу быть рядом, я мечтаю сделать тебя счастливой. Ты обещала дать мне шанс, - он чуть ли не на колени встал, уговаривая меня. - А ели ты мне самолет подарить решишь по доброте душевной -- я пошутила, а он воспринял это за чистую монету, ответив. - Ты обязана будешь его принять, ведь я сделаю это ради тебя, - он привлек меня к себе и поцеловал. - Мы сегодня вообще попадем куда-нибудь -- решаю вопрос с кредиткой, мы простояли возле подъезда около получаса. - Обязательно, - он взял меня за руку и повел к машине. - Игорь, у тебя целый автопарк -- я усмехнулась. Перед подъездом стояла фиолетового цвета "Митсубиси Лансер". - Нет, всего машин пять на все случаи жизни. Но этот автомобиль не мой, - он как-то лукаво мне улыбнулся и мне это не понравилось. Когда он открыл заднюю пассажирскую дверь, я удивилась еще больше. - Садись, сейчас все поймешь, - Игорь помог мне сесть, а потом сам сел рядом. За рулем оказался пожилой мужчина лет пятидесяти с густыми пепельными волосами, в черной фуражке и строгом костюме. Он улыбнулся мне в зеркало заднего вида. - Олег Петрович, - представился зеленоглазый водитель. - Яна. Очень приятно, - я не понимала, что происходит. Вопросительный взгляд на Игоря и ответ был у меня в кармане. - Ян, это твоя машина и личный водитель. Олег Петрович будет возить тебя, куда ты его попросишь, - и он продиктовал мне номер телефона, по которому я могу связаться с водителем. Все было, как в сказочном сне. - Ты это серьезно сейчас -- куда мне ездить кроме школы Городок наш был маленький и особо не разгуляешься. - Абсолютно. Олег Петрович отвезет тебя хоть на край света, - парень приобнял меня за плечи. -- В кафе, а потом уже в бассейн, - сказал он водителю, и машина плавно тронулась с места. Мне почему-то казалось, что расплачиваться мне за все подарки придется всю оставшуюся жизнь. Мой карман обжигала кредитная карточка, а теперь еще я стала обладателем машины с водителем. Даже не могла себе представить, что еще ожидать от Игоря в ближайшие дни. Не смотря на столь неожиданное утро, настроение у меня было отличное. На улице было тепло и солнечно. Ветерок разогнал вчерашние тучи и сегодня погода радовала. Я наслаждалась близостью любимого человека, прижавшись к его плечу и вдыхая аромат дорогой туалетной воды. Но один эпизод все же огорчил меня, хотя Игорь заверил, что все нормально. Когда мы завтракали, на его сотовый поступил звонок. Трубку он не взял, сбросив вызов, и так продолжалось три раза, пока он не выдержал и не психанул: - Извини, - парень сорвался с места и вышел на улицу. Я проводила его обеспокоенным взглядом. Наблюдая за поведением Игоря через стеклянные двери, заметила, что он нервничает и разговаривает на повышенных тонах, расхаживая взад-вперед. Стало любопытно с кем он так мог говорить Возможно, это по работе кто звонил. - Неприятности -- поинтересовалась я, когда Игорь вернулся. - Бывший партнер по бизнесу, - отмахнулся парень, давая понять, что разговаривать ему неприятно. Завтракали мы молча. Игорь какое-то время был чернее тучи, но потом резко улыбнулся мне, и больше улыбка не сходила с его лица вплоть до вечера. - Ты не умеешь плавать -- Игорь был искренне удивлен, когда я отказалась идти в глубокий бассейн. - Не умею, - я плескалась в воде, весело смеясь. - Надо это исправлять, - он подхватил меня и увлек на глубину. Мое сердце ушло в пятки, когда я поняла, что не достаю до дна. - Игоря, я утону, - панически хватаясь за его шею, простонала я. - Я тебе этого не позволю, - он держал меня на плаву, крепко прижимая к себе. Его совершенное атлетически сложенное тело, сейчас находилось в такой близости, что я чувствовала его каждой клеточкой. В плавках он выглядел сексапильно. Мощная грудь, бицепсы, накаченные ноги и невероятно сильные руки. Еще загорелая кожа резко контрастировала с моей бледно-кремовой. - У меня не получится, - протестовала я, когда он показывал, как держать тело на воде. - Получится, - не унимался он, помогая мне, придерживая под живот. У меня действительно получилось часов через пять барахтанья в бассейне. Зато, какое это было удовольствие, когда мы плыли рядом. - А говорила, что не получится, - он гордился собой, а я гордилась им. - Это просто чудо. Ты чудо, - я обвила его шею руками и поцеловала. Время неумолимо клонилось к закату. Мне пора было возвращаться домой и встречать родственников. Игорь же должен был заняться какими-то важными делами. - Когда ты только все успеваешь -- мы стояли возле моего подъезда и никак не могли распрощаться. - У меня слаженная команда, я работаю не один, - он облокотился о дверь и держал меня в объятиях. - Трудно руководить столь серьезным делом - Скорее ответственно, - он расплылся в улыбке. -- Давай не будем о работе. - А о чем будем - О нас. - А что о нас -- я играла словами, не желая с ним расставаться. - Я хотел бы предложить тебе жить со мной в моей квартире, - почти шепотом произнес мне на ухо. - Ты обещал не торопить события, - я замерла, прислушиваясь к своему сердцебиению. - Так и есть. Мы будем спать в разных комнатах, если ты захочешь. Яна, я и пальцем тебя не трону без твоего согласия, - он говорил искренне, я это чувствовала. - Мне всего семнадцать. - Что с того Мне девятнадцать и я уже в состоянии нас обеспечивать. Я не могу без тебя. - Мама не одобрит, - попыталась я придумать оправдание. - Ты с ней даже не говорила. А вернее мы не говорили. - Хочешь познакомиться с моими родными - Если ты будешь не против, то хочу, - он поцеловал меня, отстраняясь. Я видела, как водитель вышел из машины и показал на часы. - Тебе пора, - я открыла дверь. -- Увидимся. - Я люблю тебя, - произнес Игорь одними губами. - Я тебя тоже. Он уехал, а я еще долго стояла у подъезда, вдыхая аромат его одеколона, что витал в воздухе. Я была окрыленной и счастливой. В таком состоянии меня и застали вернувшиеся с дачи родные. (30.04.13)

proza_ru/texts/2013/04/20130430704.txt

На чёрную землю -- белый снег. Почти сутки -- бой... Или -- бойня.. В официальных сводках: 40, 80, 10, 5 выстрелов... БМП, АГС, 120-е и 82-е миномёты... Кто считал.. Возможно, да: за первые полчаса интенсивного боя... А где ещё два с половиной часа И следующий день до полудня.. И где Д-30 Или мы, прошедшие через ад весны 14-го -- зимы 15-го, уже не можем отличить гаубицу от работы БМП.. Развороченная взрывом кабина "УРАЛа"... Разнесённый ПТУРом "Джип" Михалыча... 12-ть ребят... "200"... А потерь нет!.. Лгут с передка Зачем это ребятам Значит... Большие командиры... Официальные гражданские власти... Они боятся... Чего Не знаю... Но слышала, не на одном собрании... Выступали перед людьми и лгали о потерях... Лишь Женя Ищенко сказал правду... 14-го сентября 14-го года... На людском сходе в Стаханове... Месяц войны унёс жизни 674-х мирных первомайцев... А сейчас говорят... Озвучивают... Ради чего.. 128-м человек... Всего... За военные 14-й -- 15-й... А ведь Женя... В его книжечке всё было записано!.. День. Время. Улица. Разрушения. Погибшие. Раненые... Скрупулёзно! Зло! Обвинительно!.. И Паша Дрёмов... Для него смерть... Каждый погибший мирный, каждый погибший военный -- личная трагедия!.. Как он честил командиров! За каждого павшего бойца! Даже если в этом не было их вины... Взял ответственность -- отвечай! И сам... Себя больше всех винил!.. "Войны хватит на всех" А хватит ли всех для войны.. Войны глупой, пустой, безыдейной... Ведь идею -- убили!.. Фундамент -- разрушили!.. Что осталось.. Осталось: не стрелять! Осталось: не поддаваться на провокации! Даже если закатывают в землю! Ни-ни!.. Установочка... Ультиматум в виде милой просьбы... Как бы жест доброй воли... Односторонний... Односторонней... Простите своих братьев, а! Неразумные, постреляют-постреляют да покаются... Покаются И братья ли.. Белый снег -- на чёрную землю... Землю, перепаханную минами и снарядами... Землю-труженицу села Калиново...

proza_ru/texts/2016/03/201603201711.txt

ПРОЙТИСЬ ПО РАДУГЕ Я стояла под огромным кленом. Большие капли дождя изредка пробивались сквозь листву. Капля за каплей падали на землю в слой пыли как на мягкую перинку. Они окунались в пыли и исчезали. Пыль, приподнявшись немного, легко ложилась, фигурно выстроив воронку. Я смотрела на свои босые ноги и ощущала тепло земли. Пар подымался в слое пыли и потихонечку выходил наружу, казалось, что земля живая, дышит. Это давало ощущения спокойствия и защищенности. Пытаясь пробиться сквозь листву, дождь стучал как по зонтику. С одной стороны шапка клена была темная, а другая светилась молодой зеленью, и кое-где между листиками пробивалось солнце. Что это - небо разноцветное. Радуга! Радость и счастье -- все сразу наполнило меня. Как же это чудесно. Вот она радуга, кажется, что можно добежать до нее, дойти, дотянуться рукой. Хочется ощущения этой радости больше и больше. Настоящая радуга, как в книжках нарисована, правильная, яркая и только чуть-чуть размытая. Словно широкой кистью кто-то ровно вырисовал все цвета в строгом порядке: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Красный был в центре и светился ярче всех, как будто-бы всю радугу выстроил на себе. А, фиолетовый уходил далеко-далеко в небо, полностью растворяясь в огромном пространстве. Каждый цвет излучал свое неповторимое тепло и согревал землю. Как это она так сделалась и куда она исчезает. Вот бы остановить это мгновение. Мне было тогда чуть больше пяти лет. Может быть, я тогда была маленькая, а может быть, действительно радуга была такая большая и яркая, что я запомнила ее на всю жизнь. Каждое воспоминание о ней возвращало меня в тот неповторимый момент счастья и радости, в то далекое детство. Жаль, что не было возле меня тогда никого, чтобы я смогла поделиться этими впечатлениями. А может быть, любое слово в тот момент могло разрушить величие такой красоты. Я росла и мечтала о прекрасном принце, с которым я построю свою жизнь. Судьба так распорядилась, что я вышла замуж в степной край, где редко бывают дожди, а радуги чаще бывают у фонтанов. После свадьбы, когда еще я не отошла от нахлынувших эмоций, мне пришлось ехать в поезде. На первый взгляд все было очень просто и обычно. Поезд негромко стучал колесами, за окном начинался небольшой дождик. Его даже не назовешь дождем, потому что он то был, то нет. И тут кто-то с вагона сказал: "Посмотрите, какая радуга!". Это была не радуга, а целый каскад радуг, которые выростали друг за дружкой. Пассажиры вагона все прилипли к окнам. Май месяц. Весенняя молодая зелень полей создавала пышный ковер, на котором растянулись нарисованные радуги. Одна яркая, другая -- не очень, третья - сочная, выделяется, четвертая -- бледная, будто-бы находит на пятую, яркую, и все повторяется. По размеру они были похожи друг на друга, как разукрашенные морские волны. Люди не могли оторваться от такого зрелища. Моя душа готова была петь. Сколько было радуг, я не помню. Кто-то считал, кто-то сбился со счета от радости. Восемь, девять или десять -- это не имело никакого значения. Это была такая красота, как детская игрушка-радуга, растянутая вдоль поезда. Мы долго наблюдали за этим, пока они полностью не растворились на небе, и поезд далеко отъехал от того места. Каждый пассажир, я думаю, почувствовал свое прикосновение в огромной радости. Потому, что вместо обычного шума царила тишина. Каждый для себя это понял по-своему. А для меня это было знамение моего счастья. Много раз я вспоминала это величественное зрелище, игру красок, чувств и эмоций. И сразу на душе становилось спокойно, все наполнялось красотой, теплом и светом. Нежные тона радуг делали мою жизнь необычной и легкой. Меняется все. Сквозь годы вырисовывается жизнь человека, выравнивается дорожка, по которой он идет, наполняется смыслом. Более уверенно ступает он по этой дорожке уже ведя за собой других. И важно, очень важно при этом замечать красоту вокруг, наслаждаясь каждым мгновением. Как-то в феврале месяце мы с друзьями праздновали в кафе на Оболони сдачу очередного экзамена. На улице шел снег. Низкие темно-синие тучи чередовались с яркими проблесками солнца. Местами небо было просто золотое. Мягкий снег пролетал большими хлопьями, переходя в колючий дождь. Снова выглядывало солнце, снег пускался еще сильнее, ветер усиливался, подгонял тучи, становилось темно, и наступала настоящая зима. Наша компания сидела возле витражных окон, и мы ощущали себя так, как будто-бы мы на улице. В зале громко играла музыка. У меня зазвонил телефон. Это мой муж звонил с Урала, тогда он работал там. Чтобы поговорить я вышла с кафе на улицу. Наш телефонный разговор был продолжительным. А на небе появилась яркая радуга. Это же зима. Февраль. Через Днепр, как коромысло висела большая радуга, светило яркое солнце и шел сильный снег. Я громко кричала мужу в телефон, что такого не бывает, но на самом деле это есть. Эта радуга не акварелью написана, а фломастером ярким. Мы говорили, а я смотрела на радугу и хотела как по разноцветной дорожке проитись по ней. Впереди много весен, много солнца, дождей и много радуг. И пусть каждая радуга в вашей жизни тоже станет дорогой счастья.

proza_ru/texts/2008/09/20080930202.txt

Е.А.Кузнецов ДУХОВНЫЙ МИР ГЛАЗАМИ ЭНИОЛОГА Содержание книги Раздел I.ПРАКТИЧЕСКАЯ ЭНИОЛОГИЯ Предисловие автора Глава 1.Вибрационное целительство Глава 2.Сакральные магические структуры Глава 3.Энергетика воды, продуктов питания, растений и минералов Глава 4.Целительная магия звука, музыки, живописи, слова Глава 5.Библия и Христос Глава 6.На пороге Нового Мира Послесловие Литература Раздел II. ПРИЛОЖЕНИЕ.Теоретические основы практической эниологии Часть1.Герметические принципы Часть2. Некоторые законы и свойства Тонкого Мира Часть3.Законы Кармы и Реинкарнации Часть4.Торсионная и квантовая физика Часть5.О сущности религии Часть6.Мудрость древних Часть7.Карма Йога С позиций практической эниологии -- науки об энергоинформационном обмене в природе и обществе -- впервые излагаются уникальные методы и средства самовосстановления и сохранения физического и духовного здоровья людей, основанные на воздействии чистой энергии. Используя знания восточной и западной медицины и Герметические принципы, предпринимается попытка качественной и количественной оценки духовных параметров человека и окружающей среды. Показана возможность количественной диагностики различных видов кармы и прогнозирования судьбы человека и общества. Анализируется целительное действие духовных произведений искусства -- музыки, живописи, литературы. С эниологических позиций освещаются вопросы, связанные с жизнью, учением и божественной сущностью Иисуса Христа. Даётся характеристика основных духовных категорий людей. Рассматриваются духовно-кармические корни локальных и планетарных катастроф и прогноз развития земной цивилизации. ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К началу третьего тысячелетия сформировалось новое направление в науке, которое на Ш международном конгрессе "Эниология XXI века", состоявшемся в 2001 году в Одессе, признало термин "эниология" как наиболее отвечающий его содержанию. Эниология -- междисциплинарная область знаний о закономерностях энерго-информационных взаимодействий (обмена) в Природе и обществе. Она охватывает практически все области знаний человечества, поэтому является комплексной, собирательной, объединяющей наукой. Фундаментом Эниологии является основа мироздания -- физический вакуум -- среда, в которой существует всё видимое и невидимое. Энергия вакуума рождает всё: информацию и материю, а также все процессы в окружающем нас Мире. Всё подчинено единым универсальным законам, знание которых даёт человеку понимание происходящих вокруг процессов. В первом разделе книги автор попытался изложить свой собственный эниологический взгляд на ряд вопросов и проблем нашей жизни, которые волнуют большинство людей. Это, прежде всего, вопросы физического и духовного здоровья людей. Восстановление и сохранение физического здоровья рассматривается в связи с возможностями самодиагностики и самоисцеления на основе разработанного Чл.-корр. РАЕН Е.А.Рыбкиным нового уникального биолокационного метода экспресс-диагностики и терапии. Этот метод впервые использован автором для разработки основ вибрационно-резонансного целитедьства и эниологической диагностики духовных параметров человека. Проведённые эниологические исследования показали, что болезнь начинает развиваться на тонком (духовном) плане, который является первичным по отношению к физическому плану. Поэтому без исцеления тонких структур человека невозможно полностью исцелить болезнь. Автор приводит многочисленные рекомендации по целительству, многие из которых нашли практическую реализацию, другие требуют научного обоснования и практической проверки. В частности, дается эниологическое объяснение магического эффекта различных сакральных структур и предлагаются рекомендации по их применению в целительской практике. Рассматриваются возможности повышения качества и целительных свойств продуктов питания и воды. Показана возможность эффекивного использования в целительстве позитивно духовных классических произведений искусства -- музыки, живописиу, литературы. На суд читателя представлен эниологический взгляд на ряд библейских истин, касающихся жизни, учения и божественной сущности Иисуса Христа. Христа распяли две тысячи лет назад физически, но Его духовное распятие продолжается и по сей день. И заключается оно в искажении и сокрытии тех сокровенных знаний, которые Он нёс людям и ради которых принял мученическую смерть. Нам достались лишь малые фрагменты Его Учения, которые помогли человечеству выжить в самую тёмную космическую эпоху Рыб. Зло, порожденное невежеством людей, лишённых основных истинных знаний Великого Учителя и многих других Посланников Света, продолжается и по сей день, всё более усугубляясь и грозя уничтожить все живое на земле. И пока не будет искуплен грех духовного распятия Христа, пока эти сокровенные знания не будут доступны каждому человеку, усвоены и реализованы им в повседневной жизни, до тех пор все старания людей улучшить свою жизнь обречены на неудачу. Этот приход истинных знаний к каждому и будет реальным духовным Вторым Пришествием Христа на землю. Автор хотел бы обратить внимание читателя на те фрагменты книги, в которых говорится о взаимосвязи кармы, духовности и здоровья человека. Искупление негативной кармы (грехов), постижение истины и духовное совершенствование человека являются главной целью его воплощения на земле. В земной жизни искупление негативной кармы человека достигается осознанием им своих совершённых ошибок, покаянием, физическими и душевными страданиями и праведной жизнью, которые приводят к его духовному росту, уменьшению негативной и накоплению позитивной кармы. В книге даны количественные характеристики различных видов кармы и механизм её изменения. Болезни и несчастья к человеку не приходят случайно. Они являются неумолимым кармическим наказанием (уроком) за совершённые им в прошлых и настоящей жизнях грехи, побуждением задуматься и осознать свои жизненные ошибки и предотвратить их в будущем. Поэтому все вопросы, связанные с многогранной жизнью и деятельностью человека, и в первую очередь, с его физическим, психическим и духовным здоровьем, невозможно успешно решать в отрыве от проблемы погашения его негативной кармы. Целительство во многих случаях помогает устранить истинные причины заболеваний и ликвидировать болезни человека, но лишь в том случае, если это позволяет его карма, которая не должна превышать предельно допустимого порога, за границами которого любое лечение становится практически невозможным. И чтобы этого не произошло, необходимо снижать свой негативный кармический уровень, очищая себя от грехов праведной жизнью. И чем раньше человек осознает необходимость жить такой жизнью, в гармонии с универсальными (божественными) законами и заповедями, тем быстрее он развяжет свои кармические узлы, избавится от страданий и в положительную сторону изменит свою судьбу. Впервые предпринятая автором попытка диагностирования духовных параметров окружающей среды показала, что возможно практическое использование уникального биорезонансного метода для выявления и решения многих важных вопросов, связанных с оценкой психических, душевных и духовных качеств как отдельного человека, так и больших социальных групп населения. Благодаря такому методу оказалось реальным оценивать истинную сокровенную сущность людей прошлого и настоящего, скрытую под их материальной оболочкой и внешним поведением. Метод позволяет выявлять динамику развития человека и общества, прогнозировать их будущее, объяснять скрытые причины всевозможных конфликтов и выявлять их истинных инициаторов, оценивать истинный вклад личности в развитие науки, культуры, искусства, религии, и т.д., более качественно решать кадровую политику и многое другое. Изложенный в книге анализ духовно-кармических корней локальных и планетарных стихийных бедствий и социальных конфликтов открывает возможности их преодоления. Во втором разделе книги (Приложении) представлены материалы различных авторов, теоретические положения которых были использованы автором в его эниологических исследованиях и .практических рекомендациях. К ним относятся прежде всего учения о мироустройстве и законы Мироздания, изложенные древними и современными авторами в разделах "Герметические принципы", "Некоторые законы и свойства Тонкого Мира", "Торсионная и квантовая физика" и "Законы кармы и реинкарнации". Основатель отечественной эниологии Ф.Р.Ханцеверов писал: "Эниология -- это область науки и практики, связанная не только с созданием технических средств и технологических компонентов. Она имеет и ярко выраженную гуманитарную направленность, занимая своё место в медицине, экологии, искусстве, культуре. Этические и нравственные стороны отношений человека и природы составляют в ней, пожалуй, главную системообразующую функцию, отражая тем самым основной социальный смысл её существования как науки и области деятельности". Поэтому в раздел включены фрагменты произведений древних и современных авторов, отражающие позитивные духовно-нравственные принципы людей прошлого и настоящего: "О религии", "Мудрость древних" и "Карма Йога", которые оказали автору практическую помощь при написании последних трёх глав раздела "Практической эниологии". В Приложении читатель найдёт необходимый информационный минимум для начала трансформации своего материалистического мировоззрения в сторону постижения истинных, духовных законов Мироздания, без которых решение материальных проблем и проблем здоровья людей становится малоэффективным. В частности, важное место отводится изложению основных космических законов, принципов и свойств Тонкого Духовного мира, являющихся источником сокровенных, эзотерических знаний, как древних, так и современных, которые необходимы каждому, кто не желает себе зла, порождённого невежеством. Эти знания, составляющие теоретическую основу практической эниологии и формирующие истинное мировоззрение и духовно-нравственную культуру человека, дадут возможность лучше ориентироваться и защищаться в нашем иллюзорном, искажённом ложью мире, позволят повысить уровень своего самосознания, от которого зависит не только физическое здоровье, но и находящееся в большом дефиците взаимопонимание между людьми. Знакомство с этими материалами поможет читателю легче понять, принять и эффективно использовать результаты зниологических исследований, изложенных в основной части книги, посвященной практической эниологии, а также будет способствовать повышению его уровня духовного развития. От того, какой духовный мир мы создадим, будет зависеть судьба как отдельного человека, так и всего общества. В целом, автор в своей книге, которую можно рассматривать как эниологическую диссертацию, пытался донести до заинтересованного читателя тот эниологический опыт и знания, которые он приобрёл в течение последних пятнадцати лет и которые, как он надеется, помогут читателю сформировать истинное, духовное мировоззрение и успешно решать различные жизненные проблемы.

proza_ru/texts/2016/11/20161122632.txt

Вчера Пр-Аввый СС-Ег-Тор протестуя против Минского До-Го-Вор-Няка Оргия-Низо-Вано забросал свою Укро-Сра-Ду дымовыми шашками и требовал продолжения войны с Дон-Басс-Ом. Весь этот концерт с дымовыми шашками против Шашней Мин-Сык-Каа устроила Хитрая Заку-Лиса. Эта гадина как Помазанный Иеговой Цэ-Ярь держит всех на привязи, Но когда надо она эта Лии-Иса спускает с поводка своих националистов и оттягивает от своих Любим-Чика-Тилов тех кто восстал против Фаши-Зоидного Бес-Предела. Хотел Донбасс выбрать "Мозгового и Беднова" своим Правителями,,, но Ку-Лиса подсунула Зах-Ярь-Жинко и Плоть-Ниц-Коко. Сегодны и Бандеровцы хотят поставить над Украиной своего нового Ад-Мор-Оз-Ка а Хреста-Мать-Стихийная Лии-Са уже приготовила свою Кан-Ди-Да-Тору потому что Порно-Жинко не выполнил поставленную перед ним задачу усмирить Донбасс. Загул-Исса Гость-в-Плоть-Да (то-есть Иего-Шея Из-Уст-Крест-Сос родился в Укра-Инь-Е в городе Лева-Офе, то есть во Львове или по Ево-Рейски Вий-Ф-Лев-Еме) очень хочет чтобы Банду Его Ад-Ца-Яра(Банда-яровцев)Раздолбало не Русское Ополчение а Трусыйский Путоплут для того чтобы за это его Вий-Ликое Приступ-Лени-Е спустить в Ад-Мест-Ку со своей Цепи всё своё Нато, и наконец то покончить с этими "проклятыми русскими" чтобы ни кто из них не услышал Про-Рога Мухам-Хамам-В-Ада Елей-Зарю и не отправился в поход на Центральный Восток и не занял Храмовую вершину. Я Русский Про-Рог из Рода Ивана Грозного предупреждал Ополченцев о том что если они и дальше будут молится Двуглавому Герман-Вор-Диту и его Львёнышу-Гадёнышу Из-Усту Крест-Ту как своему Ад-Цу, то Мины Минска и дальше будут Душить Народную Волю. Только под моим предводительством Народное Ополчение собранное из Доброй части многих народов,,,,,, сможет захлопнуть крышку этого Планетарно-Жертвенного Котла и Банда-Яровци всех мастей сложат свои зубы на Козачьи Полки в земле Арсареф,,,,,,

proza_ru/texts/2017/10/20171006330.txt

Небо... Чисое ночное небо... Мириады звёзд и оранжевая луна... - Райвз! - вывел девушку из грёз грубый хрипловатый голос. - Проснись! Встать в центр. Девушка смахнула остаткитой ночи, когда трое друзей подарили самый лучший подарок на день рождения, затем встала в центр импровизированной мини-арены. - Видимо, ты ещё витаешь в облаках. Кедров! Выходи к нашей "железной леди", она сегодня не способна биться со мной. Зал прыснул. Кедр вышел в центр - Лано, - обратился к наёмнице Титан. - Что берёшь Девушка подошла к стене, на которой висели разнообразные копья, мечи, ножи, алебарды и прочее оружие не наносяжее летальный исход сразу. Её рука потянулась к мечу, но дёрнулась в другую сторону и резко выхватила шест: - Я не хочу отправлять тебя к дяде Мише на месяц, - усмехнулась Лано Виктору. - Кедров, твоя очередь. Виктор подошёл к стене и взвесил в руке внушительный топор. - Ещё не известно, кто кого покалечит, - принял вызов Кедр. - Хватит праздной болтовни, - Титан отошёл к сидящим ребятам и махнул рукой, давая понять, что бой начался. Первым атаковал Виктор. Махнув пару раз в сантиметре от лица Лано лезвием топора, он забыл о защите и схлопотал древком по рёбрам. Согнувшись, Кедр отошёл на несколько шагов, но тут же взял себя в руки и вновь пошёл на девушку. Лано увернулась и саданула по спине Виктора, хотя едва не потеряла равновесие. Сказывалась усталость, сохранившаяся ещё с боя с Рагнарёком. - И это бой Да вы мечетесь, как кроты! - рявкнул Титан. В этот момент оба крутанулись на месте и напряжённо застыли. Виктор нервно сглотнул,коснувшись горлом шеста. У горла Лано был топор. - Скажи "спасибо", что я не взяла меч. - Всё! Это никуда не годится! И вы ещё зовёте себя наёмниками! Да на вас смотреть стыдно! Брысь! Свободны. Ангельс, Майерс, быстро в центр! Кедров и Райвз вышли из "тренировочного центра", находившегося в тускло освещаемом тупичке путей. - Пошли на кухню, я страшно голодный! - предложил Виктор. - Давай, я не откажусь от грибной похлёбки. Кстати, я слышала, что челноки привезли свинину, - заговорщески прошептала Лано. - Шутишь! - Ничуть. - Тогда быстро на кухню! Мы будем первыми. Друзья рванули к месту. - Ани! - на ходу крикнула наёмница. - Ани! - Да здесь я, чего орать - вынырнула из глубин кухни миловидная девушка, чуть старше Лано. - Небось, уже пронюхали, что свинину привезли. Виктор кивнул: - Мы с тренировки, Будь милосердна над воинами, прекрасная дева, - он в шутку заломил руки. Девушки засмеялись. - Ладно, но никому про товар, договорились Перед ребятами возникли две тарелки горячей гречки с кусочками свинины. Лано первой расправилась со своей порцией. - Спасибо, Ани. Я в душ. - Меня не жди, - пробубни Кедров. - И не собиралась, - улыбнулась Лано и, захватив из палатки полонтенце, ушла к душевым кабинкам. Благодаря Шаману фильтры на воду работали исправно. Помывшись, девушка насухо вытерлась, оделась и вышла из кабинки. Она бросила взгяд на станционные часы, которые, к слову сказать, тоже поддерживал Шаман, и ужаснулась: "Уже девятый час! Быстро день прошёл, я и не заметила с этой беготнёй по станциям. Должно быть, с утра прошло семь или восемь часов, прежде чем я пошла н тренировку.. А мне ещё завтра на поверхность..." Райвз быстрым шагом направилась по в миг опустевшей платформе,но тут в тупичке, где была тренировочная, она услышала возню. Девушка, накрутив полотенце на руку, направилась туда. А выглянув из-за угла, она узрела нериятную картину: сын начальника станции Макс прижал к стене Ани и приставил ей нож к горлу. О его похождениях на станции и за её пределами знали почти все, но по какой-то ричине его отец об этом недогадывается. Не потому ли, что лучший друг Макса - это советник начальника Излюбленный метод Макса - прижать девушку в тёмном закутке и, под угрозами и приставленным ножом, заставить делать то, что он пожелает. Естевственно, девушка не столько боялась его игрушки, сколько боялась влияния его отца. Только потому и соглашались. - Я де знаю, что ты сказала кому-то про свинину. Ани стояла спокойно, только ухмыльнулась: - Боже, какой пустяк. И что с того О ней бы уже узнали завтра от твоего отца. - Ну давай посмотрим, какя ты храбрая, - Макс ножом вспорол девушке рубашку и всадил нож в бок. Ани всхлипнула и осела на землю. Он вытащил нож. Пошла кровь. Лано бесшумно вышла из-за угла. - Ну всё, подонок мелкий, ты доигрался. Он затравлено повернулся, но тут же расслабился. - Кто к нам пожаловал! Сама Лано Великая - укротительница подобных мне! - парень театрально всплеснул руками. - А ведь тебя и этой поварихи ещё нет в моём списке. Может, исправим это дело полюбовно Райвз размотала полотенце и бросила е Ани. - Спасибо, - прошептала девушкаи накрылась им. Наёмница достала из голенища довоенных сапог хорошо наточенный и хорошо сохранившийся кортик. - Ножи, так ножи. Нападай. Макс кинулся на наёмницу с зажатым в руке ножом, потом поднял эту руку, но девушка и не подумала уклоняться, потому что увидела, что нож наткрулся на металлическую рукоятку томогавка. - О чём ты думала, Райвз - спросил Виктор, отбросив топором Макса. - Ани нужна помощь. - В курсе, я тут с самого начала был. Помощь уже в пути. - Тогда он твой. А я за ней, - девушка спрятала кортик обратно в голенище. - Я чего-то не понял. Я хочу её, а не тебя, а ты никуда...-договорить Макс не успел, потому что Кедр начал усиленые атаки на него, отстраняя в другой угол. Лано же, подхватив Ани на руки, выбежала из тупика и чуть не столкнулась нос к носу с дядей Мишей. - Берите, он только ранил её, вроде неглубоко. - Ты вовремя, - врач прирял Вердер на руки. - Молчат, конечно же, не будешь. - Пф, нет. Наёмница только подбежала к углу, как ей на встречу вышел Виктор, неся Макса на плече. - Он хиленький какой-то. - А ты что хотел от него У меня тут идейка одна появилась, поможешь - Чем смогу. -Отлично, тогда дай мне нож и ложи его сюда, у стены. Виктор положил его к стене и дал нож. Девушка перехватила его поудобнее и стала разрисовывать спину и грудь парню устрашающими ранами. Тот, на удивление обоих, не очнулся и не издал ни звука. - Ты, Лано, конченая садистка. - Только с кончеными ублюдками. А так я хорошая. Теперь вторая часть моего плана. Слушай внимательно. Сейчас ты отнесёшь его к дяде Мише и попросишь, чтобы он зашил раны суровыми нитками, потом отнесёшь Макса к его палатке и там и оставишь. - Эй, я не хочу быть грузчиком, - возмутился Виктор. - А я не хочу, чтобы он и далше насиловал девушек, поэтому сделай, пожалуйста, так, как я сказала, хорошо - Ладно, но с тебя... - Должок, помню. Спасибо тебе...

proza_ru/texts/2013/08/201308231005.txt

Барон Фридрих фон Логау (1604-1655). Немецкий юрист, сатирик и поэт. Псевдоним: Salomon von Golau (образован как анаграмма от фамилии) (96) КРАСОТА Когда красавица попросит -- "приказом" то зовется; Когда молчит -- в молчанье просьбу увидеть нам неймется. Для удобства чтения строки можно разбить так: Когда красавица попросит -- "Приказом" то зовется; Когда молчит -- в молчанье просьбу Увидеть нам неймется. Schoenheit Wenn schoene Weiber bitten, so heisst es doch befehlen; Dann bitten schoene Weiber, wenn sie das Schweigen waehlen. Friedrich Freiherr von Logau Источник: Friedrich Freiherr von Logau. Sinngedichte. Zwoelf Buecher. Mit Aufmerkungen ueber die Sprache des Dichters herausegegeben von C.W. Ramler und G.E. Lessing Leizig 1759 The New York Public Library 168 554B. Astor, Lenox and Tilden foundations. 1942

proza_ru/texts/2015/07/20150729115.txt

Поезда дальнего следования идут в никуда. Место, откуда они выехали, бесконечно далеко. Конечный пункт еще дальше. Деревни, поселки и разъезды встречаются редко. Города - еще реже. Дни тянутся медленно. А поезда идут в никуда. Маленькая светловолосая девочка лет восьми в красных сандаликах целыми днями бродит по плацкартным вагонам. Она едет одна вместе с поездом в неизвестном направлении. На боковушке возле туалета жуликоватого вида парень обыгрывает в карты солдата-дембеля. То ли солдат так невнимателен, то ли жулик так ловко мухлюет, то ли солдат уже в меру пьян, то ли просто устал от монотонного стука колес, который вот уже который день бьет по ушам, а может, сопернику просто везет, как утопленнику в субботний день... Парнишка в военной форме проиграл почти все содержимое карманов, пол палки колбасы и бутылку водки. Девочка подходит к солдату и тянет его за рукав. - Дяденька, - тихо зовет она, - положи себе тоже карты на колени. Это, наверное, удачи прибавляет. Жулик испуганно косится на девочку, а она только улыбается и бросает ему, как бы невзначай: - Шалом, Моня[1]. Малышка проходит мимо и уже не обращает внимания на то, как солдат вскакивает и хватает за грудки своего партнера по игре. В другом вагоне едут цыгане. Кажется, целый табор. Мужчины шумят и ругаются, девушки смеются и переговариваются то ли на незнакомом языке, то ли просто слишком быстро и сбивчиво. По проходу быстрым шагом, оглядываясь, идет молодая цыганка, а за ней, окликая и пытаясь схватить за руку, русский парень. - Эй! Ну, красавица! - кричит он ей. Девушка затравленно озирается и шикает. Но парень не отстает. - Бахти! - зовет цыганка. Тут же из-за одной из перегородок высовывается мужчина в бордовой рубашке. Он встает в полный рост и долго смотрит на паренька. - Что тебе здесь нужно - с угрозой спрашивает его цыган. - Ничего. Я мимо шел. В вагон-ресторан, - пугается тот. - Тебе в другую сторону, - уже дружелюбнее подсказывает Бахти и поворачивается к девушке, - Поди сюда, Зарина. Спой нам. Зарина с секунду колеблется, присаживается рядом с мужем и затягивает: Кай ту, дэвэл, миро дэвэл Э глас мири ту на шунэса...[2] Внезапно девушка замолкает, прислушиваясь к бормочущей тишине. Через секунду слышен плач ребенка. Зарина бросает виноватый взгляд на мужа. Тот отмахивается, мол, в другой раз споешь. Девочка подходит к цыганке и тянет ее за рукав цветастой блузки. - Зря ты с тем дядей не пошла. Он хороший. А этот твой злой, - тихо говорит малышка. Девушка испуганно оглядывается и, не обнаружив по близости мужа, отвечает зло: - Иди, куда шла. Ты наших законов не знаешь. Девочка только пожимает плечами. - Романо рат,- говорит она и уходит дальше по проходу. [3] Там проводница трясет прилично одетого молоденького парня-студента. - Где билет, я спрашиваю! - кричит полная женщина в зеленых резиновых шлепанцах. Студент мнется и молчит, глядя на проводницу едва ли не со слезами. Он не может ничего сказать в свое оправдание и, кажется, совсем не понимает, чего от него хотят. - Высажу на первой же станции! Каков наглец! - грозится женщина. А парнишка все так же молчит, хотя его словно распирает от желания что-то сказать. Девочка подходит к проводнице и тянет ее за рукав. - Тетенька, пустите его. Ваш Игорь прошлым летом так же домой ехал. Та непонимающе смотрит на малышку и совсем забывает про предполагаемого "зайца". А потом моргает так же непонимающе и уходит совсем в другую сторону. Парень облегченно выдыхает и протягивает девочке конфету, спешно найденную в кармане. Она берет подарок и улыбается. Глухонемой студент спешит скрыться. Малышка, не спеша, следует в том же направлении и оказывается в прокуренном тамбуре. Стены дрожат, а мерный стук колес, особенно слышимый здесь успокаивает. Девочка садится на корточки в уголке, утыкается носом в колени и постепенно забывается тяжелым не детским сном без сновидений. Будит ее такой же мерный, как и стук колес, стук капель по стеклу. На железную дорогу спустилась ночь, а небо заволокли тучи. В тамбуре она уже не одна. Рядом с ней, оперевшись спиной о стену стоит высокий мужчина в светлом пальто. Волосы его в тусклом свете кажутся почти седыми, хоть он и выглядит довольно молодо. - Привет, - улыбается ему девочка, как старому знакомому. Мужчина отвечает ей такой же мягкой детской улыбкой. - Что ты здесь делаешь - спрашивает она его. - То же, что и ты, - отвечает мужчина. - А что здесь делаю я - Откуда мне знать Мужчина устало запрокидывает голову, чувствуя затылком холодную стену. В тамбуре пахнет теплой подпаленной резиной и холодным железом. Запах табака давно въелся в эти стены. Кажется, его ничем не вывести, даже если курить здесь не будут в течении ста лет. Девочка встает и потягивается. Спина затекла и ноги болят от неудобного положения. Она тихонько дергает мужчину за рукав. - Но-но! Давай без этих твоих штучек! - он резко выдергивает руку. Тут же перезвоном бубенцов раздается задорный девичий смех и кажется, что в воздухе растворяется фигура красивой длинноволосой девушки в длинном пальто. "Ах, Ваня, Ваня..." - звенит в постукивающей тишине. Но это только кажется. Ведь в тамбуре только они двое. - Ваня... - эхом повторяет девочка и тихонько смеется, - Дядя Ваня. - Никакой я тебе не дядя. И знать я тебя не знаю, в первый раз вижу, - недовольно бормочет мужчина. - И я тебя знать не знаю. Ты кто такой, дядя Ваня - девочка дурачится, продолжая тянуть его за рукав пальто, - Не молчи, дядя Ваня. Мне здесь грустно. Все здесь такие грустные. Ну кто ты, скажи Откуда ты Дядя Ваня и сам, казалось, не задавался этим вопросом. С минуту он молчит, как бы подбирая слова. - Я здесь все... - задумчиво произносит он наконец, - Я там, я тут. Я в точке отправления, и в пункте назначения. И здесь, в пути тоже я. Я там, откуда ты родом... - Но я из ниоткуда, - спешит возразить девочка. - Не перебивай. Я и сам толком не могу объяснить, кто я и откуда. Россия. Такой ответ тебя устроит Малышка кивает, легко принимая ответ своего собеседника. Ее словно и не интересует, что именно он хотел сказать. То ли потому, что она и так знает, то ли потому, что это не имеет значения. Она кружится в тесном тамбуре в одной ей понятном танце под стук колес и дождя, легко перебирая полными ножками в красных сандаликах, с трудом удерживая равновесие. Дядя Ваня не обращает на это внимание. Его старая знакомая незнакомка всегда была странной. - Почему ты не меняешься Каждый раз, когда я вижу тебя, ты остаешься ребенком, хотя тебе, пожалуй, больше лет, чем мне... Девочка останавливается, хвастаясь рукой за стену. Как юла, которую пнули под разукрашенный бок. - Я отовсюду и из ниоткуда. Я всегда и никогда. Я есть и меня нет. Какой меня видишь, такой и буду. Мне без разницы, как выглядеть, - отвечает высокая полная женщина лет сорока с веселыми морщинками у губ и в уголках глаз, откидывая за спину тяжелую черную, как смоль, косу. Иван удивленно смотрит на свою собеседницу и тупо моргает. В краткий миг моргания, пока глаза закрыты, ему кажется, что он видит на месте женщины самого себя, пожимающего плечами и улыбающегося. Через долю секунды он открывает глаза, но перед ним стоит все та же белобрысая малышка в красных сандаликах. - Прекрати, - мужчина отворачивается. Его пугают эти метаморфозы, возможно, являющиеся лишь плодом воображения. - Тебе не нравится говорить с ребенком Иван поворачивает голову, чтобы что-то ответить, но перед ним стоит уже не та малышка. Худенькая, как тростинка, девочка-подросток в огромной футболке с полосатым флагом, цветов которого не разобрать в ночной серости, и джинсовом комбинезоне звонко смеется, демонстрируя ровный ряд мелких мышиных зубов, в котором не хватает одного, справа. Он зияет темным провалом в искренней задорной улыбке. Короткие апельсиново-рыжие, явно крашеные волосы с отросшими темными корнями торчат жесткой паклей, а самые кончики вьются мелкими колечками. Острое мышиное личико усыпано крупными, похожими на крупицы гречки веснушками. - А так нравится, дядь Вань - звонко взвизгивая, интересуется девица. - Издеваешься - возмущенно выкрикивает Иван, но, сколько бы он не моргал, некрасивая рыжая девчонка все так же посмеивается, глядя на собесндника лукавыми темными глазами. Видение не рассеивается, а она кружится в одной ей понятном танце по тесному тамбуру, широко раскинув руки, притопывая почему-то босой ногой. - Чучух-чучух, - приговаривает она, подражая стуку колес, - Чучух-чучух, чучух-чучух... Голос у девчонки резкий, контрастирует с мерным стуком колес, отражается от стен и разбивается звонким эхом. - А другие тебя видят - вдруг спрашивает Ваня. - И видят, и слышат. Иначе, зачем я вообще - Мои сестры никогда тебя не видели. Я спрашивал... - Про кого спрашивал Про маленькую девочку в красных сандаликах А ты спроси лучше у Наташи про беспризорника Кольку из Минска, или про Алесю, не говорящую по-русски. Оля точно вспомнит татарина Равиля из Крыма, беременную Галю из Херсона и тощего безымянного безымянного парнишку, которого кормила борщом. Не меня видят такой, какая я есть. Это я такая, какой меня видят. В этом суть реальности. Она даже более эфемерна, чем фантазия и - Хочешь сказать, не я вижу стул, потому что он существует, а стул существует, потому что я его вижу - Приблизительно. Худая, некрасивая девица опирается спиной о стену, вульгарно сгибая ногу и скрещивая руки на груди. Вызывающая белая, без единой царапины коленка показывается в порезанной на пол штанины лохматой дырке. Сама девчонка вид при этом имеет довольно бандитский. "Странно, что нет шрамов," - мельком отмечает Иван. Рыжая только хмыкает и одергивает штанину. Цепкий взгляд мужчины успевает выхватить широкий багровый рубец на колене. - Убедился Что ж ты такой недоверчивый, дядя Ваня Ну хочешь, я тебе спою Меня этой песне одна тетенька научила, - предлагает девчонка, а потом, немного подумав, говорит не то о тетеньке, не то о песне, - Красивая. - Цыгане хорошему не научат, - упрямится Ваня. - Не хочешь, как хочешь. Я могу и русскую спеть. Она пожимает плечами и заводит в полный голос: По лесу, по лесу, по темному зеленому Ходили-бродили семьсот казаков, Донских молодцов. Приходили ко двору, ко ивановому. Ты Иван-господин, ты повыйди-ка сюда. Мы тебе подарим коня с седлом, С золотым седлом...[4] - Уздом, - меланхолично поправляет Иван, - Там было "с золотым уздом". Девушка неожиданно замолкает. Некрасивое острое личико становится грустным, разочарованным. - Знаешь, дядя Ваня, хоть ты в меня и не веришь, я все равно есть. Я намного сильнее, чем ты думаешь. И каким бы упрямым ты ни был, ты не сильнее меня. Тебе придется подчиниться, хочешь ты того или нет. Я бы жалела тебя, если б ты не был таким упертым. - Почему ты зовешь меня дядей - невпопад спрашивает Иван. - Просто так, - рыжая девица пожимает плечами, - Ты похож на моего дядюшку. - А кто он - Он сам Случай. Знаешь, такой он весь несистемный, спонтанный, никогда не знает, что сделается в следующую минуту... - неожиданно девица поворачивается и открывает тяжелую дверь, явно намеревась уйти. - Стой! А кто тогда ты И почему я тебя постоянно встречаю Зачем мы встретились сейчас Но она, даже не оборачиваясь, сует руку в карман и бросает через плечо карамельку-барбариску, смеется: "Лови", - и скрывается в вагоне. Иван успевает поймать подарок, а потом рывком открывает захлопнувшуюся дверь, но девчонки уже нет. "Это была Судьба..." - раздается шершавый, осязаемый шепот над самым ухом, но за спиной тоже никого нет. Иван вздыхает и через тамбур проходит в соседний купейный вагон. О чем было это "Судьба" - о встрече или о девчонке, он так не понял. Это было не так уж важно. Он задумался и открыл окно. В черном лоскутке неба, усеянном серебристыми звездами, ему почудилась задорная улыбка без одного зуба справа. Кто же она, его старая знакомая незнакомка и откуда пришла Неужели оттуда, с черных небес, с серебристых звезд Неужели и впрямь отовсюду Тогда сколько всего она должна была видеть, сколько слез, откровений, сколько слов пустых и полных смысла... И ведь держит все это внутри, молчит, ни с кем не делится. А может, Судьба просто испытывает его. Испытывает молчанием. А он тянется к истине, как кот, когтистыми лапами ловя игрушку. Но она все ускользает, будто кто-то дергает за ниточку. В кармане пальто он нашаривает барбариску, подаренную девчонкой. Он вытаскивает ее, задумчиво смотрит и выкидывает в окно. Она пролетит метров сто и останется лежать рядом с железнодорожным полотном. Ерунда. Все равно пути ведут в никуда. В это "никуда" и направляется поезд дальнего следования со своими загадочными пассажирами, их тайнами и откровениями. Примечания: [1] Шалом(ивр.) - "здравствуй". [2] Кай ту, Дэвэл(цыг.) - цыганская песня-молитва(в буквальном переводе "Где ты, Бог") на мой взгляд, очень лиричная, цепляющая, проникновенная, по звучанию чем-то напоминает церковные песнопения. [3] Романо рат(цыг.) - чаще всего переводится, как "братская кровь", если буквальнее, то "цыганская кровь/из цыганского рода". Эта фраза как бы говорит: "Я свой/своя". [4] Старорусская песня-колядка. Как и все колядки, она была придумана, чтобы клянчить деньги. Если по общей сути, то казаки наобещали Ивану-господину и всей его родне несметные богатства, посетовали на скромные финансы и попросили подбросить "по денежке", чтобы когда-нибудь, когда казаки разбогатеют, Иван-господин со своей родней таки получил свои обещанные подарки.

proza_ru/texts/2013/09/20130918821.txt

Тихая тёмная камера оглушилась звуком открывающейся двери. Внутрь ввели молодого парня, руки которого были застёгнуты наручниками за спиной. - Заходи. Встать лицом к стене. Охранник снял наручники и вышел, оставив парня одного в полутёмной, освещаемой лишь одной лампочкой в центре, камере. Молодой человек присел на деревянную скамейку, наткнувшись на торчащий гвоздь. Не издав ни звука, молча отодвинулся к стене и забылся тяжким сном... "Открыв глаза, я обнаружил, что я в квартире. -- Всплывали в его сознании фразы из разговора со следователем. -- Я не помню, как я там оказался, но странное чувство не покидало меня -- как будто я был в своём теле, но не управлял им... Я вижу, что вы смеётесь надо мной, но дослушайте же меня! Я не сразу понял, что в квартире стоит странный запах, совсем не похожий на запах вина, разлитого по стенам... И то, что моя девушка лежит лицом вниз и просто спит, немного показалось мне странным... Я подошёл и перевернул её, а потом меня вырвало от этого ужаса! Вы ведь видели, её лицо... - Речь парня прерывалась слезами и частым дыханием, - его буквально не было! Всё раскромсано на куски, как будто её ударяли тысячами колей или просто рвали ножами или когтями, или каким-то осколками... Я не пытался спасти её, это было уже бесполезно, я просто прижал, обнял, чтобы поплакать... Я понятия не имею, как осколок вазы оказался в моей руке! Может, я хотел их убрать или... Я не знаю... Не знаю..." Молодой человек открыл глаза. Он резко встал, подбежав к нужнику, и его вновь вывернуло на изнанку, как и тогда, во сне. - Что, не особо приятно вспоминать свою работу Ну ничего, здесь ты привыкнешь. -- Послышался насмешливый голос откуда-то со скамейки. -- Не волнуйся, ведь она заслужила это. - Она была лучшим, что было в моей жизни... Она и дала мне саму жизнь... - Зачем ты себя обманываешь Ведь это не так. Я дал тебе то, чего ты так хотел всю свою жизнь, только Я! У тебя не было ничего -- я дал тебе всё! Ты бы подох без меня! - Заткнись! Лучше бы сдох! - Нет... Ты принадлежишь мне и только мне! Ты обязан мне всем! А эта тварь хотела тебя отвернуть от меня! - Закрой рот! -- Парень вспрыгнул и ударил кулаком ближнюю стену. -- Она хотела быть со мной и я тоже! - Ты не сможешь ни с кем быть, пока я с тобой! Ты причинишь им только боль, а от меня тебе не избавиться! Я -- это ТЫ! И ты убил свою ненаглядную тварь! Сам убил, своими руками! - Нет! Это был ты! Я не виноват, я любил её! А ты, мразь, отнял у меня всё! Ненавижу тебя! Я убью тебя!!! - Ты Ты не сможешь!.. Жалкое создание, ты не можешь даже комара прихлопнуть, который сосёт у тебя кровь. Ты не сделаешь этого, ведь ты тряпка. Ты даже не мог спасти себя, без меня ты беспомощен, ты -- ничтожество. Твоя девка пыталась забрать тебя у меня, но у неё не вышло... Не спорю, с лицом я поступил в порыве гнева, но, согласись, это добавило красок... Да, её убил я, но кто поверит бывшему наркоману в том, что её убило его альтер эго Не смеши меня, тебя и проверять-то не будут. И когда тебя посадят, мы останемся вдвоём, и уже никто не помешает мне уйти лишь в тот момент, когда этого захочу я! -- Голос стал неистово хохотать. - Не смей, не смей! Замолчи! -- Парень всё это время закрывал руками уши. - А ведь я смогу уйти и отнять у тебя вообще всё... Кто мне теперь помешает убить твою прелестную дочь -Ты не сделаешь этого, мразь! Я не позволю тебе! - А что ты можешь, трус! Ты не можешь постоять за себя, как же ты думаешь защитить свою дочку.. Слова звенели разбитым хрусталём в воздухе полупустой камеры. Они будто вонзались в паренька миллиардами маленьких осколочков. - Ты говоришь, что ты -- это я -- Проглотив комок в горле, спокойно проговорил молодой человек, после минутного молчания. -- Ты говоришь, что можешь уйти отсюда Ты говоришь, что я не смогу тебе помешать Посмотрим. Парень метнулся в сторону скамейки и одним рывком вырвал торчащий гвоздь, разодрав пальцы до мяса. - Сможешь ли ты всё это сделать без меня Ведь ты -- это я... Не будет меня, не будет и тебя. Сознание всё ещё колебалось внутри него, но он знал, что это то другое, что живёт в нём, даёт сигналы. Он улыбнулся, холодно и безучастно, а руки сделали своё дело, вогнав гвоздь-сотку в пульсирующую артерию... Последним, что он видел, это улыбку своей голубоглазой дочурки. Внутри всё кричало и билось в агонии, но силы покидали тело, как и само сознание. Когда охранники вбежали в камеру, было слишком поздно -- кровь уже не брызгала из открытой раны, а медленно сочилась на пол, заливая его... - Что ты сделал! - Теперь ты умрёшь. И я тоже. Его даже не похоронили, как убийцу, за которого никто не вступился. Никто и не знал, что своим самоубийством он спас свою дочь.

proza_ru/texts/2012/03/201203192402.txt

2. Продолжение знакомства Разговор, продолжившийся за едой, касался всего сразу и ничего конкретно. Джейсон рассказывал о дворцовых сплетнях, в которые он был посвящен боле, чем достаточно благодаря тому, что постоянно нес там стражу. Собеседники в свою очередь рассказывали о местах, где побывали и о том, что там повидали. Гвардеец сетовал на скуку столичной службы и все в таком роде. Время от времени Джейсон ловил на себе странный словно оценивающий взгляд мага но в отличие от взгляда его сестры он не вызывал у парня раздражения. Напротив этот высокий немного загадочный в ореоле своей магии молодой мужчина с очень красивым лицом и манерами аристократа чем-то непреодолимо привлекал парня, и он в какой-то миг поймал себя на мысли, что если уж выбирать из этих троих то он бы, несомненно, предпочел мага. Позабавленный направлением, которое приняли его мысли Джейсон, наконец, прислушался, о чем там спорят между собой неугомонные Дарин с Кайрой, оказалось что, любуясь исподтишка старшим собеседником, он умудрился совершенно выпустить из виду младших, а там между тем разгорелся совсем не шуточный спор. - А я тебе говорю, что они поступили правильно! Если б они по-прежнему сидели по своим норам, безропотно отдавая сборщикам свои последние крохи, то король никогда бы не обратил внимания на их беды. Теперь - то он вынужден будет прислушаться к их жалобам и предпринять хоть что то чтоб защитить своих подданных от... - От своих же подданных, - продолжил за нее брат, не дав девушке закончить мысль. - Неужели ты думаешь, что объявив себя преступниками, они сделали себе лучше Теперь помимо прежних бед они навлекут на себя еще и наказание за бунт, а король как ты заметила, по-прежнему не спешит им помогать. -- С удивлением Джейсон понял, что они спорят по поводу восстания в приграничных районах и уже совсем был готов вмешаться в разговор, когда за него это сделал Элдар. - Прекратите оба, пожалуйста! Сколько можно спорить об одном и том же, тем более что никогда еще ваши споры не приводили ни к чему кроме ссоры Мои брат с сестрицей придерживаются немного разных взглядов на эти приграничные неприятности -- с улыбкой пояснил он Джейсону и тот снова поймал на себе оценивающий взгляд молодого мужчины. На миг ему стало неуютно под прицелом этих внимательных глаз. Ему показалось, что маг все время словно ждал от него чего-то и сейчас, так и не дождавшись, был немного разочарован. Джейсон тряхнул волосами, прогоняя наваждение, и в свою очередь устремил взгляд в глаза мага, мысленно поклявшись, что в этот раз он ни за что не отвернется первым. Только теперь он с легким удивлением заметил что глаза у мага вовсе не голубые как у брата и сестры, а того самого чистейшего изумрудного оттенка перед которым за всю свою пока еще не долгую жизнь он еще ни разу не смог устоять. Поймав ответный взгляд, молодой мужчина внезапно сам отвел глаза в сторону и мягко улыбнулся. - Прости, я вовсе не хотел тебя смущать, - проговорил он словно читая мысли Джейсона, - просто мне всегда интересно как реагируют незнакомые люди на петушиные бои этой парочки, я-то к ним уже привык. Джейсон понимающе улыбнулся. Но тут, же стер улыбку когда, Кайра, услышавшая их с Элдаром слова явно обращаясь к нему, произнесла высоким немного сварливым голосом, в котором не осталось даже следа так поразившей молодого солдата музыкальности, как будто шпильку в ее сторону отпустил именно Джейсон, а не брат. - А мне вот больше любопытно, что думает об этом восстании уставших от притеснений крестьян господин капитан - Я не капитан! - снова поправил ее гвардеец. - Не важно. Думать то это Вам не мешает! -- Оба брата при этих словах поморщились, а Джейсон внезапно разозлился. "Да что себе позволяет эта девица!" - Не понимаю о чем тут вообще можно рассуждать миледи. -- Невольно чеканя слова, ответил он. -- Тем более со мной. Я солдат и необходимость каждодневного исполнения своего долга сохранения верности нашему королю, верности своей присяге, своей стране наконец никогда не вызывала у меня сомнений. А эти люди нарушили свой долг. Нарушили все свои обязательства, забыли о своем месте и обязанностях и подняли этот нелепый бунт. Король позволил им жить на своей земле, построить на ней дома, вспахать поля и выращивать скот. Король дал им закон, что охраняет их самих и принадлежащую им собственность. Король послал своих солдат, чтоб защищать этих людей и от набегов иноземцев, что никогда не прекращаются в этих приграничных землях и от простых бандитов. И все что требовалось от них это соблюдать закон, вовремя платить налоги и быть добрыми подданными своему королю. И что они сделали Они нарушили абсолютно все законы и правила! Забыли о своих обязанностях! Подняли бунт и не желают слушать ни уговоров ни увещеваний. И их дурной пример, и безнаказанность подбивают и другие провинции поступать так же. Поэтому мое мнение: это нелепое восстание следует подавить как можно скорее. Раз и навсегда. - Чудесно господин солдат -- наконец вспомнила о его истинном звании девушка, только Джейсона это совсем не порадовало. Казалось, таким резким понижением в чине она пыталась его просто оскорбить. -- Просто чудесно. Значит ты считаешь что все они преступники в не зависимости от того какая причина вынудила их поступать именно так И, несомненно, по твоему мнению все они заслуживают смерти! - Причем тут смерть -- искренне удивился Джейсон. -- Зарвавшихся детей наказывают, но их никто никогда не убивает в наказание. Это же понятно любому. Главари этих крестьян совсем другое дело, но простые селяне, обманутые и подстрекаемые ими, в конечном итоге нуждаются не столько в наказании сколько в руководстве. - И в чем же оно на твой взгляд должно заключаться -- решил, наконец, вмешаться в их диалог младший из братьев. Старший же лишь по очереди бросал на сестру и на Джейсона одинаково хмурые взгляды, и было абсолютно непонятно на чьей же он стороне. - Ну, конечно же, вот в чем: - гвардеец изо всех сил старался не допустить в свой глосс ни снисходительных ни покровительственных ноток, что было не так-то просто с этими двумя наивными юнцами, не понимающими очевидных вещей! - Посланные войска должны убедить их, если нужно то и силой, но без излишней жестокости, вернуться обратно в свои дома, к своей работе, к нормальной жизни. Уплатить короне то, что они обязаны уплатить как добрые подданные, а уже только после в установленном законом порядке подать в королевский совет свои жалобы. И если их положение действительно такое бедственное как они описывают, им вернут все, что они отдали и даже больше, если это будет необходимо. - И ты действительно в это веришь -- Дарин изумленно распахнул глаза. Казалось, он был удивлен, как такое простое решение не пришло в голову ему самому. - Конечно же, верю. -- Чуть снисходительно ответил Джейсон. Перестав бунтовать, они снова станут честными гражданами, а король заботиться о своих подданных. Он ни за что не позволит, чтоб они погибли от голода ближайшей же зимой. Нужно лишь положиться на его справедливость. -- Девушка насмешливо фыркнула. - Если они разойдутся по домам, об их жалобах тут же благополучно забудут, как забывали уже много раз прежде. До самого короля их жалобы так и не дойдут и все что сделают его чиновники, это снова пришлют солдат, которые опять примутся насиловать, убивать и жечь дома недовольных! И кто может пообещать, что однажды им не захочется сжечь чей-нибудь дом вместе с хозяевами - Милостивые небеса! Миледи! Где вы только нахватались таких мыслей Вы не должны забивать свою хорошенькую головку подобными кошмарами. Тем более что я абсолютно точно знаю, что все эти слухи -- только слухи и ничего более! -- и, видя, что девушка вновь собирается начать возражать он повысил голос и убежденно продолжил. -- Простите, что я не даю Вам ответить прямо сейчас миледи, но думаю, Вам следует знать вот что: никогда, ни один солдат, а тем более офицер не запятнает себя подобными низостями! Долг любого солдата защищать подданных короля, а не насиловать или убивать их! Слухи что Вы пересказываете это в лучшем случае обычные сельские байки-страшилки, а в худшем -- ложь и подстрекание к мятежу. А если не приведи Боги это хоть немного правда, то виновные в подобных мерзостях заслуживают быть четвертованными. Потому что помимо того что эти действия ни что иное как преступления, жестокие и безобразные, но те кто их совершают еще и роняют честь нашего короля. Не только свою собственную, не только своего господина, а самого короля! И неважно кому на самом деле они служат -- лично монарху или одному из его царедворцев. -- Закончив свою жаркую речь, Джейсон перевел дух и плюхнулся обратно на стул. Когда только он успел вскочить С легким удовлетворением он заметил, как посветлел и потеплел устремленный на него еще недавно хмурый взгляд мага. Но не успел он порадоваться тому, как хорошо и доходчиво все объяснил этим двум зарвавшимся юным защитникам мятежников, как неугомонная девица вновь решила вставить свое слово. - А кому на самом деле служишь ты солдат Королю Или твой настоящий господин тот самый царедворец, которого ты сейчас так горячее защищаешь И не побежишь ли т прямо из-за этого стола поскорее к нему докладывать о подозрительных незнакомцах подстрекающих своими мятежными речами тебя, верного подданного короля к бунту, точнее к свободомыслию -- Вся кровь мгновенно бросилась Джейсону в лицо. Это было уже чересчур! Дерзкая девчонка перешла все границы! Однако как бы сейчас не хотелось, к сожалению, он не мог вызвать на дуэль женщину, а ее братья, невзирая на ее дерзость этого вовсе не заслуживали. Поэтому сейчас ему оставалось только одно. Изо всех сил попытавшись взять себя хоть немного в руки, он поднялся из за стола и в наступившей после слов Кайры тишине, старательно разделяя слова, холодно произнес. - Господа, я прошу извинить меня, если мои слова прозвучали для кого- то из вас оскорбительно. Если что-то из сказанного мной позволило вам решить, что я после первых же услышанных неосторожных слов тут же ринусь доносить на людей, с которыми только что делил трапезу, не понимая, что кабачный треп за кружкой пива это только кабачный треп за кружкой пива и ничего более. У Вас миледи я особо прошу прощения за то, что мое искренне высказывание своих чувств и мыслей так сильно Вас задело и вызвало такой гнев. Я не хотел этого уверяю Вас. За сим если никто не против, я вас покину, время уже довольно позднее, а мне всего через день возвращаться на службу, да и у вас, я уверен, есть важные дела на утро. -- И, глядя прямо в глаза наконец-то замолчавшей вздорной девицы, гвардеец, слегка поклонившись, повернулся, что бы уйти, когда внезапно над столом прозвучало резкое - Останьтесь! -- окрик хлестнул словно плетью, против воли заставив замереть и медленно повернуться обратно. -- Останьтесь господин офицер, прошу Вас - уже намного мягче повторил маг. -- Это не Вы, а я должен извиняться за поведение моих младших родственников. В особенности моей сестры, так что прошу Вас принять извинения мои и моих родичей. -- Словно ожидавший только этих слов Дарин тут же порывисто и сбивчиво принялся просить прощения. Глядя в его честное огорченное лицо Джейсон, не колеблясь, поверил в то, что парень и правда сожалеет об их с сестрой горячности и действительно расстроен тем, что обидел гостя. -- А ты Кайра - обратился маг к продолжавшей хранить молчание сестре. -- Ты разве ничего не желаешь сказать господину капитану - Я вовсе не...- начал, было, Джейсон почти привычно, но тут, же заткнулся, поняв, что сейчас не самое подходящее время уточнять детали. - Кайра! -- еще один резкий окрик заставил подпрыгнуть решительно всех, а не только продолжавшую молчать девушку. Устремленный на нее гневный взгляд зеленых глаз заставил Джейсона невольно поежиться. Гвардеец поймал себя на мысли, что ни за что не хотел бы чтоб маг однажды вот так же посмотрел на него. - Извините, - наконец выдавила из себя упрямица. Наверно она почувствовала что-то очень похожее на то же что и Джейсон потому, что упрямое злое выражение исчезло из ее глаз, и она нехотя через силу принялась извиняться - Прости меня воин, прости за мой несдержанный язык. Пожалуйста, прости за то, что за свою помощь за нашим столом ты вместо благодарности получил оскорбления и незаслуженные обвинения. Поверь, я сожалею. -- Джейсону стало противно. Если извинения обоих братьев, даже ни в чем не виноватого Элдара действительно были искренними, то их сестра извинялась явно только потому, что у нее не было выбора. Слушать этот далее он был просто не в силах. - Не нужно больше Кайра, прошу тебя. Я принимаю твои извинения, пожалуйста, прекрати. -- И прежде чем он успел что-то добавить, маг тут же заинтересованно спросил - Ты действительно вызвал бы ее, будь она мужчиной Нет, я не читаю твои мысли да это и не нужно видел бы ты свое лицо. Кайре стоило бы бежать, если бы она получше разбиралась в мужчинах. - Были пара мгновений, но наверно все, же нет. Даже будь она парнем, она все равно была бы слишком красива, чтоб я решился убить ее. -- Девушка возмущенно поджала губы уже почти готовая что-то сказать, но бросив быстрый взгляд на старшего из братьев недовольно покачав головой, передумала и промолчала. - На дуэли убивать вовсе не обязательно, - примирительно улыбнулся Элдар - Я обычно не вызываю ради развлечения. Если кто-то не заслуживает такого наказания, я просто стараюсь сдержаться и не трогаю его. -- Рассказывая о своих мыслях и резонах, Джейсон все сильнее ловил себя на мысли что его, в общем-то, уже не очень-то сильно волнует этот разговор как то, как бы поскорее свернуть его в такое желанное русло. Мысль о том, что этот, в общем-то, ничем не выдающийся вечер может закончиться в постели этого привлекательного мага с каждым мгновением обдумывания казалась все более привлекательной. Оставалось только исхитриться и воплотить ее в жизнь. Да уж! Оказаться в одной постели с магом было очень даже заманчиво! Парень даже вспотел припоминая. Однажды ему уже довелось порезвиться с волшебником и это оказалось незабываемым. Джейсон даже под пытками бы не рассказал и о трети того, что с помощью заклинаний оказавшегося очень изобретательным мага, они вытворяли тогда друг с другом до самого утра. Однако это вовсе не мешало ему мечтать однажды повторить с кем-нибудь большую часть тех трюков. Прислушавшись к самому себе, Джейсон признал: он вовсе не прочь повторить их все. Вот только для этого надо было бы предварительно, как следует напиться. Внезапно ему приходит в голову, что как раз сейчас он достаточно пьян, чтоб решиться на это, и все еще достаточно трезв, чтоб быть в состоянии воплотить это в жизнь. И именно сейчас рядом с ним как по заказу сидел маг, который судя по всему, был вовсе не против того, чтоб познакомиться с молодым гвардейцем поближе. Желая убедиться, что он не ошибается, юный воин незаметно опустил руку под стол. Его ладонь тут же лаская скользнула от колена вверх по бедру собеседника. И Джейсон сразу же поймал на себе чуть насмешливый взгляд искрящихся зеленых глаз. - А ты не слишком ли торопишься солдат Я ведь не мятежная деревенька, которую нужно захватить как можно скорее.... -- Джейсон только пожал плечами. - Завтра к вечеру мне уже нужно возвращаться в казармы. У меня просто нет времени очаровывать тебя красивыми речами и соблазнять цветами и сладостями, впрочем если ты так уж этого хочешь... Эй хозяин! Кувшин твоего лучшего вина на этот стол! И пусть вино будет по-настоящему хорошим, а кувшин по-настоящему большим, или я по-настоящему рассержусь! -- Расторопный трактирщик ненадолго исчез из виду и спустя всего пару мгновений опустил на стол перед гвардейцем довольно большой кувшин с запотевшими боками, извлеченный явно с ледника, что наводило на мысль, что содержимое сосуда действительно было ценным. Лед в этих жарких краях стоил довольно таки дорого. Сорвав запечатывавшую широкое горлышко крышку, собеседники с удовольствием убедились, что это так и есть. Терпкий сладкий аромат, тут же заполнивший воздух, напомнивший одновременно и о меде и о лете с его спелыми тяжелыми ягодами говорил о том, что вино и в правду было не из дешевых. - Ну вот, - удовлетворенно заметил Джейсон. -- На цветы времени и в правду нет, но подпоить сладеньким я тебя все-таки успею. Надеюсь, ты лакомка. -- Маг негромко рассмеялся, давая понять, что оценил шутку, а Джейсон став внезапно серьезным добавил. - Ты очень красивый маг, и ты и в правду мне очень понравился. Будь у меня время, я бы с удовольствием сделал все как положено, но мне и в правду уже завтра нужно ночевать в казарме. А потом или ты можешь уехать дальше по своим делам, какие бы они там у тебя ни были, либо меня ушлют, наконец, усмирять этот нелепый бунт, так, что... Я вовсе не хотел ни оскорбить, ни обидеть тебя, и если ты сейчас хочешь чтоб я встал и ушел, я так и сделаю. Только знай -- я бы очень этого не хотел, но если это то, чего хочешь ты... - Не слыша никакого ответа и предположив, что молчание и есть ответ, Джейсон с сожалением поднялся из-за стола. И тут же почувствовал, как сильная рука крепко сжала его запястье. - Ты всегда такой нетерпеливый малыш Раз уж ты задал вопрос, так мог бы хотя бы дождаться ответа, - и Джейсон почувствовал, как его дернули вниз. Пошатнувшись то ли от резкого рывка, то ли от выпитого пива молодой гвардеец не удержавшись на ногах, плюхнулся на колени к сидящему магу. Тот не теряя времени, тут же обвил руками его плечи и поясницу и потянулся губами к его рту. - Стой! Остановись, ты чего -- Отшатнувшись, насколько позволили удерживавшие его руки, Джейсон попытался снова вскочить на ноги. - В чем дело парень -- брови мага чуть приподнялись, - Торопливость была хороша для тебя, когда ты пытался соблазнять меня, но внезапно стала неуместной, когда ты сам оказался в роли соблазняемого Так что ли Или дело в том, что ты внезапно понял, что можешь получить не совсем то, на что рассчитывал - Да нет, вовсе нет, - Джейсон торопливо облизал губы, странно, но с этим молодым магом он сейчас действительно почувствовал себя неосторожным кроликом, застигнутым по собственной неосмотрительности сильным и довольно опасным хищником, но отступать он конечно не собирался! И даже все понимающие улыбки младших родичей молодого мага были не в силах заставить его хоть немного смутиться и хоть на йоту изменить планы на сегодняшнюю ночь. Молодой гвардеец давно уже разучился краснеть в какой бы то ни было ситуации, да и не к лицу это было бравому королевскому воину, если уж говорить честно. Впрочем, ребята, очень быстро поняв, что за столом они стали третей и четвертым лишними очень скоро сославшись на усталость и завтрашний ранний подъем ретировались в отведенные им для ночлега комнаты. Джейсон и Элдар тоже конечно не стали особо задерживаться в общей зале. Проснувшись во второй раз за утро, Джейсон с наслаждением потянулся. Взглянув в окно, он с сожалением понял, что сейчас уже далеко за полдень, скоро нужно возвращаться в казармы, он провалялся в постели целый день! Но ни капельки не жалел об этом. Он снова вспомнил подробности произошедшего, и, как и в первый раз, порозовел от удовольствия. Ночь и в правду оказалась волшебной, но вовсе не в том смысле, в каком представлял себе в своих наивных фантазиях Джейсон первоначально. Если маг и использовал свое волшебство, то вовсе не для того чтоб увеличить свое мастерство или гибкость самого Джейсона до невероятных границ, что когда-то проделывал бедный на фантазию его прошлый любовник-маг. Не пытался он и пролить чувственность ни одного из них за мыслимые пределы возможного или что еще столь же изощренное и в тоже время банальное. Нет, волшебство этой ночи было совсем в другом! Элдар оказался удивительно нежным, чутким и внимательным любовником. Ожидаемое, но необычайно сильное удовольствие и неожиданная даже не совсем понятная самому себе нежность, настолько сильно затопили молодого солдата, что ему было не так уж и трудно с первого же намека любовника принять не совсем привычную для себя роль ведомого. Однако, подчинившись натиску мага и позволив себе утонуть в его ласках Джейсон ни на миг не пожалел об этом. Руки Элдара, губы Элдара, его ласки, казалось этому нет конца а наслаждение все нарастало грозя безвозвратно смыть остатки и без того ослабленного пивом разума. И когда молодой гвардеец, перевернутый на живот, почувствовал, как чужие руки бережно, но настойчиво раздвигают его ягодицы. Когда тонкие пальцы осторожно и ласково проникли в его уже ожидающие тело он уже сам был не в силах ждать, ни мгновения и едва сдерживался чтоб, отбросив последние остатки самообладания не начать умолять взять его, как можно скорее не тратя времени, ни на нежную подготовку, ни на сводящие с ума ласки... Уставшие они заснули только под самое утро, так и не выпустив друг друга из объятий. Джейсон вспомнил как, проснувшись в первый раз, когда день еще только начинался, некоторое время просто любовался красивым мужчиной безмятежно спящим рядом с ним. Воспоминания о том, каким этот мужчина был еще совсем недавно, сколько наслаждения подарил неожиданному любовнику, зажгли в сердце ответную нежность. Захотелось сделать что-нибудь хорошее и неожиданное, чтоб в свою очередь порадовать этого необычного мага. У Джейсона родилась идея. Потянувшись, Элдар понял, что он один в постели. -- Сбежал! Смылся пока я спал, - подумал он, немного расстраиваясь. Мог бы и попрощаться хотя бы, - Элдар и сам прекрасно понимал, что ведет себя не разумно, случайный любовник не был ему ничего должен, и они планировали расстаться так же легко как и сошлись, так какая разница часом раньше часом позже И все же вполне ощутимое грустное чувство неожиданной потери того, что могло бы быть, останься этот так неожиданно свалившийся на его голову, точнее в его постель красивый юноша еще хоть ненадолго, не давало до конца насладиться воспоминаниями о прошедшей ночи, портило красоту наступившего утра. Внезапно дверь в комнату распахнулась, и одетый лишь в штаны полуголый предмет его сожалений спиной вперед вошел внутрь спальни, а когда развернулся, то маг с удивлением понял, что в руках парень держит огромный поднос, щедро уставленный всякими аппетитными яствами. Натолкнувшись на вопросительный взгляд зеленых глаз, парень немного огорчился. - Ты уже проснулся Демоны, я хотел сделать сюрприз... - Это все мне -- удивленно уточняет маг, - Тут еды на четверых голодных великанов хватит. - Я не знал, что именно ты любишь, вот и прихватил всего понемногу. - Чуть смутившись объясняет Джейсон, и поддавшись внезапному порыву добавляет -- Ты был таким, таким... - он осторожно опускает ношу на постель беспомощно разводит руками, явно не находя нужных слов, - В общем мне было так хорошо с тобой этой ночью что я тоже захотел тебя чем-нибудь порадовать и вот. Глупо да Он отвернулся потянувшись за камзолом напрочь забывая о необходимости прежде надеть рубаху. Элдар мягко рассмеялся, приподнимаясь на постели и обняв парня за плечи, отбрасывает в сторону так и не надетый камзол и настойчиво увлекает молодого гвардейца обратно в постель. - Это вовсе не глупо, и я действительно очень голоден, как впрочем, уверен и ты тоже, так что давай-ка иди сюда и помоги мне определить, что в этом изобилии самое вкусное. -- Не дождавшись ответа, он таки сумел утянуть все еще полуголого парня на кровать, закрыв протестующий рот поцелуем. Наконец ему удалось убедить смущенного собственным порывом Джейсона в том, что он и в правду очень тронут такой заботой. Вернувшись в постель, они с удовольствием позавтракали, запивая вкусности так кстати сбереженным вчера вином. Есть вдвоем в постели неожиданно оказалось намного увлекательнее, чем за столом и одному. Они кормили друг друга, протягивая самые вкусные на их взгляд куски один другому прямо руками, смеясь, слизывали с друг друга упавшие крошки или капли густых соусов с тушеного мяса и овощей, или сладкой начинки пирогов. Под конец уже не упомнить, кому пришло в голову что вино и соус можно проливать на сотрапезника нарочно, чтоб потом старательно слизать все это с так замечательно подрагивающей под шаловливым язычком кожи. Разве удивительно, что их ранний завтрак закончился новым любовным сражением, в котором снова не было побежденных, только победители. Джейсон и не заметил, когда вновь уснул в неожиданно сильных объятиях мага, все-таки он представлял себе волшебников куда более хрупкими и изящными. И вот теперь проснувшись почти в конце дня, он с сожалением был вынужден признать -- сказка закончилась. Джейсон почти с трудом вспомнил прощальный поцелуй так и не сумевшего его толком добудиться Элдара и его почему-то немного торопливое прощание. Маг наверняка уже успел прихватить сестру и брата и отправиться дальше по своим таинственным делам, да и ему Джейсону тоже следовало поторопиться, если он хотел успеть вовремя вернуться из увольнения.

proza_ru/texts/2013/01/20130107303.txt

Глава VII. Как и было заявлено. -- Ладно, Роман, подкинь нас до полицейского участка, -- наконец сказал мой друг. Он хотел сделать остальное сам. -- Поехали, -- ответил я. Мы надели наручники на незнакомца и посадили в машину. Спустя какое-то время, доехав до ближайшего отделения полиции, Даниил вышел и повёл сдавать этого человека. Мне же он сказал ехать домой и ждать там, поскольку времени уйдёт много. И я отправился в квартиру к Кате... Не стану описывать подробности поездки, вот я уже поднялся на свой этаж и позвонил в звонок. Дверь открыла моя девушка и сразу стала расспрашивать: нормально ли всё прошло, пострадал кто-то или нет... Вкратце рассказал ей о нашем приключении. -- Значит, он придёт не скоро Ему нужно завершить дело -- Да, -- выдохнул я, -- Но всё уже позади. -- Пошли, выпьем чаю, -- предложила Катя. -- Давай. Время пролетело незаметно, почти наступила ночь. В дверь позвонили. На пороге появился Даниил. Он улыбнулся и протянул мне какую-то бумагу. Это оказался чек... чек с обещанным вознаграждением... -- Да, Роман, теперь мы богаты! Там указывалась огромная для нас сумма: целых 3 миллиона рублей! Я был просто в восторге: -- Отлично, Даниил, мы сделали это! Спасибо огромное за помощь, без тебя я бы ни за что не справился! -- Да ладно, ты тоже много сделал для меня, -- рассмеялся он. -- Ребята, давайте уже ложиться, ночь на дворе, -- Катя почти спала. И она была права. Я разложил диван для моего друга в другой комнате. ...Наступила глубокая ночь. Даниил и Катя уже давно спали, но мысль о деньгах не давала мне уснуть. Перевернувшись на другой бок, я попытался ни о чём не думать. Мне не спалось. И тут я открыл глаза... Из темноты улицы в окно на меня смотрел человек... -- АААААА! -- закричал я от неожиданности. Так сильно, наверное, ещё никогда в жизни не пугался. -- Роман, что случилось! -- мои друзья были удивлены. Я посмотрел снова. Там уже никого не было. Квартира находилась на 8 этаже... -- Мне показалось, за окном кто-то есть, -- сдавленно сказал я. -- Но там никого нет, Роман, тебе это приснилось, спи дальше. -- Х-хорошо. Я отвернулся к стене. Теперь вообще было невозможно уснуть...

proza_ru/texts/2014/12/20141207507.txt

Снилась двоюродная сестра маминой мамы моей бабушки на 20 деакабря 2014 года. К бабушке Клавдии Михайловне при её жизни я многократно приезжал повидаться с ней и с морем-, у них был запорожец они меня на море отвозили , а иногда я на троллейбусе на море ездил жена её третьего сына работала контролёром на междугородних троллейбусах Крыма. .Эта самая сестра моей бабушки Клавдия Михайловна Черепанова жила в Симфирополе на Проспекте победы в частном доме. Пенсию ей не дали так как все документы о её работе сгорели при пожаре, а свидетелей слушать не захотели. Она жила за счёт того что продаст из своего сада-грецкими орехами торговала. .Таких людей в СССР было очень много , но о них не говорили. Они были выгодны государству налоги платят и ничего не просят живут непонятно на что таких и теперь масса.. Во второй половине бабушкиного дома жила другая семья с которой они не очень то и общались-говорили что соседи не хорошие люди. . На чердаке у бабушки Клавдии Михайловны была куча старинных фотографий. А родилась она в городе Бирск в купеческой семье Беляевых ( Беляева это девичья фамилия бабушкиной матери и её сестёр двоюродных в Бирске до революции они были Беляевыми.. .Бабушка Клавдия Михайловна на нам родня по линии первой жены моего прадеда Медведева Георгия Ивановича-купца 2 гильдии . Бабушка моя дочь его первой жены которая умерла при родах её младшей сестры Капы. А потом уж их воспитывала другая его жена бездетная- Евдакия Феофановна Белова та и вовсе из богатейшего купеческого Бирского рода хотя отец её был до Боброва настоятелем монастыря в Монастырских Дуванеях ещё до Боброва и она родилась..Белова славилась добротой и благотворительностью по всему бирскому уезду падчерицы её очень любили.. В том моём сне словно приезжаю я к бабушке Клаве в небольщой её домик на Проспекте Победы в Симфирополе . А меня в встречает их соседка и кричит мне:-" Идите скорее -бабка то ваша вчера какая плохая была." Я захожу, а в доме даже мебели нет только топчан в корридоре, да кровать на которой спит бабушка со своей дочерью Глушковой Надеждой.И хочется мне спросить давно ли бабушкин муж Пётр Семёнович скончался и расстраивать её воспоминаниями не хочется. И слышу кто то говорит , а мебель всю продала жена её покойного сына из Благовещенска когда она-эта вдова её сына переезжала в Белорусию.(Такая вдова её сына существовала реально и была супругой директора благовещенской музыкальной школы который давно умер.) Я бабушке говорю соседка сказала что ты плохая -Бабушка мне отвечает зря она так сказала мы не плохо себя чувствуем! Стою я у пустого топчана в корридоре и не хочется мне на море ехать погода серая и на пойму вечер теперь или утро тут я и проснулся 10 часов утра суббота. Ночью многократно просыпался.А на зоре меня разбудил будильник кторый мой сын поставил когда брал мой телефон , а свой отдавал в ремонт и как водится выключить забыл. Он и долг отдать забыл обещает прислать с товарищем 4 тысячи рублей и такое уже не в первый раз. Сам уехал строить хоромы нуворишам на Павловское водохренилище Башкортостана. Вот я и думаю отменить завещание на его имя уж больно парень вышел безответственный и не обязательный. К чему приснилась бабушка прямо сказать не знаю она была добрейшим человеком прошедшим и гулаг и рабскую безнадёжную жизнь в стране так и не построенного коммунизма. Работала всю войну в 2 смены и из за сгоревшего архива ничего не получившая от хитрых и подлых чиновников засевших у кормушки власти в райсобесах после войны ! ============================================

proza_ru/texts/2014/12/201412271235.txt

первая грустная сказка в стихах Женщина ждет. А он все не идет... плохо, Слез не стыдясь. Плачет под дождем дуреха, Сердце не молчит. Бьется и стучит, звонко, Он не идет, а женщина все ждет, хоть и не девчонка В том то и беда, что это навсегда.... И бредет она по лужам без зонта , плохо, Мокнет под дождем, в платье дорогом , дуреха Все не верится, что уже одна, жутко Что же будет с ней. Через час-другой утром... В том то и беда. Что это навсегда... Женщина ждет. А он все не идет. Плохо В чем ее вина. Никак не поймет. Дуреха.. Дождик как часы отбивает дни четко А в душе надежда все еще живет робко... В том то и беда Что это навсегда... Это не плагиат, просто история из простой песенки "Арамиса" все таки имеет продолжение

proza_ru/texts/2014/10/20141022639.txt

не лечи меня, не кричи на меня, за зубами пропасти, литры крови моей, литры воды огненной, не хватает скорости, вдыхать чаще, выдыхать чище...как забыть тебякуда бы деться от тебя куда сбежать из собственных воспоминаний, тонких, как небо, и ты - осколки в глаза, в сердце... греться о твое плечо, не думать ни о чем.. боже!! где же это все где те мысли,что похожи, где кожа к коже, душой в душу..рвалась, проникалась, росой умываясь, утром дышалось легче.. и как всё забыть это никогда..навечно..в мозгах,где-то в теменных долях, в продолговатых областях, где-то на безусловных рефлексах, по тем же самым пустилась рельсам..моё море, проглоти меня! отпусти меня..своими мертвыми руками, моё море.. реквием, я думала, повзрослеешь, переживем,или разойдемся, расклеется, от случая к случаю,то живу, то дышу, то пропадаю, стараюсь..забыть.. моё море..шумы прибоя.. и все..никого..лишь двое.. такой чужой,холодный..мертвый.. сколько еще над трупом твоим, колдовать мне и почерк..стертый, сотни тетради - в мясо, сколько еще горевать мне урсула мы никому не нужны, окружены,чьей-то заботой,работой,вставать рано, одеялом, по одеялу, ногам в тапочки, чьи-то сынки, и мамочки, никому не нужны, только [00:43:39] урсула заботой чьей-то [00:43:41] урсула окружены урсула и вряд ли ты мне врешь в спину,в лицо неохотливо улыбаешься,маешься,день ото дня,все страшнее и глубже,твои мысли "кому я нужен",и лишь солнца слепого ответ [00:45:31] урсула ее нет рядом, тебя нет урсула в мире запоздалом, изранены иглами, рано, смывать раны,оставляя на пороге тени свои, сбитые с толку, и выть бы волком, и выть бы волком урсула и лишь собою самими окружены, а над вопросом галочка "никому не нужны" [00:46:45] урсула и мне бы кинули палочку, я бы побежал,задыхаясь от счастья [00:46:54] урсула и я бы старался быть лучше,или не старался бы [00:47:15] урсула и лишь одно в голове и то же "куда идти" когда все двери открыты,но нет пути === урсула я наверное,когда-нибудь осмелюсь понять,что такое быть таким как ты,и никого не ждать,не любить,не греть,ничего не хотеть и пить,и стыть..окнами стеклами [00:50:52] урсула потеть [00:51:03] урсула дышать, марихуану,или что ты там дышишь слышишь [00:51:19] урсула я наверное когда-нибудь... а что там выше [00:51:25] урсула выше твоей головы [00:51:33] урсула ты когда-нибудь глядел наверх [00:51:42] урсула ну скажи же мне! ТЫ! тот,что лучше всех [00:51:50] урсула для меня был последние ..полгода точно [00:52:02] урсула тот,которому я посвящала все одинокие ночи [00:52:26] урсула тот,которые где-то там..в подъездах с друзьями, переберали мои черточки,все до одной..смеялись [00:52:28] урсула или плакали урсула ну скажи же мне...хоть на чуть-чуть хоть каплю чувств..ты когда-нибудь думал обо мне я не хочу, знать с кем был ты,и кто там знал,как целуешь закрыв глаза [00:53:30] урсула или открывал урсула отпусти себе, в мясо, в дрова, в ночи... я когда-нибудь наверное пойму... и хватит меня лечить так глупо,господи,падать под ноги тенью, упавшего на самый низ, просить "вернись!", до гроба клятвы бросать, под ноги, целуя солнцем, лица растерзанные полудремой, полурвотно тошнотворной ложью, чувствами вспоротыми насквозь,в самое сердце, отпрепарированной лягушкой, распятой Христом, на досках, на его ладонях, просить "вернись!", и всем..что есть..вниз, тратить часы и минуты, вместо сладостного на отстойники, куда стекалась вся грязь, и он там.. падалью, а мне не надо их, им, никогда не открою, зашитое, забытое, пропади ты пропадом! ненавижу! так ненавижу,закрываю глаза..вижу, руками в уши, словами, моё море... где эти слова, наверное сказаны другими, другим, тем..любимым.. моё море, как я устала, стараться за двоих, пистолетом направленным в висок, еще шажок и вверх..полететь. проснуться бы, из этих кошмаров, из твоих грубостей, равнодушностей, и комнаты душные, скучные друзья, недруги..как ненавижу. еще шажок, и по горло солёные воды, вдыхаю, подыхая, твои слова... отвернись, не смотри,как я взлетаю вниз. ненавижу.

proza_ru/texts/2009/02/20090224318.txt

/Просмотрел свои старые "клубничные" раздумья и подумалось, что они не потеряли своей актуальности и сегодня. Поэтому решил опубликовать. Тем более, что весна с первыми "свежими" овощами и фруктами не за горами./ Вот и пришёл долгожданный май, солнечный и теплый. Венец весны, разудалая молодость года. Город похорошел -- разневестился, словно девица на выданье, заискрился в сочном зелёном наряде. И всюду во дворах и скверах торжественно вспыхнули белые свечи, это зацвели каштаны, а следом раскрылась сирень. Сиреневый аромат, томно разлитый в воздухе, пьянит мысли и чувства. И безумно хочется закружиться в обнимку с весной в ярком веселом хороводе. Ноги так и рвутся безудержно в пляс. В лесополосе над Десной ночью и днём неустанно поют соловьи. Кукушка чеканным металлическим голосом кому-то считает года... Приветливую лазурь неба стремительно расчёркивают ласточки. Чистый майский первоцвет, чудные, дивные звуки и запахи. Они переполняют душу ликующим ощущением бытия. И сладостно замирает сердце, и с благоговейным восторгом вспоминаются знаменитые есенинские строчки: "Будь же ты вовек благословенно, // Что пришло процвесть и умереть". В таком приподнятом настроении захожу по весьма прозаичным делам на центральный рынок. Как рябит в глазах от апельсинов, бананов и прочих заморских "радостей", теперь уже ставших привычными на наших прилавках! А рядом бабушки из окрестных сёл торгуют зеленью: свежим луком, петрушкой, салатом. И вдруг среди этого пёстрого базарного изобилия замечаю клубнику. Крупная темно-красная ягода (ни одной мятой!) настойчиво притягивает взгляд. Ну как тут устоять против такой прелести, завлекающей тебя своей свежестью Цветущий весенний день, чудесное, солнечное настроение, и первая летняя ягода в мае! Всколыхнувшаяся память уносит в далёкое детство. И припомнились первые зрелые запахи лета, связанные с клубникой. Светлая и чистая пора незабываемых, неизгладимых впечатлений, оставшихся на всю дальнейшую жизнь в душе! После обеда мать ставит на стол большую миску, наполненную до краёв клубникой, пересыпанной сахаром. И я, беззаботный карапуз, азартно давлю ложкой в своей тарелке сочную красную ягоду, залитую молоком, а потом аппетитно, с жадностью, с каким-то хрюкающим удовольствием уминаю за обе щёки алую душистую кашицу. Вот такое начало лета: по-детски краснощекое, восторженно-ароматное и сладкое, вспомнилось мне уже взрослому человеку. *** Смущённо спрашиваю продавца "кавказской национальности" о цене. Со скучающим выражением на лице он вежливо отвечает: "Двадцать два, дорогой. Если будешь брать килограмм -- две гривны скину". Дороговато, но цена для первой ягоды совсем не заоблачная. И потом, очень радостные эмоции вызывает она! Так зачем же отказывать себе в таком удовольствии Нужно покупать! И тут же с удовлетворением подумалось: "Вот что значит прогресс, новые времена! Лето ещё не началось, а уже привезли из Крыма первую клубнику". И с нетерпением спешу домой, чтобы поскорее попробовать на вкус начало лета. А дома тщательно промытую ягоду пересыпаю сахаром, перемешиваю сметаной. А где же моя большая ложка Быстро сглатываю слюну и с жадностью съедаю первую крупную ягоду. И радужное расположение духа вмиг улетучивается, сменяется лёгким разочарованием. Такая спелая, красивая на вид ягода оказалась твердой и кислой. "Ну, что ж, попробуем ещё, просто попалась неудачная первая ягодка!" И с надеждой принимаюсь за лакомство дальше. Но чем глубже зарываюсь в тарелку -- тем больше растёт разочарование, и всё кислее становится на душе. Распробовал ягоду вволю, и на дне тарелки навсегда "похоронил" своё радужное настроение, связанное с первой клубникой. Оказалась красная "прелесть" совершенно безвкусной, пресной, словно наелся обыкновенной травы в поле. Стало обидно до слёз, неужели меня обманули, "втёрли" мне недозрелую ягоду, которую предприимчивый торговец предварительно окунул в какой-то ненатуральный красный краситель *** И сразу полезли в голову грустные мысли о нашем "сьогоденн", заполненном до краёв прозаическими, отнюдь не весёлыми треволнениями и бесчисленными пересудами. Цены стремительно растут, а качество товаров часто оставляет желать лучшего. И что покупать на базаре первые привозные овощи и фрукты -- себе дороже. В них много нитратов, представляющих серьёзную угрозу здоровью. Сколько уж писалось об арбузах и других "подарках" лета, которые ради формы и цвета (а собственно, ради барыша), язвят шприцами и "накачивают" до нужной товарной кондиции предприимчивые деляги! И получается, что не идёт впрок такая информация! А всё потому, что весной всегда хочется чего-то новенького и свеженького, ведь организму нужны витамины. Вот и становишься падким на первые фрукты и овощи. Авось пронесёт! Ох, уж этот пресловутый русский "авось"! "Авось обойдётся, ведь разговоры обо всех этих "страшилках" меня не касаются, всё это происходит где-то там, за моим окном, вне моего мира. А я лучше всех и знаю, что со мной ничего плохого случиться не может, и меня не так-то легко надуть!" И невольно вспомнился разговор со знакомым врачом-гастроэнтерологом. Оказывается, что каждый год с началом лета, когда начинают массово появляться в продаже первые привозные красно-спелые "деликатесы", резко возрастает у них в отделении приток больных кишечно-желудочными заболеваниями. Вот и радуйся прогрессу, передовым технологическим новациям, задействованным в агропромышленном комплексе. Короткий срок вегетации нашей клубники, ещё короче путь на прилавок. Быстро, выгодно и удобно всем -- от товаропроизводителя до потребителя! Но вот маленькая досада: такое "внимание" к нашему среднестатистическому гражданину, оказывается, почему-то не всегда ему в радость! Из этого "внимания" явно торчат уши циничных дельцов, думающих только о собственной прибыли. И такой прогресс технологии, в конечном счёте, "оседает" в наших желудках, что, оказывается, далеко не всегда бывает для них полезно. В лучшем случае желудок их просто не воспринимает. В худшем -- болезненно реагирует, что сопряжено для человека с довольно неприятными ощущениями, которые могут окончиться больничной койкой. Вот и "моя" клубника выращена в теплице по современной технологии -- на гидропонике, то есть на искусственной среде, без почвы. А такая технология подразумевает высокие урожаи в сжатые сроки. Но ведь искусственно выращенный продукт не видит ласкового солнышка и растёт под электрическим светом. Вглядитесь пристально в цвет томатов, которые всю зиму маячат неправдоподобно красными, мертвенными боками на прилавках магазинов. Этакое нагромождение красивых съедобных безжизненных шаров - суррогат натуральных помидоров! А всё потому, что не выросли они на вольном просторе под открытым небом, не обласканы лучами солнца и не впитали в себя сочные краски и запахи матушки-земли! Золотой закон механики гласит, что во сколько раз выиграешь в силе -- во столько же раз проиграешь в расстоянии. А тут -- только проиграл, ничего не выиграл, проиграл вчистую по всем позициям! Но жалко даже не напрасно потраченные деньги, а своё весеннее настроение, так жестоко обманутое. Говорят, что деньги не пахнут, поэтому определённая категория "финансово озабоченных" стремится их "делать" всеми правдами и неправдами. Даже на здоровье людей. "А что человек - скажет циник. - Ему нужно кушать, и есть он будет всё, что предлагает рынок". И тенденция такова, что скоро, совсем скоро забудут люди вкус натуральной пищи, выращенной пусть дедовской технологией, но без всякой химии. На это мой воображаемый оппонент может возразить, что жизнь неуклонно спешит вперёд, и если постоянно жить ностальгией о прошедшем времени -- это неизбежно приведёт к деградации человека как личности, ведь впереди он ничего не будет видеть хорошего. Ещё печальней, если эта ностальгия о прошлом (славном или не очень) будет постоянно грызть наше общество и государство. Ведь "история учит тому -- что ничему не учит". И тогда мы вряд ли посеем в стране "разумное, доброе, вечное", а наши потомки не помянут нас тихим добрым словом и не преклонят свои головы на наших могилах. А нам нужно лететь на всех парах к сияющим новым вершинам. Нет -- не коммунизма, его мы уже "построили". *** "А действительно, куда спешит-летит наша страна, и какую жизнь на самом деле мы торопимся построить сегодня" - это уже мой вопрос к воображаемому оппоненту. На что он мне жёстко отвечает, что нужно отбросить всякую сентиментальность, в новое время нужно спешить с новыми мыслями, новыми технологиями, и никаких сюсюканий о прошедшем! А если уж вернуться к началу нашего разговора о производстве продуктов питания, двух мнений тут быть не может: для делового мира лучше то, что производится быстро и так же быстро реализуется, даже в ущерб вкусовым качествам! И опять хочется своего оппонента спросить: "Ну, а как же тогда быть с детьми, которые теребят своих родителей, увидев красивую ягоду на прилавке" Нужно думать, что родители не пожалеют денег и купят для своего любимого чада суррогатную ягодку, и ребёнок будет её кушать с удовольствием, принимая "наколотый" вкус клубники за натуральный. И поневоле задумываешься: "Неужели наши дети вырастут в обществе, в котором в погоне за призрачным счастьем потеряется настоящий вкус жизни, а подменит его что-то ненатуральное, наподобие этой первой клубники" И вырастет новое поколение нравственно бледным, убогим, потому что истинные, непреходящие ценности нашего бытия будут подменены такой моралью и нравственностью, когда тяжело будет отличить фальшь от искренности, а ложь от правды. Когда станет моральным оправдываться "бокалом пива" и прикрывать "проколы" своего отнюдь не джентльменского поведения защитой родственника, а потом с негодованием говорить, что какие они там все нехорошие, не уважают нас таких "пушистых и белых". Сегодня в стране кризис, который неизбежно сопровождается инфляцией, и деньги в буквальном смысле обесцениваются на глазах. Не нужно быть большим специалистом в экономике, чтобы это понять. Сейчас нередко можно увидеть на тротуаре валяющиеся копеечные и двухкопеечные монетки. И никто их не поднимает, потому что из-за такой ерунды лень ломать поясницу. Так же, как национальная валюта, стремительно обесцениваются на наших глазах наши чувства и эмоции. За примером ходить далеко излишне. Каждую неделю в областной молодёжной газете читаю краткое статистическое сообщение: столько-то молодых людей на этой недели вступили в брак, а столько-то пар рассталось. И всегда распавшихся браков чуть ли не в два раза больше. Вот красноречивый факт, прискорбно говорящий о подмене глубоких истинных чувств показными, которые на поверку оказываются суррогатными и не выдерживают испытания временем. *** Да, первая клубника навела на нехорошие мысли! Зарёкся больше ходить на базар за первой ягодой. Ведь недаром всё-таки говорится: "Не всё золото, что блестит!" Далеко не всё вкусно и удобоваримо для наших желудков, что так задорно смотрит на нас с прилавков базаров!

proza_ru/texts/2013/01/20130119911.txt

Пустота. Внутри. Из-за тебя. Ты взяла и скомкала все моё нутро, как - будто я никогда и не существовала. Теперь я Облако, призрачное и загадочное. Иногда становлюсь тучей, чтобы плакать. Ведь ты моё Небо, я никуда не могу деться. Однажды у тебя появилось Солнце, и я исчезла. Небо может быть безоблачным, но недолго. А Солнце иногда скрывается за тучей. Я никогда не остаюсь в проигрыше. Невесомое ощущение счастья быть всегда на тебе, моё Небо, повергает меня в шок. И я становлюсь странной. Ты одно, а таких, как я много. Каждое облако борется за место под Солнцем, а я хочу просто лететь в твоём пространстве. Вдыхаю тебя и наполняюсь твоим запахом. Чувствую горечь каждого вдоха, а особенно невыносимую боль даже одного выдоха. Ты забываешь меня, и я опять растворяюсь из твоего пространства. А может ли пустота растворяться Ты знаешь, я всегда буду появляться, и напрягать своим особым отношением к тебе. Ведь тебе нужно Солнце, а не "пустое" облако. Я лучше испарюсь и превращусь в капли дождя, и буду спасать тебя от губительного сияния Солнца, буду беречь тебя от горячих обжигающих лучей, которые могут сделать больно. Я буду омывать тебя, Моё Небо, чтобы твое пространство было идеальностью чистого воздуха и безупречностью богом посланного ангела...

proza_ru/texts/2006/12/20061213905.txt

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА. ПРИЗЫВ В АРМИЮ. 1942 ГОД Новый, 1942 год, начался для меня после сдачи годового отчёта за прошлый, 1941 год, хотя я работал только полгода. 1942 год был трудный, самый тяжёлый из всех военных лет для нашего села. В феврале всех здоровых мужчин, немцев, поляков, забрали в трудовую армию в Нижний Тагил и в Сибирь на лесоповал. Остались старики, подростки и женщины для работы в колхозе. Трактористов, по одному человеку на трактор, оставили по "брони". Девушек стали обучать профессии тракториста. Женщины и подростки заменили мужчин на фермах и на подвозе соломы с полей к животноводческим базам. Ежедневно нужно было откапывать из-под снега скирды соломы, грузить мёрзлую солому на двое тракторных саней, везти на базу и вилами разгружать. Эта работа и для мужчин тяжёлая, а женщины, по 4 человека на одни сани, еле справлялись с ней. Бригадир Горбунов, старый коммунист, держал меня по "брони", как тракториста. Весь 1942 год я работал учётчиком и подменным трактористом. Зимой возил на тракторе солому для скота, был и заправщиком и возчиком горючего. Несколько раз встречался с Эммой, когда привозил отчёт в МТС. Это была страшно суровая зима, голодная. Урожай в 1942 году был плохой, пшеница дала всего 5,5 центнеров с гектара. На трудодень ничего не дали. Уборка длилась до снега, а скирды молотили до марта. Жизнь у меня была не лучше, чем у заключённого или трудармейца. Одежда вся пропиталась горючим, лицо и руки обморожены. Слова такого не было: "не могу", "не пойду" или "не под силу мне". Все распоряжения каждый должен был выполнять беспрекословно. Иначе комендант посадит в КПЗ, на 15 суток, а там пищу дают раз в день, без хлеба. Отдыхали мы только во время бурана, когда ветер дул несколько дней подряд без перерыва. В такие дни я отсыпался, а вечером встречался с друзьями. Друзья моей юности: Юлиан Прилуцкий (был в то время бригадиром полеводческой бригады), Иван Струминский -- учитель, брат нашего председателя колхоза, Альберт Баров -- главбух сельпо. Конечно, были и девушки, наши подруги: у Юлиана и Ивана -- учительницы Стеша и Романида, у Альберта -- Елена, главный бухгалтер колхоза. У меня -- Маня, заведующая начальной школой. С братом Мани, Юлианом Поплавским, я учился в одном классе и часто бывал у него дома, мы вместе готовили уроки. Маня в то время училась в педагогическом техникуме на учительницу. Позже, в 1942 году работала учительницей в немецком посёлке Новодворовка. Мы редко встречались, только в школьные каникулы. Мария мне нравилась, но я не мог ей об этом сказать. Она учительница, а я простой тракторист. В 1943 г. Маня стала заведующей начальной школы в нашем посёлке, а я оставался чумазым трактористом. Среди своих друзей я был самым бедным и застенчивым. У меня не хватало мужества признаться в любви Марии. Наши вечеринки всегда проходили в доме Марии. Лучший мой друг Баров заранее сообщал мне, что в такое-то воскресенье вечером мы собираемся, или я узнавал об этом от Елены, когда заходил в правление колхоза по делам бригады и заглядывал к Елене в бухгалтерию. Новый, 1943 год мы тоже встречали все вместе у Мани, веселились, пели, танцевали, играли. Выпивки было мало -- на 8 человек пол-литра водки и домашний квас. Закуска -- картошка, капуста, солёные огурцы, пшенная каша вместо хлеба. В 1942 году на трудодни ничего не дали, всё шло для фронта, для победы, к тому же урожай был плохой. Расходились мы поздно. Маня провожала нас, я шёл последним. На улице был небольшой буран и все быстро пошли домой, а меня Маня задержала, сказала, что хочет поговорить со мной. В коридоре она обняла меня и сама призналась мне в любви. Это было самое счастливое событие в моей двадцатилетней жизни. Я сказал, что я полюбил её с того времени, как она вернулась в наш посёлок из Новодворовки осенью 1942 года, но я не мог набраться смелости и сказать об этом, потому что я бедный чумазый тракторист. Тут мы в первый раз обнялись и по-настоящему поцеловались. Маня сказала: -- На сегодня хватит. Приходи к нам в любой вечер, если будешь свободен. Я всегда буду тебя рада у нас встретить. Я вышел от Марии, и не шёл, а подпрыгивал от счастья до самого дома. На душе моей стало так легко и радостно, как никогда со мной не было. Мне казалось, что я на седьмом небе, что я самый счастливый человек на свете. Так долго я не осмеливался признаться Мане в любви, а тут счастье само ко мне пришло. Лучшей девушки в нашем селе не было. По уму, по доброте, уважению со стороны односельчан, родителей её учеников, умению всё делать по хозяйству -- шить, вязать, вышивать, готовить, равной девушки я не знал. Она умела руководить коллективом учителей и поговорить со стариками. Сам Бог послам мне это счастье. Мария была скромная и одновременно сильная характером девушка, которая преодолеет все трудности и добьётся цели. Весной 1943 г. бригадир перевёл меня на колесный трактор "Универсал". Я взял в учётчики тракторной бригады своего бывшего соученика, брата моей любимой Мани. Юлиана Поплавского я выучил бухгалтерскому учёту, передал ему свой опыт. На моём тракторе выполнялись лёгкие работы: весной я сеял, одну только сеялку тянул, летом косил сено, тянул две сенокосилки и сгребал сено, волокушил. Осенью возил телегами зерно с поля на склад, до самого большого снега. Работы в колхозе всегда много. Но осенью 1943 г. моя жизнь круто изменилась: 5 ноября меня призвали в армию, бронь сняли. АРМИЯ В ноябре 1943 г. со всех здоровых мужчин сняли бронь и призвали их в армию. На сборы дали один день. Пятого ноября нам сообщили об этом, а 7-го ноября мы уехали в Кокчетав на пересыльный пункт. Из Чкаловского района нас было более 100-та человек, в том числе 42 тракториста. Юлиана Прилуцкого и меня отобрали в группу молодых трактористов с образованием не ниже 7 классов, и отправили из Кокчетава в Алма-Ату. Здесь мы в течение нескольких месяцев изучали армейские тракторы марок "ГЖД-4" и "ГЖД-7". Эти колесные тракторы, типа нашего "Кировца", но поменьше и немного другой формы, использовались в основном, как тягачи, для перевозки больших пушек-гаубиц. Нас учили точно подъезжать к пушкам, быстро прицеплять их к трактору, оперативно отгонять трактор в укрытие, а также осуществлять техническое обслуживание трактора (заправку горючим, смазку), устранять неполадки в его работе, небольшие неисправности. Двадцатого марта 1944 г. нас погрузили в теплушки и повезли ближе к фронту. Через неделю мы высадились из поезда в городе Волчанске Харьковской области, и пошли в лесную деревню Писаровка. Там уже стояли американские тракторы и большие гаубицы. В Писаровке мы с Прилуцким пробыли только 3 дня. На 4-й день приехал капитан из Волчанска, который набирал из трактористов группу будущих шоферов, у которых было 7 классов. И мы с Юлианом попали в эту группу из 30 человек. Учебная часть находилась в Волчанске, в 3-х этажном здании бывшей школы. В большом классе окна были заложены кирпичом, на деревянных нарах лежала солома, застеленная брезентом из старых палаток. Спали одетыми, только шинель снимали и укрывались ею. Весь взвод ложился на один бок близко друг к другу, чтобы было теплей, шинели заходили одна на другую. Ночью по команде дежурного поворачивались на другой бок. Было холодно, хотя на Украине апрель -- это весна, но мы так привыкли к холоду, что никто не болел. Занимались ежедневно по 14 часов: теорией по 8 часов, практикой 4 часа, и два часа на обед и ужин, личные дела. Занимались сначала на стендах, потом на местности -- по лесам и болотам водили машины. Машины были иностранные: "Студебеккер", "Форд", "Виллис". Нас обучали прицеплять (и отцеплять) пушку к машине, маскировать машину и пушку ветками, уводить машину во время налёта вражеского самолёта. Три месяца нас муштровали теоретически и практически. Наконец, 15-го июля мы погрузились вместе с нашими машинами и пушками калибра 76мм в эшелон, и поехали на Запад, на Белорусский фронт. Разгрузились мы в районном центре Городок Львовской области, и своим ходом пошли в основном вдоль линии фронта, по Западной Украине, в направлении Польши. Ехали медленно, около леса. Командир батареи по рации получал указания, вёл колонну по карте и компасу. Каждая машина шла на определённом расстоянии от впереди идущей. Если пролетали немецкие самолёты, движение приостанавливалось. Днём стояли в укрытии в лесу. В начале августа мы вступили в первый бой с немецкими войсками на границе Украины и Польши. Всю ночь наши батареи вели стрельбу, а перед утром мы приехали на другую позицию вдоль линии фронта, чтобы враг не засёк батареи. Тяжёлые бои на Польско-Украинской границе продолжались весь август и сентябрь. Немцы упорно сопротивлялись. Во время больших боев от постоянного огня, дыма, гари и пыли от разрывов земли не было видно ни неба, ни солнца -- только одно сплошное огненное зарево, всё затянутое дымом. День превращается в ночь, а ночь освещается огнём орудий, но из-за дыма и копоти звёзд на небе не увидишь. Кругом стоит гул от пулемётов и пушек, человеческий вой и плач, стоны раненных, крики о помощи -- ад кромешный. Незаметно кончилось лето. Осень на Западе сырая, дождливая, а зимой дождь со снегом. Сырой климат трудно переносить солдатам. В этих тяжёлых условиях, в жестоких боях, наша армия медленно продвигалась, приближалась к фашистскому логову. Чем ближе граница Германии, тем сильнее было сопротивление гитлеровской армии. Немцы противопоставили нашему оружию всё своё сильнейшее оружие. Но ничто уже не могло остановить нашу армию. Солдаты уже чувствовали дух победы и сражались насмерть. Наша батарея по 6-8 раз в сутки вела огонь. Линия фронта быстро передвигалась на Запад. Мы вышли к границе Австрии, приняли участие в боях за Вену, затем нашу батарею направили вдоль германского фронта на север, и, обойдя стороной большие города, мы вплотную подошли к границам Германии в направлении Кёнигсберга. У этого города бои шли и день, и ночь без перерыва, одни части выходили из боя, сразу новые вступали в бой. Всё небо и вся земля горели огненным заревом. Трудно было разобраться, где наши самолёты бомбят, а где немецкие. Боевой котёл кипел без перерыва. Всё вокруг стояло в копоти, гари -- не знаешь ночь это или день. В Кёнигсберге немцы не сложили оружия и после дня победы, вели упорные бои, Кёнигсберг -- это город крепость. Вокруг города были заросшие лиственными деревьями доты, дзоты, сделанные из особого кирпича, который ни одна пуля, ни один снаряд не пробивает, остаётся лишь небольшая вмятина величиной с десятикопеечную монету после удара. На крыши укреплений насыпан метровый слой специального песка. На слой песка насыпана глина толщиной 1м, и полметра плодородной земли для посадки деревьев. Общая высота насыпи более 3-х метров. Вокруг сделан канал шириной 7м и глубиной 5м, и ещё трёхметровая насыпь. Ни один танк не мог преодолеть эти укрепления. Их строили в 1915-1916 гг. наши пленные 1-й Мировой войны. Историю Кёнигсбергской крепости я узнал в 1977 г., когда ездил по туристической путёвке по маршруту: Литва-Латвия-Кёнигсберг. В Кёнигсберге мы жили 10 дней. Экскурсовод подробно рассказал нам про это укрепление, и мы сами лазали внутрь дотов, дзотов, и увидели всё своими глазами. Экскурсовод нам рассказала, что в Кёнигсберге после дня Победы ещё три дня шли упорные бои. Наше духовенство: патриарх, епископ и другие служители высшего духовного сана прибыли в Кёнигсберг и стали молиться Господу Богу, Матери Божией и всем святым, просить, чтобы остановилась эта бойня человеческая. В небе появился образ Божией Матери. Немецкое оружие в дотах и дзотах отказало, перестало стрелять. Наши войска окружили немецкие укрепления, и сопротивление немцев было сломлено. Так пришла победа и в город Кёнигсберг с великой помощью Господа Бога, Божией Матерью и всех святых. РАНЕНИЕ Наша батарея медленно продвигалась к городу, и утром 8-го мая 1945 г. мы уже были в пригороде Кёнигсберга. Вдруг рядом с нашей машиной разорвалась бомба. Осколками бомбы или стёклами кабины машины, мне обрезало всю левую сторону горла, изо рта потекла кровь, и я не мог говорить, только слышал слова командира нашего расчёта (из которого больше никто не пострадал), что бомба упала с нашего самолёта. Медпакет, что был у нас в кабине, не мог удержать кровь. Командир снял свою нательную рубашку и обвязал мне голову вместе с горлом и ртом. Кровь стала сочиться через нос. Помню, командир взял меня за руки, а бойцы за ноги, и понесли в полевой госпиталь. Больше я ничего не помню. В госпитале мне зашивали рану без всякого наркоза, и я ощущал сильную боль, когда иголку пропускали через кожу. Кровь текла через рот и нос, в глазах засыхала. Я уснул или потерял сознание, и ничего больше не помнил. Очнулся я 9-го мая, открыл глаза, вся голова была забинтована, на носу вата и бинт. Врач и медсёстры подошли, посмотрели, пощупали, а что говорили, я не слышал. В полевом госпитале был большой гул, крики: "Ура! Дождались Победы!". Весь персонал праздновал победу, и раненые тоже. Глазами я видел, а сам лежал как бревно, вся левая сторона от головы до ног забинтована, страшная боль в голове, шее и груди. Десятого числа у меня с левой руки, плеча, груди вынимали осколки от стекла кабины. Сделали перевязку, а голову и шею не трогали. Я чувствую, что голова чугунная, очень тяжёлая, а боль вокруг шеи и лица, головы просто невыносимая, всё жжёт, горит. Говорить я не мог, во рту полно крови. Медсестра пришла, я ей правой рукой показываю на рот. Она поставила капельницу с раствором -- кормить меня, знаком запретила мне говорить. Сколько времени я лежал под капельницей, не помню. Утром 10-го мая врач при обходе наметил меня на отправку вместе с другими тяжело раненными, на самолёте во Львов. Мы прибыли во Львов утром 11-го числа. Меня положили в палату, поставили капельницу с питательным раствором, а вся голова болит страшно, жжёт. Я всё время машу рукой, кричать не могу -- получается глухой свист, и боль в голове усиливается. Вскоре пришла медсестра -- Раиса Николаевна. Я махал ей рукой, а слёзы лились сами. Меня повезли на операцию, которую делал полковник медицинской службы и врач Таня, так называл её начальник госпиталя, полковник. Я был почти без сознания. Позже мне обо всём рассказала Раиса Николаевна. Когда сняли бинты, оказалось, что вокруг шеи уже образовалась гангрена, из раны выгребли полведра гноя и плохих тканей. Через 5 дней мне сделали вторую операцию, и 10 дней меня кормили раствором через капельницу. На 11-й день медсестра Раиса Николаевна начала кормить меня из чайной ложечки, она медленно, с небольшим интервалом вливала мне в горло не более 10-ти ложечек жидкого супа утром и вечером. В горле всё хрипело, жидкий суп проходил с трудом, с болью. Больше недели меня кормили из ложечки, потом я сам больше месяца кушал чайной ложечкой жидкий суп без хлеба. Перевязку мне делали через день-два, следующую операцию сделали через полтора месяца, после первой. Через месяц после третьей операции я уже кушал вместе с другими больными в столовой. Мне пищу давали тёплую, жидкую. Горячего и холодного мне было нельзя. Хлеб я размачивал в супе в виде крупы, и ел мелкими глоточками. Сначала я очень похудел, а потом на третий месяц пребывания в госпитале поправился. Третья операция была очень сложная, сшивались голосовые связки, артерии. После операции я должен был целые сутки до следующей перевязки лежать на спине и не шевелить головой. Ночью я не спал, боясь нечаянно пошевелиться. Профессор сказал: "Всё зависит от тебя, мы сделали всё, чтобы ты был здоров". Раиса Николаевна мне рассказала, что если бы 11-го мая, после прибытия в госпиталь во Львов, мне не сделали операцию, то через час я был бы мёртв. Операцию мне делала молодая врач Таня, под руководством профессора Потапова Василия Григорьевича. Врачи сделали всё возможное и невозможное, чтобы восстановить перерезанное горло, пришить на место голосовые связки. До конца своей жизни я буду помнить и благодарить Василия Григорьевича и Таню, которые вернули мне жизнь. Я пролежал в госпитале больше 3-х месяцев. 20-го августа 1945 года меня выписали и отправили на пересыльный пункт во Львов. Перед уходом из госпиталя я зашёл к медсестре Раисе Николаевне поблагодарить её за материнскую заботу обо мне. Её сын моего возраста служил в пехоте на Южном фронте, и она считала меня в госпитале своим сыном, относилась как к родному, кормила меня из чайной ложечки, дежурила у моей кровати, когда мне было плохо. Это её золотые руки и душевная ласка спасли мне жизнь после трёх операций. Я попрощался с Раисой Николаевной, как с родной мамой и попросил её отвести меня к профессору, я хотел его поблагодарить. В кабинете у профессора было много врачей, среди них и врач Таня. Профессор спросил, что мне нужно. Я сказал: -- Я пришёл Вас поблагодарить, и всех врачей и сестёр за то, что вернули мне жизнь. -- Спасибо за благодарность, - ответил профессор. -- Тебе, солдат, здоровья, долголетия и счастья в твоей жизни. Я вышел из кабинета. Раиса Николаевна ждала меня, и проводила до машины. Мы ещё раз попрощались, и я уехал во Львов на пересыльный пункт. БОРЬБА С БАНДЕРОВЦАМИ В ЗАПАДНОЙ УКРАИНЕ Здесь я пробыл 4 дня. Приехал лейтенант из воинской части 3440 набирать шофёров. Нас, молодых шофёров, оказалось 4 человека, но только я один участвовал в Великой Отечественной Войне. Из Львова нас привезли в город Золочев Львовской области, в 50-ти км от Львова, между Львовом и Тернополем. Здесь находился крупный военный склад горючего и смазочных материалов, который снабжал воинские части Львовской области и Западной Украины. Нас поместили в отдельной комнате в общежитии, где уже стоял взвод солдат-призывников, работавших на складе. Приехали мы в субботу, а в воскресенье на складе был выходной день, и мы хотели познакомиться с местностью, но нас предупредили, что далеко от общежития отходить нельзя, так как могу убить бандеровские снайперы. Банды бандеровцев сновали повсюду, несмотря на то, что в городе стояли 2 полка: полк внутренних войск, и полк зенитной артиллерии, кроме того, были железнодорожные войска и милиция. Наш склад находился в полукилометре от железной дороги и охранялся гарнизонными войсками день и ночь. Бандеровцы убивали не только солдат, но и своих граждан, местных жителей, которые помогали нашей армии. Изберут в селе сами жители своего председателя сельсовета, а на другой день бандеровцы убьют его и повесят на телеграфном столбе с доской на груди: "Он служил русским варягам. Так будет со всеми". Ночью на дороге Тернополь-Львов транспорт не ездил из-за обстрела бандитов из леса. Даже днём едет машина по трассе, а крестьянин, пашущий поле, обстреливает проезжающие машины из винтовки или немецкого автомата, а потом прячет автомат в борозде и запахивает его землёй. Лозунги бандеровцев "За Ивана Бандеру. За самостийную Украину" висели в деревнях, в лесу, на дорогах. Войска НКВД военизировали всю Западную Украину, в каждой деревне стояла рота, на хуторе взвод, патрулировали все дороги и устраивали облавы в городах и больших сёлах. Войска НКВД изучили все хитрости бандеровцев и применили хороший метод в борьбе с ними. Поймают бандеровца, спрашивают, кто, из какой деревни или города. Привозят бандита в деревню, или город, спрашивают: "Ваш житель". Тогда семью бандита и ещё 3 семьи с одной стороны дома бандита, 3 семьи с другой стороны, погружают на машины и отвозят на железнодорожную станцию. Все семь семейств грузят в вагоны -- и в Сибирь или в Казахстан, на поселение. Количество убийств наших солдат уменьшилось. Так Сталин наводил порядок в Западной Украине. Но борьба продолжалась. В лесах, под землей, ещё при Гитлере были организованы тайные хранилища, где было спрятано немецкое оружие, боеприпасы, гранаты, пулемётные ленты, а также большие запасы консервированных продуктов, сухарей. Была проведена крупная армейская операция по поиску этих складов. Наши солдаты шли друг от друга на метровом расстоянии, прочёсывали лес и металлическими прутьями с заострёнными концами нащупывали железные люки подземных хранилищ. Эта операция лишила бандитов боеприпасов и продовольствия. В городах и деревнях был введён комендантский час. В лесах устраивали засады, на дорогах, на транспорте вылавливали бандитов-одиночек. Все эти меры привели к тому, что в 1947 г. бандитизм в Западной Украине уменьшился в несколько раз. Днём в городе Золочеве можно было ходить свободно. Вернёмся к моей службе на складе. В понедельник мы пришли на склад. Нас встретил начальник склада подполковник Потапов, начальник штаба Ходыс, главный механик лейтенант Пономаренко, старшина Филиппов. Мы познакомились. Начальник штаба сказал, что нас распределит механик, который нас и привозил. Механик посмотрел наши права, меня назначил на "ЗИС-5", бензовоз, сказал, что я буду по его распоряжению возить горючее в воинские части, на аэродромы для самолётов и в танковые подразделения для танков. Другие шоферы получили задания транспортировать горючее со станции на склад. Одного шофёра механик посадил на машину "Форд". Лейтенант Пономаренко сказал нам, что в его отсутствие мы все подчиняемся старшине Филиппову. Первый мой рейс с горючим был на аэродром под Львовом. Мою машину сопровождала группа автоматчиков на "Форде". Механик дал нам точное указание, как двигаться с грузом, какое расстояние должно быть от машины до машины. Я сел в машину, автомат положил сбоку, со мной в кабину сел солдат с автоматом. Я перекрестился, попросил Господа Бога: "Боже, помоги мне в этом трудном пути". Молодой солдат с Курской области, призванный в этом году, спросил меня: "А поможет" Я ничего ему не ответил, а рукой показал вверх. Мы выехали со склада нагруженные в 11 часов утра. Я присоединился к потоку других машин, ехавших с грузом во Львов, не стал обгонять их, ехал не спеша среди них. Мы благополучно доехали до аэродрома. Прямо с машины выкачали горючее в самолёты и в 6 часов мы благополучно вернулись на склад. Механик спросил, какие трудности были. Я ответил, что пока всё нормально. Механик дал мне новое распоряжение: -- Завтра снова повезёшь горючее на аэродром. Готовь машину, тщательно проверь всё, смажь, заправь. Утром зальём горючее, и в 11 часов выезжаешь. Охрана будет с тобой, 2-й рейс легче. Так я сделал 4 рейса на Львовский аэродром. В следующий понедельник я повёз горючее в танковую часть в Броды, недалеко от Золочева. Этот рейс был намного страшней, так как дорога всё время шла через дремучий лес. Я слил горючее прямо в танки, и в 4 часа благополучно вернулся на склад. Следующий мой маршрут был в воинскую часть в город Станислав. Выехать надо было пораньше, чтобы засветло доехать до Станислава. Я заранее подготовил машину. Механик нам сказал, что это сложный рейс, местность гористая и опасная. Накануне механик напутствовал нас: -- Будьте внимательны. Двигайтесь рядом, не отрывайтесь друг от друга. Сольёте там горючее, поздно не выезжайте обратно, ночуйте в этой воинской части. Выезжайте в 10 часов утра, дороги уже охраняются в это время. Возьмите с собой сухой паёк. В эту ночь я плохо спал. В районе города Станислава бандиты действовали особенно активно. По радио сообщали, что армия ведёт усиленную борьбу с ними. Утром в 9 часов мы пришли на склад. Я залил горючее, ещё раз всё проверил. Пришёл механик, спросил, всё ли в порядке, и пожелал нам доброго пути. Я сел в машину, перекрестился, помолился Господу Богу и Пресвятой Матери Божией, попросил: "Пресвятая Матерь Божия, сопровождай меня в трудном моём пути". Мне мама перед уходом в армию говорила: -- Сынок, обращайся в трудную минуту к Господу Богу и Матери Божьей, проси у них помощи. Это истинная правда моей мамы. Молитва меня спасала в трудные боевые дни, когда мы переезжали с места на место, а немецкие самолёты бомбили нас. Бомбы падали рядом с нашей машиной, осколки пробивали тент кузова машины, попадали в пушку, но мы, живые и здоровые, двигались дальше. Я всё время молился. Командир батареи Андрей Петрович, называвший меня хохлом, спрашивал: -- Хохол, что ты всё время бормочешь -- Я молю Бога, чтобы благополучно проехать. -- Моли, моли, - одобрял комбат и больше ничего не говорил. Он, наверное, тоже верил в Бога, потому что нашему расчёту везло. Нашу пушку немцы ни разу не подбили, а другие пушки были изуродованы. Примерно в половине шестого вечера мы доехали до Станислава, нашли танковую часть, и перелили горючее сразу в танки. В общежитии танкистов мы переночевали, утром нас покормили, и в 9 часов выехали в обратный путь. Без осложнений мы приехали в 5 часов вечера в свою часть. Механик встретил нас, похвалил, сказал, что переживал за нас. Хорошо, что благополучно вернулись. Я ещё несколько раз ездил в Станислав, потом в другие города. Особенно запомнился мне город Жидков Дрогобычской области, где было много церквей. Дорога туда была очень трудной для гружёной машины: большой подъём на гору и страшно крутые спуски. В день Советской Армии, 23 февраля 1947 г. нас, всех солдат, поздравил лично полковник Потапов, каждому пожал руку, поблагодарил за службу. Меня он поздравил с повышением по службе, мне было присвоено звание старшего сержанта. Полковник Потапов сказал о новых моих обязанностях: -- С сегодняшнего дня будете исполнять должность старшины, кормить солдат и держать в порядке хозяйство и солдатское имущество. Я забыл написать о своём звании. По окончании школы в Волчанске в июле 1944 г. мне за хорошую подготовку присвоили звание младшего сержанта. Двадцать третьего февраля 1945 г., когда мы стояли на границе Австрии и Германии, мне присвоили звание сержанта. Командир Андрей Петрович прикрепил мне погоны, поздравил с новым званием и наградой -- медалью за взятие столицы Австрии -- Вены. Весь расчёт поздравил меня. Ещё четырёх бойцов наградили этой медалью, а командир стал капитаном. Командир разлил водку, по чекушке каждому, дал по большой рыбине и по четверти буханки белого хлеба (где-то в дивизии он достал это угощение). Потом пошли на обед, а после обеда варили в котелках на маленьком костре чай. Чтобы не пить пустой кипяток, некоторые бросали в него веточки малины с проклюнувшимися почками. У нас был небольшой перерыв, и можно было немного передохнуть, увидеть небо, красоту леса, что-то доброе сказать друг другу, вспомнить родных, написать письма, помыться от грязи и пыли, гари, в полевой бане. Бои в лесах шли без передышки, не было времени покушать, всё время переезды с места на место. Кормили нас 2 раза в сутки прямо у батареи, пища была всегда холодная, но вкусная. Так проходили дни и ночи, недели, месяцы. С 24-го февраля я служил старшиной воинской части 3440. Продукты получал в пятьдесят пятом полку зенитной артиллерии. В мои обязанности входило получать продукты на наш взвод для трёхразового питания, два раза в месяц водить солдат в баню, менять личное и постельное бельё, следить за чистотой и порядком в столовой, общежитии, туалете. Полковник обязал меня возить его из города на работу, домой на обед и обратно в часть, а вечером опять отвозить домой. У него был новый немецкий "Опель", его личный. Несколько раз я возил во Львов за покупками его жену и детей, сына 7 лет, и дочь 3-х лет. В 1947 г. было уже более спокойно на счёт бандеровцев. В городах и на дорогах действовали одиночки. Я всё время просил полковника отпустить меня домой. По закону, бойцы моего года рождения, 1922, должны были демобилизоваться в 1945 году. Полковник каждый раз обещал отпустить меня, когда придёт пополнение. Он предлагал мне остаться на сверхурочную службу, советовал: -- Привози свою невесту или здесь найди, свадьбу справим, и будешь жить намного лучше, чем на "гражданке". Сейчас трудная жизнь в стране. Я не послушался совета полковника, а потом жалел, да поздно. Если бы я знал, что меня ожидает такая тяжёлая жизнь в Казахстане, да ещё без права выезда, что у меня заберут демобилизационное удостоверение, а военный билет и паспорт не дадут. Кунаев ввел такой закон в Казахстане. И сколько я не писал потом в Москву министру вооружённых сил, прокурору Вышинскому, в Верховный Совет, ответы приходили в район. Меня вызывали в военкомат, говорили: "Пиши -- не пиши, отсюда никуда не уедешь". Но в 1947 году я ещё не знал о будущей своей судьбе. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АРМИИ Наконец, пришёл долгожданный счастливый день, когда меня отпустили из армии домой. Это было 10-го июля 1947 г. Скоро я увижу маму, сестёр, брата, родных, а самое главное, увижу свою любимую девушку Маню. Последние 3 месяца я ей не писал. Думал, всё может быть. На свою станцию "Тайнча" я прибыл вечером. Здесь жила младшая сестра моей мамы Елена Тышкевич, и я сразу со станции пришёл к ней. Она была замужем за нашим односельчанином Виталием Тышкевичем. У них было три дочери, позже уехавшие в Чебоксары, и сын Виктор, ставший капитаном дальнего плавания. Тётя Елена в 1937 г. отправляла меня к тёте Фране на Украину. Впоследствии тётя Елена и дядя Виталий переехали к дочерям в Чебоксары. А 14 июля 1947 года она и вся ёё семья встретили меня с любовью, с радостью и уважением. Тётя Елена подробно рассказала мне о моей семье: мама с Екатериной живут в казахском ауле Берлык, Юля с Феликсом в Краснокиевке, а главное, тётя Елена сказала, что Маня меня ждёт, хотя женихи у неё были, и сейчас есть. Тётя Елена в конце мая встретила Маню на рынке в Сухатино. Маня ей рассказала, что я перестал писать, и она не знает, что случилось. Тётя Елена и дядя Виталий стали убеждать меня, что лучшей девушки для жизни, для семьи я не найду. После беседы с ними я до утра не спал. Утром рано встал, тётя Елена пошла корову доить. Я выпил холодного молока и пошёл пешком в аул Берлык, который находился от Тайнчи в 35км. Я решил, что прежде всего мне нужно повидаться с моей любимой мамой, сестрой Екатериной, с родными Маевскими.

proza_ru/texts/2012/05/201205141618.txt

Мы готовим почву к новым ощущениям, собирая в сердце жизни красоту, друг мой, не смущайся, пусть будут сомнения, береги и помни детскую мечту... Песни, тексты, звуки, всё это вторично, чувства, ощущения, главное для нас, может быть слова мои слуху непривычны, научитесь мыслить без ненужных фраз... Снег пошёл сегодня, завтра он растает, ничего бесследно не проходит, нет. Он кусочек радости в сердце оставляет, проложив из детства в старость лыжный след.

proza_ru/texts/2013/11/20131127439.txt

Вспоминаю одну интересную поездку на Урал. В этот раз я приготовил большую партию книг. Друзья по обществу ВОИР случайно узнали о поездке и вызвались оказать помощь. Мы загрузили пачками книг полный кузов с горой грузового мотороллера, и он, "кряхтя", пополз на железнодорожный вокзал. Проводнику вагона я предъявил билет и квитанцию на багаж. Пока проводник отсутствовал, мы загрузили почти весь груз. Появился проводник и вспомнил про инструкцию -- груз превышает все допустимые нормы. Уговоры были тщетны. Далее разыгралась такая картина: поезд тронулся, пошёл дождь. Проводник выбрасывает пачки из вагона. Друзья бегут за поездом, ловят пачки и опять забрасывают назад, а я ношу их на место. Попутчицы укладывают их в пустые багажные отсеки. За окном дождь превратился в настоящий ливень, разыгралась сильная гроза. На следующей станции проводник вызвал милицию. К этому времени я успел аккуратно разложить груз по багажным полкам и отсекам. Пришёл капитан, он не увидел в этом ничего предосудительного и вышел из вагона. Во время дождя одна из моих попутчиц сильно промокла и озябла. Я дал ей тёплые вещи, мы познакомились. Её звали Наташа, а подругу -- Надя. Мы быстро нашли общую тему разговора и полтора суток пути пролетели незаметно. У Наташи характер оказался на редкость твёрдый, со своими принципами. Её я видел во сне за полгода до нашей встречи: "Иду в ослепительном бело-серебристом пальто, в правой руке несу флягу. Осторожно ступая, чтобы не запачкать модные туфли, перехожу через грязную дорогу. Меня обгоняют Отец и Мать. На них одеты простые вещи -- валенки и фуфайки. Они идут стремительно и грязи для них не существует. Прихожу в просторный учебный класс, в центре которого стоит длинный стол, в конце стола сидит красивая девушка. Я подхожу к ней и передаю открытую деревянную коробку с большим количеством стеклянных баночек с растворами (может быть, красками). Мне становится очень легко и свободно от выполненного долга". В этой девушке я узнал Наташу. В Троицке попутчицы вышли из вагона. Я проводил их до вокзала. Мы обменялись номерами телефонов и тепло расстались, а я продолжил путь до Челябинска. Поезд приближался к перрону вокзала Челябинска. У проводника округлились глаза и он потерял дар речи, когда увидел тамбур до отказа забитый пачками книг. Мне повезло, в вагоне пассажиров было мало. Я перебежками перенёс эту гору книг к вокзалу. Подошли трое рослых парней и грозно спросили: "Вы платили дань за товар" Я понял, что это местные рэкетиры. В душе возникло возмущение. Я устремил на них взгляд, выражающий волю, и спросил: "Чего, чего-о, чего-о-о". Двое из них моментально исчезли за углом вокзала. У третьего подкосились ноги и он предложил мне помощь в качестве носильщика, от которой я отказался. "Носильщик" поспешно исчез вслед за напарниками. ПОЕЗДКА В ПЕРМЬ Поездка в Пермь была не такой напряжённой: в этом городе оказалось больше зелени, меньше суеты и признаков религиозного фанатизма. В малых городах Урала, таких как Миасс и Златоуст, меня с теплотой принимали, словно давно ожидали. Обычно, приехав в незнакомый город, я шёл в ближайший книжный магазин, сдавал часть книг и покупал карту города. Затем составлял маршруты и через общественный транспорт за три дня с "боями" распространял во все книжные магазины города обычно 1800 книг (это в больших городах Урала и Сибири). После напряжённой работы и трёх ночей, проведённых на вокзальных скамьях, даже третья багажная полка общего вагона казалась настоящим раем. Наступила передышка, наша семья решила продать дом в Алма-Ате и переехать в Россию. Я занялся его марафетом и дал объявления в газеты о продаже. Быстро нашёлся хороший покупатель. Но судьба не хотела отпускать нас в Россию. На эту тему я видел вещие сны. У покупателя неожиданно возникла задержка с денежным расчётом, связанным с государственными финансовыми проблемами между Казахстаном и Россией. Чувствовалось неладное, да и отец увидел тревожный сон, который я разгадал и сказал родителям, что нам нужно до Нового года уехать из Алма-Аты. Этот сон на редкость встревожил отца, но он всё равно был непреклонен и утверждал, что нужно подождать прежнего покупателя, от которого давно не было вестей. Продолжение следует, следующая глава: "ДАЛЬНИЙ ВОСТОК". Сайт: ИДЕЯ РОССИИ http://nidenisenko.narod.ru (Прямая ссылка здесь не работает, поэтому нужно скопировать ИДЕЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ и вставить в окно поисковика).

proza_ru/texts/2010/06/20100608311.txt

21+ В летний день за два часа до полудня Мухин заходит в подъезд и спотыкается на правую ногу; тихо матерясь и прихрамывая поднимается по лестнице. Вот и нужный ему номер квартиры. Мухин сверяется с адресом, записанным девичьим почерком на упаковке презервативов, сдувает с лацкана пиджака прицепившуюся пылинку и нажимает кнопку звонка; слышен механический соловей, дверь распахивается, Мухин входит. Грудь уместилась в ладони, Мухин сжимает её, крепче. - Тебе больно - Нет, - девушка смущённо морщит носик, - можно ещё. Любовники обнимаются в разрытой постели посреди комнаты, нагретой солнцем и движением тел. Мухин оглядывает комнату - шесть зеркал, электронные часы на прикроватной тумбочке мигают зелёными точками секунд. В доме тихо, а с улицы незамечаемым привычным фоном слышится гул города: рыканье моторов машин, "би-би" и, изредка, низкий звук музыки - один только ритм, без мелодии. Мухин изучает ресницами и губами выпуклости и впадинки новой подружки. Суета страсти пройдена и оставлена, пришло время неторопливых наслаждений. На прикроватной тумбочке ждёт наготове тюбик детского крема (он не вызовет раздражения). Мухин выдавливает крем себе на ладонь и аккуратно мажет девушке груди, а и ложбинку между, согревая дыханием. Мажет себя. Берётся руками за спинку кровати и располагается сверху. Никуда не спеша начинает ласкать любовницу: ме-едленно елозит по загорелому телу в прозрачно-белых разводах смазки; возбуждение растёт постепенно. Мухин смотрит на отраженье часов: половина одиннадцатого. Любимая трогает тонкими пальцами пенёчки сосков, сжимает груди и сближает их - так она создаёт узкую, жаркую щель. Головка раскраснелась: выныривает и прячется, выныривает и прячется... Мухин движется: вот, вот. Проталкивает сквозь тесное... Вот! Брызги выплёскиваются на шею девушки, её лицо. До-олгое, с таким трудом исполненное желание, хватает Мухина за сердце, за душу. Кружится голова, трясутся в напряжении руки, ноги... всё тело. Разума нет. Нежданный истерический смех, хохот корёжит Мухина. Девушка в недоумении и слегка напугана: -- Мухин отрицательно качает головой и продолжает смеяться. Наконец останавливается, затихает и валится на спину, как счастливый кролик, вытягивается: -- Мне просто хорошо. Слишком хорошо, наверное. Цифры на часах покраснели - время одиннадцать и скоро на обед явится муж. За окнами незамеченным прошёл дождь. Мухин привычно одевается за сорок пять секунд, сравнивая и решая: "После десятков прежних "оргазмов", как же назвать этот Счастье. Кусочек счастья."

proza_ru/texts/2016/11/20161128603.txt

Спал Лёлик плохо. Он несколько раз просыпался от грохота в горах. Наверное, неведомые осыпи продолжали осыпаться. Под утро он забылся тяжёлым сном. Ему снилась Милена. Она протягивала к нему руки и звала его. Лёлик мгновенно очнулся. Было ещё темно. Назвать это темнотой можно было с большой натяжкой. Большая звезда Голубика исправно сияла в небе, заливая всё мертвенным голубым светом. Лёлик вышел из пещеры. Вытряхнул из рюкзака кота. -- Мурзик, хорош дрыхнуть! Мы должны с тобой найти Милену. Лёлик тщательно осмотрел рюкзак. И, о чудо! В кармашке рюкзака он нашёл коробок спичек. Лёлик стал ругать себя. Идиот! Надо было ещё вчера осмотреть всё, что у него есть в наличии. Он выбрал несколько веток по-увесистей из той вязанки сучьев, что он принёс вчера. Топором размочалил на камне концы этих палок. Затем попытался поджечь конец этой палки. Горело, но с трудом. Лёлик ещё приготовил несколько палок, стараясь как можно сильнее измочалить палки обухом топора. Когда приготовления были закончены, он отхватил от травяной корзинки кота, сплетённую из травинок бечёвку, привязал её к ошейнику кота. Собрал в рюкзак травяную корзинку кота. Взял в руки свои факелы. -- Мурз, ищи Милену! Там ещё рыба осталась! Есть хочешь Ищи киса, ищи! Кот, мяукнул и потянул Лёлика в пещеру. Это его не удивило. Зайдя в пещеру, он зажёг свой факел и подобрал маленький топорик Мары. Кот тянул его внутрь пещеры. Огонёк на конце палке еле теплился, но ощутимо отклонялся к выходу пещеры. "Однако там явно сквозняк. Не иначе проход", -- подумал Лёлик. Кот тянул его внутрь пещеры. Они прошли буквально метров сто и упёрлись в стену. Потолок пещеры опускался всё ниже и ниже. Лёлик не знал, что делать дальше. Но кот уверенно тянул его вправо. Он, касаясь рукой стены, двинулся за котом. Впереди показался свет. Они прошли узкое место и оказались в следующем зале. В потолке этой пещеры были огромные дыры, через которые попадал свет. В середине этого зала было озеро. Света было достаточно. По стенам с потолка спускались огромные сосульки из известняка. Лёлик с интересом осматривал окружающую обстановку. Под ногой скрипел песок. Песок был явно здесь лишний. Он был насыпан в виде дорожки. Кто-то помечал дорогу. Кот остановился и что-то вдруг начал с интересом обнюхивать. Лёлик присел и стал рассматривать. Навоз. Лошадиный навоз. -- Мурзик, ты настоящий следопыт! Мы верной дорогой идём! Дальше уже Лёлик шёл совершенно уверенно, по дорожке из песка. Дорожка привела в следующую пещеру. Здесь тоже были пробиты дыры в потолке, через которые можно было видеть облака и чистое небо. Снаружи уже встало жёлтое Солнце. Они прошли ещё один зал, и впереди показался выход из пещеры. Лёлик вышел наружу. Вокруг были кусты. Они с котом прошли гору насквозь по пещерам и оказались на другой стороне. Кот тянул Лёлика к подошве горы. Лёлик затушил свой факел. И выкинул все остальные палки. Он почти бежал за котом. Они спустились с горы к озеру. Лёлик оглянулся, найти дорогу назад он точно бы не смог. Пещера, из которой они вышли, была совершенно, не видна. Кусты, мелкие деревья. Лёлик пробирался по берегу озера. Справа была гора. Вдруг кот остановился и жалобно мяукнул. Затем подошёл к Лёлику и начал по ноге забираться к нему на плечи. Лёлик был озадачен его поведением. Посадил кота в рюкзак и стал осторожно двигаться вперёд. Впереди показалась большая поляна. Лёлик стоял перед ней и думал, что так сильно испугало кота. Он вдруг ясно ощутил вибрацию ошейника. "Опасность! Но в чём", -- думал он. Лёлик ещё раз внимательно осмотрел поляну. Трава была явно примята. Он размышлял, что ему делать. Решил двигаться дальше. Сделал несколько шагов. Ничего. Ещё пару шагов. И вдруг он ощутил резкую вибрацию ошейника. Лёлик, не задумываясь, сделал гигантский прыжок в сторону. И вовремя. На том месте, где он только что стоял, валялась сеть. На Лёлика явно охотились. Но кто Он никого не видел. Лёлик достал из-за пояса маленький топорик и взял его в руки. Оглянулся назад. Опять ощутил резкую вибрацию ошейника. Сделал шаг в сторону. Из кустов на него летело копьё. Оно воткнулось на то место, где он только что стоял. Лёлик выдернул копьё из земли. Огромный кремниевый наконечник. Хорошо обструганное древко. -- Эй, вы! Спасибо за копьё! А выйти слабо Из кустов поднялась фигура и стала медленными шагами приближаться к Лёлику. Лёлик ахнул. Это был не человек! Он был покрыт шерстью с головы до пят. Наконец, незнакомец приблизился и Лёлик рассмотрел его. Это был гигантский кот на двух ногах. Морда этого существа явно была кошачья. На голове были кошачьи ушки. Ростом он был ниже Лёлика. За спиной болтался хвост. Руки были почти как у человека. Пальцы короче человеческих, но покрыты шерстью. На конце пальцев были когти, как у кота. На поясе у него болталась юбка из камыша. На талии на плетёном ремешке был прицеплен кремнёвый нож. В руках у него был арбалет. -- Мурзик, похоже, твои родственники эволюционировали. Тем временем, этот гигантский кот приблизился к Лёлику. Он тоже во все глаза смотрел на Лёлика. Он указал пальцем на копьё. Лёлик усмехнулся: -- Хочешь забрать Где Мила И тут, случилось неожиданное. Кот, который до этого смирно сидел в рюкзаке, решил посмотреть на "родственника". Он выполз на плечи Лёлика. Это появление очень смутило гостя. Он отскочил назад. -- Мярг, мярг -- произнёс этот гигантский кот. Мурзик спрыгнул с плеч Лёлика и смело направился к гостю. Солнце блеснуло на ошейнике кота. И этот огромный кот вдруг упал на колени перед Мурзиком, и склонил свою башку к земле. Мурзик важно подошел к нему и обнюхал гостя. Лёлик мысленно позвал кота. -- Мурзик, ко мне. Мурзик потёрся о голову гостя и пошёл назад к Лёлику. Лёлик опять посадил котика в рюкзак. -- Эй, как тебя там Мярг, мярг. Вставай, давай! Забирай своё копьё и веди меня к Миле! Хватит валяться. Мила! Понял М-и-л-а! -- Мия -- Да! Давай шустрее. Лёлик отошёл от копья. Мярг подобрал свою сеть и копьё. Потом показал на шею Лёлика и что-то произнёс. Лёлик ничего не понял. Вся его речь состояла из фырканья, рычания. Но это явно была речь. Лёлик шёл за Мяргом. Он еле поспевал за ним. Лёлик размышлял. Мярг -- это имя Вспомнилась история короля Арсения. Как тот рассказывал ему о первой встрече с Хроносом. Они шли почти полчаса по кустам и, наконец, вышли к озеру и шли по песку. Лёлик ещё издали заметил лошадку. Она лежала на берегу. Рядом виднелась фигурка. -- Милена! Лёлик, не обращая внимания на Мярга, побежал что было сил к лошади. Тот что-то кричал ему но, Лёлик не обращал на него никакого внимания. -- Мила! -- кричал он изо всех сил. Наконец, он подбежал к лошади. Это была Милена. Она сидела возле лошади, и руки её были связаны. Невдалеке Лёлик заметил ещё несколько мяргов. -- Мила! С тобой всё в порядке -- Лёлик вынул нож и разрезал верёвку на руках девушки. -- Лёлик! -- девушка заплакала. Она растирала запястья. Гнев душил Лёлика. -- Мила С тобой всё нормально -- Да, Лёлик. Я хочу пить и в туалет. Лёлик обернулся. Около него стояли незнакомые мярги с копьями. Их было трое. Наконец, подбежал провожатый Лёлика. Он начал что-то говорить этим трём. Они отвечали ему, но, похоже, он не мог их убедить. Лёлик не церемонясь, достал из рюкзака Мурзика. И кинул его под ноги этим мяргам. -- Мурзик, ну-ка, разберись с родственниками! Затем взял за руку Милену и пошёл с нею к ближайшим кустам, не обращая внимания на мяргов. Они пытались задержать его, но провожатый Лёлика остановил их. Лёлик довёл Милену до ближайших кустов. Протянул ей маленький топорик. -- Мила, делай, что надо. Никто не посмеет помешать тебе. Затем они вернулись к лошади. Мярги гладили Мурзика. Милена позвала кота. И тот радостно кинулся к ней. Она взяла его на руки. -- Мила, ты спала -- Очень плохо, Лёлик. Ты снился мне всю ночь. -- Ты мне тоже. Как они тебя захватили, эти котяры -- Я даже не успела крикнуть и понять кто это. Похоже, они очень хорошо видят в темноте. -- Один из них пытался меня поймать сетью и проткнуть копьём. Но, похоже, наш Мурзик посол доброй воли. Видела бы ты, как этот мярг перед нашим котиком пресмыкался. -- Лёлик, но что мы будем делать Ведь они нас явно в плен захватили -- А ничего. Сейчас ставим палатку. Распрягаем лошадку. Ей тоже надо отдохнуть. Она уже второй день не распряжённая. И спать. С этими словами, Лёлик поднял лошадку. Скинул с неё сумки и палатку. Распряг её. Лошадка радостно заржала и пошла к озеру. Начала жадно пить. Лёлик тем временем быстро поставил палатку. Затем, взяв топор, отправился к кустам и вырубил там огромную ветку. Мярги с интересом наблюдали за Лёликом. Затем решили не мешать. Отошли от палатки. Они расположились недалеко. Лёлик разжёг костёр. Нарубил ещё веток. Поставил на костёр котелок. -- Мила, у нас есть ещё рыба -- Да Лёлик, вчерашняя. Но она, наверное, уже воняет. -- Ничего, проварим посильнее. Ужин они приготовили очень быстро. Остатки рыбы, немного крупы, специй. Уха получилась отличная. Рыба не успела протухнуть. Они с удовольствием поели. Кинули кусок рыбы Мурзику. -- Мила, интересно, а что едят наши похитители Неужели, сырую рыбу Я вот думаю, они, похоже, по своей сути кошки. У тебя никакой кошачьей мяты в твоих травках нет Ну, типа валерианы -- Лёлик, есть. А что ты хочешь -- А завари-ка чайку, чтоб запах в нос шибал. Посмотрим, как они на это отреагируют. Мила заварила чай. Ничего особенного, пахло едва-едва. Но когда они его пили из глиняных кружек, они услышали скрип песка. Мярг подошёл к костру. Это был тот самый, который пытался поймать Лёлика. -- А, Мила, у нас гость. Проходи, дорогой. Лёлик поманил его к костру. Он протянул ему свою кружку. -- Угощайся. И давай знакомиться. Я Лёлик, это Мила. А как тебя зовут, котик -- Барф! -- Барф -- Ми. -- О, Мила, мы уже знаем два слова. Ми -- это, наверное, да. И Мярг. Это, похоже, они себя так называют. Барф сунул морду в кружку и с огромным удовольствием нюхал. Похоже, запах сводил его с ума. Затем он встал и пошел к своим соплеменникам вместе с кружкой. Лёлик с интересом наблюдал. Барф дал понюхать каждому. Они попробовали. -- Мила, ты им там ничего не намешала, типа сонных ягод -- Нет, Лёлик, а что, надо -- Главное, что бы они с ума не сошли. И не устроили тут пляски и поножовщину. Тем временем Барф опять подошел к костру. Лёлик всё понял и просто протянул ему котелок с чаем и ещё одну глиняную кружку. -- Вы, главное, не увлекайтесь, дорогие мярги. Пока мярги дегустировали чай, Лёлик предложил Милене искупаться. Она согласилась. -- Лёлик, а ты ведь так оброс, что похож на мярга. Может, тебе побриться У меня есть кусок мыла. -- А что, действительно оброс Ты не стесняешься этих кошек -- Нет. -- Ну и ладушки. Пошли купаться. Лёлик побрился. Кинжал был превосходен и нисколько не потерял в своей остроте. После купания они забрались в палатку. Обнялись и заснули. Несколько раз Лёлик просыпался от скрипа песка. Похоже, Барф принёс назад котелок и кружку. Топоры Лёлик взял на всякий случай с собой в палатку. А также кота. Проснулись они уже далеко за полдень. Лёлик отлично выспался. Он выполз из палатки. Возле костра сидел Барф. Остальных мяргов не было. Похоже, они ушли. -- Барф, а где остальные мярги Барф что-то сказал, но Лёлик понял только одно слово Мия. Он повторил его несколько раз. Затем указал Лёлику на котелок. Лёлик заглянул в него, там было полно мелкой рыбёшки. -- О! Барф! Спасибо! Сейчас Мила проснётся, поесть приготовит. Ты молодец! Рыба -- это хорошо. -- Ррры-ба, -- произнёс Барф. Мила выползла из палатки. -- Лёлик, с кем ты тут разговариваешь Лёлик подскочил к палатке и помог Милене подняться. Она заглянула в котелок. -- Неплохо! Лёлик схватил топор и пошёл рубить ветки. Из палатки, зевая, вышел Мурз. Милена взяла кота и посадила его на руки к Барфу. Хотя назвать это руками можно было с большой натяжкой. Лапы Но кот не возражал и мурлыкал в лапах у Барфа. Лёлик тщательно почистил и выпотрошил рыбу. Примерно через час они уже ели уху. Барфу тоже налили в миску и дали ложку. Клыки явно мешали ему. Он дождался, когда уха остыла, и просто выпил из чашки вместе с рыбой, легко перемалывая рыбу вместе с костями. Затем Милена сполоснула в озере котелок и опять заварила чай. Похоже, запах валерианы приводил Барфа в восторг. Мурзик тоже радостно мурлыкал, когда Милена доставала свои травки из сумок. -- Мила, что мы будем делать Ночуем Или идём на встречу с неведомой Мией. Мия, я думаю, -- это у них вождь среди мяргов. При слове "Мия" Барф встрепенулся. Потом показал на ошейник Лёлика. И произнёс. -- Мия! Мярга. -- Лёлик, мы выспались. Лошадь тоже отдохнула. До самого позднего вечера мы спокойно можем идти. Лёлик собрал палатку, оседлал лошадь. Костёр залили и уничтожили все его следы. Лёлик всё же опасался погони со стороны людей короля Арсения. Собирая вещи, он обратил внимание, что найденный им арбалет исчез. Наверное, именно эта вещь и послужила причиной похищения Милены. Мярги узнали свой арбалет. Но Лёлик нашёл его рядом с человеческим скелетом. Наверное, когда-то люди и мярги пересекались, и встречи эти были явно не мирными. Всё это он изложил Милене. Она согласилась с ним. Затем он посадил Милену на лошадь и обратился к Барфу.- -- Барф! Идём к Мие мярге! Как ни странно, но Барф очень обрадовался, и они последовали за ним. Лёлик украдкой заглянул в свою карту. Двуглавая гора виднелась на горизонте из-за других гор. И они шли по направлению к ней, и это успокаивало Лёлика. Они шли почти до самого вечера. Уже садилось Солнце. Вышли к огромной котловине. В середине было озеро. Над этим всем возвышалась огромная двуглавая гора. Уже когда село солнце они подошли к озеру. Барф указал Лёлику на землю и ушёл. Лёлик нарезал травы на подстилку и быстро поставил палатку. -- Мила, ты есть хочешь -- Нет, не очень. Но если ты хочешь, у нас есть немного крупы, можно сделать кашу. -- Ну, тогда ночуем. Думаю, завтра мы с Мией мяргой встретимся. Спали они спокойно всю ночь. Кот лежал вместе с ними.

proza_ru/texts/2015/03/201503091103.txt

Нет никаких слёз, и никогда не было. Откуда взяться слезам в такой твёрдой душе Только дорога, как страшный сон, справа Бездна, слева -- Небытие, и единственный в мире Одиссей был соблазнён сиренами. Я думаю: чего здесь больше -- воздуха или тверди Потому что я не могу, просто не могу определить этого с первого взгляда. Я боюсь, что через несколько секунд я перестану вовсе различать понятия "твердь" и "воздух", и тогда задохнусь или упаду, а кто меня подхватит -- Бездна или Небытие.. Передо мною свет. Свет, как книга: открывает себя тому, кто готов его постичь, а я... Зачем я это делаю - совершаю ошибку, покоящуюся граблями у ног всех Орфеев, - я оборачиваюсь посмотреть, что же там за мной -- в противоположность свету. А там перо. Перо, которым можно писать в этой книге. Горькая ухмылка на моём лице: я-то знаю, что уже не имеет смысла оборачиваться и возвращаться, уже исчез свет, и негде писать столь изящным и острым пером. Остаётся только взять его и вонзить в свою плоть, окунуть в свою кровь его тончайшее острие и писать на себе! Кто ещё останется с тобой, когда исчезнет свет Только оно -- твоё тело; и ты будешь писать собою на себе для себя, забыв про дорогу и Бездну и Небытие, пока не заметишь, что чернила заканчиваются... И литература вновь сменится математикой: чего вокруг больше -- воздуха или тверди; историей: где мой Язон; и естествознанием: Небытие или Бездна..

proza_ru/texts/2011/10/20111023605.txt

Пролог. С каждым шагом по постовой, что отблёскивает словно драгоценный жемчуг в свете луны, Ч. начинает понимать сколь тщетны попытки побороть то одиночество, что так засело в глотку невыносимым комом. Холодный свет предательски расстилался по глади игриво - текущей реки, что пролегает под мостом. Взгляд Ч. остановился на фонаре, что тускло светил в кромешной тьме глубокой ночи. - "Меланхолия пожирает моё сердце, не оставляя никаких шансов на спасение, сея погибель, словно Белая Чума в свои годы правления" - подумал Ч. Благодаря тусклому свету фонаря Ч. увидел как лист клёна, сорвавшийся с ветвей как это принято осеннюю порой, изящно и плавно опускался к земле, показывая свой чарующий танец. Вы никогда не задавались вопросом, а не догадывается ли лист, подобный этому, что его дальнейшая судьба - продолжительное время гнить, а после и вовсе не оставлять за собой следов, будто и не было его в этом мире Улицы были наполнены хладнокровной тишиной. Она издевалась над разумом и ушами всего живого, насмехаясь, словно пытаясь затащить человека в безмолвную ловушку, запутать его в своих сетях и нежно прошептать на ухо - "Боишься тишины", а после чего вонзить в его сердце, заполненное грешной желчью, нити истинной и верной смерти. "Мы знаем всё о твоих страхах, мы знаем всё о тебе, каждую частичку твоей души мы видим насквозь, а следовательно ты уже в нашей власти. Бремя душераздирающих криков, немых последователей и напрочь забытых Богов - грядёт" - вдруг кто - то передал, в прямом смысле этого слова, в голову, в мысли Ч. Взгляд человека за несколько секунд успел осматреть все окрестности, но того, кто бы мог что - то произнести, как мы с Вами понимаем, небыло. Запах гниющих листьев, запах невероятно прекрасной Королевы Осени ворвался в ноздри Ч. , сводя его с ума, танцуя свой издевательский танец в сознании, играя на нервах и чувствах своей новой марионетки. Долгое время стоял Ч. и впитывал в себя тьму и едкую грусть общества ночной колыбели, после чего отправился в свою маленькую квартирку, где он проведёт остаток ночи, продолжая писать стихи. -"Вероятно, уезд из прошлых мест был неуместен и безполезен."-подумал Ч.

proza_ru/texts/2011/10/20111008013.txt

Было очень грустно...Небо заволокли черные тучи и повсюду лил дождь. Казалось, он заполонил все вокруг и никогда уже не выглянет солнышко. Было уныло- серо. Санька грустил. Он забрался на подоконник и с грустью посматривал на улицу...было пустынно, как будто все вымерли...бррррррррр, поежился Санька. Когда же он кончится А дождь все барабанил и барабанил по оконному стеклу. Санька с грустью смотрел на капли, которые барабанили в стекло и стекали вниз тонкими серебристыми струйками. И вдруг неожиданно для себя он услышал песенку: Дзинь-дон -- слышишь звон В тучке капельки живут, Они песенки поют!!! -Дзинь,дзинь, - услышал Санька -Ты кто- спросил он. -Я, маленькая капелька из тучки, - грустно ответила капелька. -А почему ты грустишь -Домой хочу,- вдруг зарыдала капелька.... -А где твой дом В тучке -Да!!!Мне так надоело путешествовать, хочу домой...к маме... Тучка продолжала капризничать и становилась все больше. Санька смотрел на неё и видел как она переливалась на оконном стекле разноцветными огоньками. -Какая ты красивая,- не удержался Санька. Капелька перестала плакать и с любопытством посмотрела на Саньку, улыбнулась и спросила: -А можно к тебе в гости -Конечно, - обрадовался Санька, - заходи!!! -Только как ты попадешь ко мне- спросил он -А вот смотри,- снова улыбнулась капелька. -Дзинь, дзинь,дзинь- капелька снова заплакала. Ну совсем как царевна Несмеяна, знай себе плачет и плачет...Какие все таки плаксы эти девчонки!!!- подумал Санька. И только приготовился утешить капельку, сказать ей что-то приятное, развеселить её, как вдруг он увидел, что капелька стала расти, потяжелела и потекла тонкой серебристой струйкой по стеклу. -Ой, ты куда А как же в гости- огорченно спросил Санька. -Тинь, тинь, тинь, - услышал Санька. И вдруг на своем подоконнике он увидел маленькую капельку, которая улыбалась ему во весь свой капельный ротик. -Вот здорово! А как у тебя это получилось- спросил Санька. -Так я что, зря что ли плакала!- ответила капелька. -Поплакала- выросла и просочилась сквозь маленькую щелку, только похудела слегка.Давай знакомиться! -Давай! Меня зовут Санькой. А тебя -А я Каплюша-капри Зулька, - весело ответила капелька. -А сколько тебе лет- спросила она -Четыре, - с гордостью ответил Санька. - А тебе -А я даже не знаю, как тебе ответить...немного смутилась Каплюша капри Зулька. -И много и мало,я вообще сегодня только родилась, а живу я уже много много лет... -И вообще, у женщин про возраст не спрашивают, - вдруг капризным голоском ответила Каплюша -Капри -Зулька -Нет, а как это, - заинтересовался Санька, - И много и только родилась -Да очень даже просто!!! Я много раз рождаюсь, зимой --снежинкой или градинкой, а если осенью, летом или весной, то капелькой. Могу , конечно и весной и осенью снежинкой быть! -Вот!!! -А достигнув земли, я начинаю своё весёлое путешествие. Это так здорово: то лежу себе на листике, то сижу свесив ноги на веточке , то сбегаю, вместе с другими капельками в ручеек или речку. А бывает заглядываю под землю. Знаешь, как там интересно, там ведь тоже есть роднички и подземные реки и даже озера и моря.Я встречаю много новых друзей, узнаю много интересного, а потом..... Начинаю ужасно тосковать по маме - Тучке .... И очень ,очень хочу домой... Капелька вдруг скривила свой маленький ротик и зарыдала. -Ты что- спросил Санька. -До-о-о-омой хочу,- все также плача, ответила Каплюша Капри Зулька. -Как мне тебе помочь- спросил Санька. -Капелька сразу оживилась.На на ее лице снова появилась улыбка. Теперь Санька стал догадываться, почему ее так странно зовут Каплюша Капри Зулька. -Нет ничего проще,- сказала капелька -Видишь, как ярко светит солнышко, это оно за нами пришло. -Это как, пришло за вами -А вот сейчас увидишь...открой окно . Санька распахнул окно и стал терпеливо наблюдать, что же будет. Капелька лежала тихо и улыбалась. -Тинь,тинь,тинь,- тихо и немного грустно,как показалось Саньке, произнесла наконец капелька. Солнечный лучик приблизился к капельке и она засверкала всеми цветами радуги радостно смеясь. Прошло совсем немного времени, солнышко припекало и....Каплюша-Капри-Зулька....исчезла, успев сказать на прощанье Саньке. -Я обязательно верну-у-у-усь.... Наступил вечер, а Санька ещё долго не мог уснуть. Как не странно, он стал ждать новых грозовых туч, чтобы вновь пошел этот замечательный дождик. И тогда , теперь уже его подружка Каплюша -- капри -Зулька ,вновь пришла бы к нему в гости, и они замечательно бы провели время вдвоём. Бывают же такие невредные девчонки!!! Ну и что, что она капелька!!! А в это время Каплюша-Капри-Зулька сладко спала в тучке и ей снились новые приключения..и ...Санька.

proza_ru/texts/2011/09/20110921052.txt

Семь цветов радуги наполняют паруса высокой мечты. Она прекрасна, но неуловима. И никто, никто и никогда не увидит ее и не поймает. Караульте ее на рассвете, караульте днем, караульте ее в сумерках и в ночном безмолвии, повезет - услышите ее аромат, нет - почувствуете азарт охотника за синей птицей. И в любом случае станете чуточку ближе к небесам. В стране северного сияния собственная мудрость. Философия искрящегося на солнце морозного воздуха и белоснежного безмолвия. В этой стране, под синим небом, течет хрустальная река в серебряном русле. Дно ее усеяно драгоценными камнями и переливается цветами радуги. Тончайший звон речных капелек слит в мелодию утренней свежести. Там, где река бережно хранит покой тихих заводей, цветут белоснежные лилии. Никто не знает, куда текут эти воды, но все знают, что текут они вечно и если погрузить в них бренное тело, то река унесет его за грань обитания, где, по преданию, можно обрести вечный покой. И еще, говорят, тело становится прозрачным и звонким, как льдинка, но никогда уже не тает, а превращается, со временем, в алмаз. Многое говорят северные люди, но никто не рассказывает, какая жизнь там, за темно-синей гранью, за которую уходит река, и откуда нет возврата. В сознании северных людей цветет необыкновенный белоснежный цветок, непритязательный в простоте внешних форм, но божественный в глубинной красоте и силе. В этом цветке сокрыто содержание и предназначение вселенной. Его бриллиантовая сердцевина служит пристанищем великому проявлению Абсолюта. Северные мудрецы знают: земное существование в бренном теле - надежда на скорое освобождение от тягот бытия. Никто не видел внешнее проявление цветка северного духа. Белоснежное чудо - грядущее открытие человечества. Тихо крадущаяся тень, неотвратимо поглощающая пространство южного духовного зноя. Отблеск нового мира, новой культуры и новой философии. Танец богов на изломе света и тьмы. Звездный вихрь, серебром стекающий в таинственную бесконечность. Несомненный символ добра, чистоты и гармонии. Его пришествие неизбежно. Цветок северного сознания -- духовный стержень новой цивилизации. Знак одухотворенности нации, избранной быть носителем божественного откровения, модель нового мира и человеческого бытия в нем. Перламутровый разум, пестующий жемчужину божественной истины. Его истина в том, что сознание должно быть чистым и нежным, как бархатный, прохладный, белоснежный лепесток. И спокойным, как зеркальная поверхность горного озера в тихую лунную погоду. На полированном серебре северного духа Млечный Путь впервые встретится со своим отражением и узнает себя. А Месяц и звезды пытливо заглянут вглубь, туда, где в синей роскоши мерцает таинственный серебристый цветок, рождающий невиданный свет. Это аура северного сияния, аура духа, окружающая и охраняющая хрустальную чистоту нежного бутона человеческой души, распустившегося во всем своем великолепии внутри прозрачного шара. Радужные боги северного сознания! Как алмазные капли духа великого неба, пригоршнями рассыпаны они в душах фаворитов ледяного безмолвия. Белоснежное пространство и его обитатели существуют ради беспечности этих маленьких основателей великой игры. Ничто не омрачает красоту и беззаботность тех, кто живет в разуме северных мудрецов. Дух искрящейся снежным серебром философии и есть волшебное царство истинной безмятежности и блаженства. Здесь не надо заботиться о пропитании и одежде, здесь не нужны ни кров, ни очаг. Пища здесь - любовь, красота - дом родной, а свет - сама жизнь. Истинный рай не в синем небе, а в северной душе. Вся ценность жизни земной всего лишь в том и состоит, что дает возможность осознанно взглянуть на место обитания спустившегося с небес Абсолюта, забавляющегося великой игрой земной иллюзии. Прикосновение к северной философии не проходит бесследно. Всякое сознание, заглянувшее в ее мерцающую глубину, навсегда озаряется светом божественных истин и распускается маленьким цветочком открытого созерцания. Посреди северного безмолвия оно начинает слышать тихий шелест листвы; ощущать тонкий аромат лесного ландыша и мягкую колыбель зеленого мха; видеть причудливую игру солнечных бликов, пробивающихся сквозь кроны могучих деревьев. Ему становится доступной поющая тишина, оркестровое звучание природного безмолвия. Сознание, впитавшее дыхание северной философии, окружает мир, замерший в благоговении перед моментом, в котором Земля и Небо сливаются в страстном поцелуе. Северному разуму открывается бесконечность, которую не дано определить, но можно почувствовать и только с высшего позволения. В бесконечности северного разума можно лишь пребывать, ощущая ее тончайшими рецепторами духа. Чтобы понять такую бесконечность надо подняться над ней и видеть процесс своего пребывания в ней, видеть все свои неисчислимые перевоплощения, все свои рождения, жизни и смерти. Северное сознание не пустота, это -- иное пространство. В нем можно висеть вверх ногами или вращаться, как вздумается. Хотите раствориться и стать солнечным светом или медовым ароматом - пожалуйста. А можно превратиться в мелодию тропического заката или трель лесного соловья. В мгновение ока субстанция северного сознания перенесет вас, куда пожелаете. Какое великолепие парить большой белой птицей над водопадами острова Реюньон или прекрасной мантой устремиться в таинственные глубины Марианской впадины. А может быть вам понравится песчаный берег лагуны белоснежного атолла, затерявшегося на бескрайних просторах океана. Пальмы, кокосы, синева неба, шелест легкого бриза и высшая степень одиночества, в котором весь мир приходит в сознание одновременно. Знакомо вам такое мироощущение, когда вы ни с кем, но при этом со всей вселенной в целом и с каждой ее частичкой в отдельности Все знания обо всем мире стекаются к вам без участия людей и цивилизаций, и вы становитесь центром вселенной, получая возможность говорить с тем, с кем пожелаете. Не хотите ли обмолвиться словечком с Туманностью Андромеды или спросить кое о чем Млечный Путь Может быть, кто-то захочет побывать на далекой Зее и поприветствовать ее обитателей, напомнив о себе. Сознанию северного сияния доступно остановившееся время; вечность жизни в одном мгновении; бесконечность мира в капле росы и живительная энергия природной чистоты. Пейте ее как родниковую воду, вдыхайте ее как воздух горных вершин. Сливайтесь с бесконечностью вселенной и погружайтесь в ее внутренний пульс. Взгляните на природу глазами ее маленьких беспечных созидателей и прислушайтесь друг к другу. И услышите, как северная Пракрити зовет своего несравненного Пурушу: - "Прилети ко мне золотым мотыльком, душа моя. Видишь нежный бутон чистого сознания Вдохни аромат его бархатной умиротворенности, насладись нектаром высочайшей выдержки и спой песню серебряного колокольчика. Расскажи в ней о том, что было и что будет, о сказочных мирах и их обитателях, о своих путешествиях и попутчиках, о Великих Строителях Вселенной и передай мне привет от них. Не стряхивай с лапок тончайшую пыльцу моего разума, а захвати ее, наконец, в мир абсолютного духа. Пусть же и мне будет чуточку высшего наслаждения, пусть же и обо мне узнают обитатели тонких миров. И пусть они примут меня в свое братство как равную. И я выберусь из своей прекрасной куколки. Моя жизнь длится всего лишь миг по космическим меркам, но я этого не знаю и живу вечно. Расправлю серебристые крылышки за спиной и вспорхну над бренностью материального мира. Путь мой лежит к источнику тонкой мелодии, что манит легчайшие субстанции как морская сирена заблудших мореходов. Только там обитель моей радости и я родилась для того, чтобы достичь его и умереть. Я знаю, что зов волшебной флейты - реквием земному пребыванию, но вижу свое будущее существование в следующем измерении и оно прекрасно и чисто. Меня зовут, зовут прекраснейшие обитатели зазеркалья. Они - это я, но более совершенная и не материальная. Я мотылек духа и я лечу к свету абсолютного знания, чтобы сгореть в нем и возродиться в тонком мире. Встречайте меня, мои друзья и подружки! Приготовьте мне место в вашем мерцающем хороводе божественной радости". Это та самая песенка, с которой началось вечное скитание беззаботного доселе духа по бескрайним просторам северной майи. Награда за соприкосновение с северным сознанием - мистическое восприятие действительности. Ощущение жизни как единой субстанции, пронизывающей весь мир предметных данностей. Вы смотрите на звездное небо как его дитя и думаете о красоте как о живой сущности. Жизнь чувствуется всюду: в воде, воздухе, земле, на небе и за небом. А жизнь - это разум, красота, любовь и любознательность. Есть ли безумие в том, что булыжник при дороге настойчиво взирает на вас любопытным глазом и хочет познакомиться. Ни зачем, просто так. Он хочет узнать, как вы живете и рассказать о себе, о том, какие жизни он прожил и что знает о мире. Ему неизвестно, сколько придется лежать на обочине и каков его будущий путь. С ним не говорил никто из людей и, возможно, из богов, но он знает, что вы дети одной семьи, путешествующие в одиночестве и изредка встречающиеся в совсем неподходящих ситуациях. Смотрите, друг на друга, ошалелым взглядом и не понимаете подкатывающийся к сознанию комок пронзительных и незнакомых воспоминаний. Мы обычно не узнаем этой памяти и теряемся в догадках о ее происхождении. И вне северного сознания не догадываемся, что и эта мимолетная встреча, ни к чему не обязывающая и слабо осознаваемая становится достоянием того самого тайного хранителя всех наших мыслей и ощущений. Белоснежная ментальность накрывает философией виртуального мира. Сознание попадает в трансреальную действительность небесных покровителей. Его захватывает поэзия присутствующей ирреальности. Прислушайтесь к шагам в звонкой пустоте, тихому шепоту космических обитателей, звукам хрустальной капели, падающей на алмазную поверхность, и поймете сущность пространства своего пребывания. В самой глубине бесконечной пустоты сознания распускаются лепестки белого цветка, освещая жемчужную поверхность балансирующего на краю реальности отрешенного разума. Трепетная нежность в золотой кайме божественного света. Ослепительное северное солнце в сердцевине хрустального шара. Перламутровый ореол космического сознания. Бриллиантовая радуга нирваны. Смешивается все! Тоненький звон полевого колокольчика, мелодичный и очень нежный. Мягкий бархат и струящийся шелк. Нити золотого и серебряного тиснения. Изумрудная глубина, бирюзовая высь. Палитра красок, звуков, ароматов. Запах индийской конопли и чистый разум, запах ладана и стерильная атмосфера вокруг растекающегося серебром сознания. Внутри головы гулким набатом звучат такие знакомые, но никогда ранее не слышанные слова: - "Не ищите истину в канабисе и не дурманьтесь ладаном. Очищайтесь утренней росой и нектаром полевых цветов. Питайтесь солнечным светом и пейте маленькими глоточками чистый воздух. Вы никогда не видели Тибета, но в вашем сердце зреет Шамбала...". Музыка несуществующих водопадов. Шелест невидимых листьев. Высокая нота небесного напряжения. Звон стальной струны на стадии разрыва. Визг ветра, рассекающего грудь о высоковольтные провода. Потусторонняя гроза, высверливающая мозг невыносимой тоской. Жизнь накануне взрыва. Пусть каркнет ворон и все изменится! Пусть трижды прокричит сова и грянет гром волшебного освобождения! Пусть молния ударит в центр безумия и прервет бессмысленные муки плоти! Мелодичный звон камертона, перерастающий в зычное пение ангелов, сквозь которое прямо в самую сердцевину мозга запредельными децибелами звука артиллерийской канонады ударят главные слова будущей жизни: - "Не применяй смерть к самому себе"! Новая истина непререкаема, ее автор владеет миром и дарит вместе с ней отсутствие выбора начала и конца. И как только поймешь великий смысл впечатанной беспредельной силой в барабанные перепонки верхней фразы - прольется дождь благословения и придет чистота, бриллиантовая чистота, тончайшая чистота и нежность влажного бархата. Все это грохочет внутри сознания, вертится с головокружительной скоростью перед внутренним взором, тихо сводит с ума, и вдруг вы обнаруживаете - вы же были в этом месте и в этом измерении! И вы уже стояли у этого куска замшелого малахита, вытряхивая из головы мысли о том, что вы его знаете, и знает вас он. Это было миллиарды лет назад. Где вы были все это время Валялись камнем в придорожной пыли Блистали звездой на небосклоне А может быть, вы были солнечным светом или Созвездием Лебедя Все было и все будет вновь... Платиновая изморозь на прозрачном стекле. Погружение в мерцающую умиротворенность. Мелодичный звон серебра и мерное покачивание на волнах кармической памяти. Хрустальная лодочка несет вниз по течению реки воспоминаний, причаливая, время от времени, в приятно памятных местечках. И снова вперед, туда, где переливается перламутровой поверхностью океан вселенского духа. В его изумрудной глубине есть все, что пожелает душа, там подлинное счастье, счастье чистого созерцания. Воспользуйтесь силой северной мистики. Поймайте солнечный ветер в белоснежные паруса космического сознания и умчитесь сквозь бескрайние просторы к берегам мечты. Как примет вас мир таинственный Открыто ли Настороженно ли Увидите ли вы золотые закаты и серебряные рассветы Какие звуки будут ласкать слух, какие ароматы щекотать ноздри Будете ли вы чувствовать и будете ли вы любить Встретите ли тех, кого любили, и узнаете ли вы друг друга Музыка далеких звезд. Она звучит в северном сознании всегда. Для звездных мелодий не существует расстояний и преград восприятия. Они доступны всем формам жизни. Бутон раскрывшегося сознания в чаше бирюзового безбрежья. Хрустальная капля на лепестке белой лилии. Белоснежный жемчуг, рассыпанный на темной синеве небесного бархата. Языки золотого пламени над пурпурным горизонтом. Эти краски рождены поющими звездами в недосягаемой глубине вселенной и они, отныне, ваши. В северном духе все по плечу и до всего есть дело. Теория высоких измерений. Практика параллельных присутствий. Высшая октава запредельного звучания. Торжество свободного полета благородного гения. Грациозная поступь утонченных цивилизаций. Колышущееся море степного ковыля и наивысшая точка небесного купола. Наслаждение солнечным светом. Безбрежность под северным колпаком. Нет физической преграды желаниям и нет пределов единственной страсти -- любознательности. Откройте золотую книгу великой тайны бытия. Прочтите рубиновый текст на прозрачных страницах. Познакомьтесь с духами этой книги, и они примут в свой круг. Счастливчиков ждет волшебное путешествие с удивительными попутчиками и по самым таинственным местам. Ковром-самолетом будет тончайшая мелодия невидимой флейты. Она понесет навстречу неизведанному, притаившемуся в радужных красках за далеким горизонтом. Там встретит веселый, быстроногий, звездный друг и, беззаботно похохатывая, унесет с умопомрачительной скоростью дальше, куда-нибудь за созвездие Кассиопеи, гулять по космической радуге, разглядывая мерцающие огни неповторимых галактик. Взметнитесь под самый купол мироздания и услышите пульс вселенной. Пора узнать, как живут баловни Бога. Хотите видеть волнующееся море золотых огней, слышать музыку высокого неба, вдыхать ароматы абсолютной чистоты Хотите знать, какие они - существа высшего порядка: добрые или злые, красивые или не очень, умные или хитрые Хотите узнать, зачем они живут, понимают ли красоту и имеют ли любовь Каковы их боги и религия Носят ли они белые, тисненные золотом одежды и какого цвета их глаза и волосы И, наконец, смертны ли они или существуют вечно И может ли обитатель земного мира быть достойным их внимания и общества Если повезет, пойдете гулять в саду белых лилий. Они возьмут за руки, и вы услышите звучание космоса. Почувствуете тепло великой любви и увидите светлого ангела. Он укажет туда, где сквозь молочный туман таинственно мерцают улыбчивые звезды. На огромном голубом экране небесного свода, откроются все миры, существующие во вселенной, и вы увидите жизнь прошлых, настоящих и будущих космических цивилизаций. У ног будет плескаться океан бытия, и придет понимание своего высшего предназначения. В северном сознании сердце бьется единым ритмом с пульсом вселенной и яркой вспышкой откровения приходит ощущение того, что душа нежится в ладонях Матери как дюймовочка в бутоне цветка и перед ней всегда открыты врата в бесконечность. Нет тьмы, нет холода, нет подлости и предательства, нет времени и расстояния, нет жизни и смерти, есть только планеты, звезды, галактики и вечность. Есть только любовь, красота и любознательность. В сиянии северного сознания вдруг понимаешь то, что знал всегда: ум тянет в человеческое, душа - в божественное. Все мечты - реальность! Все достижения - иллюзия! Чем дольше живёшь, тем более чувствуешь себя обескураженным банальной истиной случайности проявления собственного сознания в этом измерении. Мы многое любили в мире под голубым небом, но душа рвалась в мир иной, мир таинственный и прекрасный. Откуда знание о нем Ведь мы же никогда не имели тех ощущений, не вдыхали тех запахов, не слышали той музыки, не видели красок того неба. Мы там не были, но знаем всех бесподобно прекрасных обитателей этой сказки. Или мы неправы И видим реальный мир, но явно не один, а бесконечное их множество. Все они были или будут нашими мирами, вот к чему склоняет логика, поскольку мы знаем, что имеем дело не с иллюзиями и не с галлюцинациями, а с какими-то запредельными воспоминаниями или знаниями. Эта память не земной жизни, мы приобрели ее не здесь, не в этом пребывании. А может быть вовсе и не память. Но если это знание, то каким органом мы его воспринимаем Каким образом оно непосредственно оказывается в сознании Какая штучка тела имеет способность получать знание помимо опыта и что это за знание, где и кем хранится, для чего предназначено Напрашивается вывод о доступе к каким-то неограниченным ресурсам информации. Эти ресурсы либо внутри нас, либо в беспредельном космосе. Если внутри, то мы живем вечно и, меняя одну материальную форму существования на другую, сохраняем результаты восприятия каждой жизни. Трудно представить себе, насколько пространственно несоотносим должен быть такой носитель бездонной информации с нашими материальными воплощениями, чтобы сохраняться при всех переходах и насколько этот носитель при пространственно-несовместимых минимальных размерах должен быть вместительным. Или где-то эта точка конечного переходит в бесконечность, в единство, в котором мы вновь воплощаемся, и очередное сознание не дает покоя - откуда знания, откуда миры Белоснежный цветок северного сознания позволяет увидеть жизнь как клубящееся облако звездной пыли. Пылинки индивидуального разума вспыхивают в этом облаке как светлячки и моментально сгорают. Мириады мерцающих огоньков, вспыхивающих и гаснущих звездочек. Такой выглядит человеческая жизнь с высоты космических величин. Но внутри, внутри этих сгорающих пылинок живут необъятные и необыкновенные миры. Мерцающее облако вселенского духа и доля нашей жизни в нем - одна мегамиллиардная. Но мы не умираем. Мы - маленькие протуберанцы вселенского духа. Отдав свою энергию, мы возвращаемся в лоно вечности до следующего всплеска. Мириады маленьких светящихся жизней в прозрачном колышущемся пространстве. В этом живом струящемся потоке одна радужная, неосязаемая сущность, возможно, ваша. Отсюда, сверху, этот маленький светлячок ничем не отличим от других: веселый, добрый, беззаботный и абсолютно безвредный. Разве что меньше других любит водить хороводы и тусоваться в одной стайке против другой. И чаще других, поднимая голову к небу, замирает с невыразимой тоской и немым вопросом в глазах. О чем тоскует маленькая душа О том ли, что утрачено или о том, что не обретено И вопрос этот - укор, внутри него, как обнаженный нерв, бьется отчаянное притязание. Не знает этот живой огонек своего предназначения или не помнит. Но чувствует, что истоки его происхождения и опыт существования теряются за пределами времени и пространства. Возвращение к истокам неизбежно. Равно как и новое проявление в земном измерении. Но как найти земной мир и свое бывшее местечко в нем Память! Капризная дама, перебирающая перышки своего несметного богатства. Все сокровища вселенной подлежат ее усмотрению. Никто не волен вершить насилие над памятью. Она выдает свои драгоценности по высшему велению или по своей прихоти. Попробуйте договориться с ней, возможно, удастся, если будете искренни и одержимы. Попросите ее отыскать в своих закромах золотое поле колышущегося травостоя; оборот сознания вокруг осевой точки голубого неба и безмятежное сердце, нанизанное на кольцо звука вибрирующей вселенной. Обволакивающий запах чистоты и запах жизни. Его не спутаешь ни с какими ощущениями других реальностей. Неистребимо земной запах, аромат блаженного дурмана! По нему найдете неповторимый уголок мироздания. Вы будете знать это благоухание всегда. Реквием светлячка, который очень хотел жить. Маленький, пульсирующий светом червячок, всего лишь желал тихой радости бытия и любви без насилия. Мечтал путешествовать по волнам своей памяти и заглядывать в параллельные измерения. И очень не хотел верить в ограниченность духа. Моя северная санкхья...

proza_ru/texts/2014/12/20141220433.txt

Михаил КУКУЛЕВИЧ "Я смотр назначаю..." "Dachin, dachin..." W. Goethe Я решил написать этот маленький путеводитель по городу, где умудрился родиться холодным ноябрем 1939 года. Сие странное словосочетание употребил я не случайно -- и год был военный -- с белофиннами воевали, и отец мой -- молодой ученый филолог очень кому-то на этой позорной войнушке, на этой провалившейся генеральной репетиции, был нужен. И потому еще, что маме, студентке биофака ЛГУ было не очень-то до себя и, как следствие -- до меня. Вот и выродился некий двухкилограммовый задохлик аккурат между экзаменами. В этот день шел мокрый снег, снежные заряды лепились на морды и лапы фиванских сфинксов напротив Академии художеств, скрежетали трамваи с редкими пассажирами по невским мостам, короче, была обычная питерская погода. Она и до сих пор меня устраивает более всего. Мамуля как раз успела сдать марксистско-ленинскую философию. Сокурсники слали в роддом записочки -- "Да здравствует Мишка ( это, стало быть, я), будущий коммунист!" Так-то вот не очень приветливо встретил меня родной город. Кто был рад -- так это мой дедушка Миша -- толстенький невысокий сладкоежка, который пришел к моей кроватке с набором птифуров от "Метрополя", да все за мое здоровье и съел. Дед, несмотря на свою неказистость, и некоторую подкаблучность, человек был замечательной доброты и очень образованный, -- он закончил юридический и историко-филологический факультеты Московского университета, но по причине неподходящего происхождения трудился юрисконсультом на заводе "Вулкан". От завода мы и получили свою странную двухэтажную квартиру на Александровском проспекте, переименованном позже в проспект Динамо, -- он упирался прямо в одноименный стадион... Квартиру я в нужном месте обязательно опишу. Так мы и жили до войны вшестером -- я, моя бабушка, барыня Елена Германовна, ее муж -- мой дед Михаил Александрович, мой отец Толя -- большой, вальяжный, добрый и как все ученые рассеянный, моя мама -- еврейская девчонка-комсомолка из-под Витебска, неизвестно каким ветром занесенная в эту несколько чопорную ( исключительно, впрочем, из-за бабушки) семью и Черная Грета -- большая доберманиха. Грета ко мне относилась строго, и когда однажды, полуторагодовалым, я зачем-то заполз в ее миску, брезгливо, но решительно взяла меня зубами за ухо и оттащила в безопасное место. Вскоре после начала войны ее забрали на фронт, а через две недели ушел добровольцем в ополчение и мой папа-белобилетник. Записки эти ни на что не претендуют. Впрочем, это если и правда, то не вся. С помощью этих строчек я хотел бы приоткрыть для себя скрипучую и неподатливую дверь в еще не существующую страну собственной прозы. Тоже мне страна! Так, небольшой клочок с трудом отвоеванной у собственной памяти и лени суши, ровной и бесплодной, как та земля, "приют убого чухонца", на которой в начале позапрошлого века безумному царю вздумалось основать столицу и назвать ее именем своего святого покровителя. С чего бы это начать Да вот же -- поезд, дернувшись пару раз, остановился на перроне Московского вокзала. "Поезд дернулся два раза, погасив два желтых глаза". Да уж, силлабо-тоническое бормотание -- моя отличительная черта. Род невроза, так сказать. Глава 1. Невский проспект. Здание этого вокзала проектировал архитектор К. Тон, -- вон он смотрит с бронзовой доски. Скучный такой архитектор, вполне в духе своего высокого покровителя -- императора-инженера Николая 1-го. Скучный, да счастливый по своему. И в Питере и в Москве стоят его творения -- и оба вокзала, и Кремлевский дворец и много чего еще. Вот от Баженова -- почему-то ничего, почти ничего не осталось. Одна колокольня Никольского собора, да и то никто не уверен в его авторстве. Надо знать, что строить, -- вокзалы долговечнее дворцов. У вокзалов ведь хозяин не только МПС, но как бы и все мы, пассажиры. Так, по крайней мере, хочется думать. На площади, где по середине стоит то ли шило, то ли штык, то ли стамеска, раньше стоял конный памятник Александру III работы Паоло Трубецкого. "Стоит на площади комод, на комоде -- бегемот, на бегемоте -- идиот, на идиоте -- шапка". Сомневаюсь, был ли идиотом Александр III, или нет Все-таки единственный русский царь, умерший естественной смертью -- то есть, от пьянства. С памятником этим, снятым с постамента после революции, я встречался потом, то на одном из потаенных дворов Русского музея, то вдруг, неожиданно, перед Мраморным дворцом, который, после разжалования его из музея В.И. Ленина обратно во дворцы, украсился сим короткохвостым буцефалом с тяжеловесным дяденькой вместо достославного броневичка. "Это что за большевик лезет к нам на броневик Он большую кепку носит, букву эр не произносит" А вот, помните ли, достославный мой читатель, что такого важного изобрел сей император-миротворец А изобрел он аксельбант и плоскую фляжечку, и все это в рассуждении, как бы ловчее заныкать выпивку. А говорили -- идиот. Ничего подобного! Наш был человек, русский. Хоть и немец. Уже в пятидесятые годы поставили в скверике на пустом месте закладной камень, на коем было написано, что здесь будет памятник вождю. Слава богу, не поставили, все выбирали что получше, да так и не выбрали... Зато в скверике стояли скамейки, и знающие люди говорили, что на них восседали леди легкого поведения, на подошвах туфелек которых мелом была проставлена стоимость услуги. Честное слово, ни одной не видел! Все песни, с вокзалом Московским связанные, об отъезде -- Он по Невскому устало До Московского вокзала, Сядет в поезд -- и прощай... Только я написал об этом, как в холодном сентябрьском сумраке моей купавинской квартиры (не топят, гады!) сгустилось следующее, архитектору Тону посвященное... Что он еще-то построил Большой Кремлевский дворец, как мы уже успели заметить и с которым годы ничего не сделали, да еще Храм Христа Спасителя, с которым время-то сделало, а Лужков повернул это время вспять. Или думает, что повернул. (Прошелся я тут на днях возле восстановленного монстра. Что угодно можно в этом соборе делать, но только не Богу молиться. Этакая вполне индустриальная штуковина, будущая усыпальница наших президентов и столичных мэров). Так что Константин Тон -- счастливчик! А вот и стихотворение это самое (болтун я все-таки, прости Господи!): Мой город, мой брат, мой отец, мой ребенок! Ты мне улыбнулся сегодня спросонок, Когда я, сойдя на перрон Такого родного для сердца вокзала Подумал -- тебя то мне и не хватало Мой скучный, мой правильный Тон... Ты славно служил, архитектор придворный, И мелочной воле монарха покорный, Ты строгие грани чертил... Твой царь-лицедей был в душе инженером, И хоть был обучен изящным манерам, Но прочность превыше ценил. Мы скажем обоим спасибо за это, Когда в моросящем тумане рассвета Уроним дорогу с плеча... Ведь если б не труд архитектора Тона, Какой бы кошмар из стекла и бетона, Нас мог бы здесь нынче встречать! Ну, да ладно, мы-то все-таки приехали. А посему повернемся к шилу, украшенному звездой, задом и обозрим перспективу Невского проспекта. Впрочем, перед этим определиться бы, что такое Питер. Город, не только Город, совсем не Город, а... Ну, скорее всего, самым верным является второе предположение. Что случается с местом проживания большого количества людей, когда место это не возникло путем естественным, а специально, вопреки природе, строилось как столица Империи, а потом этой столицей быть перестало Правильно -- вымереть оно должно было. Но -- не вымерло, зато лишилось одних своих черт и приобрело другие. Вот об этом и поговорим пять минут. Лишившись имперских амбиций, став "великим городом с областной судьбой", стал Питер чище, просторнее как-то, повернулся к людям, подобрел, немного опростился. Дворцы же и всякие такие здания стали музеями, и сам он стал похож на огромный, несколько запущенный музей под открытым небом, в котором, однако люди, ставшие из петербуржцев и петроградцев ленинградцами, проживали в течение нескольких поколений свою отнюдь не музейную, а единственную им отпущенную жизнь. И хоть он опять стал называться Санкт-Петербургом, наименование это больше похоже на прозвище, чем на родовое имя. Нет Петербурга -- он начал умирать в 1914, и умер в годы советской власти. И никогда не возродится, -- Время не течет вспять. Трагично Да нет, обычно. Да и что такое трагедия, если перевести с древнегреческого Всего-то козлиная песня. Когда-то я завидовал людям, приехавшим в Ленинград впервые, остроте их восприятия города. Думал -- вот уеду, и со мной случится то же самое. Не случилось -- не могу отойти на нужную дистанцию -- слишком скучаю, слишком болит внутри. Мне говорят, что любить город -- ненормально. Дескать, любить надо людей, в крайнем случае, животных, а камни -- нельзя. Как же -- нельзя! Еще как можно! Войдешь в колоннаду Казанского собора, почувствуешь, как исходящий от колонн ветерок тихонько-тихонько лезет за ворот рубашки -- побежали по коже коротенькие такие счастливые мурашки. Но ведь эти самые мурашки -- и есть примета любви, не так ли Как-то один мой приятель, порядочный софист, спросил меня, отдал бы я Казанский собор за спасение одной человеческой жизни, пусть самой пропащей. Вот, гад! Знал, куда ударить -- во врачебное мое нутро. Я потому и анестезиологом в свое время стал, что физически не могу терпеть чужую боль. И хотя я знал ответ, но он меня совсем не обрадовал. Какое счастье, что мне не пришлось на этот поганый вопрос отвечать в реальной жизни!! А на другие, не менее поганые Конечно же, перед вами типичный питерец, который морщится от большого количества людей, не любит шумных тусовок, очень ярких красок, жары, кривых улиц. Короче -- северный житель, с несколько разжиженной белыми ночами и мягкими акварельными красками кровью. Но живет-то он в Москве, которая произносится "Маасква" и есть место крикливое, беспощадное, равнодушное к слезам и крови. И, как сказал когда-то Бальмонт, указывая Ахматовой на танцующие в ресторане пары: "И зачем мне, такому нежному, смотреть на это" А как бы он посмотрел на вонючего бомжа на Курском Парализовало бы его обонятельные центры, и упал бы он, бездыханный, на заплеванный асфальт перронов Горьковского направления. Хватит, хватит -- ведь мы стоим в конце Невского проспекта. Утро раннее, совсем молоденькое утро. И солнце только что встало. Вдалеке, в самом начале проспекта светит нам в глаза нестерпимым золотым сиянием Адмиралтейская игла с флюгером-фрегатом на самом верху. Сзади же, за площадью Восстания, Невский приобретает приставку "Старо-", и пока в наше рассмотрение не входит. Тем более, что первоначально он был просто лесной дорогой, ведущей в Александро-Невскую лавру. Вот туда мы обязательно сходим потом, поклонимся дорогим могилам. А пока -- вперед, к Адмиралтейству. Тем более, что небо над Питером сегодня не типичное, с жемчужным оттенком, а светло-синее, каким часто бывает в начале октября, когда Нева ненадолго успокаивается, а по Мойке, Фонтанке и каналу Грибоедова плывут желтые листья. Как это у Кушнера "Вот Грибоедовский канал, удобный для знакомства"... На круги свои все возвращается Я сегодня такой молодой! В синем небе кораблик качается Золотой, золотой, золотой... Или вот это: Невский проспект от бензина оглох, Тащится катер по сонной Фонтанке... Этот мотив не хорош и не плох, Просто послышался мне спозаранку. Просто сегодня, как и вчера, Медленно-медленно в воду стекая, Нашим телам ничего не прощая, Плавит асфальт неземная жара... а вот еще: Среди колонн Казанского собора, Как среди сосен царственного бора орган прохладной осени поет... А в двух шагах неугомонный Невский, И тишиною поделиться не с кем -- Шумит, бурлит людской водоворот... Вот такие вот отрывочки старых моих песен и стихов вспомнились мне. Не стоит приводить их здесь целиком -- и так все понятно. А вот и первые мурашки в том месте, где находится душа -- это когда в 6 утра, погожим майским деньком или серым октябрьским, как сегодня, выходишь на пустынный асфальт Невского и делаешь первые шаги. За спиной гремит трамваями Лиговка, слева виднеется тупичок улицы Пушкина, с миниатюрной опекушинской статуей поэта посредине овального сквера. Улица эта страшно напоминает собой Париж на полотнах Писсаро -- такие же приглушенные краски, дома с мансардами, небо того самого жемчужного оттенка над крышами, который и есть характерная черта Города. Улица Пушкина -- по левую руку, а по правую -- Восстания, потом -- улица Маяковского, где, в роддоме им Снегирева, базировалась одно время наша АРБА -- акушерская реанимационная бригада. Базировалась она в подвальчике, состояла из врача-акушера, врача-анестезиолога и акушерки. Веселая была бригада! Иногда мы почти сутки не вылезали из своего подвала, а иногда работали в поте лица: домашние роды, отслойки плаценты, кровотечения, et cetera.. Акушерство -- штука страшноватая -- когда все хорошо, вообще никто не нужен, а когда плохо, то рук никогда не хватает. А, главное, времени. Привезли однажды женщину, ей стало плохо прямо в магазине культтоваров на Литейном. Сильнейшее кровотечение! Уже в роддоме, не отходя от операционного стола, все по очереди давали ей кровь. Но все-таки -- выжила! Какое главное чувство у реаниматолога, когда удается обдурить дамочку с косой Радость, гордость Сильно сомневаюсь. Самое оно -- пронесло на этот раз!! Чего тут зазнаваться -- все в руках божьих. Твои-то воон какой мелкой дрожью опосля дрожат! Так что не зазнавайся, не вреди, не халтурь, думай быстро, ручонки поперед мысли не суй, куда не следует. А все эмоции на потом, на когда-нибудь. Хоть бы на эти записки! И как это я столько лет выдержал, не знаю, я ведь по натуре человек смирный и не рвусь в герои... Ладно, прошли мимо, миновали улицу Марата. Тоже место не чужое. Здесь жил когда-то Радищев, печатал свою печально-известную книгу. "Я глянул окрест себя, и душа моя страданиями уязвлена стала..." А рядом, в 20-м доме жила моя будущая жена, а еще рядом, за музеем Арктики и Антарктики -- мой стрёмный троюродный братец Вова Великсон. Вот одна забавная история начала 70-х, когда вся наша страна отмечала столетия со дня рождения величайшего вождя всего трудящегося народа В.И. Ленина. Помнится рублевик с соответствующей надписью и медалька. Так вот, Вовик был тогда аспирантом в Техноложке и задержался в институте со своим приятелем, тоже не арийцем, заполночь. Стоят два бедолаги рядом с памятником Плеханову, такси ловят. Дождичек накрапывает. Подъезжает воронок, вылазят оттуда дружиннички малотрезвые и, показывая на лужу около памятника, говорят: "Это вы сделали!!" На всякие оправдания насчет дождя внимания не обращают и винтят наших молодых ученых в воронок. Привезши нарушителей в отделение, пишут заяву, что в то время, когда весь советский народ и т.д., означенный гады осквернили память верного соратника Ильича т. Плеханова "путем нассатия на него..." И уезжают. Когда до ребят дошла очередь, они уже безо всяких надежд начали объяснять свою историю усталому старлею. Тот их, как ни странно, выслушал, сел в машину и молча куда-то уехал. Вернулся через полчаса, извинился и даже распорядился довести их до дому. Сержант-водитель снизошел до разговора и объяснил, что старлей ездил в опорный пункт, где нашел дружинничков, разгоряченных победой над ненавистной гнилой интеллигенцией, совсем уже в состоянии нестояния. Количество пустых бутылок с гордой надписью "777" позволило поставить правильный диагноз. Такая вот нетипичная история. Дальше, за улицей Марата, -- Литейный по правую руку и Владимирская улица с собором и колокольней по левую. Когда-то на колокольне находилась радиостанция скорой помощи, и диспетчер противным голосом взывал в пространство: "172-я, 172-я, я "Рефлекс", отвечайте!" И попробуй, не ответь! Как-то, проезжая мимо, мой фельдшер Олег показал колокольне фигу. И тут же рация запищала: "172-я, 172-я, ответьте "Рефлексу!" Все, обед накрылся. Не буди лихо, пока оно тихо! Работа на "скорой", конечно, матерьялец! При общем недостатке веселости и чувства юмора в моем, так сказать, творчестве, просто палочка-выручалочка! Но меня сейчас одолевают мысли другие. Какого черта меня вообще туда занесло А так же, как и в реанимацию -- от недостатка брутальности. Как-то всегда хотелось чего-то эдакого мужского. Вот ведь -- курить не привык, в пьянстве замечен не был и т.д. и т.п. Как однажды сказала медсестра Ниночка в сахалинском роддоме молодым мамашам, возмущавшимся засилием мужиков в этом лечебном учреждении: "Михаил Анатольевич не мужчина, -- он педиатр!" Спасибо тебе, дорогая, за ласку. А на "Скорой"! О-го-го! А все же кое-что вспоминаю с удовольствием и рад, что эта работа в моей жизни была. А Город, опять же, в белую ночь! А проклятье разводящихся мостов! Когда между тобой и подстанцией с родимой коленкоровой кушеточкой -- Нева! И никуда не денешься! Зато вдруг носом чуешь упоительный запах -- это подъехала "горбушка" с хлебозавода. Хлеб тебе с удовольствием продадут, и вот уже вся бригада меланхолически жует, уставясь сонными глазами на красные и зеленые габаритные огни проходящих через мост судов. Или ты мчишься на огромной скорости по Кутузовской набережной и, когда машина пролетает Прачечный мост, тебя вырывает центробежная сила с сидения и стукает лбом о ветровое стекло под хохот остальной бригады. Или прозрачной и до невозможности холодной декабрьской ночью вылезаешь, кутаясь в скоропомощную шинель из теплой подстанции в мороз и мрак ночи, и стучишь зубами на своем насесте, пока мотор не согреет воздух. Или, наоборот, в душный июльский полдень, изнемогая от жары, смотришь на проносящиеся дома и, завидев бочку с квасом, киваешь шоферу. Скрип тормозов, небольшая борьба с одуревшей очередью и вот уже бидон с холодным квасом -- в машине и означенный напиток проливается в горячие глотки выездного персонала. О, блаженство!! Много ли надо человеку для счастья, даже если на нем белый халат! Один из таких июльских вечеров я не забуду никогда. Знаете, какое главное отличие старых марок холодильников от современных Оно -- в замке. Старый зиловский замок изнутри открыть невозможно. Мальчик Сережка, первоклассник, об этом не знал и, решив поиграть в космонавта, залез в стоящий в коридоре пустой холодильник, захлопнув за собой дверцу. К несчастью, родители решили сходить после работы в кино. Счастливые и довольные, с тортиком в руках, они пришли домой. Жутко все это вспоминать -- и как на уже остывшем трупике вместе с побледневшим Мишей Гирфановым проводил реанимацию -- не для Сережки, для его родителей. И как колол обезумевшей от горя матери лошадиную дозу седуксена (все равно не помогло). И как отец машинально протянул мне злополучный тортик. И как я, когда за нами закрылась дверь, спустил его в мусоропровод... Наверное, я за свою жизнь видел смертей больше, чем нужно, а все же не привык, не смог. А теперь уже мой сын, кардиореаниматолог, сказал мне тихонько: "Пап, я, кажется, начинаю уставать от крови!" Что поделать, сынок! И то надо судьбе сказать спасибо, что это не кровь от пули и штыка. Хоть это пока миновало, а ведь пули эти свистят уже совсем рядом. И большинство живущих на земле отнюдь не реаниматологи, а некоторые даже совсем наоборот. Ладно, ладно, мы ведь просто гуляем... Посмотрите налево, посмотрите направо. Ага, что это там по левую руку за здание такое красивенное Даже как-то слишком, как-то слегка безвкусно. Небось, Штакеншнейдер какой-нибудь строил Так сказать, упадок стиля... Прямо перед самой Фонтанкой, перед прекрасными Клодтовскими конями на Аничковом мосту Был у меня когда-то прекрасный путеводитель по Питеру, курбатовский. Так там Курбатов этот проходился по поводу николаевской архитектуры и поругивал. А уж как он модерн обзывал! Ему бы бедному кварталы Купчина показать -- сразу бы с ума сошел. Так что за зданье-то Это же дворец Белосельских-Белозерских! А располагался в этом великолепии до недавних времен Куйбышевский райком КПСС. Вы когда-нибудь были членом этой забавной организации, мой юный читатель Не были. То-то же. Я вступил в партию на Сахалине, в самый последний год оттепели. О, эта оттепель! В 1955-м летом отдыхали мы с другом Ромкой у его родителей в Гаграх. Отец его был дамским мастером (не гинекологом, а парикмахером) и денежки у него водились. Вот они и купили себе полдома в благословенном уголке Абхазии. Помню бочки хванчкары на пляже, теплое море, ромкиных старших сестер Раю и Риту, ресторан "Гагрипш", в котором я, шестнадцатилетний, пел под аккомпанемент аккордеона и пионерского барабана душещипательные песенки Рашида Бейбутова "Я встретил девушку, палумесяцем бровь" или "Только у любимой могут быть такие необыкновенные глаза". Еще большим успехом пользовались еврейская "Купите папиросы" и "Тум-балалайка". Я их частично пел на идиш, хотя языка практически не знал и не знаю. Между тем, имея маму-еврейку, могу хоть сейчас стать евреем и поехать. Хотя теперь это уже неактуально -- уже оттуда едут сюда. Помню, как наш аккордеонист заставлял нас подходить к пожилым, на мой шестнадцатилетний взгляд, тридцатилетним дамам и петь, глядя им в глаза. Там же, после работы, на одной из темных аллей в ресторанном парке я впервые поцеловался с девочкой. Как ее зовут, не помню, но помню ощущение землетрясения, обвала, грома небесного. Осенью девочка прислала мне письмо с одиннадцатью грамматическими ошибками и любовь прошла. О, гнилая интеллигенция! Подавай им грамотную речь! На что она в таких случаях А вот -- поди, ж ты. Но я не о том! Пока мы купались в Черном море, в Москве прошел 20-й съезд, и мы здесь, в Гаграх, оцепенев, слушали доклад Хрущева. И слухи, слухи, слухи. На меня съезд этот оказал такое влияние, что когда в 1989 году мой личный, прикрепленный кагебешник Володя пытался проводить со мной душеспасительные беседы, я сразу сказал ему: "Володя, я после 20-го съезда своих убеждений не менял". И он понял и отстал. А в партию в 1964, приехав на Сахалин, все же вступил. Активным был товарищем, в комитете комсомола Педиатрического института работал, все хотел изнутри улучшать! Покойник перед смертью потел Потел. Это хорошо. Вот они мне и выдали "улучшение" по полной программе. В виде трех просто выговоров и двух строгачей. И последний я схлопотал как раз в этом красивеньком дворце Белосельских-Белозерских, что вдвойне было обидно, ибо аристократов этих почитал почти "своими" -- на Крестовском острове, малой моей родине, стоял до войны второй их дворец, там, где сейчас шумит столетними липами детский сектор Парка Победы. Во время войны в него попала одна из двух бомб, упавших в 1942 на Крестовский. И я застал уже руины, да небольшой жилой флигель рядом. А сейчас там красивая клумба. Клумба штука хорошая -- разбили дом, а на развалинах -- разбили клумбу. Велик и могуч русский язык. А в бывшем райкоме разместилось что-то жутко культурно-духовное. А что Вполне нормально. Красиво! Что же касается Аничкова моста... Отступление первое. Где же ты, моя настоящая жизнь, что ты такое Задумываюсь над этим не всегда, но в последнее время все чаще... Что я делаю здесь, в этом подмосковном военном городке Чью жизнь проживаю Свою ли И где та, которой жил раньше И где та, которой пожить не удалось, а вроде бы и удалось все же И почему вокруг меня и рядом со мной нет счастливых людей Что я описываю в стихах своих Какого такого человека, какую такую судьбу его Чем плачу за стихи и плачу ли И неужели ничего нельзя будет повторить набело To bе or not to bе Не быть или не быть, а был или не был В жизни есть минуты, часы, а иногда и считанные секунды, которые я называю для себя моментами истины. В это время жизнь уплотняется, ощущения обостряются до предела, они входят в твою судьбу и властно остаются там навсегда. Это те моменты, когда душа твоя не прячется где-то, а обнаруживает свое присутствие и участие в самой твоей середине. Иногда это сразу и не понять -- проходит воот такущий кусок времени -- и вдруг, ага! Вот оно, настоящее-то было. А ты, дурачок, и не понял! Так хоть сейчас оцени, почувствуй, и хотя бы на листе бумаги отметь. Горестными и счастливыми могут быть эти отметины, горестными и счастливыми. Ведь они лучше всего остального свидетельствуют о том, что ты не все время прозябаешь, но порой -- живешь. А что это такое -- жизнь Впрочем, если не столь возвышенно -- то впереди старость, нищета и болезни, которые лечить не на что. "Умереть не страшно -- страшно умирать". И быть в тягость близким своим и в отчаянье понимать, что, проработав всю жизнь не хуже других, выкинут государством своим на обочину жизни, как никому не нужная половая тряпка; что за хорошую подачку поползешь ты, гордый шестидесятник, на край света -- и не за лишним поползешь -- за самым необходимым. Не оставили тебе выбора. ...Продолжение главы. Что же до Аничкова моста, то это место прелюбопытное. Если стоять на его середине (не стой на проезжей части, болван!) то -- слева на одном берегу, за дворцом Белосельских-Белозерских чуть виднеется дом Державина, где он жил уже не с Пленирой, а с Миленой. (Недавно понял, что ошибался -- дом Державина аж на Фонтанке 112! А здесь хоть и красивый особняк, да не тот). На другом берегу возвышается за двухэтажной пристройкой Аничков дворец, где когда-то на балах танцевала юная Натали Гончарова. А если же посмотреть направо, то на левом берегу Фонтанки за студенческим корпусом Публички угадывается Фонтанный дом -- дворец Шереметьева, где во флигеле жила Анна Ахматова, а на левом берегу, во втором доме от угла, жил Никита Муравьев. В "муравейнике" бывал весь цвет русской литературы того времени и порой освежался прохладой во-он на том балкончике. Здорово! Помню, как мы под проливным дождем снимали и этот дом и этот балкончик для нашего фильма о декабристах. А вот если спуститься рядом с этим домом на дебаркадер и поплыть на "калоше" по Фонтанке, Мойке, Каналу Грибоедова и далее и далее и далее! Экскурсовод будет чего-то шуршать в свой микрофон, -- а ты не слушай -- просто смотри на Город снизу, с воды, проплывай под его мостами -- влюбляйся!! Очень подходящее место для этого. А когда проплывешь по Мойке снова в Фонтанку увидишь это: А в Мойке, рядом с замком Инженерным, Мы донную увидели траву... Попробуй эту кушнеровскую фразу на горьковатый вкус, понюхай воздух -- слова пахнут речной тиной, холодной осенней водой. И счастьем. Совсем рядом, там, где Лебяжья канавка впадает в Неву, я тоже написал несколько строчек. Чугунная решетка, Свинцовая вода, Вот зелени щепотка, Ее кладем сюда. Вот в серых тучах небо, Твой зонт над головой, Подробностей не требуй -- Не будет ни одной... Рисую я ненастье, Дождливый город наш, Подписываю -- счастье Сей пасмурный пейзаж. Уже много позже, у того же Кушнера прочел: "Вижу серого оттенка Мойку, женщину и зонт". Что-то мы все ходим и ходим по одним и тем же местам друг за другом. Но если Женщина, то как же в Питере без зонта Никак. А вот насчет рисования -- полная выдумка: в школе больше трояка по сему предмету не имел, прямую линию провести не умею. Все это так, но живопись, но графику -- люблю больше всего на свете, больше музыки, стихов и даже архитектуры. И столько могу почувствовать и пережить, сидя на бархатной банкеточке в Эрмитаже, в зале, выходящем окнами на монферрановский обелиск с ангелом, на третьем этаже, до боли в глазах вглядываясь в любимого и наизусть знакомого Альбера Марке, чей Париж так напоминает мой туманный город, а дом, розовый в лучах заката на его картине "Гамбургский порт" тоже так странно знаком, что как будто бы прожил там часть своей жизни. Может быть там, в этой нездешней жизни я и был художником Хочется верить. Вообще, по каким таким признакам можно понять, что жизнь состоялась По количеству испытанных разочарований Нет, наверное, по тому, что умеешь делать лучше других. Вот, например, сколько неприятных минут мне принесло лицезрение себя на телеэкране. Кошмарное зрелище! Именно поэтому обожаю, когда меня закрывают в кадре. А вот на радио -- чаще всего нравлюсь сам себе. Стоит включить микрофон -- и откуда что берется! И голос и фразы всякие умные и ваще! Даже по второму разу слушать могу. Значит, умею Да, умею, говорю об этом спокойно и с достоинством. Еще кое-чего могу. Но как же много не могу, и не смогу никогда! Ну, так, что повеситься что ли Это не главное! Главное же, чтобы хотя изредка, пусть раз в году по коже бегали те самые мурашки -- от женской ли красоты, от теплого весеннего ветра, от чужого пенья, от стихов чужих и своих, от музыки, от картины какой-нибудь, от запаха моря, от цвета неба и облаков, от пенья птиц, от шуршания листвы под ногами. Если жизнь -- это способ существования белковых тел, то мурашки -- самое главное приятное проявление этой жизни. Вот вам всем!!! А что же Невский Он шумит рядом. Пройдем по нему дальше. Направо -- Елисеевский с театром Комедии, налево, за сквериком с бронзовой Катей -- Александринка. И уже просто знаю, хотя не вижу, что за южным ее фасадом -- странноватая улица Зодчего Росси, состоящая из двух одинаковых, в стиле раннего ампира домов -- налево -- Хореографического училища, направо -- Троллейбусно-трамвайного управления. И конь, и трепетная лань. Но туда мы пока не пойдем. А вот у Елисеевского стоит задержаться. Верхние этажи этого шикарного дома занимал Театр Комедии. Я не застал великого Акимова -- то учился в своем Педиатрическом институте, не располагавшем к развлечениям, то отрабатывал срок молодого специалиста на Сахалине, то плавал корабельным врачом. Но все же к середине 70-х годов опомнился в своем родном Питере, и, походив по участку на несравненном Васькином острове (родине моего друга Шурки), а потом, побегав по этажам роддома 2 Невского района, оказался в заочной аспирантуре на своей родной кафедре госпитальной педиатрии. Работал же я врачом приемного покоя Клинической больницы. К чему это я так подробно А вот к чему. Приемный покой познакомил и подружил меня с несравненной Нонной, Нонной Львовной. Ей очень подходило ее отчество, ибо рассерженная, она напоминала именно львицу и отнюдь не светскую, а самую что ни на есть настоящую. Сравнение с каким-нибудь менее величественным животным ей просто не подошло бы. Впрочем, я ее впервые увидел совсем не рассерженной, а в великой тревоге, да еще с гипсовой повязкой на руке. Ее любимый мучитель Колька -- взъерошенный четырнадцатилетний птенец с умными глазами погибал от редкой, почти аристократической болезни печени. Ну что - ж, болезнь распознали, Кольку спасли и прониклись все друг к другу доверием и любовью. Сейчас Нонны уже нет в живых, верится в это с трудом, но она так же неукротимо умирала, как и жила, до последних дней своих не отказываясь ни от любимой своей сигареты, ни от чашечки черного кофе, хотя давным-давно знала, что ее изношенному сердцу этого ничего нельзя. А я приезжая в Питер, всегда звоню ее мужу, прелестному Виктору Николаевичу, настоящему джентльмену и интеллигенту. Кто бы мог подумать, что "Викуля" переживет свою жену, которая так всегда пеклась о его здоровье, ставя на уши всех знакомых и незнакомых докторов. А ведь это Нонне я обязан тем, что начал писать песни. Помню, ублажал по ее просьбе песнями и романсами хозяйку дачи, которая попыталась было возразить против Кэтрин -- немецкой овчарки, из-за которой Нонна, собственно говоря, и сломала руку -- собачка была не хилая и тянуть поводок умела. Хозяйку мы ублажили, но Нонна, посмотрев на меня патетически, сказала: "Как же так! Стихи пишешь, песни поешь, но почему же чужие! Попробуй!" И я попробовал. Взял старую свою "Балладу о месячёнке" и спел. Потом взял стихи Володьки Невельского про Заполярье и тоже спел. Потом -- стихи Юрского про Любань... И пошло и поехало. До сих пор ведь остановиться не могу. Нонна в начале нашего знакомства работала старшим инспектором Управления культуры по академическим театрам. Были в ее ведении Александринка, БДТ и Театр Комедии. В театрах ее любили и за дело -- сражалась она с отделом культуры Обкома виртуозно и отчаянно. Я сам был пару раз свидетелем этой корриды. Но, конечно, смотрелась она среди "культурных" чиновников странновато и, в конце концов, ее съели. Тут-то она и пошла работать завлитом в Театр Комедии. И я написал там свои первые театральные песни. Хорошее было время! Грешен -- люблю в театре все -- и запах кулис, и темноту зала днем, и репетиции. Хлебом не корми -- дай просто потолкаться в этом святом месте. И чего это я в актеры не пошел Или хоть в гардеробщики Отступление второе Не торопись, остынь, не спеши. Ведь скороговорка здесь ни к чему. Вспомнил человека -- подумай о нем, поживи с этой мыслью. Спешить тебе совершенно некуда -- все равно слишком скоро настанет время прощания с этой книгой. И острая боль и неудовлетворенность, оттого, что хотел сказать одно, а получилось совсем пятое или шестое. Помнишь, как стоя у окна в Нонниной квартире и отвечая что-то на вопрос Виктора Николаевича, посмотрел вдруг напротив, на мансарды домов Петроградской стороны и впервые заболел этим жемчужным цветом неба, которое потом переходило из песни в песню И острой болью кольнуло предчувствие разлуки со всем этим любимым, в чем-то единственным и неповторимым миром. Не торопись, вспомни, из таких ведь мгновений ты и состоишь! А остальное висит на тебе балластом, отягощает, разрушает душу! Вон Кушнер вообще считает, что душа с нами и не живет постоянно, а прилетает в особо ценные мгновенья. Сколько их наберется за всю жизнь Ну, уж, наверное, не год -- едва ли месяц какой-нибудь наберется! Ну и что Сколько есть, все мое! И все же, прилетай почаще, хорошая моя -- здесь тебе всегда рады. Продолжение главы Ну, что же, пошли дальше Мимо Наташкиной квартиры на углу Невского и Садовой, мимо... А почему мимо Ничего подобного. Занятная квартирка, и как о ней не сказать Ведь много ли осталось у тебя в Питере мест, где живут друзья я А ведь Наташу я знаю почти столько же лет, сколько Нонну и ее семейство. Даже на операцию свою единственную я отсюда уехал. Вырастил себе за городом, в Дружной Горке флегмонозный аппендицит и как настоящий врач все прохлопал. Но жив ведь остался! И хватит об этом. А лучше о том, какие мы тут вечера закатывали! Все русские романсы перепели! А какие стихи слушали. Комнатка у Наташки нехилая, метров 40, да потолки -- за 4 метра. Вот акустика-то! Конечно, дружеский наш круг понес потери и немалые, но все же, все же! Соберемся еще не раз и попоем. Душа ведь просит! Я тогда самые свои первые песни о Питере писал и пел. "Собор Петра и Павла", "Старые липы у Новой Голландии", "В этом городе холодном". По-моему, в этом доме их до сих пор любят больше всех других. Это мне все новые песенки подавай. А тем, кто слушает, им и старых довольно. И вот мы пересекаем Садовую: Не мучась, не маясь, утрат не считая, Рассвет над Невою встает. Качаюсь, как рыба в стеклянном трамвае, Садовая мимо плывет... Или еще так: Город ночной продувает весна, Каменный ветер, речной и садовый Встретившись утром на узкой Садовой, Мрамор сырой пробуждает от сна. В этом четверостишье, начинающем длинную довольно песню, уворована почти целиком вторая строчка из рассказа Татьяны Толстой. Просто очень хотелось написать, а своих мыслей не было. Они и вообще не очень часто меня посещают.. . А кончается песня так: Здравствуй, мой город, весенний мой Питер, Пусть о чужбину я душу повытер, Жить без тебя я, увы, не готов. Повытер, повытер и, честно говоря, подустал. Мечтаю дописать эти страницы. Хотя тянет ли это на "мечту" Не знаю. Был у меня в юности приятель один, он всякое свое желание объявлял мечтою". Мечтаю съесть сосиску!" И съедал, представьте себе. Вот счастливый! Если ненадолго свернуть с Невского по Садовой направо, пройти пару кварталов вдоль трамвайной линии, упрешься в Михайловский замок. И здесь есть о чем порассуждать. Вернее, посмотреть. Я уже об этом писал, но повторюсь, пожалуй. Три чуда света сосредоточены здесь (вполне локальных, моих, но я ими охотно поделюсь). Чудо первое "восьмиугольник гулкого двора". Михайловский замок снаружи представляют себе все -- и питерцы, и туристы. Вполне мрачного вида темно-бордовое квадратное здание со шпилем колокольни над западной стеной. Неуютное и массивное. Раньше со всех сторон окружал его ров, теперь -- только с двух сторон, с востока и с севера омывают его Фонтанка и Мойка. "И от сумрачной Фонтанки Мойка, девочка, беглянка В желтом платьице бежит..." И вот вечером, теплым июньским вечером, когда погруженный в молоко белой ночи Город особенно призрачен и ирреален, надо, пройдя сквозь мраморную колоннаду входа, подойти к запертым чугунным воротам и посмотреть в дырочку. И перед изумленным взором вашим распахнется космический беспредельный, в небо глядящий и из неба прилетевший огромный восьмиугольник двора, окруженный утонченными, почти бестелесными стенами, над которыми парит острый, с почти слезшей позолотой, шпиль. Он упирается в небо, принимает на себя его свинцовую тяжесть. И кажется, что вся эта конструкция может вдруг сняться бесшумно и улететь далеко-далеко, к другим Галактикам, откуда, собственно, она и родом. Чудо второе -- поскромнее и куда как менее известное. Отойдя от радостного шока, в которое вас, мой читатель, повергло лицезрение летящего восьмиугольника, по глянцевому диабазу поскользим вместе через трамвайную линию в Михайловский садик, что развесил тенистые свои кроны на заднем дворе Михайловского дворца, (он же Русский музей). С замком -- не путать! Стояло в том саду дерево, липа, наверное. Стояло -- стояло, и засохло. И захотели его срубить. Нашелся тут, однако, скульптор-любитель. Упросил не рубить, а отдать ему. И отдали. А он возьми, да и вырежи странную скульптурную группу, названную почему-то в стилистике тех лет "Освобождение труда". Как, же -- освобождение! Там семь темных гномов карабкаются куда-то друг по другу, а верхний гном, до странности похожий на генералиссимуса, держит в руках молот. Не верите -- посмотрите сами. Верный ориентир -- павильон Росси, где упертые шахматисты дуются в свою древнюю игру. Как раз в 15 метрах от этого павильона -- сия скульптура. Жива до сих пор. Чудо же третье и совсем, вроде бы не чудо -- оно уж совсем мое, личное. Но дарю -- не жалко. Нашел я в шумном, переполненном детьми, собаками и людьми Летнем Саду тихое, уединенное место -- аллейку вдоль самой Фонтанки, шириной в полшага, тенистую, закрытую от любопытных взоров разросшимися кустами. Чугунная ограда Фонтанки, под ногами -- гранитные плиты, а там, через реку, здание Училища правоведения, где учился П.И. Чайковский, а дальше -- училище Барона Штиглица, а дальше -- межуевский дом, с которым связано имя моего любимого князя Вяземского, но и не только его -- губернатор Сибири Пестель там тоже жил. И от Карамзина отсюда уходили любители, унося под мышкой новые тома "Истории Государства Российского". Вот что может дать простой неторопливый взгляд, из тихого места брошенный! Но вернемся к Невскому проспекту. От Садовой до Иглы, то есть до Адмиралтейства, есть еще несколько вполне достойных мест. Вот кафе "Север", по послевоенному "Норд". Мать в 1946 году подрабатывала в Публичке, -- книги разбирала. Вы помните, надеюсь, что тогда еще были продуктовые карточки А за разборку книг платили каждый день немного, но живыми деньгами. И вот в один прекрасный день мы вошли в заветный подвальчик, где продавали и до сих пор продают самые вкусные в городе и мире пирожные и торты. "Выбирай" -- сказала мама. Лучше бы она этого не говорила. Я захотел все!! Мама улыбнулась и купила мне буше. Я, к стыду своему, его не доел, хотя было и вкусно, -- аппетитом я тогда не отличался. Но до сих пор у меня осталась нежность к этому заведению, а любимым пирожным стала нордовская картошка -- такой рассыпчатой больше нет нигде. В других она напоминает подкрашенный пластилин. Другой же эпизод был в день моего шестнадцатилетия, и связан уже с самим кафе, куда надо было подниматься по ступенькам. Привел меня туда второй мамин муж, Глеб Борисович, и угостил "принцем Уэлльским" -- смесью коньяка с шампанским, говоря при этом: "повзрослеешь, захочешь выпить, -- дряни никогда не пей". И ведь послушался я его, за что до сих пор благодарен. Пошли дальше. Мимо "Пассажа" и "Гостиного двора" ( что мне там делать!), мимо отремонтированной гостиницы "Европейской", оставив по левую руку Филармонию, подмигнув на ходу аникушинскому Пушкину и Русскому музею и всей площади Искусств с "Бродячей собакой" во дворе углового дома... И вот -- канал Грибоедова. Стоим, отдыхаем, успокаиваемся. Впрочем, чего это мы так бежали! Давайте-ка на минуту вернемся. Вот -- Филармония. Ах, но до нее мы ведь мы и Армянскую церковь пробежали с ее двумя, выходящими на Невский жилыми флигелями. Это они когда-то были жилыми. И кто же там жил Кто квартиры снимал Ну, как же! В 20-х годах прошлого века небезызвестный М. Сперанский, у которого квартировал наш старинный друг масон и декабрист Г.С. Батеньков. Вот загадочная история, но о ней надобно отдельно. А в 40-х того же века -- дорогой мой Федор Иванович Тютчев. Досочка мраморная висит, а в доме -- казенное запустение -- райвоенкомат. А во флигеле напротив -- питерское Управление культуры. Собственно, вспоминать о Нонне надо бы здесь -- ведь когда мы с ней познакомились, она и работала в этой конторе, борясь с обкомом партии за искусство. И не всегда безуспешно. Помню худсовет в Пушкинском по поводу приемки "Тиля Уленшпигеля". Молодой тогда еще, сорокалетний Евтушенко. Сидит на просмотре рядом со мной, стягивает с себя свитер -- жарко! Сует девочке крупную купюру: "Шампанского!" Честно говоря, мне это как-то не очень понравилось. В спектакле были песни на его стихи: "Давят человека, давят, давят. / Травят человека, травят, травят. / За нос человека водят, водят. / К пропасти потом его приводят: / Ждать нам рая, право, дело зряшнее, / Рай не стоит ни одной слезы! / Как же это вам не видно, зрячие, / Если это видят и слепцы... / И все в таком духе. Обкомовский представитель озверел, труппа был готова отступить, но Евтушенко показал себя настоящим бойцом, -- спектакль разрешили вместе с песнями. Нонна тоже была на высоте. Еще эпизод -- мы с Нонной у колоннады Пушкинского театра, рядом с нами Игорь Горбачев доказывает нам, как ему хочется сыграть Гамлета. "Кто сказал, что Гамлет был молодым и красивым! Это не более, чем традиция. Неужели толстые должны всегда играть подлецов - доцентов!" Был убедителен и даже трогателен. Причем тут доценты Я часто спрашивал Нону, зачем ей обязательно надо, а она на этом настаивала, чтобы я таскался с ней на просмотры. "Да ты же идеальный зритель!" -- всплескивала руками она. "Ты весь на сцене, когда интересно, и сразу скучнеешь, обижаешься, когда темп падает! А я столько всего насмотрелась, разве я могу непосредственно реагировать" М-да. По какому-то совпадению чувств вспомнил гримуборную С. Юрского в БДТ. Это тоже тут, рядышком, стоит только по Фонтанке налево свернуть с Аничкова моста. Весь потолок -- в подписях знаменитейших людей. А хозяин читает нам с Нонной "Онегина". И пушкинский сарказм и "мурашечная" пушкинская лирика в каждой строфе. "Но наше северное лето -- карикатура южных зим" -- скрипучим голосом. И совсем другим "Уж лето осенью дышало!" А я почему-то стесняюсь упоминать имя Пушкина всуе -- слишком интимно. Ах, мы стоим на Фонтанке, и мимо проплывает упомянутая уже ранее "калоша". Медленно, важно, добротно. На верхней палубе -- желтые листочки -- поди, подобрала где-нибудь на Крюковом канале. Но вперед, вперед. На левой стороне Невского, напротив Дома Книги, сразу за Грибоедовским каналом ("Вот Грибоедовский канал, удобный для знакомства". Это -- Кушнер) -- мой любимый, ненаглядный, несравненный Казанский собор, настолько изящный, что даже крест православный, недавно снова водруженный, смотрится на нем грубо, -- ему бы больше подошел строгий католический. Да и безо всякого креста, с тонким золоченым шпилем смотрелся он здорово! Какие пропорции! Ай, да Воронихин! Ай, да сукин сын! А колоннада -- целая страна, там можно заблудиться. Мама рассказывала -- едем с ней на трамвае (и такое было) по Невскому. Я кричу "Мама, мама, тут пожар был" Это мне колонны остатками сгоревшего дома показались. Здесь и впрямь можно заблудиться. Может быть, именно среди этих колонн находится позабытая дверь в прошлое Кто знает.... Когда думаю о Питере, часто Казанский собор вспоминаю... А вдали -- Спас на крови -- сколько себя помню -- вечно в лесах. Теперь вот сняли, надо бы сходить, посмотреть мозаики. А там рядышком -- Конюшенное ведомство и церковь, где Пушкина отпевали. Да и Мойка, 12 -- недалеко. А что в Центре далеко Все близко, даже если и разделено 160 годами. Это разве срок Это не срок. Вот ведь странность: не только Пушкин, не только Кюхля, по сибирским путям которого я прошел, не только они все, но и какой-нибудь молоденький офицерик Гринев, который и вовсе выдуман, куда понятнее, живее, ближе для меня, чем многие современники. Я не очень их понимаю, тех, кто живет рядом, совсем даже толком представить не могу. А хорошо ли это Конечно, нет. Чего уж тут хорошего, когда те, прошлые, кажутся реальнее соседа по электричке! Чудеса! Это, наверное, чисто питерское, от тумана и влаги небесной завелось. Завелось, и жить не помогает. Ну что еще на Невском Дом Книги, о швейной машинке Зингера напоминающий Какой-то нездешний, но к его глобусу на башне все давно привыкли. Кондитерская Вольфа Ну, это из литературы. А! Вот еще -- здание касс Аэрофлота на углу Гоголя. А рядом -- дом, где после войны жил папин друг дядя Саша Данилевский, покуда не переехал в Новую Деревню, в дома, выстроенные пленными немцами. Я этих пленных немцев помню уже не по Питеру, а по Таллинну - они копали там возле нашего дома какой-то котлован и выглядели совсем не страшными, а добрыми и печальными. Я и другие мальчишки таскали им из дома еду, и родители не возражали. Дядя Саша каким-то сложным образом был потомок сразу и Пушкина и Гоголя. Впрочем, мне потом это все подробно растолковали совсем другие люди. Сам он об этом не рассказывал, -- человек был, хоть и красивый, с орденом Красной Звезды на лацкане пиджака, но скромный неимоверно, даже застенчивый. Он и его жена. красавица тетя Галя, были энтомологами и работали на биофаке ЛГУ. Дядя Саша в 1942 году спас меня от смерти. Он принес маме несколько кусочков сахара. Пока они разговаривали, я подобрался потихоньку к столу и ухватил вожделенный белоснежный кусок. Но чего-то не рассчитал и подавился. Да так, что стал синеть. Дядя Саша схватил меня за ноги и поднял вниз головой. Сахар, к счастью, выпал. Такая вот история с географией. Я любил бывать в их квартире на Дибуновской. Она была небольшой, двухкомнатной, а жило там народу достаточно -- кроме дяди Саши и тети Гали еще их сын Сережка -- курчавый чертенок, похожий если не на великого предка, то на его брата Льва, и дяди Сашина мать -- Софья Николаевна Данилевская. Та была вылитый Гоголь -- такая же носатая. Она очень любила петь и часто садилась к пианино. Мы даже пели вместе, потому что сей недуг владел мной с раннего детства. Мы ходили туда в гости с бабушкой Еленой Германовной -- папиной мамой, тогда уже старой барыней, подобревшей и несколько опростившейся. Ну что ж, вот и подошли мы к началу Невского. Впереди, за трамвайными путями Александровский сад, примыкающий к захаровскому Адмиралтейству. Вон он, фрегатик золотой, открытый все балтийским ветрам. Вот бы слетать посмотреть на него вблизи! Мечта детства. И кто о нем не писал! От Пушкина и Мандельштама до вашего покорного слуги, пусть простят мне музы за такое варварское сопоставление. Но от кораблика этого и впрямь никуда не деться! Нам, рожденным в непосредственной близости от него. Вон он, мой родильный дом угадывается за Зоологическим институтом на том берегу Невы, на Васильевском острове. Туда мы еще пойдем, но пока посмотрим на верблюда, который сидит у подножья памятника Пржевальскому, кинем косой взгляд на зданье с колоннами и львами, на которых сидел обезумевший пушкинский Евгений, спасаясь от наводнения, чуть дальше -- на помпезную громаду Исаакия. "Обратите внимание -- на колоннаде скульптурные изображения ангелов в натуральную величину". Это экскурсовода молоденькая. Сама ты -- ангел в натуральную величину! Душа моя витает вдалеке, Над куполом Исаакия. Садится На плечи его ангелов. И длится Их разговор на древнем языке... Вот что интересно. Исаакия вблизи я не воспринимаю -- помпезен слишком, деталями перегружен. Но издали! -- Его же купол отовсюду виден -- и из мансарды художника Рудика Яхнина в обрамлении петербургских крыш, и со взморья, из Лахты и даже Комарова и вообще -- отовсюду. И когда в Подмосковье своем задыхаюсь от тоски по Питеру, тоже вижу золотой этот купол и кажется он таким родным до спазмов в горле. Такие вот сантименты! Ну, ладно, повернись спиной к Адмиралтейству, посмотри на юг, скажи Невскому проспекту: "До свидания!" Глава вторая (коротенькая) Дворцовая площадь. Эрмитаж Брали Зимний революционные матрозы или не брали Историки говорят, что ничего такого в помине не было. Поэт Михаил Дудин стоит с приятелем у Александрийского столпа. Пьяненький подходит: "А как пройти в Зимний" Дудин ему: "Вам в музей или брать" Я почему-то чаще всего вспоминаю 14 декабря 1825-го, бестолковость, суету, мечущегося между дворцом и Сенатской Трубецкого, в надежде, что что-то переломится и вчерашний, обсужденный у Рылеева план, начнет действовать. Но нет -- Зимний никто не берет, царь, такой же растерянный, но играющий в мужество, с маленьким Александром на руках, смотрит на пробегающих солдат, хочет понять, с кем они. И гром пушек на площади и слова Трубецкого перед обмороком: "Боже, эта кровь падет на нас". Все же князь Сергей мне симпатичнее Рылеева. Ей Богу, не дело поэтов ввязываться в такие дела. Толку от них -- чуть. Да и то сказать -- Каховского, одуревшего от несчастной любви и безденежья, подкармливал, склоняя к цареубийству, а перед виселицей -- руки не подал. Зачем это все! Восстание -- гиль, помрачение, причем обоюдное. Но в Сибири -- высокая судьба! Вот такое пространство, такая вот сцена -- посредине -- гранитная колонна с чугунным ангелом. Если встать к колонне спиной, а лицом к дворцу, то перед собой увидишь Растрелли, справа -- Кваренги, сзади -- Росси. Так я и объяснял сыну, когда мы вышли с занятий детского художественного класса в Эрмитаже. Площадь стыла под ноябрьским ветром, ветер проникал во все щели. Было 6 ноября. "Пап, а это кто -- спросил семилетний Толик, указывая на портреты, исказившие четкие кваренгиевы линии. "Политбюро" -- коротко сказал я и продолжал рассказывать о Монферране, о том, что если колонну сильно-сильно толкнуть плечом, она может и свалиться. Он не очень мне поверил, и все разглядывал портреты. Мы пошли на 45-й автобус, и когда он, полупустой и сонный, въехал на Дворцовый мост, сын мой радостно, во всю глотку заорал: "Пап, а ты чего про политбюро шепотом говорил!" Автобус смущенно захихикал. 1978 год, день Всесоюзной пионерской организации. Жаркий май. Бедные пионеры города и области, одурев от жары, периодически хлопаются в обморок. Наш реанимобиль стоит рядом, мы оттаскиваем их в машину и отпаиваем чаем. Ах, я все не о том. Площадь для меня -- на 90% -- это Эрмитаж, мой Эрмитаж, с его прохладой залов на первом этаже -- мумии, скарабеи, саркофаги, греческие и римские боги, роспись потолков, парадная лестница и слева, в нише, на первой площадке, полудетская фигурка мраморной нимфы, так непонятно волновавшая мое начинающее взрослеть изображение. А если пойти по парадной лестнице и пройти анфиладу залов, попадаешь в зал Рубенса -- мою детскую, мою "продленку". Бабушка Елена Германовна там работала смотрительницей, у нее на форменной куртке была из белого металла никелированная буковка "Э". Частенько после школы я в этом зале просиживал, она рассказывала мне легенду о "Персее и Андромеде" или о дочери, кормившей грудью своего отца, сидевшего в тюрьме, или о большой картине "Союз земли и воды", где сидели толстенные тетка с дядькой и вокруг них резвились уроды поменьше. Рубенса я не любил, мне куда больше нравился таинственный Рембранд, лицами его героев, таинственно выступавших из тьмы веков, или его роскошная "Даная". Но нет правил без исключения. И я влюбился, как в живую женщину, в портрет камеристки инфанты Изабеллы. Висит он у самого окошка, а рядом, -- бархатная банкеточка, сидя на которой, я подолгу вел со своей дамой светские разговоры, терпеливо пережидая экскурсионные группы. "Вот мы опять с тобой вдвоем"- говорил я ей, и она понимающе улыбалась мне, чуть поднимая ироничные уголки своих змеиных губ. "Да ты посмотри на нее! -- говорил мне гораздо позже мой приятель -- она же стерва!". Ну, что ж, может быть, именно поэтому. Во всяком случае, мне никогда с ней не было скучно. Ах, Эрмитаж, Эрмитаж! А вид из его окон -- то на Неву и Биржу, то из окон третьего этажа, от "французов", от моего любимого Марке, на Дворцовую и Ангела на столпе! А дворики! Как-то я в одном из них и увидел заснеженного Александра III на бегемотообразном коне. А может я путаю, и это было во дворе Русского музея Нет, кажется, всё - же в Эрмитаже. Со временем музей стал для меня вторым домом, я всегда хожу туда смотреть одну -- две картины, не больше. И особенно часто -- шесть небольших картин Альбера Марке, что висят рядышком, все написаны в одном, 1913 году, и Париж на них, и даже гамбургский порт так похожи на Питер. Та же жемчужная, неназойливая гамма! Возьми мольберт, Альбер Марке, И нарисуй мне Сену... Туманно-серый Нотр-Дам И гамбургский тот порт, Где пароходик все плывет Сквозь розовые стены, И каждый год -- счастливый год, И тихо до сих пор... Вот я и прихожу на третий этаж, в залы искусства Франции, млею от белого, сверкающего в лучах электроламп роденовского мрамора, его "Вечной весны", "Поцелуя",потом привычно здороваясь с картинами импрессионистов, на минуточку замирая у городских пейзажей Писсаро и портретов Ренуара и, нетерпеливо, предвкушая свидание, иду, бегу к своему Марке, чтобы, усевшись на банкеточку посмотреть на его Париж-Питер, на розовые от рассвета стены домов, голубую воду и черный, с алой полосой на трубе буксир, рассекающий тихие утренние воды гамбургского порта. Дует небольшой прохладный бриз, капитан буксира щурит свои голубые глаза и пыхтит своей пеньковой трубкой. Как хорошо!!! Отступление третье Он жил в старом петербургском дворе, на шестом этаже, в большой комунналке, на дверях которой расположились в живописном беспорядке штук пять звонков. Собственно говоря, это была мансарда, каких уже мало осталось в Городе. В соседней с ними квартире была мастерская какого-то художника. Художник напоминал Рубенса -- полный, с волнистой седой шевелюрой, в черном залихватском беретике, с большими натруженными руками. Наш герой, назовем его Владимиром Николаевичем, с художником раскланивался, хотя до знакомства дело не дошло, и что именно тот рисует, он не знал. Под окнами всего мансардного этажа шел широкий, метра полтора, карниз и при желании, можно было выйти туда погулять, подышать воздухом. Впрочем, такого желания у Владимира Николаевича давно не возникало. Хотя он любил в ясную погоду, особенно долгим июньским вечером подойти к своему окну и смотреть на золотящийся купол Исаакия, на жестяные, тронутые росой крыши, на жемчужные облака, проплывающие в бледно-голубом небе. Владимир Николаевич был, что называется, созерцатель, и, хоть прослужил всю свою жизнь врачом в районной поликлинике, но людей не разлюбил, и мечтать не разучился, хотя о чем были эти его мечты, Бог весть! Денег он больших за жизнь не нажил, взяток не брал, при попытке больных как-то его отблагодарить, краснел, как мальчишка. Жену свою он схоронил тому лет 10 назад, взрослый сын жил отдельно от него в другом городе. Так что, заработав пенсию, он на нее и вышел, отмахнувшись от просьбы главврача еще поработать годик-другой. Была у него одна страстишка, которой он, оставшись на старости лет предоставленным самому себе, потакал, как мог. Собирал книжки по искусству. Начинал еще тогда, когда зарплата позволяла, да и теперь иногда, хотя и очень редко, прикупал книжку-другую. Был неравнодушен к пейзажной живописи, особенно же любил французских импрессионистов. Сын знал об этом его увлечении, ворчал на то, что в 20-метровой комнате старика скоро от книг нечем будет дышать, но, в деньгах не нуждаясь, присылал порой приличные переводы из своего Сургута, зная ,конечно, на что папаша их употребит. И папаша употреблял. Он не курил, пил очень редко. Зато мог от понравившейся картины испытывать некое счастливое опьянение. Сам же не только не умел рисовать, но даже линии прямой на листке без линейки провести не мог, да и почерк у него был соответствующий -- врачебный. Как кура лапой писал, чем во время врачебной своей жизни уберегался от разных проверок -- никто писанных его рукой "скорбных листов" прочесть не мог. А ему и хорошо. Чтобы развивать дальше сюжетец, прежде чем покончим с описанием героя нашего, скажем важное. Привычка у него одна была. Раз в неделю, не реже, ходил он в Эрмитаж, благо было недалеко, да его как пенсионера и пускали бесплатно. По парадной лестнице не шел, сразу сворачивал направо, проходил по гулким и пустоватым залам Древней Греции и Рима, привычно, как со старыми знакомыми, здоровался со статуями, и почтительно, бочком проходил мимо грандиозного Юпитера. Находил лестницу, поднимался по ней, пару раз поворачивал и оказывался у цели своего еженедельного моциона -- в залах французского искусства. Первый раз он познакомился с импрессионистами после войны, когда коллекции Музея западного искусства, разделенные пополам между Цветаевским музеем и Эрмитажем, стали выставляться для широкой публики. Увидел -- и заболел. Городскими пейзажами Писсаро, ренауровским красавицами, мрамором Родена. Но больше всего он полюбил не слишком уж знаменитого художника Альбера Марке. Был тот, собственно, уже постимпрессионистом, рисовал просто, любил городской пейзаж и воду. Да что я вам рассказываю -- вы все это можете сами увидеть -- его Сену и Париж, похожий на туманный Питер, жемчужного оттенка небо. Но одна из его небольшим картин, висящих рядком на стене, противоположной окнам, выходящим на Дворцовую площадь, прямо на чугунного ангела с крестом, волновала нашего героя особенно. Называлась она "Утро. Гамбургский порт". ... Альбер спешил. Он знал, что пройдет еще минут сорок и от нужного освещения не останется и следа. Он еще вчера присмотрел местечко, с которого изумительно освещалась набережная напротив. Особенно поражал розовый цвет дома, стоящего наискось, за конторой порта. Был он сухощав, быстр на ногу. Друзья -- фовисты, особенно Дерен и Матисс, поварчивали на него за излишнюю лиричность пейзажей, но он был верен себе. Вот и сейчас, ранним майским утром он предвкушал, как это все ляжет на полотно. Поставив раскладной стульчик, он раскрыл этюдник, и весь погрузился в зрение. Утренний бриз шевелил его волосы, забирался за ворот куртки. Он рисовал крупными мазками, обобщал форму. Главное было -- динамика цвета. С проходящего буксира, заметив художника, помахал ему рукой старый Курт -- капитан, с которым он познакомился вчера в пивной. Но Марке не заметил -- он был весь в работе. И буксир поплыл по картине в виде черного пятна с алой полосой на трубе... Картина жила своей отдельной жизнью. Когда-то ее купил вместе с десятком городских пейзажей, которые все были писаны в тихом предвоенном, 1913 году, русский меценат. Так она и осталась в России, и уже много лет висела на одном и том же месте в тихом уютном эрмитажном зале на третьем этаже. Этаж был непарадный, жилой, и ничто -- ни лепка, ни роспись потолков не отвлекала взгляда от картин, висящих на стенах. Владимир Николаевич приходил сюда, садился на обитую вишневым бархатом банкетку, быстро пробегал взглядом по парижским пейзажам и надолго замирал, смотря на акваторию порта, на черный буксир, на розовые стены дома. Ему казалось, что он знает его обитателей, знаком с их жизнью, что они для него родные. Он выдумывал им имена и судьбы, скучал, если долго не видел. Как и всякий одинокий человек, он разбавлял свое одиночество привычками, которых никогда не менял, и которые сопровождались тщательно разработанным ритуалом их исполнения. Сам он, впрочем, об этом не думал, просто ему бывало неуютно и не по себе, если он пропускал по каким-то причинам это еженедельное сидение на бархатной банкетке. А между тем мог ли он предположить, насколько точно его придуманный мир соотносится с реальностью В тот самый день, когда 37-летний художник выписывал розовой краской стены дома, к парадному крыльцу подкатила коляска, доверху набитая всяким домашним скарбом, а за ней огромная телега, которую тащили две ломовый лошади. На телеге стоял на боку рояль, перевязанный веревками и какие-то предметы мебели. Грузчики стали заносить все это богатство на третий этаж, а хозяева -- молодой господин с тросточкой, дама в светло - коричневом платье, очаровательной шляпкой и зонтиком в тонких нервных руках и толстый мальчик в матроске, лет восьми, с нетерпением ожидали окончания разгрузки. Это был инженер Шмитке с семьей, переселившиеся в Гамбург из Кенигсберга. Инженер получил хорошее назначение в контору Гамбургского порта и бесплатную квартиру в придачу. В Гамбурге у него жили две тетки и целая куча более отдаленной родни. Герр Шмитке был человеком веселым, компанейским, прекрасно играл на виолончели. Переселение в шумный Гамбург из провинциального Кенигсберга радовали его и его молодую жену-польку, которую звали Еленой. Сынишка Курт -- голубоглазый, кудрявый мальчик, смотрел на проплывающий буксир, на грязноватую воду порта. Ему было грустновато -- ведь там, в далекой Восточной Пруссии, он оставил двух своих закадычных друзей. К тому же он побаивался встречи с новыми школьными друзьями. Но, несмотря на все это, общее возбуждение охватило и его. Он пытался помогать рабочим, они сердито кричали, чтобы мальчишка не путался под ногами. Наконец, все было кончено, вещи встали на свое место. Семья начала жить своей жизнью. Первая мировая война прошла для нее благополучно -- старшего Шмитке на фронт не взяли. К приходу фашистов к власти жена его скончалась от рака, сын окончил в Берлине медицинский факультет и приехал жить к отцу, в Гамбург, в ту же самую квартиру. В 1941 его призвали в армию, и воевал он на том же фронте, где и наш Владимир Николаевич. Был он полковым хирургом и лечил своих раненых, как Владимир Николаевич -- своих. Курт остался жив и даже не был ранен, но война вошла в него чем-то серым, холодным, иссушающим. Начались длительные приступы депрессии. В 1947 он похоронил отца и остался один в своей огромной квартире с окнами, выходящими на акваторию порта. Он старел, мрачнел. Заниматься медициной ему было в тягость, и поскольку деньги у него были, Курт ушел со службы, подолгу сидел за письменным своим столом и все рассматривал, рассматривал фронтовые фотографии, будто желая найти какой-то ответ и все не находил его. Дом вела фрау Гюнтер, тихая вдова, ходившая по квартире, как тень. Она занималась уборкой, готовила ему скромную еду и уходила на ночь. Курт набивал трубку, доставал со стеллажа какой-нибудь художественный альбом, садился в кресло-качалку, раскуривал трубку и погружался в мир своих невеселых грез. Несколько лет назад он поехал, от нечего делать, туристом в Ленинград и там, в Эрмитаже, случайно увидел в небольшом зале, больше похожем на комнату, картину неизвестного ему художника, на которой изображен был его дом, кусок порта. Подошел, посмотрел поближе, усмехнулся тому, что сейчас вода в Эльбе чище, чем в начале века. В углу у окошка сидел какой-то человек его возраста и как-то напряженно смотрел на картину. Человек этот досадливо поморщился, когда толпа туристов, галдя ввалилась в зал. Курт почувствовал это и быстренько увлек всех дальше. Ему показалось, что они с незнакомцем поняли друг друга. Едва заметная улыбка тронула лица обоих. Сегодня день был пасмурный, в феврале такие не редкость. Ветер дул с Северного моря, со стороны Куксхафена, гнал низкие облака, которые каждые полчаса плевались мерзким моросящим дождем. Знобило. Курт отложил альбом, положил на каминную полку трубку и наклонился, чтобы разжечь камин. Острая боль пронзила его насквозь. Последнее, что он увидел, была белая бескрайняя заснеженная равнина, похожая на ту, под Волховом, где он замерзал со своим полком в далеком 42-м. * * * Владимир Николаевич, тяжело переставляя ноги, поднимался на свою мансарду. Лифт не работал уже три недели, и он почти не выходил из дома. Но сегодня его так потянуло посмотреть на картину, что он утром, приняв предусмотрительно сустак, выполз на улицу. Погода была мерзкая, из туч валил снег пополам с дождем. Иногда снеговые заряды были так сильны, что правый берег Невы вообще исчезал из глаз. Он поднялся по ступеням главного входа, взял в кассе бесплатный билет, спустился в подвал, отдал свое промокшее тяжелое драповое пальто пожилому гардеробщику, аккуратно положил во внутренний карман пиджака номерок и пошагал привычным маршрутом. На контроле его не остановили -- контролерши давно выучили странного старика наизусть. Он повернул направо, прошел Египет, Грецию и Рим и, с трудом одолев знакомую лестницу, не остановившись даже у сияющего Родена, привычно плюхнулся на знакомую банкетку. Удивительно, но чем больше он смотрел на знакомый до последнего мазка пейзаж, тем больше его охватывала тревога и какая-то непонятная грусть. Ни обычного умиротворения, ни тихой радости, ничего. Посидев этак с полчаса, он поднялся и медленно пошел к выходу. И вот сейчас, с трудом передвигая ноги, полз на свой шестой этаж. Еще шажок, еще. Скорая так и подобрала его в полуметре от двери. Он сидел на ступенях, с зажатыми в холодеющей руке ключами. Глаза его были закрыты, а на лице застыла улыбка -- спокойная и умиротворенная. Глава третья (тоже коротенькая). Дворцовый мост. Ну что вы так расстроились, мой читатель Разве в смерти есть что-нибудь неожиданное Не вспомните ли, кто из поэтов сказал -- "легкой жизни я просил у бога, легкой смерти надо бы просить" Вот и я не помню, но дело не в том. Смерть моих героев легкая, и кто знает, может быть, там они встретятся и, наконец, наговорятся. А картины и впрямь живут своей жизнью, вспомните хотя бы мою "Камеристку инфанты Изабеллы". Дорого бы я дал, чтобы когда-нибудь просто поговорить с ней! Впрочем, закроем тему. Через Дворцовый мост (так же, как и через Николаевский и Троицкий) настоятельно рекомендую идти пешком. Укутайтесь поплотнее (продувает!) и вперед, ежеминутно останавливаясь и всматриваясь, ибо картина все время меняется. Вот вы еще в плену левого берега -- полукарэ Адмиралтейства, заставленное доходными домами, золотой фрегат, заиндевелые львы у самой воды. Впереди -- горб моста, из-за которого угадывается Кунсткамера. Дальше влево -- за Университетом, дворцом Меньшикова, Академией Художеств -- корабли, корабли и краны, краны. Но об этом -- потом, в следующей главе. Идем вперед -- вырастают Ростральные колонны, все яснее -- Биржа, а правее, через воду, рядом с Петроградской -- ангел Петропавловки и сама приземистая мрачная крепость. И об этом -- потом. А о чем же здесь О мостах, о чем же еще. О том, как они ощетиниваются разводными пролетами раза два за сутки -- в час ночи и в четыре. И о молчаливых караванах судов, которые, сияя красными и зелеными габаритными огнями, идут сначала вверх по течению, к Ладоге, а потом вниз -- к морю. И лето, и белая ночь -- время миражей, надежд и горьких сожалений по несбывшимся желаниям, время томления и молодости. И каждый мост -- и самый западный -- Николаевский, который звался раньше мостом лейтенанта Шмидта и самый восточный -- новый, не очень интересный мост Александра Невского -- прекрасные смотровые площадки. А еще мосты через Невки, через Малую Неву, каналы и речушки. Если вы никогда этого еще не видели, я вам просто завидую! Честное слово, приезжать в Питер зимой -- города не увидеть. Итак, сойдем, сбежим вприпрыжку с Дворцового моста на стрелку Васькиного острова. Лучше всех сказал Иосиф Бродский: / Ни страны, ни погоста / не хочу выбирать, / На Васильевский остров / я приду умирать... / Вот вам и начало главы четвертой, и тут уж без стихов собственных просто не обойтись. Глава четвертая (подлиннее). Васильевский остров. Вы готовы, мой читатель, ступить на этот большой корабль, плывущий по невским волнам на запад, туда, где садится в дымку большое летнее солнце На его раскаленную асфальтовую палубу, отшлифованную ногами многочисленных его жителей-матросов Я бы мог назвать его своей родиной -- ведь именно здесь, в двух шагах от Стрелки я и появился на свет, -- если бы не было моей единственной Петроградской. Но и здесь оставлена половина жизни и не худшая половина. Я обещал стихи. Ну, вот вам они: Пакгаузы. Кунксткамера. Ростральные колонны. Васильевского острова сквозная благодать. И корюшкою пахнет весною напоенный Тугой балтийский ветер, влекущий воды вспять. Такая вот заставка к главе нетолстой книги, Которую и надо бы, да трудно отложить... Меня не занимает в ней развитие интриги -- Мне лишь с ее героями подольше бы прожить... Увы, мне! Своенравны любимые герои -- Их мир потусторонний не терпит пустоты, Лишь на мгновенье вздрогнут над черною рекою Фиванских долгожителей надменные черты... И острый штык лопаты вопьется в плоть суглинка, И северное солнце застынет на кусте... И на четвертой линии, наискосок от рынка, Осиротевший эркер заплачет в темноте. Но ветер оголтелый перелистнет страницу Рванет по лужам рябью, и небо распахнет! И вымытые стекла отставленной столицы Вдруг полыхнут пожаром, ударив сердце в лет... Ты, боль моя! Ты все-таки мудра и благосклонна -- Отпустишь и на этот раз, чтоб вспомнил я опять Пакгаузы, кунсткамеру, ростральные колонны, Васильевского острова сквозную благодать. Вот, собственно и все -- в этом стихотворении столько всего зашифровано, столько разных судеб! Попробуем расшифровать -- не стихи -- куски этой самой жизни. Господи, неужели же это сохранилось только в моей памяти и нигде, ни в какой точки Вселенной нет ни Шурки, ни его матери -- красавицы тети Маши, ни молодой моей мамы -- студентки, ни большого, доброго и рассеянного и такого родного отца Никого-никого И только ветер балтийский так же продувает насквозь. Он даже способен проникать внутрь зданий -- вот и колышется во внутреннем круглом дворе Академии Художеств под ветром высокая, почти в рост человека трава-ковыль. Откуда она здесь, в этих каменных стенах Отступление четвертое. Комната заканчивалась эркером. Прозрачные окна выходили на 4-ю линию, тихую и уютную. Если открыть окно и высунуться по пояс, то левее можно было увидеть и раскидистые деревья Большого проспекта и даже кусочек желтого Андреевского рынка. А за Большим -- темнелась вычурная громада аптеки Пеля. Впрочем, мальчику смотреть туда было неинтересно -- он-то эти места знал наизусть. Он был занят делом -- мастерил модель трехпалубного фрегата. Фрегат был большой, с кучей мелких-премелких деталей. Это была не игрушка -- модель. Такие модели он видел в Военно-Морском музее на Стрелке. В музее мама показала ему стенд, где с фотографии глядело на него умное и слегка ироничное лицо деда -- капитана 1 ранга царского флота. Дед не принял от Керенского звания адмирала и закончил свою жизнь в Гельсингфорсе, где служил уже у большевиков военно-морским атташе. Умер он внезапно, прямо в своем кабинете. Ходили слухи, что его отравили белофинны. Кто уж там его отравил, белофинны или наши -- никто уже не узнает, но дед был героем, одним из руководителей знаменитого ледового перехода кораблей балтийского флота из Гельсингфорса в Кронштадт, а потому удостоился от властей небольшой посмертной славы. Впрочем, славы этой не хватило ни на что больше, и жил теперь мальчик с теткой, матерью и их старой домработницей в двух комнатах когда-то принадлежавшей им огромной квартиры, на дверях которой теперь висело звонков пятнадцать. Впрочем, мальчик об этом не задумывался вовсе, он был советским школьником, и когда они вернулись после эвакуации в холодный и полутемный Питер, коммуналки были явлением более чем обычным. В комнате, большой и в этот час полностью освещенной солнцем, было уйма интересного. И большой портрет деда на стене, в парадной морской форме с орденами, и виды Неаполя, где когда-то Маша и Наташа жили девочками, и всякие безделушки. Впрочем, мальчик на них внимания не обращал -- он строил свой парусник. Тогда он не сомневался, что, как и дед, станет моряком. По вечерам он со своим закадычным другом, который приезжал к нему со своего Крестовского острова, почти что каждый день ходил гулять по набережной, к мосту лейтенанта Шмидта. Там всегда стояло много кораблей, даже старый железный барк "Крузенштерн" и было так интересно! Напротив военно-морского училища Фрунзе, почти у самой гранитной стенки, стоял другой Крузенштерн -- памятник. Изящная фигурка как бы напоминала, что главное в морском деле -- сила духа, а остальное -- приложится. И такая острая отбрасывалась от него тень! Мальчик точно знал, что придет пора, и он наденет на себя бескозырку и черный бушлат с блестящими пуговицами, а по воскресеньям, когда ему дадут увольнительную, его левый бок будет слегка оттягивать ножны тяжелого палаша. Но мечты сбываются нечасто. Фрегат он свой так до конца и не достроил, и тот печально пылился в глубине эркера; в военно-морское училище его не взяли из-за ухудшегося зрения. Мальчик поступил в Горный институт, чей фасад виднелся чуть дальше по набережной -- тяжелый классический фронтон с двумя статуями перед ним. Поступил, конечно, на геологоразведочный факультет. Его красивую, гордую, кудрявую голову увенчала щегольская фуражка с маленькими молоточками, а на плечах его студенческой форменной тужурки красовались золотые погончиками с вязью -- "ЛГИ" -- Ленинградский горный институт. Забавно, что студенты геофака Университета носили такие же золотые погончики, но с буквами "ЛГУ". И совсем уже не забавно, что мальчик, а теперь юноша, как раз лгать-то совсем не умел. Он носил глубоко внутри дворянскую гордость, верность самому себе, чувство собственного достоинства. И, конечно - же, был однолюбом, что и сыграло с ним в свое время злую шутку. И когда он это понял, жизнь ушла из него, такого молодого и прекрасного. А его мечту о белых парусах удалось осуществить его младшему другу, тому самому, с кем он часами мог ходить по набережным Невы и по всему их большому и любимому городу. Вернее, ничего он не "осуществлял" - просто само получилось - и все. Мечты они такие - своенравные и несправедливые. Глава четвертая (продолжение). Стрелка Каменного острова смотрит на запад, стрелка Васильевского обращена на восток, туда, где бушуют волны Ладоги. Ростральные колонны, чьи погасшие светильники бесполезно, для одной только красоты, зажигаются лишь по праздникам, когда-то предупреждали спускавшиеся по Неве к Маркизовой луже корабли: "Осторожно, впереди какое - никакое, а все же море, с ним шутки плохи!" В тревожные октябрьские вечера, когда ветер рвет жесть с высоких крыш, раскачивает звенящие шпили и гонит мусор по асфальту, когда Нева темнеет, вздувается, подступает к горлу, - плохо верится, что там, на западе, не грозное бескрайнее море, а обмелевший, да еще перегороженный дамбой залив. Тогда к Стрелке не подойти -- ее диабаз скрывается под воду, причальные чугунные кольца глухо бьют о гранит, а Ангел с Петропавловки, работающий флюгером, грозит нам всем перстом. Ветер уплотняется, забивается за воротник, лезет в ноздри, не дает открыть рта. А если ты встречаешь его, этот ветер, на Большом проспекте, где-то ближе к Гавани, то кажется, он так бы и унес тебя назад и прижал спиной к стене домов Съездовской линии.... Вот, какой он страшный! Но, когда теплым июньским вечером, в пору самого расцвета белых ночей, выгонит тебя из дома неведомая сила и поведет по асфальтовым рекам Васильевского острова, увидишь ты другую Неву -- тихую, робкую, почти застенчивую, гладкую, как масло. И шпиль Петропавловки глядится в воду задумчиво, тихо, а ангел плывет над всем этим великолепием умиротворенный, благостный. Тогда и в твоем сердце разольется это умиротворение и порадуешься ты, что когда-то родился на этот свет. И как раз в этом месте это и произошло, ну, может, сотню шагов от Стрелки в глубь острова отойдя. Туда, где бежевой каракатицей разлегся между Томоновской Биржей и зданием 12-ти коллегий Институт акушерства и гинекологии им Отта. Таких "испорченных" площадей в Питере две -- когда-то и Адмиралтейство выходило к Неве своим северным фасадом и двумя каналами. Каналы засыпали, южный фас каре застроили доходными домами. А здесь, на стрелке -- полукружья пакгаузов, как цепи браслета, бриллиант Биржи посредине. И все это смотрело бы на изящные трезиниевские кружева здания 12-ти петровских Коллегий. Но, увы, -- смотрим на клиники и трубу кочегарки. Но мне-то чего роптать: если бы не этот, в двух шагах от Универа расположенный роддом, родиться мне где-нибудь в трамвае, идущем на Петроградскую сторону. Есть у меня на Васильевском острове и свои потаенные места. Одно из них -- набережная адмирала Макарова, смотрящая на унылые здания ГИПХа и на Тучков буян. Вот если там, рядышком с заколоченной громадой церкви Св. Екатерины, свернуть вглубь и добраться до Тучкова переулка, попадешь прямиком в начало ХIХ века. Даже мостовые булыжные, и редкая травка между булыганами. И дома в три этажа, и балкончики разные. И ти-ши-на! Не нарушаемая ничем. Если же дворами проникнуть на шумную, отрамваенную Съездовскую линию, то там тоже можно найти забавную хоронушку -- дворик квадратный, посредине -- следы от фонтана, а над ним, на стене, на уровне второго этажа -- прелестная керамическая девушка. Недавно зашел в заветный дворик -- и уже следов нет. Да и кому она нужна, красота эта! А еще на этой линии, но ближе к Неве, стоит трехэтажный дом с толстенными стенами, где жил Крылов. А знаете, кто его "дедушкой" обозвал Как же -- князь Петр Андреич Вяземский. До него никто как-то не догадывался. И смотри-ка -- прилипло. Следующим "дедушкой" у нас был, пожалуй, Ленин. Вот чего делает охочий к легендам и мифам народ! Поистаскавшегося, поизносившегося 53-х летнего мужика обозвали дедушкой, и вроде не так уж и страшно. Вот Иосиф Виссарионович, хоть и прожил до 73-х, а дослужился только до "отца всех народов". В дедушки не вышел, к детям на елку не ходил, правда, пионерок на руки брал. Но и только. И как-то так получилась, что всю вину на него и переложили. А добренький дедушка вроде как бы и не при чем. Как будто это не он все придумал, и преемнику своему в руки и в голову не вложил. Вот что значит, вовремя прозвище нужное получить! Назвали императора Николая II кровавым -- и к ногтю его вместе с женой и детьми. А как же иначе -- кровавый ведь. Был я в Свердловске, спускался по ступеням ипатьевского дома в страшный подвал. Там тогда, помнится, какое-то подразделение управления культуры обитало. Что тут скажешь! А впрочем, куда это меня занесло, в какие такие дали невозможные Все хорошо, все спокойно -- я на Васильевском острове, так много в моей жизни значившем. Вот Средний проспект. Трамваи по нему ползут, кирха протестантская стоит вначале. В доперестроечное время был там заводик, бритвенный лезвия выпускающий. Хреновые лезвия, надо сказать. Одним из изделий этого заводика брила мой бедный живот пьяная санитарка в холоднющей, с выбитым окном ванной в суровый январский вечер 1980 года. Аппендикс я тогда себе вырастил гангренозный. Вот она и старалась. А на углу пятой линии и Среднего -- баня, куда меня, трехлетнего задохлика, взяла с собой в марте 1942 года мама. "Бабушка! -- рассказывал я потом -- там были такие страшние голии дамы!" Уж представляю себе -- женщинам, пережившим первую, самую страшную блокадную зиму, было не до красоты. Второй раз я эту же баню попал уже взрослым 35-тилетним мужиком. Было это тоже ранней весной. Какая-то бабуля "кризанула" в парилке. Мы с фельдшером, здоровым парнем, взяв с собой все необходимое, вытащили бабульку из парилки, и, обливаясь потом в своих скоропомощных шинелях, дотащили ее на носилках в раздевалку. Там мы сразу же были атакованы целой стаей голых и полуголых старух, каждая из которых непременно желала измерить себе давление. Мы, вяло отбиваясь от них, оказали нашей пациентке помощь, одели ее. Уже в машине я спросил: "Зачем же вы, любезная, в 80 лет ходите в парилку Или у вас дома ванной нет" "Как же не быть -- отвечала она -- да только мне в нее, милок, не залезть!" Вот и пойми этих старух! Фельдшер мой долго потом плевался. Он был еще слишком молодым. Помню на том же Васильевском, только на 14 линии, рядом с Малым, попали мы по ошибке диспетчера к старушке. Она полусидела на кровати, ее худенькое тело сотрясалось в астматическом удушье. В комнате было полутемно и душновато, стены увешены были фотографиями, большими и маленькими. Над головой бабули висел большой женский портрет в деревянной резной раме. С портрета смотрело на меня ясное лицо большеглазой красавицы, нежной и загадочной, в каком-то удивительно красивом наряде. Работая с бабушкой, тихонько вводя ей в вену эуфиллин, я краем глаза поглядывал на этот портрет -- от него было просто невозможно отвести глаз... Эуфиллин подействовал, старушка наконец-то вздохнула полной грудью и, уловив мой взгляд, тихонько прошептала мне: "Это я, доктор..." Думаем ли мы о смерти Когда начинают неотступно преследовать эти мысли Видимо все же, в молодости больше, чем в старости. Наверное, не совсем так -- они часто посещают ребенка, редко молодого. А потом надо не думать, а быть к ней всегда готовым. Говорят, когда человеку становиться совсем худо, он начинает жизни бояться больше, чем смерти. Не дай Бог дожить до такого, не дай Бог. Томясь неутолимым голодом Я снова полечу над Городом, Среди контактных проводов. На Среднем, угол 5-й линии, Взметнусь я в небо искрой синею, Взметнусь я в небо искрой синею -- И был таков. А вот если мимо той самой пресловутой бани пойти по 5-й линии к Неве, а потом, дойдя до Большого проспекта, повернуть направо, дойти до 9-й линии, а потом уже придти к набережной, то, как раз на этом месте, чуть впереди бронзового изящного Крузенштерна и будет (увы, увы -- не будет -- была) летняя стоянка нашего "Сириуса" -- славной баркентины Макаровского училища. Знаете ли вы, что такое баркентина, неискушенный мой читатель Это -- парусное трехмачтовое судно с прямым вооружением на фок-мачте, и косым -- на гроте и бизани. Вооружение -- это не пушки-мушки всякие: так называют паруса! Фок-мачта -- первая, за ней -- грот, а за ней -- бизань. Мачты -- метров тридцать в высоту, а сам "Сириус" -- метров 60, наверное. Вот водоизмещение точно помню -- 600 тонн. Небольшое, в общем-то, суденышко. Команды -- двадцать человек, включая доктора, вашего покорного слугу, да 40 курсантов-первокурсников мореходки. То высшей, то средней -- по очереди. Если все это вспоминать, то из меня будет исторгаться одно большое "О"... О, белоснежные паруса... О, запах канатов... О, солнце, выпрыгивающее утром из волн ... О... т.д. и т.п. И ни одна гласная здесь не будет преувеличением. Скорее, наоборот -- словами тут мало чего скажешь. Паруса, наполненные светом, Запах корабельного каната, Режет волны наша юность где-то Тенью быстрокрылого фрегата. Ну, фрегат-то тут конечно и для красоты, и потому что автору баркентину было в размерчик не засунуть -- молод был автор, неопытен. Он даже не подозревал в тот майский вечер, что писать ему стишата не дольше месяца -- уже близился тот незабываемый день, когда пребывающий на борту в качестве пассажира поэт Виктор Соснора даст ему в руки синенький томик неизвестной тогда бывшему советскому школьнику поэтессы Марины Цветаевой. И наш поэт начнет читать "Поэму Горы" и надолго, на несколько лет перестанет марать бумагу. Это была еще та прививочка! Жаль, прошел иммунитет. Что - ж, надо бы повспоминать о жизни на "Сириусе". Например, о том, как в День Военно-морского флота вывесили мы флаги расцвечивания. На борту кроме меня и молоденьких салажат из средней мореходки никого не было, и повесили мы их очень здорово, но почему-то вверх ногами. Боцман потом долго ругался. Или о том, как курсант Хазанов (не путать со знаменитым артистом) ходил в гальюн в противогазе -- он не переносил запах дезодоранта. Или о том, как, задержавшись в Риге, мы все порасслабились и когда капитан решил выйти в море, все наши штурмана не вязали лыка, а Сережка, один из них, подобрал где-то хромого скворца, такого же взъерошенного, как он сам, и сидя с птичкой в кают-компании, пьяным голосом вопрошал "Что за псица, па-чему не знаю!" Так он развлекался до тех пор, пока наш интеллигентный и всегда сдержанный капитан вышел из себя и прошипел мне, по счастью, трезвому: "Док, если через полчаса они не будут стоять каждый у своей мачты, я спишу тебя на берег". Дело заключалось в том, что капитанского мостика на баркентине не было, и при швартовке надо было следить всем, чтобы наша деревяшка ни обо что не трахнулась. И что вы думаете -- через полчаса все были на месте -- нашатырь и сода у меня всегда были под рукой. А незабвенные фельдшера из портовой санитарной службы, у которых подписывался акт, разрешающий выход в рейс! Не фельдшера -- песня! В Питере был дядя Вася. Акт писал я сам, накрывал его стаканом со спиртом. Дядя Вася спускался ко мне в каюту, стакан выливал во фляжку, подмахивал закорючкой акт. Потом я вел дядю Васю в кают-компанию, ему подавался флотский обед и еще один стакан спирта. Этот он выпивал. Как-то он расхвастался мне, что раньше мог отправить в день таким образом 5-6 судов. а теперь -- не больше 2-х. А в Риге фельдшерицу Риточку надо было обязательно сводить в ресторан. Европа-с! И любил же я маленькую свою каюту! Она располагалась посредине корабля, поэтому иллюминаторов у нее не было, а был кап -- окошко в потолке. Обычно я его не закрывал, и однажды курсантики, драя палубу, закатили туда по избытку первокурсного усердия пару ведер невской воды. А на столе у меня лежали все их медицинские книжки!! Страшно вспомнить! Над койкой у меня висел большущий ящик с медикаментами -- все там было -- мази в банках, растворы всякий, бинты, таблетки, да мало ли чего. Помню, вышли мы в первый рейс, за Кронштадтом поставили паруса. Ветерок был небольшой, волны почти не было. Я лег спать и в середине ночи проснулся от грохота -- дверцы шкафа раскрылись, и все банки рухнули на бедного доктора. Особенно было приятно ощутить на физиономии мазь Вишневского!!! Шанель 5, да и только!.. После этого я научился найтовить все как полагается... А в каюте особенно было хорошо по ночам. Переборки скрипят, раскачивает тебя и слева направо и спереди назад, слышно, как форштевень рассекает воду, как поднимается корпус на гребень и проваливается вниз. Умостишься в койке, подоткнешь одеяло со всех сторон, головой уткнешься в одну переборку, пятками -- в другую. И -- спать! Из открытого капа дует свежий ветерок. Красота!! Я потом дома долго не мог найти себе место -- все по ночам на пол сползал от духоты. Парусник -- красивая, умная штука, особенно деревянный. Он просто живой! С ним хочется разговаривать, честное слово! Ребятишки из мореходки это сразу просекали. Как еще проверить, может ли человек стать моряком Не на современном же лайнере, напичканном электроникой Нет, вот покарабкается по вантам, потянет за канаты, почувствует себя почти - что наедине со стихией -- и все поймет про себя. Помню, был у нас один казах. Как шторм начнется, прилипнет к мачте спиной, глазки свои узенькие закроет и молится от страха. Так ведь и списали парня на арктический факультет. На архипелаг Абрука -- небольшую кучку островков в середине Рижского залива -- мы пришли поздно вечером, встали на якорь и легли спать. Капитан вел себя как-то загадочно, старпом Костя тоже помалкивал. Когда я утром перед подъемом флага выскочил на палубу, мне пришлось протирать свои заспанные очи -- на меня со всех сторон смотрели деревянные мачты. Оказывается, пока мы спали, сюда подошли все учебные парусники Балтики. Кроме нашей баркентины рядышком встали на якорь шхуны "Вега", "Капелла" и "Кодор". Днем играли в футбол, вечером жгли костры и пели песни, а на следующее утро -- поставили паруса, и началась гонка! Сейчас уже не помню, кто в ней победил, но упоение -- помню до сих пор. А так же помню и то, что неугомонный наш Мастер (еще одно капитанское прозвище) устроил днем шлюпочное учение, и шлюпка, которой управлял я, наткнулась у берега на колхозные сети. Курсанты без труда убедили меня, что сети браконьерские. Мы успели их ополовинить и центнера три свежайшей камбалы поднять на борт. И тут-то показался колхозный катерок, прямиком направившийся к нашей находке. Вот бы они на полчаса раньше пришли! А рыба оказалась вкуснющая! М-м-м!! Вот это было чревоугодие!!! Но уж если говорить о свежей, только что выловленной рыбе, то треска, на косяк которой мы напали у Хобарс-банки (у острова Готланд) и которую ловили на все, включая консервные банки и гвозди, была не хуже. Я уплетал ее за обе щеки и вспоминал, как мечтал на далеком Сахалине о какой-нибудь нормальной рыбине с белым мясом (забавно -- о рыбе с мясом!) -- на горбушу смотреть было уже невмоготу. И вот думаю я: а чего это я так подробно все вспоминаю Конец то всему этому был печальным. Печаль эта накапливалась не сразу, этапами. И вот первый этап -- залив Хара - Лахт и эстонское местечко Локса. О, вначале было вполне романтично -- замечательная полуфинка-полуэстонка Тюйне, ее комнатка в мансарде дома, кастрюля крепчайшего кофе и тихое танго в полумраке. Тюйне была молодой вдовой, познакомились мы где-то на периферии местной танцплощадки. Она сама увела меня оттуда, как-то отъединила от других и увела. И почему-то на кладбище. Мы сели на какую-то скамеечку, посидели и пошли к ней домой. Я уже потом, от ее подружки узнал, что водила она меня на могилу к мужу. Прощение что ли просила Потом был вечер, кофе, наш медленный танец и ночь, которая кончилась только на рассвете и оставила в теле ощущение необычайной легкости. Продолжения не последовало, я тогда был молодым и глупым и обиделся. И только много позже пришло чувство благодарности к этой худенькой девочке, щедро поделившейся со мной одиночеством, тоской и нежностью. Но печаль то была не в этом, совсем нет. А таилась она на борту стоящего в мокром доке "Сириуса" и называлась швертботом "Юркий". Два их было, этих шверботиков. Знаете, что это такое Это маленькая парусная лодочка для обучения молодых. Она еще иначе называется "кадетом". Шверт (киль) у нее выдвижной и когда под попутным ветром мчится "кадет" на песчаную отмель, киль вдвигается внутрь и лодчонка как большая плоская рыба, замирает на морском песке в двух-трех метрах от кромки прибоя. Мы очень любили эти игры. Отойдешь подальше, наберешь скорость -- и вперед, к берегу! Был у швертбота на мачте большой парус-грот, который поднимался с помощью шкота -- скользил по салазкам и взмывался вверх. Был еще впереди маленький косой парус. Вот и все. Весел обычно с собой не брали -- зачем лишний груз И вот в один майский день мы с Карлом, курсантом высшей мореходки, высоким красивым парнем, пловцом первого разряда и яхтсменом решили покататься. Пограничники выпустили нас, лениво прокричав с вышки, чтобы к 8 вечера мы вернулись. Формально старшим на суденышке был я, судовой врач, но конечно, Карл выполнял всю главную работу. И вот мы начали наши игры. Ветер был довольно сильный, дул к берегу, мы, лавируя, отходили вглубь бухты и стрелой мчались назад. Ох, как свистел в снастях, как бурлила вода за швертботом ветер, как пела душа! Так продолжалось довольно долго. Наконец мы решили возвращаться, к тому же ветер переменился, стал дуть от берега и потихоньку крепчать. И тут-то произошло это. Короче, мы потеряли наш главный парус грот, а на одном маленьком стакселе при встречном ветре к берегу не подойдешь. Случилось это в полукабельтове от "Сириуса", с борта которого нам ехидно махали ручкой курсанты и третий штурман Толя -- большой толстый и очень добродушный парень. Но он-то был опытный моряк, и, поиздевавшись несколько минут, понял, что дело плохо. Можно было Карлу, отличному пловцу прыгнуть в воду и вплавь отбуксировать суденышко, хотя вода была холодная -- все-таки сентябрь. И он то ли испугался холода, то ли не понял серьезности происходящего, но в воду лезть не захотел. Нас начало потихоньку относить в море. Толя побежал к пограничникам, но они отказались в отсутствии начальника заставы дать разрешение на спуск шлюпки на воду, говоря, что через полчаса тот приедет из города, и они пошлют за нами катер. Можно долго и нудно рассказывать о том, что начальник не приехал, что команда катера гуляла в полном составе на свадьбе и была никакая, что сломались прожектора ближнего действия и т.д. и т. п. Все это было очень трогательно, но нас все относило, относило и отнесло. Спустилась темная сентябрьская ночь, ветер все усиливался, начался шторм. Мы срубили мачту и стали думать, что делать. Карл как-то совсем сник, у него ветром унесло мичманку, он скулил, как щенок и, свернувшись калачиком, лег на самое дно нашего славного крейсера. Я же был почему-то спокоен, помирать мне не хотелось, я снял переднюю банку и греб, греб, греб, греб. Продолжалось это часов пять. Спасательная шлюпка поймала нас у дальнего мыса, на выходе их бухты. Если бы даже они нас и не поймали, мы все же выкинулись бы на берег. Но это я понял только потом. Интересно, что наши спасатели, увидев плавающую на волне мичманку Карла, подумали, что нам каюк, но продолжали искать. И вот из тьмы и дождя мы увидели родную шлюпку, а тут и прожектора зажглись и начали шарить по небу, и катер, наконец, завелся, из-за рева ветра мы услышали долгожданный шум мотора. Но спасли нас все же наши ребята, возглавляемые тем же неутомимым штурманом Толей. Они подошли вплотную к нашему "кадету", кинули мне конец, я поймал его, подтянулся, переправил на шлюпку Карла -- и вдруг меня прошиб такой ужас, что я почти потерял самообладание. Мне показалось, что толстый канат оборвется, и меня уже никогда не спасут. Я обмотал его вокруг себя побольше и начал молиться неизвестно кому и совершенно непонятными словами. Хорошо, что через 10 минут мы ткнулись в отмель. И здесь произошло самое смешное -- когда мы, обессиленные, вылезали из воды, и шли, шатаясь по колено в воде, на нас из-за кустов выскочили пограничники с огромной овчаркой. Они все проспали, как мы выяснили потом. Вместо того, чтобы испугаться, они начали истерично ржать -- уж слишком непохожи мы были на нарушителей границы. Уже на корабле дали нам по стакану спирта -- и в глазах закружились, закачались волны. Утром я узнал от рассвирепевшего капитана, что наш милый начальник практики -- редкостная сволочь и перестраховщик, послал в Макаровское училище, что мы погибли, а капитан не принял мер. К счастью, эту телеграмму не показали моей матери, которая там работала бухгалтером курсантского профкома, а через два часа капитан прислал вторую, успокоившую всех телеграмму. Вот как-то после этого случая понял я, что как ни хорошо на море, а пора возвращаться к специальности, и как только наша баркентина пристала к родному причалу напротив Горного института, я сошел на берег Васильевского острова, дошел до ближайшей поликлиники и снова превратился в детского врача. А поликлиника, кстати, стояла на 4 линии, рядом с Шуркиным домом и снова я, выбегая на участок, видел знакомый эркер и вспоминал друга. Вторая же печаль проявилась гораздо позже, когда, в точности, по словам аделунговой песни "в нашей шхуне сделали кабак". "Сириус", наша быстроходная баркентина, стала кабаком "Кронверк" и там плясали девочки... Так и стоял этот кабак рядом с Петропавловкой, покуда не сгнил. На Васильевском острове всегда ветрено. Я же был еще молодым, достаточно тощим и бегал по своему участку -- по 7-й линии от Среднего до Невы и ветер подгонял меня, забирался за воротник, холодил тело. Я казался себе взрослым и опытным. За плечами остался институт и Сахалин, серые воды Балтики, тугие паруса баркентины, любовь, дружба, смерть. Страна проскочила 60-е, я их почти не заметил, живя сначала на далеком острове, а потом на маленьком плавающем островке. Где-то пели первые барды, звенели в переполненных залах гитары, и уже Женя Клячкин написал свое знаменитое 6 / Я прощаюсь со страной, где / прожил жизнь, не разберу чью. / Уже мои сверстники зачитывались ранним Бродским: "мимо ристалищ, капищ...". У меня же только-только стал прорезываться голос, да не голос еще -- так, голосок. "Паруса, наполненные светом, запах корабельного каната..." Плыви же, мой остров, плыви, могучий корабль. По моей жизни, по моей судьбе, вдоль любви и поперек смерти. А нам пора дальше бродить по Питеру. Хотя, конечно, столько еще осталось не рассказанного. Но мы ведь сюда еще вернемся, если можно вообще куда-нибудь вернуться... Томясь неутолимым голодом, Я снова полечу над городом, Вблизи контактных проводов. На Среднем, угол 5-й линии Взметнусь я в небо искрой синею -- И был таков! И ничего здесь не поделаешь, Спасибо хоть, что ночью белою, А не в февральскую метель... Спасибо, что лечу над островом, В последний раз любуясь Рострами, Что подо мной -- асфальта простыни, А не казенная постель. Благодарю святое воинство За сохраненное достоинство, За то, что лыко не в строку... За свежий ветер для парения, За строчку для стихотворения, За это странное свечение В моем слабеющем мозгу. На Петроградскую можно, конечно, попасть и отсюда, с Васильевского, пройдя по Съездовской до Тучкова моста, поглядев налево -- на стрелку, направо -- на белоснежные прогулочные суда у пристани, и вперед, через реку -- на огромные мачты-светильники стадиона Ленина и на Тучков буян, где когда-то было речное училище, в котором учился Мишка Карпов, сын моей первой учительницы пения Валентины Петровны и мой хороший приятель. А еще болтали, что когда-то на этом месте был дворец зловещего Бирона. По-моему, это враки. Так вот, если так пойти, то прямо и попадешь на Большой проспект, но уже Петроградской стороны. А мы, как раз так и не пойдем. Мы вернемся на Невский, и по узкой, диабазом сверкающей, трамвайной Садовой повернем направо. Итак, во всех отношениях коротенькая Глава 5-я. Как пройти с Невского на Петроградскую Как пройти, как пройти... Ногами, конечно. Ну и подумаешь -- дождь. Когда в Питере дождя не было! Хорошо еще, что под ногами мокрого снега нет. Итак, если не с Васильевского, через мост Тучков, не со Стрелки через мост Строителей, поклонившись Петропавловске и ее качающемуся ангелу; если не с Выборгской скатившись по одному из трех мостов или к мрачноватой "Авроры", чей свинцовый силуэт так контрастирует с нарядной бело - голубизной Нахимовского училища; или к устью (истоку) Карповки, к Ботаническому саду и Гренадерским казармам; или по новому, Кантемировскому, прямо на восточную оконечность Большого проспекта, в его очаровательный "аппендикс" с модерными, вычурными домами и площадью Льва Толстого... Если все эти хоженые-перехоженые пути не для вас, тогда, конечно, остается этот -- мимо Летнего, по берегу Лебяжьей канавки, не глядя нарочно на персидскую сирень и вечный огонь. Мимо статуи Козловского, изображающего не Суворова, а отвлеченного героя, мимо служебного здания Мраморного дворца, оставив правее и сам Мраморный. Дойти до гранитного парапета Невы и ахнуть, и захлопотать душой, вспоминая, вспоминая, вспоминая, впитывая внутрь себя и эту невозможную невскую ширь и воду, дрожащую мелкой рябью под холодным солнцем, и изразцы купола и минарета серой мечети на том берегу. И ту же Петропавловку, и дом Политкаторжан, и массивное, с излишествами здание "Ленпроекта" (вспомнив еще раз о Жене Клячкине). И, левее, за особнячком Института лимнологии, кроны кустарников и деревьев над домиком Петра, а дальше - большое желтовато-серое здание, где жили мои друзья и друзья моего отца и матери старики Левины -- Владимир Маркович и тетя Валя. И сразу таким острым ощущением юности и детства пронзит душу, что слезы как раз и навернутся. Ну и стой, плача, никуда не торопись, пока не отпустит сердце. Прощайся и встречай, встречай и прощайся. В конце концов, твой запас прочности зависит от твоего запаса памяти. Не мозговой -- сердечной. Так что, привет, Петроградская! "Вскормлен я стороной Петроградскою, Молоком ее белых ночей". А что, неплохо сказано! Отступление пятое. У нее было платье в горошек. Красное платье с белыми горохами. В свои четырнадцать она была уже сформировавшейся девушкой, с налившейся грудкой и стройными, чуть полноватыми ножками. Носик у нее был курносым, глаза -- серо-стального цвета. Он влюбился в нее после того, как она разбила о его голову пластинку с песнями сладчайшего Михаила Александровича. Подошла к патефону, аккуратненько сняла черный диск, подошла сзади, и... Было это в пионерском лагере, где-то на Карельском перешейке, кажется -- в Громово. Впрочем, он так часто ездил в летние пионерские лагеря, что немудрено и перепутать. Как ее звали А разве это важно. Важнее то, что она не любила молока и всегда оставляла его на столике, за которым сидела. У него в то лето странно ломался голос. Еще весной он басил, а где-то в мае вдруг запел тенором. Тетя Катя, мать его друга Левки, начала разучивать с ним неаполитанcкие песни. Вот он и слушал незабвенного Михаила Александровича, млел от его божественного голоса. "Я знаю солнце светлей еще, Ты, дарррагая, солнышко мое..." Как-то много лет спустя, в начале 60-х, приехав после окончания института на Сахалин, он пошел на концерт своего кумира в Долинском клубе. Маленький, лысый, с небольшой книжечкой, где были записаны тексты. Но как пел! Его будущая любовь этого увлечения неаполитанскими песнями не разделяла. Бедная пластинка! Она то чем была виновата! Второй отряд уезжал раньше их, и Она уже сидела в своем гороховом платье у автобусного открытого окошка. Он подошел попрощаться и сам не заметил, как легла в его руку записка. Там был адрес и телефон. Окна ее квартиры выходили во двор. Старый петербургский двор, почти колодец. Она жила на четвертом этаже. Лестница была крутая, почти винтовая, с высокими каменными ступенями. Когда он взлетал по ней к заветной двери, сердце его колотилось о грудную клетку так, что казалось, вот-вот разобьется вдребезги. Но не разбилось же! Хотя гордая дама держала его в черном теле. Как-то он пригласил Ее в театр и попытался взять под руку. Ох, каким холодом окатили его серые глаза! Зачем он вспомнил это все, пробираясь по нечищеному зимнему тротуару извилистой, гремящей трамваями Зелениной улице Хотел было повернуть в знакомый двор, но вдруг почувствовал, что ему этого совершенно не хочется делать. Им уже обоим за полтинник и жизнь прошла совсем другими путями и тропами. Когда-то, и довольно долго, лет до тридцати, все это определяло его судьбу, согревало ее и коверкало. Он вдруг вспомнил, что самое плохое было тогда, когда ей вдруг взбрело в голову сделать его своим любовником. И вот тогда, сгорая от застарелой страсти, заставляя ее стонать и выгибаться в его объятьях, понял он окончательно, что она его не любит и не полюбит никогда. И, как ни странно, поняв это, он не повесился и не застрелился, а как-то странно начал успокаиваться. И успокоился, но только еще много лет искал в женщинах ее, искал, сам этого не понимая. Глава 6-я. Петроградская сторона. На что она похожа По - моему, на печень. Нет, правда, посмотрите на карту. Впрочем, уж если быть совсем точным, то на печень похожа не она сама, а отделенный от нее узкой лентой малоподвижной и не очень чистой речки Карповки Аптекарский остров. По этой самой Карповке я ходил шесть лет пешком с Выборгской на Петроградскую. Тогда еще Кантемировского моста не было, шел я сначала по узкой и звенящей трамваями улице Карла Маркса до Сампсониевской церкви с ее памятником трем заговорщикам. Ну, как же - Бирон, Анна Иоановна! Не дойдя двух шагов до церкви, сворачивал на мост, который вел меня к Карповке, Гренадерским казармам, задворкам 1-го Меда на левом берегу сей могучей речки и забором Ботанического сада с другой. Если снег уже не было, можно было через дырку в заборе забраться на саму территорию Сада, посидеть на лавочке, побалдеть. А на том, левом берегу -- катерки, катера, катерищи -- новые и старые, годные к плаванью и уже списанные, старые. Вот кому я всегда завидовал -- так это владельцам сих транспортных плавсредств. Хотел меня несколько лет назад Гена Черкашин покатать на катере по рекам и каналам, чтобы я песни попел, а он поснимал. Долго мы с ним собирались. Нет уже Гены, съел его подлый рак. Так и не покатались. Хотя, помню, в детстве отчим любил брать на гребной базе "Пищевик", что на Малой Невке большую тренировочную лодку -- спуннинг, усаживал туда моего сводного брата Олега, меня с мамой и выгребали мы в Залив, зарывались носом в шуршащие камыши, тогда они еще были. Я не очень люблю гранитные набережные -- у нас на Крестовском их, слава Богу, не было, можно было подойти к воде, посмотреть на самое дно, попугать мальков. Люблю я смотреть на воду. Даже больше, чем на пламя лесного костра где-нибудь в Сушнево. Не рано ли я Крестовский - то, родину свою малую, упомянул Это ведь не совсем Петроградская -- это Острова... о них чуть позже, а сейчас вернемся-ка мы на берег Карповки. "Речки Карповки то ль устье, то ль исток", "речки Карповки нету родней", "я до Карповки тихонечко пройдусь", "я дойду и рукой обопрусь о гранитный сырой парапет" -- это я все об этой самой Карповке. А что Карповка Заурядная вообще-то речка. Вода в ней грязная, с жирными нефтяными пятнами и почти неподвижная. В последние годы ее хоть почистили, а раньше, несмотря на гранит (я ее, впрочем, помню частично и без него) -- курица вброд перейти могла. А вот гляди-ка -- поэтический образ. Почему бы это А вот смотрите. В желто-белых казармах Гренадерского полка жил А. Блок. Про живописно раскиданные по левому берегу катера я уже говорил. За ними -- мрачное здание морга. Несколько раз я провожал здесь близких мне людей, Валентину Петровну Карпову, например, свою первую учительницу пения. И еще кое-кого. Как это там у меня / Я дойду и рукой обопрусь / О знакомый сырой парапет / Я скажу себе тихо -- не трусь, / Что за страх через тысячу лет / И т.д. Все правда в этом стихотворении и трамвай, скрежещущий на повороте и Ботанический сад! "Скоро увижу Элизий земной!" -- воскликнул сумрачный Баратынский незадолго до смерти. Радостно воскликнул, просветленно. Ну, ладно, вздохнем пока и кинув радостный взгляд в отросточек Большого проспекта с удивительными его домами -- то с огромным орлом на фронтоне, то с какими-то статуями, высокой башней -- что ни дом, то фантазия, пройдем дальше, туда, где пересекает Карповка Кировский, по-теперешнему снова Каменноостровский, проспект, уходит в сторону скучных-прескучных Геслеровского, Барочной с трамвайным парком, Левашовского и нехотя соединяет полустоячие воды свои с Малой Невкой. / На улице Грота и улице Даля / Мы что-то с тобой безнадежно искали... / А меня зачем-то потянуло на автоцитаты. Наверное, тоже чего-то ищу Ностальгирую Да нет. Мне только что пришло в голову, до чего же я задержался на старте. Это надо же было умудриться начать перебирать слова и складывать их в строчки аккурат в 1969, когда страна уже и попрощалась с оттепелью. Но ведь меня тогда это не интересовало. Я очень уже не любил, но еще не научился ненавидеть (оцените, какова фразочка!). Это уже потом, живя рядом с Москвой, начал я писать: / Что тебе сказать, моя доченька / О стране, где ты свет увидела / Слишком уж темна была ноченька / Слишком уж чревата обидами. / . Но до этих песен было еще десять лет. Что - то я, оказавшись на родной Петроградской, потерял нить, сбился с маршрута, задумался слишком. Нужна система, во всем нужна система. Давайте так -- пройдемся Кировским (или для вас лучше звучит Каменноостровский Валяйте!). Потом -- Куйбышева (она же Большая Дворянская). Потом -- по Большому, который названья не менял, потом -- по Зелениной через Б. Крестовский мост выйдем на Крестовский, побродим там возле пепелища моего родного дома, пройдем на Каменный, с него -- на Елагин, а оттуда -- в Новую Деревню. Да, еще обязательно побродим по Петропавловке -- как же без нее. Идет Конечно, нам придется побегать взад-вперед, но зато мы все увидим и ничего не пропустим. Такая вот будет большая пробежка, длиной в сорок с лишним лет. Ах, как страшно начинать, однако! Вдруг, пройдясь по этому пути, не удивитесь вы, не восхититесь, не впустите в душу аромат Петроградской стороны, похожей одновременно на Париж, Венецию и на деревенскую слободу, тихую и шумную, реальную и порожденную химерами моего сознания. Мою малую родину, малую и единственную, хранящую, как яйцо в кощеевом сундуке, мой тенистый и влажный Крестовский остров. Ну, что же делать. Пора. "И в час, когда умолкнут на Кировском трамваи.." Не ловите меня на неточностях -- мол, по Кировскому трамваи не ходят. Имелся в виду не проспект, а мост. Он же снова - Троицкий. Проспект же они, трамваи, только пересекают в четырех местах -- сразу за мостом, возле полукруглого сталинского дома, где стоит статуя никакого Горького, а потом уже у левого берега Карповки и в самом конце -- у Каменноостровского моста. И не будем оригинальничать -- сойдя с моста, увидим по левую руку деревянный мостик через Кронверку, а за ней -- один из входов в Петропавловку. Направо -- по набережной особняк Института Лимнологии, затем -- серый корабль Дома политкаторжан, за ним -- огромное неоклассическое здание с дорическими колоннами -- бывший Ленпроект. Огромный сквер перед этими двумя зданиями. Все это мы уже видели с моста, а теперь можем подойти и потрогать! Город то, собственно, начинался отсюда. В Доме политкаторжан -- крохотные квартирки без кухонь -- они не предполагались -- эти частные пережитки сознания в социалистическом быту. Бедные жильцы! Господи, что было у них в мозгах, каким им виделось будущее! В Ленпроекте долго работал Женя Клячкин. И Боря Потемкин, автор знаменитого "соседа", играющего на кларнете и трубе. Дальше вправо блестит трамвайными линиями улица Куйбышева (Большая Дворянская), где когда-то жили уже упомянутые мной дядя Володя с тетей Валей. Супруги Левины, друзья моего отца и мамы, и обоих моих отчимов -- они, отчимы, ведь все были как на подбор, замечательными людьми, а значит, и друзья у них были соответствующие. Тетя Валя была тоже учителем пения, как и моя Валентина Петровна. Мы с ней часто пели романсы на два голоса. "Не искушай меня без нужды"... В самом деле -- мог ли знать тринадцатилетний мальчишка, что через годы неведомый ему тогда поэт Баратынский станет одним из самых любимых и задушевных его собеседников в старости. "И как нашел я друга в поколенье, читателя найду в потомках я". Нашел, нашел, дорогой Евгений Абрамович! И читателя и почитателя! А тетя Валя все ласково сердилась на меня: "Мишка, не любуйся своим голосом, думай, о чем поешь!" Так ведь и научила, спасибо ей за это на всю жизнь! На левой стороне Большой Дворянской, на самом углу, в двух шагах от трамвайной линии стоит особняк Кшесинской -- чудо модерна. Описывать словами его бесполезно -- надо смотреть. Один только могу дать совет -- зайдите в самые крайние от угла ворота, внутрь двора, к служебному входу, а потом повернитесь и посмотрите сквозь витой чугун решетки на зелень сквера, на угадывающуюся за ним Неву. Не пожалеете! Рядом с дворцом, в котором в мое время был музей революции (потому, наверное, что со знаменитого его балкончика Ильич что-то кричал революционным массам), дом Витте, во дворе которого изъеденные временем головы фонтанчиков, а у крыльца прилегли тоже уже начинающиеся рассыпаться добродушные львы. Одному из них недавно сосулькой разбило голову. Как жаль! За домом Витте -- огромный изящный серый куб мечети с высокими серыми же минаретами и ослепительно ярким куполом. Построена мечеть перед первой мировой войной. Вот ведь проклятое царское правительство -- построило одновременно с этой мечетью синагогу на Лермонтовском, буддийский храм в Новой деревне, католический костел на Ковенском. И все эти потрясающие стилизации -- тоже питерский модерн, по существу. Вот, кстати, о мечети -- дед моей первой жены был там имамом. А первый мой отчим, специалист по стройматериалам, занимался реставрацией облицовки купола. Не мир тесен -- слой тонок. Если исполнится мечта идиота, я приду с телеоператором Андрюшей на это место, обязательно зайду во двор особняка Кшесинской, а потом -- во двор дома Витте, а потом -- к дому Лидваля. И пусть камера бросит оттуда косой взгляд на памятник "Стерегущему". Когда-то по его граниту для пущей убедительности лилась вода из открытого кингстона. Теперь воду отключили, чтобы памятник не точила. А в Кронверкском саду, в самом его начале стоит здание ортопедической клиники и на его фасаде смотрит сквозь деревья на шумный проспект спокойная Богоматерь с младенцем. Мозаике ничего не делается даже в сыром питерском воздухе. Широкой лентой огибает сад театр Ленкома, планетарий, огромное здание Мюзикхолла, зоопарк. И снова выходит к речке Кронверке. А в Мюзикхолле раньше был Народный дом, а после -- кинотеатр "Великан". Как раз где-то здесь стояли пушки, и гремел победный салют в мае 1945. И мы с мамой пришли сюда со своего Крестовского острова. И почему-то все плакали, и мало кто радовался. Война слизнула горячим языком всех мужчин нашей семьи. Чего уж тут веселиться. Папину могилу мы нашли гораздо позже, в 1965-м году. Теперь там, на братской могиле юго-западной окраины Колпино есть и его фамилия. Правда, могила эта -- общая на всю дивизию. А в зоопарке у меня живут друзья. Там есть такая "выездная группа". Берут туда маленьких зверят, выращивают их, приручают и возят показывать детишкам в детские сады и школы. Там живет попугай Сержик, который разговаривает очень выразительным свистом, дикообраз Дик -- необычайно смышленое и приветливое существо, макака Машка и много всяких других животных, в том числе два удава-джентльмена, спящих, свернувшись калачиком, в тазу с водой. Ухаживают за этим животным царством мои приятели -- любители авторской песни. Вот почему и я туда попал пару лет назад и очень этому обстоятельству рад. С Диком мы как-то обменялись подарками -- я ему яблочко, а он мне -- иголку обронил. Во-он она -- на стенке висит, невозможно красивая! На Петроградской стороне, естественно, родились множество отличных людей. Или хотя бы там жили. Не говоря уже об авторе этих строк, который столько всего гениального о ней написал, здесь родились Александр Кушнер и Андрей Битов И хоть Кушнер живет сейчас рядом с Таврическим садом, а Битов вообще неизвестно где, не именно ему принадлежат знаменитые слова о том, что ленинградец -- это национальность. А ведь, правда! Разбуди меня ночью, спроси -- кто такой Я и отвечу. Отступление шестое (не ленинградское). Да, да, не ленинградское, вполне московское. Вчера, 15 апреля одна тысяча девятьсот девяносто восьмого от Р.Х. зашел я в цэдэеловский вестибюль. Удовлетворенно отметил свое имя в афишке концерта, оглянулся -- и остолбенел. С белого листа напротив смотрело на меня до боли родное лицо Вали Берестова. "Сегодня, 15 апреля, на 71-м году жизни..." Боже, на каком еще 71-м! У него же сегодня день рождения и завтра в луферовском "Перекрестке" его концерт, а послезавтра -- здесь -- в ЦДЛ! Я же неделю назад с ним по телефону!! Только пять дней назад в Нижнем, по плохонькому черно-белому Лилькиному телевизору смотрел я "Гнездо глухаря". Пел хозяин его, мой любимец Миша Кочетков, напротив него гениально слушал, сидя в кресле Володя Бережков, а где-то вдали, как бы на кухне, действие комментировали Андрюша Анпилов, Алик Мирзаян и, конечно же, он, всеми нами горячо любимый Валя, Валентин Дмитриевич, подружившийся на исходе жизни с нами, бардами. Он это делал, как и все в своей жизни, страстно, гениально и щедро. И сам стал петь свои стихи. И все его сразу же ответно полюбили. А сегодня в ЦДЛ панихида, я болею, дома и вспоминаю о нем. И вы вспомните. Немного таких людей на земле. И, если знали Валю, или хотя бы читали его книжки, поплачьте вместе со мной.... Глава 6. Петроградская сторона (продолжение). Что-то я заблудился, завертелся. Где мы сейчас На Каменноостровском, на Кронверкском Плохой из меня гид. Но уж раз мы недалеко отошли от полукруглого сталинского дома, фасадом смотрящего на Кировский мост, подойдем к дому, в котором, согласно мемориальной доске жил великий пролетарский писатель. Тот самый, который "над седой равниной моря". Дособирали тучи! Доигралась русская интеллигенция! Но я не об этом. Парадную этого модерного, кажется тоже лидвалевского, дома стерегут совы! Потрясающие совушки! Вот я о них и всяких подобных зверях. Как их занудно называют специалисты -- мелких архитектурных деталях. Каких только зверей и людей не живет в Питере на стенах домов! На улице Ленина (теперь и раньше -- на Широкой) угол Малого -- на доме живут кошки с поднятыми трубой хвостами. Прямо на стене, на уровне человечьих глаз. Над воротами бывших конюшен скалят зубы жеребцы, а на Садовой смотрят тебе в глаза прелестные русалки. А уж совушек -- пруд пруди! И орлы всякие и голуби, и красавицы с красавцами! Поглядите, пока при очередном ремонте не стерли формы эти самые. А чего с ними -- они же малые! Их, считай, и нет вовсе. И нет крыльца в виде куриных лап на Каменном. "Дом на курьих ножках" называли мы его. Ну, теперь, как уж я ни крепился, придется разразиться стихом. Куда же деться! Вот замысел бесовский, А как казался прост -- Мост Каменноостровский И Ушаковский мост. И проливанье влаги Из тучи грозовой... И первый мост Елагин, И третий, и второй... Театр деревянный, Модерный особняк, С усмешкой окаянной Из-за забора -- мрак. И дом на курьих ножках, И стылая вода, И листьев на дорожках Шуршащая орда. Безумное круженье, Не с розою в руке -- До кораблекрушения, До колотья в виске... И вдоль судьбы несчастной, И поперек щедрот, И сквозь деепричастный, Нелепый оборот... Чтоб завершить попытку, Добравшись до конца, Не замечать убытков Любимого лица. Вот-вот. Самое то -- не замечать убытков. Ни дуба Петра, от которого один пень торчит, ни разваливающегося и облупленного Телевизионного театра, ни разрушенных дач. Зато Крестовка сверкает новым гранитом, а бывшая дача Клейнмихеля, окруженная потрясающей красоты чугунной решеткой с извивающимися драконами и монограммами "КМ" отремонтирована, пахнет краской и сверкает вывеской, говорящей о том, что здесь теперь база отдыха моряков Балтийского торгового флота. Поди ж ты -- флот то этот сам на ладан дышит. А когда-то, после войны была здесь странная, очень неудобная коммуналка, где жили мои друзья -- братья Квицели -- Юрка и Саша. Я иногда ходил к ним в гости. Вообще, пацанам (а я до 8 класса учился в мужской школе) жившим на Каменном мы завидовали: даже при небольшом наводнении они в школу не ходили. Нас на Крестовском затапливало куда как реже. Так вот, о приведенном выше стихе. Сейчас я, как Гаврила Романович, начну вам его объяснять. Нет, нет, не весь -- только вторую строфу. Про особняк модерный, дом на курьих ножках и деревянный театр вы уже поняли. Что же касается таинственного мрака из-за забора, так это имеется в виду правительственная дача напротив моего детского сада, окруженная высоким заборам, откуда через глазок посматривали охранники. Там я однажды видел с другого берега Никиту Хрущева, почему-то ловящего рыбу (какая рыба в Крестовке!) И еще туда приезжал молодой Фидель Кастро, а мы его на Кировском встречали, махали флажками и бурно радовались. По сравнению с нашими политбюровскими старперами он нам казался чем-то совершенно фантастическим. Вы поняли, куда я вас завел Это же Каменный! Это же в двух шагах от моего родного Крестовского! А нам туда еще рано, мы по Петроградской еще не походили. Так что придется вернуться. И пока мы возвращаемся через Каменноостровский мост на одноименный проспект, самая пора подумать о том, что же вы такое здесь читаете Каков сюжет, есть ли он здесь вообще. Обижаете -- сюжет есть. Он, правда, незамысловат -- я иду по городу, в котором родился и жил больше 40 лет. Кто это такой -- я Невысокого роста лысоватый толстячок, заканчивающий шестой свой десяток и стремительно приближающийся к юбилейным скромным торжествам, поэт (хотя Давлатов и пишет, что можно сказать -- он поэт и нельзя -- я поэт). Вполне с ним соглашаясь, я называю себя поэтом, ничего особенно хорошего и возвышенного, а тем паче нормального в этом звании не находя. Гордиться здесь нечем -- это просто обозначение образа мыслей, и, к горчайшему моему сожалению, жизни, не более того). Некоторые обзывают меня "бардом" или автором-исполнителем песен на свои стихи и стихи русских поэтов 18-20 вв.., как пишут в афишах концертов. Что ж, и это правда. На концерты мои ходит публика странная -- пенсионеры и пионеры. Ну, насчет пионеров я загнул, но молодежь кое-какая действительно имеется. Я публику свою, какая она ни есть, искренне люблю, глубоко уважаю и стараюсь всячески ублажить. Полупустые залы -- моя стихия, хотя и перед одним человеком пою так же, как и перед сотней. Разницы -- никакой. Но сотня все-таки лучше (говорю я про себя). Деньги зарабатываю, к сожалению не концертами, а не очень любимой газетной работой и частично -- любимой, но плохо кормящей медициной. Медицину теперешнюю свою люблю за возможность общения с детьми. Они, в основном, шикарный народ. Ну, вот -- написал вроде бы правду, но разве это вся правда Ведь я все-таки поэт. Что же это значит Вернее, что это значит в моем клиническом случае Очень долго я поверить в себя в этом странном качестве никак не мог. Стихи начал писать поздно, после окончания института, на Сахалине. Мой тогдашний друг, сахалинский поэт Женя Лебков написал мне недавно, что он уже тогда увидел во мне... Я же долго ничего такого не видел, писал с перерывами, мало. Все началось значительно позже, и я благодарен своему музыкальному прошлому -- хору, занятием вокалом, тому, что я взял в руки гитару. Потому что именно тогда началось. И, слава богу, пока не кончается -- этот бесконечный шум в голове, требующий нестерпимой сосредоточенности. Я тогда мало знал, очень мало. Это потом я прошел сам весь путь от Феофана Прокоповича до Бродского и Кушнера. Прошел и затрепетал от сознания, сколько всего на этом пути сделано и как ничтожно мал пока мой вклад в общее поэтическое дело. Но с пути я уже не сверну -- выходя нет, надо дойти до конца. Хотя и об этом уже сказано -- / Но старость -- это Рим, который. /Взамен турусов и колес. / Не читки требует с актера /А полной гибели -- всерьез. / Так вот -- в качестве поэта хотелось бы казаться себе вечно молодым, высоким, стройным, слегка романтичным, и чтоб Город вливался в меня своей красотой, обдувал мою горячую голову холодным балтийским ветром, дарил мне бессмертие и славу. Но поэту во мне всегда противопоставлен был педантичный и суховатый врач-педиатр, готовый к ежеминутному действию, ибо большую часть врачебной жизни провел я в реанимационном зале, в кабине скорой помощи и в подобных злачных местах. Что же касается первой моей ипостаси, то чувство юмора не позволяет мне относиться ко всему этому всерьез. Как там в анекдоте Ты не поэт, Незнайка, ты -- бард! Да и то сказать, на хрена мне эта слава Ну, это я уже как лиса и виноград. Как это -- "на хрена"! Хочется же! Чем больше славы, тем больше денег. Во, разошелся! Не остановить! А мы, между тем, стоим уже на Каменноостровском, на северном его конце. И давайте смотреть "направо - налево". Как говорит незабвенный Николай Фоменко в "Русском радио" -- "каждый мужчина имеет право налево". Ох, уж это "право". Право то есть, а возможности И все же налево -- всего лишь детская психушка, страшноватенькое заведение, знакомое мне по студенческим годам. А направо -- садик Дзержинского, а в нем знаменитый МК-2 -- второй морской клуб, куда я под воздействием своего школьного товарища Мишки Карпова некоторое время ходил и даже дослужился до моториста БК (бронекатера). Ух, там и шумно внутри, в моторном отсеке. Без шлема запросто глохнешь. А Мишка Карпов был сыном моей любимой учительницы пенья Валентины Петровны. Ах, Валентина, Валентина! Вспоминаю твои вьющиеся волосы, нос картошечкой, бесконечно добрые глаза и всегдашнюю бестолковость. Замужем она была за каким-то хмырем-тромбонистом из оркестра Кировского театра, он без конца обижал ее и детей, пил. Мы-то об этом узнали куда как позже. Учителя наши жили трудно, но с нами всегда были на высоте: своих личных неприятностей к нам не приносили. Вот и Валентина Петровна была всегда веселой и приветливой. Помню однажды, на каком-то конкурсе в ДПШ на Большом проспекте наелись мы всем хором семечек. И ничего. Все равно взяли первое место. "Что может быть лучше, прекрасней охоты, когда веселей в нас ключ жизни кипит!" Хор из Вебера". Или "Ноченька, темная, скоро пройдет она". Это Рубинштейн, опера "Демон". Пел я в первых тенорах, что сослужило мне дурную службу -- я был отменный "слухач", мелодию схватывал налету, а посему не учил нот и, естественно, так и не научился толком нотной грамоте. А строить второй и третий голоса я стал уже тогда, когда начал писать песни. Как-то само пришло и уже не уходит... Провожали мы Валентину в сумрачный октябрьский день. По Карповке то и дело пробегала мелкая рябь, неслись низкие тучи, ветер швырял в лицо остатки листвы вперемешку с песком. Скрежетали на повороте трамваи. Мы были еще очень молоды, мы, бывшие ученики 10-б класса. Все наши потери были впереди, где-то там, за поворотом Карповки. Я дойду и рукой обопрусь О гранитный сырой парапет, Я скажу себе тихо -- не трусь! Что за страх через тысячу лет. И, дальше: Это вовсе не Стикс, мой дружок, Это Карповки плавный изгиб, Это славный ее бережок Отдыхает под кронами лип. И, наконец, вот эти строчки: За спиною скрежещет трамвай, Еле вписываясь в поворот... Ты простился уже, так встречай, Всех, кто там, за рекой тебя ждет. Помолчим минуту. Если бы я, как Державин, писал "Объяснение к стихам, писанным...", я бы написал коротко -- здесь описывается поворот трамваев 17, 18 и 40-го маршрутов с улицы Л. Толстого на набережную реки Карповки. Ну, а теперь-то куда Нет со мной моей подружки Светки-белочки! Она бы сразу сказала -- туда. Или -- вон туда, в небольшой отрезок Большого проспекта, такой коротенький аппендикс, отходящий за площадью Льва Толстого к Карповке под небольшим углом и о красоте домов. В самом крайнем доме по левую руку, который боковым своим фасадом выходил на набережную Карповки жил мой друг и почитатель Вика Штильбанс. Теперь-то он живет в Штатах. Я, честно говор, думал, что он никогда туда не уедет. Вика был, что называется мальчиком из хорошей семьи. Отец его работал профессором в Военно-медицинской академии, мать была близка к литературе. Впрочем, я с ней познакомился уже в весьма преклонных годах и точных сведений о ее профессии не имею. Вика с первого курса интересовался морфологией, подрабатывал на кафедре анатомии и познакомился я с ним в 1962 году, когда умер от инфаркта мой отчим Глеб Борисович, и его из-за страшной жары надо было забальзамировать. Тогда-то Вика к нам и приехал к нам на Крестовский. Он был младше меня на курс, но мы друг друга знали. Был он высок, с горящими черными глазами, типично еврейским шнобелем, который в минуты смущения как-то очень смешно тер между двумя согнутыми в фалангах указательными пальцами. Его черная шевелюра стояла торчком, был он из-за высокого роста слегка сутуловат и очень почему-то напомнил мне Кюхлю, может быть, грустным выражением своих черных горящих прожекторов. Вика кончил институт и попал в армию. Тогда у нас в институте упразднили военную кафедру. Я, помнится заканчивал пятый курс и предстоял мне путь в далекий Мурманск в лагеря, и вдруг, о радость! -- еще одна лечебная практика! Я выбрал себе далекое новгородское Парфино и укатил. А 1-го апреля появился в нашей родной 4-й аудитории и на весь сарай сказал -- "Ребята, нас призывают в армию!" Как раз накануне Ждановский райвоенкомат отобрал у меня военный билет и выдал приписное свидетельство. 1-го апреля в ответ на мой вскрик раздался громкий гогот. Громче всех хохотал рыжий Мишка с 1-го потока. А 2-го апреля его вызвал Дзержинский военкомат, и история повторилась. Короче, к выпуску все наши парни имели на руках плюгавенькую белую книжицу. Я, уехав на Сахалин, в армию не попал, а они -- пошли служить, да еще не по специальности, да еще на три года. Викин курс уже был более подготовлен, и их, где-то через год, все-таки перевели служить санитарами, фельдшерами, лаборантами. Первый год дался неспортивному и вежливому Вике тяжеловато -- подтягиваться он не умел, кросс бегать -- тем более. На его счастье, дедовщина в 1964 году процветала не очень, и через год наш герой в звании младшего сержанта переведен был лаборантом в один из госпиталей. Незадолго до этого один из наших общих знакомых, заходя зимой в большую госпитальную палатку, замешкался у входа и напустил холода. Его встретил густой отборный мат -- это матерился младший сержант Вика Штильбанс. Их часть попала в Каракалпакию, когда там началась странная эпидемия. Именно Вика был первым, кто увидел под микроскопом чумного микроба. За это он был награжден 10 дневным отпуском и на радостях, чудом пройдя через заградкордоны, дошел до ближайшего почтового отделения и послал домой телеграмму: "обнаружил чуму, зпт награжден отпуском". Надо ли говорить, что вместо отпуска ждало его разжалование и губа. И все же, когда настал дембель, Вика, к тому времени опять младший сержант не захотел увольняться из армии. Ему там понравилось -- за тебя все решают, и думать не надо. К счастью, это умопомрачение длилось недолго, и Вика попал в аспирантуру Военно-медицинской академии и начал заниматься тератологией. И тут-то случилась с ним беда. Надо сказать, что к своему еврейству он тогда относился достаточно трепетно. В те годы начавшийся еще при Хрущеве исход на землю обетованную продолжался, и еврейские юноши почувствовали вдруг огромную потребность к национальному самосознанию. Появились всякие школы, курсы и т.д. Я относился ко всему этому достаточно холодно, никогда никакого особого еврейства в себе не ощущал, чем вызывал у Вики некоторое неудовольствие. Но он был человек тактичный и никому ничего никогда не навязывал. Сам же по уши погрузился в этот мир. На курсах, которые он посещал, появился некий активный субъект, прилипчивый и чересчур откровенный. Он подбил ребят на совершенно дурацкую затею -- для привлечения внимания общественности к еврейскому вопросу угнать из Пулково самолет. Непонятно уж почему, но сколотилась целая группа. Когда приготовления были в самом разгаре, контора глубокого бурения повязала всех ребятишек. В их число попал и мой друг. Потом был суд. Викиного отца, старого коммуниста, заставили написать в "Ленинградскую правду" покаянное письмо, в котором он осуждал происки сионистов, собственного сына и взывал о снисхождении. Вику осудили, но после суда выпустили, зачтя срок предвариловки. Его, вестимо, выперли из аспирантуры и вообще из Академии и никуда на работу не брали. Тут-то мне и удалось ему помочь -- я тогда был небольшим начальником на Скорой. С тех самых пор и стал Вика моим самым преданным почитателем. Он до сих пор, уже уехав в Америку, вспоминает меня и в день моего рождения звонит моей маме. Дорогой мой, желаю тебе там, в Штатах самых больших успехов. И пусть, наконец, ты снова займешься своей наукой -- ведь тебе без нее не жить. А мои песни будут всегда с тобой -- ведь я и пишу их для тебя и еще для десятка-полутора, таких как ты. Это ли не слава! Отойдем от Викиного дома на другую сторону "аппендикса". Там, рядом с институтом скорой помощи, куда влетали родные рафики и через некоторое время порожними расползались по подстанциям, был дом, где жил мой знаменитый шеф -- Александр Федорович Тур. Ну, как же о нем не вспомнить! Потрясающий был старикан. Великий человек, хоть и ростом с наперсток. Когда его личный шофер привозил в ЗИМе в институт, то сквозь боковое стекло виднелась только шляпа. Ходил он, слегка склонив голову к правому плечу, видимо сказывалась многолетняя привычка пользоваться деревянным стетоскопом. Ведь им удобно слушать, склонившись к больному. Забавно, что и большинство его аспирантов, включая автора этих строк, тоже начинали ходить таким кривошеим способом. Я и до сих пор, через тридцать с лишним лет, отвыкнуть не могу от этой странноватой привычки. Шеф был потрясающе пунктуален -- если он назначил тебе встречу на какое-то время, то ни минутой раньше, ни тем более, минутой позже он тебя не примет, можно даже было и не пытаться, зато все время, которое он отводил тебе, тебе и принадлежало. На кафедральных сборищах ему наливали бокал сухого вина, он поднимал его, говорил тост, ставил обратно на стол и тихонечко исчезал. Однажды я читал какой-то фантастический роман, где герой мог взглядом изменять у других обмен веществ. Скажем, поел кто-то салатику, а он взглядом переводил его обмен на спиртовое брожение. И, пожалуйста -- визави пьян в стельку. Вот я и представил на одном скучнейшем кафедральном, что посмотрю на шефа, а он... брр! Жил он в доме рядом с институтом скорой помощи, потому что его сестра, Антонина Федоровна была там профессором. Академик никогда не был женат. В мифах и легендах кафедры госпитальной педиатрии бытовала красивая история о том, как молодой приват-доцент сватался к юной лаборантке и получил отказ. И с тех пор никогда, никогда... В этой огромной квартире он вел и прием больных и, хотя брал с пациентов большие деньги, отбоя от них не было. Я как-то осмелился спросить его, почему он берет такие деньги. Он посмотрел и ответил просто: "иначе у меня не оставалось бы времени на науку". Впрочем, надо отдать ему справедливость -- на эту самую науку он и отдавал часть того, что зарабатывал частной практикой. Однажды мне по кафедральным делам надо было срочно его увидеть, и я поехал на дачу, в Комарово, где у Туров был каменный дом, этакий одноэтажный английский коттедж в викторианском стиле. Был страшный ливень, я промок до костей. Дверь мне открыла Антонина Федоровна. "Шурик, к тебе твой товарищ пришел!" "Товарищ" лязгал от холода зубами, и конечно, был обогрет теплым приемом, горячим, чаем и благожелательной беседой. Шеф всегда соблюдал правила деонтологии, можно даже сказать, что он сам и был эта самая воплощенная деонтология. Помню, я работал участковым врачом в поликлинике на Васильевском острове. И вдруг ко мне, молодому врачишке, повалил народ. Я ничего не мог понять, пока одна пациентка сказала мне с придыханием, что была на приеме у самого Тура. Он осмотрел ребенка и спросил, кто у него участковый врач. Мадам назвала мою фамилию. "Ну, это же прекрасный доктор!!" -- воскликнул Тур. Даю голову на отсечение, что он очень слабо помнил меня в ту минуту. Несмотря на то даже, что я был председателем СНО на кафедре в студенческие годы и даже трижды получал на Сахалине поздравительные открытки к празднику с одним и тем же текстом "Поздравляю. Желаю удачи. Ваш А. Тур". Таких открыток, по словам его секретаря, он подписывал штук сто к каждому празднику. По крайней мере, когда я сдавал ему аспирантский экзамен по педиатрии, то он, ставя пятерку, посмотрел на меня задумчиво и спросил: "А вы к кому, собственно, идете на кафедру" "К вам" -- холодея, ответил я. Он тогда был очень болен -- у него подозревали рак почки. К счастью, все обошлось гнойным воспалением, но почку пришлось все же убрать. Лежал он ни в какой-то там академической, а в самой обычной областной больнице на ул. Комсомола. Пациентом академик был легким -- лишних вопросов не задавал и скрупулезнейшим образом выполнял все назначения врачей. Мы, аспиранты, по очереди дежурили у постели шефа. Это были одни из самых трудных для меня дежурств -- сидишь неподвижно в большой палате, где он лежал один. Академик дремлет, а тебе-то спать неудобно. Я как-то спросил его, почему он не лег в академическую больницу. "Я ведь и сам академик. А здесь нужен просто хороший врач". Сам-то он был не только академиком. ученым, но и прекрасным практическим врачом. Впрочем, все наши старики -- и Н. С. Маслов и А. Б. Воловик и А. М. Абезгауз были такими. Повезло мне с учителями, что и говорить! Умер шеф уже после того, как я окончил аспирантуру и ушел в реаниматологи. Он, кстати, такому моему решению сопротивлялся и даже немного обиделся на меня. Говорил, что из-за нас, реаниматологов, остальные врачи разучатся работать с тяжелыми больными (и не так уж был не прав). Но я был молод и упрям. И кроме того, его любимая гематология внушала мне ужас -- ведь все больные тогда умирали. В реанимации, как это ни странно звучит, надежды было больше. Отступление седьмое. Мотоцикл с коляской. Глаза у Вовки были удивительными -- в пол-лица, серьезные, грустные. Они прозрачно серели на бледном и серьезном лице. Слишком серьезном для его шести лет. Был Вовка болен лейкозом, болел уже более полугода и многого насмотрелся. У него был большой альбом, и он целыми днями, в перерывах между капельницами, рисовал в нем всяких зверушек. Рисовал Вовка здорово. Я вообще заметил, что дети, которых поражает смертельный этот недуг, чаще всего талантливые и обаятельные. Мать его, Марина, измученное существо с такими же большими, как у сына, глазами, на дне которых таился непреходящий страх и какая-то виноватость, приходила в клинику рано утром и уходила вечером, почитав на ночь Вовке сказку. Вовка сказку эту терпеливо ждал, но слушал с какой-то мудрой снисходительностью и никогда не комментировал. Он был первым моим гематологическим больным, неудивительно, что я перечитал все, что можно. К сожалению, в то время чтение это оптимизма не прибавило. Помню, как я тщательно готовился к профессорским обходам, подробно докладывал шефу обо всех изменениях. В глубине души я все же надеялся на чудо, но шеф невозмутимо кивал мне головой и шел дальше. Обходы эти длились несколько часов, он обязательно сам осматривал всех больных, но вмешивался в лечение крайне редко. Все шло своим печальным чередом. Короткие ремиссии сменялись очередными обострениями. Капельницы, капельницы, капельницы. Вовка терпел, -- он знал, что на день рождения, который должен быть месяца через два, его должны на какое-то время отпустить домой. Как-то Марина остановила меня в коридоре клиники и, залившись краской, опустив к кафельному полу свои прекрасные глаза, тихо сказала: "Доктор, а может быть не надо его больше мучить" Я смешался, потом удивленно посмотрел на нее. Что-то в ее облике стало меняться, -- стан ее слегка округлился, в глазах пробивалось сквозь тревогу и страх какое-то новое выражение, не имеющее отношение к болезни и смерти. Я понял: Марина была беременна. Она сдалась, смирилась с неизбежным. Новым ребенком она как бы защищала себя и свою семью от неизбежной потери сына. Я ничего не ответил ей и ушел к Вовке в палату. Да и что я ей мог сказать Она теперь была нам с Вовкой не помощница. Но осуждать ее за это я никак не мог. Вовка, казалось, что-то почувствовал, и все настойчивее стал проситься домой. Да и лечение, казалось, пошло на лад -- нам вроде бы удавалось войти в стойкую ремиссию. На очередном обходе шеф разрешил выписать Вовку на месяц-полтора. Довольный, сияющий, он спросил меня: "Дядя Миш, а ты мне чего подаришь на день рождения" Мы договорились с ним, что подарок я ему принесу перед выпиской. "А ты чего хочешь" "Мотоцикл с коляской". Мотоциклы эти были заводными и катались по кругу. Мотоциклист был в шлеме и военной форме. А в коляску можно было кого-то посадить. Я пообещал ему, но накануне его выписки сам слег с ангиной. Выписывали его без меня. Вовка вернулся в клинику спустя неделю с жесточайшим обострением. Когда я вошел в палату, он лежал на своем привычном месте, в локтевой сгиб тоненькой ручки медленно капала кровь. Он посмотрел на меня огромными умными глазами, улыбнулся и спросил "А мотоциклист". Сердце у меня сжалось, я развернулся и, на ходу срывая халат, побежал из клиники. Магазин, где продавались игрушки, был напротив институтских ворот. Я ворвался в торговый зал, и с облегчением увидел на прилавке знакомую игрушку. Прижимая к себе драгоценную покупку, так же быстро вернулся назад, и вручил Вовке, которого уже освободили от капельницы, подарок. Он улыбнулся мне, прижал мотоциклиста к груди, и умер. А я ушел из гематологии навсегда. Перечитав эти драматические строчки, я вдруг понял, что переступил табу, которого строго придерживался в поэзии -- никогда не пускать в творчество свою медицинскую жизнь. Я это табу не переступил ни разу, ни стихах, ни в песнях. И вот оказалось, что в прозе это возможно. Я, ей-богу, не хотел вас разжалобить или ужаснуть. Я много раз встречал чужую смерть в своей жизни и, как правило, она означала мою несостоятельность. То ли я, конкретный врач, чего-то не смог, то ли возможности нашего учреждения не позволили, то ли наше здравоохранение не на высоте, то ли мировая медицина еще не достигла. Какая разница! Все равно на душе после такого поражения, будто кошки нагадили. Может быть, от этого перенасыщения смертью, я стараюсь избегать приходить на похороны близких. Стыдно, конечно, в этом признаваться, но это так. Узнаю о том, что еще кого-то не стало, погорюю, выпью обязательную стопку водки, закушу черным хлебом с солью и луковицей и живу дальше так, как будто человек этот рядом со мной и никуда не уходил. Только в записной книжке все больше маленьких крестиков против фамилий, да фотографии друзей смотрят с книжных полок. Ну, да ладно: мертвое -- мертвым, живое -- живым, а раз так, то не развернуться ли мне на 180 градусов и, вместо родной Петроградской, пойти через новый Кантемировский мост на Выборгскую сторону. Ненадолго. На часок -- другой. Тем более, что это теперь совсем рядом. Перешел через Большую Невку и вышел прямо к старому институтскому общежитию. Вот вам и следующая глава Глава седьмая. ЛПМИ. Это теперь он -- Педиатрическая академия. Сейчас все вокруг академии да университеты. А когда-то мы его дразнили даже Паровозным медицинским институтом. Это случилось в 70-х, когда зимой у нас лопнула теплосеть, и взорвался котел. Тогда-то по расположенной рядом ветке Финляндской железной дороги пригнали два списанных паровоза, которые и отапливали наши многострадальные домики. Сколько я помню Институт, его всегда копали и ремонтировали. Построен он был каким-то меценатом перед первой мировой войной. Когда-то его павильоны, в которых располагались клиники, были чудом современного больничного строительства. Но потом все пришло в упадок. Помню, как Тур, читая нам лекцию в нетопленой, огромной, как сарай 4-й аудитории, обогревая ребеночка рефлектором, как-то про себя пробурчал: "во время блокады я сюда греться приходил". С трубами же вообще происходили всякие фантасмагории -- когда произошла упомянутая "паровозная революция", и теплосеть в очередной раз вскрыли, оказалось, что в нее зарыты никуда не подсоединенные новые трубы, прямо поверх старых. Во как! Первым директором института была легендарная Юлия Ароновна Менделева. Это она, благодаря мощному подсобному хозяйству спасла сотни жизней во время блокады -- и больных и сотрудников. Эта она в первый послевоенный год пробила строительство общаги. Тоже знаменательное для автора здание. Хоть я там не жил, но появлялся регулярно. Так сказать, редко, да метко. Помню встречу Нового, 1960-го года. Один из наших сокурсников, очень худенький и высокий, спьяну провалился в унитаз и торчал там буквой Y. И вместо того, чтобы его разбудить и вытащить оттуда, половина мужского населения курса сливала под бедолагой воду. А он спал сном праведника. Вспоминаю, не без краски на лице, еще один эпизод, произошедший в это же примерно время. В курсе общей хирургии преподавали нам и анестезиологию, и мы узнали о спиртовом наркозе. Знание это и открывавшиеся за ним перспективы нас ошеломили. Остальное было делом техники. Изобразив приступ борьбы за чистоту, выклянчили у кастелянши пылесос, налили в емкость маленькую водки и пустили механизм на распыление. В эксперименте участвовали трое, причем все, кроме меня были мужиками в теле. Меня, как самого легкого на подъем, послали за закусью. Когда я возвратился, застал картину, достойную кисти Яна Брейгеля: пылесос жужжал, а на койке валялись друг на друге мужики в полном отрубе. Я их потом с трудом после трехчасовых безуспешных попыток, привел в себя. Самое смешное, что в пылесосе еще оставалось грамм 100. Во, выгодный способ! Чокаться, правда, сложновато. Что касается учителей наших, то могу сказать, что учили нас хорошо. Сейчас, через тридцать пять лет после окончания института мне окончательно ясно, что наши старики отлично знали свое дело. Были у нас, конечно и "выдвиженцы", вроде профессора Шутовой, которая заняла кафедру после знаменитого "дела врачей", когда профессор Перельман стал учить студентов в Сибири. Но таких было немного, и вели они себя достаточно прилично -- высокий общий фон заставлял и их быть на уровне. Шутова даже была некоторое время ректором, и я ничего плохого о ней вспомнить не могу. Кроме того, что не постеснялась в свое время занять не принадлежавшее ей место. А кто бы постеснялся Тот, кто постеснялся, тот в советских профессорах не ходил. Наши же дедушки были все же не советскими, а какими-то старорежимными, прежними, за что честь им и хвала. Они, конечно, мало походили на своих коллег-выдвиженцев, которые могли сказать на лекции что-то такое, вроде "глаз нужон человеку, особенно человеку советскому". Советскому, конечно же, нужен был глаз да глаз. Говорили дедушки прекрасно, на чистейшем русском дореволюционном языке и это было приятно. Учился я с удовольствием, хотя великим врачом чувствовал себя только минут 15 -- когда сидел на лестнице анатомического корпуса после последнего, сданного на пятерку экзамена, я уже знал проходной балл и понимал, что его превысил. Это было странное ощущение -- победы, полета и уверенности в себе. Правда, когда началась учеба, главным стало ощущение, что меня вот-вот выгонят. Латыни мы еще не знали, а приходилось зубрить огромные латинские названия костей, мышц и связок. У нас был студент Абрам Смулевич, родом из Белоруссии, он говорил так: "Сицас эта мисца крепица..." "Абрам, почему сейчас" "А я потом забуду" -- доверчиво сообщал он. С перепугу свой первый экзамен зимней сессии по общей химии сдал я на трояк, причем той же бабе Шуре, которая с восторгом ставила мне пятерку на вступительных экзаменах. К чести моей, я с собой вполне справился и потом уже ничего, кроме пятерок, у меня в зачетке не было. Я быстро понял, что преподы -- тоже люди, и заходил к ним с таким примерно выражением: "ну мы-то с вами знаем!". Очень помогало. Не помогло только один раз, на фармакологии. Доцентша измучила меня, пока поставила долгожданную пятерку, единственную в группе. Экзамен этот длился часа три. Но это все же было потом, а на первых порах -- зубрежка, анатомичка, лягушки в больших стеклянных банках и прочие младшекурсные радости. После школьного разгильдяйства я поражал своих близких усердием и неутомимостью. Я почти ничего не читал, никуда не ходил -- все зубрил, зубрил, зубрил. Правда, немножечко пел -- в хоре ЛГУ у Сандлера, и занимался вокалом у Нины Михайловны Зыковой. Нина Михайловна была большая рыжеволосая женщина, из бывших, жила в огромном вычурном доме на улице Ленина, 8, в том самом, где живет теперь мой сын с женой, дочкой, собакой, кошкой и крысой Джессикой. Нина Михайловна всегда говорила про меня: "Этот понимает, что поет". Что же касается неукротимого Сандлера, то наш "самодеятельный" хор занимался по 4 раза в неделю в обычное время и по 8 -- перед ответственными концертами. Был маэстро небольшого роста, с голубыми пронзительными глазками и венчиком вьющихся волос на затылке. Когда входил в раж, орал и швырялся пюпитром. "Кошки драные!!" -- вопил он на сопран. Но хор был замечательный! Помню, мы пели рахманиновскую оперу "Франческа да Римини". Когда репетировали сцену ада, Сандлер сзывал мальчишек со двора, ставил их напротив хора и смотрел, как сильно они боятся... Прием в хор был целой до мелочей продуманной церемонией. Когда новобранцы были готовы и уже выучили несколько партий, их ставили перед хором, и хор гремел "Гаудеамус". До слез пробирало. Только после этого ты становился полноценным членом коллектива и мог выступать в концертах. К сожалению, на третьем курсе пришлось мне хор покинуть -- институт пересиливал. Но занятия самодеятельностью дали мне одно потрясающее впечатление -- участие в агитпоходе по Неве, Свири, Онежскому озеру на маленьком речном трамвайчике. Было нас человек тридцать из нашего института, Лесотехнической Академии и Политеха. Мы приставали к маленьким дебаркадерам, давали концерты рыбакам, речникам, колхозникам и т.д. С нами была группа китайских студентов, и меня назначили ответственным за них, так сказать "старшим китайцем". Мои подопечные изумляли меня. Они каждый божий день по три-четыре часа репетировали. Учитывая, что репертуар был один и тот же на всех концертах, выглядело это странновато. Каждое утро проводили политинформации. Сути их я не понимал, они говорили на своем языке. А по субботам у них были комсомольские собрания. Однажды я спросил одну китаянку, хорошо говорившую по-русски, о чем они так спорили на своих собраниях". Мы отчитываемся друг перед другом в своем поведении. Например, Ян говорит, что съел вчера одну лишнюю булочку за 11 копеек и тем нанес урон революции, а Синь Юн поправляет его, что булочка стоила не 11, а 13 копеек, и Ян съел не одну булочку, а две". С ума сойти! У этой китаяночки, прекрасно говорившей по-русски, был день рождения, и мы с моим приятелем Сережкой решили подарить ей дешевый флакончик одеколона. Она мечтательно посмотрел на него, понюхала, но подарок принять наотрез отказалась -- пользоваться одеколоном было нельзя -- буржуазный предрассудок и роскошь. Кстати, все китайцы, учившиеся в те годы в стране, в отличие, скажем, от монголов, прекрасно учились. Они были просто фанаты учебы. Объяснялось это не только китайским характером, но и огромным конкурсом, который им приходилось выдержать, чтобы попасть в СССР. Интересно, выжили ли они потом во времена культурной революции! А теплоходик наш плыл, плыл, по тихой Свири, потом вдоль песчаных берегов Онеги. Вода в озере была прозрачной-прозрачной, небесно-голубой. И валяясь на верхней палубе нашего плавучего дома, испытывал я порой такое безмятежное ощущения счастья! А вечерами была сцена какого-нибудь клубика или просто освещенная светом костров поляна, и я пел под прекрасный баян Мишки Герасюты свои неаполитанские песни, и женщины тихонечко вздыхали. "О, соле мио!"... разливался я соловьем. Однажды во время пенья мне в рот залетел комар. Я поперхнулся, но справился с собой и опять запел про нежно-жгучую итальянскую любовь. Совсем другим предстал мне институт, когда я пришел туда работать. За плечами у меня был уже Сахалин, баркентина "Сириус", педиатрический участок на Васильевском острове и родильный дом Невского района. В 1968 году, пережив очередное крушение на любовном фронте, сдал я с горя экзамены в заочную аспирантуру на кафедру госпитальной педиатрии и пошел работать в Клиническую больницу родного ЛПМИ. Сначала врачом приемного покоя, а через год -- реаниматологом. Странное дело -- с этим вот приемным покоем связаны жутковатые воспоминания -- когда моя жена с месячным сыном на руках прилетела с Сахалина в этот самый "покой", ее остановила железная рука дежурного врача, потребовавшего справки об отсутствии эпид. контактов. У сынишки был пилоростеноз, его надо было срочно оперировать. Но доктор Люба, отставная генеральша, была непреклонна. Пришлось жене чапать по ночному заснеженному Питеру с Выборгской стороны на улицу Герцена, на телеграф. Требуемая справка была добыта, сын остался жив. А с доктором Любой мы потом весело работали. Но однажды ее Бог, который все-таки не фраер и правду видит, чуть было не покарал. Был у нас замечательный доктор, в последствии хороший мой приятель Давид Парнес. О Давиде ходили легенды, и он легенды эти вполне оправдывал. Впрочем, я понял, что о Давиде писать надо как-то отдельно. Так что вот вам опять Отступление восьмое. Неистовый Давид. Давид, как и его исторический тезка, был ростом невелик, зато могуч нравом. Жена его, напротив, была большая, как Голиаф, но мудрая и спокойная. Был у них сын Левушка. Однажды Левушка пошел с папой в гости и увидел там стоящую на пианино статуэтку Бетховена. Малыш протянул к ней ручонки. "Это Бетховен -- назидательно промолвил папа -- большой немецкий композитор". Через некоторое время, уже в другом доме, Левушка увидел знакомую лохматую голову -- "Ето Бетховен!" -- уверенно произнес он. -- "Большой немецкий композитор". -- "Что значит большой, Левушка" -- "Ну, просто огромный, как самосвал". Давид гордился сыном, но двадцатидвухлетнего Левушку убили какие-то питерские хулиганы. А Давид уехал в Израилию, в страну, где живет еще один наш общий друг, тоже анестезиолог, Эдик Монашкин. Появление Давида никогда не происходило без шума. Был он человеком огромного юмора, весьма склонным к мистификации. Маленький, гиперстенического телосложения, со щеткой черных усов под внушительным носом, он восклицал, входя в ординаторскую:"Capro fui, capro dui!" Напрасно вы попытались бы лезть в латинский словарь -- ничего такого вы бы там не нашли. Фраза эта извещала о том, что настроение у Додика хорошее и его пора держать за руки. Когда он уставал, то бурчал под нос: "Больные не кина -- всех не пересмотришь". Сидим в ординаторской, пьем чай. Звонок из приемного: "Давид Исакыч, срочно, там разрыв аорты привезли!!" Давид невозмутимо продолжает пить чай. "Додик! -- не выдерживаю я, тогда еще молодой анестезиолог. "Или там нет разрыва аорты, или я там уже не нужен", -- спокойно поясняет он и, вымыв за собой чашку, не торопясь, направляется в приемный. Было у него еще несколько любимых выражений. Когда что-то неожиданно случалось, он восклицал "Лизанька, которая страстно желала выйти замуж, внезапно забеременела!" Или вот его замечательная скороговорка "Пришел Прокоп -- кипит укроп, ушел Прокоп -- кипит укроп. Как при прокопе кипел укроп, так и без Прокопа кипит укроп". Фразочку эту он зачем-то пробурчал при главном медицинском начальнике по фамилии Прокофьев. Тот почему-то обиделся, хотя обижаться на Давида не стоило -- он при всех своих завихрениях, человек был добрый и душевный. Стоит Додик в институтском парке, подымливает знаменитой своей трубочкой. Напротив -- один из наших молодых профессоров. (Профессорами они становились в те годы быстро -- старики начали умирать один за другим и места освобождались. Поэтому теоретические знания как бы слегка опережали клинический опыт.) Речь идет о том, что детская смертность, до этого снижавшаяся, застопорилась в своем падении. Давид: "Понимаешь, все, что можно было лопатами разгрести, мы разгребли. А теперь нужны шпонтики, а шпонтиков -- не хватает". Таинственных шпонтиков в те годы действительно не хватало. Теперь шпонтики в достатке, да не у всех есть на них деньги. А тогда да, ни за какие деньги не достанешь. Вот и лежал у наших докторов в загашнике маленький слесарный наборчик, верстачок, еще что-нибудь этакое. Катетеры из оболочки проводов делали, точили всякие переходнички, придумывали, как много раз использовать импортное одноразовое. Короче, изобретали свои велосипеды. Осторожный Слава, наш заведующий, таскал у себя в портфеле целый наркозный аппарат, и был не так уж неправ. Подальше положишь -- поближе возьмешь. Давид пришел в анестезиологию из хирургии. Долго работал в акушерском корпусе, давал наркозы гинекологическим больным, но... Постепенно интерес к детям все же перевесил. Может быть, и рождение Левушки сыграло свою роль. Но так или иначе, переключился Додик с анестезиологии в реанимацию. Поскольку в ассистенты его, несмотря на наличие степени, по причине пятого пункта не брали, всю свою кипучую энергию направлял он в практическое русло. Я к тому времени уже давно работал на ввозной реанимации, где мы вместе с моим другом Славкой Любименко опробовали разные методики борьбы с инфекционными токсикозами. Слово "методика" действовала на Давида, как красная тряпка на быка. Он сразу же набрасывался на нее в поисках слабого места. И к чести его надо сказать, чаще всего оказывался прав. Но в доказательстве своей правоты нередко прибегал к разного рода мистификациям, не всегда безобидным. То ссылался на несуществующую статью в иностранном журнале, то слегка подтасовывал факты в пользу своего мнения. С ним надо было держать ухо востро! Помню, как мы познакомились. Я работал тогда врачом приемного покоя, и привезли мне довольно тяжелого ребенка. Пришлось позвать на консультацию реаниматолога. Прибежал Давид, боком подскочил к больному, воскликнул: "Доктор, здесь, безусловно перикардит!" Не успел я опомниться, как этот разбойник всадил больному иголку в область сердца и начал натягивать поршень шприца. Жидкости, характерной для выпотного перикардита, не было. "Странно!" -- пробормотал он, вынул иглу... и убежал лечить следующего больного. "А записать!" Моего слабого возгласа он уже не услышал. Но вместе с тем... вместе с тем... сколько было сложных ситуаций, когда именно нестандартное Давидово мышление давало больному шанс. Все же его сильные стороны значительно перевешивали слабые и мы очень его любили, без него наша работа была бы куда преснее. Его разрушительный ум был очень на месте, не давал нам застаиваться, успокаиваться. Хорош он был и в кампаниях. Сам умел превосходно готовить и, конечно же, умел и любил выпить и закусить. Но одна его, вполне безобидная страсть дважды, на моей памяти чуть не привела его к гибели. Дело в том, что Додик обожал в пьяном виде читать Маяковского. А кто же читает этого горлана-главаря, не жестикулируя Вот Додик и помогал себе неистовыми взмахами правой руки. И все бы ничего, да несчастная эта конечность имела привычный вывих в плечевом суставе, и как только амплитуда додиковых ритмичных взмахов зашкаливала, плечо выскакивало. Додик буквально взвывал от боли. Обратно засунуть плечо можно было только под наркозом. И тут то начиналось -- маленький, тучный, с короткой шеей, с желудком, переполненным водкой и закуской, Додик представлял собой воплощенный кошмар для наркотизатора. Тем более, внутривенный наркоз был тогда, в конце 60-х, еще не в моде, а ко всем газам наш храбрый декламатор был по роду профессии мало чувствителен. Вот так пару раз и захлебывался Давид в собственном желудочном содержимом. Еле откачивали. С тех пор, стоило прозвучать знакомым строчкам, я подскакивал к нему и клал руку на его правое плечо. Надо сказать, что именно Давид стал невольной причиной моего ухода из института. Ему очень захотелось заниматься именно педиатрической реанимацией, а формальных прав у него на это было в тот момент больше, чем у нас со Славкой. Я ушел организовывать детскую скорую, Славка занялся реанимацией новорожденных. Зато несравненная моя Галочка, бессменная моя реанимационная сестра пришла к Славке Черемисину, нашему заву, расставила пошире ножки-бочоночки, уперла ручонки в свои толстые бока и сказала ему, сверкая глазами-маслинами: "Не позволю свое здоровье с Давыдом губить! Не дают нормальных докторов, как-то Кукулевича или Любименко!" В сочетании с легким Галочкиным пришепетыванием грозная фраза выглядела преуморительно. А что же все-таки произошло с Любовь Григорьевной Шамшиной Тоже поэма в своем роде. Привезли к нам как-то случайно в приемный покой тяжелого ребенка с ветрянкой. Это было противу всяких правил, ибо у нас не было условий для приема больных с летучей инфекцией. Но делать было нечего -- выяснилось, что до утра мы его никуда перевести не сможем. Заклеили бокс со стороны внутреннего коридора, ходили к больному через улицу. Хотя чаще всего заболевание это протекает довольно легко, здесь был особый случай -- и температура была очень высокой и высыпания обильные. Любочка вызвала на консультацию реаниматолога. Пришел Додик. Надо сказать, что тогда, в 1968 году отделения анестезиологии-реанимации еще не было, дежурил один анестезиолог на всю Клиническую больницу. Додик осмотрел ребенка, дал рекомендации. Любочка выполнила их спустя рукава, а так как состояние больного не улучшалось, вызвала реаниматолога снова. Он опять осмотрел ребенка, опять дал рекомендации... Короче, когда в три часа ночи она вызвала измученного Давида в третий раз, он внимательно посмотрел на нее, и сказал тихим-тихим голосом: "Доктор, мне кажется, что здесь случай натуральной оспы, и я хочу сделать соответствующую запись в истории болезни". Любочка обомлела, затрепетала и пошла разноцветными пятнами. Это же, о, ужас!! Карантин, чрезвычайные меры, паника по всему городу!!! Домой на дачу к своему любимому коту не попасть. И вообще, дело пахнет керосином -- особо опасная инфекция это вам не хухры-мухры. Чуть не на коленях умолила она торжествующего Давида ничего не писать и тут же выполнила все его предписания. Нечего и говорить о том, что до самого ухода на окончательную пенсию доктор Люба реаниматологов больше не вызывал. Уехал Давид в Израиль, как я уже говорил, после нелепой и страшной смерти сына. Там он на восьмом десятке лет, сдал экзамен и работает терапевтом. Вот и Эдик Монашкин, трепетный поклонник моих ранних песен, уехал туда же, правда, значительно раньше. Уехал после того, как его дочку в школе обозвали жидовкой. А вы бы не уехали Продолжение главы седьмой. ЛПМИ. Странно все это, но государственный антисемитизм был штукой довольно привычной. И не сказал бы, что в нашем паровозном медицинском так уж зверствовали. Скорее, слегка притормаживали, некие приличия все же соблюдали. А как же -- питерская интеллигенция все же, это вам не моська накакала. Традиции-с. Ведь вот стал тот же Додик, да и Эдька Монашкин кандидатами наук. Ну, конечно, без аспирантуры, сами, соискателями, потратив на это заурядное, в общем-то, действие по десятку лет. Но не провалили же! И какие диссеры замечательные -- зрелые, все насквозь практические. А что касается мест на кафедре, увольте -- туда пойдет Коля из комитета комсомола и Володя из институтского стройотряда. Да ладно, дорогие дамы и господа, скучно это все, или как говорят в Мааскве, где пишутся эти строки -- "скуушно". И в самом деле, что здесь можно сказать того, что еще не сказано... А в институтском, насквозь перекопанном парке гуляет ветерок, шевелит кронами старых, частично уже срезанных тополей. Бегают стайки студентов в белых халатах, играются студенческие капустники "Прраходя мимо деканата, студент К. плюнул на 16 метров. Рекордсмена можно найти там-то". Жизнь идет. Хочется надеяться. что в студенческой столовке Педиатрической Академии не просверливают в ложках дырочку посередине, чтобы не воровали и не приковывают ножей цепью.... А! Короче, "Gaudeamus igitur!!", дорогие коллеги! И да здравствует наша ALMA MATER!!! Глава восьмая, может быть, последняя. Остров Крестовский и другие. Что и говорить, приступаю я к ней с трепетом. Боюсь. Но откладывать больше нельзя, как глупо делать вид, что я не понимаю, будто вся эта не очень лепая затея с "маленьким путеводителем" и была задумана именно из-за возможности написать об Островах. Потому что это -- детство и юность, первые ненадежные находки и первые же невозвратимые потери, дом и бездомье, путь в мир и возвращение в себя. Это -- малая, а, следовательно, и единственная Родина -- место, родившее меня и заранее простившее за все. Место, не требующее любви, а твердо знающее, что она есть, а кроме нее нет -- ничего. Острова -- Крестовский, Каменный и Елагин. Переливающиеся всеми цветами радуги и сереющие в тихом провинциальном предутреннем тумане. Взрывающиеся голосами стадионов и затихающими пронзительной тишиной заснеженных аллей. Острова -- не место, а время. Я уже писал об этом: "ностальгия не по месту, а по времени". И повторю еще раз, хотя и ностальгия -- лишь выражение тоски -- где куда подевалось было ли Набоков так много писал в стихах своей и прозе о тоске по Родине, что исчерпал ее, эту тоску и не захотел совершить поступка -- вернуться. А можно ли Сейчас пришло в голову, что приемчик, ведущий меня вдоль этой повести -- вот дорога, вот дома, мосты, деревья. Вот речка Карповка с мутной водой, по которой плывут и медленно расползаются радужные нефтяные пятна, вот -- Малая Невка с ее байдарками, спуннингами, распашными двойками и шестерками, с чревами раскрытых гребных ангаров... Так вот, приемчик этот здесь не годится, не работает, принадлежит все же больше месту, чем времени... А надо просто сойти на берег Крестовского острова, спуститься туда с небес. и умолять свою память вернуться, наполниться мелкими деталями, возвращающими не только форму, но и цвет, запах, ощущения... В конце концов, большой писатель от маленького и отличается глубиной памяти эмоциональной. Один помнит себя с трех лет, другой не помнит вообще ничего... А я кто -- писатель или все же графоман Ах, об этом бы раньше задуматься! Вот ведь только один человек и считал меня гением, да и того на свете нет. А я всегда совершенно искренне посмеивался над ним. Но и он, этот человек, твердил мне -- пиши стихи, пиши лирику, твоего коротенького дыхания только на это и хватает. А я за прозу! Вот ведь и графоманом себя назвать не могу -- сам процесс писания доставляет мне физическую почти муку -- с тех самых пор, как меня, семилетнего левшу, переучивали и заставляли писать правой рукой. Ненавижу свою правую руку! Если бы не моя старенькая "Бона", не было бы этих страниц, ей Богу. Но, впрочем, я забалтываюсь, а пора прыгнуть в воду. "Не бойся, не бойся!" -- говорю я себе. "Никто тебя не съест!" Итак, не место, а время, время, время. Плечо с погоном. Погон широкий, новенький -- на нем большая выпуклая звездочка и два широких просвета. Рука, протянутая ко мне. В руке -- картофелина. Вкус сырой картошки во рту. Помнишь ли Помню. Это -- наш отъезд по Дороге жизни из блокадного Питера. Шурма -- место нашей эвакуации. Высокий песчаный берег Вятки. Пристань. Жара, июль, я жду парохода, с которого должна сойти мама. Большой сад, церковь в саду, тоже большая, заколоченная. Кошелек с бисером у мамы в руках. Мамина подружка Аня, такая же, как мама, молодая и красивая. Я уже тогда любил молодых и красивых. Еще одна мамина подружка -- кудрявая и черноглазая. Тетя Эся. Она приехала к нам в гости. Я задумчиво хожу по прохладному полу нашей избы. "Бабуля, а с кем я буду спать сегодня" "Со мной, Мишенька!" "Нет, бабуля, ты очень толстая" "Со мной" -- подает голос дед, режущий алмазом большое стекло в углу комнаты. "Нет, дед, у тебя кости колются!" "Ну, тогда со мной" -- смеется мама! "Нет, мамочка, я хочу с тетей Эсей, она такая красивая!" Общий хохот. А незадолго до этого -- общий плач. Меня только что привезли из Питера. Посадили за общий стол. Я всю еду сгребаю к себе и ору сквозь слезы: "Все мое, никому не дам!" Жадину быстро успокоили и потом долго кормили первым и отдельно. Огород за домом. Высокое синее небо. Грядки с зеленью. Я пробираюсь через грядки к дальнему забору, где торчит смешное и все равно страшное чучело. В левой руке у меня веревка -- стегать чучело, чтобы было не так страшно. Веревка волочится за мной. На нее время от времени наступает сзади босая мальчишеская нога. Это Шурка, мой друг. Они с матерью тоже эвакуированы в Шурму из Ленинграда. Его старший брат умер у моей бабушки-фельдшерицы на руках от дизентерии. Шурка теперь один. Был один, теперь мы с ним вдвоем, мы -- друзья. Когда он наступает на веревку, она натягивается, и я падаю носом в борозду. Но почему-то не сержусь, и мы оба смеемся. На нас пикируют стрижи. Неоглядное для меня, четырехлетнего карапуза, закулисье поселкового клуба. Занавес закрыт, а за ним перед тремя десятками мужиков стоит моя мама. Она размахивает руками, а мужики напряженно следят за этими взмахами и поют "Что ж ты, Вася, приуныл, голову повесил". И еще поют песню, от которой у меня мурашки по коже бегут :"Вставай, страна огромная, вставая на смертный бой!" Песня проникает в меня до самых пяток, от ее слов и музыки щипет в носу. Почему-то хочется плакать. Но хор умолкает, мама говорит им строгим голосом : "перерыв 10 минут". Мы с Шуркой тут же начинаем играть в прятки. Ему -- водить, а я прячусь от него в один занавес, потом в другой, бархатный. Прячусь, пячусь, и вдруг за моей спиной разверзается что-то, и я с воплем лечу в оркестровую яму, сшибая по дороге пюпитры. К счастью, ничего не сломав и даже не ушибив. Бледный Шурка помогает мне оттуда выбраться. Вот, поди, откуда моя музыкальность! Шумный шурминский базар. Мама поставила меня около знакомой торговки с яблоками. Я подгибаю одну ногу, беру в руки палку и канючу: "Подайте бедному раненому на пропитанье!" Тетки смеются и кладут мне в руку кто чего. Подбегает смущенная мама, начинает извиняться. А я уже вошел в раж и тяну во весь голос "Очи черные, очи стррастные!!! Тетка-яблочница умиляется и протягивает мне самое большое яблока "Мишка, что нужно сказать!" -- вконец смущается мама. "А можно, я еще спою" Жители области -- народ прижимистый, нищим подавать не торопятся. К нашему дому подходит старушка, просит хлеба. Я, подражая голосу нашей хозяйки: "Нечем подавать, сами голодом сидим!" Строгие глаза мамы, сующей мне в руки огромный кусок хлеба с солью. "Мишка, немедленно догони бабушку! И чтобы я этого больше не слышала!" Большущий брезентовый кузов студебеккера-трехтонки. В кузове наше барахло и еще трофейная легковушка. Мы едем в Питер, с нами офицер и несколько солдат. Небо огромное, багровое на закате. Какой-то хутор, обнесенный высоченным забором. Большая изба. Солдат грозит кому-то автоматом. Мама рассказывает мне, что хозяин не хотел нас пускать и солдат пригрозил ему. Нас пустили и даже налили крынку молока. В Кировской области, далекой от войны, крепкие хозяева ждали немцев. Город Киров. В магазине -- белый хлеб. "Мама, а разве он бывает белым" Вот такие осколки памяти, почему-то наполненные теплым летним ветром, багровыми закатами, голубой Вяткой. Теплые такие осколочки. Детство все-таки. И вот -- Питер, сначала вокзал, трамвай, ползущий по Невскому, трамвайные площадки открытые, вместо дверей -- загородочки до пояса; потом наш Крестовский, через комнату -- черная труба буржуйка, обои, свисающие до пола. Сверху -- спускаются соседи. Это -- ранняя весна 1945 года. Теперь пора описать нашу квартиру, я же обещал это в самом начале, да и она того стоит. Но сначала все же о самом Крестовском. На Крестовском острове все, что идет с севера на юг -- это улицы и переулки. Все, что с запада на восток -- проспекты. Проспект, на котором я жил назывался до революции Александровским, а в 30- е годы получил наименование проспект "Динамо", ибо, начинаясь от речки Крестовки западным своим концом, восточным в оное спортивное сооружение упиралось. Шириной означенный проспект был метров пять, может поменьше -- такая не очень длинная аллея, обсаженная кустами и деревьями -- преимущественно липой и дубом. Домов на проспекте было немного -- десятка полтора. От моста через Крестовку, соединяющего Крестовский с Каменным по правую руку стоял модерный особнячок НИИ физкультуры, а дальше так называемая "шестиэтажка" -- таких высоких домов на Крестовском больше не было, по крайней мере, в западной его части. В шестиэтажке была сначала школа, потом госпиталь, а уж потом -- жилой дом. В нем жил мой одноклассник Сашка Зайцев - единственный из наших ребят ставший доктором наук и еще мамина подружка тетя Лиза. Окна ее выходили на проспект, и это обстоятельство использовалось часто моей мамой. Дело в том, что по другую сторону моста шел сначала высокий забор, за которым надрывались овчарки -- это был милицейский собачий питомник. Его зады которого выходили во двор нашего детского сада -- чьей-то бывшей двухэтажной дачи, оштукатуренной и покрашенной в красный цвет. А дальше по проспекту, где забор кончался, была прекрасная Лужа. Лужища целая! Я, отправленный мамой в садик, доходил до этой лужи и замирал. Мог целый час смотреть, как снуют по ней жуки-водомеры, плывут какие-то листочки, травинки, пробегает рябь от ветра. Один раз пустил даже поплавать по этому морю свою галошу... Неудивительно, что мама, зная о моей страсти к созерцательству, отправив меня в детский коллектив, через минут двадцать звонила Лизавете и задавала один и тот же сакраментальный вопрос: "Мишка прошел лужу" Лизавета выглядывала в окно и если видела мою неказистую фигуру, выходила и гнала меня от благословенного водоема участвовать в выполнении общественного долга. Детский сад, его заведующая Роза Григорьевна -- это отдельная песня. Вообще говоря, впервые меня пытались отдать в садик еще в эвакуации, в Шурме. Дед отвел меня туда, но долго я там не задержался. Воспиталки не утруждали себя нашим воспитанием и целый день у забора болтали друг с другом, лузгая подсолнухи. К тому же меня там за какую-то провинность наказали и не взяли на прогулку к речке Шурминке. А я обиделся, открыл окна и напустил мух. На меня наорали, и я сказал деду: "Дед, если ты отведешь меня в сад, я пойду к Шурминке и утопнусь!" "Ты слышишь, Сима!! -- сказал мой дед Цалк -- "Не для того ты спасала его в Ленинграде от голода, чтобы здесь мучить!" Больше меня в сад не водили. Но здесь, в Питере, все было совсем наоборот. Это были две большие разницы, как сказали бы в Одессе. Во-первых, я был уже большим, мне шел седьмой год, и меня тянуло к сверстникам. Во-вторых, оставлять меня было не с кем -- все работали. А главное, увидев Розу Григорьевну, большую добрую еврейку, я сразу понял, что она не будет у забора лузгать подсолнухи. Заботились о нас так, как будто мы все были родными детьми заведующей и всех нянечек и воспитателей. А уж кормили -- пальчики оближешь. Однажды мама задержалась на работе, и Роза взяла меня к себе домой. Она напоила меня чаем с какими-то сухариками и долго причитала, что дома у нее -- хоть шаром покати, а карточки она не спела отоварить. Но все равно, ее сухарики показались мне такими вкусными! Вообще во всем, что касается еды, отношение было вполне трепетным. Казалось, во рту у меня находилась электрическая мясорубка, которая все перемалывала с неимоверной быстротой. Оставалось только удивляться, как при всем этом я оставался довольно долго тощим щкилетиком. У меня было даже целых две гастрономических мечты -- первая -- залезть в сундук (почему именно в сундук), набитый кусковым сахаром, а вторая -- найти головку швейцарского сыра -- его иногда приносил отчим в своем пайке мастера спорта. Единственно, чего я почему-то совершенно не переваривал, так это гречневую кашу-размазню. Она просто не лезла мне в рот. Помню, мама решила меня как-то забрать после обеда. Пришла, ищет меня в группе, а детишки ей: "А Миша в столовой -- кашу ест". Мать туда, а я сижу над тарелкой, и слезы в кашу капают. Недоесть ведь было нельзя -- в нас все впихивали. В саду мне довелось пережить и первую влюбленность, и первые жесточайшие муки ревности. Девочку звали, кажется, Валя и она была чуть постарше меня. Поэтому в школу она уходила из сада раньше и на выпускном балу танцевала польку с каким-то чернявым пацаном из другой группы. А я, несмотря на свою тощесть, был весьма неуклюж, и танцевать не умел. Стоял у стенки и ломал за спиной от ревности пальцы. Страшное дело, ей богу! Садик, садик! Теперь его нет, как нет и лужи, и собачьего питомника -- всю эту территорию занимают красные кирпичные корпуса элитной Свердловки. А когда-то, еще студентом 5 курса, я приходил сюда "набирать норму" -- я занимался наукой, и мне надо было измерять малышам кровяное давление. Я постучался в кабинет заведующей. "Войдите!" -- сказал мне Розин голос. Я вошел. "Мишенька!" -- удивилась она. А ведь мне было тогда уже двадцать два! За шестиэтажкой до самой трамвайной линии, пересекавшей проспект посредине, домов не было -- только парк. Здесь когда-то во время войны и несколько лет после нее были огородики -- и наш тоже. Трамваи скатывались с Крестовского моста и уплывали со скрежетом и звоном по Константиновскому проспекту мимо моей школы к ЦПКиО, "цыпочке". И кому это интересны все эти географические мелочи! Но надо же дойти до дому! Так вот. За трамвайной линией проспектик мой, обсаженый дубами, липами и кустарником, пересекал еще одну трамвайную линию и упирался в ворота стадиона "Динамо". Когда-то, до открытия огромной чаши стадиона им. Кирова на самой западной стрелке Крестовского, здесь проходили все футбольные матчи. Проход к стадиону перекрывала конная милиция. Лошади топтались не месте, время от времени приподнимая стриженые хвосты и выкатывая на щербатый асфальт яблоко вкусно пахнущего навоза. После матча разгоряченные болельщики гроздьями обвешивали трамваи, а наиболее нетерпеливые заливали водкой горечь поражения или радость победы прямо в кустах около наших домов. А наши дома -- это семь одинаковых двухэтажных корпусов, все под одним номером -- 23/15. Напротив них, на другой стороне проспекта стояла еще одна шестиэтажка и несколько небольших строений. Они же, со стоящей за ними серой трехэтажной кочегаркой были каким-то особым миром, отделенным кустами и деревьями и от трамвайных линий и от нашего узенького проспекта. В этом мире стояли лавочки у каждой из тринадцати квартир каждого корпуса, на лавочках сидел самый разный люд. Деревня! Каждая квартира имела свой выход на улицу, а внутри была двухэтажной. Через маленькие сени вы попадали в небольшую кухню, из кухни, минуя большую, топящуюся дровами печь, вы попадали в столовую -- комнату метров 14 с окном во всю стену. Из кухни же начиналась деревянная лестница, ведущая на второй этаж, где были две комнаты -- одна над столовой, побольше, а вторая над кухней -- поменьше. Горячей воды не было, мыться мы ходили в баню на Разночинную -- переезжали Колтовской мост и ехали мимо завода "Вулкан". На этом заводе дед с середины 30-х годов работал юрисконсультом. Завод-то и построил эти дома для ИТР. Тогда коммуналок здесь не было, народ был достаточно интеллигентный. В 1-й квартире жил композитор Чишко, автор оперы "Броненосец Потемкин", со своей женой, консерваторской профессоршей и странноватой дочкой Лариской. У них тогда было редкое чудо -- холодильник, где каждый, согласно дворовым сплетням, держал свою еду отдельно. А в 25-й жил известный ученый, профессор Вологдин. И прочая публика была соответствующей. К сожалению, во время войны многие квартиры заняли беженцы. Не избежала уплотнения и наша 19-я, тем более что война наше семейство ополовинило -- из мужчин остался только я, пятилетний пацан. Папа погиб в январе 1942 года под Колпино, дед умер от дизентерии весной того же года. Так что когда мы в апреле 1945-го вернулись из своей эвакуации, а бабушка Елена Германовна из своего Кокчетава, нам пришлось отвоевывать свое жилье. В маленькой комнате наверху, там, где когда-то жил отец, поселилась бабушка, а мы с мамой -- в нижней комнате. Соседями нашими были Марья Ивановна и Николай Иванович. "Сам", как он себя называл, работал завсекцией во Фрунзенском универмаге, а Марья Ивановна, маленькая полная старушка, сидела дома, к моему счастью. Все остальные, в том числе и бабушка Елена Германовна работали -- мама в Сельхозинституте на Каменном, а бабушка, по протекции папиных учителей устроилась смотрительницей в "Эрмитаж". Марья Ивановна разогревала мне на керосинке (дровяной плитой мы пользовались очень редко) обед и следила, чтоб я поел. Впрочем, очень скоро я научился сам варить кашу, преимущественно пшенную из брикетов и поедал ее с сахаром. До сих пор ничего вкуснее для себя я не обнаружил. Детские пристрастия вообще остаются надолго... Это же в полной мере относится и к чечевице -- чечевичные каша и похлебка сохранили для меня все вкусовое очарование военных и первых послевоенных лет. Недавно я попробовал чечевичную кашу и обомлел от запаха детства... Вскоре наша семья увеличилась -- в нашей, нижней комнате появился отчим, Глеб Борисович. Итак, вот вам и еще одно лирическое отступление. Иногда мне кажется, что именно в этих отступлениях все дело. В конце концов, что эти записки, как не попытка реанимации мимолетных ощущений, веяний ветерка, солнечных лучей сквозь древесную крону, полета ласточки.. Не есть ли это единственные реалии быстроускользающей жизни, а степень возможности ощущать их -- не есть ли доступная степень счастья Если бы я был древним китайцем, то сочинил бы именно такие стихи, именно об этом. Итак -- Отступление девятое. "Батюшка барин молодой приехали..." Семья принадлежала старинному дворянскому роду. Дед отчима по отцовской был генерал-майором артиллерии, командовал артиллерией крепости Кронштадт. С материнской стороны тоже попадались знаменитые предки, в частности, уральский генерал-губернатор Амосов, изобретатель булата. Отец Глеба Борисовича был довольно известным до революции адвокатом, вел дела разных богачей. Была у него странная привычка -- задумавшись, он складывал пальцы кукишем и поколачивал им по столу. Однажды он проделал такое перед богатым лесоторговцем, пришедшим к нему по своему довольно запутанному делу. Лесоторговец обиделся и ушел. Семья до революции не бедствовала, хотя особо богатой не была. Старший сын адвоката стал приват-доцентом Политехнического института, средний -- врачом, а младшенький -- Глеб, ровесник века, только успел закончить гимназию. Незадолго до начала войны адвокат овдовел и женился на младшей из сестер Круглевской -- Лидочке. Интересно, что его сын, приват-доцент, почти одновременно с отцом женился на старшей -- Ольге. Их отец был генерал-лейтенантом, командиром лейб-гвардии Измайловского полка. Он прекрасно воевал с немцами и, несмотря на то, что потерял в бою руку, остался служить. Солдаты его любили, что не помешало большевикам в 1918 году посадить его с другими офицерами в качестве заложника на баржу и затопить ее в Маркизовой луже. Гражданская война разметала братьев. Отец со старшим сыном остался в Петрограде, средний сын служил зауряд-врачом у Деникина, младшенький попал порученцем в Первую конную к Буденному. На польском фронте он со своей сабелькой попался во время атаки польскому драгуну -- тот просто ударил по сабельке сверху своим огромным палашом, и она пробила моему будущему отчиму голову. Его взяли в плен, он убежал, пробирался к своим, потом попал к махновцам, но в конце концов, голодный и оборванный, осенью 1919 года попал в Петроград. Буденновское прошлое сослужило ему службу, и юношу взял работать в транспортный отдел ЧК. Однажды к отцу пришли с обыском и очень удивились, обнаружив в барской квартире молодого чекиста. Слава богу, в ЧК он проработал совсем недолго и поступил на курсы адвокатов. Но и в адвокатах не удержался, поступил на отделение керамики Строительного института. От вступления в партию благоразумно воздержался. Отца же его то арестовывали, то выпускали, то ссылали в Воронеж. То же происходило и с тетей Лидой, его женой. Наконец, отца послали строить стройку века, - Беломорканал, где он благополучно и умер в "доходягах" от голода. Отчима же вызвали, куда следует, и предложили поехать туда же директором кирпичного завода, угрожая в случае отказа отправить на место в другом качестве. И сын поехал туда, где погибал его отец, причем, не имея возможности ничем помочь. Два года продолжалась эта пытка и привела его к серьезнейшему нервному срыву. Тогда его, наконец, отпустили. Тетя Лида же осталась в Воронеже с маленьким племянником Никитой, сыном умершего старшего брата Глеба Борисовича и своей сестры Ольги, повесившейся в пустой питерской квартире. Потом уже, реабилитированная и даже получившая в Питере квартиру, тетя Лида рассказывала: "Я в детстве читала Достоевского и даже ночью не могла от страха спать. А как при советской власти пожила -- ничего не боюсь". Впрочем, разговор не о ней. Отчима призвали с началом войны в саперные войска, он разрабатывал какую-то керамическую мину, за что получил даже орден Красной Звезды, но при испытании этой мины подорвался и лишился нескольких пальцев на правой руке. Госпиталь, демобилизация -- и старший лейтенант Алексеев, недоучившийся керамик, начал восстанавливать кирпичные заводы под Ленинградом. Был он женат на некоей Зиночке, Зинаиде Андриановне, имел сына. Олег был старше меня лет на десять. Жили они где-то на Кирочной, у своих родственников, Густериных. Старший, врач-рентгенолог, приходился Зиночке братом. Я его очень хорошо помню - небольшого роста, с аккуратной щеточкой усов, типичный "недобитый буржуй". Буржуем он, конечно же, не был, но как я потом узнал, тоже воевал у Деникина врачом. Это совпадение было не единственным. Так же, как и семью Алексеевых, и эту тоже советская власть ополовинила. Но кое-кто все же сохранился и выжил. Как отчим познакомился с мамой, я не знаю, как и вообще не помню многих, основных, наверное, подробностей этой жизни. Так, какие-то детали -- переполненные старой мебелью коммунальные остатки старых барских квартир, фотографии в овальных рамочках, коричневым с золотом, на стенах, какие-то пыльные альбомы... Многое, многое здесь являло фигуру умолчания, особенно для меня советского дошкольника, школьника, пионера и комсомольца. Вообще, лишнего не говорили. Вдруг, откуда-то из глубины пространства появлялись родственники -- например, дядя Ярослав со своей крохотной женой Валентиной. Шепотом рассказывали, что Ярослав, тогда курсант военного училища, в 1940 году случайно разбил бюст вождя -- его толкнул на лестничной площадке приятель, а Ярослав, в свою очередь, толкнул бюст. И сели оба. Приятель погиб, а дядя, двоюродный брат отчима, появился в конце 50-х в нашей квартире, худой и просветленный, с удивительно прозрачными глазами. Такими же они были и у его малышки-жены. И, казалось, светилось в них нечто, нам (мне, по крайней мере) совершенно неизвестное. Не Апокалипсиса маята -- Лесоповала стальная пята В прах растоптала... Это же написано в 70-х, а не тогда, это из другой жизни и другого понимания... Они же молчали как рыбы, пришедшие с того света. Может быть, потому, что и там и здесь, по обе стороны жизнь была чем-то похожей, особенно для них. Мы же, дети, стен этих не замечали. Тюрьма все-таки занимала шестую часть суши, и была достаточно просторной для наших малых, неокрепших душ. Мы, поди, и не подозревали об ее существовании. Нам пока хватало места внутри, а опыт взрослых касался только некоторых, которых мы и в глаза-то не видели. И я, участь во втором классе школы в эстонском поселке под Валгой, писал Сталину письмо о том, что в нашей школе не хватает парт. И -- о, чудо! -- парты пришли. А в третьем классе, в школе при кирпичном заводе под Астраханью, я гордо носил свой пионерский галстук, который мальчишки из семей ссыльных облили мне однажды чернилами. И едва научившись читать, всю ночь читал "Молодую гвардию". А "Школа" Гайдара, а его "Голубая чашка"! Но ведь чувства добрые пробуждались! Не злодейские же. И тот же Павлик Морозов -- такой несчастный, взрослыми забитый. Именно романтический герой был героем нашего времени. Овод! А как же! Не Монтанелли же слюнявый! Детство и юность падки на романтизм. Это потом только постигаешь его глухоту нравственную, нарциссизм! Но ведь Данко! Сердце из грудной клетки -- вон, другим светить, самому сгорая. Ах-ах-ах!! Это потом пришло понимание того, как несчастна страна, нуждающаяся в героях. Но я отвлекся, так сказать, отступил в отступлении. Мы же вспоминаем отчима моего, Глеба Борисовича Алексеева. Маму как-то в Астрахани спросили: "И как вы можете жить с этим евреем!" А еврейкой-то была она, а он -- настоящим русским барином, барство свое так и не утратившим. Тем более и внешний вид соответствовал -- высокий, дородный, с правильными чертами лица, стройными ногами. Даже свой большой живот он нес с необычайным достоинством и проходил всюду, где ему хотелось. Сам видел, как швейцары в "Астории" вытягивались и брали под козырек. А он туда шел затем, чтобы спросить у метрдотеля как правильно готовить селянку с каперсами. В еде толк знал, готовить умел и любил. Семейство наше могло пробавляться целый месяц концентратами и макаронами, потому что отчим всю получку спустил на огромного гуся и запек его с яблоками. Какими они были, эти русские дворяне, осмелившиеся не уехать на Запад Думаю, что и здесь они были в эмиграции, только внутренней. Они эмигрировали из нормальной жизни в жуткую, бесчеловечную фантасмагорию и до конца дней своих жили в этом ирреальном мире. Текла Нева по прежнему руслу, стояли на Невском старые дома, но прежняя жизнь, понятная и человеческая растворилась. Она видимо, только нам, родившимся после 1917-го могла казаться нормальной. Глеб Борисович, конечно же, был человеком творческим, неугомонным, не без склонности к розыгрышу и мистификации. Тут он тоже был баальшой мастер! Вот некоторые из его невиннейших шуточек. Приволок откуда-то книжицу. На бело-синей, с какими-то разводами обложке автор -- Глеб Алексеев. Какой-то производственный роман. Выдал за свою. Я только через 20 лет узнал о существовании такого писателя. Весна. Очередь за чем-то. Какой-то малосимпатичный пьяненький субъект качает права, задевает отчима. Тот серьезно смотрит на него и громким шепотом говорит: "Гражданин, у вас ширинка расстегнута". Субъект тушуется и исчезает, хотя с ширинкой у него было все в порядке. Мы едем в трамвае. Напротив -- красивая девушка. Отчим громко, во весь голос, обращается ко мне, расписывая ее достоинства. Я (не девушка!) вспыхиваю и пулей выскакиваю на площадку. А вот -- целая история. О том, как мы возили кошку Царапку к ветеринару или... Сага о кошковидной собаке. Было у нас собака Джудька, которую, вообще-то, звали Джеральдина. Отчим собак обожал, и Джудька появилась у нас в результате операции по ее спасению. Позвонила как-то отчиму известная в Ленинграде собачница со странной фамилией Пец и сказала строгим голосом: "Глеб! У таких-то сукиных детей живет собака, которую привязывают веревкой к спинке стула, чтобы она не царапала мебель. Надо спасать!" У самой дамы Пец жили в одной комнате огромной коммунальной квартиры на Фонтанке шесть такс. Мы как-то заходили к ней в гости, без противогаза там просто нечего было делать. И вот мы поехали выручать собаченцию. Как только мы друг друга увидели, все было решено. Она радостно лизнула меня в нос и потом, в такси, все время тихонько повизгивала и быстро-быстро виляла своим коротким хвостом. Была она не очень большой -- сантиметров 40 в холке, с короткой, пегой какой-то шерстью. На морде лица, тоже белой, расплывалось большое черное пятно, закрывавшее левый глаз. По природе своей была она собакой охотничей, очень любила бегать и плавать. Воду любила до одурения, до потери собачьей памяти. На Крестовском, поэтому, было ей раздолье. Мы ходили гулять на стадион " Динамо" и там она бросалась за кинутой в воду палкой или доставала со дна небольшие камни. Охотничий свой азарт Джудька перенесла на местных котов. Она их не трогала, но гоняла. У нее были довольно цепкие длинные когти и любимейшее развлечение состояла в том, что загнав кота на слегка наклонный ствол липы, стоящей рядом с домом, разбежаться и вскарабкаться метра на полтора-два вверх по дереву. Кот, который, сидя на нижней ветке, почитал себя в полнейшей безопасности, обезумевал от такого нахальства и камнем падал вниз, где и был догоняем торжествующей собакой. Джудька догоняла беглеца, легонько придавливала его лапой и тут же отпускала, совершенно о нем забывая . Делалось это, как правило в нашем присутствии. Этим она как бы укоряла нас за то, что мы совершенно бездарны в плане охоты. Ситуация эта отражена в двух строчках одной из моих "крестовских" песен: "Пес мой, виляя коротким хвостом, С лаем несется за быстрым котом" Тут, правда, есть некая поэтическая вольность. Назвать Джудьку псом было нельзя, она была именно собакой, собаченцией. Да и проделывала она свою экзекуцию над котами совершенно бесшумно. Надо сказать, что у нас в квартире жила еще и принадлежащая соседям кошка, прозванная за свой безрадостно-серый цвет Мышкой. Квартировала она в ящике, прикрепленном на перилах лестницы, ведущей на второй этаж. С Джудькой они ладили, вернее, у них был договор о ненападении -- собаке принадлежал первый этаж квартиры, а кошке -- второй. Кошка эта была, кстати, довольно шалавой особой. Как-то она принесла котят, на удивление пушистых и хорошеньких. Джудька в это время тоже стала матерью -- трое щенят барахтались рядом с ней. Надо сказать, что рожала она каждый раз с помощью отчима. Помощь заключалась в том, что тот должен был ее гладить по голове во время схваток. Если процесс начинался ночью, она подползала к его постели, прикусывала кисть и медленно тянула за нее -- "вставай, вставай, вставай!". Что же касается кошки Мышки, то не успела она родить, как тут же, дней через пять, опять исчезла по своим амурным делам. Котят срочно начали раздавать, и мы взяли маленькую пушистую, черную с серым, кошечку и подложили ее Джудьке. Та котенка облизала и приняла в семью. Забавно было видеть, как котенок посасывает новую свою маму, царапая ее неубирающимися коготками. Джудька стоически терпела. Из Царапки, как мы ее назвали, выросла пушистая самоуверенная красавица. Однажды она чем-то заболела, видимо, вследствие вредности характера, и мы решили отвести ее к ветеринару. Денег на такси не было, а ехать надо было на другой конец города, к мясокомбинату. К счастью, туда ходил с Крестовского 25-й трамвай .По каким-то странным городским правилам, действующим в Питере в те годы, кошек нельзя было возить в общественном транспорте ни под каким видом. Собак в намордниках можно, птичек в клетках -- пожалуйста, а кошек -- ни под каким видом. Сей драконовский для представителей кошачьих закон обошли мы, посадив пациентку в сумку на молнии. Дорога к ветеринару прошла успешно, никто контрабандного зверя не обнаружил -- Царапка с перепугу тихо-тихо сидела на самом дне своего убежища. На обратном пути, где-то в районе Красноармейских улиц, в вагон вошел пожилой контролер в чесучовом пиджаке. Когда он проходил мимо нас с отчимом, из сумки, стоящей у того на коленях, раздалось осторожное "мяу". Контролер замер. Предательский крик повторился. "Гражданин, у вас кошка" -- просто-таки прошипел блюститель порядка. Отчим невозмутимо: "Нет у меня кошки!". В это время из угла сумки, там, где молния немного отошла от края, появился черный нос, а затем, вращательным движением раздвигая отверстие, показались уши, кончики усов, а затем и вся голова нашей красавицы. Что тут поднялось, словами пересказать трудно. Контролер побагровел, набрал в легкие воздуха и начал орать. В воздухе носилась шляпа и пенсне ("А еще в шляпе и пенсне!"), какие-то обвинения в адрес всей интеллигенции, а толстых ее представителей тем более, что-то такое про недобитых буржуев и т.п. Наконец, наоравшись, он уже более спокойным голосом потребовал уплатить штраф. На что отчим, спокойно и даже как-то дружелюбно смотревший на орущего контролера, смиренно повторил: "А у меня нет кошки". Царапка при этом выразительно мяукнула. "Это не кошка -- продолжал отчим -- это кошковидная собака". Трамвай взорвался. Одни кричали, что вполне такое может быть, вторые -- что никогда. Дескать, еще тигра скрестить со львом туда-сюда, а кошку с собакой -- совершенно невозможно. Один гражданин с большим портфелем выругался: "Я из-за вашей кошки-собаки остановку проехал!". И, размахивая портфелем, в котором что-то звякало, побежал к выходу. (Трамвай между тем все катил и катил, приближаясь к нашей родной Петроградской). Наконец отчим, которому начинал надоедать весь этот гвалт и ошарашенная рожа контролера, встал и хорошо поставленным адвокатским голосом обратился к публике. "Граждане пассажиры -- сказал он и задумался. Через минуту, когда он увидел устремленные на себя глаза, он проникновенным голосом продолжил свою защитительную речь. "Кто мать Та, которая родила и бросила, или та, которая выкормила, вырастила и воспитала" Трамвая завопил: "Конечно та, которая вырастила..." Одна пожилая толстуха даже заплакала. "Так вот! Отец-кот вообще оказался безответственным подлецом, мать-кошка на третьи сутки бросила беспомощное дитя и умчалась наслаждаться жизнью, а собака -- терпеливо выкормила, вырастила и продолжает заботиться. Кто мать, кошка или собака Ответьте мне, граждане пассажиры!!" Его голос возвысился над трамвайным бытом, он звенел и вибрировал. "Собака мать!" -- вынесли свой вердикт зачарованные этим голосом граждане. Даже контролер призадумался, но потом опомнился и безнадежно прошептал: "Платите штраф, гражданин..." И тут отчим выгреб откуда-то кучу трехкопеечных монет и стал набирать трешку для штрафа. Трамвай благополучно миновал Крестовский мост... Жили мы с ним довольно дружно, хотя в детстве я достаточно натерпелся от его манеры воспитания -- уж очень он любил дразниться. Правда, думаю, я был подходящим объектом. Однажды отчим решил приучить меня чистить обувь .Для этого он начистил один мой ботинок, наивно думая, что я устыжусь и начищу второй. Увы, я просто замазал грязью первый. Не поленился. Никогда не забуду, как под его руководством воспитывал силу воли. Было это как раз под Астраханью, где мы жили на кирпичном заводе. Отчим был его директором. Там был небольшой кинотеатр под открытым небом, куда однажды привезли картину "Его зовут Сухэ-Батор". Мне страшно захотелось сходить в кино, и я без особого труда выклянчил у отчима денежку. Но, давая мне ее, он вдруг сказал: "Я бы на твоем месте проявил силу воли и не пошел туда. Вот деньги на билет у тебя есть, а ты не ходи". И я начал испытывать силу воли. После некоторого размышления я понял, что просто так не идти не интересно. Нет, я подойду к кассе, отстою очередь, и в последний момент уйду. Но, подойдя к заветному окошечку, я понял, что гораздо интереснее купить билет, подержать его в руках и на сеанс не пойти. Купил. Подержал в руках. И меня осенило: я все делаю не так!!! Надо, конечно же, пойти в кино и гордо уйти с самого-пресамого интересного места! Увы, я попался в ловушку собственной подспудной хитрости. Так как, не посмотрев весь фильм до конца, нельзя было узнать, какое место самое интересное, то... Выйдя с сеанса, я долго придумывал себе оправдание. Отношение отчима ко мне изменилось, пожалуй, когда я сам, без всякого блата, поступил в Педиатрический институт и стал там отличником. Он сразу как-то меня зауважал. К сожалению, длилось это недолго -- когда я учился на пятом курсе, он заболел инфарктом и умер, по сути, у меня на руках. Я долго не мог поверить в его смерть и когда он, тучный и страшный, лежал на столе, все втихаря пытался выслушать сердцебиение. В смерть близкого человека всегда ведь поверить невозможно. Помню, как первые годы жизни с отчимом отравляло меня сознание того, что отец не погиб на фронте, а пропал без вести, где-то живет и когда-нибудь придет домой. Сердце разрывалось от невозможности найти выход в этой ситуации -- я безумно любил незнакомого отца, и мне было очень жаль такого знакомого и родного отчима. Но отец так и не пришел. Что же до названия этого отступления, то история здесь совсем простая. Когда мне было лет тринадцать, отдыхал я в пионерлагере под Лугой. Отчим приехал за мной, чтобы отвести в деревеньку Поддубье, где они сняли домик на август. Рядом с этой деревенькой когда-то находилось их имение, от которого даже сохранился фундамент. Отчим решил мне его показать. Пока мы осматривали руины -- тоненький пацан в пионерском галстуке и толстый дядька в чесуче, подошла какая-то старушка. Смотрела -- смотрела и как всплеснет руками: "батюшка барин молодой приехали!" Кинулась его обнимать, прибежали еще какие-то старики. Кончилась эта встреча застольем в аккуратной старушкиной избе. Разговоры, разговоры, слезы. Для меня, пионера, было это странновато. Отчим же был растроган до слез. Глава восьмая. (продолжение) Надо же, мы собираемся классом до сих пор. Нечасто, в последнее время больше по юбилеям. На последнем нашем сборище по случаю "сорокалетия окончания" было человек 25, из 37, окончивших 10-б класс нашей 60-й Ждановского района. Еще, слава Богу, жива наша классная, Эсфирь Сауловна, тетя Ася, мамина закадычная подружка. Она пришла к нам в пятом классе и мы сразу полюбили ее и ее географию. Я же знал ее совсем другой, домашней, и однажды на уроке забылся и тихонечко сказал: "Тетя Ася". Она улыбнулась, но посмотрела на меня строго. С тех пор и до сих я зову ее только по имени отчеству. Ах, дорогой неведомый читатель! Не надоел я тебе своей болтовней Впрочем, это вопрос явно риторический. Я, конечно, чувствую, что приближаюсь к концу, но пока он все же где-то за туманом. Вот еще какие мелкие подробности. Пузатые бока учебного спуннинга, заросли камыша где-то в районе Лахты. В лодке отчим, я, Олег и мама. Ох, как я любил эти прогулки, запах водорослей, тянущиеся шнуры лилий. Береза между трамвайных линий Крестовского проспекта. Она была плакучей, очень стройной и служила мне талисманом. Когда я приезжал после лета, всегда приходил к ней. Когда ее не стало, что-то внутри оборвалось. Теперь думаю, что это оборвалась первая ниточка из тысяч нитей, связывавших меня с Городом. А "пьяная дорожка" за детским сектором Парка Победы, там где развалины дворца Белосельских-Белозерских Как весело было, раскатившись с Петровского моста, выкручивать виражи и легким нажатием педалей многократно увеличивать скорость своего железного друга! Да мало ли чего! Но я то ведь о 10-б! Так сказать, о поколенье. И вдруг я понял -- не хочу. Не буду сейчас об этом писать, как-нибудь в другой раз... Я, кажется, дописался до главного -- вдруг вспомнил того тощенького сероглазого мальчишку, который был мною много-много лет тому назад. Как-то вдруг посмотрел на все его глазами -- спокойными, грустными, любящими поглазеть и помечтать. Такой же мальчишка или девчонка сидят наверняка в каждом из нас. Мы не становимся лучше и уж, конечно не бываем более счастливыми, чем в детстве, хотя бы потому, что оно длиться долго-долго, так долго, что остальная жизнь кажется просто мгновением. Не надо всегда торопиться, мы ни за что не опоздаем на собственные похороны. Нам просто не дадут этого сделать. Так что если у вас есть любимый город, часть города, родной двор, подъезд -- обязательно сделайте передышку, пойдите туда пешком, тихонечко и вспоминайте, вспоминайте, вспоминайте. И да воздастся вам по вашей памяти! Вместо эпилога. Ну вот, я и лежу на верхнем боковом, своем привычном до боли месте. Поезд отошел пять минут назад. Промелькнул масляной водой Обводный с отраженными в нем огнями. Впереди ночь, перестук колес, полудремота. Я уже давно разучился в поезде спать. "Жить в городе другом, -- как бы не жить", звучит в голове строчка Кушнера. Уезжая, я обратил внимание на стройплощадку рядом с вокзалом. Крутились туда-сюда высокие стройные краны, гудели машины. Край строительной площадки составлял высокий брандмауэр доходного дома, на ровно-желтой, освещенной солнцем поверхности которого выделялся, словно нарисованный коричневой краской, силуэт разобранного двухэтажного дома -- крыши, печные трубы. Самого дома давно не было, кирпичи свезли на свалку, но этот силуэт, абрис -- просто кричал оттуда, из-за черты небытия. Вот-вот и он исчезнет, пропадет. / Когда же и след от гвоздя исчез / Под кистью старого маляра. / Вот-вот. Новелла Матвеева была совершенно права... Совершенно. Вот тут бы мне и закончить, но, не имея привычки доверять своей прозе, подопру я ее стихами, написанными об этом городе. Они все равно порывались вылезти из текста. Так вот вам, пожалуйста, милости прошу на эти страницы. Среди колонн Казанского собора Как среди сосен царственного бора Орган прохладной осени поет... А в двух шагах -- неугомонный Невский, И тишиною поделиться не с кем: Шумит, бурлит людской водоворот. Открою томик в сером переплете. Кого певцом сегодня вы зовете, Кого возносит торопливый суд Читать стихи не то же ль, что молиться И та молитва будет длиться, длиться, Пока вперед ногами не снесут. И я молюсь своими и чужими, Не повторяя всуе Бога имя, А лишь не позабытое -- твое. И глубина Казанской колоннады Моя защита и моя ограда, Последнее прибежище мое. Мы мир соорудили из преград, В них только многоточия понятны.. Из Петербурга еду в Ленинград И возвращаюсь поездом обратно... И две моих души летят за мной, Относит ветер жалобные крики : Две чайки, две бесспорные улики Любви небесной и вражды земной. Борьба разнонаправленных стихий, К гармонии напрасное стремленье... И лишь в молчанье чудится спасенье И мочи нет дописывать стихи. * * * Из твоего окна видны Нева, торец Адмиралтейства. Кулисы праздничного действа На вечном празднике весны. О, в этом праздничном окне Видны порой такие дали, Что утолить мои печали Они сумели бы вполне. Да только жаль, дружок, что я Смотрю в такие окна мало, А за моими -- толчея И не ухоженность вокзала... И я шепчу себе порой, Осатанев от лицедейства -- Нева, торец Адмиралтейства, Стена Кунсткамеры родной. * * * Не пойду я, братцы по миру До тех пор, пока одна Колокольня Князь-Владимира Из окошка мне видна. Пока тихая Пушкарская Мне дождями ворожит, Пешеход, по лужам шаркая От инфаркта убежит. И, хранимый Петроградскою, Непарадной стороной, Обрисую белой краскою Посеревший профиль свой. * * * И так далее, и тому подобное, или, как говорили в старину, et cetera...

proza_ru/texts/2009/08/20090826001.txt

Я сижу за барной стойкой со скучающим видом, хотя на самом деле мне, скорее, весело. Я знаю, какая слава ходит тут обо мне, и наслаждаюсь смущенно-робкими взглядами удивительно молоденьких короткостриженных девчонок. Я действительно хожу в бар только для того, чтобы снять девочку. Я достаточно долго была одна, чтобы понять, что ненавижу одиночество. Все серьезные увлечения остались в прошлом и главная моя боль, незаживающая рана -- рано и так трагически ушедшая из жизни Юна. Юна была старше меня на восемь лет, но в наших отношениях именно я всегда была якорем, стоп-краном, здравым смыслом. Мы прыгали с парашютом, погружались на дно моря, ходили в горы. Когда мы оставались дома, то готовили что-нибудь из индийской кухни и весь день смотрели программы о путешествиях, строили планы. Она была удивительно заботливой и невероятно коммуникабельной: помню, как я однажды разболелась во время нашего похода в горы. Почти незаметная пустяковая рана, а к вечеру у меня начался жар и полубредовое состояние. Совершенно не помню, как она дотащила меня ночью до деревни, но через сутки я пришла в себя в чистой постели, отпоенная отварами и окруженная невероятными букетами из горных цветов. Бабушка, в доме которой я и отлежалась, сказала мне на прощание: "Береги её. Второй такой подруги у тебя уже не будет!" Мы были вместе почти два года, на полке уже лежали билеты на самолет в Индию -- её огромная мечта, когда мне позвонили и холодный дежурный голос произнёс: -- Юнона Игнатьевна здесь проживает -- Д-да. -- Вы сестра -- П-подруга. -- Юнона Игнатьевна разбилась на мотоцикле. Насмерть. Мои соболезнования. В моей голове так и не отложились воспоминания о похоронах, отчего-то я помню только своё черное платье и руки, исколотые шипами от красных роз. Юна навсегда осталась такой, как в день нашего знакомства -- тонкая, гибкая, бритая под ноль с рисунком хной на затылке и ужасно смешливая. Так в 20 лет я стала вдовой, хотя мы и не были женаты. Сейчас я старше, чем Юна была в день своей гибели. Я продолжаю жить, путешествовать, улыбаться, даже с кем-то спать, но любовью -- моей единственной любовью осталась она. Всё эти девочки в баре -- милые, юные, смешные -- всё они почему-то ведутся на мой тяжелый отсутствующий взгляд. Мне часто приходилось слышать: " У Вас такие глаза..." Какие именно -- я так и не выяснила, но, очевидно, достаточно убедительные, чтобы отправиться со мной в постель. Лето в разгаре, на мне белые брюки свободного кроя и такая же белая просторная блузка. Русые волосы отросли до плеч и выгорели почти до белого. "Как невеста", -- с сарказмом думаю я и улыбаюсь. На соседний барный стул приземляется какое-то воздушное очаровательное существо. -- Две текилы, пожалуйста! -- пропевает звонким голоском. -- Я заплачу. Она удивленно таращится на меня. -- Не стоит, у меня есть деньги! -- Как тебя зовут -- Лера. -- Вот что, Лерочка. Позволь мне, пожалуйста, заплатить за тебя. А взамен я хочу сесть за твой столик. Твои друзья не будут против -- она не успевает ответить, а я уже расплачиваюсь и подхватываю поднос с текилой, солью и лаймом. -- Идём И мы подходим к её столику, где меня на мгновение парализует: Юна Невозможно... Нет, это не она. Но так чертовски похожа... Лерочка мнётся: -- Вот, это ээээ.... -- Анжелика. Можно Лика. -- А это Саша, Тоня и Яна. -- Яна Очень приятно. Вы очень похожи на одну мою знакомую. Я улыбаюсь. Юна--Яна. Даже имя похоже. Господи, нельзя думать об этом, иначе я рискую свихнуться. Неужели это карма Юна бы оценила, она верила в совпадения и знаки. Но я -- нет. Вечер проходит лучше, чем я думала. Девочки оказываются студентками-дизайнерами, причем даже не лесбиянками. После третьей рюмки Лерочка доверчиво сообщает мне: -- Мы же, на самом деле, первый раз в таком месте... Нам стало интересно посмотреть на лесбиянок. А тут ты! Со своим "я заплачу"... Ха-ха... Конечно, я обомлела. -- И что, ты никогда не думала о том, чтобы переспать с девушкой -- Нет, что ты! Я люблю парней. Мне кажется, с девушкой, это как-то...неполноценно, ха-ха. Понимаешь Хотя я бы хотела поцеловать девушку. -- А меня поцелуешь -- Тебя-а-а -- Лерочка закатывает глазки. -- Меня. Или я слишком старая для тебя -- Нет, что ты! Три текилы -- я уже готова. И мы целуемся долго и смачно, я даже запускаю руку под короткое Лерино платье. Девчонки громко считают, как на свадьбе. По окончании поцелуя из всех уголков бара раздаются аплодисменты. Лера сидит обалдевшая и притихшая. -- Знаешь, а я не думала, что будет так... Сексуально. -- В наших лесбийских рядах пополнение -- я смеюсь. -- Нет, но знаешь... Я сейчас первый раз об этом серьезно задумалась. Уже за полночь, Яна встает со своего места. Я пугаюсь: -- Ты уже уходишь -- Нет, я покурить. -- Можно с тобой -- Пошли. Мы выходим на улицу. После духоты и шума внутри, всё вокруг кажется удивительно свежим и спокойным. Яна протягивает мне пачку. -- Я не курю. -- А чего же ты тогда пошла -- Если честно, я боялась, что ты сбежишь. Тихий смех. -- Вообще-то я и собиралась сбежать. Мы молча стоим и смотрим на звезды. Яна курит уже, кажется, вторую сигарету, а я не решаюсь сказать ни слова, хотя прокрутила в голове целую сотню фраз. Яна первая нарушает тишину: -- Пошли вдвоем Прогуляемся, я тут недалеко живу. А ты потом можешь уехать на такси. Я хватаюсь за это предложение, как за спасательный круг, и мы идём по пустынным ночным улицам полусонного мегаполиса. -- Тебя правда зовут Анжелика -- Да, вот уж имечко! Я его раньше терпеть не могла. Это родители постарались. -- Забавно. Я сперва решила, что ты представилась выдуманным именем. -- Обычно я так и делаю, когда снимаю девочек на ночь. -- А разве ты не снимала Лерку Кажется, она уже готова была идти с тобой на край света. -- Кажется... Это своего рода игра. Все они на словах натуралки, но зачем-то приходят в лесбийский бар. А значит, как минимум, подсознательно рассматривают возможность секса с женщиной. Дальше -- дело техники. -- А ты, видимо, считаешь себя мастером -- Для натуралок, которым не с чем сравнивать, да, я эксперт, -- смеюсь. -- А для тех, кому есть с чем Этим вопросом она ставит меня в тупик. Я чувствую... Я чувствую к ней что-то давно забытое, и даже смутно похожее на мои чувства к Юне. Но самое странное не это. Странно, что я вообще чувствую. Впервые за столько лет. Мне страшно на неё просто смотреть, а уж прикоснуться... Но ведь мне не кажется, она действительно флиртует со мной. Я останавливаюсь. -- Ты чего --Давай присядем. Пожалуйста. Мы садимся на лавку и я прячу лицо в ладони. -- Ты чего Лик... Тебе плохо Может, тебе нужны какие-то лекарства -- она гладит меня по плечу и спине. Я вздрагиваю. От её рук по моему телу расходятся теплые волны, начинается мелкая паническая дрожь. Она неловко, но крепко обнимает меня, прижимает к своей груди, утыкается щекой в волосы. -- Лика, тебе плохо Лик... -- Мне хорошо. Яна, ты не поверишь, но сейчас мне по-настоящему хорошо. Впервые за десять лет. -- Мой дом совсем рядом. Пошли, выпьем чаю. Я тебя в таком состоянии одну не отпущу. Она берет меня за руку и уверенно ведет за собой. В этом жесте -- такое забытое ощущение заботы, доверия. Мы поднимаемся на последний этаж. Маленькая кухонька, большие пузатые чашки. Стены обклеены какими-то картами, пейзажами, портретами женщин в сари. Пахнет благовониями и чем-то неуловимым. -- Ты была в Индии -- Нет! Но очень хочу поехать. Это моя мечта. Я немного фотографирую, вот и откладываю деньги на билет. Перелет -- это самое дорогое, там на месте уже всё дешево. Я смотрю на фотографию парашютиста, прилепленную на холодильник. -- А ты прыгала с парашютом -- Ещё нет. Это вторая моя мечта, я обязательно прыгну. Мой друг занимается парашютным спортом, обещал взять с собой. -- А я прыгала. -- Вауууу! И как Ничего себе! По тебе не скажешь... В смысле, не подумай ничего... Просто ты такая красивая, стильная, вся такая бизнес-леди. Я тебя представляю на яхте с бокалом какого-нибудь жутко дорогого шампанского, а никак не прыгающую с парашютом. -- Так не всегда было... Когда-то я была не такой солидной, не признавала обуви кроме кед, ходила в горы, занималась дайвингом. -- Мой взгляд падает на фотку, которую я прежде не заметила. С неё улыбается, несомненно, Яна, но мой мозг отказывается в это поверить. На ней у Яны бритая голова и татуировка хной. -- У тебя ведь не всегда была такая стрижка Она проводит рукой по коротким лохматым волосам. -- Да, прошлым летом я побрилась налысо. Люди таращились, а мне дико нравилось. Думаю ещё раз побриться, мне нравится, как выглядят лысые женщины. -- Взгляд на меня. -- Но не ты! у тебя такие красивые волосы... -- Ты, наверное, не поверишь, но лысой я тоже была. Покажу тебе как-нибудь фотки. После смерти Юны в приступе дикой тоски я побрилась налысо. И похудела на 15 килограмм. Фотки этого периода запрятаны у меня далеко в чёрный фотоальбом с кодовым названием "Освенцим". Тогда я действительно выглядела узницей концлагеря. Вторая чашка чая подходит к концу, короткая стрелка часов подбирается к цифре "три". А мне ужасно не хочется уходить, на маленькой Яниной кухне я чувствую себя дома. И я решаюсь: -- Янка... А можно у тебя остаться Мне так не хочется сегодня быть одной. -- Оставайся, конечно. Соседка на лето уехала к родителям, я тебе постелю в её комнате. -- А можно... Можно с тобой Хоть на полу... Только не в одиночестве. -- Господи, а еще, называется, взрослая женщина. А сама как котёнок, поближе к людям. Вид у тебя такой несчастный... ляжешь со мной, у меня большой диван. -- Спасибо. Яна выдает мне безразмерную майку, чистое полотенце и отправляет в душ. Я плескаюсь там довольно долго, пытаясь унять неистово колотящееся сердце, пока не оборачиваюсь к двери, где вижу удивленно замершую Яну. -- Эээ... Ты не закрылась... Я стучала, ты не отзывалась. Думала, ты утонула... Блин, ты без одежды ещё лучше, чем в ней. -- Спасибо за комплимент, конечно, но раз уж ты здесь, то потри мне спинку. -- Я молюсь, только бы сработала моя отчаянная наглость. Или наглость от отчаяния. И она подходит ко мне, медленно наливает гель-душ в ладони и опускает их на мою спину. Мне хочется стонать от восторга, но я боюсь спугнуть еще не уверенную Яну. Нежными, плавными движениями она намыливает мои плечи и лопатки, спускаясь вниз, к попе и бедрам. -- Ты такая красивая... Почему ты одна Такое тело пропадает... Я резко разворачиваюсь. -- Так забирай себе. Я вижу, как в ней борется удивление и... желание Неужели И она решается. Яна опускает ладони на мою грудь и как-то невероятно бережно поглаживает её, как будто боится разбить. Она скользит по моему животу, плечам, рукам, обрисовывая их, как скульптор и неотрывно смотрит своими огромными серыми глазами. "А у Юны глаза были зелёные" -- успеваю подумать я перед тем, как настоящее полностью побеждает моё прошлое. Настоящее -- в котором есть только шум воды, блеск серых глаз и нежные пальцы Яны. Я тянусь к ней, чтобы стащить ненужную маечку и замираю, увидев её грудь -- маленькую, с аккуратно торчащими розоватыми сосками, её загорелый ужасно плоский, в отличие от моего, живот. Расстегиваю джинсы, под которыми обнаруживаются спортивные накачанные ноги и густые тёмные волосы на лобке. Она стройная, гибкая, как змея и невероятно женственная, пацанистость ей придавала только одежда. Она прижимает меня к холодной кафельной стене и направляет душ на меня. Я фыркаю и закрываю глаза, спасая их от брызг воды. А Яна тем временем прижимается ко мне своими ужасно возбуждающими сосками и целует в шею. Меня накрывает волной оргазма. Такого еще не случалось -- кончить от поцелуя Но я на самом деле кончаю, а она чувствует, что меня трясет, и прижимает крепко к себе. -- Ну же, девочка... Я тебя не отпущу, Лика. Лика... Ты моя, знаешь.. Конечно, знаю. Она наскоро вытирает меня полотенцем и ведет в комнату на диван. Гасит свет, а за окном уже начинает светать. Я ложусь, болезненно реагируя на её попытку достать свою руку из моей. -- Ну же, позволь мне... А то так рука затечет и мы не сможем продолжить. Я всё-таки отпускаю её руку и она начинает поглаживать меня, мягко и легко. Я смотрю на её выражение лица, мне кажется, что она наслаждается процессом, любуется мной, моим телом, сосками, которые опять начинают торчать под её пальцами. Я вдруг понимаю, что мы так и не поцеловались, в душе она целовала только мою шею, не дотрагиваясь до губ. И я приподнимаюсь, и внимательно смотрю ей в глаза. -- Яна, ты позволишь себя поцеловать Молча -- кивок. И я осторожно касаюсь её губ, пробую их на вкус. Это совсем не то, что поцелуй с Лерочкой в баре, или мои многочисленные поцелуи с самыми разными девушками, женщинами и мужчинами. Я целую Яну и, кажется, пьянею, потому что голова начинает кружиться. Мы целуемся целую вечность, словно и не было ничего до нас, нет ничего вокруг, и уже не будет. Есть мы, есть наши губы, наши переплетенные ноги и пальцы. Есть только любовь -- и ничего больше. Я возбуждаюсь до предела и начинаю целовать Янину шею, грудь, посасывая и покусывая соски, спускаюсь вниз по животу и, не давая ей опомниться, кончиком языка нахожу клитор и в этот же момент вхожу в неё указательным и средним пальцами. Яна громко и как-то сдавленно вздыхает, а я начинаю ритмично двигаться в ней, чувствуя её жар, её вкус, её плоть под своими руками, губами и языком. Мне хочется навечно продлить этот момент, сейчас она моя, только моя и, чем дольше я буду в ней, тем сильнее захватит меня это ощущение. Мы кончаем одновременно, я -- скорее нервно, она -- очень бурно, судорожно, впиваясь ногтями мне в спину и приживаясь лобком к лобку. Я шепчу ей на ухо: -- Как я долго тебя ждала. Она сладко улыбается, обнимает меня, целует в нос и мы проваливаемся в сон. *** Утро. Яна спит на моём плече. Господи, и как же теперь незаметно выбраться Я начинаю по миллиметру выползать из-под неё, и мне это удается. Да, за много лет технология незаметного исчезновения по утрам отработана на все сто. Так, бюстгальтер, трусы, брюки, блузка, сумочка. Вроде всё. Смотрю на спящую Яну, и сердце сжимается. Как же не хочется уходить... Она такая смешная, беззащитная, улыбается во сне. Наверное, всё еще думает, что я рядом. Я резко разворачиваюсь и выхожу из квартиры, тихо закрывая за собой черную металлическую дверь. *** -- Нет... Нет... Просто ушла. Да, мы переспали. Знаешь, всё было хорошо. Мне так показалось. А она просто ушла. Нет, никакой записки. Я уверена! Да, я искала. Мне показалось, что между нами что-то... необычное. Она такая... Такая... Господи, я не плачу. Нет. Ладно. Ладно. До встречи. Пока. Яна тупо смотрит на экран телефона. Рядом в пузатой кружке остывает заваренный чай. На фотографии загадочно улыбается девушка в сари. Звонок в дверь. Я смотрю на неё и не могу сдержать улыбку. А она, кажется, готова меня ударить. -- Привет! Это тебе, -- протягиваю ей букет ирисов. -- Какого черта! Я думала, ты смылась! Я знаю, какая у тебя репутация -- Дон Жуан на одну ночь! -- Интересно, откуда тебе это известно Мне казалось, что ты и твои подруги -- натуралки. -- Щас! Они -- да, но я... Разве по мне не видно, что я по теме Я давно на тебя смотрю, на всех твои девок. Я вчера ужасно удивилась, что Лерка привела тебя к нам за столик. Но я видела, что ты её клеишь, мне было невыносимо сидеть, вы с ней там...целовались. Поэтому я и хотела уйти. А ты со мной... И всё остальное.... Я думала, ты ушла... -- Из Яниных глаз вытекают две огромные слезы. -- Ну же, девочка... Я думала, что справлюсь быстрее... Вернусь до того, как ты проснешься, я даже украла у тебя связку ключей, чтобы потом самой открыть дверь. Но когда возвращалась, поняла, что ты уже явно не спишь, и позвонила в звонок. -- Ну а записку почему не оставила -- Хотела сделать сюрприз... Вот и он, кстати. -- Я протягиваю Яне конверт. Она смотрит недоверчиво, хлюпает носом. -- Что это Билеты какие-то... Дели -- Мы летим в Индию! Вдвоем! -- Ты с ума сошла Ты знаешь меня полдня! Какая Индия -- Как какая Твоя любимая Индия. Я тоже очень хочу там побывать. Когда-то, десять лет назад, я собиралась полететь в Индию, но не смогла. А теперь вот встретила тебя и поняла, что это знак. Вылет, кстати, через неделю, надеюсь, у тебя нет неотложных планов Я уже оформила отпуск на работе. -- Сумасшедшая... ты сумасшедшая... -- Нет. Я просто слишком долго тебя ждала. И теперь не хочу терять ни секунды. Давай бодрее, вытри нос! У тебя есть машинка Нам надо успеть побрить тебя под ноль и заехать к мастеру нарисовать татуировку на твоей милой черепушке. Я уже договорилась. -- Нет, тебя точно надо показать врачу. Психиатру. -- Яна неодобрительно качает головой, но губы её уже растягиваются в улыбке. -- Я так испугалась, что ты ушла. Она обнимает меня прямо в дверях и нежно-нежно целует в щеку. -- Яна... -- Ммм -- Она уже занялась моей правой мочкой. -- Яна, подожди, а то я сейчас всё на свете забуду... А мне нужно, чтобы ты мне пообещала одну вещь. -- Какую -- Никогда в жизни не садись на мотоцикл. Она удивленно смотрит на меня. -- Ладно. Вообще, я планировала получать права на байк, но если это так важно... -- Это очень важно! Просто жизненно важно! -- Ладно. Я обещаю тебе. Хоть и нельзя ничего обещать сумасшедшим, мне кажется, ты не опасная... А очень даже моя... Моя любимая сумасшедшая девочка. Яна заливисто смеется, берет меня за руку и ведет на кухню пить чай из пузатых кружек. А со стены нам улыбается фотография моей Юны в сари, сделанная за пару месяцев до её смерти. -- Откуда у тебя это фото -- А, это... Фотограф один подарил. Сказал, что девушка очень на меня похожа. Он её снимал лет десять назад. -- Ян... А ты веришь в карму 18-19 июля 2015

proza_ru/texts/2015/07/201507191003.txt

Я жду Вас, как всегда...Жду, потому что люблю...жду, потому что верю...Жду, потому что уже НЕ МОГУ по-другому...Это теперь мое нормальное состояние, как спать, как дышать, как температура 36,6. Я не хочу ничего менять, я ни о чем никогда не жалею, мне не нужен никто другой. Счастье- быть Вашей, пусть не всегда, но быть рядом...Счастье- заснуть и проснуться в Ваших объятьях...Счастье-служить Вам, быть Вам нужной, радовать Вас... Татуировкой выжжено на сердце Ваше имя...Ваша ВСЯ, ВСЯ для Вас...

proza_ru/texts/2013/08/201308261005.txt

Машину пришлось оставить метрах в ста от забора, так что оставшийся путь пришлось преодолевать по сугробам пешком. Снег забивался мне в сапоги, залетал в глаза, но мы молча продолжали движение. Так, стена. Подтянувшись, Сережка перемахнул через забор, теперь Лешка помог взобраться и мне. Не удержавшись, я все же свалилась на занесенную снегом поверхность. Боль вступила в ногу, но кричать нельзя, ведь мы на этой территории враги... Еще каких-то пять часов назад мы подъехали к этому месту, окончательно сбившись с пути. "Учебно-егерский пункт", - гласила вывеска. Интересно, кто и чему здесь обучается Навстречу вышел немолодой мужчина в телогрейке и шапке-ушанке, и, расспросив о случившемся, пригласил пройти в дом, погреться. Пока хозяйка раздувала самовар, дядя Ваня, так представился нам егерь, предложил посмотреть "наиинтереснейшее представление". " Неужели тут обучают цирковых зверей, или приручают диких животных, или...", - терялась я в догадках, пока мы следовали за хозяином. И вот на заднем дворе перед нами предстало поле, на котором нетерпеливо топталось человек двадцать, держа на поводках питомцев - фокстерьеров и такс. Добродушно улыбаясь и подбадривая толпу, егерь скрылся в сарайчике, а через несколько минут принес глазастенького лисенка. Отчего-то в голове промелькнула мысль -- " Не готовят здесь для выступления на арене..." И правда, дядя Ваня понес маленький, растрепанный, сонный комочек и грубо бросил в нору. Что началось дальше!!! Спущенные со своих поводков собаки, подгоняемые криками хозяев, одна за другой влетали в нору, где пытался утаиться беззащитный лисенок. Двадцать интеллигентных с виду людей с красными от возбуждения лицами наблюдали за происходящим сквозь стеклянную крышку. Каждый болел за своего питомца, обсуждая с такими же как он "охотниками", что собачка получит четверку, если покалечит лису. А уж если задушит, в дипломе будет красоваться "отлично". Что-то звериное было в глазах у собравшихся вокруг норы людей, хотя, нет - у нелюдей. А дядя Ваня добродушно махал нам рукой, приглашая подойти и посмотреть "наиинтереснейшее представление". Из учебно-егерского пункта мы уехали, отказавшись от предложения хозяйки попить чайку и согреться, от радушного предложения дяди Вани показать нам дорогу. Но все же вернуться туда было необходимо. ...Ребята помогли мне подняться, и мы продолжили свой молчаливый путь. Вот и сарай. Отбросив в сторону взломанный замок я пробралась в темноту помещения. В углу клетки лежал израненный комочек меха, вздрогнувший и сжавшийся от моего прикосновения. Минут десять спустя мы уже мчались в ветеринарную лечебницу, стараясь поскорее доставить туда завернутого в одеяло пациента. Дядю Ваню отчасти можно понять, это его работа, он должен кормить жену, детей. Поэтому с утра в клетке он найдет деньги за лисенка и записку: " Это за наиинтереснейшее представление". Собаки лишь следовали инстинкту, выполняли приказы хозяев. Но как понять тех, кто за диплом питомца, не значащий ничего, готов причинить боль беззащитному существу!!! Неужели эта бумажка стоит жизни маленького комочка - Я сделал все что мог, но...- ветеринар опустил глаза. " Зато он умер на свободе", - пыталась я внутренне успокоить себя.

proza_ru/texts/2007/04/20070413702.txt

05.04.2015 Воскресенье Метео на всю неделю плохое: восточный шторм. Наша халява в Мотриле закончилась, нужно сегодня уходить в следующую бухту, прятаться там. Это в 12 милях отсюда, местечко Эродура. Сперва хихикали над названием: в испанском первая "аш" не произносится, а написание "Херодура" но-нашему выглядит забавно. :) Утром в авральном режиме подъем, добиваем мелкие недоделки, забиваем на крупные. Ремонт нельзя закончить, его можно только остановить. Повесили кормовой белый ходовой огонь, смонтировали на место анемометр, эхолот, лаг. Эхолот новый, датчик прежний, почти подошло, менять влом. Вадим шил, укреплял люверсы на трамплине, как закончил - изделие натянули. Докрасили недокрасы, сняли весь защитный скотч. Поставили рулевую рейку, на нее стек. Вадим еще успел сбегать в душ, я уже нет. В 17-00 подъехал 7-и тонный погрузчик, ласково подхватил Дукат на ручки, дал мне 10 минут подкрасить необрастайкой проплешины от кильблоков. Аккуратно понес над яхточками и катерами к слипу. Ювелирно обрулил, этакий слалом сквозь лес мачт и вант, спустил на воду. Катамаран снова качается на водах Альборана. Вадим все снял на камеру. В новом ракурсе видны новые недоделки. Закрутились до поздней ночи. Поставили стаксель - блин, разошелся шов на задней шкаторине, видимо протерся о ромбованту, нужно подшивать. Эта впередсмотрящая краспица нафиг не нужна, не работает ни при каких условиях, непонятно, зачем ее Че пришпандорил. Сняли парус, поменяли на новенький штормовой, пока пойдем так. Штормовой стаксель на месте смотрится как-то странно, непривычно, не так его себе представлял. И пузико вроде как лишнего, и шкотовый угол высоковато... Закрутка с ним не работает, пришлось изобретать, наращивать от фалового угла вверх 6-и метровый линь, чтоб закрутка ушла вверх на штатное место и стала работать. Хрень какая-то, надо разбираться. Тянул ванты, набивал штаг: ванты как струны, а он все болтается... Подтянули его болт снизу. Топ мачты ушел чуть назад, так даже лучше, выправляется центровка. Когда складывали стаксель на берегу, изваракали в чем-то черном. Сперва ударился в панику: масло, отработка! Потом разобрались: следы от шин, резина, отмоем. Мотор после долгой стоянки не заводится. Вадим надувал тузик - лопнула помпа, заклеивали. В общем, сегодня никуда не пошли. На небе гроза без дождя. Молнии в тишине, гром во тьме. Жутко и завораживает. Ни дуновения.

proza_ru/texts/2017/05/20170530123.txt

Речь, подобная крови. Кто слушает Аллу Пугачёву, узнает строчку песни, кто помнит Пастернака, процитирует: "Строчки с кровью убивают, нахлынут горлом и убьют"... А ВИР даст мне высказаться (конечно, не перед смертью, а до самой смерти). Он уже сталкивался с этим -- длительная изоляция в молчании взрывается: нам хочется в слове запечатлеть не прожитую совместно реальность, и мне это нужно, как и его дочери. Мы обе -- любящие. Как хочется всё документально подтвердить -- фотографиями, стихотворениями с реальными датами написания, как будто это -- странички из дневника. Это всё -- компенсация непрожитой совместной жизни, наша "заочность" и параллельность. Его "фиолетовость". Общая фатальная обречённость от необратимости выбора: "Нам не дано предугадать..." И снова текст Тютчева как напоминание об одном только слове -- животворном, которое по воле Бога в устах человека может обернуться всем, чем угодно. "... И нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать"... ВИР снизошел к нам из-за сострадания. И не мешал этим потокам слёзных нескончаемых речей, по-женски эмоциональных и страстных, лишённых для него рационального содержания. Его кровная дочь и мимолётная женщина, словно сговорились, выплёскивая всё накопившееся вовне. ВИР сразу же попросил пощады: "Всего не перечтёшь!" И не переслушаешь! Но я уже не смогла остановиться. Для себя решила, что смею надеяться, на интерес адресата. Если ВИР захочет с этим соприкасаться, хотя бы фрагментарно, то насилия с моей стороны не будет -- я не стану настаивать, чтобы ВИР "всё знал". Это невозможно уже хотя бы потому, что я была с ВИРом каждую минуту своего отсутствия, выращивая его детей, радуясь, что не лишаю его при этом свободы. Я помнила о нём 24 часа в сутки, полностью исключив при этом своё вмешательство в круг его жизни. Мне было смешно представлять себя той самой единственной из гарема, до кого очередь всё ещё не дошла. Просто как-то ещё молодой и самоуверенный ВИР сказал мне, что я последний человек, попавший в круг его близких... Больше он не в состоянии "расширяться". Впрочем, и меня оттуда попросили, потому что играть по правилам - это значило быть готовой вступать в отношения по требованию, но не претендовать на будущее, не иметь прав, только обязанности подчиняться. Это иная, восточная ментальность -- безропотно и страстно ублажать мужчину, будучи поющей, танцующей, разукрашенной и наряженной любовницей, наливающей вина и подающей яства, а заодно и себя, на подносе. "Любовь дикарки прискучила ещё быстрее любви светской красавицы". (по Лермонтову). Меня отправили с глаз долой и не заметили пропажи. Я всю жизнь провела в ожидании, когда же всё это изменится, и мне будет дозволено появиться в жизни героя на любых его условиях. И я обрушилась на бедного ВИРа всей мощью своего нетривиального чувства. Моя знакомая психолог из Питера Оля Садовская сказала мне: "Светочка! Остановись! Тебя слишком много!" ВИРа привычнее наблюдать с дистанции, он же не расположен сближаться, чтобы "поболтать". Шансов быть ему интересной гораздо больше у кого-нибудь из молоденьких девочек-официанток -- у всех мужчин включается помимо воли инстинкт неровно реагировать на цветущую молодость. При этом никто не потребует от юных особ "содержательности", довольствуясь наивностью и непосредственностью. Сама там была -- знаю! Я всю жизнь стремилась быть достойной своих прекрасных мужчин. Это значило исполнять своё женское предназначение, развиваясь интеллектуально. И ещё -- не закапывать талант. Я привыкла иронизировать по поводу "чернухи" в самые тяжёлые времена и никогда не нагнетала катастроф. Я не предавала своей любви, никогда не возводила напраслины на человека. И не расстраивалась, что всё между нами необратимо кончено. Сожалела, конечно, что это всё оборвалось. Но и у ВИРа была своя правда, чтобы поставить точку со мной. Например, он был женат. И влюблён не в меня, а Стеллочку. Я не держала над ними свечку, но могла предположить, что дружеское равенство -- не последнее дело в получении удовольствия. Оттого, что я обмирала в объятиях возлюбленного, ему не становилось со мной комфортнее и теплее. Я не могла спросить напрямую, что именно нужно угадать, чтобы любить его так, как надо ему, но за давностью лет это теперь совсем не важно. "Никто не помнит, как это было... Одна я помню..." ( Так начиналось повествование индейской легенды из моего детства. Проехали!) Мои близнецы дают мне представление, как любят мужчины. Логики в этом мало. Сыновья легко бросают партнёрш, как только те перестают их устраивать или приедаются. Ничего серьёзного. Никакой привязанности. Мне больно от этого, даже когда я "посторонняя". Так отвечала мне старшая дочь лет в шесть на мои воспитательные меры: - Василиса, ты помнишь, что я за это тебя наказывала ремнём (Речь идёт о шумной истерике на тему: " Долой режим дня! Не стану спать днём !") - Мне об этом даже думать больно! (С того времени ремень упразднили раз и навсегда). Мне больно думать, что меня никогда не любил ВИР, но я всю жизнь искала оснований: "за что", "почему". А вдруг я плохой человек А ВИР это знает обо мне. Сомневался же папа, что сестре Юлии полезно со мной будет общаться... И потом -- я всё делаю наперекор. Меня раздражает "общепринятое". И я не построила карьеры. И не прославилась на всю страну. Короче, ВИРу в связи со мной нечем гордится. И вот близится новая встреча. Я всё ещё женщина, но уже не его. И моя голова набита крамольными глупостями. Если герой уже не мужчина, а старик, если близость между нами теперь уже невозможна -- это не прискорбно, а, наоборот, безопасно. Моему браку формально ничего теперь не угрожает. Преграда неравенства в любви устраняется, мне не нужно быть женщиной. Армен же сумел для меня стать "просто человеком", и мне предстоит пройти этим же путём. Это будет трудно, как змее сбросить старую кожу, даже труднее, потому что ей это свойственно, а мне без собственной шкуры непривычно, больно сдирать её живьём. Но придётся. Очень жаль! Главное, муж счастлив. Других угроз нашему браку нет! А пока я бреду по снежному тоннелю. Это мой новый маршрут - заметённая дорога на посёлок к родителям. Высота сугробов по сторонам как раз с мой рост. Высокие фонарные столбы выстроились аллеей. Под каждым - дрожащий круг рыжего света , в его столбах роятся снежинки. Иногда они обрушиваются на одежду мелкими колючими стрелами, впиваются холодными точками ветра в лицо. Снег под ногами блестит и переливается так, что глаз не оторвать, хотя его белизна слепит и утомляет. Если навстречу двинется человек, то мы не разойдёмся без того, чтобы не впечататься в гору свежего снега. В одиночестве я обдумываю, где бы раздобыть такие деньги, чтобы вылезти из долгов. Я попросила Ларису разыскать сайты с объявлениями о продаже почки. И уже сдала предварительно все анализы и даже сделала новое узи. Моя почка годится. Лариса протестует очень активно и обзывается так энергично: "Только люмпены так зарабатывают деньги -- давай уже все парные органы торганём -- у тебя же оба глаза целы, а зачем - сразу два!" Все в курсе, что я ищу выход. И очень мудрая мама близкой подруги Светлана Анатольевна говорит мне: "Зачем ты так долго и безрезультатно мучаешь себя Обратись-ка лучше к отцу старших детей. Может быть, он преуспевает И сможет помочь добровольно, если узнает твои нужды В противном случае ты всегда можешь подать на алименты. Сейчас вычислить неплательщиков с целью взять деньги на детей у биологических отцов не так и трудно -- ищут даже через ИНТЕРПОЛ!" Мне посоветовали обратиться к юристу за консультацией, как быть юридически грамотной. На мои горячие возражения, что я держалась изо всех сил, только чтобы не напрягать собой былое Величество, мне ответили словами из еврейской пьесы: "Странные женщины! Они готовы ради удовольствия циничных самцов жертвовать благополучием собственных беззащитных детей!" Меня почти убедили перед продажей почки использовать этот шанс -- найти ВИРа. Но я-то знала, чего мне стоило сохранять по его поводу нейтралитет, осознавая всё время, что стоит ему позвать меня, как я за себя не ручаюсь! Словно предчувствуя мои сомнения, близнецы вдруг тоже активизировались в вопросе своего происхождения. Для них ВИР всегда был реален, я не делала секрета, кто их настоящий отец, особенно, когда это точно установила по их группам крови. Представьте моё торжество! За Дракона было 90 %, а за любимого -- три дня и три ночи в Подмосковье. Я сдала обязательные анализы на подтверждение группы крови перед родами, когда была беременна Глебом и упросила Веру Павловну, врача -- акушера в прошлом, а теперь лаборантку, определить заодно и группы крови близнецов. Моя группа -- третья, как и у мужа, в сумме две вместе третьих могут дать либо свою, либо первую. А вот у Дракона четвёртая. У ВИРа на тот момент -- не узнано. Я волновалась, что у сыновей может быть моя, тогда я ничего не узнаю наверняка. Когда врач показалась с результатами, я уныло поинтересовалась, уж не четвёртая ли группа крови у обоих Но врач радостно возразила: "Это ещё зачем Первая!" Моему торжеству не было предела! Во мне пела душа. Дракон повержен навсегда. И мне его нисколько не жаль! Ему ничего не удалось добиться насилием надо мной! У меня в ушах его подлое шипение: "Ш --што, на аборт теперь пойдёш-ш-шь" - Не дождётесь! А теперь подросшие сыновья выше меня на голову и догоняют уже моего мужа. Они задают вопросы, на кого похож их отец. И я доверительно сообщаю, что он -- копия персонажа из сериала из "Гарри Поттера" - великан Хаггрид. Расспросы не прекращаются, это и называется: "Бередить раны". Иван со Стасом вздыхают синхронно: "Жаль, что нам никогда не увидеть Москвы!" И на все лады одно и то же, как могут канючить только дети и только в подростковом бунтарском возрасте. Мне гораздо проще не входить дважды в одну и ту же реку, чтобы по новой не затеваться с предыдущими и не мучиться с последующими отношениями. Неопределённость не только интригует, но и пугает. И я иду к юристу. Меня встречает пожилая в строгом костюме суровая дама, которая за пятьсот рублей выслушивает мои робкие вопросы, имею ли я право подать на алименты в случае отказа помочь добровольно со стороны отца сыновей Дама спокойно подсчитывает на калькуляторе минимальную сумму задолженности родного отца мальчишек и объявляет -- по самым скромным подсчётам за весь период может быть взыскана сумма чуть больше миллиона. Если предстоит процедура установления отцовства, то после подтверждения, по суду в мою пользу взыщут и эту сумму. Потом юрист узнаёт от меня подробности, что у нас никогда не было брака, и её симпатии меняются за глазах. Она уже набрасывается на меня с обвинениями: "Ну, как Вам не стыдно! Тот мужчина уже пенсионер без малого! Он знать вас не знал, а Вы его хотите своими детьми разорить!" Далее в ход пускаются аргументы, которые женщинам на выданье говорит в своей передаче "Давай поженимся" Лариса Гузеева: "А он хотел этих Ваших детей Что, просил-умолял Как Вы посмели его использовать Хотели удержать ребёнком, а теперь на старости лет станете шантажировать не нужными ему детьми, домогаться его денег и наследства" Я разом прекратила весь этот жаркий обвинительный монолог, сообщив, что намерена всю эту сумму виртуального миллиона подарить ему целиком и полностью. Вот только не знаю способа, как его найти, чтобы пообщаться на совсем другую тему в интересах сыновей. О деньгах -- тоже, но близнецы -- в первую очередь. Я перевела их из 25-й, им родной школы, в свою, чтобы в девятом классе самой прочесть им курс литературы. Но они что-то не прижились новичками, стали пропускать уроки, скатились совсем в учёбе, всё свободное время норовя провести за компьютером. И вдали от дома. Мне казалось, настало время для самоидентификации -- образ отца придётся как нельзя кстати, потому что братцы поймут, с кого брать пример, кому подражать. Выслушав меня и смягчившись, юрист на прощание сказала с облегчением: "Найти большого человека в Москве -- проще простого! У всех солидных людей есть свои сайты!" Она с сожалением смотрела на меня, весь её вид говорил: "Де -- рев -- ня!" Я ещё не обсуждала именно этой возможности, такой простой и очевидной. Мне такое не приходило в голову! Я осторожно выспрашивала мужа, разрешит ли он мне вступить в такой дистанционный контакт, и муж ответил вполне благородно: "Лишь бы детям на пользу!" А потом сослался на то, что я ему никогда не запрещала разговоры о бывших многочисленных женщинах и его детях. Пришло время и ему отодвинуть свои узкие меркантильные интересы. Тем более, стало очевидным, что с контролем над учёбой близнецов мы оба не справляемся. Один авторитетный ВИР мог бы повлиять на отпрысков -- он авторитарен, а этого и не хватает для дисциплины. Муж проводил меня до единственного места, где был доступен интернет. Мы пришли в свой родной вуз, нас пропустили на Праздники, было 7 января 2007 года. Мужа тут хорошо знали. Он работал в МаГУ вот уже десять лет. С его кафедры мы вышли на сайт ВИРа, я читала информацию о нём, но не понимала деталей презентации. Его достижения были весомы, и недавно Президент наградил его званием "Почётный педагог". Или что-то в этом роде. Я пожирала глазами его фото, ведь прошло уже пятнадцать лет -- и он менялся, а я не могла этого представить, какой он теперь У меня дрожали руки от волнения. Муж приготовил мне кофе, и мои зубы отбивали мелкую дробь по краю чашечки. Толик успокаивал меня, поддерживая за плечи. Я обвисала в его руках, то безвольно, то бессильно. Мы написали несколько лирических лаконичных строчек, под которыми я не стала ставить даже сегодняшней даты, подписав месяц "январь", рассчитывая, что когда-нибудь моё письмо будет прочитано адресатом, но не очень на это надеясь. Мы с мужем медленно брели по зимнему вечернему городу, это было так далеко, так долго, но отдышаться я всё не могла. Я замирала от восторга -- ВИР жив! Слава Богу! Это главное, что он живой. Его могло бы не быть в нашей жизни никогда, а я счастлива увидеть всю хронологию его изменений. Мне было дорого в нём всё. Я не знала, как ВИР поведёт себя по отношению ко всем нам. У меня было заключено несколько пари с подругами. Одни предполагали, что он давно не помнит, кто я такая, а против моих попыток породниться подключит своих адвокатов. Другие выдвигали версии, что он проигнорирует самозванку. Только один ученик предположил на уроке-прогнозе позитивное развитие событий, да и то, анализируя "Асю" Тургенева. Я попросила придумать счастливый финал, когда барин любит ответно, все недоразумения выясняются и забываются. Весь класс заявил, что это невозможно -- не складывается продолжение "15 лет спустя". Я шла, повисая на локте мужа, который заботливо утешал меня: "Дорогая, обещай мне не расстраиваться, если ответа не будет! Ты же понимаешь, что этот человек прекрасно жил и без вас. Не думаю, что вы для него столь уж необходимы! Не все рады такому подарку судьбы, такой находке. Согласись, что всё может быть. Он имеет право не откликнуться, не отозваться!" Я послушно и монотонно кивала. Про ощущения обычно пишут: "Все её чувства были в смятении". Мы долго добирались через сугробы, у нас вязли ноги в снегу, было холодно, но у меня горел лоб, как будто приключился лихорадочный жар. Вулкан клокотал внутри, я слышала это грозное ворчание. Я терялась, когда требовалось что-то ответить мужу, потому что прислушивалась к себе. Неужели это страсть Это то, что требуется смирять, то, что сметает на пути преграды, но является разрушительной Гарантом, что она никого не погубит, должен выступить как раз холодный и отстранённый ВИР. А если он не такой равнодушный, как хочет казаться А если он всё это время ждал именно моей инициативы Я терялась в догадках, и мне не хватало воздуха. Так однажды уже было со мною. Мы случайно вышли вместе из трамвая с мужчиной, по которому я безнадёжно и тайно умирала уже три года. Мы были студентами. Он заканчивал худграф. У него давно была своя личная жизнь, и я не понимала, как можно вписаться в то, что уже и без тебя существует. Он был настолько красив, что, на мой взгляд, "эталонен". Я видела его восторженным на пленере и романтичным с чужой женой, своей подругой. Видимо, он представлял отношения с Мариной серьёзными и вечными, но она предприняла попытку вернуться к мужу -- у них был пятилетний Миша . .. Потом родилась и Маша, но жизнь не заладилась, и нашёлся третий, он и забрал Марину из любовного треугольника. А мой "чужой друг" остался. Он был свободен, и у нас даже наклюнулся эфемерный роман. Я навсегда запомнила его несмелый поцелуй в щёку рядом с губами, абсолютно целомудренный, и наш единственный медленный танец -- разрешённое наконец-то объятие за мою принудительную верность, о которой он и не догадывался. Мы вышли из трамвая, он подал мне руку, и я могла теперь только вдыхать, а вот выдохнуть я совсем не могла. Я была как та кошка Хармса, которая "отчасти идёт по дороге, отчасти по воздуху плавно летит". Я мечтала, чтобы наша дорога никогда не кончалась и боялась потерять сознание от физической невозможности дышать рядом с избранным. Я до сих пор не уверена, что мужчина догадывался о природе моего странного при нём поведения. Верхом его заботы обо мне и благородства было как-то на отдыхе в студенческом лагере вломиться ночью ко мне с вопросом: "Какую ты хочешь колыбельную Могу поставить тебе Александра Дольского: "Два мальчика на длинном берегу"... Потом у моего "чужого друга" образовалась семья. Не со мной. Мы никогда не были близки. Он никогда об этом не попросил. Он берёг меня от искушения, не имея права влезать в мою судьбу, ведь она не принадлежала ему. В благодарность за это я в его тяжёлую годину напишу с разрешения его отца поддерживающее письмо, где признаюсь в той давней любви, чтобы бесцельно для наших отношений, но с огромной пользой для самооценки мужчины, выразить ему восхищение: "Мы даже дышать рядом боялись!" Думаю, ему это помогло. Зачем иначе мне любить его беззаветно и безнадёжно целую жизнь в вузе Как меня всё трогало, что касалось его! Но я так и не посмела вторгнуться в "чужое" - он не выбрал меня, а я уважала его автономность. Теперь я тоже задыхалась в полу объятиях мужа. Но не по его поводу, что было несправедливо! И я не понимаю, куда подевалось сразу же вся броня рационального, призванная защитить меня от бывшего", которую я наращивала годами. От одного этого созвучия "ВИР" меня бросало то в жар, то в холод. Едва мы перешагнули порог, как раздался длинный зуммер междугородки. Я ледяными руками сжала трубку, сдерживая рыдания, потому что вся семья была в сборе, все смотрели на меня. Я сейчас точно не уверена, что ВИР это тогда сказал. Я могла именно эти слова нафантазировать, потому что их ждала уже три пятилетки: "Светочка! Дорогая, любимая, куда ты делась пятнадцать лет назад Я давно живу один, уже семь лет, как один..." И я перебила этот радостный встречный поток: "Славочка! Зато я не одна, у меня семья и четверо ребятишек... (Возглас: "Четверо!) И я возникла не по своей воле и не по своему поводу". А теперь нужно вычесть эпитеты. Никакой "любимой", конечно, не было. Мы говорили эмоционально, но каждый о своём, я заверила, что напишу подробнее и отправлю фото детей. ВИР сказал: "Дети -- это святое!" ВИР ли это сейчас говорил со мной Он не помнил ничего обо мне конкретного, он решил, что это какая-то его "тётенька" из Норильска. Это было неважно. Мы договорились созвониться на нейтральной полосе. Я попросила полит корректную подругу предоставить территорию, чтобы восторженными возгласами не бесить родного мужа. Но он пришёл жаловаться на меня ей же, и мы встретились на кухне. Я ушла с аппаратом, получив разрешение поговорить по междугородке. Мне странно быть с ВИРом на "ты". Я спросила на это у него разрешения. Я почему-то очень подробно рассказала ему о рождении детей. И поняла, что так всем этим я не могла бы поделиться больше ни с кем. Я совсем не анализировала, зачем это делаю. Мне предстояло выводить своих волчат на Скалу Совета, где нас ждал вожак. Теперь он волк-одиночка. А я та сука, которая таскает щенков за шкирку, перепрятывая сосунков от браконьеров по разным норам. Я это представляла всегда, прочитав в детстве "Маугли" Киплинга. Настал наш выход. Моё сердце разрывалось от счастья, и я не знала, можно ли это перенести.

proza_ru/texts/2013/01/20130114401.txt

Моей знакомой после защиты диссертации завкаф дал ответственное личное поручение: нарисовать самой себе поздравительный плакат и повесить на стенку. Поздравляем, мол, такую-то с успешной защитой диссертации, желаем того-то и того-то. И подписать: "Кафедра". Небось, за плохое исполнение мог и наказать...

proza_ru/texts/2016/09/20160925828.txt

И вот....наступила тишина... ни звонка.. ни письма .... ни sms-ки....доказала, что хотела... слишком мягкий характер... не смогла, не удержала... звонила, звонила ночью...тишина,...тьма и одиночество...все в пустую...превознесла выше ценностей...влюбилась....зря.... доверилась- напрасно.... Не жаль, не судьба...он прав.. мало времени... Но с другой стороны... если не сейчас, то когда.. жизнь проходит...сейчас: работа, учеба, друзья...а любовь... без любви человек не живет, а существует...дышит....ест....работает...учится...веселится...но его душа не цветет...Когда влюбляешься душа расцветает как природа весной...и пусть будет самый ужасный непогожий денек, но если человек любим и любит, он всего этого не замечает....для него даже самый сильный ливень- прекрасен... и ничто ему не в силах испортить настроение если он рядом с любимым.... Ночь...одна, без него...а он, он далеко не со мной...уже давно не со мной... не судьба...так хотела...так стремилась...была самой близкой, самой дорогой, самой , самой....была..... Любой звук....аромат...все ассоциировалось с ним ...с единственным...и самым дорогим.. Теперь просто ...любимая песня...классная... просто нравится...никаких ассоциаций, а раньше слышала и душа пела...вспоминая его, его руки, его глаза, волосы,, улыбку.......не осталось ничего...он чужой.. не мой.... Мы не вместе. Больше нет (( интересно, что же все-таки для него счастье и с кем..... Рядом с ним парила....была единым целым...была СЧАСТЛИВА...а это так важно..... не каждый человек может сказать ,что он счастлив.... Хорошо - ДА!... но счастливым человека не просто сделать.....он смог.... А я ...... Не та, которая ему нужна.... Не судьба....расстались...не смогли сохранить наш маленький мирок... У него теперь работа, друзья, семья...все, но не я....и у меня....не он......

proza_ru/texts/2005/12/20051219216.txt

Моя первая свадьба..... В жизни каждого человека одним из наиболее памятных событий является свадьба. Она запоминается по разным причинам, и у каждого они свои. И если в жизни этих свадеб бывает несколько или даже много, всё равно, каждая по-своему дорога и занимает свою ячейку в памяти, из которой иногда выползает на свет божий, поражая подробностями и вызывая лёгкую грусть и ностальгию о том, что ушло навсегда. Так и я, иногда вспоминаю свою первую свадьбу, эту невероятную историю, случившуюся в солнечный июньский день одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года в городе Ленинграде, и чужую невесту, идущую со мной к алтарю..... Мы оканчивали третий курс, и в роте росло количество женатиков. Народ взрослел, не за горами уже был выпуск, да и жизнь в замкнутом мире стимулировала к решительным действиям. Что именно подвигло моего одноклассника Саню Косика на женитьбу, так и осталось невыясненным, но так или иначе, день свадьбы был определён. Сан Саныч - здоровая детина, ростом под метр девяносто, кандидат в мастера спорта по плаванию, сработанный на правом берегу города Воронеж. В чём отличие берегов я не понял до сих пор, хотя, спустя несколько лет, другой воронежец по фамилии Хайдуков почти напрочь вынес мне мозг, рассказывая, что он с левого берега. Судя по всему, это какие-то особенности национального менталитета, которые нам, даже вооружённым штангенциркулем, всё равно не понять. Между нами говоря, был он не самый лучший ученик, да и не особо дисциплинированный военнослужащий. Возможно это, может быть, или сложная международная ситуация, или расположение звёзд, или что-то нам неведанное и послужило причиной его ареста сроком на десять суток как раз за неделю до свадьбы. Хотя Советский союз был и на излёте, о чём мы, естественно, не догадывались, дисциплина и порядок в Ленинградском гарнизоне были на высшем уровне. Переносить арест, а тем более, объявлять амнистию, никто не собирался. Вероника, именно так звали невесту, наверное бы, и подождала, но уже было назначено время во Дворце Бракосочетания на набережной Красного Курсанта и заказан ресторан. Из Воронежа и других точек нашей необъятной Родины двигались поезда с гостями, которые подобного волюнтаризма понять не могли. В связи с тем, что в критической ситуации мозг начинает работать на сверхзвуковой скорости, как атомный реактор, срывающий крышку в голове Косика, выдал на гора удивительное решение. Суть его заключалась в том, что раз деньги уже уплачены, шоу должно состояться. Всё равно, со стороны невесты Сашку толком никто и не знал, кроме её родителей, а воронежская родня, в своём большинстве, помнила жениха сопливым октябрёнком. - Андрюха, ты меня заменишь, - решительно сказал Сашка. - Ага, а как - спросил я, совершенно не представляя себя в роли жениха. - Просто распишешься и посидишь в ресторане. - Ну да, а когда будут "горько" кричать Саня задумался, великолепный план трещал по швам. - Суки, нажрутся и будут орать.... - Да не волнуйся, я справлюсь, - поддержал я друга. - Кто бы сомневался, - горько ответил жених. Спустя десять минут он долго кричал в телефон-автомат на первом этаже Веронике свой гениальный план. До свадьбы оставалось пять дней, Сашку увезли на Садовую, в камеру, а я пошёл домой к Веронике. Отец невесты чуть не лопнул от смеха. - Смотри, мать, - кричал он жене. -- Наша-то, двоих мужей подцепила! Обсуждение всех деталей сопровождалось распитием алкоголя, после чего с его стороны мне последовало предложение самому жениться на Веронике. Тут мне стало немного не по себе, невеста сначала покраснела, а потом разрыдалась. Нет, против Вероники, конечно же, я ничего не имел, даже совсем наоборот. Но жениться в двадцать лет совсем не собирался. Да и подводить друга не хотелось, хотя..., поглядывая осоловелыми глазами на Веронику, ... - Нет, ротный обещал его вытащить. Заменю только на время. Только, Вероника, если будут кричать "горько".. - Ничего, поцелуемся, - сквозь слёзы сказала невеста. А что было делать..... И вот наступил День Бракосочетания. Всё было красиво и торжественно. Весь романтизм момента чуть было не загубила Сашкина мама, начавшая переживать и плакать, громко всхлипывая. Но Сашкин отец, всю ночь накануне "обсуждавший" сложившуюся ситуацию с новоявленным родственником, держался молодцом. Приглашённые, разумеется, ничего не поняли и думали только о праздничном банкете. Нормальная рабочая ситуация. Заиграл марш Мендельсона и в зал торжественно вошёл жених, одетый в форму три, ростом сто восемьдесят три сантиметра, держащий под руку невесту в белом платье и фате, которая даже без каблуков была на голову выше него. Прекрасная была пара, скажу я вам! Потом были фотографирования на Парадной лестнице, поцелуи и крики "горько". На безымянном пальце правой руки сияло кольцо. Я входил во вкус и мне это начинало нравиться, тем более, что штамп стоял в МОЁМ военном билете. Иллюзии и миражи разбились в дребезги и разлетелись на мелкие осколки при выходе из Дворца. Ротный всё-таки смог вытащить Сашку с кичи и они примчались во Дворец к моменту посадки в машины и автобусы. Надо было видеть физиономии гостей, персонала Дворца и просто зевак, когда невеста вырвалась из моих рук и с криком "Саша!", побежала к Косику. А я стоял и снимал с пальца кольцо... Нева играла солнечными бликами, гости пытались найти своё место во времени и пространстве, а питерское небо обнимало влюблённых своими голубыми руками и ласково качало на своих ладонях...... У ребят прекрасные свадебные фотографии, одна невеста и два жениха. Наверное, не каждая пара может похвастать таким архивом. А я так и проходил со штампом о женитьбе в паспорте до самого выпуска, однажды, когда я был в отпуске, эту запись обнаружила моя мама и, по-моему, так до сих пор и не верит, что я не был женат, и об этом можно написать не один роман. К сожалению, с Косиками наши пути после выпуска разошлись, но мне хочется верить, что у них всё хорошо и они счастливы!

proza_ru/texts/2012/05/20120512305.txt

Разобиделся старик И седой главой поник. На сердце у деда мутно, В небе тоже неуютно, Звездочёт сидит, ворчит, Взгляд к Луне не обратит: "Грянул творческий застой -- И пиши-прощай покой. Ум как хочешь напрягай, Только сказку создавай. Не придумай, вовсе нет, Сотвори-ка сам сюжет. Ох, и трудно Звездочёту Выполнять свою работу, Если звёздочная рать Будет только танцевать. А ему: пиши, старайся, Да за сроки отдувайся. И скажу вам, детвора, Мне на пенсию пора. Звёзды можно, хоть на "пять" Калькулятором считать. Байки звёздочек копить Можно диктофон купить: Пусть болтают, пусть плетут, Сочиняют сказки тут. Диктофон бы помогал, Он бы всё на ус мотал. И в хозяйстве он полезный. Звездочёт же не железный. Даже, если ты хорош, Под упрёки попадёшь..." Но под это настроение Открывается видение... На Земле на глубине, В мрачной липкой тишине, В одиночестве весь век. Пишет что-то человек. Вечное перо скользит, Тишину не исказит, Но уныло, отчего-то, Дальше движется работа. Фразу только завершит, Вычеркнуть её спешит. Отдыха перо не зная, С новой строчки начиная, Продолжая скользкий путь, Хочет в Вечность заглянуть. Кто владеет им - мудрец Иль философ, наконец Может пишет он скрижаль Если --нет, то очень жаль. Вечно пишет, только сразу Он зачёркивает фразу: Бесполезный этот труд, Вряд ли мудрецу зачтут: Результат-то нулевой- Что там с "мудрой" головой Как же нам узнать охота, Что за вечная работа Кто он- этот человек В келье губящий свой век И сомнений мы полны: Он не средний сын Луны Хочется прочесть и фразу, Жаль , пока не видно глазу. Я на цыпочки привстану, Да! Подглядывать я стану: Любопытство не порок, Накоплю-ка опыт впрок. Может, отведу беду Значит, тихо подойду, Загляну через плечо: Что он пишет там ещё "Я один здесь сотню лет, Выхода из кельи нет!" Эх, да парню невдомёк , (думать не его "конёк"!) Звездочёт прекрасно знает, Кислород к ним поступает, На столе горит свеча Пламенна и горяча, А без воздуха, мой свет, Пламени в помине нет, Физику совсем не знал Нам мудрец-оригинал. С химией, опять, напряг. Что-то с мудрецом не так... Знания нужны весьма Для пытливого ума. Философия и ныне Не находится в пустыне. Ей, как почва нужен ум, Сердце для глубоких дум. Знания -- есть та среда, Без которой никуда! Может некий враг-астрал Мудреца околдовал Памяти его лишил, От свободы отрешил Только Звездочёт не прочь: Пострадавшему помочь, Наказать астрал-злодея. Ждёт не битва - эпопея. Продолжение следует: http://www.proza.ru/2016/12/20/2008 Иллюстрация из интернета.

proza_ru/texts/2016/12/20161218352.txt

"Каникулы проведу дома, а потом решу, что делать дальше, раз она так настроена...", - решила Лиля. Но в то же время она понимала, что если ей не удастся помириться с Раисой Владимировной, то Вадима ей больше не видать, как своих ушей, по крайней мере этим летом, а, может, и нет... "Интересно, а какую музыку он любит" - Лиля лежала на кровати и слушала свои любимые песни. "Мне лучшее из имён трудно произнести, трудно, но очень надо, И я не могу принять эту свою судьбу, Если она с твоей не схожа, И я не хочу отнять Сердце твоё у тех, Кто без тебя уже не сможет... - звучал нежный с придыханием голос Евы Польны. - Я знаю только лучшее в тебе, Мне от любви не страшно задохнуться, Мы наяву живём, а не во сне, А я всё не могу никак проснуться. Скажу "люблю" и это навсегда, Пускай смешно, Пусть надо мной смеются... Рассыпаны созвездия, города, И наши самолёты в небе разминутся..." "Он мне нравится. Надо закрутить с ним.Только вот, как Может быть, у него уже есть девушка А если нет, то, как ему понравится Он застал меня в самом неприглядном виде..., - мысли закружили девушку в танце сомнений, - Надо ехать домой, увидеть маму...Но...Если он вернётся, а меня не будет А вдруг" Лиля подошла к туалетному столику и взяла в руки фарфоровую гейшу. "Интересно, а сколько она стоит" - подумала девушка и вспомнила интервью с японцем перед началом каникул. Встреча с японским гостем произошла в кафе. Лиля поздоровалась с ним и отвела взгляд. Её поразили глаза старого журналиста - такие проницательные, глубокие...Она испугалась этих глаз. Но не подала виду и машинально начала задавать ему вопросы.

proza_ru/texts/2014/01/201401221601.txt

Борис Родоман МОЯ ЖИЗНЬ В ЕДИНОЙ ГЕОГРАФИИ Я родился 29 мая 1931 г. в Москве, на Арбате. Отец, актёр и режиссёр драмы, был занят вечерами, а днём выгуливал меня по улицам. Мы доходили до Филей и Воробьевых гор. Дошкольником я путешествовал с родителями по Волге, Днепру и Чёрному морю, пожил летом на Украине и в Крыму. В 1941 г., при эвакуации в Западную Сибирь, я, стоя на чемоданах, 12 дней смотрел в форточку товарного вагона. Ландшафт заменял мне кино и художественную литературу. Я не потребляю искусства, потому что оно навязывает эмоции и отвлекает от самостоятельного восприятия реальности, которая всегда интереснее любого вымысла. В детстве я изучал научно-популярные книги по естествознанию, истории техники и архитектуры, всеобщую историю, читал разные энциклопедии, раскрашивал в них картосхемы. Почитав книгу несколько минут, я ее откладывал, начинал воображать и сочинять, чертил карты городов и стран. В 13 лет мечтал стать архитектором. С 1944 г. систематически объезжал Москву на трамвае, с 1948 г. путешествовал по Подмосковью, проходя пешком до 30 км в день. В школьные годы я черпал знания непосредственно из учебников и атласов, учителя и одноклассники представлялись мне для учёбы лишними, а двор и мальчишки -- враждебной средой. Никто не был для меня руководителем, любимым героем, кумиром, авторитетом. Воспоминания о старших классах особенно тягостны. К 14 годам я впал в озлобление и пессимизм, но в 18 лет решил перестроиться и принять окружающий мир... Моим возрождением стало поступление в Университет. В географию меня привела любовь к путешествиям и карте. Географическую науку я хотел видеть единой и нерасчленённой, но от студентов требовалась специализация. Поступая на Геофак в 1950 г., я указал в заявлении геоморфологию: она казалась мне наиболее географичной, ландшафтной, романтичной, соответствующей моим туристским интересам к крупному плану, а не к мелкой живности. По геоморфологии я подковался, прочитал книги И.С. Щукина и Я.С. Эдельштейна. На вступительных экзаменах эта подготовка не понадобилась; меня, как и других, заваливали преднамеренно, отсеивали по оценкам за негеографические предметы; зачислили на заочное отделение. Тогда мой отец явился в деканат и показал там своё чистокровное славянское лицо, удостоверенное графой в паспорте. Замдекана В.И. Веденеева с радостью исправила ошибку, и перед 1 сентября меня перевели на дневное отделение. А многие из тех, кто потом стали моими лучшими друзьями, остались на заочном и, проявляя чудеса в учёбе и общественной работе, пять лет просачивались в ряды полноценных студентов, а потом полжизни догоняли ровесников по линии должностей и ученых степеней. Да и мне, если говорить о карьере, суждено было проходить в каждую дверь последним... Я сразу стал ярым патриотом Геофака и географии, проникся походно-экспедиционной романтикой, выраженной в песнях геологов и географов. Нашим вожаком на первом курсе был недавний фронтовик Б.Л. Беклешов. Он руководил школой юнг (юных географов), водил нас в походы, приобщал к традициям. Его травили за "беклешовщину" и загнали в гроб в 1956 г. [1]. Важнейшим "географическим" открытием тех лет для меня были девушки. Я был жертвой раздельного обучения и не умел с ними обращаться, смешивал влюбленность с дружбой, был робок и застенчив. Но после мужской школы с её казарменной грубостью женственный Геофак показался мне раем. Я обрел источники вдохновения. В те годы студенты, особенно первокурсники, не замыкались в своих кафедрах. Я оказался в "Дружной шестерке", которая состояла из трёх юношей и трёх девушек, сплотившихся в походе 7 ноября 1950 г. Подобных неформальных микро-групп на Геофаке было много. Из нашей "семьи" вышли гляциолог В.Г. Ходаков и ботаник С.С. Иконников. К нам примыкали: И.С. Михайлов, впоследствии ландшафтовед, почвовед и северовед; И.Н. Олейников, талантливый африканист, эрудит, полиглот, настоящий русский интеллигент; в его компании я провел два ярких десятилетия уже по окончании университета. Курсовую работу первого курса, "Российско-Американская компания и её географическая деятельность", я выбрал как последнюю неразобранную тему из списка, вывешенного на лестничной площадке, потому что читал и дома имел книгу С. Маркова "Юконский ворон. Летопись Аляски"; из всех пяти книг о Русской Америке стал делать шестую и увяз, бросил... Руководитель Н.А. Бендер не объяснила мне своевременно, как из истории выделить географическое значение. На своей ошибке я позже учился сам, становясь методологом географии. На мой провал в Русской Америке И.Н. Олейников откликнулся остроумной поэмой. Мы тайно выпускали рукописный журнал "Пылесос", орган Галёрки (задних рядов поточной 56-й аудитории); в нём даже высмеивалось преподавание марксизма-ленинизма. "Нас не среда заела -- вторник", писал И.Н. Олейников, имея в виду день семинаров по истории ВКП(б). Перед вторым курсом я выбрал экономическую географию, потому что она выглядела более комплексной, фактически охватывающей и природные условия. Экономико-географы Московского университета тогда ещё любили природу, были хорошими полевиками и разбирались в физической географии. Под влиянием трудов Н.Н. Баранского, с которыми меня познакомил мой однокурсник Ю.С. Макаров, я решил заняться комплексными географическими описаниями. Я выбрал кафедру Советского Союза, потому что хотел видеть объект своими глазами, а не изучать его заочно, как не выездные географы-зарубежники, обслуживавшие дипломатов и разведчиков. И, наконец, я сомневался в своей пригодности к тяжелой полевой работе. Но всё-таки я отдал дань зарубежным странам, В начале второго курса мы на основе "Дружной шестёрки" совершенно самостоятельно сколотили группу для комплексного описания Тибета силами пяти студентов разных кафедр, среди которых был и ботаник, и гидролог. Нашим руководителем согласился стать профессор П.И. Глушаков из МГИМО. К Новому 1952 г. наша группа распалась, мои товарищи занялись кафедральными темами, только И.С. Михайлов и Э.В. Рогачёва сохранили верность Тибету и подготовили о нём материалы для Музея землеведения в строившемся высотном здании МГУ, а я остался без курсовой работы, но не без дела. Я всё ещё находился под впечатлением о Крымской общегеографической практике (под руководством Л.А. Михайловой и Ю.П. Пармузина), полной незабываемых приключений; после я один объездил весь Крым на 17 попутных автомашинах, ночевал на скамейках, проваливался в грязевой вулкан. Отчёт о практике перерос у меня в трактат о том, каким должно быть комплексное географическое описание. Этот опус я показал Ю.Г. Саушкину, а он передал его Н.Н. Баранскому, и мне это зачли задним числом как курсовую работу. Так состоялось моё личное знакомство с основоположником советской экономической географии. Он даже хотел моё сочинение напечатать отдельной брошюрой, но оно до сих пор не опубликовано. В награду за проявленную склонность к научной работе меня отправили на лето не на учебную практику во Владимирской обл. (под руководством Н.Я. Ковальской), а под опеку О.Э. Бухгольц в Прикаспийскую экспедицию НИИ Географии МГУ. Мы изучали замечательный, потрясающий район -- дельту Волги. Там у меня сформировались представления о мозаичных районах как результатах пересечения множества зон, в том числе высотных, вызванных разной затопляемостью земель при паводках. Эти идеи я впервые изложил в письмах к Ю.В. Ласис. Начальник отряда, аспирант В.Г. Крючков, был мною недоволен, а профессор А.Н. Ракитников называл меня туристом (это слово у географов и геологов тогда было почти бранным). Однако последовавшая курсовая работа "Типы населенных пунктов в дельте Волги" А.Н. Ракитникову, оказавшемуся моим руководителем, очень понравилась. Весной 1953 г. я шел по уставленному столами широкому коридору старого здания Геофака на Моховой ул., где потом помещался психологический факультет, и увидел, как А.Е. Федина, хорошенькая аспирантка Н.А. Гвоздецкого, раскрашивала карту районирования Кавказа. Тогда я решил, что оформлять эту схему надо иначе, дабы отразить разнообразные аналогии и симметрию в расположении районов. В таком духе я раскрасил и снабдил таблицей картосхему климатических областей мира Б.П. Алисова и пришел с ней на экзамен, за что получил от Е.Н. Лукашовой двойку (поговаривали, что она мстила мне за критическую статью в факультетской стенгазете "Наши горизонты"; я возражал против сплошного мелкомасштабного изучения всего мира и настаивал на разномасштабном и выборочном). Так родилась моя самая фундаментальная тема "Формы районирования". Любовь к дальним странствиям толкнула меня в Бурят-Монгольскую экспедицию Совета по изучению производительных сил (СОПС) Академии наук СССР. В то время как мои однокурсники, почвоведы и геоморфологи, выезжали в горы, я покидал брезентовую палатку, чтобы в здании Совета Министров переписывать от руки пятилетний план развития народного хозяйства. Однажды в субботу я сел на скорый поезд, доехал до Байкала, и за 16 часов, пройдя 80 км, пересёк хребет Хамар-Дабан. Возвращался в Улан-Удэ товарным поездом, который вёз скот на бойню из Монголии. Отделался выговором. Написал письмо Н.Н. Баранскому с сомнениями, правильно ли я выбрал профессию. Когда после яркой многодневной поездки к вольфрамово-молибденовым рудникам Холтосона мы вернулись в Улан-Удэ и меня послали на паровозо-вагонный завод с анкетой из 15 вопросов: "Как называется ваше предприятие Какую продукцию выпускаете" и т.д., я не выдержал -- отказался "заниматься ерундой". Тут кстати пришел пространный ответ от Н.Н. Баранского. Он меня понял и поддержал. Я спровоцировал увольнение, побывал в Москве на открытии высотного здания МГУ на Воробьёвых горах 1 сентября 1953 г. и поехал в Хибины, где познакомился с А.Е. Осетровым и Н. Н. Карповым (автором песни "Дым костра создает уют"), ходил с ними в маршруты и снова почувствовал себя географом. Моей курсовой работой на зиму 1953/54 г. с благословения Н.Н. Баранского стали "Формы районирования". Я позволял себе отклоняться от учебного плана, слушал спецкурсы на других кафедрах (например, дешифрирование аэрофотоснимков у Г.В. Господинова, физико-географическое районирование у Н.И. Михайлова), но игнорировал "наши" дисциплины (например, географию промышленности А.Т. Хрущёва). (Советскую промышленность я ненавидел по многим причинам). Весной 1954 г. я не явился на экзамены, потому что не закончил курсовую работу. Меня спас Н.Н. Баранский. Он, по преданию, стукнул кулаком о стол в деканате. Я ликвидировал "хвосты" только через полгода, после того, как увидел на 18-м этаже приказ об исключении, подписанный деканом К.К. Марковым. Университет я окончил, так и не сдав несколько зачётов и экзаменов. Н.Н. Баранский устроил меня в Географгиз (в аспирантуру брали только комсомольских работников). В издательстве, наполненном учениками Н.Н. Баранского и Ю.Г. Саушкина, меня встретили хорошо. Поручили редактировать научный сборник "Вопросы географии", 39, "Физико-географическое районирование", где публиковалась и моя дипломная работа -- не только первая, но и до сего дня самая объёмистая научная статья в моей жизни -- более трех авторских листов! Была в этом сборнике и полностью созревшая к тому времени схема районирования Кавказа Н.А. Гвоздецкого и А.Е. Фединой. Я получил неограниченные возможности улучшать не только тексты, но также таблицы и карты. Несмотря на плохую бумагу и отсутствие цвета, я считаю эти сборники полиграфическими шедеврами научной литературы благодаря логичности и наглядности шрифтов и текстовых карт. В 1955 -- 1965 гг. через меня прошли в качестве авторов почти все что-нибудь значившие в то время советские географы -- от академиков до моих однокурсников. В Географгизе у меня были некоторые приключения и скандалы, связанные с работой. В 1956 г. я воспротивился включению в книгу "Таджикская ССР" фиктивного соавтора. Основной автор, Д.А. Чумичев, впоследствии подарил мне одну из своих книг с надписью: "Борису Борисовичу -- честному и мужественному". В том же году я отказался редактировать к 40-летию Октябрьской революции серию книжек о союзных республиках, потому что они были написаны одинаково, как заполненные анкеты. Руководство считало такую стандартизацию своим остроумным изобретением, а я -- глумлением над географией. В книге М.И. Ростовцева и В.Ю. Тармисто (1957) я убрал слова "Эстонская ССР" везде, кроме переплёта и первых трёх страниц, и заменил их словом "Эстония". Потом то же проделал с Латвией (Э. Вейс, В. Пурин. 1957). После выхода книг в свет это заметили, но оставили без последствий. С переплёта книги Е.К. Мархинина "Цепь Плутона" (1965) я убрал все надписи, дабы не портить оформление художника Б.А. Алимова. За этот абстракционизм нас ругал грозный директор издательства "Мысль" А.П. Порываев, а кондитер ресторана "Берлин" ("Савой") воспроизвел сей рисунок на торте, заменив только синий цвет на шоколадный. Я вставил в сборники "Вопросы географии" оглавление на эсперанто и несколько лет его держал, пока новый цензор догадался, что это не испанский язык. Но то были невинные штучки по сравнению с тем, что переживали другие редакторы, и у нас, и по всей стране. Иных доводили до инфаркта, до поседения и даже до смерти. Однако до вхождения географии в издательство "Мысль" обстановка в маленьком Географгизе была тёплой, начальство (П.Н. Бурлака, Б.В. Юсов, И.К. Мячин) -- сравнительно человечным и доступным. Небольшое число отредактированных мною книг (всего 23 за семь лет штатной работы и три года внештатного сотрудничества) свидетельствует о кропотливости, медленности и тщательности моей работы, и о том, что нас не стесняли нормами и сроками, а многочисленные домашние дни использовались и на личные нужды. Я более трёх месяцев готовил рецензию на рукопись П.С. Макеева "Система природных зон и ландшафтов", по существу написал полемическую антимонографию. Серьезно рецензировал я и случайно попавшие к нам опусы детей и взрослых графоманов, отвечал на письма сумасшедших. Титанический труд я вложил в сборники "Вопросы географии" и в первое издание книги И.В. Никольского "География транспорта СССР" (1960); она меня пагубно отвлекла от аспирантуры. Легко, весело и с любовью пропускал книгу Ю.Г. Саушкина "Москва" (1964) и с разрешения автора вписал в неё около трети листа своего текста, который сохранялся и в последующих изданиях. Зато в творениях И.М. Забелина мне не пришлось менять даже пунктуацию, его любимые троеточия... Трудясь в Географгизе, я не забывал о "Формах районирования". В отличие от методологии географических описаний, Н.Н. Баранский суть этой темы не ухватил, но он поддерживал меня интуицией настоящего учёного. Мои работы о районировании понял Д.Л. Арманд. Я сам пришел к нему со своими сочинениями в апреле 1955 г. Теперь уже трудно вспомнить, сколько раз в течение следующих двадцати лет я обновлял и готовил к печати монографию на эту тему, сколько собрал отзывов и составил планов-проспектов. Десятки книг вышли под моей редакцией, но ни одна книга, в которой я был бы единственным автором, так и не была напечатана! В 1958 г. я поступал в аспирантуру Геофака МГУ на кафедру физической географии СССР. М.А. Глазовская принимала у меня экзамен очень благосклонно (в природоведческом образовании у меня были большие пробелы), но старая большевичка З.П. Игумнова провалила на истории КПСС. Отец мой, обаятельный мужчина, к тому времени уже скончался; уламывать З.П. Игумнову пришла ещё более старая большевичка, моя родная тётка, но это не помогло. Зато год спустя в пику Геофаку меня взяли в аспирантуру Института географии к Д.Л. Арманду. Время очной аспирантуры я истратил легкомысленно. Лето проводил в разных поездках и экспедициях, даже с почвоведами и гляциологами; зимой для заработка редактировал книги Географгиза; написал трактат о любви и девушках, который друзья называли второй диссертацией. В Днепропетровской экспедиции МГУ (под руководством К.В. Зворыкина и под непосредственным командованием А.Е. Осетрова) беременные колхозницы рыли для нас почвенные ямы, а я тайно от товарищей съездил в Крым и потом подсказал В.А. Червякову тему измерения роста оврагов по аэрофотоснимкам, из чего выросли дальнейшие научные работы этого сибирского ученого. О моём пребывании в экспедиции И.Н. Олейников написал поэму, начинавшуюся так: "Практики с теорией союза / Служит доказательством тот факт, / Что на разведенье кукурузы / Бросил свои силы Геофак". Благодаря аспирантуре, я ходил с ружьём по тундре, скакал на лошади и, надев кошки, карабкался на ледник, однако в самом здании Института географии моё пребывание прошло почти бесследно и принесло Д.Л. Арманду скорее неприятности. Я не общался с коллегами по отделу физической географии. Моим противником там был В.И. Орлов, основоположник динамической географии. В дирекции института на моём удалении настаивал славный герой разведки, бывший военный комендант Праги Г.Д. Кулагин. Он кстати опубликовал в 1962 г. в газете "Правда" статью о том, что в Советской стране не может быть учёных-одиночек. Академик А.А. Григорьев, услышав мой доклад, сморщился, как от зубной боли. Э.М. Мурзаев отмечал бедность моего языка и мышления. С директором института, академиком И.П. Герасимовым, я разговаривал только раз, когда меня принуждали к общественной работе агитатора. Я согласился, но работать в Институте географии меня не оставили; зато с распростёртыми объятиями принял обратно Географгиз. Оглядываясь на прошлое, я выше всего ценю свою раннюю работу "Формы районирования". В ней была развернута такая географическая логика, которая позволила бы углубить возможности тематических географических карт, лучше приспособить их к задачам составления универсальных земельных кадастров и мониторинга окружающей среды и ко всему прочему, что теперь называют геоинформатикой. По данным ВИНИТИ, полученным через Ю.В. Медведкова, то была совершенно уникальная тема, не имевшая аналогов в мировой науке. В шестидесятых годах я предсказал возможность автоматического синхронного районирования, когда районизации и классификации время от времени мгновенно возникают на экране и скачкообразно перестраиваются вслед за постепенными изменениями наблюдаемой среды. Мой приоритет в этом вопросе был признан за рубежом [2] и не случайно именно в те годы мои статьи о районировании переводились на разные языки и переиздавались не только в США. Тогда мне казалось, что я обслуживаю своих соотечественников -- физикогеографов-ландшафтоведов и картографов. Я много лет стучался в двери их лабораторий, расположенных рядом с нашей кафедрой, ездил с ними в экспедиции, но на научном уровне они меня проигнорировали. В 1965 г. Ю.В. Ласис рекомендовала меня вместо себя в лабораторию районирования к Т.М. Калашниковой как специалиста, более готового заниматься новой в те годы непроизводственной сферой экономической географии. Декан А.М. Рябчиков опасался взять меня на Геофак, встревоженный поступившими к нему "сигналами", но Ю.Г. Саушкин его убедил: "Кто из учёных не отличался странностями В конце концов, нам нужны мозги". Так я вернулся на родную кафедру. Моя первая и большая работа о микрогеографии городской торговли оказалась на эту тему и последней; "географию обслуживания" после меня основательно подняли С.А. Ковалёв и В.В. Покшишевский, со мной остались только выходы в теоретическую географию. После 1991 г. все предложенные мною способы совмещения уличной торговли с транспортными узлами и пешеходными потоками осуществились автоматически сначала в виде толпы торговцев, потом в ларьках и, наконец, в крытых пассажах. Зато к другой теме, "отдых и туризм", я прирос навсегда: она увлекает меня и конкретно-содержательной стороной, потому что хорошо соответствует моим интересам и образу жизни. Я начал заниматься рекреационной географией раньше, чем В.С. Преображенский, Ю.А. Веденин и И.В. Зорин, в те годы, когда первый был ещё "чистым" физико-географом, второй -- архитектором-озеленителем, а третий -- студентом нашей кафедры. Мои пионерные работы о рекреации отразились в докладах (1967, 1969, 1971), но были опубликованы слишком поздно (1969, 1971) и не попали в периодические итоговые библиографические списки. На географическом факультете МГУ я в 1965 -- 1984 гг. прошёл службу от старшего инженера до старшего научного сотрудника. В 1966 г. защитил кандидатскую диссертацию о формах районирования. Защита была многолюдной и триумфальной, с большим участием физико-географов. Однако в тематику нашей кафедры эта тема не вписывалась. У экономико-географов никогда не было потребности в таком дробном и сложном районировании, их представления о расчленении пространства очень примитивны. Принадлежность к кафедре обязывала, и мои скелеты стали обрастать социально-экономическим мясом, менее оригинальным, более удобоваримым и похожим на престижную продукцию зарубежных географов. Весь мой дальнейший творческий путь можно рассматривать как постепенную утрату оригинальности и растворение в периферийных, российских областях мировой науки. Моим Золотым семилетием на Геофаке я считаю годы 1967 -- 1973, а Серебряным десятилетием 1974 -- 1983. Во второй половине шестидесятых годов в советской географии закончился бум районирования и начался количественно-математический и системно-методологический ажиотаж. Наибольшую активность проявляли Ю.Г. Саушкин, Ю.В. Медведков и В.С. Преображенский. Тематическое преображение и интеллектуальное омоложение некоторых ученых удачно совпало с крутыми переменами в их личной жизни. Это помогло им увлечь за собой молодежь. Переворот в умах произвела и случайно переведенная с английского языка книга малоизвестного американского учёного В. Бунге "Теоретическая география" (1967). Блистательный термин подхватил и застолбил Ю.Г. Саушкин, а тем, кто не попал в его компанию или рассорился с ним, как В.А. Анучин, ничего не оставалось, как отрицать теоретическую географию или противопоставить ей что-нибудь свое. Географы-природоведы не без основания упрекали "теоретиков", что они говорят от имени всей географии, хотя представляют только узкий круг экономико-географов. Мое положение в контексте теоретической географии оказалось двойственным. С одной стороны, мои ранние, совершенно не зависимые от зарубежных, сочинения доказывали самобытность и приоритет отечественной науки [3]. Своим предшественником в России я считаю В.П. Семенова-Тян-Шанского. С другой стороны, из-за тематического родства переводной географической литературе я сделался удобной мишенью и жупелом для борьбы с "буржуазными", антимарксистскими влияниями, что тоже вменялось в обязанность советским ученым. Идеологическая борьба в географии, к счастью, не доходила до лысенковщины. У нас был плодотворный плюрализм, вызванный главным образом соперничеством между москвичами и ленинградцами, а также между МГУ и Институтом географии в Москве. И на съезде Географического общества, и на защите диссертации В.А. Анучина кипели такие страсти! В них были вовлечены даже студенческие массы. Но в эту бурю в стакане воды партия и правительство не вмешивались. В то время как ученики и, особенно, ученицы Н.Н. Баранского и Ю.Г. Саушкина в многочисленных университетах и пединститутах принимали меня на "ура", ленинградец Б.Н. Семевский и его клеврет из Челябинска М.И. Альбрут до самой своей смерти клеймили меня как идеологического врага, запутывавшего умы неискушенной молодежи, смыкавшегося с идейными истоками фашистской геополитики и т.д. Им вторили К.И. Геренчук и А.Г. Исаченко (впрочем, достаточно справедливо оценивший мой вклад в теоретическую географию) [4]. И, наконец, с высокой трибуны меня долбил сам президент Географического общества С.В. Калесник [5]. Как мне относиться к этой критике Ю.Г. Саушкин сказал: "Гордись! Вырежь их фразы и носи на груди, как орден". Между тем, безжалостно уничтожался природный ландшафт, в котором прошла моя молодость. С озабоченности судьбой Западного Подмосковья в связи со строительством города-спутника Зеленограда начался мой большой дрейф в сторону экологии. Немалое влияние оказала отредактированная мною книга Д.Л. Арманда "Нам и внукам" (1964), одна из первых в России по природоохранным проблемам. Важнейшим выходом из науки в утопию стала предложенная мною в 1970 г. территориальная модель сосуществования городов и природного ландшафта -- "поляризованная биосфера", конструктивная вершина моей темы "Территориальные ареалы и сети". В первые 13 -- 15 лет я занимался наукой в одиночестве, моими единственными читателями были научные руководители и покровители Н.Н. Баранский, Д.Л. Арманд, Ю.Г. Саушкин. Прочие научные работники, аспиранты, студенты моих докладов не понимали. В шестидесятых-семидесятых годах у меня появились младшие поклонники и читатели, которые пришли ко мне сами и стали моими друзьями: М.Р. Сигалов, М.П. Крылов, В.Л. Каганский, В.А. Шупер, С.А. Тархов. Из географов моего поколения особо отмечу Л.В. Смирнягина, рекламировавшего меня среди студентов, которые его обожают, и А.Е. Осетрова, от которого я сам многого набрался в полевой, походной обстановке, да и он в последнее время приблизился к пониманию моих концепций. На меня и А.Е. Осетрова влиял юрист и экономист Л.Б. Шейнин. В 1994 -- 1999 гг. для меня много сделал А.Е. Левинтов: возил в экспедиции, рекомендовал как лектора и эксперта, дал заработать на заграничные путешествия. И, наконец, мне постоянно помогает мой ровесник Ю.Г. Липец (конференции, публикации, моральная поддержка). В семидесятых-восьмидесятых годах, благодаря научным связям В.А. Шупера и В.Л. Каганского, я чувствовал себя как рыба в воде в составе неформального "незримого колледжа", насчитывавшего несколько десятков человек, где подвизались математики, филологи, биологи, а тон задавали философы и методологи науки. Выдающееся место среди интеллектуалов высшего уровня занимает С.В. Чебанов. Он, в частности, и мои сочинения понимает с полуслова, мгновенно схватывает любую идею. В то же время мне кажется, что с моими теоретическими работами хорошо знакомы самое большее четыре или пять человек. Остальные воспринимают меня с подачи ближайших коллег, по устным выступлениям и полупублицистическим статьям. Начиная с середины восьмидесятых годов, моими защитниками, покровителями, работодателями становятся люди гораздо моложе меня. Так, много сделали для меня М.Е. Карпель и В.А. Шупер, а В.Л. Каганский отчасти превратился из опекаемого в опекуна. М.Р. Сигалов устроил мне грандиозное авиапутешествие по Дальнему Востоку, Сибири и Уралу, с пересечением самых ярких мест на теплоходе и в поезде. В.П. Чижова и Е.Г. Королёва (Шитова) возили меня на конференции, приобщали к молодежи. В Эстонии то же делал Ю. Мандер. А.Н. Замятин набрал мою монографию "Территориальные ареалы и сети" на компьютере. С.Н. Ловягин сканировал мой "Атлас картоидов" и, более того, собирался его издать на свои средства. Однако немногих из перечисленных лиц я мог бы назвать своими учениками в обычном, традиционном смысле слова. И уж точно ни для кого из них я не был начальником. Они никогда от меня не зависели. Я никому не давал распоряжений и поручений. У меня вообще не было подчинённых, и я, как ни странно, этим горжусь. Моё отношение к преподаванию противоречиво. С одной стороны, меня и на службе в университете не допускали к студентам, дабы я не сказал лишнего и не подвёл моих благодетелей, Ю.Г. Саушкина и Т.М. Калашникову, поручившихся за меня перед начальством. Однако с их же позволения некоторые самые младшие преподаватели иногда уступали мне часы кафедральных семинаров и спецкурсов. Меня хотя бы раз показывали каждому курсу студентов как известную достопримечательность, привлекали к защите курсовых и дипломных работ в качестве оппонента, но к руководству -- довольно редко. Незнакомые студенты боялись ко мне идти, да их и отговаривали, иногда запугивали мои коллеги по кафедре. Познакомиться со студентами я мог в неформальной обстановке, например, при выездах на практики, на экскурсиях. Зато те немногие, которые решили ко мне обратиться, об этом не пожалели. Мои студенты все были талантливы и достаточно самостоятельны, руководство ими оказывалось почти номинальным и сводилось к слабому покровительству. Со студентками получалось наоборот. Они сразу устраивали так, что я писал за них тексты и чертил карты, не получая в награду ничего более серьёзного, чем обыкновенные поцелуи. Я не боялся, но совестился злоупотреблять своим положением. Более близкие отношения с девушками если и возникали изредка, то после окончания ими университета и главным образом через туристские походы, поездки, прогулки, в которые я звал всех. Мою жизнь надолго украсили две-три подруги, приобретённые таким образом. Озабоченный своей судьбой в науке и охваченный методологической рефлексией, я создал спецкурс "Элементы общего науковедения", полагая, что должен же кто-нибудь в "Храме науки" рассказать студентам, что такое Наука вообще. Меня более всего занимали особенности личности учёного и их непонимание обывателями [6]. Мне дали самую не подходящую аудиторию -- группу вечерников, главным образом девушек, заниматься наукой не собиравшихся. Их главная задача была в том, чтобы пораньше вернуться с занятий домой. Они потом говорили, что лекции мои были интересными (забавными), но не могли припомнить, о чём же я все-таки им рассказывал. В течение 19 лет я был на факультете чуть ли не единственным научным сотрудником, не имевшим постоянной педагогической нагрузки. Моей аспиранткой хотела стать только одна Л.В. Алексеева (Башкирова) с темой "Экономическая география заповедников", но ректорат не разрешил мне руководить аспирантами с резолюцией: "Не имеет своего научного направления". С другой стороны, я сам не люблю и не стремлюсь преподавать: 1) это тяжелая и опустошительная психологическая нагрузка; 2) засилье лекций -- примитивный, варварский способ обучения с тех пор, как изобретено книгопечатание, и уж тем более после появления компьютеров, принтеров и ксерокопирования; студенты должны больше работать самостоятельно; 3) монолог -- насилие говорящего над слушающим, а к диалогу с неблизкими мне людьми я не готов; 4) меня угнетает мысль, что многие слушатели собрались на мою лекцию не по своей воле, как это обычно бывает со школьниками и студентами. Напротив, я радуюсь, если на мой доклад в географическом обществе придёт молодой человек, ради меня отказавшийся от возможности веселее провести вечер. Но за последние 15 лет я не встречал студентов, желающих посвятить себя Науке. В начале лета географы разъезжались по экспедициям, а тех, кто подобно мне был не востребован в поле и не замешан в делах приёмной комиссии, убирали из университета на три месяца. Благодаря незанятости преподаванием, административной и общественной работой и абитуриентами, я круглый год пользовался изумительной свободой. На Геофаке власть и влияние Ю.Г. Саушкина не выходили за пределы трёх экономико-географических кафедр. На общефакультетском учёном совете мне провалили защиту докторской диссертации в 1973 г. Ходил слух, что так мстили за А.Е. Федину, которую завалил Ю.Г. Саушкин: "Отольются Родоману Шурочкины слёзы!". Обстановка на защите была необычной. На нашей кафедре почти все искренне и наивно ждали триумфа и готовились к большому празднику. Ю.Г. Саушкин ликовал заранее. Присутствовало более трёхсот человек, молодежь стояла на подоконниках. Хозяин советской невоенной картографии К.А. Салищев, концепции которого я усердно развивал, усмехался в первом ряду и постукивал пальцем по виску. Один член учёного совета заглянул в дверь. "Кто там защищается А, этот... Типичный параноик!". Проголосовал против и убежал. Аргументированно опрокинуть меня было поручено К.В. Зворыкину, с которым я, как мне казалось, много лет успешно сотрудничал. Остальные выступавшие мою работу только хвалили. В результате я не набрал в свою пользу даже простого большинства голосов. На следующий год учёный совет разделился, и наша секция готова была меня принять, но мне опротивела эта возня, я отдыхал два года, предаваясь другим увлечениям, а потом меня закружили роковые перемены в семейном положении, вынужденный переезд на новую квартиру и т.п. Лишь в 1981 г. я вторично представил докторскую диссертацию к защите, но в тот момент мой намечавшийся оппонент Ю.В. Медведков заявил о намерении эмигрировать, его лаборатория экологии человека была разогнана, над коллегами и учениками сгустились тучи. Меня отправили на перевоспитание в вечерний университет марксизма, но я так и не смог себя заставить его посещать. После первого провала докторской диссертации ярким всплеском оказалась работа о картоидах (1977), очень фундаментальная, но слишком малотиражная, мало известная и до сих пор не продолженная. Само слово "картоиды" К.А. Салищев запретил, поэтому его подчиненный A.M. Берлянт применял термин "теоретико-географическая модель" [7]. На Геофаке вторым апогеем моей деятельности стал выход в свет сборника "Географические границы" (1982) под моей редакцией совместно с Б.М. Эккелем. То был обычный по форме сборник работ молодых учёных (под руководством и с предисловием одного немолодого), но необыкновенный по неожиданной новизне заявленной темы. Провозгласить лимологию -- учение о границах полагалось корифеям, но они его проморгали, как когда-то -- теоретическую географию. Получился скандал. Публикация сборника была признана идеологической ошибкой. Зато мы, авторы и редакторы, взяли себе почти весь тираж и до сих пор распространяем эту книгу; поток цитирования её ещё не иссяк. В 1982 г. скончался мой покровитель Ю.Г. Саушкин. Дни моего пребывания в МГУ были сочтены. При очередной переаттестации в 1984 г. новый заведующий кафедрой экономической географии СССР А.Т. Хрущёв, заручившись поддержкой декана Г.И. Рычагова и проректора В.А. Садовничего, изгнал меня из университета, чтобы взять на моё место С.П. Москалькова. На сей раз не помогла мне и обычная поддержка Т.М. Калашниковой, и положительное заключение всей кафедры. Соратник мой Б.М. Эккель отрёкся от меня на партбюро и тоже проголосовал за моё увольнение. Впоследствии этот талантливый учёный изменил науке и занялся коммерцией, стал антикваром. В "Литературной газете" (20 марта 1985 г.) в мою защиту выступил Б.С. Хорев, безуспешно метивший на место А.Т. Хрущева или Г.И. Рычагова. В диссидентских кругах мне предсказывали длительную безработицу, карьеру истопника и писательство в подполье, но диссидентом я не был, лишь молча льнул к радиоприемнику. Мои публицистические статьи, напечатанные в Латвии, прозвучали по радио "Свобода" в самом конце Перестройки, когда это уже было для меня не опасно. Друзья направили ко мне "соискателя" из одной юго-восточной республики. В течение года доход от него был таким же, как от моей зарплаты в МГУ. Факультет присудил моему клиенту докторскую степень, в которой было отказано мне. Между тем, М.Е. Карпель приютил меня на временной работе в Институте генеральных планов Московской обл., в отделе охраны природы. Благодаря Г.Г. Шевелёвой я дважды ездил в командировки от журнала "Знание -- сила" на конференции, организованные Институтом географии, а для моих поездок а Эстонию добывали средства коллеги из Тарту (Ю. Мандер, X. Аасмяэ). В 1986 г. благодаря Ю.А. Веденину, И.В. Зорину и А.С. Путрику меня взяли в Лабораторию туризма и экскурсий на Сходне. В 1991 г. эту лабораторию ликвидировали, а меня Р.Л. Крищюнас и О.М. Чумакова устроили в учреждение, которое впоследствии называлось Московским институтом развития образовательных систем (МИРОС), После изгнания из МГУ моя научная деятельность не ослабла, а в количественном смысле даже немного усилилась: на послеуниверситетский период приходится 55% объема публикаций и 57% научных докладов. Однако по содержанию это были перепевы и углубление прежних тем, их популяризация среди негеографов и для новых поколений. За последние 15 лет моими главными трибунами были: семинар по новым методам исследований в Московском филиале Географического общества (руководитель В.М. Гохман), российско-эстонские школы по охране природы (В.П. Чижова, Э. Вареп, X. Мардисте), школы-семинары по теории классификаций (В.Л. Кожара) и по теоретической биологии (С.В. Чебанов), ежегодный симпозиум Московской высшей школы социальных и экономических наук (Т.И. Заславская, Т. Шанин). По теме о красоте ландшафта с благодарностью вспоминаю конференции в Иванове и Плёсе (М.П. Шилов). Не университет, а Географическое общество было главным центром моих научных занятий в семидесятых и восьмидесятых годах. Туда, в его Московский филиал, я выносил каждую новую идею и обсуждал ее в самой благоприятной, тёплой, праздничной обстановке. Увы! всему приходит конец... В последний раз я выступал в МФГО в 1989 г., а с 1995 г. не поддерживаю с этой организацией никаких связей. Я вообще-то не люблю выступать и красоваться перед публикой. По природе своей я не оратор, а литератор. Я не хочу говорить и слушать, убеждать и спорить, поучать и объяснять; не уважаю разговорный язык и считаю, что устная речь для выражения науки непригодна. Но я выступаю с докладами, примерно пять-десять раз в год, из-за слабых возможностей печатать и распространять свои сочинения. За всю жизнь я прочитал не более 18 платных лекций, из них семь были высокооплачиваемыми. Я не выношу чиновников и любое начальство, не поддерживаю формальных связей и отношений, не завожу полезных знакомств. За пределами научных и походно-туристских кругов для меня всякое общение мучительно; я мизантроп вне всяких сомнений и предпочитаю иметь дело с бумагой, а не с живыми людьми. В молодости и в среднем возрасте я написал друзьям и подругам несколько тысяч писем; на них я оттачивал словесное мастерство; это подводная часть моего научно-литературного айсберга. Мои письма И.С. Михайлову, сбрасывавшиеся с самолета вместе с прочей почтой, пролежали под камнями на Северной Земле 20 лет, были найдены и доставлены в ленинградский Арктический и Антарктический институт; по ним теперь можно составить хронику конца пятидесятых годов. Переходя от черновика к окончательному тексту, я даже личные послания переписываю минимум один раз, научные сочинения три-четыре раза, научно-популярные до семи раз; статьи для Географического энциклопедического словаря (1988) я переделывал до 15 раз. В Днепропетровской экспедиции МГУ в 1960 г., сидя в зарослях кукурузы, я перебрал 105 вариантов заглавия своей кандидатской диссертации. Я вырабатывал лапидарный синтаксис, измерял слова циркулем и линейкой, чтобы вгонять статьи в предельный объем. Одну из самых фундаментальных статей, "Логические и картографические формы районирования" (1965), 1,3 авторских листа, я писал два года, не отвлекаясь на другие научные сочинения. Очерк для газеты "География" о моём маленьком путешествии, длившемся одну неделю, я пишу обычно два месяца. Мои отношения с разными журналами и продолжающимися изданиями тянулись по нескольку лет, подобно любовным романам, а потом необъяснимо и навсегда обрывались. Мои сочинения неоднократно публиковали сборники "Вопросы географии", ежегодники "Земля и люди" (Г.П. Богоявленский), журналы "Известия Академии наук" и "Вестник МГУ" (серии географические), "Известия Всесоюзного географического общества", "Eesti Loodus" ("Природа Эстонии") (Л. Поотс), "Знание--сила" (Г.Г. Шевелева), "Свет" ("Природа и человек"), "Здравый смысл" (В.А. Кувакин), еженедельник "География" (О.Н. Коротова, С.В. Рогачев), сборники "Куда идет Россия.." (Т.И. Заславская, Т. Шанин). Самые фундаментальные статьи в переводе на английский язык опубликованы в США в журнале "Soviet Geography" в 1965 -- 1983 гг. (Т. Шабад). Благодаря Н.И. Кузнецовой я публиковался в "Вопросах философии" и "Вопросах истории естествознания и техники". Тем временем почти все мои противники в учёных советах умерли, и в 1990 г. я наконец-то защитил докторскую диссертацию, когда это уже никого не задевало, в Институте географии АН СССР и все ещё надеялся, что меня туда возьмут на работу. Я большую часть жизни вращался вокруг отдела экономической географии, который некогда возглавлял А.А. Минц. Разнообразные узы связывали меня со многими сотрудниками этого отдела. При мне туда поступали свежие юноши и девушки, на моих глазах они становились солидными или увядали, уходили делать карьеру при правительствах или отправлялись на пенсию, а некоторые уже покинули этот мир. Я приходил в отдел как в родную семью, но чувствовал себя бедным родственником. Для меня в штате Института географии так и не нашлось места. Осенью 1992 г. В.А. Шупер пригласил меня прочитать курс лекций для его любимого детища, географического факультета Российского открытого университета (РОУ), который теперь называется Университетом Российской академии образования (УРАО), и вскоре там были изданы две мои брошюры в качестве учебных пособий [8]. С тех пор я с любезного разрешения В.А. Шупера несколько лет подряд иногда называл себя профессором этого университета, хотя от геофака там почти ничего не осталось. Главным источником моих теоретических моделей всегда были путешествия; несмотря на географическую профессию -- не столько командировки и экспедиции за государственный счёт, сколько индивидуальный и самодеятельный познавательный туризм на деньги, выкроенные из стипендии, зарплаты, редких гонораров. Это было возможно благодаря дешевизне общественного транспорта, доброте и бескорыстию многих попутных шоферов, крестьян, комендантов общежитий. Практиковались и приезды в гости на научные станции, учебные базы, в лагеря к работникам экспедиций. В иные годы до половины всех дней (выходные, праздники, отпуска, отгулы, прогулы) я проводил возле палаток и туристских костров. Довольно долго я жил припеваючи и фактически вне государства, без семейных уз и служебных обязанностей, в самоорганизованном автономном молодёжном мире походов и слетов. Таким же хорошим убежищем была и чистая наука. Однако и в профессиональных полевых экспедициях, и в суровых спортивных маршрутах мои информационные интересы не встречали понимания у товарищей. Зато мне посчастливилось иметь подходящих спутников для поездок и маршрутов вдвоем (А.Е. Осетров, И.М. Любимов, В.Н. Солнцев, В.Л. Каганский, М.Р. Сигалов, Ю.Г. Липец). Но в каждой такой паре я играю подчинённую роль, покоряюсь и соглашаюсь, чтобы избегать конфликтов. Если спутник меня слишком подавляет, то я потом отдыхаю от него несколько месяцев. Я люблю путешествовать и один, но в этом случае не общаюсь с людьми. О местном населении мне рассказывает ландшафт. Я видел Евразию от Атлантики до Берингова моря, посетил 80 регионов -- "субъектов" Российской Федерации, не охватив лишь крайний Северо-Восток; побывал во всех союзных республиках бывшего СССР и в большинстве стран Западной Европы [9]. Я сделался географом в Крыму, на Прикаспийской низменности и в дельте Волги, я видел эту реку от истока до авандельты. Я путешествовал по арктическим и дальневосточным морям, по Каспию и Аралу, по Печоре, Иртышу и Амуру, летел над Каракумами, пересекал пешком Хамар-Дабан, Большой Кавказ и Хибины, ходил по уссурийской тайге, поднимался на вершины Карпат, Приполярного Урала и Восточного Памира. По нескольку дней жил в полном уединении в лесу и в катакомбах. Я видел Байкал и Иссык-Куль, вулканы и гейзеры Камчатки, посещал лежбища котиков на Командорских островах. Я жил на ледяном куполе Эльбруса, ехал на санно-тракторном поезде и делал замеры на ледниках Полярного Урала. Я созерцал одновременно, из одной точки, более двухсот заснеженных вершин Заалайского хребта [10]. Но больше всего я любил и знал Москву и Подмосковье. В радиусе 100 км от центра Москвы нет такого квадрата со стороной 10 км, где бы не ступала моя нога. Самые яркие идеи рождались весной на лыжных прогулках. Теоретическая география -- не страноведение и не топография, но, тем не менее, за каждой написанной фразой стоит зрительное представление о конкретной местности. Это может быть и прототип, и иллюстрация моей модели, и точка, где мне пришла в голову данная мысль. У меня для любой информации применяется географическое кодирование. Путешествуя, я представляю себя букашкой на карте. Мои отношения с временем такие же прекрасные, как и с пространством. Историю я вообще не отделяю от географии. Я радуюсь и удивляюсь тому, что живу на свете давно и был свидетелем огромной эпохи и великих событий. Всё прошлое кажется мне ценным и не потерявшим значения, а мои старые сочинения и знакомства -- такими свежими, как будто они прервались только вчера. Я регулярно веду дневник с 1954 г. и обращаюсь к нему за справками. Я циклотимик, моя работоспособность и настроение различаются по временам года и коротким периодам. Любимые сезоны наступают в феврале и в мае, тягостное время бывает в ноябре -- декабре, самые счастливые дни в начале апреля и июня; фундаментальные научные работы пишутся в конце зимы. Моё самочувствие в молодости больше всего зависело от денег и девушек, меньше -- от погоды и ландшафта; существен не настоящий момент, а перспектива. Смены моего настроения, как правило, запаздывают на одну-две недели по сравнению с вызвавшими их сезонными явлениями. Я могу с чистой совестью много дней подряд ничего не делать; по-видимому, так набираюсь сил на будущее. Я не люблю рыться в книгах и приобретать их без самой крайней необходимости, предпочитаю справочники и энциклопедии, не привык работать в публичных библиотеках. На моих домашних полках преобладают книги, подаренные авторами и издателями. Меня после студенческих лет было уже невозможно ни с того ни с сего заинтересовать новой темой, увлечь новым занятием. Мои интересы вырастают из моих прежних сочинений. Моя научно-литературная деятельность -- одно сплошное дерево, без окружающего подроста и подлеска. У меня практически не было обломанных ветвей, ошибочных и тупиковых направлений. И на прогулках в одиночестве, и при занятиях домашним хозяйством я постоянно разговариваю сам с собой и так сочиняю тексты; от этого очень устаю. Я могу отдохнуть и отвлечься только в легкомысленном и весёлом женском обществе. Меня оздоровляет визг и хохот смазливых и глупых девушек. Если на прогулках меня сопровождают учёные, то это не отдых, а работа, наподобие конференции. Но гораздо более тягостны обывательские дискуссии с демонстрацией взглядов и принципов. Я не люблю разговоров о детях и семейных отношениях, о болезнях, здоровье и правильном питании. Не выношу умолчания и ханжества в сфере эротики и секса. К сплетням из интимной жизни отношусь благосклонно, из них черпаю представления о людях. Я избегаю вынужденного общения, люблю уединение и при каждом удобном случае отключаю телефон. Почти всю жизнь я прожил без телевизора, и только на старости лет стал под его влиянием заметно деградировать. Сенсационные новости о пароксизмах Российского государства в 1990-х годах сделались для меня привычным наркотиком, однако и эту информацию я как-то пытался связать с моей профессиональной тематикой [11]. В моих зрительных представлениях все буквы алфавита, слова, цифры многозначные числа, календарные даты, отдельные годы, десятилетия, столетия, времена года, месяцы, дни недели, части и часы суток имеют особый цвет, постоянный, но не уникальный, а прежде всего (но не всегда) отличный от соседнего фона (как при раскраске политико-административной карты). Из цветных элементов складывается пространство, вмещающее все явления. Исторические события расставлены на полосчатой цветной дорожке неопределённой ширины. Весьма чётко окрашены звуки: от чёрных (очень низкие) через тёмно-красные и золотисто-жёлтые до серебристо-белых (очень высокие). Соответственно имеют свой цвет голоса людей и их имена. Когда я думаю и говорю, то представляю свои слова напечатанными на желтовато-белой бумаге шрифтом литературной гарнитуры строчными буквами без пунктуации. Моё мышление дискретно, графично и вербально. В нём нет тумана, полутонов и облаков. Нечётко обозначенные вещи для меня просто не существуют. В моём мировоззрении нет места для парапсихологии и мистики. Из каждой ранее написанной фразы я в любой момент могу сделать абзац, а из абзаца -- статью. Так постоянно откликаюсь на конференции и предложения от журналов. Но превратить статьи в новые монографии я уже не успею -- для этого и раньше не хватало сил и времени, при моей невероятной медлительности, совершенно не понятной окружающим. Моё драгоценное имущество -- мой личный научный архив, несколько сот папок, разложенных по алфавиту заглавий и наполненных моими сочинениями, и несколько десятков многоцветных чертежей -- картоидов на больших листах, свёрнутых в рулоны и уложенных в тубусы. В эти бумажные произведения перетекла моя жизнь, а все её события и впечатления послужили для научного творчества стимулами, фоном, почвой и сырьём. Независимо от публикаций, моими основными научными работами надо считать монографии: Принципы географического описания, Формы районирования, Территориальные ареалы и сети, Поляризованная биосфера, Теоретическая география и картоиды. Я много раз обновлял эти работы и готовил их к печати, но до издания дело не доходило [12]. Эти темы осуществились по частям в виде курсовых и дипломной работы, кандидатской и докторских диссертаций, а всё сколько-нибудь существенное из них изложено и опубликовано в сотнях статей. Кроме того, в моём архиве есть рукописи тонких книг и брошюр: Пейзаж России, 1978 -- 1996; Ландшафт, туризм, воспитание, 1993; трактаты на темы, близкие к социологии и психологии [13]; воспоминания об отдельных людях и событиях; эссе на разные темы, саркастический словарь, сборник афоризмов, три сборника стихотворений [14]. Моё направление теоретической географии в значительной мере использует и продолжает В.Л. Каганский (учение о границах, логика районирования, регионализация постсоветского пространства, территориальная структура культурного ландшафта), но без применения картоидов. В качестве резюме я наиболее кратко характеризую себя так: автор нескольких сот опубликованных научных и научно-популярных сочинений по теоретической географии и теории районирования, по географическим проблемам отдыха и туризма, о культурном ландшафте и экологии человека, об особенностях и судьбе России. Примечания 1999 г. 1. См.: Кабо С.Р. Повесть о Борисе Беклешове. -- Писательница, дочь известного географа Р.М. Кабо, лично не знала своего героя, так как принадлежала более молодому поколению. 2. Cathcart, R.B. Improving the status of Rodoman's electronic geography proposal // Speculations in Science and Technology, Vol. 9, Na 1, April 1986; Seeing is believing: planetographic data display on a spherical TV // Journal of The British Interplanetary Society, Vol. 50, 1997. -- Этот автор отмечает, что "электронная география Родомана" частично осуществилась в разработках НАСА. 3. См.: Саушкин Ю.Г. История и методология географической науки (курс лекций), М.: Изд-во МГУ, 1976, с. 363 -- 364. 4. См.: Исаченко А.Г. Развитие географических идей. М., 1971, с. 333 и 388. 5. Изв. ВГО, 1969, 2 и 4; 1971, 4; 1978, 6. 6. Мои науковедческие взгляды подытожены в статье: Наука как нравственно-психологический феномен // "Здравый смысл", 11 -- 12, 1999. -- Cтатья посвящена светлой памяти С.В. Мейена и Ю. А. Шрейдера. 7. Берлянт А.М. Образ пространства: карта и информация. М.: Мысль, 1986. -- О моём картоиде см. с. 47. 8. Значительная часть тиража погибла при ремонте помещений университета. Опубликовано в качестве приложения в книге: Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. -- Смоленск: Ойкумена, 1999, с. 238 -- 251; 1000 экз. Подготовлено к публикации в Интернете 11 декабря 2014 г. Примечания 2016 г. 9. По состоянию на конец 2016 г. я посетил 46 зарубежных стран вне территории бывшего СССР. 10. Теперь к виденным мною ландшафтам можно добавить Гималаи, экваториальные леса Южной Азии и Южной Америки, Исландию и Гренландию. 11. С 2010 г. я телевизор не смотрю, новости черпаю из Интернета. 12. Всего у меня вышли только три чисто научные книги: 1) Территориальные ареалы и сети, 1999 (монография); 2) Поляризованная биосфера, 2002 (сборник статей); 3) География, районирование, картоиды, 2007 (сборник трудов). Они мысленно объединены в трилогию из серии "Теоретическая география и культурный ландшафт". Монография "Формы районирования" устарела в рукописях и осталась не опубликованной. 13. Из околонаучных трактатов опубликованы: 1) Под открытым небом: О гуманистичном экологическом воспитании (два издания -- 2004 и 2006), 182 с.; 2) Шеф и его подруга: Любовь на кафедре и в лаборатории (2011), 78 с. 14. К настоящему времени (декабрь 2016 г.) большинство этих произведений многократно опубликовано на бумаге и в Интернете. Подготовлено для "Проза.ру" 22 декабря 2016 г.

proza_ru/texts/2016/12/20161222218.txt

Встречаются два друга. -- Привет, сколько зим, сколько лет! Где пропадал -- Да, вот ездил в Москву учиться. Недавно вернулся после окончания. -- И что же ты закончил -- Институт налоговой полиции. -- Интересно, и что же ты умеешь -- Могу копать. -- А что еще -- Могу не копать, но это дороже.

proza_ru/texts/2009/02/20090226027.txt

Поэты любят ночь... Ночью тайное становитсся явным, а то, что обнажал день, скрывается под вуалью таинственности... Мечты здесь более реальны чем когда-либо, а Луна смотрит на все улыбаясь, будто все знает... Смотря на нее каждый вечер можно понять каким будет завтрашний день - ведь она предвидет наперед, и ее выражение лица всегда подскажет, грустна ли она будет завтра или будет веселиться... Звезды обычно падают летом... Они оставляют в темноте светящийся след, а тот кто это видел долго не может забыть... Они оставляют след не только в небе, но и в сердце... А дым из трубы... Ведь это оживший белый джинн... Он становится в полный рост, скрещивая руки на груди, и ветер гнет его в разные стороны, но он как и всякий джинн остается невозмутим и дерзко рвется в небо... Ночные окна... Алмазы рассыпанные впопыхах убегающей богачкой Ночью... У нее их много... Звезды ведь тоже... Только их она надевает на званный вечер, а то, что видно из окна когда темно - эти миллиарды огней - ее повседневные украшения... Дороги... Ленты - запыленные песком, припорошенные снегом... Ленты, вплетенные в косы жизни... Воздух... Его настаивают эльфы весь день, в бутылках из темного стекла, чтобы ночью разлить его по всему миру... Ночью его можно пить... Он наполнен ароматами трав, морозной свежестью, пряной прохладой и солоноватым привкусом моря... Ветер... Ночью он одевает свои лучшие крылья... Он играет со звездами, шепчет Луне глупости и поет небу... Он летает быстро и если ухватится за край его плаща, можно облететь весь мир за полсекунды и даже не успеть испугаться... Цветы... Они ночью спят, убаюканные ветром, но если их разбудить, можно услышать их мысли... Цветы влюблены в бабочек... Бабочки в лунный свет... На Луне образуется тень, когда кто-нибудь из них пытается ее покорить... Никому не удавалось, потому, что Луна влюблена в Ночь... Ночь в День, а День в Утро... Утро в Небо... А Небо в Ветер... Ветер в Воду, а Вода в Огонь... Огонь влюблен в Ночь... Ночью так красиво...

proza_ru/texts/2008/01/200801301339.txt

примерная школьница белые воротнички жаль или нет, на уроках нам не сказали что время не учит, не лечит, сжимает вискИ примерная школьница вИски, медали, сандали, аттестат. счастливой дороги куда же теперь небо не льётся из глаз - огорожены чёрным. бог крадёт классный журнал и вычёркивает первыми тех, кого вечно выгоняли за дверь осталось только осознанно разменять на мелочь счастливое, чаще - пьяное детство. примерная школьница жаль или нет по наследству не передаётся способность спокойно сдыхать перед телевизором пульт регулирует пульс никому больше не верят глаза огорожены чёрным бог украл классный журнал благосклонно вычёркивает первыми тех, кого вечно выгоняли за дверь

proza_ru/texts/2005/03/20050312739.txt

- Предки опять в Прагу на четыре дня отваливают, - обыденным тоном сообщил Маечке Аркаша в среду вечером, - завтра утром. Аркашины родители имели привычку держать сына в неведении относительно своих планов до самой последней минуты. Таким образом, как им представлялось, они несколько затрудняли ему задачу по осуществлению его противоестественных, уму непостижимых выкрутасов. Они ошибались -- никакой предварительной подготовки ему для этого не требовалось. Внутри у Маечки все похолодело. Или запылало. Или и то, и другое одновременно. Трудно было сказать, понять... Завтра. Она никому ничего не скажет. Даже Розе. Во всяком случае до... Аркадий держал себя как ни в чем не бывало. Говорил, увлекался, цитировал... О том, что ожидало их обоих уже меньше, чем через двадцать четыре часа, разумеется, не было произнесено ни слова. Как хотелось не расставаться, как хотелось, чтобы сегодняшний вечер, каким-то невероятным волшебным способом, обернулся вечером завтрашним, чтобы ни ночь, ни рабочий день впереди не маячили у нее на пути своим несообразным, никому не нужным существованием. Аркадий, наверно, чувствовал то же, что и Маечка -- оторваться друг от друга им ни так, ни эдак - попросту не удавалось. На помощь подоспело, как обычно: - Завтра в сумерки встретимся мы, ты протянешь приветливо руки*, - Аркадий прокашлялся, - ну, дальше там совсем не про нас. Счастье Маечки было безраздельным, космическим, совершенным. Ночь, на удивление, пролетела быстро и незаметно. Судя по всему, Маечка, переполненная и потрясенная навалившейся на нее неожиданностью, заснула в одно мгновение. Крепко заснула. А ей казалось, что она всю ночь будет думать о предстоящем вечере. В начале седьмого маме пришлось даже слегка потрясти ее за плечо. Маечка открыла глаза -- какая у нее уютная, вся искрящаяся светом и радостью комнатка. И как все хорошо -- мама, папа и Аркаша... Вот Роза обрадуется. Давно она не ела такой вкусной яичницы с салатом. А волосы -- волосы сегодня, как никогда -- вели себя послушно, легли красиво и никуда, куда их не просили, не лезли. Аркадий проснулся рано, чтобы проводить родителей. До такси. Настроение у мамы с папой было превосходным, опасения по поводу вероятных аркашиных похождений несколько побледнели в удивительном свете его последнего, совсем не похожего на предыдущие, увлечения. Тьфу-тьфу-тьфу. Такая необычная девочка. Настолько несовременная... А вдруг, это именно то, что ему нужно... Вернувшись домой, Аркаша решил изготовить на вечер чего-нибудь вкусненького. Он знал, что должно произойти сегодня -- да уж, не вчера родился, и даже не позавчера -- и это его страшило. Первый раз в жизни. Угораздило же... Бедный ребенок... Ну, что он может предложить ей потом Разговоры о Джойсе и прогулки с Джойсиком Слабовато... Чтоб окончательно не увязнуть в этих малоприятных размышлениях, он позвонил ей... Маечке. Они поболтали, как всегда -- хотя нет, чуть меньше обычного, и затем каждый вернулся к своим занятиям. Маечке еще предстояло разгрести кое-какие накопившиеся за последнее время должки. Вот и хорошо. Так скорее наступит вечер. Они еще разочек -- не выдержала Маечка -- поговорили по телефону. Аркашино воодушевление било как из брандспойта -- и, как водится, цитатами. Ну, до встречи осталось совсем недолго. По дороге домой Маечка решила, что не будет дожидаться сумерек. Она наскоро пообедает с родителями (этого ежедневного удовольствия она лишать их не станет), соберется -- все как полагается, по розиным рекомендациям и... отправится с Микушей к Аркадию... сделает ему сюрприз... Да и самой ей нипочем не выдержать еще пары часов. Все прошло как Маечка себе и запланировала. Благоухающая и нарядная (в меру разумного, чтобы мама с папой ничего не заподозрили), с Микушей на поводке в начале седьмого она вышла из дома: - Да, мы сегодня раньше договорились встретиться, - крикнула она, уже скатываясь вниз по лестнице и сама удивляясь тому, как легко получилось у нее сказать родителям неправду -- незначительную, но неправду. Совсем как у Розы. А то, что кроется за незначительной этой неправдой... боже мой... уже скоро она... Силой сдерживая себя, чтобы не перейти на бег, Маечка в считанные минуты очутилась у аркашиного подъезда. Только перед дверью его квартиры она на секундочку задержалась, чтобы угомонить дыхание. Неожиданно резкий (она и забыла) звонок рассек тишину. Дверь открыл... открыло... какое-то чудовище. В измызганных чем только возможно штанах, в распахнутой рубашке на жирной груди, где маечкины, теперь безукоризненно видящие глаза отчетливо разобрали тошнотворное слово "ТОЛЯН", оно стояло и бессмысленно пялилось на нее. Оглушенный таким приятным сюрпризом Джойсик вертелся в дверях, как миниатюрный перпетуум-мобиле, наскакивая попеременно то на Маечку, то на Микушу. Чудовище, судя по всему, мучительно пыталось осмыслить создавшуюся ситуацию -- оно шевелило губами, время от времени оглядываясь внутрь квартиры, и чесало в слипшейся, давно немытой волосне. Наконец оно с усилием произвело на свет конечный, а может, и промежуточный продукт своей мозговой деятельности: - Лёх, Лёха, тут баба какая-то. К Аркашке, видать, пришла. А он, эта... вырубился, мать его, - последнюю фразу он, похоже, обратил к Маечке, так как единственным открытым, мутным своим оком силился сфокусироваться именно на ее лице. Маечку парализовало. Она не могла двинуть не единым мускулом: ни отвечающим за перемещение в пространстве, ни способствующим речевой деятельности, ни даже регулирующим направление взгляда -- она была совершенно не в силах оторвать глаз от этой страшной, распухшей, пьяной рожи. Рожа тоже не знала, что нужно делать. Так они и стояли в ступоре друг против друга, и только маленькие четвероногие приятели ни на мгновение не прерывали своей развеселой игры на узком пятачке лестничной площадки. - Толян, ты чё, подох там, бля -- голос за кадром приятными обертонами отнюдь не отличался. - Тут баба какая-то, - опять затянул свое Толян. - Ну-тык звал бы ее, казёл, чё ты, бля, телишься-та -- этим явно заключающим в себе внутреннее противоречие предложением Лёха, очевидно, все-таки частично вывел Маечку из охватившего ее столбняка, и она начала пятиться от двери к лестнице. - Не, не такая..., - Толян хотел сказать что-то еще, но, за неимением в словарном своем запасе необходимых для выражения мысли слов, только бестолково поводил вокруг руками в попытке изобразить, какая именно -- не такая. Маечка сомнамбулически спустилась по ступенькам и вышла на улицу. В голове, да и в желудке, несмотря на плотный обед, была пустота. Ноги сами вели ее куда-то, безжизненно волочась в неизвестном и неинтересующем ее направлении. Домой возвратиться она не могла... Не теперь... Иногда Микуша с удивлением оборачивался к ней: мы же гуляем, верно, а спим мы дома -- каждый на своей кровати. Маечкины ноги добрели до парка. Наступили сумерки, но Маечке было все равно. В самом дальнем, самом темном углу нижнего яруса парка она осела на скамейку: "Значит, вот о чем он говорил... Алкогольная зависимость... Но почему, почему именно сегодня.. И это его друзья... В точности как те -- из детства, когда бабушка водила ее из школы. Господи... Неужели и он так выглядит, когда... когда... напивается Какое омерзительное слово... Напиться... и Аркадий... Это как... ледяная жара... живой труп... наполненный вакуум... Оксюморон, чтоб ему... Уж замуж невтерпёж... Вакуум... Она вернулась домой к одиннадцати, как обычно. - Вы что, поругались Что он сделал -- как Маечка ни старалась, но мама, тут же почувствовала, что перед ней совершенно другая, чем несколько часов назад, Маечка. Мама говорила шепотом, чтобы не услышал папа, впившись в маечкино лицо страшными безумными глазами. - Нет, что ты У меня просто очень разболелась голова, - оказалось, что говорить неправду не так уж и трудно, тем более что, на самом деле, это и неправдой-то не было. Маечка разулась, выпила таблетку от головной боли и еще какого-то отцовского снотворного (так, чтоб никто не заметил) и сразу же скрылась в своей комнате. Не раздеваясь, она легла на кровать. Два раза она сказала сегодня неправду, но какая пропасть между ними... Все, все кончено... Завтра пятница, послезавтра суббота... Только бы Роза не приехала... Последним, удивительно что еще оставшимся у нее усилием воли Маечка все-таки заставила себя раздеться, с тем чтобы утром не создавать дополнительной пищи для и без того неизбежных маминых расспросов. Во сне все снова было как прежде. Они гуляли, держась за руки, Аркадий говорил -- Маечка даже узнала цитату из Грибоедова, и не какую-нибудь "свежо предание", а самую что ни на есть неожиданную. Что-то там... голубушка, так живо... Они все шли и шли, казалось, они немножко заблудились. Но с Аркадием Маечка ничего не боялась. Он найдет выход из этого темного запутанного места. - Подожди меня секундочку здесь, - сказал Аркадий и полез напролом в непонятно откуда взявшиеся густые заросли, поразительным образом напоминающие кустарник, из которого он появился в ту самую памятную пятницу. Прошло минут пять, а может, и все десять. Маечка стояла в растерянности, не понимая, куда делся Аркадий. Она присела на скамейку, и ей безумно захотелось прилечь. Скамейка была жесткой и неудобной, но потребность соснуть хоть полчасика пересиливала как физический дискомфорт, так и законопослушнические колебания. Она задремала, сжимая в руке микушин поводок. Провалившись -- вырубившись(), буквально, на пару минут, Маечка проснулась в невообразимом ужасе: где Микуша Наверно, во сне она разжала руку, держащую поводок, и он убежал. Что же теперь будет Маленький, неприспособленный, мало что соображающий Микуша выскочит на шоссе прямиком под колеса проезжающих автомобилей... И тут она увидела, что сидит в ночной рубашке на своей мягкой кровати, а за окном давным-давно уже рассвело. Она вспомнила все сразу -- нет, она потеряла не Микушу, она потеряла Аркадия -- навсегда. В пятницу Маечка могла позволить себе проспать допоздна. Но все равно... в какой-то момент... Вот если бы все выходные не выходить из комнаты -- а ведь ей предстоит завтракать, обедать... нет, только не гулять... с родителями. Она взрослый человек. Имеет она в конце концов право не давать разъяснений Мамин голос раздавался все громче и громче. Полдесятого. Доносившийся с кухни запах оладушек вызывал тошноту. В горле пересохло. Придется выйти хоть воды попить. На кухне родители обсуждали захлестнувшие страну палаточные протесты. Нет, на это у нее нет сил. - Я позавтракаю чуть попозже, - с большой керамической, украшенной совершенно неуместной надписью "веселого праздника" чашкой минеральной воды Маечка двинулась в направлении... какая разница, в каком направлении, лишь бы подальше... от всех. По дороге она задержалась у книжных полок, неожиданно споткнувшись взглядом о "Горе от ума". В голове заерзало, затрепыхалось что-то мешающее -- Аркадий, Чацкий из сна... Зачем ей цитата из сна, когда все кончено... Когда Аркадий предпочел ей... Левая рука бесцельно барабанила пальцами по корешку. У опорожненного сознания просто не было сил сопротивляться этой безысходно заевшей, мелко подрагивающей руке. Выдернув книжку, Маечка скрылась у себя в комнате. Бедный Микуша: ему так хотелось поиграть, а то и прогуляться -- теперь с Маечкой, а она даже не посмотрела на него. Маечка снова легла, положив книжку рядом с собой. Белый потолок, белые стены... как в больнице. Что же делать.. - Ты что, заболела -- взволнованный мамин голос вырвал Маечку из глубокого сна, как из темной, абсолютно пустой, бездонной ямы. - Нет... то есть, может быть... в самом деле, я что-то правда плохо себя чувствую, - спасительный сон, спасительный ответ... Как хорошо было бы вообще не просыпаться. Никогда. Родители засуетились. Температуры нет, но все равно - для начала чай и... нужно сварить бульон. Хочешь, позвоним доктору Нет, с чем же ему звонить Ну, тогда отдыхай, слава богу, что сегодня пятница. Жаль. Не чувствовать боли и пустоты... пустоты и боли Маечка могла только во сне, а заснуть снова у нее, наверно, уже вряд ли получится. Рядом с кроватью валялся Грибоедов, скинутый ею во сне. Да, собственно, какое имеет значение... Она подняла с пола маленький томик в мягкой обложке. Пролистнув с десяток первых страниц, Маечка чуть более пристально стала просматривать сцену появления Чацкого. Она отчетливо помнила, что там было слово "голубушка" и еще "живо" или что-то похожее. До конца первого действия ничего подобного не обнаружилось: ни голубушки, ни живо. Маечка продолжила перебирать реплики Чацкого, но искомых слов не оказалось и дальше. Что же это значит Она несколько раз возвращалась к сценам, где, по ее представлению, могла вырисоваться злосчастная цитата, но ее там не было и в помине. Маечка решила внимательно прочесть пьесу целиком, с начала и до конца, и тогда уж этой предательски ускользающей цитате от нее никуда не деться... Прошло меньше часа -- книжка близилась к концу, и Маечка все больше отчаивалась, так как ничего даже близкого к так очевидно узнанному ею во сне Чацкий не говорил ни в начале, ни в середине, ни, по всей видимости, в конце пьесы. Слово "голубушка" встречалось в тексте всего однажды, и то в устах Лизы. Да и единственное "живо" было произнесено вовсе не Чацким, а Софьей. Что за наваждение Неужели приснившейся ей цитаты на самом деле не существовало И тут раздался звонок лежавшего рядом с кроватью ее мобильника. Сердце бешено заколотилось, норовя разнести вдребезги грудную клетку. Она схватила разорявшийся "Камаринской" аппарат - с мигающего экранчика на нее смотрело улыбающееся розино лицо. Черт... Не ответить ей в голову не пришло. Да, конечно, мама уже успела нажаловаться -- и по поводу вчерашнего ее возвращения в "расстроенных чувствах", и насчет сегодняшнего, внезапно возникшего у нее недомогания. Маечке не хотелось, совсем не хотелось рассказывать Розе о том, что произошло накануне: какой стыд... но слова хлынули из нее, как селевой поток -- безудержной болью пробивая себе новые неизведанные доселе русла. Ведь она шла к Аркадию готовая на все и в ожидании всего, этот день должен был запомниться им на всю жизнь, а он... он... он предпочел ей... Лёху и Толяна. Большего позора нельзя себе даже вообразить. - Детонька, ну и плюнь ты на него с высокого минарета. Это болезнь. Я, конечно, не подозревала, что в такой безнадежной форме. Но тут уж, что поделаешь -- и не вини себя, такое трудно предвидеть. Главное, по-моему - ты теперь убедилась, что ничего здесь страшного нет, что тебе это под силу, раз плюнуть, можно сказать... Так что даже не думай и не переживай, мы тебе мигом кого-нибудь другого сыщем. - О чем ты говоришь Такого, чтоб с ним было так хорошо, так легко и интересно, больше нет. - Да уж, интересно, это точно. Оригинально. И неожиданно. Давай я завтра тебя на море свожу. Маечка сопротивлялась изо всех сил, но справиться с Розой, возможно, на земном шаре кто-то и мог, но этот кто-то был совершенно не Маечка. Назавтра в десять часов утра (Маечка, пользуясь неотъемлемым своим правом на субботний отдых, подкрепленным неважным вчерашним самочувствием, еще даже носа не высовывала из комнаты) квартиру сотряс захлебывающийся лай Микуши, и через минуту Роза, одетая минимально, уже обнималась с изумленными родителями, которых она о собственных планах в известность ставила отнюдь не всегда. Да, для Розы это и вправду было исключительным подвигом -- проснуться в такую рань, да еще в выходной, да еще нагрянуть в Иерусалим. Но чего не сделаешь для младшей сестренки. В дороге и на пляже, в море и в ресторанчике на территории тель-авивского порта Роза болтала, ни на секунду не закрывая рта, не давая Маечке слиться воедино с собственными мыслями, постоянно выдергивая ее из этого утягивающего во мрак потока, заставляя реагировать и соглашаться. Она рассказывала анекдоты и истории из мишелькиного детства, которые Маечка уже слышала не раз, перемежая их впечатлениями от бесчисленных заграничных поездок, знакомств со всякими знаменитостями, планами на ближайшее и отдаленное будущее. Почти на сутки удалось Розе оттянуть полное маечкино погружение в непроглядный омут отчаянного беспросветья. Но после такой, по маечкиным критериям, бурно проведенной субботы это все-таки неминуемо в конце концов произошло. Мама с папой решили, что нужно срочно поговорить с Аркадием или его родителями. Неожиданно оказалось, что нужных номеров телефонов у них-то и нет. Оставалось лишь наведаться туда без предупреждения. Не совсем прилично, конечно, но выбора нет. Маечка давно уехала на работу. Рассчитав, что десять, как ни крути, ни при каких обстоятельствах уже не слишком рано, мама, и так и сяк прокручивая в голове предстоящую беседу, отправилась к Аркаше домой. К ее удивлению и разочарованию, дверь никто не открыл -- теперь непонятно, как ей действовать дальше. Не может же она караулить их под дверью, а если нет, то когда есть смысл подойти еще раз А вдруг они уехали И в этом кроется отгадка маечкиного состояния Нет, вряд ли. В отделе было особенно безлюдно, что являлось характерной картиной для второй половины августа. БОльшую часть дня Маечка провела, сидя на стуле и упершись взглядом в одну ничем не заслужившую такого пристального внимания точку. Благо, всю накопившуюся работу она выполнила в четверг и ничего срочного от нее, похоже, не требовалось. Звонила мама, звонила Роза, звонил папа... Зачем Нет, они не виноваты... Она даже не могла читать. И дома тоже. И назавтра... Выбраться снова для разговора с родителями Аркадия или самим Аркадием у мамы не получилось ни вечером, ни на следующее утро. Она собиралась предпринять еще одну попытку вечером. Закончился второй рабочий день недели. Мало что замечая вокруг себя, как испорченный автомат со считанными, неизвестно для чего сохранившимися функциями, Маечка вышла из библиотеки. Аркадия она увидела сразу. Величественного, в ее любимой черной тенниске, с необъятным и каким-то эклектичным, сложенным, наверно, из десятка наименований, букетом цветов, Аркадия, действительно, пропустить было трудно. Пустота внутри отозвалась пронзительной болью, до сих пор еще державшие ее ноги ослабели, и Маечка, силясь удержаться на них, прислонилась к оставшейся у нее за спиной стеклянной панели. Аркадий почти бегом кинулся в ее направлении. - Я знаю, что мне нечего сказать, и ты должна была бы послать меня к черту... Вовек не искупить своей вины**... да, чтоб тебя, я же собирался сегодня без... Прости, пожалуйста, если можешь... Хочешь, я встану перед тобой на колени Маечка не знала, чего она хочет, но этого она не хотела точно. Он всунул в ее безвольные руки свой неохватный букет, и они вместе пошли куда-то. Аркадий говорил, стараясь не сбиваться с намеченного пути, Маечка лишь пыталась прийти в себя -- уразуметь, почувствовать... Чего же она, на самом деле, хочет Жуткая пустота внутри мало-помалу стала поддаваться -- сначала по краям ее, то тут, то там заплясали какие-то теплые оживляющие всполохи, постепенно разрастаясь, они двигались навстречу друг другу, согревая и пробуждая, пока не вспыхнули наконец ровным, голубым, ласковым пламенем в самой середине, неторопливой, густой волной заливая все маечкино нутро покоем и светом. Может, еще все будет хорошо -- он постарается... Маечка позвонила родителям: она задержится, беспокоиться не нужно -- она с Аркадием. Немного погуляет по территории университета (тут же так красиво), а потом Аркадий пригласил ее в кафушку здесь поблизости. А дальше все опять вернулось на свои круги -- и утренние разговоры, и вечерние прогулки с собачками, и мимолетные прикосновения, и нескончаемые объятия в темноте, и посиделки за чашечкой чая с маечкиными и аркашиными родителями. Приближались осенние праздники. И тут, как бы между прочим, Аркадий предложил Маечке... они, конечно, уже говорили об этом... но теперь предложение прозвучало без какой-либо тени тогдашней, заложенной в некоторой временной отсрочке, неопределенности: - Поедем в Эйлат, ты же можешь прожить без работы несколько дней, или даже на праздники, но хотя тогда там не продохнешь... Маечка попыталась ответить, но не знала что, не знала как... И поэтому у нее рождались только какие-то нечленораздельные звуки. - А ты попроси Розу взять родителей на себя, - Аркадий, как всегда, попал в яблочко, - а гостиница... лучшее место для новичка с маской и недалеко от подводной обсерватории -- точно, это "Анесиха"--"Принцесса", у самой египетской границы... Маечка дернулась. - Ты не бойся, у них, конечно, "весна" со всеми из нее вытекающими, но там ни капельки не опаснее, чем в любом другом месте. Решено. На Розу можно положиться. Через десять дней они едут в Эйлат. Выедут рано, семичасовым автобусом, и еще прежде, чем получить ключи от номера, отправятся на мостки, ведущие прямиком в море. Надо бы не забыть солнцезащитный крем. Полторы недели Маечка провела как в тумане, она была совершенно не в состоянии думать ни о чем другом, кроме Эйлата. Роза выполнила возложенное на нее поручение просто фантастически -- от родителей Маечка слышала лишь о том, чтобы они с Аркашей плавали осторожней, чтобы она взяла то или иное платье, ну и чтоб, естественно, звонила почаще. А после возвращения (маечкина мама уже договорилась с аркашиной мамой) наконец-то состоится их ответный визит, так долго откладываемый из-за папиного плохого самочувствия. О многом нужно будет поговорить. Аркадий тоже волновался. Его пугало, его по-настоящему впервые в жизни пугало, как бы снова не сорваться (даже слово какое-то чужое родилось для определения). Ни до, ни во время, ни, желательно, после. Он не имеет права так с ней поступить еще раз. Не с ней. С ней нельзя. Не еще раз. Неужели он не сможет с собой справиться Но почему Ведь если дома выпивки нет, а в магазин за ней не пойти, то и не напьешься -- кажется, довольно просто. Однако именно простота этого построения пугала его еще больше. Да и причем здесь магазин Его никогда не останавливало ни отсутствие открытых требуемых магазинов, ни даже полное безденежье. Черт, черт, черт... Он этого не сделает. Он же дал ей слово. В день накануне поездки Маечка, как всегда, в положенное время отправилась на работу. Сумку она соберет вечером -- много вещей ведь ей не понадобится. Зачем Надо будет лечь сегодня пораньше, чтобы не опоздать к автобусу, так что ежевечернюю прогулку, наверно, придется сократить. Не страшно. Скорее бы уже завтра. Аркадий же, против своего обыкновения, проснулся чуть свет, но как ни старался доспать, ничего путного у него из этого не получалось. Он решил занять себя сбором рюкзака -- положил маску, тряпье, пару книжечек, на всякий случай. Потом позвонил Маечке -- она ужасно удивилась такому раннему звонку. После разговора он погулял с Джойсиком и вернулся домой. Что же теперь делать Читать, на самом деле, не хотелось. Такое с ним приключалось крайне редко, но он заставил себя снять с полки первый том Еврейской энциклопедии и с ним завалился на кровать в намерении проштудировать его, если придется, от корки до корки. Они еще дважды или трижды поболтали по телефону. Дорога обратно заняла невообразимую уйму времени: шоссе было перекрыто - полицейский робот самозабвенно орудовал с каким-то там, очевидно, мусорным пакетом. Наконец-то Маечка добралась до дома. Героически справившись с исключительно (даже на мамин вкус) плотным обедом, она стала собираться. Сумка вышла нетяжелой -- одежда, несколько кремов. Через полчасика они встретятся на улице с собачками и немного погуляют. В последний раз перед поездкой. Вниз по лестнице бежали наперегонки -- Маечка даже обогнала Микушу. Но из подъезда Микуша вылетел первым. Снаружи было темно, и Аркаша еще не пришел. Иногда он выходит раньше, иногда она ждет его минут пять на газоне. Сейчас там гуляли несколько знакомых хозяев с собаками -- можно постоять вместе с ними, но Микуша тянул куда-то дальше. Что же понадобилось ее дурацкому псу в этих густых кустах Среди кустов они увидели Джойсика. Господи, он что, убежал - Откуда ты, прекрасное дитя*** -- Маечка посмотрела вперед и... оледенев, встретилась глазами с почему-то лежащим на земле Аркадием. На секунду промелькнувшая, пугающая еще со времен, когда с бабушкой случилось несчастье, мысль, что ему стало плохо, в то же мгновение была безжалостно выбита оттуда молнией вспыхнувшим осознанием -- слишком уж он походил на тех самых пьянчужек из ее детства: неопрятный (да уж), всклокоченный и с какой-то грязной царапиной на щеке... Алкогольная зависимость... Нет, нет, это неправда. Ничего подобного сейчас не происходит. Вот она повернется, и наваждение рассеется. Завтра они едут в Эйлат. Надо встать пораньше, чтобы не опоздать к автобусу. Сумка уже собрана. Она еще погуляет немножко, чтобы Микуша успел сделать все свои дела, и вернется домой. Там она ляжет спать. Маечка начала разворачиваться. Микуша упирался -- ему так хотелось поиграть с лучшим другом. Что это сегодня с ней, с хозяйкой Они стали удаляться. В спину им раздавались звенящий и негодующий лай Джойсика и какие-то мало членораздельные реплики Аркадия. Кажется, он пел: "Куда, куда, куда вы****... к чертуй матери...", -- дальше было уже совершенно невнятно. Маечка даже не слышала. Или не понимала. Завтра они едут в Эйлат. Она, во всяком случае, едет туда точно. Рано утром до центральной автобусной станции и там, семичасовым, до Эйлата. А название гостиницы она знает -- "Анесиха" -- "Принцесса". * А. Блок "Завтра в сумерки встретимся мы". ** Данте Алигьери "Вовек не искупить своей вины" в переводе Е.М. Солоновича. *** А.С. Пушкин "Русалка". **** Ария Ленского из оперы П. Чайковского "Евгений Онегин".

proza_ru/texts/2012/09/20120928821.txt

Александр ОГУШЕВИЧ Драматические сюжеты ЗАХВАТ (introductia per gli marginale) 1 Действующие лица: Александр Македонский -- полководец 2 Голос слева Голос справа Простой Рядовой Рядовой рядового напарника Главный рядовой над простыми рядовыми Corpo -- согнувшееся тело чиновника 3 Действие I Александр Македонский: Не вижу я, не вижу ничего, Что прежде радовало глаз мой. Кругом как будто люди... Но лица их уставши, тяжелы, Тогда как всё в движении (обманном). ....................................... Не вижу в лицах тех надежды, Что завтра, сбросив груз забот, Засветятся и, в ликованье, За мной пойдут без слов и возражений. Голос слева: Посторонись! Голос справа: Поберегись!! (Победитель многих ристалищ Александр Македонский едва уворачивается от несущихся прямо на него автомобилей. Отряхивая заляпанный плащ, невольно вспоминает отборную воинскую брань, но, прежде чем выругаться, как и 1 - Вступление для провинциала (итал.) 2 - Александр Македонский (356 - 323 гг. до н. э.) 3 - тело (лат.) подобает славному воину, оглядывается по сторонам, чтобы никто не стал свидетелем минутной слабости полководца) Александр Македонский (обращаясь к прохожему): - Воин, центурий!.. (Прохожий не откликается. Тогда полководец дергает его за рукав) - Эй, олух!! Слышишь ты меня.. (Прохожий вздрагивает, останавливается и, вытащив газовый баллончик, без слов выпускает в лицо полководцу струю едкого газа. Александр Македонский, при всех своих воинских регалиях и викториях, повержен. Прохожий трусливо убегает.) О Боги!.. Зевс! За что караешь, Каких я заповедей ныне не исполнил О небо, о беда глазам моим, Я будто слеп. Неужто слеп (Действие баллончика заканчивается. Полководец прозревает.) Нет, кажется, всё ж вижу свет, Но всё плывет в глазах, качаясь. Куда я чьей-то волей призван, В каком я времени О Боги!.. (Подымается с травы, забывая отряхнуть плащ. Так и уходит, - весь в грязи, продолжая вслух монолог) Зачем я здесь, никак мне не понять... Быть может... (догадка мелькает в его еще слезящихся глазах) ... есть завистник у меня Иль тот, кто вознамерился Отнять мой шлем... Но, кстати, где же он.. ............................. Ах, вот он, впрочем, как я погляжу, Его носить здесь не придется... (Навстречу полководцу движется пеший полицейский наряд. Главный рядовой над рядовыми -- напарнику): Ион, кажись, то наш "клиент".. Напарник (главному рядовому над рядовыми): Да, кажись, "клиент"! Щас тормознём его. Коль нам не "выставит" -- Так упекём его в кутузку! (Полицейские пытаются задержать полководца, но тот оказывает сопротивление.) Главный рядовой над рядовыми: Ого, каков попался "фруктик"! Сейчас подмогу вызовем, тогда Посмотрим, кто кого... (Наряд вызывает по рации подмогу. Через некоторое время с воем сирены к месту встречи, вроде бы "исторического лица" и лиц... вне истории подлетают два "бобика". Оттуда в бронежилетах, касках, с автоматами и ручными гранатометами наперевес выскакивают полицейские. На их лицах азарт, какой бывает обычно во время игры в "очко". Все что-то кричат друг другу в рации и мобильные телефоны, находясь друг от друга на расстоянии вытянутой руки, нет, автор солгал -- локтя. В общем -- идёт захват... Александра Македонского. Впрочем, о том, к о г о захватывают, никто не ведает. Однако, славный полководец и тут оказывает достойный отпор, на нем вновь его золотой шлем. К месту захвата вызывается тяжелая техника. Идет нешуточный бой. Несколько снарядов попадает в ближайшие здания. При виде покидающих квартиры смертельно испуганных жильцов полководец перестает оказывать сопротивление. Полицейские, ликуя, спешат доложить по инстанции о "рассеивании вооруженной банды mafiozi и пленении главаря, по кличке "Македонский") Действие II (Одиночная камера) Александр Македонский: Где воины мои, что с ними стало В края какие я попал.. Повсюду люди - будто механизмы. И эти... страшные жерла орудий, Несущие погибель разом сотням! ........................................... В какой я век попал Иль в племя варваров, решившее Самих себя известь бездумно, Из жерл смертельный огнь извлекая! Которые (вот срам!), Ликуют при виде мук Противной, не всегда виновной стороны, Поверженной, не в рукопашной схватке (как бывало!), А как-то подленько... на расстоянье. ............................................... Теперь вот это заточенье И шлем куда-то делся... Что "шлем" -- с в о б о д ы нет! О Боги, вспомните о полководце И гнев уймите свой. И так уж я наказан тем, что Против воли перенесён в неведомое время, В край, который... глаза б мои не видели!! (Проходит день, другой, а двери темницы неподвижны. Их никто не спешит отворять.) О сонм богов афинских, мне ответь, Доколь в стенах томиться, Когда за мной вины нет никакой.. (Полководец пристально смотрит в какую-то точку на стене темницы) Кем, все же, осужден я, И -- за что!! Десятки были их, а я - один. Один. О Боги, слышите, я был о д и н! Один нанес им было пораженье... Не в поединке честном, Не талантами стратегов, А матерщиной и числом Они меня подмяли под себя. И как коварен был предлог ("Мэй, мошуле, ай о цигарэ" ) 4 Чтобы меня остановить... (Словно опомнившись) "Остановить" Кого Меня!! Тому, о Боги, не бывать! (Полководец разрывает на себе путы.) Послесловие (На всех этажах Министерства главных и простых рядовых суматоха. Из кабинета Главного чиновника над всеми главными чиновниками показывается corpo в подобострастном поклоне. Из кабинета в коридор доносится окончание диалога) Сorpo: ... Так мы ж не знали, что это киноактёр! А мы думали,.. ей богу, так думали: вор какой-то бродит в музейных доспехах по городу и, шельмец этакий, порядочных граждан пугает. (Завершающая реплика Главного чиновника над всеми главными чиновниками застревает где-то внутри кабинета, впрочем, по реакции corpo понятно, что "телу", за отсутствием мозгов, предложено немедленно отпустить "господина артиста"). 15.12.1998 1 - Вступление для провинциала (итал.) 2 - Александр Македонский (356 - 323 гг. до н. э.) 3 - тело (лат.) 4 - (Грубо) "Дед, сигарета есть" (рум.) Пьеса опубликована в книге "Homo, fuge!". -- Кишинёв, 2003 г., ARC (editura Soros-Moldova) -- С. 31-35 (ISBN 9975-61-266-0 M-157-222; CZU 821.161.1(478)-25 O 33)

proza_ru/texts/2012/09/20120902013.txt

поймать случайно отраженье, в витринах города весной. почувствовать души скольжение, услышав, как желаю быть с тобой. не сдерживать свои порывы, идти по краю, в никуда. хочу узнать,как в страсти Ангелы красивы, хочу в тебе остаться навсегда! не уходить, а только возвращаться, и имя по утру шептать. в твоих глазах,бескрайним небом восхищаться, и лишь с тобою в нем летать. вся наша жизнь, всего лишь отраженье, которое во времени скользит. хочу тобой остановить движение! и ярким эпизодом в витраже безумст застыть! 07-апр-08

proza_ru/texts/2008/04/20080407439.txt

НУ ВОТ, ЕЩЁ ОДИН КРАСАВЧИК ВЫЛУПИЛСЯ НА РАДОСТЬ НАШИМ ГЛАМУРНЫМ ДЕВАМ... МОЕТ ЕГО ПРИБЕРЁТ К СВОИМ РУКАМ НАША НЕЗАБЫВАЕМАЯ КСЮША СОБЧАК ИЛИ ОНА ВСЁ ЕЩЁ НАДЕЕТСЯ ЖЕНИТЬСЯ НА БОГАТЕНЬКОМ ПРОХОРОВЕ... ЕСЛИ ОН ВДРУГ СТАНЕТ ПРЕЗИДЕНТОМ, ТО КСЮША-ЛОШАДЬ СТАНЕТ ПЕРВОЙ ЛЕДИ, КАК КОГДА-ТО РАИСА-ОБЕЗЬЯНА ИЗ СЕМЕЙСТВА ГОРБИ...

proza_ru/texts/2011/12/20111222305.txt

Глава 24. Звонки от обоих Морозовых поступили через день. Первым позвонил Дима -- Михаил в это время ехал в СИЗО, поэтому разговаривать пришлось на ходу. - Вчера отец мне всё рассказал... - судя по голосу, Дмитрий был слегка взволнован, но уже пытался говорить без излишних эмоций. -- Не скрою, что мне пока сложно всё осознать... но в любом случае я рад и знакомству, и... - Дима невольно запнулся, но тут же справился с собой. -- И родству. - Подожди; Дима... - Михаил хотел сказать, что он сейчас где-нибудь притормозит, но собеседник не дал ему этого сделать. - Это ты подожди, Миша... подожди... - даже не видя Дмитрия, можно было представить, как он на этих словах "рубит" воздух кистью. -- Подожди... я хочу сказать, что ты зря ничего не рассказал раньше, тем более -- позавчера... - Ну, во-первых, согласись, что это непростой разговор, - Мясников невольно усмехнулся. -- Да и сейчас -- не телефонный... Если будешь не против, то давай встретимся, уже в новом качестве. - Конечно, я не против. Сейчас у нас все вечера рабочие, но тридцать первого мы будем дома. - А я думал, что в новогоднюю ночь все артисты работают. - Нет, мы всегда дома, у нас традиция... Но это неважно. Мы с Наташей приглашаем вас со Златой к себе. - Вот тут ты меня застал врасплох... - так и не выбрав места у обочины, где можно было бы притормозить, Миша на несколько секунд замялся. -- На ходу я тебе сейчас ничего не скажу... В любом случае, нужно со Златой посоветоваться. - Ну, вы решайте, а я буду ждать звонка. А, вообще... - теперь замялся Морозов, как бы прикидывая лучший вариант встречи. -- Вообще, если будет желание, то все вечера до Рождества мы работаем в "Золотом льве". Знаешь такой клуб - Знаю. Я там как-то одного жулика брал. - Кого! А, понял... - судя по тону, Дима не совсем понял, о ком говорил Мясников, но решил не тратить время на расспросы. -- Так вот, можете со Златой туда в любой вечер подъехать. Там вход не свободный, но я вас проведу. Пообщаемся после концерта. Там, кстати, очень прилично. - Да мы по ксивам и так пройдём... - Михаил невольно усмехнулся. -- Тоже неплохой вариант. Значит, договорились. В любом случае, обязательно встретимся. ...Второй звонок -- уже от Александра -- прозвучал буквально через несколько минут. Притормозив у ворот СИЗО, Миша махнул охраннику, чтобы тот подождал. Разговор был недолгим -- старший Морозов тоже просил о встрече, он собирался приехать к Мясникову домой этим же вечером. Дежурства в этот день не было, поэтому Миша предложил свой вариант: он заезжает за Александром по дороге домой. Его профессия не предполагала нормированного времени, и рабочий день мог закончиться гораздо позже установленного часа. К счастью, обошлось без серьёзных происшествий, поэтому домой Михаил собрался относительно вовремя. Понимая, что её присутствие с первых минут будет смущать Морозова, Злата уехала чуть раньше на такси. Когда Михаил и Александр показались на пороге квартиры, она вовсю хлопотала на кухне и выглянула лишь, чтобы поздороваться с гостем. Опередив свою хозяйку в два прыжка, Берта уже стояла на задних лапах, передними упираясь в Мишкину грудь. Увидев огромную собаку, Александр невольно замер. Отскочив от хозяина, в следующую секунду Берта уже вовсю обнюхивала гостя. Закончив "знакомство", присела на задние лапы и задрала к нему морду. - Обалдеть... - Злата изумлённо покачала головой. -- Она что... чувствует! - Наверное... - Миша потрепал Берту по голове и посмотрел на Морозова. -- Она обычно незнакомых обнюхивает, а потом облаивает, мол -- чужой в доме... А с вами явно почувствовала, что -- свой... - А я сам люблю собак... - Александр присел перед Бертой. -- Родители всегда держали овчарок, а у меня вот не получилось... - он протянул руку, - Ну, что... будем дружить.. Не торопясь отвечать на "рукопожатие", Берта перевела вопросительный взгляд на хозяина. - Берта, поздоровайся... - тот одобрительно кивнул. Немного приподняв переднюю лапу, Берта сделала ею поступательное движение, но не попала в ладонь гостя -- Александр сам подхватил мохнатую, когтистую "пятерню". - Для службы она уже старая, поэтому списана на заслуженный отдых. И домашний режим ей нравится гораздо больше... - наблюдая, как его псина охотно знакомится с Морозовым, Михаил невольно заулыбался. -- Раньше жуликов охраняла, а когда я её забрал, оказалась очень даже семейной. Детей любит... Моему двоюродному брату десять лет, так она его просто обожает, и даже ночевать у них остаётся. Позавчера, когда Дима с Наташей заезжали, как раз была в гостях. Со стороны могло показаться, что это неожиданное "собачье" отступление оба собеседника используют, как возможность подготовиться к предстоящему разговору. Злата первая решила, что пора оставить мужчин наедине. Она уже была знакома с Александром -- это произошло после его с Анной юбилея, когда чуть не погиб Дмитрий. Поэтому, приветливо улыбнувшись, она решила вернуться на кухню. - Вы проходите в гостиную, как будет готово, я позову, - кивнув мужчинам, она посмотрела на собаку и махнула ей рукой. -- Берта, идём со мной! Я тебе что-то вкусненькое дам! - Ну, иди к Злате, - Миша ещё раз погладил мохнатую собачью голову, потрепал за одно ухо, затем поднял взгляд на гостя. -- А мы -- в комнату... пока и нам что-нибудь вкусненькое приготовят. ...Сегодня, увидевшись с Михаилом, Морозов лишь пожал тому руку. Он чувствовал, что этого рукопожатия ничтожно мало, но обстановка не располагала к другим откровениям -- усевшись в свой автомобиль, он ехал следом за машиной Мясникова. И вот теперь, оказавшись в Мишкином доме, он не торопился присаживаться на диван. Остановившись посреди комнаты, он ещё какое-то время вглядывался в лицо своего нежданного сына. ...Двое мужчин -- один молодой, широкоплечий, крепкого телосложения, и второй -- уже зрелого возраста, более худощавый, сейчас стояли, устремив друг к другу удивительно похожие лица и молчали. ...Александр не выдержал первым. - Ну, здравствуй ещё раз... - он снова протянул Михаилу руку, и, когда тот пожал её в ответ, другую, свободную кисть положил на крепкое молодое плечо. Потом обхватил ею парня за шею, резко потянул на себя. -- Здравствуй, сын... *** Ужин был готов, но Злата так и сидела на кухне, стараясь не шуметь. Она понимала, что этих полутора часов, которые прошли с того момента, как Александр появился в их квартире, слишком мало, чтобы можно было прервать разговор отца с сыном, даже ради накрытого стола. Она невольно прислушивалась к тому, что происходило в соседней комнате -- беседа была негромкой, и говорил, в основном, Морозов. Миша же лишь отвечал на вопросы, видимо, предоставляя возможность Александру высказаться первым. Из долетающих обрывков фраз можно было сделать вывод, что беседа не имеет определённой нити -- воспоминания более чем тридцатилетней давности то и дело сбивались на события сегодняшних дней. - Я ведь уже третью неделю, как живу с этой мыслью... - Морозов сидел напротив Михаила, чуть подавшись вперёд и сцепив пальцы рук. -- Понимаешь, столько лет прожил... жене ни разу не изменил... Да мне и в голову бы не пришло, что у меня может быть ещё один сын. То, что произошло с Алей... это было настолько внезапно, что и в памяти-то толком не осталось! Мы ведь и знакомы-то почти не были, я только имя знал... Пару раз на танцах встретились, она мне понравилась... - Александр слегка пожал плечами и чуть склонил голову, как бы вспоминая те дни. -- Если честно, я и лица её сейчас не вспомню... помню, что симпатичная была, даже красивая... Я хоть постарше был, да всё равно -- пацан пацаном. Что там в училище -- одни парни, такие же, как я, девчонок только и видели в увольнительных. А тут -- вывезли на картошку, вроде как на свободу выпустили, хоть и в пределах устава. Голову и снесло... - Александр на несколько секунд замолчал, едва заметно улыбнулся. -- Я тогда на два часа из увала опоздал. Ну, и получил за это -- два месяца без увольнительных. Алю, конечно, вспоминал, хотел передать ей записку с ребятами нашими, но оказалось, что она с девчонками уже уехала в город. Всё, что я о ней знал -- это имя, институт и должность отца. Она как-то вскользь упомянула... - Морозов не стал дословно воспроизводить речь разъярённой Александры и её угрозы, решив ограничиться малой информацией. -- Письмо бы написал, да куда Ни адреса, ни фамилии. Все эти два месяца я только и думал, как найду её... А когда, наконец, вырвался на свободу, оказалось, что она за это время успела выйти замуж. - Александр медленно поднял глаза на Михаила. -- Но я даже представить не мог, что то мимолётное свидание с твоей мамой обернётся таким вот сюрпризом... спустя тридцать два года. - Я знаю о вас уже давно... - Михаил тоже чуть подался вперёд и сцепил пальцы. -- Уже больше пятнадцати лет. Мать сначала скрывала от отца, что я не его сын... Но потом он сам догадался. А ещё через какое-то время мне всё рассказали бабушка и мамин брат. Он как раз и занимался вашим розыском. - Но почему я ничего не знал! - Мама не хотела... а бабушка решила, что я всё равно обязан узнать о своём настоящем отце, то есть о вас. Только информацию я получал... скажем так, очень дозированно. - Миша невольно усмехнулся. -- Всю правду узнал только недавно. - Как же они меня разыскали! -- Александр изумлённо развёл руками. -- Только по имени! - По имени, фамилии и учебному заведению. Мама знала вашу фамилию. Вы тогда, на картошке, пришли к ним в общежитие позвонить и назвали себя: "Курсант Морозов". Она запомнила... А потом уже узнала имя. - Вот оно что... - А ещё... - Михаил неожиданно встал и, пройдя к горке, выдвинул один из ящиков, достал из него небольшую шкатулку в виде позолоченного миниатюрного сундучка и, открыв замок, приподнял крышку. Александру не было видно содержимого, но, судя по тому, что Миша сразу извлёк на свет какой-то предмет, этот предмет в сундучке был единственным. -- Вот... Узнаёте - Что это! -- Морозов слегка нахмурился, разглядывая небольшую латунную пуговицу с выбитой на ней пятиконечной звездой. -- Подожди... это что -- моя! - Ваша. Вы тогда потеряли. - Это та самая пуговица... Её нашла Аня, она мне всё рассказала... Но я не думал, что она до сих пор... - взяв пальцами пуговицу, Александр взволнованно рассматривал её на вытянутой руке. -- И очки не взял... да это неважно. Чёрт!.. Неужели -- та самая! - Выходит -- та самая. - Знаешь, какая интересная история, Миша... Мне же наказание тогда не только за опоздание влепили... Ротный к себе сразу вызвал... думал, что я пьяный пришёл. А я -- трезвый... Ну, он, чтобы кураж не пропадал, прицепился к внешнему виду. А у меня вместо пуговки только нитки торчат... Да я и не помнил, где я её потерял. Думал, может, по дороге отвалилась, я же назад как спринтер мчался. Дождь лупит, а я лечу, дороги не вижу... - Мать её хотела выбросить. Но бабушка спрятала, а потом отдала мне. - Выходит, ты её хранил.. - положив пуговицу в центр ладони, Александр изо всех сил сжал кисть и снова посмотрел на сына. -- Почему ты её хранил.. Миша.. - Честно -- тот слегка улыбнулся уголком губ -- улыбка получилась грустной. - Честно. - Если честно, то не знаю. Просто хранил... - в душе понимая, что именно хотел услышать в ответ Александр, Миша, тем не менее, не смог соврать. -- Раньше она в спичечном коробке лежала, а недавно Злата мне под неё вот такой сундучок выделила. Говорит, это семейная реликвия. - Может, она и права... - Морозов тоже слегка усмехнулся. -- Мне тогда командир сказал -- месяц за опоздание, месяц за пуговицу... Кто знает, найди я Алю на месяц раньше, как сложилась бы наша жизнь... - Лучше об этом не думать, - Михаил вновь открыл сундучок. -- Если вы не против, то пусть она так и остаётся у меня, в качестве семейной реликвии. - Конечно, я не против, -- подержав ещё несколько секунд, Александр явно нехотя водрузил пуговицу на место. -- И ты прав. Лучше не думать. Хотя с твоей мамой мне нужно было бы увидеться в первую очередь. Я ведь эти три недели только и думал, как правильно поступить. Я же совершенно не знаю, как живёт она... как живёшь ты. Знать правду самому -- это одно. Но обрушить эту правду на других... а нужна ли она -- им.. Так ведь можно и чужую жизнь сломать. - Ну, вот и я все эти годы думал как-то так... - Мясников положил сундучок в ящик и, задвинув его, снова присел напротив. - Зря ты не пришёл ко мне раньше! - Не знаю, Александр Иванович... - Михаил медленно покачал головой. -- Честно -- не знаю. Зря или не зря... У вас была своя жизнь, своя семья. Так же, как и у моих родителей. Они уже давно разошлись, но... Я ведь не сирота. Да и всю правду я узнал не так давно. Вначале мне была озвучена совсем другая версия. - Понятно... А я уже почти собрался, ну, после того, как Аня мне всё рассказала... Только не знал, как лучше поступить -- сначала поговорить с Алей... ну, то есть, с твоей мамой... Или сразу -- с тобой. А позавчера Димка к тебе неожиданно в гости попал... - Да, мы неплохо посидели... - вспомнив позапрошлую ночь, Миша невольно рассмеялся и почесал затылок. -- Я сроду песен не пел, и то подтягивал! - Это они могут... - имея в виду сына и невестку, Александр охотно кивнул. -- Так вот вчера он пришёл ко мне с вот такими глазами... - пальцы обеих рук изобразили две окружности. -- И начал рассказывать, как мы с тобой похожи, и особенно -- про родимое пятно... Вот здесь... - Морозов пальцем показал себе на грудь. -- У тебя правда есть тут родимое пятно! - Правда... - Михаил был в рубашке, поэтому расстегнуть несколько пуговиц не составило труда. -- Вот... - Ну, это просто фантастика... - не сводя глаз с Михаила, Александр взялся за полу своей рубашки. -- А здесь -- видишь! - Действительно фантастика... - Миша с сомнением покачал головой. -- Как будто ксерокс поработал. - Это наше Морозовское родовое пятно! Димка его сразу срисовал! Тут уж мне некуда стало деваться. Да и Наташа заметила... просто промолчала из деликатности. Ну, а Димка... тот сразу версию выдвинул, что мы с тобой близкие родственники, просто не знаем об этом. Пришлось открывать все карты. - Ну, и как.. -- застёгиваясь, Миша бросил на Морозова осторожный взгляд. -- Как Дима воспринял новость - Как-как... - Александр пожал плечами. -- Нормально воспринял... До сих пор, по-моему, в шоке. Да ты не переживай, Миш... Димка -- парень хороший. И Аня у меня хорошая. А меня ты прости... - Вас-то за что - Если б я знал, за что... Вроде и вины-то нет... А третью неделю виноватым хожу. Перед тобой, перед мамой твоей... Перед Аней. Но знаешь, что я хочу тебе сказать, Миша... - Александр поднял на Михаила полный теплоты взгляд. -- Я рад... Рад, что у меня есть ещё один сын. Хороший, умный... Понимаю, что глупо с моей стороны ждать чего-то в ответ... Отец ведь не тот, кто родил, а тот, кто на руки брал, на плечах носил... кто вырастил, на ноги помог встать. Но для меня-то ты всё равно теперь -- сын... И я рад. Ты уж прости мне эту радость, Миша. Прости... *** Казалось, что не хватит и десяти лет, чтобы переговорить всё, что оказалось на душе. И давнее прошлое, и не совсем давнее, и семейные тайны и премудрости -- всё, что уложилось в жёсткие временные рамки, было вытащено на свет. Михаил даже не ожидал, что Морозов так расчувствуется. Он и сам расчувствовался к концу вечера, и уже не скрывая рассказывал Александру, как воспользовался ситуацией с Лапиным, чтобы вызвать его на допрос и выудить как можно больше информации. Злате пришлось чуть ли не силой загонять отца и сына за стол -- только оказавшись на пропитанной вкусными ароматами кухне Миша понял, насколько он голоден. Александр хотел от ужина отказаться, но Злата сделала такое возмущённое лицо, что он был вынужден согласиться остаться ещё ненадолго. Перед тем, как сесть за стол, он вышел в прихожую и набрал номер Анны. - Ане звонил, чтобы не волновалась, - поговорив с женой, Морозов вернулся в кухню и смущённо развёл руками. -- Я по гостям как-то один никогда не ходил, а тут вот пришлось... - В следующий раз приходите вдвоём, - Злата гостеприимно улыбнулась. -- Или вообще -- все вместе. - Нет-нет... - Александр невольно рассмеялся. -- Теперь только вы -- к нам. - На Колыму... - Миша со стуком водрузил на стол бутылку коньяка. - Я за рулём... - Морозов снова развёл руками -- теперь уже весело-виновато. -- Так что мне не наливайте. - Ну, и мне не наливайте... - Михаил протянул бутылку Злате и кивнул на холодильник. -- Пусть стоит, ждёт своего часа. ...Мужчины о чём-то снова разговаривали, когда Злате показалось, что в двери поворачивается ключ... В ту же секунду послышалось собачье поскуливание -- Берта уже встречала кого-то в прихожей. Выбежав из кухни, Злата удивлённо застыла: воспользовавшись своими ключами от квартиры, Александра Семёновна собственной персоной стояла на пороге и отряхивала снег с недорогого стёганого пальто, отороченного по краю капюшона дешёвым мехом "под песца". Времена, когда Аля носила норковые и соболиные шубки, из-под распахнутой полы которых проглядывали драгоценные ожерелья, давно канули в лету, как и сами меха и драгоценности. - Здравствуй, Злата... - в периоды трезвости Александра пыталась изображать из себя крайне интеллигентную даму, несмотря на не вяжущийся с этим статусом облик. - Ой, здрасьте... - глядя, как будущая свекровь уверенно вешает на крючок пальто и снимает с ног чёрные "дутики", Злата почти не сомневалась: этот визит носит не кратковременный характер, а грозит затянуться надолго, возможно, на несколько дней. Видимо, Берта разделяла её мнение: ткнувшись несколько раз носом в ладонь гостьи, она успокоилась и растянулась тут же, на ковролине, всем своим видом показывая, что заранее знакома со "сценарием". - Миша дома -- поправив перед зеркалом невидимый простому глазу "макияж", Александра не стала дожидаться ответа и тут же продолжила свою речь. -- Вы уж извините, но сегодня я останусь у вас. - Господи... да конечно... - Злата обречённо махнула рукой в сторону кухни. -- Проходите, мы как раз ужинаем. - Эта сволочь меня уже задолбала! За-дол-ба-ла!.. -- на каждом слоге делая взмах открытой ладонью, Александра обращалась скорее к зеркалу, чем к будущей невестке. -- Я ему говорю: Вадик, ну сколько можно бухать! Ну, выпил немного, и остановись! Так нет, он опять в нокауте! - Давайте, мы своим ребятам позвоним, они его быстро в наркологию увезут -- Злата тоже обращалась скорее к отражению Александры Семёновны, чем к ней самой. - У него есть собственные дети... - на этих словах исполненное собственного достоинства отражение рисованно-строго поджало губы и вытянуло вперёд поднятую ладонь. -- Вот пусть они им и занимаются! Не хватало ещё, чтобы мои дети тратили время и силы на этого алкаша! Решив не настаивать на своём предложении, Злата только пожала плечами. Изучив за несколько лет будущую свекровь, она прекрасно знала, что, несмотря на такое праведное негодование, та в любой момент могла вновь присоединиться к своему сожителю, и тогда спасать пришлось бы уже обоих -- такое бывало, увы, не раз. Впрочем, сейчас её больше заботило другое... - Привет, мам... - как будто нарочно загородив собой двери кухни, Миша удивлённо смотрел на мать. -- А чего ты не хочешь Давай, мы его в два счёта упакуем... Прокапается -- вернётся. - Нечего баловать... - Александра наконец-то оторвалась от зеркала и сделала шаг в сторону сына. -- Здравствуй, Миша. Ты на меня так смотришь... я что, не вовремя! - Ну, что ты такое говоришь... - Михаил приобнял мать за плечи, затем отстранился и сделал шаг в сторону. -- Проходи, мам, мы как раз ужинаем. - Ну, я и чувствую... как вкусно пахнет... - Александра произнесла эти слова с какой-то непонятной обидой. Опустив глаза, она вновь поджала губы и шагнула вперёд. Уже войдя в кухню, неожиданно подняла взгляд. Увидев сидящего за столом Александра, застыла на месте. -- А-а-а... так у вас гости! - Ты проходи, мам, проходи... - выдвинув ещё один стул, Миша слегка подтолкнул мать. -- Давай, присаживайся... - Я так и поняла, что я не вовремя... - огрубевший от алкоголя голос Сандры стал ещё ниже. -- Вы плохие актёры. - Алекса-а-андра Семёновна... - Злата произнесла имя укоризненно, нараспев, но не успела продолжить фразу. Бросив взгляд на Морозова, она тоже застыла: его глаза выражали растерянное изумление. Медленно поднявшись, он пристально вглядывался в изменившееся до неузнаваемости, испитое женское лицо... Даже две недели трезвости не могли уничтожить ни землистого оттенка кожи, ни болезненного блеска в глазах, ни страдальческого, присущего алкоголикам с большим стажем выражения одуловатого лица, ни признаков раннего старения... Александра выглядела гораздо старше своих пятидесяти лет, она огрузнела и была похожа на типичную пенсионерку-алкоголичку. Сейчас она была абсолютно трезвой, и, тем не менее, ни единой чёрточкой не напоминала ту симпатичную, кокетливую девушку, которую в своё время отметил своим вниманием курсант Саша Морозов... О том, что это и есть та самая Аля, нынешний Александр догадался лишь по имени и по тому, что Миша называл эту женщину матерью. - Аля! -- его оклик стал для Сандры полной неожиданностью. Уставившись на незнакомца подозрительным взглядом, женщина не торопилась отвечать. Она как будто мучительно вспоминала, где бы могла видеть этого высокого, симпатичного, хорошо одетого мужчину, но память давала сбой за сбоем... - Мы что... знакомы.. -- оторвавшись от Морозова, Александра перевела взгляд на сына. -- Мишка, кто это.. - Аля... ты меня не узнаёшь! -- Александр и сам не узнавал эту женщину, но вопрос вырвался сам собой. - Извините... Не узнаю!.. -- выгнув подковой подкрашенные красной помадой губы, Сандра медленно покачала головой. -- Мы что, где-то встречались.. - Мама не видела ваших фотографий... - Михаил встал рядом с матерью и, положив ей руку на плечо, обратился к Морозову. -- Она вообще не в курсе... - В курсе чего! -- Александра переводила недоумённый взгляд с одного на другого. -- Что происходит! - Аля... простите, Александра Семёновна... - судя по выражению лица, Александр был шокирован не меньше, но старательно держал себя в руках. -- Это же я... Саша Морозов... Вы меня не узнали.. ...Разговора не получилось никакого. Осознав, наконец, кто сейчас находится перед ней, Александра неожиданно замкнулась. Она сидела за столом совершенно потерянная, что было несвойственно для её характера. Судя по всему, она чувствовала себя крайне неловко рядом с ухоженным, подтянутым Александром. Да и разговаривать им было не о чем... Понимая, что его присутствие сейчас только смущает Сандру, Морозов решительно попрощался и, напомнив Михаилу и Злате об обещании нанести ответный визит, покинул квартиру Мясниковых. - Это что было -- вообще! -- сразу после его ухода Александра, наконец, обрела дар речи. -- Откуда он взялся! - Мама, я тебе потом всё расскажу, - Миша накрыл ладонью материнскую руку. -- Это слишком длинный рассказ. - Значит, за моей спиной... Да.. -- мать усмехнулась с примесью горечи. -- Решил, значит, разыскать... А ты знаешь, кто его жена.. - Знаю. Я всё знаю, мама. - Это Олег с бабкой тебя надоумили... Да Им же всё неймётся... - Это неважно, мам. Я давно уже сам принимаю решения. В любом случае, мы уже встретились. - Предатели... - неловко встав из-за стола, Александра с трудом протиснулась между ним и стулом. -- Все предатели... Но от тебя, Миша, я такого не ожидала... - Александра Семёновна... вы куда! -- выскочив за свекровью в прихожую, Злата удивлённо наблюдала, как та обувается. -- Ну, куда вы на ночь глядя! Миша вам всё сейчас расскажет! - Ноги моей больше здесь не будет... - обувшись, Александра принялась надевать пальто. -- Предатели... - Мама, прекрати!.. -- Миша попытался её остановить, но мать оттолкнула его руки. -- Ну, что произошло, в конце концов! - Папочку захотел, да.. Матери тебе мало... За меня же стыдно... за Вадика -- стыдно... - Ну, куда ты пошла! - К Вадику! Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/28/1979

proza_ru/texts/2016/02/20160225204.txt

1. Что может быть прекраснее отдыха Особенно, когда шеф доволен проделанной твоей работой и даже подкинул деньжат в виде поощерительной премии. Особенно, когда выяснилось, что в это время года никто не хочет идти в отпуск, а ты идешь, и никто не против. Особенно, когда соседка Нелька подкинула "горящую" тур-путевку автобусом по Европе. Сложила нехитрые пожитки, деньги - на карточку скинула и все. Я - в пути!!! Народу собралось не очень много, целиком автобус не был заполнен. Ехали компаниями, семьями. И лишь я, как отбившееся от стаи птица, сидела одна. Но одиночества не чувствовала. То с теми посмеюсь, там посудачу, здесь поговорим...Так и проехала половину тура за разговорами. Города, музеи, замки, чистые улочки, опрятные деревеньки...Я пресытилась ехать охать и ахать, удивляться ярким, будто только покрашенным домишкам, улыбчивым людям. По своей сути домоседка, но вот в каком - то едином порыве согласилась, поддалась на уговоры Нельки: -- Ты так и пролежишь весь отпуск на диване, вперившись в потолок, а тут хоть на людей посмотришь, развлечешься. Меня хватило на три дня. Дальше я притомилась общением. Стала искать уединения. Гуляя по музеям, чуть приотставала от осноной группы и бродила там, где самой нравилось. В кафе садилась отдельно от остальных и пила крепкий кофе, чувствуя, как живительное, бодрящее тепло проникает и растекается по организму. Как - то мы остановились в одном селении К. Произошла поломка автобуса. Предстояло провести ночь в этом Богом забытом местечке. Сначала все высыпали из автобуса. Было часа четыре дня, но было пасмурно, дул холодный, северный ветер, и все забрались обратно в автобус. Через полчаса хватились - нет нашего шофера с напарником! А кто будет ремонтировать автобус А вызвали ли они эвакуатор или мастеров И вообще куда они делись А не кинули ли нас Все эти вопросы слили на экскурсовода, который сам не знал, что произошло, куда запропастились шофера. Стали обдумывать куда позвонить и кого за это взгреть!!! Спорили до хрипоты, пока не появились наши горе - водители. Наверно, они здорово замерзли. Вошли бледные, с каким - то синюшним оттенком. Тот, что постарше сказал, что сегодня в селении - местный праздник. Будет бал - карнавал, а потом фейерверк. Что они зарезервировали маленькую гостиницу, где могли все передохнуть, пока шоферы будут ремонтировать автобус. Все обрадованно загалдели, задвигались, повскакали с мест. Предвкушение не запланированного праздника, не входившего в тур, но появившегося весьма кстати, так всех обрадовал и переполошил, что не обратили внимания, что водители опять куда - то исчезли. Гурьбой двинулись в селение. Оно оказалось неподалеку от трассы, где мы застряли. Я бы назвала К. не селением, а городишком. Красивые двух - трех этажные коттеджи, несколько ферм. Ратуша и небольшой замок, где и будет, судя по объявлениям висевшим на столбах, проходить ежегодный бал - маскарад. Народу на улице было мало, учитывая промозглую погоду. Но взгляды мы чувствовали ( наверняка смотрели из - за занавесок ). Кое - как нашли пресловутую гостиницу, разместились. Особо ретивые озадачились бальными костюмами. Хозяин гостиницы, старичок с небольшим "пивным* животиком", указал на магазинчик через дорогу, где гордо виднелась вывеска: " У нас вы найдете все!!!" И, правда, спустя час я зашла из любопытства ( не собиралась идти на бал, и танцевать - то толком не умею ) в этот магазинчик и с удивлением обнаружила большое количество бальных платьев, костюмов, обуви...словом все и на любые запросы. Вывеска не лгала! И самое важное: можно было найти не только все, но и взять напрокат. Что тут творилось!!! Хозяйка - пышнотелая, добротная женщина и ее помощница - напротив худая как щепка, не успевали вытаскивать требуемое из кладовых. Находилось все, что не просили от серебрянной пудры, которую хотели высыпать на тело две девушки ( их платья или вернее было бы назвать те лохмотья, что они примерили, были сильно декольтированы спереди и сзади ). Так вот девушки хотели "блестеть" с теми лоскутками, что прикрывали бедра. Я - не ханжа, но все же так одеваться было бы как - то слишком авангардно. До неимоверных боа, страусиных перьев, что клянчила наша Зиночка к костюму в стиле Медичи. Опять поддавшись всеобщему порыву и я порылась в платьях, костюмах. И ничего не нашла подходящего под себя. Ни "Домино", ни "Летучая мышь" меня не заинтересовали. Собралась уходить, в принципе не собиралась же идти на праздник. Кинула последний взгляд на многообразие вещей, как вдали, прижатое шикарными платьями, увидела бардовое, бархатное платье. Подошла, потянула на себя, и платье "легло" на руки, как будто ждало только меня, чтобы я его надела. Сердце радостно замерло, что это было то, что надо, сразу понравилось. Но все же стала критически осматривать, чтобы найти изъян, благодаря которому я бы не одела его и не пошла на этот бал, а осталась бы спокойно отсыпаться в гостиничном номере. Но изъянов не было!!! Не было к чему - нибудь прицепиться!!! Его сшили будто учитывая мои "высокие, маразматические " запросы. Длинное, закрытое, под горло стоечка, манжеты застегивались на красные, стеклянные пуговки. Строгое, но в тоже время элегантное. Эти переливы от красного к бардовому, цвет "играл" в зависимости от освещения. Хозяйка мило улыбнулась и сказала, что к этому платью есть еще шляпка, перчатки, сумочка и туфли. Я немного поколебалась, но решилась примерить. Самое удивительное, что туфли были моего размера!!! Глаза открыла только в зале, где стояли большие зеркала. Взглянула и обмерла! Вместо привычной девчушки в джинсах и затрапезной толстовки стояла великосветская дама. На высоком каблуке, со шляпки свисало большое, розовое ( хи- хи, только издевалась над Зиночкой! ) перо, бардовая сумочка инкрустированная красными камешками, тонкие кожанные перчатки. Платье облегало мой стан, "скрывая" недочеты и " указывая " на достоинства: прямая осанка, осиная талия. Мой бледный цвет кожи озарился отсветом, стала румянее, а русые волосы кокетливо выглядывали из - под шляпки. --Ух, ты! - раздался голос. Я повернулась, ожидая услышать заслуженные комплименты в свой адрес. Стоял Санек из Протвино и "ел" глазами мою сумочку: -- Это ж рубины! Будь я прок.. -- Вы что - возмутилась хозяйка, - Подделка! Стала бы я рубины отдавать за бесценок на прокат! Я улыбнулась и открыла сумочку. В ней оказалось колье, серьги и колечко! Потрясенная, молча, показала хозяйке. Но та невозмутимо ответила: -- Это дешевая подделка. Аксессуары к платью. И ваше дело одевать или нет. С вас 10 у.е. -- Сколько - я даже взвизгнула от удивления. -- 10 у.е. -- За это - не унималась я. -- Да. Платье ношенное. Там вон моль проела дырку, не уследила, тут прожгли утюгом, а здесь верно от пепла сигары - дырочка... Хозяйка перечисляла недостатки, но я их почему - то не видела. Эта дешевизна поразила меня. Спорить не стала. Выложила 10 у.е. Переоделась в свое. Платье осторожно упаковали. Уже вышла на улицу, но вернулась: -- А сколько стоит, если выкупить это платье Хозяйка не удивилась этому вопросу, а даже как будто обрадовалась: -- 30 у.е Не переспрашивая, я расплатилась и выкупила платье. -- Носите на здоровье, - буркнула хозяйка магазинчика, занимаясь другими покупателями. -- Это платье носила сама графиня.. - начала было тощая помощница, но ее окликнула хозяйка, и я так и не узнала, что за графиня носила это платье. 2. Бал - маскарад был назначен на девять вечера. Еще раз осмотрев покупку, я размышляла над вопросом, что сделать мне с прической. Бежать в парикмахерскую было некогда, да и нереально сделать что - то стоящее за такой отрезок времени. Поэтому отправилась в ванну, вымыла их, подсушила полотенцем и оставила в покое: будь что будет. Занялась косметикой. И тоже наткнулась на препятствие - почти ничего не брала в поездку из кремов и помад. "Используй то, что под рукой" - гласит пословица, но так как ничего не было, навела красоту тем, что было. " Красота - страшная сила" - да, я была страшна. Поразмышляла над тем, чтобы никуда не идти, но тут ко мне прибежала Зиночка, расфуфыренная как павлин, удивилась, что я еще не готова: -- Ты, что с ума сошла! Мы заказали экипаж и через 20 минут он прибудет. А ты ходишь неодетая!!! -- Что придет - я подумала, что ослышалась. -- Экипаж! - наставительным тоном ответила Зина, а потом рассмеялась: -- Я тоже переспрашивала. Но, оказывается, в праздник, в замок вместо привычных машин, гостей доставляют экипажи. Поболтав еще немного, Зиночка убежала. А я решилась идти на бал: -- В конце концов надо сходить, не зря же я потратила 30 у.е.!!! Улыбаясь, облачилась в платье. При вечернем освещении оно смотрелось загадочнее, шикарнее. Серьги перемигивались с колье, перо колыхалось в такт моим движениям ( это я пыталась вальсировать ). Подхватив сумочку, я вышла в фойе. Там никого не было. Поколебавшись, подошла и спросила: -- А где все -- На балу, - ответил хозяин, меланхолично заполняя квитанции. Я повернулась, чтобы вернуться в номер, как услышала: -- Вас ждет экипаж. Повернулась. Хозяин указывал на дверь. Там стоял пожилой мужчина и с поклоном открыл дверь. На улице в свете уличных фонарей был виден коляска и четверка лошадей. -- Офигеть, - пронеслось в голове. Кивнув хозяину, я прошла к коляске. Тот пожилой, оказался форейтором. Он помог зайти в коляску, захлопнул дверцу, и мы поехали. Ощущение нереальности происходящих событий стало окутывать меня с головы до ног. Чувствуя себя Золушкой, едящей на бал, сидела задумавшись, не глядя на дорогу. Потом спохватилась: -- Прохлопаю ушами, увезут неизвестно куда, пока я замечтаюсь о принце!!! --Принце!!! - эта мысль вонзилась в мозг, отозвалось по всему организму, сладким предвкушением какого - то праздника, счастливых событий, что может произойти со мной. Откуда взялась эта уверенность, не могла себе объяснить, но оно как - то подмывало. Такое чувство возникает в детстве, когда под Новый год украшают елку, и ты уверен, что подарок будет. Ты не знаешь какой, в тайне надеешься на тот, что задумал и мечтал, но то, что ты встанешь утром, а подарок тебя ждет!!! Вот такое ощущение, сладкое замирание сердца. Но вот мы подъехали к замку. Дверь мне распахнули, я вышла и подивилась ярко освещенному парку и замку. Высокий, в готическом стиле - весь горел огнями, переливался как новогодняя игрушка. -- Опять сравнение с праздником Нового года. Точно меня ждет что - то несомненно хорошее! - с такими чувствами я зашла в широко открытую дверь. С порога на меня налетели и смяли звуки бала - маскарада. Маски, вечерние пластья, полуголые женщины всех возрастов, смокинги и костюмы, элегантные, в бабочках - мужчины. Оркестр играл ..." На сопках Манджурии "!!! Я ошалела от всего этого!!! Остановилась и чуть было не стала протирать глаза. Меня тоже заметили! На миг показалось, что все замерли: музыка, танцующие, стоящие и беседующие, сидящие и играющие за карточными столами... Все воззрились на меня, с каким - то подозрением, что, мол, за незнакомка явилась. И словно, по мановению или приказанию, меня "приняли" в свой круг. Отвернулись, и чувство подозрительного интереса исчезло. Несмело вышла в ярко освещенный бальный зал. Посмотрела по сторонам, чтобы подойти к какой - нибудь колонне ( подпереть ее ) и вдруг увидела себя в огромном зеркале, остановилась потрясенная донельзя!!! Мое бардовое платье, словно, переливалось. На нем появлялись рунические знаки, непонятные гороскопы сменялись на виды зверей, происхождение, которых боюсь никогда не знала и не узнаю. Пригляделась получше...Ничего!!! Показалось!!! -- Вы - великолепны, - услышала я. Повернулась на голос. Высокий мужчина в костюме волка - оборотня поклонился низко и отошел. Я на всякий случай тоже поклонилась и увидела как играют на свету мои "поддельные" драгоценности. В магазинчике, в номере колье и серьги так не светились. Здесь словно в них вдохнули волшебством, они открыли свою сущность. И я бы не удивилась сейчас, если бы мне сказали, что я ношу рубиновые драгоценности!!! Шагнула, тут же ко мне подбежал официант с подносом и предложил шампанского. Взяла и постаралась непринужденно затесаться в сторонку. И тут меня окатил какой - то страх того, что должно что - то произойти. И если в экипаже это было ощущение праздника и подарка, то сейчас это было ощущение неизвестности, причем недоброго. Винтики и шарики завертелись, наступающие события не предотвратить, если только...если только. Я стояла и не могла никак понять: -- Чего только Залпом выпила шампанского, стараясь "смыть" это наваждение. Попыталась найти своих друзей по туру. Но это мелькание, шум, обстановка праздника, маски. Ничего не разобрать!!! Махнула на эти попытки, и пошла хотя бы пройтись по замку и осмотреть достопримечательности. Но... Меня поймал взгляд. Я его почувствовала как ожог. Остановилась. И увидела ..его!!! Через головы танцующих ( да они не танцевали, а замерли в ожидании событий, смотрели с завистью на меня ) он протягивал мне ..руку, приглашая следовать за ним. Это выражение лица мгновенно околдовало меня. Я не могла опустить глаз или отвернуться. Он притягивал к себе, манил. Чувство, что он и есть хозяин этого праздника, вселилось в меня. Такому не отказывают!!! Толпа расступилась, давая дорогу. Краснея под цвет платья, шагнула к нему. Он схватил мою руку. Почувствовала какая у него сильная, горячая рука. Я взглянула в его глаза и утонула в них...Карие, нежные, огоньки зажженых свечей мелькали, придавая загадочный оттенок. Пушистые ресницы как два крыла, замирали, а потом махали, завораживали. Чуть не споткнулась, глядя в его глаза, он мигом прижал к себе. Я уткнулась в мускулистое тело. Запах дорогих сигарет защекотал нос, и я стала бояться, что чихну. Заморгала, сморщилась. А он подумал, что сильно сжал меня, стал извиняться. Голос...бархатные нотки. Посмотрела снизу вверх. Он поцеловал мою руку. А я разглядывала напомаженные волосы...мама!!! Умопомрачительные ямочки. Чувственные губы....Голова у меня закружилась!!! -- Что со мной Похоже этот вопрос я задала вслух. Он опять склонился ко мне: -- Пойдем на балкон. Не смея перечить ( мою руку он прижал к себе ), двинулась за ним. Сначала мы поднялись на второй этаж, а затем вышли на балкон. На небе ярко светила полная луна. Она придавала причудливый вид всем на кого бросала свои призрачные лучи. Так случилось и с моим кавалером. На миг показалась, что он бледен, нервно облизывает ярко - алые губы, выпирающие клыки, красные глаза устремлены на меня. Но это был лишь миг. Я повнимательней вгляделась. Ничего такого!!! -- Меньше шампанского надо пить, - шепнула сама себе. Я ведь вообще - то в рот спиртного не беру, а тут лихо тяпнула. Дотяпалась, до галлюцинаций!! Он улыбнулся мне, видя как я внимательно рассматриваю его. -- Как зовут тебя, дитя мое -- Майя. -- Иллюзия, - мечтательно произнес он и поцеловал мою руку. Не могу понять своего состояния. Этот незнакомец с первого взгляда пленил меня,понравился мне. Ощущение, что знаю его давно. И где - то очень далеко - звоночек страха трезвонил, предупреждал о чем - то. Но то тепло, нежность, спокойствие, что веяло от него, успокаивало меня, завораживало... -- Потанцуем, дорогая - предложил он. -- Я..я..., - но была увлечена в вальс. Ощущение дежа вю не покидало меня. Словно, мы так уже танцевали год назад или десять лет назад, а может лет пятьсот Все смешалось, все страхи притупились. Осталось одно сильное чувство. Оно вытеснило все остальное: это - мой мужчина, и нас многое связывает. Я помню - не помню это. Тело "помнит" эти прикосновения, разум "не помнит". Я знаю, что произойдет в следующую минуту, и не знаю, что будет дальше. -- Майя, - сказал, нет скорее прошептал мое имя. -- Да, Шанкар, - ответила я, а потом только осознала, что назвала незнакомца по имени. -- Откуда я знаю это имя - эти и другие вопросы погрузились в пучину страстей, оттеснилось любовным недугом, лунным светом, кругами вальса..Глаза сводили меня с ума!!! -- Майя, - мягко позвал меня Шанкар к себе. Он стоял в глубине комнаты. Я подошла. -- Взгляни, дорогая, - он указал на висевшую картину. Под неверным светом луны я попыталась разглядеть. Стихла музыка, наступила полная тишина. Ощущение, что замок был пуст, и в нем были только он и я. Наконец луна выглянула из облаков и осветила комнату. Теперь увидела, что было изображено на картине...кто... На ней стоял мой незнакомец, Шанкар, в старинной одежде. Залихватские усы, брови - домики, полные, чувственные губы, ямочки отмечали щечки, на мочках ушей висели кольца - серьги. Он улыбался. Одна рука возлежала на мече, что висел на поясе, а другая....на плече у сидящей красивой девушки. Русая коса, рубиновое колье словно обнимало тонкую шею... Я начала задыхаться. Мне показалось, что перекрыли кислород. Указывая судорожно на картину, не могла промолвить ни слова!!! На картине гордо восседала...я. Мое лицо, фигура. Даже голова была наклонена также чуть направо как я люблю. Сознание стало мутиться. Шанкар - мой муж или...подхватил меня на руки: -- Наконец - то мы вместе. Он прикоснулся губами к шее. Меня охватила слабость, покорность, любовь к этому человеку... -- Да, - шепнула я, открывая стоечку платья. Кровь....везде кровь....Она стучала в мозгах...Она билась в сердцах... -- Да, милый... Зубы прокусили нежную кожу шеи и...я потеряла сознание. -- Вампир!!! - истошно завопила я и проснулась. На меня смотрели люди. Покраснела. Кое - кто засмеялся, другие покачали головой, а экскурсовод продолжил: -- Сейчас мы проезжаем мост Бурцева. Он знаменит тем... Я сидела и пыталась понять, что произошло. Провалы - в памяти!! Ничего не понимаю. Решила спросить Зиночку, что сидела рядышком и успевала носки вязать и на мост из окна автобуса поглазеть: -- А как же бал - маскарад А Шанкар где -- Какой бал Ты - чего - она подозрительно покосилась на меня. Я замолчала, окончательно сбитая с толку. -- Зиночка, а мы ломались Автобус ремонтировали -- Нет, мы как побывали в музее, потом погуляли по набережной, потом сели и едем. Никаких поломок. Ты засопела носом, я не стала тебя будить. Наверно, приснилось. Я почесала шею. Там что - то саднило. На пальцах было немного крови. -- Где - то укололась! Так я ни в чем не разобралась. Был ли бал или это был всего лишь причудливый сон... Не знаю... Не помню... Но каждый вечер меня преследуют его красные глаза...глаза Шанкара...Он зовет меня. Призывает к себе...Этот жест руки... -- Иду, любимый. Да, Шанкар!!!

proza_ru/texts/2010/04/20100430602.txt

У главной Феи был обычный день. Как всегда ярко светило солнце, по синеве неба плыли причудливые облачка. Фея солнышко очень любила, а потому погода здесь всегда зависела только от ее желания. Птички пели ей свои песни, сообщали новости с мест, где побывали, о чем узнали, а Фея с интересом выслушивала их, поощряя своей улыбкой. Эта улыбка была для них подарком, от чего их песни становились еще краше. В эту музыку вплетались звуки ручейков и небольших водопадиков, а так же фонтана, что был рядом с замком в саду. Это очаровывало и давало легкую прохладу. Цветочки тоже слушали эту музыку природы и нежились под солнечными лучами. От этой музыки зависело, как они растут и цветут, насколько они пышны и красивы. Бабочки и стрекозки, напоминающие сами цветы перелетали с головки на головку роз, лилий, ромашек, которые Фея очень любила. Как обычно Фея периодически обращала внимание на свой волшебный шар, который позволял ей видеть, где и что в мире происходит, знать о том, что необходимо ее вмешательство. - Вон темные пятна -- это некрасиво, а значит происходит что-то нехорошее: может, споры-раздоры какие; может, с водой какая беда или еще что-то, - встревожилась Фея, - надо послать туда своих помощников и не только одних Фей. Она хлопнула в ладоши и поглядела в волшебную чашу с водой, где появились Фея воды и Фея воздуха. - Узнайте, в чем дело, почему красота покинула Землю в некоторых ее местах. Нужно восстановить гармонию, чтобы красота осветила все вокруг, дав возможность миру и любви, ведь там, где нет мира, не может быть красоты, - сказала Фея, и ее помощники удалились. Фея вновь взглянула на шар, внимательно вглядываясь в него. Птички порхали вокруг, бабочки и стрекозки перелетали с цветка на цветок, делая свое дело. Тут Фея увидела грустную пару. Девушка и юноша отворачивались друг от друга. Как защитница любви на Земле, Фея встревожилась этим, ведь благодаря любви на Земле творится красота. Фея дунула в их сторону, и легкий ветерок с неуловимым ароматом окутал поссорившихся влюбленных. Через некоторое время они забыли причину ссоры, глядели друг на друга с любовью и радостью, словно только что увидели друг друга впервые. Все вокруг словно солнечными луча ми озолотилось. Фея улыбнулась. - Вот и добавилось красоты в мире, удовлетворенно прошептала она. - Ой, - воскликнула Фея, увидев в своем волшебном шаре подравшихся мальчишек, - непорядок! Она дунула туда, где это было, и стала ждать, пока мальчишки не помирятся. - Вот и обнялись, побежали вместе, по своим мальчишечьим делам, - обрадовалась Фея, - чем моложе люди, тем легче их приучить к красоте, к миру, к любви, - это так важно! Струи водопада рядом с Феей искрились на солнышке, переливались, словно бриллианты. Фея окунула пальчики в воду, от чего вода стала еще чище, прозрачнее и вкуснее. Она знала, что там, далеко, куда уйдет вода, ее очень ждут. Небольшая птичка села Фее на плечо и стала о чем-то щебетать. - Как замечательно, что все так хорошо завершилось. Я очень рада, что все наладилось там, откуда ты прилетела, - обрадовано промолвила Фея, улыбнувшись, - лети милая моя, ведь тебя ждут твои птенцы, а они не могут быть долго без тебя. Так незаметно проходил обычный день Феи. Вечерело, солнышко уже опустилось ближе к Земле, окрасив все вокруг в золотисто-розовые тона. Появились первые звезды, которым Фея очень обрадовалась, посылая им свои прелестные улыбки и добрые слова, а звезды, улыбаясь. Подмигивали ей. Солнышко ушло за пригорок отдыхать, а на его место вышла луна, которая тоже была рада увидеть Фею. Он широко ей улыбнулась, словно говоря: - Иди отдыхай, я присмотрю за миром. Лунная дорожка осветила Фее путь. Птички затихли, все вокруг замерло, только легкий ветерок овевал растения, а струи воды продолжали звенеть рядом, давая понять, что жизнь продолжается и красота живет в этом мире даже ночью. Тишина опустилась еще ниже, окружив замок Феи и окутав все вокруг волшебным сном.

proza_ru/texts/2015/04/201504012024.txt

ГЛАВА 5 ГОСПИТАЛЬ - Эй! Игорь! Вставай! -- будил меня грубый мужской голос. Открыв глаза, я увидел перед собой Васька, одетого и готового ко всем испытаниям, судя по его невероятно ободренным глазам. Так как глаза у меня открылись довольно сложно и неохотно, то скорее всего сейчас очень раннее утро. Кстати говоря, когда я только проснулся, то не сразу понял где нахожусь, осознание появилось только через несколько секунд, причем не совсем меня порадовало. Внезапно вспомнив о Саше, я, с гигантской внутренней надеждой, посмотрел на ее кровать, но изменений не было. Васек, заметив мой взгляд, отметил: - Нужно что-то предпринимать, она может умереть от истощения. Меня испугала серьезность на его лице. Сильнее всего сейчас мне не хотелось потерять Сашу. - Пойдем, поговорим, одевайся, жду на улице, - быстро отчитал Васек и удалился из комнаты. Я обнаружил свои вещи на стуле и стал неохотно их одевать, глядя на Сашу. Внезапно я поймал себя на мысли, что расцениваю ее как мертвую. В дрожь бросило от такой мысли. Нужно ей вставить зонд в желудок и хотя бы таким путем напоить, а то действительно умрет. Одевшись, я вышел на улице. Пасмурно, темновато, но в небе есть небольшое отверстие, откуда поступают небольшие лучи. На фоне всего полумрака, это смотрелось красивее всего. Ну ничего, хотя бы ветра не было. Васек сидел в крытом дворе, среди пустых столиков, разговаривая о чем-то с Кузьмичом. Серьезно разговаривая. И лица были встревожены не на шутку. С гигантским любопытством на душе, я подошел к столику, за котором они сидели. - У вас вода есть Пить сильно хочется. На самом деле есть хотелось куда сильнее, но пока было слишком стыдно спрашивать еды. В таком мире за подобную вину могут убить или еще хуже -- выгнать на небезопасную территорию. - Да, - ответил мне Кузьмич, - вон там видно стоит, на нем ковш, пей. -- Он показал пальцем на ведро, стоящее на столе одного из столиков, около которого стулья были сломаны. Я подошел, посмотрел в ведро: мутноватая вода, для питья вроде бы пригодная. Щедро зачерпнул пластмассовым ковшом немного воды и попробовал: вкус был как у тухлых яиц, но чувство жажды перебарывало брезгливость. Отойдя с недовольным лицом от этого ведра, я подошел к двум мужикам, сел рядом. Кузьмич был очень помятый, видать вчера игра в карты затянулась. А Васек напротив, выглядел так, будто и не ложился. - Мы тут с Кузьмичом подумали и решили как можно спасти эту девушку. Что-то внутри меня буквально перевернулось прекрасной стороной вверх. - И как же - Теоретически возможно вернуть ее в сознание при помощи Т-излучателя. Я сделал глупое лицо, с возгласом: - Чего - Т-излучателя. Штука такая... довольно интересная. У нас есть он, но только сломанный. - Стой, стой! Что такое Т-излучатель Васек посмотрел на Кузьмича, тот, нервно дернув бровями, ответил мне: - Прибор, вытаскивающий людей из комы. А самое главное, стабилизирует состояние после комы, чтобы не парализованный очнулся. А у нас сам знаешь, инвалидам нет места. - И лицам с детьми тоже, - вдумчиво подметил Васек. - И где ваш излучатель найти можно - Тут недалеко есть заброшенный госпиталь, там можно поискать. Кузьмич с тобой пойдет... - Эй! Я не говорил, что куда-то пойду, - перебил я лидера. - Ты хочешь, чтобы она умерла. Ладно, пока хоть кого-то со мной отправляют, нужно соглашаться и на этом. - Когда идем Кузьмич, вставая из-за стола, ответил: - Ты поешь что-нибудь. Ща я в сартир схожу и приду. Затем он быстро удалился. Мы с Васьком остались наедине. Как раз время для вопроса, который у меня был одним из первых: - У вас вода есть Помыться А то тело воняет не могу. - Это раствор, в котором ты находился имеет такой запах. А воды у нас нет. Мы дождевую фильтруем по сто раз, смачиваем тряпки и вытираемся ими. Ужасно. - Еда-то у вас есть - Да, конечно... Васек накормил меня каким-то растительным блюдом. Затем он мне дал одну консервную банку с какой-то красной штуковиной, без наклейки. Невероятно вкусная штука была. Пока я ел, несколько раз забегал в комнату к Саше, в надежде, что она все-таки проснется, но этого не произошло. Я не стал поить ее прямым потоком в желудок, подумал, что скоро вернусь, поэтому незачем. Страшновато было ее оставлять с незнакомыми людьми, но Вася мне казался хорошим человеком. Кузьмич зашел в дом к лидеру, посмотрел на меня, сидящего за столом и вылизывающего банку с неизвестной едой и сказал: - Собирайся,- затем он положил мне комок вещей на стол. Я все разглядывал его одежду: сильно бросался в глаза плащ, который одет на нем. Черный-черный плащ, причем кожаный. Смотрелось довольно стильно. - Угу... - ответил я, вставая из-за стола. Я схватил комок вещей и пошел в комнату к Саше. Дверь открывал все с той же надеждой внутри, которая оказалась неоправданной. Развернув комок, я обнаружил там плотные зеленые штаны, свитер из такой же штуковины и зеленый плащ, более старый и покоцанный, чем у Кузьмича, но и такой нормально. Затем, одевшись, я наклонился к Саше и сказал: - Слушай, Саш, если ты меня слышишь. Я сейчас оставлю тебя одну, это необходимо... Я не надолго... Я... Ты мне... Моя речь оборвалась и я спешно выбежал из комнаты. В зале Кузьмич с Васьком болтали о чем-то, у последнего в руках была какая-то синяя, на вид довольно тяжелая пушка. - Что это -- спросил я, не выдержав от любопытства. - Что, что... Ты за ворота с пустыми руками выйдешь Я не хочу, например. -- Ответил Кузьмич. -- Бери давай. Я неловко подошел к лидеру и взял этот аппарат. Тяжелая, увесистая, но держалась удобной. Длинной была сантиметров с семьдесят, сильнее всего напоминала дробовик, только там с трех стором по всей длине были приделаны какие-то длинные прямоугольники что ли. Цвет был красивый: зеленый перламутр. Мне сразу бросилось в глаза то, что в ней нет дула. По начала я подумал, что они пошутили. - Это зубная щетка что ли Где дуло-то - Это кассетная пушка. Плазменную ты не удержишь наверное. Пользовалься плазменной пушкой -- спросил Кузьмич, снимая с плеча громадный метровый агрегат. Я выпучил глаза от удивления и неловко ответил: - Нет. - По ходу научу использовать, там ремень есть, одевай на плечо. Ну все, все выходим. - Удачи, ребят! -- пожелал нам Васек. - Да пошел ты, - улыбнулся ему Кузьмич в ответ. Затем я с ним вышел на улицу. Ветер немного разбушевался, но небо было все так же фантастически красивым: на том же месте в тучах оставалась дырка, в которую просачивался солнечный свет. Кузьмич все никак не отрывал глаз от этого чуда: - Смотри, пока есть возможность. Такое у нас редкость... и считается счастливым знаком. Мир, где нет солнца. Такое выражение никак не укладывалось в моей голове. Я уже несколько раз ловил себя на той мысли, будто я вообще не с этой планеты и что меня вот-вот прилетят и заберут. Что ж, надежда есть до сих пор. Мы проходили мимо громадного танка, которого я заметил первый. Это навеяло мне вопрос: - А у вас есть техника какая-нибудь Кузьмич заметил, что я смотрел на танк, когда задавал вопрос. Он скептически посмотрел на эту конструкцию и ответил: - Ну конкретно вот эта хреновина уже лет пять не может сдвинуться с места. Был у нас тут механик один, все мечтал ее починить. Кстати говоря, этот механик был бывшим лидером. - Зачем его чинить - Это довольно современный тяжелый танк, он без труда пробъет любую турель, причем она его даже не заметит. Перспектива была, стимул -- стать лучшими на секторе 18. Это сейчас у нас клан такой маленький, в деревню умещается, а раньше мы Пропасть держали. - Пропасть - Это город, находящийся где-то возле пропасти, разделителем между секторами. Я в нем не бывал ни разу, но это просто город-легенда, мать его. За свою жизнь я сказок больше всего про него, наверное, наслушался. А я не мало повидал в жизни, поверь мне. Громадные железные ворота становились все ближе и ближе. Турели, по обеим сторонам ворот, казались просто гигантскими. Они представляли из себя слегка сплющенный кубик, сверху и снизу с прорезями в металле, как на радиаторе, а спереди торчал целый пучок разнообразных пушек. На улице пусто, ни людей, ни куриц, ни собак -- ветер всех распугал. - Так и что потом-то случилось с этим механиком - Пропал он, - Кузьмич заметно расстроился. Видать, тот лидер был лучше. -- Он знал когда умрет, зачем и почему и однажды просто ушел. - Интересно... - Да он интересный человек был. Не такой, как другие. Он имел поразительный дар вселять веру в людей, я еще ни разу таких не видел. Вокруг него всегда были отличные ребята, готовые за него жизнь отдать. И знаешь, отдали некоторые. Сначала просто что-то вроде братства было, потом уже люди потянулись. А сейчас к херам все летит. Мы уже подходили к воротам. Кузьмич завернул куда-то в сторону от них, зашел в какой-то заулок, прошел через чью-то ограду и вышел к громадному внедорожнику, припаркованному возле ветхой почти замурованной крыши. Спереди, сзади и по бокам у этой машины торчали остро наточенные штыри, которые были в старой засохшей крови. Никаких теплых эмоций это не инициировало. - Как тебе -- гордо спросил Кузьмич, - это от прадеда. - Круто, - ответил я под впечатлением. Кузьмич подошел к фарам, протер их рукавом. Не думаю, что они нам бы пригодились, ведь мы должны были вернуться до наступления темноты, а значит -- тумана. Скорее это было неким "хвастаньем", хотя этот человек меньше всего был похож на подобного рода людей. - Ну, садись что ли! Руль у этого авто был с левой стороны, поэтому я подошел справа, чтобы занять место пассажира. Открыв дверь, я удивился, что автомобиль был полностью герметичен, потому как раздалось шипение газов. Я положил пушку перед собой, обратив внимание на то, что Кузьмич все еще капается с фарами. Наконец, он закончил и сел на место водителя. Бережно взяв руль левой рукой, он приложил большой палец правой на маленький синий дисплей, который затем стал белым и автомобиль завелся. Только сейчас я заметил, что на нем не было панели приборов -- вся необходимая информация появилась прямо на лобовом стекле. Довольно красиво, оригинально и удобно. Не выдержав от любопытства, я спросил: - Зачем ты так долго натирал фары Мы же должны вернуться до наступления тумана. - Скоро все узнаешь, не торопись, - ответил мужчина, выезжая на главную дорогу, ведущую к воротам. Мне сильно бросились в глаза две громадные турели, охраняющие эту деревеньку со стороны главного входа. Они были воистину ошеломляющие: пять пушек различного калибра, сверху рифленая поверхность, похожая на радиатор и толстенный железный ствол, на который крепилось все это хозяйство. Ворота медленно раздвигались. По ту сторону от них находилось большое количество различных деревьев, большинство из которых подавали все внешние признаки жизни. Затем в глаза бросили крыши зданий: это были сооружения как раз домов моего времени, но сейчас от них остались лишь крыши, потому как все остальное просто напросто занесло огромным слоем земли. Крыши были полуразрушены и вызывали самые мрачные чувства. Ведь в своих воспоминаниях я вижу как их строили. А сейчас, глядя на это, мне остается лишь похоронить эти воспоминания... Кузьмич перекрестился, сказав фразу: - Господи, помоги нам. Меня это слегка удивило. - Ты веришь в бога -- спросил я. - В этом мире нет места атеистам, друг мой. Скоро узнаешь почему. Автомобиль тронулся, весьма плавно и комфортно набрал скорость и помчался мимо крыш зданий некогда существовавшего города. Посмотрев назад, я с горечью заметил, что ворота захлопнулись. В этот момент я обнаружил в себе странное чувство: я соскучился по Саше. Почему-то только сейчас я понял, что если она умрет, то... то что - До госпиталя ехать минут двадцать. Делаем все быстро. Слушать только меня, делать только то, что я говорю. Если, конечно, хочешь уйти оттуда. Я -- человек бывалый, а у тебя по глазам видно, что ты еще зеленый. Так что давай без глупостей. Запомни: одна глупость, одно нелепое движение или один прошедший мимо внимания момент и тебя уже жрут заживо. Этот мир жестокий и нужно вести себя соответствующе. Понял - Ясно... Кузьмич, казавшийся мне душечкой, включил в себе настоящего монстра. Его глаза были максимально сосредоточены и буквально "сканировали" местность, молниеносно мелькая по ней. А вокруг ветер как мог гнул деревья и поднимал в воздух землю. Тучи закрыли дырку в небе и наступил полумрак. Изредка в поле зрения показывались мутанты, бегающие друг за другом. Но меня никак не успакаивал факт того, что деревья вокруг не выжжены. - Почему тут деревья с листьями Почему они не сгорели - Эти листья твердые как титан. А деревья, на которых они растут -- живые. - Как так живые - Они оживают во время тумана. Это одни из самых опаснейших существ. - Они ходят что ли Или как - Нет. Просто все, что находится около их веток становится добычей. Они своими ветвями ломают пойманное существо, а затем втыкают в него свои листья, высасывая все необходимое. -- Кузьмич улыбнулся и посмотрел на меня. -- Прекрасное творение, не правда ли - Да, бесспорно. - Человек стал самым слабым обитателем на этой планете. Даже, мать их, тараканы стали размером с кулак и переносят чрезвычайно ядовитое вещество. Думаю, что у людей сила в вере в бога. - А вы не верите в прекрасный мир, без ядерных отходов, без черного неба, без мутантов и прочей ерунды - Это невозможно. - А бог возможен - Бог - это признак жизни человека, верящего в него. Некая концепция. Стремление. Кузьмич показался мне довольно грамотным человеком. Откровенно говоря, от человека с таким прозвищем я не ожидал подобных высказываний. Я хотел узнать об этом человеке как можно больше. - Кузьмич, а какая у тебя самая сокровенная мечта Судя по глазам, он сильно задумался. Видать, очень давно размышлял над подобными вещами. Через секунд тридцать он ответил: - Знаешь, парой бывают очень серьезные проблемы, например, как у тебя сейчас с твоей женщиной. Ты думаешь о том, что она может умереть, может остаться в коме, может сойти с ума. Каждый вариант возможен и ты их сотнями крутишь в своей голове. А когда все закончилось, когда ты точно знаешь, что она пришла в себя и что с ней все в порядке, ты чувствуешь невероятную легкость на душе от того, что теперь можешь обратить внимание на более мелкие проблемы. Так вот, я хочу хотя бы день прожить без мыслей о войне. Я хочу есть спокойно, не перебивая аппетит тем, что съев ложку супа я могу быть отравлен каким-нибудь продажным напарником или мерзостным шпионом. Я хочу спокойно спать, не прислушиваясь к тому, что происходит за периметром и работают ли турели. Это сводит с ума. Ведь наш клан врывался в деревни противника, а в этом мире идеями охвачены все: за оружие берутся как женщины, так и дети. И приходится расстреливать всех. И только глядя на это, понимаешь, что то же самое может произойти и с тобой. Это камень невероятной массы на душе. Мужик хорошо умел выражать свои мысли и чувства, но про войну мне еще никто не говорил. - Что за война - Межклановская. - А за что вы воюете - За воду, за убежища, много за что... за оружие еще. - Ясно. В нашем разговоре затягивалась пауза. Автомобиль все мчался по неизвестной мне траектории, огибая громадные крыши зданий, деревья и еще кучу различных преград. Самое страшное для меня сейчас было оружие в руке. Я точно знал, что не умею им пользоваться как и любым другим оружием. В небе засверкали молнии, начался мелкий дождь. - Отлично! -- нервно отметил Кузьмич и надавил на газ еще сильнее. В глаза бросилось что-то вроде кратера, секунд через тридцать до меня дошло, что это след мутанта. Он был намного больше, чем мы видели с Сашей в лесу, достигая несколько сотен метров в диаметре. Водитель смотрел на плоское место и, вытаращив глаза, сказал: - Ни хрена себе! Представь такая штука ночью на деревню наступит! Охренеть! - Кузьмич, а ты видел когда-нибудь такого мутанта вживую - Упаси Господь такое увидеть. Или из-за внешнего вида, или еще из-за чего, но все, кто видит подобных мутантов сходят с ума... зато я голема видел. Это еще кто Кузьмич начал что-то выглядывать в окно с моей стороны. Там ехала какая-то машина, шла на обгон. Внешне она выглядела так, будто ее два мужика на коленях собрали -- чистый самовар, танк, но ездит лихо. Она была, по видимому, без глушителя, потому что звук ее мотора чуть ли не выбивал нам стекла. - Э, бл*, куда несемся Остановились еб*ть! -- донесся звук от громкоговорителя, приделанного к самовару. - Кто это -- с боязнью спросил я у нашего капитана. - Мародеры. -- ответил он, с досадой. -- Слушай, я сейчас газку прибавлю, а ты вылезай в окно и пали по ним! "Пали по ним" - легко сказать! Я эту пушку в руках боялся держать, не то, чтобы воевать с кем-то. Дорога впереди уходила в лес и становилась извилистой, узкой и с более высокими кочками. Дождик прекратился. Я нащупал стеклоподъемник и опустил стекло. Высунулся. Не смог развернуться, пришлось встать коленями на сиденье. Теперь нормально. Автомобиль, преследовавший нас, держался практически на одном и том же расстоянии, а при виде меня стал вилять, поэтому я никак не мог сосредоточиться даже в прицеливании. - Давай стреляй! -- закричал Кузьмич. -- А то они первые начнут! Я боялся поднести прицел к глазам, вдруг кочка на дороги и без глаза останусь. Вдруг дверь у бандитов открылась, оттуда высунулся человек в темных очках, бородатый, с темно-зеленой банданой на голове. Мой страх как рукой сняло, в руках появилась сила, ярость. Я прицелился в дверь и нажал на курок, который скорее напоминал кнопку на шуруповерте. Раздался грохот, дверь в миг отлетела от автомобился, но бандит успел спрятаться. - Возьми мою! -- крикнул Кузьмич, протягивая свою здоровенную пушку. Я быстро кинул свое орудие в салон и кое-как высунул предложенное. Или бандиты очень медлительные или у них нет оружия. Меня серьезно тревожил тот факт, что они до сих пор не стреляют и не отстают от нас. - Сдвинь мушку! -- подсказал хозяин пушки. Я выполнил требование и от пуши стали исходить странноватые писклявые звуки, похожие на те, что раздаются при зарядке пленочного фотоаппарата. Прицелившись, я нажал на курок, но он был каменный, никак не хотел нажиматься. - Пушку заело! -- начал паниковать я. - Подожди, она зарядится. Вдруг раздались звуки от пуль, которые прошивали насквозь внедорожник Кузьмича. Я присмотрелся к автомобилю: ничего там не могло стрелять. Через несколько секунд я увидел краем глаза в небе вертолет, он как раз разворачивался после маневра, чтобы совершить второй удар. Пушка издала приятный звук, похожий на звяканье таймера от микроволновки. Я не сомневался, что все готово к выстрелу. Смело прицелившись, я стрельнул в проклятых бандитов. Попал прямо в область решетки радиатора, но взрыва такой мощности, откровенно говоря, не ожидал: машинку подняло в воздух, она сделала несколько сальто, будучи разбитая и почти сожженная, и улетела в кювет. - Иди держи руль! -- донесся голос из салона. Я передал Кузьмичу пушку, взялся за руль. Мужик высунулся в свое окно вместе с пушкой, но сделал это более профессионально, будто каждый день проходил подобную процедуру. Затем он мастерски пальнул в вертолет -- его разорвало на мелкие куски прямо в воздухе, а звук взрыва был настолько громкий, что у меня заложило уши. - Бегом доставай свою пушку! Щас пол леса сюда сбежится! -- Кузьмич тоже начинал паниковать. Но никого видно не было. Это успокаивало. Я взял свою винтовку, положил к себе на колени, посмотрел на свои ладони: они были красные и до ужаса болели. - Это адреналин, друг мой! -- усмехнулся Кузьмич, глядя на мои испуганные глаза. -- А череп пару минут у тебя возникнет паранойя. - К... какая паранойя - Сначала будешь ждать наказания за то, что убил человека, а потом поймешь, что каждый шаг в этом мире может стать последним. Но фигня все это... пройдет как осознаешь, что если бы ты их не убил, они бы нас убили. Кузьмич был в корне прав. Мне казалось, что призраки тех бандитов сейчас сидят на нашем заднем сиденье и обсуждают нас. Ярость перешла в жуть. Руки трясутся, паника все та же. Теперь даже на оружие смотреть как-то страшно с той мыслью, что чем мощнее пушка у тебя, тем больше ответственности. Меня больше всего сейчас убивало спокойствие Кузьмича: он смотрел на дорогу, крутил рулем, давил на педали как ни в чем не бывало. Видимо, это для него как руки помыть... хотя со здешним количеством пригодной воды я сам-то мыл руки бог его знает когда. - И часто такое -- аккуратно спросил я. - Это мародеры были. Робот и беспилотник. Видел какое старье у них Огнестрельное оружие, лопастной вертолет... да это антиквариат! А вот с бандитами упаси господь встретиться. Люди из других кланов на месте убьют, а бандиты как имбицилы издеваться будут. - Кто такой имбицил Мужик засмеялся, он явно не ожидал такого ответа. - Имбицил с испанского -- слабоумный, но мы так называем некоторый вид мутантов. Они живут в домах заброшенных деревень или городов, по ночам не охотятся, одни из немногих, у которых две руки, две ноги, только голова спрятана прямо в туловище. Так о чем это я... ах да! И они ловят кого-либо, например человека, связывают его и постепенно втыкают ему что-нибудь куда-нибудь, отрывают, отрезают потихоньку конечности, внутренности, любуясь на это. А слабоумие заключается в том, что если эти варвары увидят муху или еще что-нибудь маленькое и летающее, то сломя голову бегут поймать его. У нас вон Петя в деревне живет, попался однажды к ним, так эти демоны отрезали ему клок волос и наблюдали за тем, как он кричал, но кричал-то он не от боли, а для отвлечения внимания. Потом эти придурки пчелу увидели и позабыли обо всем. Так наш Петя и сбежал. Обделался, кстати, бедолага, когда увидел их вблизи. -- Кузьмич расхохотался, я составил ему компанию. -- Ой. И смех и грех. Лес внезапно кончился. Впереди была довольно странная местность: кругом деревья росли пучками по несколько штук, сплетаясь друг с другом, слева стояла небольшая каменная башня. Интересно, для чего она тут Ни и самое интересное -- прямо перед нами была лужа из какой-то черной жидкости, идеально черной. Лужа по размерам достаточно большая -- около ста метров в диаметре, прямо как маленькое озеро. На фоне чернющего неба, она не казалась такой уж зловещей. - Это помет одного из мутантов -- гигантов, - улыбнулся Кузьмич, - а вот и госпиталь! Впереди, примерно в трех ста метрах от нас, одиноко стояло здание, до середины погребенное под землю. Крыша все разрушена, окна выбиты. Построено достаточно современно: оконные проемы с округлениями по углам, углов у здания вообще не было. Размеры его довольно внушительные. - Даже не верится, что когда-то сюда ездили люди, чтобы им делали массаж или промывали уши, или еще что-нибудь... во время катастрофы сюда даже трупы не успели привезти... все произошло очень быстро... Звучало мрачно. Кузьмич вообще был мастером наводить мрак на душу, хотя что бы я без него делал! Как представлю себя тут одного, аж дурно становится. Мы подъехали максимально близко. Стали видны все атрибуты здания-призрака. Первая мысль, появившаяся в голове, о том, что тут более совершенно, современно, привычно для меня, чем там, где я был. Осталось только парочку штрихов -- восстановить все, позвать людей... Кузьмич заглушил двигатель. Стали слышны злобные порывы ветра, странные звуки вдалеке... снова это жуткое чувство вселяется в меня! Как же черт подери оно мне надоело! Я снова посмотрел на больницу и представил себе, как от шикарных окон отражаются деревья прекрасного леса, расположенного рядом, облитого ослепительными лучами солнца... солнца... Кажется, если бы сейчас небо развеялось, то я бы наверное, как идиот, начал поклоняться ему он невероятной эйфории, вызванной счастьем. Люди моего века никогда не ценили этого чуда, да и относились к ценителям как к придуркам. Как же жутко без солнца... - Кузьмич, а тут хоть когда-нибудь бывает солнце Мужик, который нажимал различные кнопки, приводил в порядок свое оружие, делая все это автоматом и обычно разговаривая со мной так же, внезапно замер от моего вопроса и уставился на панель приборов вдумчивыми глазами. - Когда мне было лет пять, я жил с семьей в одном из специальных убежишь. Из всей мой тогдашней семьи только дед в молодости видел небо без туч и я у него постоянно спрашивал: "что заставляет тучи светиться днями" И он мне рассказывал про солнце. Времени у него на меня особо не было и он особо много мне про него не рассказывал, но зато в убежище было очень много такой же как и я детворы, у которых вообще никто из родных его никогда не видел. И однажды мы заставили деда рассказать нам всем: что же такое солнце. Он рассказал. После этого многим из нас снилось это самое солнце и мы подбегали к нему и спрашивали: такое оно или нет, как в наших снах. -- Кузьмич тяжело вздохнул и продолжил. -- Однажды я к нему очень сильно пристал на счет всего этого и тот мне пообещал, что я увижу солнце, он даже поклялся, искренне. В тот день наше убежище разбомбили. Там осталась вся моя семья. - А ты... как спасся - Это все дело было в 16 секторе, там все более цивилизованно, там я куда-то с ребятами на поезде ездил... на процедуры на какие-то. Думали, что войны между кланами закончились, только-только все усело, все помирились. -- Кузьмич опять вздохнул, но теперь резко отвернулся от меня и продолжил. -- Вроде детство, вроде дурачество, фантазия и все такое... но я до сих пор жду того момента, когда увижу солнце. -- Он сглотнул. -- Но война не сможет дать мне этого. Пойдем. Мы вышли из машины, в нос ударил резкий запах, похожий на ацетон. Я прокашлялся и дышал через рот, закрыв его воротником. Кузьмич в это время доставал из багажника три интересных приспособления, говоря при этом: - Теперь представь ситуацию: значит я тут занимаюсь всякой ерундой с турелями, занят, не вижу что происходит вокруг. Ты в это время то смотришь на меня, то раскрыв рот смотришь по сторонам. Подходит к тебе сзади мутант. Ты его замечаешь в последний момент. Пока ты нащупаешь ружье, болтающееся на плече, он замахивается, пока ты снимаешь ружье с предохранителя, оно вонзает в тебя что-нибудь. -- Мужик на секунду отвлекся от своих дел, посмотрел на меня как на провинившегося школьника и добавил. -- Нам жизнь один раз дана, Игорь. Возьми в руки пушку и смотри в оба. Вот и отчитали. Хотя и заслуженно, все равно неприятно чувствовать себя оболтусом. Я взял в руки оружие, снял с предохранителя, смотрел по сторонам. Кузьмич в это время расставлял, как я понял, автоматические турели. Как на крыше у мертвеца или в деревне на воротах, только автономные. Они представляли собой небольшой шарик, закрепленные на стержне, который цепляется к ноже, а она, в свою очередь, ставится на пол. Из этого шарика торчит небольшая трубка и сделан небольшой прорез. Судя по внешнему виду, это были обычные самопалы. Мужик поставил две перед больнице и две за больницей, направив их в разные стороны. Затем зашел в машину, что-то там поделал и через миг шарики уже сканировали местность, жужжа своими крохотными двигателями. Кузьмич вышел из машины, хватая свою пушку в руки. Подкрутил на ней какой-то клапан и сказал: - Отойди от стены. Я спешно выполнил его требование. Он поднял пушку, прицелился и выстрелил в стену. Грохот был ужасный, у меня уши заложило. Поднялась жуткая пыль. Но зато в стене появилась громадная дырка, в которую без труда поместимся мы оба. Отовсюду из-под земли начали вылезать мутанты, похожие на тех, что мы с Сашей видели около дома мертвеца. У меня даже какая-то ностальгия пробудилась. Шарики резали монстров своими бесшумными лазерными ножами. Все было красиво, спокойно, предсказуемо и, почти тихо. Кузьмич опять, по всей видимости, убавлял мощность на своей пушке, немного матерясь при этом. - Так. Значит заходим, спускаемся на склад, он в подвале, на нулевом этаже. Поверь моему опыту, живности в этом госпитале очень много, поэтому нужно все делать побыстрее. Вот, держи фонарик, - он протянул мне странную штуковину без каких-либо отверстий, откуда должен падать свет. -- Сейчас еще одну профилактику проведем и спускаемся. Он пошел к машине, достал из багажника небольшие шарики, размером с кулак, черного цвета, штук десять. Они были с прорезом посередине. Кузьмич сдалвливал их так, чтобы этот прорез захлопывался -- так они включались и загорались красным цветом. Он включал по одному шарику и закидывал в окна госпиталя. Я, на всякий случай отошел подальше в ожидании взрыва, которого так и не произошло. Я увидел, как Кузьмич закидывал последние три шарика в ту дырку, которую он пробил. Шарики падали, катились, останавливались, а затем снова катились к в дверные проемы, находящиеся по бокам. Вдруг из окна вылетел монстр, причем он был на крыльях и выглядел довольно мило. Он не успел и метра пролететь, как Кузьмич оставил от него пятно из крови и жареного мяса на стене госпиталя. По из окон начали вылезать различные мутанты. Мне тоже пришлось стрелять по ним и я выяснил прекрасный плюс в свое пушке -- очень высокая скорострельность и она практически бесшумная по сравнению с ружьем Кузьмича. Так же моя пушка была легче и было удобнее целиться, что мне удавалось довольно неплохо. В общей сложности из здания вышло пять мутантов, они были без наружних скелетов, как мы встретили с Сашей возле бункера клана-призрака "233" и поэтому уничтожались просто на ура. Вдруг стали слышны тяжелые шаги сзади. Мы очень быстро развернулись и чуть не поседели от ужаса: прямо на нас, в паре тройке метров, шла штука высотой метров десять. Она была серого цвета, на двух ногах, которые, собственно, прикреплялись к голове у самого верха. Коленные суставы находились выше от места, где по пропорциям должны находиться. А ноги были особенно страшные, так как состояли только из костей, обтянутых кожей. В ширину это создание не превышало и двух метров, но было невероятно высокое и худое, наверное, для высокой скорости при беге. Страх начал меня сковывать, но я бегом направил пушку на чудище, которое шло почему-то именно на меня, и выстрелил, посмотрев на Кузьмича. Тот прибавлял мощность на своем орудии и с ужасом на глазах смотрел на мутанта. А мутант все шел прямо на меня, ему вообще без разницы было до моего выстрела. Я стрелял, стрелял и стрелял, стремительно отходя назад, но был испуган тем, что мутант не вел себя так, как я ожидал, он действительно был настроен убить меня и, будучи в паре метров, отвел одну ногу назад и дал мне очень сильного пинка. Он попал в грудь, живот и голову, затронув всю эту плоскость. Я отлетел внутрь госпиталя и ударился о стену, где кончался коридор. Дыхалка полностью выбита, спина чуть ли не сломана и вроде как сотрясение мозга. Я не сразу осознал где нахожусь и поэтому не сразу потянулся к пушке, а лишь сидел и наблюдал за последующими действиями мутанта. Это чудо развернулось к Кузьмичу и только начало идти, как на него откуда-то сверху налетел монстр и давай рвать на куски. Чудище, не издавая ни единого звука, очень быстро убежало в направлении от торца госпиталя, а по пути на него налетали вылетающие из земли мутанты-партизаны, а не успевшие вцепиться бежали за всем этим паровозом. Мне стало чуточку жалко это чудо, ведь никаких органов защиты, кроме ног, ему природа не дала. Но мои опасения были напрасными: оно нырнуло в помет гиганта, а все мутанты оказались на поверхности. Затем оно высунуло свою голову, открыло рот и начало поглозать свою добычу. В этот момент Кузьмич зашел в госпиталь. - Ну че Живой Ой блин! Он быстро подбежал ко мне и убрал гигантского таракана, залезшего мне на плечо. Он был действтиельно гигантский, чтобы его убрать, Кузьмичу пришлось задействовать две руки, а меня чуть не вырвало от внешнего вида этого "насекомого". - Я же говорил, что тараканы ядовиты! Игорь, не спи, пожалуйста! Вставай, бегом туда, бегом оттуда! Только сейчас я осознал, как быстро происходило все с мутантом, пнувшим меня, это занимало секунд пять в общей сложности. А я еще хотел предъявить Кузьмичу по поводу того, что он просто стоял. Ладно, нужно вставать, хотя, думаю, это будет непросто. Кузьмич дал мне руку, я поднялся, отряхнулся и мы с ним побежали вперед, к лестнице, ведущей вниз. Пройдя через пару дверных проемов, Кузьмич включил фонарик. Я постеснялся у него спросить как работает мой. Освещая мрачные стены со сгнившими обоями, мы продвигались через пустые и однотипные помещения неизвестно куда, ожидая опасности с любой стороны. Через пару секунд мы нашли ту самую лестницу. Даже этот бывалый боец задумался ненадолго перед тем, как спускаться туда. Мне тоже стало боязно, ведь это абсолютная неизвестность и пустота. Там может быть все: от оборудования клана "233" и до невиданных ранее мутантов. Но все-таки мы решились сделать первые шаги, но в этот самый момент земля немного задрожала и лестница, на которой мы стояли, обрушилась. Я успел отпрыгнуть назад, а Кузьмич, с криками, провалился туда, в неизвестность, затем настала тишина...

proza_ru/texts/2010/04/20100409506.txt

Роза моя! Здравствуй! Ну что сказать тебе о моей семейной жизни Не знаю, право. Скажу лишь, что семейная жизнь - не пряник. Но ты попробуй. Какие книги почитать на эту тему Понятия не имею. Я их в глаза не видела. Только пошла я в нашу гарнизонную библиотеку и набрала популярных брошюр по истории войн всех стран и народов. И, знаешь, как помогло! На личном фронте всякое бывает, но воевать не советую. И не думай ! Знай только, что без умения выработать чёткую стратегию и тактику, предвидеть ход событий, а при случае отступать и капитулировать - в браке делать нечего. Поясню всё на примерах. Пришла я недавно с работы такая счастливая, такая радостная! И с порога объявила: -Дорогой, скоро мы купим старинное пианино со свечами! Я ожидала взрыва восторга и благодарности, но вместо этого муж повернулся ко мне и спокойно сказал,глядя поверх очков: -Хорошо, дорогая. Но я могу дать тебе деньги только на свечи. Роза моя! Не могу описать, что тут со мной было! Сначала я вспомнила Александра Невского, построилась "свиньёй" и пошла в атаку. Вижу - не помогает. Противник окопался в своём окопе, занял оборонительную позицию и не думает сдаваться . Думаешь, я стала кричать, настаивать, кидать посуду Ничего подобного! Я с достоинством отступила и занялась разработкой новой стратегии. Для начала я провела артподготовку, забросав его мелкими снарядами типа " А ВОТ" : а вот наши сотрудники все пианино имеют, кроме нас... а вот сосед рояль купил, ему для жены ничего не жалко! Затем я собрала союзную армию в лице друзей и родственников. Нам удалось окружить противника и взять его длительной осадой с применением подкопов и мелких набегов в стан врага. Ничего, купил-таки пианино. А я дала ему деньги на свечи. Или другой пример. Не успели мы пожениться, как муж мой запел: - Надя, ты не экономная! Надя, ты мотовка! Роза моя! это я не экономная. Это я - мотовка! Да мне только на питании удалось съэкономить кучу денег и купить на них бусы "тигровый глаз". Расстроилась до слёз. А он опять за своё. - Денег не проси. Питаемся отдельно. Лично я перехожу на общепит. Ты думаешь, Роза, я стала обижаться, кричать, кидать посуду Я торжествовала! Села за стол, разложила карты и, как настоящий стратег, составила план военных действий. Начал дражайший питаться в столовой. Позеленел, конечно - даже быстрее, чем выходило по предварительным расчётам , пуговицы на шинельке потеснее пришил. Я на него без слёз смотреть не могла! А раз так и всплакнула. Это когда он дырки новые на ремне дырявил. Я уж ему и белую тряпочку для флага постирала, и морально поддерживала, как могла, только смотрю - пора давать решающее сражение, пока он на ногах ещё держится. Денег, Роза, я не пожалела и взяла на рынке такую курицу, что светилась жиром, как мороженый ананас. Нафаршировала её гречкой с яблоками и черносливом, сметаной всю умазала, зеленью обсыпала и в серебряной фольге запекла. Достала заветную бутылочку, бусы " тигровый глаз " на шею привязала и сижу, умираю от волнения, как новобранец перед боем. Дело серьёзное. Операция " Дичь". Только милый на порог - я курицу из духовки достала, разломала на куски, и ем, а сок из неё так и брызжет! Сначала муж разогнался на запах, как кальмар на крючок. Потом опомнился, затормозил резко - и в комнату. Шагает там , как страус по пустыне , и песню поёт. Только слышится мне, что песня немного странная и больше смахивает на голодный вой. Ничего, думаю. Не соловей. Неснеё сыт не будешь. И точно. Не успела я доесть второе крылышко, как на пороге возник мой повелитель. Я брови кучкой собрала: - Куда! А он: - Так ведь кушать хочется! - Иди в столовую, покушай. Или вас на службе не кормили! - Кормили. Только ещё больше хочется. А после столовой... Тут он замолчал и ухватился за портьеру. А в кухне ветерок гулял. Я нарочно форточку открыла, чтобы он ещё в подъезде куриный дух учуял. Так вот, поверишь ли - стоит он и вместе с портьерой колыхается: туда-сюда, туда-сюда... Я внутренне рыдала! А он кинулся к столу, схватил куриную ножку, как гранату, - " Не подходи! " - кричит. " Подорву! " Но силы-то были неравные Куда ж ему после общепита со мной тягаться. Я кусок из зубов его достала: - Не смей! Не на твои деньги куплено! - Надя, дай же хоть гузку куриную! - Пять евро. - Так ведь дорого! - Иди в ресторан. Там дешевле накормят. Если не отравят. Тут он рухнул, как саблей подкошенный: - Надя, накорми! Спаси! Я на всё согласный! Это был апофеоз! Полная и безоговорочная капитуляция! Быстренько заключили мир. Я не стала мелочиться и взяла с милого контрибуцию в виде клятвенного обещания отдавать не только жалование но также все махорочные и портяночные. А какие территориальные уступки! Все ящики рабочего стола! Пол-шкафа! Я и не мечтала о таком успехе. Как видишь, Роза, на личном фронте всякое бывает. Но ты попробуй. Главное - уметь маневрировать, применять военную хитрость, и, если надо, отступать и сдаваться. Открытым боем не увлекайся. И - да будет мир в твоём доме! С приветом - Надя.

proza_ru/texts/2006/05/20060510616.txt

Глава 19 Каринэ На следующее утро, после завтрака Самсон подвел Каринэ и усадил в кресло. Мы остались с женщиной с глазу на глаз. Она чувствовала себя неловко, все время то одергивала, то поправляла платье. Я давала ей время освоиться. Наконец, она успокоилась и внимательно осмотрелась. Потом коротким взглядом окинула меня, положила руки на подлокотники кресла и стала ждать, когда я заговорю. - Здравствуйте, Каринэ. - Здравствуйте, Алис. - Вы знаете, почему вы здесь - Да, муж мой рассказал, но... Она снова затеребила руками платье. В ней вспыхнул тлевший огонь, который она пыталась скрыть. - Вам не нравится то, что он задумал - Он решил все разрушить! У нас и так не все складывается в семье, как у других, а он последнее решил разрушить... - Объясните мне подробнее, Каринэ, выговоритесь начистоту. Я -- ваш друг. - Мы концы с концами сводим, сыновья подрастают: и то им надо, и это! И деньги, и телефоны, и одежду, обувь, велосипеды, теперь мотороллеры... Все это у других есть, что наши хуже - Подождите, Каринэ. У всех есть мотороллеры - У многих... - Значит, не у всех - И что Мы хуже других Мы должны питаться объедками - Какими объедками - Носить одежду с чужого плеча, пользоваться старыми велосипедами, а теперь мотороллерами... - Кто вам все это внушил, Каринэ - Что внушил - Что вы - богатые люди Что у вас должно быть все новое и лучшее И что ваш муж должен вам все это обеспечить - Другие же имеют все это! Мне людям стыдно в глаза смотреть! Ее глаза пылали гневом и обидой одновременно. Да, дело зашло слишком далеко... - Ваши соседи -- богатые люди - Да уж, побогаче нас. Они мандаринами торгуют, три точки на базаре держат, деньги в руки сами текут... - И вы сожалеете о том, что вышли замуж не за торговца мандаринами Да Скажите откровенно! - Вы что, с ума сошли Мой муж музыкант -- не чета этим торговцам! Он мог бы больше давать концертов! Чтобы ... - Чтобы умереть на сцене от сердечной недостаточности - Вы что! - Когда вы были молоды, вы ездили с ним на гастроли. Легкий ли это труд, быть оркестрантом - Конечно, нет... - Легче, наверное, быть домохозяйкой, чем костюмершей, а - Нет, это тоже нелегко... Двоих детей поднять, практически одной - это нелегко. - Вы уверены в завтрашнем дне В том, что ваши сыновья станут достойными людьми, оставаясь в трудном возрасте без отца - Совсем не уверена... - Так чего же вы хотите Больше концертов Больше денег Жить жизнью "богатых" людей, не будучи таковыми Растить детей-транжир за счет каторжного труда отца Пускать пыль в глаза соседям Чего вы хотите на самом деле - Я не знаю, чего я хочу! Только одно знаю, чтобы весь этот кошмар скорее закончился! - А почему вы противитесь планам мужа - Чтобы он оставил оркестр и ... Он же ничего, кроме как дудеть в свою дудку не умеет! - Не дудку, а флейту и дудук! Он -- настоящий музыкант. А вы разучились ценить его искусство. Когда в последний раз вы были на его концерте Когда у вас не "болела голова" Вы, буду говорить прямо, ему не пара, а его противоположность! Для человека-творца иметь подобную спутницу смерти подобно. Удивляюсь, как вы его талант не угробили! Но вы на грани, имейте это в виду. Если бы не сыновья, не долг, не видать бы вам вашего мужа. Это я вам говорю, та, которая пробуждает Творцов. Сегодня будет сольный концерт Самсона, придите с сыновьями и увидите за много пропущенных лет, истинное лицо вашего мужа. Мои слова действовали на Каринэ двояко, и это было видно. С одной стороны она отстаивала себя, как мать, с другой в ней пробуждалась жена творца. С этим раздраем в душе она и покинула меня. Только вечером станет ясно, кто победит: обывательница или спутница жизни. Вечером на открытой концертной площадке собралась публика. Все ждали начала концерта. В первых рядах среди других музыкантов сидели Каринэ и сыновья Самсона. Вышел Самсон в армянской одежде, прижал мундштук к губами и полились первые звуки. Вся боль его сердца звучала в этой мелодии. Дудук пел и плакал. Заплакали слушатели, потому что нельзя без содрогания души встретить эту сердечную скорбь. Каринэ рыдала, завернувшись в платок: ведь это была скорбь и ее сердца! У мальчиков глаза, казалось, ввалились в глазницы. Я понимала, что творится в их сердцах. Прошло какое-то время, и мелодия стала светлее, мажорнее, спокойнее. Как высокие горы Кавказа, как горные реки, как быстрая речь, как крик новорожденного, как пение колыбельной, как первые шаги малышей, как бессонные ночи матери, как любящие губы жены. Все было в этой мелодии сказано, ничего не забыто из лучшего. Ни упрека, ни укора, только скорбь. Дудук сменила флейта, сказочные небесные звуки провозглашали что-то необыкновенно светлое и прекрасное. Словно жизнь изменила курс: от страшной пропасти повела узкой тропинкой в гору, к самой ее вершине. И все за музыкой устремились в горнее, лица просветлели, сжатые губы заулыбались, глаза распахнулись: жизнь! Звучала жизнь в самых прекрасных образах! Каринэ сидела с широко раскрытыми глазами, и ее было не узнать. Это была другая, молодая, готовая следовать за своим мужем туда, куда поведет его судьба Творца.

proza_ru/texts/2017/10/201710201935.txt

Отцу АЛЕКСЕЮ ПЕТРОВИЧУ Скучно мне,отец,в краях далёких... В небе уже мало молока. Ничего здесь нет для одиноких, Только эти злые облака. Только стужи робкие налёты, Лишь они порою чуть бодрят. От чего так горькоОт погоды От того,что ивы так стоят От того,что ели пошатнулось От того,что с поля идёт гарь Хочется,чтоб что-нибудь вернулось, Например, с картинками букварь... Я б тогда,читая между строчек Вдруг нашёл каких-нибудь святых, И намного меньше ставил точек. И намного больше запятых... г.Москва. 29.11.198

proza_ru/texts/2015/10/201510181439.txt

-Муж находил меня всегда Хорошенькой Вот и вчера он угадал. Меня нашёл без грошика В том баре... ...Всегда один сценарий! -

proza_ru/texts/2016/08/20160815127.txt

Где она живёт, вечная любовь -- слепое знамя дураков Один человек сказал мне, что всё в этой жизни не просто. И люди встречаются для того чтобы помочь друг другу решить их кармические проблемы. И вместе они будут до тех пор, пока не решат их...глубокая мысль, но со смыслом. Ведь никто не проходит сквозь мою жизнь бесследно. Когда уходит новый человек -- что-то меняется......должно по крайней мере. Ну, как минимум в моих мозгах забивается одной клеткой памяти больше. Сегодня всё не так...нет, ничего не изменилось. Земля вращается вокруг Солнца. Моей племяннице в детском саду снова давали компот. Весна пришла, и трава всё так же осталась зелёной......хотя голубой цвет мне тоже нравится. И даже я делаю то же что и всегда, чтобы не сбивать жизнь с привычного ритма. ...Вот только смотрю я уже по-другому. Я вижу тех же людей, те же привычные вещи, но они вызывают теперь совсем другие эмоции. Главные изменения в нашей жизни происходят в наших мозгах. Только попробовав как оно целовать любимого, можно понять сколько же мне в жизни не доставало. И только после этого в сером веществе в моей черепной коробке проходят какие-то непонятные мне процессы и меня элементарно тошнит от попытки заставить себя прикоснуться к ничего не значащему для меня человеку. (...вот так гейши идут в монахини :) ) Но это не главное...больше всего я боюсь одного -- неужели я в его жизни не изменила НИЧЕГО Неужели даже следа не осталось Зачем же я тогда была нужна Зачем я встретилась ЕМУ (и пусть только кто-то после этого попробует сказать что я эгоистка :)) ..хотя, ответ, как всегда есть--я привела его к ней. Вот так! Я нужна была для того, чтобы он понял наконец что ему нужна...она. Жестоко. Но хуже всего -- обидно! Не хочу культивировать в себе это чувство. Зато так моя миссия хоть чем-то оправдана...и как сказал мне всё тот же человек: "До того как ты найдёшь свою единственную половинку -- у тебя есть ещё уйма попыток :). Пользуйся." Где она живёт, вечная любовь Уж я то к ней всегда готов.

proza_ru/texts/2007/05/20070528405.txt

Благословенная весна пришла в эти края. Молодая трава робко проклевывалась навстречу солнцу, сошел лед с реки, птицы выводили веселые трели. Наша компания уже месяц как осела в этой деревне, и уезжать не хотелось. Причиной тому была большая весенняя ярмарка, где нам, бродячим менестрелям, перепадало немало монет. Это было хорошее, сытое время. Хозяин небольшой харчевни выделил отдельную коморку над кухней и бесплатный завтрак за пару выступлений для его гостей по вечерам, что меня вполне устроило. Комнатка была совсем мала, и вмещала простую деревянную кровать, стол и колченогий табурет. По ночам я просыпался от завывания ветра дувшего во все щели, а прохудившийся потолок не был преградой зачастившим весенним ливням. Но именно здесь я познал минуты наивысшего счастья и блаженства. Все началось однажды поздним вечером, когда ярмарочные гуляния были в самом разгаре, и голоса веселящихся селян не стихали до самого утра. Настроение было замечательным, воздух, по-весеннему свежий, пьянил и без того одурманенную голову. День принес мне хорошую выручку-кошелек изрядно потяжелел под весом звенящих в нем монет. Сидя у открытого окна на подоконнике, я медленно, бездумно перебирал струны, всматриваясь в сгустившуюся темноту и лишь тонкий серп месяца раздвигал занавес тьмы, опустившейся на землю. Наконец звуки струн сложились в мелодию грустной песни о любви. Все, кто когда-либо слышал мое пенье, утверждали, что никогда раньше не слышали такого восхитительного голоса. Да я и сам знал, что он не плох. Совсем тихо, слова срывались с губ и вместе с музыкой растворялись где-то в ночи. Последние отзвуки стихли. Со вздохом поднявшись, я повернулся к столу, чтоб положить гитару. День выдался длинный, и завтрашний обещал быть не менее насыщенным. Нужно было раньше лечь спать. За спиной раздался шорох и повернувшись, увидел ее... Она стояла в проеме окна и молча смотрела. Никогда в жизни мне не доводилось видеть столь совершенную женскую красоту. Черные, как ночь, пряди волос тяжелым водопадом лились на спину и были украшены серебряной диадемой в виде раскинувшего крылья сокола. С плеч ниспадала накидка из перьев, богато украшенная драгоценными камнями, полыхавшими в неровном свете свечи. Огромные бездонные глаза казалось, могли узреть саму душу. Я не мог вымолвить ни с лова, лишь смотрел на нее, смотрел... Девушка опустила взгляд на гитару. Подойдя провела маленькими изящными пальцами по струнам, и выжидающе взглянула меня. Но и без того было понятно, чего она желала. Еле оторвавшись от бездонных глаз незнакомки, я коснулся струн в желании передать, что она прекрасна, как сами боги, что я покорен, я ранен в самое сердце. Слова сплелись с мелодией, и это было восхитительно. Никогда ранее музыка так легко и непринужденно не появлялась на свет... Наконец слова иссякли и музыка стихла. Невесомым движением она опустилась на пол у моих ног. Лукаво улыбнувшись, девушка нежно коснулась меня. В предвкушении я замер. Ее пальчики скользнули на внутреннюю сторону бедра и двинулись вверх. Рука судорожно стиснула жалобно звякнувшие струны. Забрав из моих рук инструмент, незнакомка отставила его в сторону. Жестом показала, чтоб я поднялся. Лишь встав, заметил, что она совсем невысокого роста - ее макушка еле доставала до плеча. Склонив голову набок, ночная гостья беззастенчиво осматривала всего меня. Я точно так же пожирал ее взглядом. Подойдя вплотную, она заглянула в мои глаза. Маленькая ладошка поднялась и легла мне на щеку. Я вздрогнул от ледяного прикосновенья. Девушку это, кажется, позабавило. Рука скользнула на затылок и настойчиво притянула. Ее губы были холодными, а в дыхании была зима...Я совсем легко касался нежных лепестков губ, боясь своей необузданной страстью разрушить момент единения. Руки чаровницы, проникнув под рубашку, блуждали по моей груди, но вместо того, чтоб задрожать от холода, тело начинало гореть. Из ее груди вырвался стон, и вся моя осторожность и нежность отлетела в сторону. Впившись в ее губы, как умирающий от жажды путник к источнику влаги, я не мог насытиться ей. Девушка отвечала на мой поцелуй с не меньшим пылом. Юркий язычок проник ко мне в рот, вызвав дрожь во всем теле. Схватив за плечи, я еще сильнее притянул ее к себе. Внезапно она отстранилась. Ничего не понимая, тяжело дыша, я лишь смотрел на нее. Разительные перемены произошли с ее лицом -- щеки порозовели, а губы стали алыми. Теперь она больше напоминала существо из плоти и крови, нежели несколько минут назад. И стала в тысячу раз притягательней. Отступив на шаг, девушка повела плечами, и чудесная накидка из перьев упала на пол. Она предстала передо мной во всем великолепие своей наготы. Ее кожа сияла белизной как редкая и ценная порода мрамора. Грудь с маленькими затвердевшими сосками тяжело вздымалась. Мой ненасытный взгляд скользил по тонкой талии, бедрам, по темной полоске волос на лобке, по стройным босым ногам. Подойдя, я заключил ее в объятья, а мои губы начали свое путешествие по подбородку, шее, хрупким ключицам... Она была так холодна, я хотел скорее согреть мою гостью. От моих поцелуев ее тело начало оттаивать. Когда наконец мои губы добрались до холмиков груди, горел уже не я один. Она была потрясающа на вкус. Я не могу описать это. Как...как первый снег...как зимнее солнце...как ледяная ключевая вода...Мой язык коснулся напряженного соска и девушка всем телом подалась навстречу, а пальцы вцепились мне в волосы. Она схватила меня за плечо, ноги дрожали и плохо служили ей. Усмехнувшись, я подхватил ее на руки и понес в постель. Краем сознания мне было стыдно за убогую лежанку, зовущуюся кроватью. Эта богиня была достойна по меньшей мере королевского ложа...Но наша страсть была сильнее этих предубеждений. Осторожно опустив свою ношу, я стянул с себя рубашку и отбросил в сторону... После мы лежали поверх смятых простыней, ее голова уютно устроилась на моем плече. -Скажи, кто ты- наконец решился спросить я, - Как тебя зовут На секунду в голове пронеслось видение острых и прозрачных, как лед, шпилей замка, потом все исчезло. Она приподняла голову и приложила палец к моим губам. Не ответила. Наверное, я уснул. На рассвете, когда открыл глаза, ее уже не было. Встав с постели, заметил отблеск серебра среди простыней. Это была забытая ей диадема. Весь день я был сам не свой, что отметили и мои друзья, и гости харчевни. Лишь только сумерки начали сгущаться, бросился в свою комнату и открыл окно . Хотел узнать о ней все. Кто она, откуда, как оказалась в моей комнате Я ждал. Но все равно пропустил ее появление. Не говоря ни слова, девушка скинула накидку, и приблизилась вплотную ко мне. Она снова была холодна как лед, и я скорее обнял ее, чтоб согреть... Вопросы рвались с языка, но девушка не дала и слова вымолвить, закрыв мне рот ледяным поцелуем. Эта ночь показала мне новые вершины страсти. Я был огнем, был льдом, был ветром в ее волосах. Я умирал и снова рождался. А утром она снова ушла, не дав ответов. Теперь она приходила каждую ночь. И каждая наша ночь была полна наслаждения. А после я пел ей, рассказывал истории о своей жизни, о друзьях, о своих планах. Она же всегда молчала, я никогда не слышал ее голоса. Лишь пару раз на особо забавных моментах моя гостья рассмеялась, и смех ее был подобен перезвону серебряных колокольчиков. Никогда не смогу забыть эти чарующие звуки. Я всегда пропускал момент ее появления и ухода, и не мог понять, как хрупкая девушка поднимается на такую высоту Было полнолуние, когда я это увидел. Она летела. Легко и плавно парила среди облаков, как птица. Драгоценные камни сияли в ее перьях неземным светом. Такова была моя возлюбленная. Каждый вечер я с нетерпением распахивал окно и ждал, когда она опустится. Каждую ночь согревал ее своими руками и губами. Каждую ночь страсть уносила нас в заоблачные края, где были льдистые башни, окутанные облаками, где снег никогда не таял, где был зал с хрустальным троном, украшенным изображением сокола, и где люди летали словно птицы. Прошел месяц. Мои друзья давно уехали, но я остался, боясь, что она не сможет найти меня, если я покину эту комнату. Днем выступал на площади, вечером в харчевне, а ночи принадлежали моей королевне. Она влетала вместе с порывами ледяного ветра и, улыбаясь, сбрасывала накидку. И сердце мое трепетало при виде ее. Я осунулся и похудел за это время, под глазами залегли тени. Черные еще недавно волосы подернулись сединой. Меня все время знобило. Люди шептались, что мной завладела какая-то странная болезнь. Я видел, как жалостливо они смотрят в след. Мне было плевать. Главное, что голос был по-прежнему чист и звонок, и я мог петь для своей возлюбленной. Расстраивало только одно обстоятельство -- тело стало холодным, и мне все труднее становилось отогревать ее. Она лишь печально смотрела на меня, гладила по щеке и целовала ледяными губами. Однажды она не прилетела. И на следующий день тоже. И на следующий. И на следующий. Я все сильнее волновался. Стал реже выходить из дома, и все чаще сидел с гитарой у окна, боясь пропустить ее приход. Проходили недели. Ее не было. Я не мог есть, не мог спать, и совсем перестал выходить. Хозяин грозился выкинуть меня из комнатки, но пока не решался. Вскоре я уже совсем не смог подниматься с постели, не было сил. Все чаще казалось, что я придумал мою возлюбленную, что она плод воспаленного воображения, но забытая ей в нашу первую ночь диадема, убеждала в реальности случившегося. В бреду я видел ее страну, укрытую вечной зимой, видел, как она гуляет по заснеженному саду и как сияет на солнце ее корона. Видел, как она надевает оперенье и парит в облаках. Я упивался ощущением полета, хотел быть там, с ней...За гранью сна и реальности...С моей королевной... * * * Утром его остывшее тело нашел хозяин харчевни, напуганный долгим отсутствием своего постояльца. Он сидел у окна с гитарой на коленях. Одна его рука лежала на струнах, а вторая сжимала какую-то серебряную безделушку в виде сокола с распахнутыми крыльями. Незрячие глаза менестреля смотрели вверх, в небо, а на губах застыла блаженная улыбка...

proza_ru/texts/2017/09/201709292202.txt

Доктор Чижевский в утро очередной операции становился замкнутым и молчаливым. Он не реагировал на шутки и односложно отвечал на вопросы. -- Папа сосредотачивается, -- шёпотом сказала Инна Вениамину. Они сидели в приёмной и наблюдали, как Илья Константинович расхаживает по коридору вдоль палат, наклонив голову книзу и что-то бормоча. Если бы мы имели такую возможность, то услышали бы: "Это есть мой не последний, но решительный бой...". Вениамин же выглядел сегодня нарядно. Белла Марковна, узнав, что её сын будет впервые ассистировать Илье во время операции, заставила Веню с утра два раза принять душ, с шампунем и каким-то запашистым мылом, и подстричь все двадцать ногтей. Сама же усадила ребёнка на стул, включила парикмахерскую машинку, подправила ему бачки и подровняла затылочек, прибрызнув сверху туалетной водой. По окончании этой процедуры мальчик получил отглаженные брюки, свежую рубашку и новый галстук. Теперь же он сидел, волнуясь, напротив Инны, не смея взглянуть ей в глаза после своего вчерашнего безрассудного поведения. -- Эту записку Анна Михайловна папе написала, -- тихо сказала девушка. -- Спасибо, -- ответил Веня. Хотя краткая Венина речь и не имела никакого отношения к пояснению девушки, но они друг друга поняли и развивать тему не стали. -- Ну, что -- Илья Константинович подошёл к рецепшн, глядя на Веню и Инну по очереди сухим, направленным скорее в пространство, взглядом. -- Вести пациентку -- спросила опытная дочь. -- Пора! -- кивнул Чижевский и пошёл мыть руки. Эта процедура неоднократно описана в книгах и показана в кино. Ничем она не отличалась и в исполнении ЧИКа. Веня, понаблюдав за доктором, принялся в точности воспроизводить то же самое и со своими подрагивающими от волнения руками. Вошла бледная Виктория, которую слегка поддерживала под руку Инна. Дочь доктора тут же вышла из операционной, показав Вениамину кулачок. Помощник с пониманием кивнул в ответ и продолжил стоять чуть в стороне, ожидая развития событий. -- Не трепещите так, рыба моя, -- улыбнулся Виктории Илья Константинович. -- Я не буду ни чистить вашу чешую, ни вынимать внутренности. Только сделаю поверхностный косметический ремонт. Протру каждую чешуйку, кое-какие более тщательно, сниму налёт и придам вам тот вид, которым вы обладали в молодости. Ложитесь вот на этот столик и представьте себя осенним берёзовым листиком, плывущим по тихой озёрной глади. Представили -- С трудом, -- процедила пациентка, лёжа на спине и щурясь от света мощной лампы, направленной прямо ей в лицо. -- Вы -- листик, -- настойчиво прошептал Чижевский, -- плывущий по тихой озёрной глади. Листик, листик... Глаза пациентки закрылись, лицо разгладилось, одна рука упала вниз, причём с таким грохотом, что в дверь тут же заглянула Инна. Как оказалось, заснула не только Вика. Рядом со столом, лёжа на полу, крепко спал и Вениамин. Впечатлительный юноша, романтик и любитель фэнтези, представил себя плывущим по озёрной глади листиком гораздо раньше пациентки. Он лежал в отглаженных брюках, свежей рубашке и галстуке, новых тапочках, специально приобретённых его мамой для того, чтобы ноги на работе не уставали. Дважды вымытый, подбритый и сбрызнутый туалетной водой. Это его тело, упав с приличной высоты, произвело такой грохот. Но Чижевскому было не до него. Он уже был сосредоточен на операции. Вряд ли доктор даже заметил, что на полу лежит его помощник. Только пару раз, споткнувшись, проворчал, что вечно тут что-то валяется, убрать, что ли, некому. *** Виктория очнулась в своей палате на кровати. Никого рядом не было. Губы, подбородок и шею сковывала плотная повязка. Первая мысль её была: "Где Вася". Вторая: "Да какая разница Посплю ещё, пожалуй". Чижевский так и не сказал ей, что супруг находится в больнице. Кто знает, как она бы отреагировала на это известие. Могла бы и рвануть по бездорожью, отменив операцию. А у него всё было расписано. Больше трёх пациентов одновременно Илья Константинович принять не мог, количество мест в стационаре не позволяло, за месяц проходило примерно человек десять-двенадцать. Но за те деньги, что ему платили, можно было себе позволить и такой вольный режим. Помещение под клинику Чижевские выкупили, продав одну из двух своих квартир. Коллектив был небольшой, чисто семейный, поэтому затраты на зарплату были не так уж велики. Из посторонних трудилась только уборщица Снежана, получающая оклад, почти как инженер крупного металлургического комбината. *** Веня снова оказался на диване в кабинете у Чижевского. Когда помощник открыл глаза, Илья сидел за столом и что-то записывал в журнал. -- Ну, как операция -- с улыбкой спросил доктор, увидев, что Вениамин хлопает ресницами. -- Спасибо, -- ответил племянник. -- Уже хорошо. -- Ну и ладно, -- вздохнул Илья. -- Я рад, что осваиваешься. Мне нужен такой крепкий парень, как ты: и в моральном плане, и в физическом. -- Издеваетесь -- прошептал, комкая наждачную бумагу во рту, Веня. -- Вполне серьёзно, мальчик мой, -- произнёс Чижевский. -- Во второй раз ты продержался на ногах гораздо дольше. Ещё пара попыток, и скорее я потеряю сознание, чем заставлю это сделать тебя. -- Спасибо, -- снова промямлил Вениамин. Заглянула Инна и сообщила, что Виктория открывала глаза и снова заснула. Увидев ожившего многоюродного братца, девушка спросила: -- Чаю хочешь -- Лучше яду, -- мрачно ответил Веня, неуверенно поднимая кверху ослабевшее тело. -- Беллу Марковну жалко, -- ухмыльнулась Инна. -- Тихо, дети, -- произнёс Чижевский. -- Мало вам проблем за стенами этой клиники, так вы ещё и сами создаёте их друг другу Сохраните свои нервы для более серьёзных событий. Инночка, скажи мне лучше, когда запланировано посещение госпожи Семенько, супруги Петра Сергеевича. Дочь выскочила за дверь и тут же вернулась со своим блокнотом: -- Сегодня в семнадцать, папа. -- Вот видите, -- пробормотал доктор, -- столько дел, а вы тут пикируетесь. Давайте перекусим слегка и начнём готовить к показу Петра. Ты знаешь, доченька, что нужно делать. Возьми с собой Веню. *** Пока доктор с дочкой перекусывали, Вениамин сослался на отсутствие аппетита и, оставшись в кабинете, начал изучать содержимое мусорного бачка и других мест, где могли сохраниться следы операции. -- Ничего не понимаю, -- бормотал он, -- ничего не понимаю. Операция была, перебинтованная пациентка налицо, и ни одного окровавленного тампона, ни одного использованного инструмента, никаких следов на полу или операционном столе. Ничего не понимаю... (продолжение следует)

proza_ru/texts/2012/02/201202061201.txt

1. Day 7 Утро. Я накрыта чьей-то курткой. На мне сильная рука Эрика. Вот, черт, нужно встать. Я аккуратно приподнимаю руку парня, встаю с качелей и иду в сторону дома. Внутри очень тихо. Еще бы, после такой вечеринки все будут отсыпаться еще минимум несколько часов. Я поднимаюсь по лестнице и захожу в ванную комнату. Даже здесь я умудрилась обнаружить, спящих в ванне, людей, о боже. Я обдаю лицо холодной водой. - Эшли -- я слышу голос и оборачиваюсь. Позади стоит высокий парень. Его лицо кажется мне знакомым, однако, я никак не могу его вспомнить. - Мы знакомы- я заправляю мешающие волосы за ухо. - Я предполагал, что ты меня не помнишь,- парень улыбнулся, я Хантер, помнишь меня Точно! Хантер- мой друг детства. Мы были очень близки, до того, как моя семья построила дом в новом районе и мы переехали. - Да, точно, конечно помню,- я улыбнулась. Столько приятных детских воспоминаний связано с этим человеком. У меня не было подружек, у меня был Хантер. Да и до сих пор я предпочитаю общество мальчиков девочкам, единственное исключение- Мэдисон. - Я совсем не ожидал тебя здесь встретить. Как ты тут очутилась- парень подошел к зеркалу и поправил свою растрепавшуюся челку. - Эта была вечеринка моей лучшей подруги. Глаза парня расширились, он повернулся ко мне. - Мэдисон Майерс твоя лучшая подруга Я ожидала такой реакции, ведь Мэдисон известна своими шикарными вечеринками и скандальными выходками далеко за пределами нашей школы. - Да, мы с ней давно знакомы, с того момента, как я переехала сюда. Хантер будто не заметил моих слов. - Я очень рад был тебя увидеть, Эшли. - Я тоже. Надеюсь, еще увидимся,- я улыбаюсь и выхожу из ванной. Вот это встреча. *** Сегодня мне нужно съездить домой и забрать оставшиеся вещи. Я захожу в светлое и дорогое сердцу место. Сейчас мебель в нем накрыта белыми покрывалами и внутри совсем пусто. Я поднимаюсь на второй этаж и захожу в свою комнату. Здесь, как ни странно, ничего не тронуто. На столе все такой же беспорядок, на кровати-пару помятых вещей. Белые занавески неаккуратно свисают с приоткрытого окна. Я прохожу внутрь и останавливаюсь посреди. Даже не верится, что нужно отсюда уехать. Все это мое, родное, скоро станет совсем чужим. Чужие дети будут писать за моим столом, спать на моей кровати, переживать эмоциональные всплески в МОЕЙ комнате. От этих мыслей невольно полились слезы. Я собираю волю в кулак. Так, Эшли, у тебя мало времени, собирай вещи!

proza_ru/texts/2013/10/20131021213.txt

Как только последний луч солнца кровью растекался на глади старого, как мир, озера, на берегу которого стоял небольшой дом, Шаман разжигал костёр, брал в руки бубен и пел песни. Их слушало синее небо, причудливые валуны, нагретые палящим солнцем, бурая, стелящаяся по земле трава. Даже птицы умолкали, а многовековые деревья одобрительно качали зелёными кронами. Шаман был рыж, юн, но глаза его уже были тусклыми. Он постоянно сжимал дрожащими пальцами ожерелье из клыков тигра, которое носил на шее, и вглядывался в небо, надеясь на дождь. Но небо над долиной редко радовало даже моросью. Единственным, кто принёс живительную влагу, был Охотник. Он явился на границе между уютным, но гибельным сумраком леса и обманчиво ласковым солнечным теплом, бессильно выполз, пятная стланик кровью: матёрый бурый медведь, хозяин леса, не терпел чужаков на своих угодьях. Шаман спас его. Погрозил медведю, попенял Охотнику, посетовал духам на нежданного гостя, но оттащил того к берегу озера и ушёл за лечебными снадобьями. А когда, набрав склянок и корешков, снова приблизился к пришельцу, понял, что поступил опрометчиво, позволяя крови другого человека мешаться с тёмной водой древнего озера. С досады едва не решил отдать Охотника владыке леса, но передумал -- этот порывистый поступок ничего не исправил бы. А ему, мудрейшему стражу озера, и вовсе не к лицу такие свершения. Шаман хранил людей своего племени. Он кормил озеро своей кровью. Он пел ему песни. И озеро оставалось тихим и мирным; не стремилось покинуть своё ложе из белого песка и потопить поселения. День за днём вспарывал Шаман кожу на своём теле, вечер за вечером смотрел он, как мутнеет на миг холодная вода и снова становится прозрачной. Смуглые руки уже не заживали, шрамы беспорядочно наслаивались друг на друга и прикосновения к ним отзывались неприятной щекоткой. Всё тело было испещрено отметинами от ножа, уплотнившаяся кожа на боках и животе почти стала панцирем, но ноги Шаман берёг. Он не смог скормить озеру целого человека. Столько крови раззадорит духов, обитающих в его водах, и им не покажется достаточным скромное ежедневное подношение. А больше ни один шаман не способен дать за раз без того, чтобы умереть. Смерть, хоть и была желанна, но была и недопустима -- ещё не родился в племени тот, кому было бы под силу стать новым шаманом. Шаман выходил пришлого человека, залечил его раны и выгнал прочь. Просто вывел из своей хижины и указал ему на лес, не произнеся ни слова. Охотник послушался и ушёл. У него тоже были свои дела. В поколение всегда рождался только один, способный понимать язык леса, тот, кому на тёмно-красную кожу нанесут ритуальные татуировки и отведут к древнему тотему, обрекая на вынужденное одиночество. В чёрных волосах этого Охотника уже белела седина, левая рука была изуродована зубами тигра, так, что даже тетиву он натягивал с трудом. Он опасался, что однажды сила окончательно покинет его иссечённое временем тело и племя заменит его молодым, тем, кто уже подрастал в стенах дома старейшины, а ему придётся умереть голодной смертью. Его страшила такая судьба, хоть она и была предначертанной; так племя отдавало дань духам Леса и просило дозволение и дальше кормиться его дарами. Дряхлым Охотникам, одиноким, изувеченным, а порой и подслеповатым, никто не желал обеспечить достойной старости, несмотря на то что они делали для всех. Но минули несколько закатов, и Охотник вернулся. Он принёс шаману убитого зайца, но тот не стал принимать подношения и попросил уйти. Обычным людям не место рядом с заколдованным озером и его хранителем. В последующие дни Охотник наблюдал за домом у озера и его обитателем издали, не выдавая себя ничем. Он мог прятаться так, что даже лесные птицы не прерывали своих песен. Несмотря на возраст, он был зорок и мог видеть каждый шрам на теле Шамана и спирали на его истёртом бубне. По утрам Шаман обычно бывал задумчив и тих, и Охотник иногда пользовался этим, чтобы сесть рядом. Ему даже позволяли осматривать и перетягивать узкими чистыми тряпицами очередной разошедшийся порез. Охотники стягивали раны нитями, изготовленными из особой травы, но Шаману не поможет ничего, да и не даст он себя зашивать. Всё равно вечером снова приносить кровавую жертву холодной воде. Охотник разузнал, какие травы нужны для изготовления зелья для поддержания сил, и собирал их в лесу. Такое подношение Шаман принимал. Лето в тех краях было неотличимо от зимы, осень знаменовало покраснение маленьких остроконечных листьев на дереве близь жилища Шамана да чуть похолодевшие ночи. Одну из таких ночей Охотник провёл рядом с шаманским костром. Он угостил Шамана перебродившим соком винных ягод, но напиток не пришёлся тому по вкусу -- после единственного глотка фляга снова оказалась в руках у Охотника. Шаман ничего не пил, кроме воды из озера, а Озеро пило его кровь. Охотника тоже томила жажда, он нашёл тепло и хотел его. Иссохшие губы Шамана жара не утоляли, напротив -- разжигали его с новой силой. Жёсткие руки не могли быть нежными, серые глаза, прозрачные, как воды, которым он служил, пугали -- взгляд рыбий или змеиный. Охотник не просил любви, он просто предложил своё одиночество, и Шаман принял его. Рассветы в крепких объятиях могли длиться до самого полудня -- чутким сном или жарким продолжением ночей. Иногда приходилось терпеть, пока Шаман, отыскав свежую рану на его теле -- с возрастом Охотник стал неуклюж, потерял бдительность и всё чаще сам едва не становился добычей - тянул из неё кровь. Так что вскоре и у Охотника появились незаживающие шрамы. Выпив достаточно, Шаман усылал его прочь до конца дня. Он запрещал являться до темноты -- на обряд смотреть не дозволено никому, кроме его проводящего. А потом Охотник был волен оставаться до утра. И он оставался, так долго, как только хватило сил. А когда жизнь покинула истощённое тело, Шаман отнёс бездыханного Охотника в лес и укрыл плющом. Земля заберёт то, что теперь принадлежит ей по праву. Ему же предстояла ещё долгая жизнь Хранителя. И множество Охотников, которые будут её скрашивать и питать -- его и Озеро.

proza_ru/texts/2014/08/20140816525.txt

В тот день он позвонил мне утром. Говорил быстро, короткими режущими фразами. Разговор закончился -- он отключился. Только днем пришло осознание, что между нами все кончено. Все шло к этому, но почему-то именно тогда, четко выделилось на фоне солнечного дня понимание моего абсолютного одиночества. Были мечты, были надежды, и я даже думала, что они точно сбудутся. Ну да, не все гладко, не все легко и сил на все это уходит слишком много, ну да ничего, я выдержу, я смогу, я сделаю. И вдруг стало понятно -- не смогу, не сделаю. И это навсегда. Краски сгустились, казалось, что я одна одинешенька, осталась на всей планете. Произошедшее настигло меня далеко от дома, в чужой теплой стране. Было начало сентября и в этом маленьком древнем городке стояло жаркое солнечное затишье. Группа наша, лениво слонялась по улицам, заходила в магазины, лавочки, обменивая бумажную мелочь на бесконечные свертки, пакеты и кульки. На улицах было пусто, я все время чувствовала предательский вкус слез в горле, и пыталась быть подальше от общей массы группы. Вокруг все звенело от полноты темпераментного южного счастья. Это было в самом воздухе, в густом солнечном свете, в чужих детях бегущих мне навстречу, в ярких цветах, в сочной зелени. От всего этого положение мое казалось еще более несправедливым. Почти детская обида родилась внутри и, с каждой минутой набирая силу, превращалась в нестерпимое глубокое отчаяние. Меня окликнули. Обернувшись, я увидела двух пожилых женщин, из наших. Они обступили меня, повели за собой к нашей группе. Я растянула губы в улыбку, не слыша, слушала их рассказы об удачных походах по магазинам. Весь остаток дня они не отпускали меня от себя не на шаг, найдя, как им казалось, в моем лице благодарную слушательницу... А ночью я пришла к морю. Длинная пляжная лента, на которой днем лежат полчища человеческих существ, в этот час как будто осиротела. В побледневшей темноте, в которой я шла, вырастали огромные и угрюмые силуэты пальм, навесов, лежаков, казавшихся лишней декорацией в моем состоянии крайней степени разочарования. Ноги, обутые в легкие кроссовки, проваливались в остывший песок со скрипом морозного снега. Я слушала эти свои шаги, пока шум приближающегося моря не заглушил их. Море. Оно меня ожидало. И встретило ровным величавым ропотом, в котором чувствовалась неизмеримая тяжесть бесконечных вод. Оно грозно и одновременно успокаивающе гудело, выделяя в сонной черной ночи свой громкий бас. Море, пугающе огромное, теряющиеся в черном пространстве ночи, подталкивало ко мне бегущие волны, с гривами далеко белеющей пены. Здесь на пляже, заброшенном на ночь, царило теперь оно, мощно, победно, со знанием своей силы. Я села на песок, у самой воды, лицом к морю и долго глотала его дыхание -- солоноватый терпкий воздух, с мягкой, до глубины души проникающей свежестью. Слезы, переполнив свою возможность удержаться, побежали вниз, по щекам. Я легла на руки и заплакала. Горе мое прорвалось, наконец, наружу. Тело дрожало, выплескивая отчаяние, порывисто отдаваясь рыданиям... Как бы в ответ на это море дотянулось до меня жадной и стремительной волной и с необыкновенной нежностью погладило мой лежащий на песке живот, сквозь моментально промокшую майку, показывая мне свою бесконечную любовь. Я вздрогнула, подняла голову и улыбаясь сквозь слезы, смотрела на море. Потом новый приступ отчаяния захватил меня и я уронила голову вниз, не сдерживая душащих слез. Высокие черные воды, сверкающие снежной пеной, с мягким грохотом обрушивались на берег, бежали, бешено рыли подо мной песок, обжигали мокрым холодом мое тело и поспешно убегали назад, увлекая за собой спутанные водоросли моих страхов и обид. Скоро слезы иссякли. Пришло успокоение, и даже какое-то равнодушие ко всему произошедшему со мной. Я перевернулась на спину, и лежа с закрытыми глазами пила ртом и носом воздух, переполненный влажным шумом. Вся я растворилась в вольной свежести моря и почувствовала насколько гармонично и приятно мне мое одиночество, единое с этой бесконечно мудрой огромной массой воды. - Я одна! -- сказала я вслух и открыла глаза. Редкие, необыкновенно яркие, сиреневые звезды, россыпью лежали подо мной на густом южном небе. -- Я люблю тебя, - сказала я тихо, говоря только для самой себя. Мне стало так хорошо, что я рассмеялась. И звезды смотрели снизу вверх, с восторгом безумия, на мое бледное счастливое лицо, освещенное их тонким голубоватым светом. А рядом шумело мое море.

proza_ru/texts/2005/11/200511111405.txt

Морковь (вылезая из земли): Я задыхаюсь в этих кучах Дай на воздухе побегаю Даниил Хармс "От знаков миг" 1. Даниил Хармс был трудолюбивейшим из писателей, это истинная правда. Ни Гейне (будучи немцем), ни Паустовский либо Глеб Нагайко с ним не сравнятся. Те тоже работали с азартом, но до Хармса им всем было далеко, как до луны. Они рядом с Хармсом -- как маленькие красные рачки рядом с горой Шайтан (есть на севере Уральского региона такая гора -- довольно крупное природное сооружение). Среди множества псевдонимов за Даниилом Хармсом даже укрепилось прозвище Пчела. Но это уж не из-за трудолюбия, а потому что Хармс, в чаду работы, неумолчно жужжал. И жалил, жалил оппонентов, если те попадались под руку! Таковы многие русские писатели, кстати говоря, а не один Хармс. Они безжалостны к идейным противникам иной раз до такой степени, что в сердцах могут даже надавать по морде, будь ты хоть сто раз уважаемый писатель. Как тот же Глеб Нагайко схватил-таки по морде, причем как Самым диковинным, даже фантастическим образом. Писатель спокойно шел по лесу, знакомясь с природой. Наблюдал, делал в голове заметки, которые впоследствии могли пригодиться. Прикидывал, как раскроет дома заветную тетрадочку и напишет рассказ "Гусь". А главным героем сделает медведя, ради подтекста... Ну-с, шел таким образом Глеб по лесу, и вдруг получает по морде. Да так смачно -- точно кто-то только и ждал, когда завидит в чаще гуляющего писателя. Нагайко, будучи человеком изрядной храбрости, присел. Прикрыв руками голову, произвел осмотр: мол, кто таков, что бьет меня по морде! И что если так дело пойдет, то русский писатель уж не сможет выйти в поле либо в лес ради осмотра природной благодати. А будет торчать дома, как перст, как глупый осколок какой-нибудь ненужной вещи. Распорядок дня Даниила Хармса была таков. В девять часов утра Ххоермс закуривал трубку и наблюдал за соседними рыбами. Это может показаться странным, ведь пред окном Хармса не было реки. Реки-то не было, а рыба водилась, голубая сестра человеческая. Тут Хармс поступал как некто Поименов: становился против окна своего и часок-другой созерцал рыбье царство. Играя хвостами, рыбы плыли в разных направлениях, а Поименов молча и сосредоточенно наблюдал буйный ход жизни. Всякую минуту его отвлекала сестра -- по мужу Никифорова, галантерейная барышня, хотя и бестолковая; потом приходили один за другим соседи, и у каждого находилась для Поименова просьба: кто просил одолжить соли, кто, наоборот, приносил спички, кто предлагал дружбу и участие. Они точно сговорились, стараясь отвлечь Поименова от его рыб. - Жабрами обрастешь! -- орала жена Татьяна Фрунарева. -- Тьфу, и гадок же ты мне, мой друг. Но Поименов только отворял рот, не состязаясь с этой бестолковой публикой. Он мечтал обратиться в красивую блестящую сайру и, уж более ни на что не отвлекаясь, скользить в темных водах. - Ничего, - говорил себе Даниил Хармс, - книги книгами, но главное для человека дом, приют. Когда все уж будет готово, никто ко мне не посмеет и сунуться, будь ты хоть сто раз рыба! Притом писатель ничего не имел против рыб, он их любил, рыбы были молчаливы и терпеливы. Стражи вод -- что тут добавишь У Хармса имелось дело, которому он посвятил всю свою жизнь (и даже смерть). Огромной важности дело. В двух словах это не поддается описанию. Тут оставила свой след и наука (наука будущего); и мечты человека, устремленные прочь от земных недугов. Закуривая трубку, Даниил Хармс с улыбкой рассуждал, как он все устроит к общему изумлению и радости. А сам, сам как будет доволен! Это великое изобретение, дело человеческих рук и головы. Это будет покрепче, чем выдумка капитана Немо! Не надо большого ума, чтобы изобрести подводную лодку. Это та же мыльница, которую ты толкаешь в ванной под толщу вод. Изобретение Хармса другое дело. Оно еще послужит человечеству, но тут надобно успеть. Надо з а с т а т ь это человечество, не то выйдешь во двор в 12 часов утра, а там лишь летает песок над ящиком. Голубь предупреждает об опасности милую подругу. Тишина, газеты клочья лежат за границей помойки. Но ни одного человека не встретишь, нету людей, одни трамваи шныряют, наполняя грохотом беззащитный город. Никого нету, не выйдет тебе навстречу молодая девица, не скажет: милый Ганс! Такая решительная пустота, будто Бог прилетел с Земли Франца Иосифа, в латах изо льда. И говорит невидимым тварям: вот и я, дождались, твари, я явился, сейчас буду вершить справедливый суд. А в городе остался среди мертвых один человек, Конюхов. Заслыша Божий глас, этот Конюхов задрожал, ему померещилось, что с ним, отворяя железную пасть, говорит трамвай. Это его сразило, Конюхов преобразился, расправив плечи, стал среди города, приобретя повадку Медного Всадника. И вскричал... Ххоермс в синих трусах, ибо стояло бледное утро, приблизился к окну и всмотрелся в белое небо. Белое петербуржское небо лежало низко над соседней крышей. А в окне напротив стояла баба в платье с лиловыми пуговицами через одну и с осуждением смотрела на Хармса. Ей бы хотелось одним ударом, наподобие древней воительницы, снести стекло, стену дома своего и дома, где укрылся Ххоермс, а после этого ворваться бы, как огненный смерч, и сжечь под корень все хармсово племя до седьмого колена. И уж на чистой земле вести свой собственный дальнейший вонючий род, взращивать гнилое семя. Хармс смеха ради придумал незнакомке казнь: отсечь ей голову крупным ножом для разделки рыбы. Этот нож -- король кухонной утвари, и вполне годится для благородного дела. Даниил Хармс еще немного постоял около окна, но надо было браться за дело, не все же любоваться белым мутным небом да бабой с лиловыми пуговицами на платье. 2. Человеку приснился сон. В этом сне у человека был дом, который стоял на берегу светлых вод -- дом с прочными белыми, слабо светящимися стенами. Стены дома были настолько прочны, что ни один звук, либо удар стихии не мог проникнуть внутрь. Эти стены были таковы, что выйди на берег древнее животное, - и оно, в намерении проникнуть в дом, потерпело бы поражение, смирилось. И разлеглось на прибрежном песке, молча созерцая неприступную твердыню. Однажды, когда Бог только начал ваять наш мир, атмосферу то и дело пронзали небесные гости -- метеориты. Но и они отскакивали от дома на берегу. От стен его, излучающих свет... Отскакивали, как разноцветные мячи, и бесчинствовали где угодно, но не трогали неприступных стен. Интересно, однако, вот что. Светлый сияющий дом обычному человеческому глазу представлялся иначе. Беспечный проходимец видел заурядное прочное строение из двух либо трех этажей; видел бюргерский дом на какой-нибудь Оленьей улице (так звалась в 17 веке одна из улиц Франкфурта-на-Майне). Прежде, когда никакой улицы не было и в помине, тут располагался овраг, в котором содержалось несколько оленей. Животных охраняли и кормили, ибо, по старинному обычаю, сенат ежегодно давал обед горожанам, к которому подавалась оленина. Теперь свяжите этот овраг, Оленью улицу и оленей -- и сразу станет вам ясно, каков дом виделся во сне человеку, замученному бессонницей. Стоило только смежить ему очи, как тут же и видел он этот самый дом, где прежде бродили беспечные животные. С задней стороны дома вид тоже был ничего себе, там виднелись соседние сады, тянувшиеся чуть не до самых городских ворот. Таким был виден красивый прочный дом всякому доброму горожанину, что шел, допустим, с Конного рынка. Но если вы представите другого наблюдателя -- к примеру, наблюдателя, разместившегося на стуле пред крепкой тумбочкой, покрытой куском стекла, то, с его позиции, этот дом совершенно иной. Это именно высокий, светлый дом, с гигантскими стеклами, в которых плывут облака. Одно облако в приближении похоже на Афанасьеву Гарриэт Михайловну, и даже, как на смех, ноги обуты в точно такие же зеленые туфельки. Другое -- скорее Илизаров Андрон Никитович, грузный и добропорядочный человек, умеющий без промаха ввинчивать лампочки в патрон. Каждое облако -- как летящий по своему невидимому маршруту гражданин. Ночью человеку снился светлый дом на берегу Мирового Океана. Волны набегали одна за другой на серебряный песок, в океане резвились невидимые рыбы. Чудесное свойство дома заключалось в полной непроницаемости стен, окон, дверей. Это был дом-крепость, будто специально изобретенный Господом ради того, чтобы укрыть путника, сбившегося с дороги. Тут имелся прочный кров, прочные стены и сколько угодно света. В доме на столе, а также в резном деревянном буфете хранилась разнообразная снедь. Тут стояла полная тарелка сарделек, никак не менее полукилограмма. Лежали в авоськах толстые макароны; в баночках малиновый джем. Стоял полный графин водки, на плитке имелся синий чайник. Дом, являвшийся во сне, никак не был вымыслом. Это был самый реалистический дом, оставалось лишь создать материал, из которого можно было вытесать необходимые для непроницаемых стен кирпичи. В доме, сложенном из таких кирпичей (это можно считать научным фактом), человеку ничто не грозит. Человек укрыт в этом доме от невзгод, намеченных судьбой. И может работать, глядя в высокие окна. Даниил Хармс -- это следует помнить, чтобы не впасть в распространенную ошибку -- никогда не путал вымысел с реальностью. Более того, он сторонился вымыслов, как несвежей пищи. Реальность была товарищем его будней. Она же хозяйничала и в его грезах. Потому, рассуждая о доме из сновидения, Хармс придерживался привычки держаться реалистического направления мыслей. Кирпичи для дома не могут быть из природы облаков, не могут дышать духами и туманами. Они должны быть сделаны из прочного материала (эту прочность еще предстояло рассчитать). Другое дело, пока этот материал принадлежит будущему... И ведь что важно: даже если ты изобретешь только 1 (один) такой кирпич -- то, считай, чудесный дом уж у тебя в руках. Важен принцип делания непроницаемых кирпичей. В тетрадке у Ххоермса хранились первые расчеты. 3. Кое-кто находит, что я невелик ростом. Кто-то, наоборот, принимает меня за великана и трепещет, когда я иду по улице, выставляя вперед лаковые ботинки, чищенные коричневым кремом. Они не могут договориться меж собой и от того лепятся вкруг меня, как мухи. Мельтешат даже перед лицом, которое с некоторых пор я стал называть ч е л о м. У меня есть на это причины. Лицо такой предмет, что даже дурак может похвалиться: я, мол, помыл лицо. Чело совсем не то. Чело ты не намылишь мочалкой, а будешь нести пред собой, как майский флаг. Мои знакомые (двое из них) уж подохли с зависти, увидя выражение моего ч е л а. Один мелкий человечишка задрожал и крикнул: "Это настоящий Ибн-Фадлан!" - вот до чего я ухитрился поразить этих маловеров. Но я к тому же крепок и силен. Не хочу хвалиться, но кто видел меня обнаженным, знает, что я обладаю редкой способностию играть мускулами, придавая им различную форму. Иные мускулы становятся как гора Монблан. Я делаюсь подобен утесу-великану, играю своими мускулами, а сам накрыт, будто колпаком, невидимой музыкой. Эта музыка моих ч р е с е л. Потому что кто обладает ч е л о м, владеет и чреслами, это закон природы. Какая-то дамочка даже стала, как пробка, передо мной и слушала минут пятнадцать музыку моих чресел. Лицо ее заполыхало, как роза, но она так-таки не двинулась с места, покуда я не закончил. Тогда она опустила голову, схватила свою сумочку и побежала, стуча каблучками по мостовой. Таких случаев сколько угодно. 4. Даниил Хармс получил повестку на твердой картонке. Оформлен документ был по всей форме, внизу имелась печать. Повестка привела писателя в волнение. Он два или три раза молча пробежался по комнате, с горечью сознавая, что засунул куда-то великолепный кнут из воловьей кожи. В тумбочке кнута не было; ни за этажеркой, ни под кроватью. Быть может, подумал Хармс в отчаянии, кнут забрала Надежда Диаконовна. Она ползала по полу, как улитка, а на Хармса, едва только он пробовал вмешаться, только махала клетчатым платком. С женщинами, задумался писатель, так и бывает. Они держатся какой-то твердой линии, упрямо настаивают на своем. А пятки у них, горячась, думал Хармс, раскаленные, как огонь. Никакой нормальный человек не проживет с женщиной под одной крышей и двух дней. На нем образуются ожоги. Вот и у Хармса на правом боку образовался ожог, формой напоминающий западное побережье Африки. От этого ожога пахло мясом диких животных, что и неудивительно: в Африке именно водятся дикие животные, это не секрет. Хармс дважды убеждался в этом на собственном опыте (на собственной шкуре). Вообще природа интересна более дилетантам. Занятой человек на нее не бросит и взгляда. Спокойно пройдет мимо буйно цветущей березы, глазом не моргнув. Повестка напугала Хармса. Он подумал, что вот теперь придется отложить все дела и бежать к черту на кулички, потрясая глупой бумажкой. Притом еще вопрос -- допустят ли писателя в нужный кабинет или что-либо потребуют взамен Но пусть даже и потребуют; он вполне готов выложить это. Что -- вот вопрос Если потребуют (грубо говоря) какую-нибудь ж е м ч у ж и н у Н и л а Как прикажете поступить Короче, повестка была дополнительной заботой. Писатель в эту пору занимался исследовательской работой. Он изучал язык покойников (фонетику, если вы понимаете, что это за фокус). Так вот, хотите верьте -- хотите нет, но Даниил Хармс высказал пару прелюбопытных идеек. Они выскочили из него, как бойкие белые шарики, и раскатились со звоном в разные стороны. Хармс внезапно понял, что покойники владеют языком, похожим на человеческую речь, но все-таки изрядно отличную от нас. Так, допустим, мы говорим "грядка", а покойник скажет "ыгрка". Это вольный пример, имеются, само собой, и другие, более убедительные. Для того чтобы закончить исследование, Хармсу надо было привести в порядок накопившиеся материалы. Тех уж скопилось немеряно, они так и валились из рук. Писатель с воодушевлением заталкивал их в ящики стола, приговаривая на хохляцкий манер: "Геть! Геть!" - и хохотал, схватившись за тощие бока. Но нужны были и покойники, хоть один или два экземпляра. Без них он не мог довести открытие до финиша. Хармсу даже пришло в голову последовать примеру Микеланджело и добыть покойника простейшим способом. Вооружиться железной мясорубкой, выйти во двор и притаиться за помойкой. Организовать дозор таким образом, чтобы обеспечить результат. Когда тьма ночная ляжет на мертвый город, тут уж надо действовать. Ухватя мясорубку всей дланью, размахуться и припечатать Андрона Ильича Куричкина, который, как обычно, по вечерам выходит подышать свежим воздухом и прогуливается за общественной помойкой. Получив мясорубкой в лоб, Андрон Ильич больше не будет прогуливаться, избавится от этой вредной привычки. Ну а писатель сцапает дурака-соседа и втащит его на своих плечах по лестнице, стараясь оставаться незамеченным. Ведь Андрон Ильич теперь уж покойник, так что лучше втащить его в дом без лишних разговоров. А потом, отдышавшись, Ххоермс сразу намеревался приняться за исследования. По его расчетам выходило, что, перейдя в ранг покойника, сосед сразу заговорит иначе, чем при жизни. Будучи живым, Андрон Ильич любил при встрече настойчиво произносить: - Изжога и отрыжка не мучают ли вас, уважаемый Даниил Хармс А теперь, верил писатель, этот профан заговорит иначе. То есть, вероятно, он будет и далее толковать про отрыжку, но поменяется сам звук его речи, не будет больше так отвратителен. Но существовала и проблема. Бог не позволяет убивать -- вот в чем проблема. Тем более, Ххоермс -- писатель. Более того, он -- гений. Совместим ли его поступок (мясорубка) со статусом великого и прославленного человека В мире, где имя Ххоермс не сходит с уст, где его шепчет, засыпая, всякая земная тварь -- и вдруг м я с о р у б к а ! пусть бы еще была не мясорубка, а была бы какая-нибудь простая терка для моркови. Либо кинжал византийского мастера. Оба предметы полезные, связаны с насущными делами человеческими -- питанием и смертью в бою, на краю какого-нибудь утеса-великана... Мясорубка в этом отношении предмет так себе. Андрон Ильич, конечно же, мерзкий тип, но он все же не котлета. Даниил Хармс повертел в руках картонную повестку. Она требовала немедленных действий, надо было бежать по указанному адресу, побросав все свои дела. Ну, допустим, язык покойников может подождать, ничего с ними не сделается. Хармс еще запишет их речи, и кто знает, может статься, люди, прочитав сии записки, дрогнут и малодушно отступят. И скажут: ну нет, так жить, как жили мы прежде, нельзя. Это не жизнь, а тление. То есть нечто, быть может, откроется им в кромешной тьме. Покойники покойниками -- но Хармса ждала другая, куда более важная работа. Тут уж точно медлить не следовало. Надо было в конце концов сосредоточиться, склонить голову и произвести наконец-то расчет. Хармс изобретал секрет непробиваемых кирпичей, из которых впоследствии намеревался выстроить собственный дом. Кирпичи не давались в руки изобретателю, хотя он уж вывел две теоремы, и по всему было видать, что скоро-скоро тайна природы отступит пред человеческой мыслью. Проклятая повестка отвлекала писателя от главной его заботы. Так (то есть именно при этих обстоятельствах) в голове сам собой сложился рассказ "Мерзавка". МЕРЗАВКА Читатель нередко ждет от автора жгучей правды. То есть будто автор возьмет да и выложит, кто такая главная героиня, безымянная и таинственная. Но писатель -- молчок. Как воды в рот набрал. Однако уж на второй странице становится ясно, что одна прыткая, как угорь, барышня, вбегает (представьте себе) в залу и в минутном замешательстве вертит вкруг себя головой. А из-за тяжелых плюшевых штор несется грозный голос: - Что финтишь Мерзавка! Девица в негодовании на грозный окрик приседает, но любопытство так-таки не покидает ее. Мелодичным, как свисток, голосом она отвечает: - Анна Николавна! Из-за шторы несется: - Мерзавка! Но и девица не отступает, твердит: - Анна Николавна! Что положит конец смешной перепалке Тут читатель может только догадываться, и писатель может только догадываться. Никому не суждено заглянуть в кухню, где, как мухи, роятся замыслы. На дверях висит замок величиной с кулак. А караулит замок некто Егорушка, добрый молодец, у которого нету иного занятия, кроме как караулить замок. Короче -- все неимоверно запуталось, сами видите. Даниил Хармс приуныл. Ему хотелось добавить, что мерзавка -- это оттиск с одной знакомой дамы, интригующей против Хармса в поддержку его недоброжелателя, собаки по кличке Бутерброд. Эта дама, умеющая поставить на своем, как-то вечером, будто случайно, повисла на рукаве Хармса, вытянув губы трубочкой, словно намеревалась пропеть короткий куплет. Но никакой музыки не последовало, исключая песню соловья (в чем, надо признать, немного правдоподобия). 5. Почему меня не приглашают на заседания правительства Это странно, более того -- глупо. Притом, что я не раз топтался около дверей, за которыми укрылось правительство; издавал (чтобы привлечь к себе внимание) звуки, имитирующие урчание крупного зверя, идущего на водопой. Я это делал не из желания похвалиться своими талантами; я лишь намеревался крикнуть: вот я! Смотрите, убедитесь. Вот пред вами человек -- высокий, гибкий, с осанкой горца; плюс владеющий гортанным горским говором. Вот постойте для смеха подле меня (в такие минуты). Вы убедитесь, что во мне не дремлет неукротимый дух. Это дух орла -- хозяина воздушной стихии. А клекот! Хватит и пяти минут, чтобы убедиться: пред вами единственный в своем роде образец. Каждый раз в пять часов вечера, когда открывается заседание правительства, я начинаю метаться. У меня по телу, как молния, пробегает зуд, я покрываюсь небольшими пятнами, а вены мои вспухают, как реки. Это ли ничего не доказывает Ну, хорошо, пусть и не доказывает. Но правительству (с этим уж не поспорить) все равно нужен человек с зорким глазом и меткой рукой. Так вот, это я. Хотя имеется один так называемый Даниил Хармс (выдающий себя -- за меня, настоящего Даниила Хармса) -- и этот ложный Хармс вечно путается под моими ногами и жалобно скулит. Он рассчитывает на мое снисхождение, но мне что за дело Пусть себе скулит, я -- в угоду его фокусам -- готов отнестись к нему, как к собаке (к таксе); и дать соответствующую кличку (к примеру, Бутерброд). Когда человек получает повестку, он поневоле задумывается. На его лицо набегает облако разных мыслей, сомнений. То вообразит, что пред ним открывается выбор: лежат три дороги, и каждая сулит заслуженное вознаграждение. А то просто подумает: ну, повестка и повестка. Что мне в ней Буду жить, как прежде, до получения проклятой картонной карточки. Не стану глядеть в нее. Это, в конце концов, не ч е р н а я м е т к а; сейчас не то время, чтобы безо всякой причины присылать человеку черную метку. Да притом, если ты не пират (в романтическом смысле). О, флибустьеры -- это такой народ... Ни один из них не заслуживает доверия, хотя размахивают по переменке пистолетом и тесаком. Так им, видите ли, спокойнее... А нам-то нам какой прок от этих упражнений Из-за повестки Даниил Хармс расслабился и присел на табуретку в углу комнаты. Он свесил голову на грудь и некоторое время пытался представить что-нибудь, помимо повестки. Представить, к примеру, буддийский храм, тускло поблескивающий золоченой крышей, либо -- что-то иное; б л о х а б о л о т л я г у ш к а вынырнула из короткого сна поэта и застыла, как грязная серая лужица. Даниил Хармс был растроган, глядел, моргая, на бледное виденье. Видеть днем сны не фокус. Достаточно представить, что ты сидишь в доме, выстроенном из невидимых, но редкой прочности кирпичей; что ты в безопасности, как м о л е к у л а -- и вот уж, по своей прихоти, ты можешь увидеть что тебе вздумается. Даниил Хармс увидел надпись: ПЛОДОВОЩСОЮЗ. Надпись горела под потолком -- но как Точно была выполнена огненными буквами, сноп света валил от каждой буквы. Неужто Господь занимается даже такой мелочью Не иначе, так оно и есть. Бог бросил взгляд вниз, и задержал взгляд на вывеске "Плодовощсоюз". И тотчас же эта вывеска загорелась, заклокотала, как земные бездны... А один гражданин, ничего не ведающий о Божьем промысле, вышел из дома, чтобы обновить пиджачную пару. Ему хотелось убедиться, что костюм в носке так же хорош, как на витрине. Но не сделал и шага, как был повержен невидимой силой и хлопнулся об тротуар, да так, что подскочил на несколько сантиметров, как мяч. Прохожие неодобрительно смотрели на эти прыжки и качали головами. Человек в пиджачной паре показался им резиновым страусом, птицей глупой и лишенной предназначенья. Сон требует от человека сосредоточенности, в особенности, если стоит день, а ты сидишь на табуретке. Нельзя ни на секунду расслабиться, и вот почему: ты можешь утерять нить сновидения, и пустыня сна поглотит тебя. В то время, как твой долг не спать с открытыми глазами, а совершать какие-то поступки. Зарыть повестку в землю не годилось. Конечно, со временем эта повестка и с т л е е т, но в твоей судьбе ничто не поменяется. Это будет примерно как с одним художником по фамилии Вассснецов. Этот живописец как-то затеял нарисовать богатыря (стараясь поспеть к праздничной дате). Он работал так, что с него капало. И вот богатырь вышел лучше некуда -- но, к несчастью, не влез на полотно. Не поместилась голова и руки от локтя, а остальное вышло очень недурно. Но безголовый богатырь совсем не то, что требовалось. За этого безголового субъекта пришлось расплачиваться Вассснецову, да как По п о в е с т к е он был вызван в суд для дачи показаний. И там, побожившись, что не соврет, художник принялся объяснять судье Бескорытному, что голову богатыря он не присвоил себе ради наживы либо для каких-то других целей; а эта голова есть, но только не вошла на полотно, ибо богатырь ох как велик! Тогда судья спрашивает: - Где же, в таком случае, эта голова А художник замахал руками, как в бассейне, и крикнул: - Та голова в моей голове! Художник таким способом намекал судье, что голова -- это замысел, только и всего. А судье померещилось, что художник спятил либо насмехается над правосудием. Судья в тот же миг вскочил на ноги и, потрясая судейским жезлом, вскричал. Но тут, как говорится, стоп машина. Крик судьи затерялся во времени, канул. В этом отношении уместно сравнение с Атлантидой: огромный остров-курорт потонул, как надувной матрас, ничто более о нем не напоминало. Для тех, кто интересуется наукой, могу привести пример чуда. Человек исчезает среди бела дня. Это именно чудо, это вам не Крестная Золошки с ее овощами. Человек, устроенный в полном соответствии с природой, вдруг исчезает, испаряется, как дымок. Окружающие могут сколько угодно шарить руками вокруг себя, но что они получат В лучшем случае они получат книгу воспоминаний, состряпанную каким-нибудь проходимцем. От книги тянет жженным сахаром и могилой -- но это все, что есть. Примеров состоявшихся чудес не так-то много. Приведу несколько таких примеров. 1. Человек, исчезнувший средь бела дня. 2. Дворник, вообразивший себя чудотворцем. Этот дворник, грозно сведя брови, машет своей метлой каждые четверть часа, и всякий раз в городе что-то происходит. Эти происшествия убеждают дворника в том, что он в самом деле чудотворец. 3. Член Правительства, случайно получивший в свое распоряжение волшебный орден. Этот орден ничем не отличается от обыкновенного, кроме того, что как только он оказывается на твоей груди, у тебя начинает свербить. И свербит, и свербит, так что даже полоумная старуха понимает: пред ней член правительства. Она таращит свои белые глаза и гнусаво молится какому-то языческому божеству. 4. Следующее чудо -- богатырь Егорушка. На первый взгляд в Егорушке совсем ничего нету от богатыря -- разве то обстоятельство, что он чешет подмышки. Егорушка, однако, богатырь, ЧУДО-богатырь. Но доказательств пока маловато. 5. Пролетарская молодежь. Подтверждает мою концепцию чуда и случай из жизни. Семенов Н.И. ничего толком не умел -- разве что мастерить табуреточки. Вот они получались у него чудно -- дождь ли, снег -- видели Семенова Н.И. в кругу его маленьких друзей. Колченогие табуреточки стояли как на подбор, будто боровик в траве. Мастер даже разговаривал с ними на своем языке, шептался. А было их у Семенова ровно шесть, одна к одной, шесть табуреточек. Не считая седьмой, на которой Семенов сидел. О седьмой табуреточке следует рассказать особо. Вечером, раздавленный обстоятельствами своей жизни, приходил Семенов Н.И. домой с работы механика, и вот начинал сидеть на своей седьмой табуреточке, точно какой-нибудь хан. Развалится, ноги вытянет, так что не пройти не проехать, сидит, свистит, водку пьет. А нет водки -- простой воды из-под крана выпьет и сидит, лицо как у дармоеда, под первой звездой! В окне у Семенова Н.И. горит звезда без выходных, и сидит он, божья опечатка, на своей седьмой табуреточке -- а шесть других тут и там пристроены -- сидит, смотрит, дожидается. Так прошел сорок один год. Вот возвращается Семенов, как обычно, с работы механика, но весь скукоженный уже от старости, обремененный. Садится по привычке на свою седьмую любимицу-табуреточку, а она отсутствует, будучи разрушенной от времени. Проваливается Семенов Н.И. в образовавшееся пространство, уходит в него до последней пуговицы, даже песни не оставив. 6. Знаменитый писатель Глеб Нагайко родился сразу в готовом виде. Выскочил на свет божий как есть: в лохматом свитерке и замшевой курточке производства ГДР (была такая страна). В это теперь даже трудно поверить, но имеются прямые доказательства, что Нагайко родился именно так. Сохранился (как на смех) специальный документ, журнал. И там прямо написано: выскочил в готовом виде, как рыба-меч. И уж на второй день написал первую книжку. Называлось Нагайкино сочинение "Белкины забавы". Окружающие дивились на Нагайко: как, спрашивали, удается человеку так нелицеприятно (без прикрас) изобразить лесного зверька Какое, говорили писатели, надо иметь бойкое перо, чтобы не пощадить и повадку зверя, и хвостик, и лапки, и смышленую мордочку Но Нагайко, как на грех, все удавалось. Зверушки выпрыгивали из его писательской колыбели и разбредались по белу свету. Иные, пообтрепавшись, вовсе ни на что не походили. Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка -- как в Хрестоматии для 4 класса. По этим примерам можно судить, что, едва выскочив из утробы, Глеб Нагайко сразу сделался зрелым писателем, матерым, как лось (в литературном плане); с него валилась перхоть, которую он выдавал за лесную паутинку, спутницу дорог; потому-то некоторые писатели называли его Глебушка. Даниил Хармс отодвинул все дела и написал: "Протопопов, не взирающий на обстоятельства". Вот так и должно поступать, если ты человек, а не покойник. Нужно НЕ взирать на обстоятельства. Невидимый Протопопов стоял среди общего крушения, кругом валились раскаленные камни, катилась лава (как на картине "Последний день"); дворник ловко орудовал страшной метлой. Метла была размером с хобот слона, а дворник, зараза, так и размахивал своим инструментом. Желал смахнуть с земли-космического снаряда все живое. Протопопов не двигался, так как положил себе за правило: отвечать на удары стихии, имитируя поведение утеса-великана. Он даже надел для этой цели шляпу, чтобы уж совсем походить на утес-великан. Даниил Хармс написал: "Петр и Глеб". Это был план пьесы про царя Петра и раба его Глеба Нагайко. Царь Петр, в гневе напоминавший Медного Всадника, осердясь на Глебку Нагайко, должен был (по замыслу писателя) посадить того голой ж. на кактус. Диковинное растение (сочинял Даниил Хармс) было привезено голландцами из заморской страны, в пищу оно не годилось, и его можно было использовать исключительно радея о просвещении. По этому случаю был издан и специальный Указ. Прямо в Указе ничего не говорилось о Глебке Нагайко, но перечислялись приметы, в которых проницательный человек мог угадать именно черты Глебкина рыла: невразумительная речь, нрав тупой и воздействию не поддающийся, слюнявость и общее непотребство. Майский день бледнел за окном. Еще один день пролетел, а к плану будущего строительства ничего не прибавилось. Чертеж невидимого кирпича остался не тронут. Формула непроницаемого материала горела в голове Ххоермса, набухала нестерпимым пламенем. Дом на берегу океана -- высокое, светлое сооружение -- стоял под скользящим светлым небом. Ххоермс додумался до того, что этот дом не подвергнется разрушению и тогда, когда Земля -- космический снаряд -- прекратит свое существование и обратиться в набор камней и смертельных газов. Уж во всяком случае этот дом не истлеет, размышлял писатель. Карандаш, тетрадный лист, линейка -- вот и все, что ему требуется. Он напишет письмо-чертеж, в нем будут зашифрованы невидимые кирпичи. Притом это будет письмо о любви. Даниил Хармс мыслитель, а не секретарь коллегии. 7. Некий поэт взял себе псевдоним. Назвался Кнут Вершинин, полагая, что новое имя подчеркнет романтическое начало в его творениях. С утра до вечера этот поэт повторял: Кнут Вершинин, Кнут Вершинин -- так ему нравилось новое имя. Ему хотелось написать хоть одно стихотворение, желательно в манере Байрона. Но он никак не мог припомнить, что за манера у Байрона. Тогда поэт принялся перебирать других поэтов. Перечислял: Недоухов, Пушкин, Мария Груздь-Каменец, Нагайко Глеб Тарасович. Натурально измучался, придумывая, чем удивить читателя. И внезапно решил так: сомкну уста. Они не услышат от меня ни единого вздоха. Даже писк не вырвется из этой груди. Грудь моя, решил Вершинин Кнут, закрыта на амбарный замок. Ни человек, ни зверь, ни птица не проникнут внутрь... Ого-го-го! -- вскричал окрыленный Кнут Вершинин. А потом уж записал придуманное и назвал "Песня". 8. 14 мая Даниил Хармс записал у себя в дневнике: "Был свидетелем". После исследований, произведенных профессором Канюедовым, правда вышла наружу. Стало ясно, что Ххоермс сделался свидетелем полета Тунгусского метеорита. Звездный гость пронзил комнату Хармса с востока на запад и даже произвел некоторые разрушения. Разрушил вазу в виде разверстого лебедя, подаренную милой Генриеттой Мироновной; опалил западную стену свирепым своим дыханием и оставил на оной след, напоминающий букву а л е ф, что на иврите, как известно, означает "бык". Далее хваленое Тунгусское диво растрепало аккуратную гору окурков в дареной пепельнице, снесло разом все пуговицы с черного сюртука, с веселым гиканьем совершило победный танец на кухонной тумбочке, с коей снесло газету. Даниил Хармс молча (не без трепета) наблюдал забавы незваного гостя. Он решил, вооружась терпением, доверить все натуре. Я не чудотворец, шептал писатель. Я даже не член Правительства, чтобы распоряжаться бурями либо катаклизмами. Да природа и плюет на членов Правительства. Для природы член правительства -- это сморчок. Гриб-инвалид. Даже менее, чем гриб-инвалид. Поставь на одну лопату члена Правительства, а на другой установи простого зеленого муравья -- и муравей перетянет. Не весом, нет -- а замыслом! Вот до чего расчувствовался писатель, столкнувшись лицом к лицу с Тунгусским дивом. Все же следовало подсчитать потери, убытки. Их было не так-то мало. Ваза в виде разверстого лебедя -- это только полдела. Сам поэт оказался вспорот огненным жалом. Его грудь натурально получила незаживляемую рану. Теперь с ней надо было научиться жить, заниматься своим бессмертным строительством (невидимые кирпичи). Одна дама, украшенная фиалками, даже спросила у Хармса: - Вы знакомы с Алексеем Максимовичем Горьким Хармса этот комплимент застиг врасплох. Он тут же начал юлить. Начал спрашивать: - С самим Алексеем Максимовичем или с его двоюродным братом Нет, не знаком, а знаком с Алексеем Никоновичем, и с Алексеем Вагановичем. Имеется среди моих знакомых Виктор Аристархович, Владлен Измайлович, и это, должен заметить, достойнейшие люди. Перепуганная дама замахала своими фиалками, а потом говорит: - Вы, Даниил Хармс, как Данко. У вас разрезана грудь (а у Хармса, и точно, была разрезана грудь из-за вмешательства природных сил). Однако Даниил Хармс был твердо намерен не сдавать позиций. Он иронически молвил: - У Данко грудь не разрезана. - Нет Вот новости! -- вскричала дама. - Не разрезана, а распорота. Он разорвал свою грудь собственной рукой с обкусанными ногтями. - Зачем же -- удивилась знакомая Хармса. -- Ведь это инфекция. - Именно, - сказал Хармс значительно. Как умел, Даниил Хармс ограждал себя от навязчивого любопытства толпы. Они все так меня любят, со скорбью размышлял поэт, что себя не помнят из-за любви. Готовы целовать прах из-под моих пяток, они и вообще отольют мои следы в бронзе. И установят их рядом с окаменелым следом динозавра в городском музее. Мне ни к чему ихнее поклонение, но что поделаешь. Это участь певца, и я принимаю их дары. Сегодня они несут мне свой восторженный хрип, а завтра понесут золотые монеты. Деньги мне очень пригодятся, сейчас именно у меня изрядная нужда в деньгах. Я довершу свой чертеж и куплю всего, что следует. Заполню тумбочку едой и напитками (куплю и апельсинов, и малинового джема, и батон колбасы, и водку). Я знаю тайну, которую всякая дама хранит от чужого глаза. Вот почему у дам так таинственно мерцают глаза, когда они щелкают замком своей сумки Это делается для отвода глаз. Слыхали про Жемчужину Нила У дам такого добра сколько хотите. Одна засовывает свой секрет за щеку и мило смеется всякий раз, когда какой-нибудь молодой гусар, смеха ради, щекочет ее подбородок. У другой секрет укрыт в башмаке. Ходит, хромает, как маленькая Гретхен -- но тайну не выдает. Дамы, милые мои, достаточно упрямы, чтобы стерпеть и не такое. Иная для пущей важности напихает за рукав какой-то дряни; ну а потом взбрызнет все это одеколоном и идет себе, стуча ножками по мостовой. Я-то знаток дамских секретов. Если мне попадается дама, я первым делом хватаю ея поперек туловища и перекидываю через колено. А надо заметить, природа наделила меня мощным арсеналом. Тут едва ли сыщется соперник. Так вот: я перекидываю даму через колено, как мсье Печорин, и бросаюсь прочь от людской молвы. Затащив добычу в тихое место, я перво-наперво осматриваю, что за пленница оказалась в моих руках. Если это юная горянка, предпочитающая свободу, я ее без разговоров отпускаю. Но если это какая-нибудь моя знакомая, та же Генриетта Мироновна, я не церемонюсь. Даю ей указание расслабить все свои резинки и бросаюсь, как коршун, на милую подругу. Никто из женщин (между нами говоря) не в состоянии дать мне отпор. Еще бы! Ослепленные моей физической привлекательностью, они... Но стоп-машина. Закончу я рассказ завтра, хотя название уже готово и сейчас: "Жемчужина Нила". 9. "Кто живет на Луне: люди или кошки На Луне живут только мухи". На Луне -- вот вам вся правда -- живет писатель Владимир Владимирович Пу. Он залез туда для обзора, это человек с Луны. Имеется у Владимира Владимировича снаряжение: водолазный костюм и шлем танкиста. Человек отчаянной смелости, этот писатель почти совсем не пишет книжки, а сигает по Луне в своем шлеме. Луна изрыта кратерами, но ему все нипочем. Он храбр, как пожарник; это настоящий альпинист. В лунной пыли его рукой начертан план. Это хитроумный чертеж, там указано, как изловить последнего селенита. Пу, хотя и жил на Луне, ненавидел селенитов, и вот по какой причине. Те шлялись, где им вздумается, да еще свистели вполсвиста. План Пу был бесподобен. Если селенит вылезет из своей норы, следовало тут же оторвать ему зеленую башку, вот и все. Об этом Пу написал книжку, она называлась "Майн Кампф". В переводе это значило "Счастье и процветание". 10. Даниил Хармс засунул повестку в карман и пошел по адресу. По пути ему почти совсем не встречалось людей, а если кто попадался, то прикрывал лицо газетой. Что же написано в газете, мучился Хармс. Раз им всем так интересна газета, а я наоборот неинтересен. Несколько знакомых -- булочница, два писателя, дворник и Кореандр Руфимович Зоков -- встретились Хармсу. В руках каждого была газета, а булочница даже читала вслух: "Мама мыла раму". Так что Хармс мог убедиться: газета не подделка, не надувательство. В ней, и точно, что-то написано. Тут Даниил Хармс остановился и решил закурить папиросу. Он сунул руку в карман, но прохожие хором закричали: "Караул! Спасите!". Они решили, что Хармс не писатель, а вооруженный бандит, и в кармане у него не папиросы, а черный наган. К Хармсу подбежали два милиционера -- повыше и пониже ростом. Низенький доставал писателю до талии, ну а высокий был совсем не плох, только имел непропорционально маленькую голову -- не больше апельсина. - Ни с места! -- закричали милиционеры и вдруг окоченели. Они сами выполнили (по привычке к военной дисциплине) свою команду, и вот теперь стояли, как покойники, обливаясь потом. "Мама мыла раму", - читала булочница. А Кореандр Руфимович Зоков с осуждением читал: "Мама! Мыла! Раму!". А дворник, не умея читать, разучил газетные сообщения и бубунил под нос: "Мыла... мыыыла... мыыыллла". Ну а два писателя спорили. Один говорил: "Мама". А другой ему возражал, говорил: "Мыла! Мыла!". Тот первый спрашивал: "Раму Раму" А второй сомневался: "Раааму". А милиционеры все стояли, окаменев из-за чувства долга. Даниил Хармс, потрогав милиционеров рукой (а больше он ничего не мог для них сделать), пошел далее. В кармане лежала повестка, и тут Хармс кое-что придумал. Он решил избавиться от повестки. Зайду в почтовое отделение, потом переверну, будто по ошибке, чернильницу, за ней вторую, третью. Пока почтальонша побежит за тряпками, он ловко (а Хармс от природы сметлив) выхватит повестку из кармана и сунет ея в пустую чернильницу. Так что на лицо будет именно ошибка, а не преступная неряшливость. План был чудо как хорош. Даниил Хармс ускорил шаги, и через пять минут мчался по бульвару, пугая ленивых кошек. Бежал так, что два голубя (это истинная правда) столкнулись в полете грудь грудью и рухнули на головы гуляющим! Надо было торопиться, так что Хармс уж не церемонился. Дома проскакивали мимо (а среди них все были дома старинной постройки); мимо пролетали изогнутые, как лебеди, мосты; промчался и авиатор в круглых лакированных очках. Хармс почти совсем никогда не бегал в запуски, но уж если разгонялся, то кричи "караул". Развивал скорость не хуже пожарника, привлеченного видом горящего здания. Вдруг писатель ощутил крепкий удар в плечо. Кто меня ударил, спросил Даниил Хармс. Но ответа не последовало. Кто-то же меня ударил, сомневался Ххоермс. Ну кто Однако в пустом небе никого не было, и справа и слева никого не было. Общественный сад был пуст. Неужели, это Бог ударил меня в плечо В таком случае, это должно что-то означать. Этот Божественный удар был предназначен единственному человеку на Земле -- Даниилу Хармсу. И вот он получил удар в плечо. И тут же, почти моментально, в голове сложился рассказ. "Веселая бойня". Три пионера -- Евстюгов, Карпукин Мишка и Заяц -- шли веселою компанией по дороге. Первый свистел, второй свистел и притопывал ногой, а третий также свистел. Евстюгов говорит товарищам: - Я Евстюгов, сейчас отвешу каждому крепкую плюху. А Карпукин Мишка громко говорит: - А я, Евстюгов, сейчас сделаю какое-нибудь доброе дело. Накормлю тебя зайчатиной. Евсюгов весело засмеялся и пнул ногой камень, да так, что раздробил два пальца на ноге. - Где же, - удивляется Евстюгов, - ты возьмешь зайчатину Ты не народный герой, чтобы кормить всех зайчатиной. - Так-то оно так, - соглашается Карпукин Мишка, - но ты, я вижу, палец раздробил, так что мало соображаешь. -- Ты, пионер Карпукин Мишка, дурак и чумазое рыло. Вот зайчатина. И с этими словами дал тычка пионеру Зайцу. А пионер Заяц дал ответного тычка пионеру Карпукину Мишке. А Мишка, не будь дурак, дал тычка Евстюгову. А Евстюгов поднабрал в легкие воздуха и крикнул: - Танки! -- чтобы рассмешить товарищей. Те и попадали на землю, чтобы не сдаться. А Евстюгов победно говорит Карпукину Мишке: - Ну вот видишь, накормил тебя зайчатиной, как обещал. (басня для детей и школьников). 11. Я положил себе за правило: все документы, которые попадают мне в руку, подписывать на старинный манер -- Гармониус. Я делаю это не из фатовства, а сообразуясь со здравым смыслом. Всякий, кто завладеет таким документом, может без труда убедиться: я не прячу за поясом черный наган, я даже совсем не ношу ремней, а довольствуюсь веревочкой, свитой лично милой Надеждой Ефремовной. Она свила мне эту веревочку на черный день и вручила Перваго Мая! Теперь смотрите: я обвит плетеной веревочкой, безоружен и ношу имя Гармониус. Поняли, к чему я клоню Во мне нету никакой угрозы, всякий может в этом убедиться лично, если подойдет поближе и несильно потычет меня пальцем. Материал, из которого -- благодаря вмешательству Ангела -- вылеплено мое красивое тело, называется Гармониус. Поняли, связали Мое тело Гармониус, и сам я Гармониус, и подпись на документе Гармониус. Никакая случайность не нарушит стройный ход моей удивительной судьбы. Двести пятьдесят лет назад (продолжение истории Гармониуса) некий молодой человек, выказывая поистине детскую радость, поднял бокал благороднейшего рейнского вина и вскричал: - Милый, дражайший друг! Ты спрашиваешь, как живется мне здесь Пестрый мир! Чересчур шумный, сумасбродный, нелепый! Лето принесло с собой лавину дел и домашних забот. Жена родила мне в июле дочь. Стоп-машина. Приступаю к делу вторично, чтобы объяснить -- с помощью аллегории -- насколько я безопасен для окружающих, даже и для собрания старух. В Денежном переулке проживала королевская дочь. Она жила на третьем этаже направо, а налево жил немец со своей подругой. Королевская дочь скучала, а немец всякий день чистил ваксой свои сапоги. Вдруг мимо проскакали охотники в красных фраках, трубя в рог. Немец посмотрел да и говорит: - Ну, этот рог надобно почистить, чтобы лучше трубил. А немцева подруга тоже посмотрела на охотников и говорит: - Вот, милый Ганс, какие времена настали. А королевская дочь молча легла в гроб хрустальный и смежила очи сроком на сто лет. А Денежный переулок, где жила вся эта компания, по совести говоря, не существует и избран автором притчи исключительно ради аллегории. 12. Некоторые обвиняют меня, что я страсть люблю поучать других. Это точно. Мне нравится учить других людей, хотя бы и с помощью плетки. О, плетка -- мой верный товарищ! Ежели кто сомневается в истинности моих уроков, я преподам ему такой урок! Я, если хотите знать, вообще научил людей всему (всем необходимым для жизни навыкам). Я научил их засовывать в землю зерно, да еще сверху притопывать ногой. Оснастил их разнообразными знаниями. Теперь уж ни для кого не секрет, что Луна выше, а не ниже Земли. Что люди не должны употреблять в пищу других людей, ибо от этого у них может развиться желтуха. Я сам однажды видел человека, покрытого желтухой; это было в июле месяце, в трамвае. Пассажиры махали на этого желтушного попутчика руками, удивляясь, отчего он так желт. Но я-то знал отчего. Он позавтракал чьей-то ногой, как котлетой, вот и желтизна. Я внушаю людям, как могу, что так, а что этак. Иногда я говорю с ними только взглядами. Говорю: вот над вами взошла звезда по имени Михаил Юрьевич. К поэту Лермонтову она не имеет никакого отношения, это просто звезда из каталога. Но люди ничего не примечают, смысл моих намеков для них темен, точно речи царя Бориса пред кончиною. 13. Даниил Хармс зашел выпить чаю в кофейню имени Союза писателей. Но чай в кофейне оказался с опилками, из-за усердия хозяина. И вот Хармс, чувствуя острую тоску, вылавливал опилки, время от времени бросая на хозяина сердитые, осуждающие, удивленные, гневные, иронические, беспечные взгляды. Тут хозяин не удержался и крикнул: - Лучше бы вы, ваша милость, поели семечки, чем бросать на меня взгляды. -- Да где же я возьму ЧАСТЬ 2. ХВАЛА ЖЕЛЕЗУ 14. Москва стоит в самом центре Московского Кремля. А в центре Москвы стоит Кремль, так что даже возникает путаница: где Что Кремль выполнен из чистого золота старинными мастерами, которых призвали русские цари и приставили к делу. Они велели этим землепашцам маленько отвлечься от скудного куска земли и явиться ко двору. Те, почесывая ухо, пришли и молча стали полукругом. А в ту пору во дворце дежурил царь с кротким, но свирепым нравом. Он положил себе за правило, завидя человека либо зверя, перво-наперво лишить его жизни, чтобы тот не смердел. А уж после царь припадал устами к какой-нибудь Святыне, чтобы получить одобрение. Таким образом от первой гильдии землепашцев совсем ничего не осталось. А строить-то было надо, так что царь, помолясь, призвал вторую группу. Те явились без разговоров, ибо в ту пору простой народ еще почти совсем не умел говорить, это потом пришла пора грамотности и люди взялись читать по складам газету. А до того даже не пикали, только мычали. Явившись к царю, умельцы заскучали. Почесали молча ухо да стали, образовав полукруг. Тут царь с кротостию потряс перстом, да попал по ошибке себе в ноздрю. Но, будучи силен, как Горыня, так и вспорол железную ноздрю царским перстом. С той поры на Руси цари все об одной ноздре, в угоду исторической памяти. Ныне Кремль не таков. Там все прибрали, почистили так, что любо-дорого. Там имеются спальные залы для Правительства. В полночный час все Правительство входит в спальную залу да молча ложится на матрас. Специальные помощники прикрывают Правительство пуховым одеялом -- из лебяжьего пуха! -- да включают радио. Перед сном Правительство слушает радио, оттуда льется Гимн и сверкают молньи. А под утро хвать - одного члена Правительства нету. Это происходит каждый день, иначе никаких пуховых подушек не напастись. Потерявшегося члена Правительства для виду маленько ищут, шарят вкруг себя руками. Но нет так нет, идут далее слушать Гимн и любоваться свершениями. Вот ледокол пробил ледяное ограждение и утвердился в Ледовитом океане. Теперь, помимо льда, там имеется ледокол. На этот счет даже сложена песня, она любима домохозяйками. Это "Песня о буревестнике", вот что за песня. На ледоколе снуют проворные матросы. Это не простые матросы, а полярники, они наблюдают, как бы не повредить лед. Короче, дела хватает; в чайнике кипятят воду, чтобы поливать мертвецов. В этом смысла-то нету, это делается единственно из дружбы. Даниил Хармс призадумался. Увы, от главного, наиважнейшего дела его отвлекала всякая ш е л у х а. Но он не роптал, а добросовестно записывал, называл себя к о п и и с т о м, то есть художником, который копирует реальность. А чего еще Г и н е к о л о г Н и к о л а й И о г а н н о в и ч С дамским врачом Николаем Иоганновичем вышел смешной случай. Как-то, вооружась по обыкновению подзорной трубой, Николай Иоганнович в интересах дела заглянул даме в ****у. Вначале ничего примечательного не увидел, только темные дебри и глухой лабиринт. Затосковав от этой неясности, Николай Иоганнович начал насвистывать "Кони, кони мои". Но все же чутье вело его, подсказывало, что надо не робея идти темной дорогой, как исследователь Африки Дэвид Ливингстон. Конечно, рассуждал Николай Иоганнович, ****а не Африка. Это другой континент. Это, догадался дамский врач, в н у т р е н н и й континент. В голове Николая Иоганновича затарахтело. Там кто-то пел песню композитора Дунаевского, которого друзья называли Джульбарс (за красоту и умение стоять на вытяжку). Так прошло несколько времени, и исследуемая дама вдруг спрашивает: - Николай Иоганнович, не пойму, что вы ищете в моей ****е Это ведь не рынок на Малаховской улице. Дамский врач засуетился, подбирая подходящий ответ, но смолчал. И вот почему. В глаз его ударил сноп света, сильный, как космический луч. Это и был космический луч, это был с в е т д а л е к о й з в е з д ы. Внезапно Николай Иоганнович приметил россыпь сияющих звезд. Некоторые созвездия были знакомы (Большая Медведица), другие сияли гордо и н е т р о н у то. Это были звезды, не освоенные телескопами. На них не ступала нога человека. Николай Иоганнович свесил голову на грудь. Потом говорит: - У вас в ****е (я извиняюсь) звезды. - Да ну -- всполошилась дама. -- А не врете ли, голубчик - Да зачем мне Дама говорит: - Ну не знаю. Может, из врачебной этики - Большая Медведица, - начал перечислять Николай Иоганнович, - и другие (уж незнакомые) созвездия. Дама опять спрашивает: - Да зачем Что эти звезды там делают Тут Николай Иоганнович затрепетал и говорит: - Льют свет. 15. Даниил Хармс попался на заметку. Его имя записали и прислали повестку. Следователь Каган хотел помочь Хармсу, чуя, что у того муки творчества. Он решил застрелить поэта, чтобы тот не мучился, такое принял решение. Тем более, понимал Каган, Даниил Хармс -- марсианский шпион. Это доказывают его выражения, например: "Поднесите к очкам мотылька"; "пирожок с копустой и лучком" и другие. Даниил Хармс -- марсианский шпион, вне всяких сомнений. У него глаза смотрят на Север, тогда как у всех граждан в другую сторону. И у него имеется странная привычка. У других людей нету никаких привычек, а Даниил Хармс обзавелся привычкой. Над столом Кагана висел портрет черного младенца в колыбели. В зубах сметливый младенец держал небольшой железный брусок, такова была причуда художника. Каган с трепетом смотрел на удивительного черного младенца -- вон он как черен, а ведь еще мал. Ну а дальше, дальше-то Каган надеялся, что дальше будет еще лучше. Каган любил этого младенца, это был, можно сказать, главный младенец страны. Об нем расскажем особо. Ч е р н ы й м л а д е н е ц Нянька нашла в колыбели черного младенца. Глупая старуха подняла крик, словно обнаружила дитя с двумя головами. Ну что за глупая старуха! Младенец молча смотрел на нее, а потом поднял палец и ткнул няньку в лоб. И во лбу (слушайте, слушайте!) образовалась дыра с небольшую монету. Старуха, получив дыру в лоб, закачалась и молвила: "Оооо...". Потом уж ученые выяснили, что она пыталась сказать: "От счастье-то" - но у нее недостало сил. Полежав в своей колыбели, черный младенец молча встал, поманил пальцем домашних, и те гуськом подошли. И тут же заметили, что младенец обут в черные сапоги. Дядя младенца, который служил сапожником, оглядев сапоги, одобрительно пощелкал языком. Хороши были сапоги! Ежели таким сапогом для примера пнуть человека по зубам, то, считай, зубов нет. Выскочили, как орехи. Ничего не говоря, черный младенец, скрыпя своими сапогами, прошелся по комнате и, прищурившись, оглядел родственников. Следовало каждого хорошенько запомнить, чтобы потом не забыть. Чтобы у каждого была могила не хуже, чем у людей, ибо это закон. Далее история черного младенца немного путается. Кто-то верит, что страшный черный юноша сделался разбойником с добрыми намерениями. Он грабил богатых, зарывал их в землю, а деньги раздавал бедным на память. Девушки даже прибавляли, что на шее прекрасного незнакомца был повязан красный шелковый платок, который прелестно оттенял совершенно черное лицо. Другая легенда указывает, что никаким разбойником черный младенец не стал, а сделался фокусником, но для общего дела. Научился шевелить усами и ловить ими зазевавшихся мух. Сей анекдот якобы показывался на шумных ярмарках, где народ падок на чудеса. Но судить в точности невозможно. Имеется, однако, и третья легенда. Черный младенец жив-живехонек. Он глядит, сощурившись, на парады и прочие достижения, и шевелит усами, как в романтической молодости. И теперь в усах его может запутаться беспечная муха, но попадается и дичь покрупнее. Вот попался директор магазина "Обувь". И поделом, между нами говоря, попался... Этот тип сознательно путал правый и левый туфель! Чтобы народ не испытывал при ходьбе удовольствия, а терпел неудобство. "В таких башмаках, - учил, шевеля усами, черный вождь, - Северный полюс не откроешь. Нечего делать в таких башмаках на Севере. В них, - шутя, прибавлял он, - только и можно, что мух ловить". Как-то во время торжественного собрания вождь прямо задал вопрос товарищам в зале: - Нужны ли нам башмаки-обманки Нет, не нужны. Хотя некоторые товарищи, в горячке спора, и уверяют, что такие башмаки нам нужны. Эти башмачные ловчилы готовы всучить свой товар честному потребителю. Доверчивый простофиля, надев этакий башмак, просто перепутает ноги. Верно, товарищи Тут в зале раздался страшный крик; верно, правильно! По морде таким башмаком! В огонь этот башмак! Люди верили, были возмущены, а вождь, хотя и тоже был возмущен, спокойно потирал желтые руки. Он не хотел мешать общему ликованию. Черный младенец рисовался Даниилу Хармсу довольно смутно. Просто черное пятно, от которого нет спасения. Никакое оружие тут не поможет, да Хармс мало смыслил в оружии. Черный младенец, если поразмыслить, был поставлен для общего порядка. Чтобы публика не передавила себя, садясь в трамвай. Чтобы не распускали руки! Антон Герасимович Чарский при посадке в трамвай лишился сразу обеих рук. Ему нечем было заплатить за билет и его пришлось выкинуть на первой же станции. Хорошо это, скажите Нет, не хорошо, но Антон Герасимович сам виноват. Зачем было садиться именно в э т о т трамвай. Можно было сесть в следующий, да он никуда и не спешил. Ехал больше для вида. А некто Канючин, который служил дворником в доме 11-Б по улице Чрезвычайной Комиссии, вообще никогда не ездил в трамвае. Ни разу, в чем мог побожиться. Пил водку -- да, это правда. Наливал полный стакан и опрокидывал в рот. Водка катилась (чуял Канючин) подобно горному ручью. Скользила меж отрогов и гладких блестящих камней. Так, выпив стакан водки, Канючин преспокойно обходился без трамвая. Зато, слава богу, у него были две руки и две ноги. Нет, не так: две ноги и две руки -- этак будет вернее. "Полное снаряжение", - с гордостью говорил о себе дворник и неодобрительно смотрел на простофиль, лишенных какого-либо инструмента. 16. Даниил Хармс мечтал увидеть Вождя, и вот почему. Он сомневался, что этот черный Вождь, действительно, существует. Гнал от себя сомнения, но вот же сомневался... Возможно, предполагал Хармс, этот вождь выдуман, как выдуман его черный палец, которым он пользуется, как стратег. Людям спокойнее при мысли, что кто-то о них хлопочет, вот они и выдумали этот черный палец. Это для них все равно, что Храм вечного мрака -- то есть символ, ничего более. В том направлении, куда повернулся палец, тут же закипает работа. Люди бросаются, даже рискуя собой, прикрыть рваные раны времени. Допустим, в земле образовалась опасная для жизни и здоровья дыра -- и тут же сыщется простой рабочий в каске, который грудью бросится на эту дыру! Потом ему поставят памятник в Парке культуры и отдыха, это уж можете не сомневаться. Он будет стоять среди гуляющих девушек и физкультурников, пока не приключится новая беда. Физкультурник Брылов побил рекорд своих предшественников и прыгнул незнамо куда (по выражению простого люда, который сохранился кое-где в вонючих дворах). Это был самый настоящий рекорд, Брылов покраснел, как маков цвет и скромно потупился. Но прежде за ним выслали отряд спасателей, прекрасно оснащенный. У людей были с собой рации, водолазные костюмы и пара ласт. А на всякий случай им выдали по ледорубу. Чтобы их ничто не остановило. И вот, переговариваясь по рации, отряд вышел на поиски смелого физкультурника. Вначале люди просто перекликались по азбуке Морзе, но в конце концов маленько запутались и уж потом обходились почти без сигналов. Шли да шли в указанном направлении. Брылова встречали тысячи людей, некоторые плакали, а кто-то утирал слезы. Хармс хорошо понимал, что, лишенные опеки, люди нипочем не вышли бы на поиски Брылова. Хоть провались он в печную трубу! А так пожалуйста. Вышли, и даже отыскали затерявшегося физкультурника, готового хоть сейчас совершить подвиг. Потому что черный палец, медленно повернувшись, указал очередное направление для общего броска. А вы что думали Мы не муравьи, чтобы самостоятельно пробивать себе тропу. О нет! Муравьи сметливы, проворны и расположены к труду. Этот палец, в сомнении думал писатель, надо бы отрубить. И вот почему. Его нужно сдать в музей. Это было бы полезно для науки и просвещения. Черный палец, выполненный, возможно, из крепчайшей вонючей смолы. Его бы следовало для сохранности даже запереть на ключ (это совсем не лишняя мера). И что -- возражал Хармсу другой Хармс. Чем бы стало лучше Началась бы форменная давка. Ну и пусть, упрямился первый Хармс. Пусть давка, но зато меньше бы воняло. Да чем же воняет Прелыми тряпками. Боже, что за вздор! А вот и не вздор. Зина, бывшая домработница, сушит эти тряпки прямо на заборе. И вот несется вонь. Да ведь не на весь же город вонь Именно, на весь город. Всё провоняло прелыми тряпками. И даже Медный всадник Да, Медный всадник не исключение. Даниил Хармс с осуждением покачал головой. Раскрыл тетрадку и написал: девушка Зинка сушила на подоконнике полотенце. Нюра тоже сушила на подоконнике полотенце. А Виктор Измайлович, лишенный полотенца, сушил на подоконнике пару носков. А солдат Пряников сушил на подоконнике фуражку. А Дуня, бестолковая девка, сама влезла на подоконник и проветривала собственные ноги. По городу неслась вонь, измерить которую человек не в силах. В конце концов на Петропавловке ухнула пушка, но дела почти совсем не поправила. 17. Следователь Каган допросил Даниила Хармса. Этот допрос не принес видимых результатов, зато принес невидимые результаты. Даниил Хармс, чтобы уклониться от разговора, отдал себе неслышный приказ, даже два неслышных приказа. В результате следователь разобрал отдаленный гул. - Нехорошо, гражданин, - заметил он с осуждением. -- Будучи неустановленным лицом, вы только мешаете следствию. Даниил Хармс тогда говорит: - Я не неустановленное лицо. Я микроб. Следователь Каган ласково засмеялся и постукал папиросой об пепельницу. - Ежели вы микроб, то кто тогда я - Вы утюг правосудия. Каган ласково говорит: - Милый Даниил Хармс, в ваших собственных интересах дать честные показания. Хармс не стал упрямиться. Он решил, что, будучи микробом правды, даже истины, в конце концов породит какую-то новую породу живых существ, даже более живых, чем следователь Каган. Быть может, эти существа станут жить на Луне либо на Венере, но так либо иначе их великолепная армия сотрет в прах эту жалкую публику в кальсонах. В своих показаниях Даниил Хармс написал: ПРИЗНАЮСЬ. Я был тогда влюблен, влюблен до безумия. Вся натура моя, весь состав был скован нежной паутиною. Но коротко было мое блаженство, Полина доверчиво предалась моему великодушию. Она желала спасти самое себя от укора. Следователь Каган, нахмурившись, прочитал показания писателя, потом спрашивает: - Для чего, Даниил Хармс, вы путаете следствие Вот тут пишете: "самое себя". Это неверно. В наше счастливое время девушка более не именуется средним родом, как рыба. Это "самое" унизительно. Даниил Хармс немного подумал и, не желая вводить следствие в заблуждение, а желая содействовать, написал: "Купы елей стояли, как мертвецы. Я был тронут простыми жалобами..." - Вот! -- вскричал Каган, ознакомившись с показаниями писателя. -- Вот теперь вы заговорили прямо и, можно сказать, дали делу верный ход. Станьте-ко к этой стенке. Нет, вот сюда, где висит портрет писателя Гегеля. Что скажете - Портрет писан маслом, - признался Даниил Хармс. -- На него ушло полбидона масла. ...В комнате явился чудесный незнакомец. Глаза его сверкали с яркостию необыкновенной. Фонари! Черные жерла! Стоя подле стены, чудный гость помалкивал, смежив очи. Ничто и никто не нарушал торжества, затеянного природой. Но милой грезе не суждено было длиться вечно. Вдруг отворивши уста, незнакомец издал великолепный клекот! Небеса (вот вам вся правда!) сдвинулись с насиженного места и дрогнули, словно подхваченные небесной волей. Сотрясая перстами, незнакомец грозно вращал очами и крутил черной, как крыло мыши, шевелюрой. "Прочь, прочь!" - грозной пеной слетало с уст. Все что было живого в комнате тут же померкло. Дух вылетел из всякого, кто по своей надобности зашел в комнату. Продолжая содрогаться, чудный незнакомец выбросил вперед железную руку в намерении пересчитать свои случайные жертвы. Ах! но вот уж нету ничего, одна равнина да гордый дух-исполин, замерший в образе могучего столба. Для чего сей столб стал среди дороги Из какой глупой прихоти вырос Маловеры обходят сие сооружение стороной, прикрывая на случай голову газетой. А безыскусный пешеход просто ложится поперек пути да предается беспечному сну. Ни единого облака... Такова эта поучительная история, лишенная финала. 18. Я поцеловал Нюрочкину ногу. С этого, можно сказать, и повалились неприятности. Прежде всего, я ударился виском о зонтик Евлампия Валерьяновича и набил себе шишку. Сам Евлампий Валерьянович также повел себя не лучшим образом. Игнорируя присутствие Нюрочки, молча плюнул в мой адрес и погрозил мне кулаком. Выхватив батистовый платок, чтобы принести свои извинения, я случайно повредил указательный палец Евлампию Валерьяновичу и порвал Нюрочкину белую в горох юбку. Но тут уж она сама виновата: для чего надевать на себя белую юбку в зеленый горох! Ей следовало бы поучиться у мадам Сервагиной, вот уж та нипочем бы не надела на себя такую юбку, клянусь, мадам Сервагина скорее вышла бы к гостю в одних только нежно-голубых панталонах, безо всяких глупых ухищрений. А юбку в горох бросила бы в печку. И поделом, между нами говоря. Я (такова уж моя планида) не сторонник полумер. Человек не должен страдать понапрасну. Я не таясь говорю: да, я поцеловал Нюрочкину ногу, и в свое оправдание должен заметить, что нога у нее соленая, наподобие малосольного огурца. Так что я, в некотором роде, сам жертва. Что же до Евлампия Валерьяновича, то его не следует принимать во внимание. Это такой подлец, что только дай ему волю, он тут же откусит ваш собственный нос. Уж я-то знаю, что говорю. ... Я попался в лапы одной эстрадной комиссии. Вот уж роковая ошибка, более того -- кораблекрушение! Помните знаменитый корабль "Кармилхан", потонувший в каком-то море во время разгула стихии Моряки с этого корабля потонули все до единого, медленно погрузились в пучину (пучина их приняла). Вслед морякам и их высокому смуглому капитану на дно попадали сундуки с драгоценностями. Все они стали добычей рыб. Много лет я помалкивал и ни словом не обмолвился о корабле "Кармилхан". Ни слова, ни полслова, молчок. Но тут уж я принужден был открыть всю правду об игре стихий, о капризах волн. Мне больше ничего не оставалось. Мои снасти трещали, грозя обсыпать осколками стол. Во главе комиссии сидела председатель Евалгина, эта председательша не хотела принимать в расчет аллегории. Она сомневалась, что аллегории существуют. Верила, что в продаже имеется молочная колбаса, но не доверяла аллегориям. Желая подольститься к недоверчивой председательше, я решительно положил говорить с нею на искренних струнах. Почесавши лоб, я сказал громко: - У женщин между ног необитаемый остров. На мои слова председательша взволнованно заскрипела зубами и крикнула: - У НАС все острова обитаемы. Везде ступала нога человека. Я промычал (безо всякой навязчивости): - Я сказал про необитаемый остров исключительно с целью показать превосходство аллегорий над бытом. Тут председательша внезапно сжалилась надо мной и говорит: - Ну хорошо. Давайте для вашей пользы поделим все предметы на б ы т о в ы е и н е б ы т о в ы е, иначе говоря -- несуществующие. Это станет вам подпоркой. Вы сможете в своих сочинениях оперировать исключительно бытовым арсеналом. - Но от бытового арсенала, - робко возразил я, - воняет. Вонь -- признак тлеющей жизни. Председательша (а она в пылу нашей дискуссии маленько запуталась) говорит: - Вот и хорошо. Вонь (как вы выражаетесь) указывает на жизнь во всех ее проявлениях. А также на дальнейшую перспективу. Не зная как вывернуться из щекотливого положения, я сделал вот что. Притворился покойником (на что я -- скажу не хвалясь -- большой мастер). Повалился на стол председательши и изобразил покойника, причем с такой натуральностию, что бедная председательша, позабыв про принципы, закричала: БОЖЕ ! А я лежал в личине покойника и отрешенно размышлял. Я думал: вот эта дура-председательша вскрикнула: боже! И, может быть, Бог услышал этот крик. И теперь смотрит мудрыми глазами с верху небес и горько сожалеет. Неужто он равно сочувствует мне и председательше Да, скорее всего так и есть. Мы оба его хилые, кривые дети. У нас мало разума и почти совсем нету веры, иначе мы бы не вскрикивали "боже!"; мы бы понимали, что Бог и без наших криков всякую минуту начеку. Если человек стукнул палец об письменный стол, так ведь палец не кричит: "Человек, ты ушиб меня! Помоги!". Человек -- хозяин пальца, и ему и без того все об нем известно. Конец рассуждению. 19. Н е в и д и м ы е к и р п и ч и Даниил Хармс не строил напрасных надежд. У него и вообще не было надежд, помимо надежды на вечную жизнь. Но это была не пустая мечтательность, а строгий расчет. Тут дело было в волшебных (выражаясь образно) кирпичах. На деле кирпичи не были волшебные, а имели просто ряд чудесных свойств, главное из которых -- непроницаемость. Стоили такие кирпичи очень дорого, да их было и не купить. Магазины торговали какой-то п е м з о й; но невидимые кирпичи отсутствовали. Хармс ясно видел свой будущий дом на берегу океана. Высокий (но отнюдь не башня); со светлыми прозрачными окнами, из которых можно наблюдать за ходом жизни, даже и за небесными светилами. Как только на небе зажигается бледный диск луны, а время поворачивает ко сну, тут ты и не зевай! Приступай к высокому окну и, не теряя времени, осуществляй дозор. Не будь, однако, навязчив: Луна не тот предмет, что стерпит невоспитанного соглядатая. Известен случай, когда брат Солнца (Луна) сошла со своего векового места и ударила в лоб одного дворника наподобие мяча. Дворник (его звали Галилеев) и вообразил, что сие мяч, а не светило. Разгневавшись, он воздел темный кулак и пригрозил Петьке Чугунову, который инспектировал помойку. И не напрасно! Он нашел в помойке вполне годный болт. Эта аллегория прямо указывает, что не следует быть бесцеремонным. А надобно с терпением и кротостию наблюдать бледное чудо (Луну). При строительстве чудесного дома следует соблюдать определенные ПРАВИЛА. 1. Не быть бесцеремонным. Ласково поглядывать туда и сюда, заранее радуясь любому чуду, которому будет угодно явиться. 2. Не отчаиваться. Может, сразу какой-нибудь кирпич покажется тебе негодной дрянью. Отложить его, да и все. 3. Обуздать гордый нрав свой и просто, распахнувши очи, дожидаться чуда. 4. В случае явления буревестника, спокойно взять ружье и пристрелить нахальную птицу. 5. Если сия мера не поможет, то вторично взять ружье. 6. Не петь глупым голосом какую-либо песню Дунаевского, дабы не множить человеческую глупость. 7. Не топать ногою, обутой в валенок. 8. Дать дорогу муравью. Эти простые правила помогут, верил Хармс. Даниилу Хармсу пришло в голову, что надо бы перечесть все невидимые объекты, учтенные наукой. Таких немало. Шапка-невидимка, придуманная простым народом про запас; надень такой снаряд -- и, считай, ты укрылся от дождя. Далее: меч-кладенец. Если быстро-быстро им размахивать (со скоростью мухи), то твой снаряд сделается почти совсем невидим. Потом, невидимая дева у ручья. Карл Иоганнович (а он немец, так что разбирается в подобных делах) заверял, что эта дева у ручья едва видна (считай -- НЕВИДИМКА). Сидит, склонивши тонкие пряди, видимость 0,005 %. Путник примет такую деву за простой столбик. Пожмет плечами да и отойдет прочь. Есть и другие примеры полной, абсолютной невидимости. Китеж-град различим только в полевой бинокль, да и то, если сощуриться. Но тогда уж видны и землепашцы, и молодые бабы, подпоясанные полотенцем. О, тогда гляди на здоровье! Эти невидимки станут пред тобой, как праздничные матрешки: первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая. Один наблюдательный кондуктор Шеплыгин даже устал загибать пальцы (у него не хватило пальцев для пересчета). Свидетели ясно слышали, как он твердил: один, второй, третий -- перечисляя невидимых землепашцев. Эти примеры ясно указывают, что феномен невидимости известен человеку и насчитывает добрую сотню лет. Почему же он, писатель Хармс, не может рассчитывать Он вполне может рассчитывать, претендовать. У него имеются для этого основания. Даниил Хармс дважды приступал к сочинению балета "Рыбак и рыбка". Это балет в двух действиях, причем первое -- внимание! -- совершенно н е в и д и м о е действие. Сцена пуста, на ней установлен только небольшой градусник для измерения температуры воды. Это сделано из простого соображения: слишком холодная вода повергает человека в трепет. Такой человек (образно говоря) может с песнею взойти на плаху. Ну а второе действие уж действительно полно многообразия. Тут имеется танец рыбаков и рыб. Каждому рыбаку выдается по небольшой рыбе какого-то распространенного сорта, пусть и нататении. Взяв партнершу в полуобхват, рыбак движется красивым полукругом по сцене, из угла летит приглушенная музыка. Сцена непременно должна быть освещена луной, причем чем натуральнее будет свет, тем лучше. Проще всего тут использовать именно луну, даже и в комментариях я указал: светит луна -- небесная владычица. Танцоры мерно притопывают сапогами на --раз-два-три; потом, плотно обхвативши партнершу, начинают, соблюдая очередность, приседать. Первый рыбак затягивает угрюмую песню. 20. Строительство Даниила Хармса сдвинулось с мертвой точки. Первый кирпич был почти готов. На листке записана формула и весь состав невидимого кирпича. Оставалось добыть редкие материалы. Писатель твердо верил, что дом из невидимых кирпичей будет построен, иначе быть не могло. Иначе ему совсем негде станет жить. Его нынешняя квартира не может служить защитой, все равно что домик из бумаги. Она слабо спасает и от запахов; вот запах гниющего мяса входит в дом беспрепятственно. Помимо этого, постоянно слышатся марши. Один такой победный марш Ххоермс разучил и беспечно напевал. Примерно такой марш: блуждала белая овца, ходила по полю овца, смотрела под ноги себе. Это был марш победителей. 21. К Даниилу Хармсу явился сосед Алексеев. Добрый малый постоял молча около порога, потом двинулся прямиком в комнату. Даниил Хармс вопросительно взглянул на пришельца, а тот вдруг говорит: - Слыхали, Даниил Хармс, наш дом переоборудуют - Нет, не слышал. - А вот переобрудуют. Отныне тут будет не дом, а гробовая мастерская. Чтобы все могли пользоваться. - А где же жить - Ну, тут и жить. В пристрое. За стенкой будут вытесывать гробы (отменного, как я слышал, качества), а по другую сторону разместят оставшихся жильцов. Я думаю, что так даже лучше. Хармс вскричал: - Чем же лучше жить бок о бок с мертвецами Тут сосед Алексеев скривился и отвечает: - Уж во всяком случае мертвецы лучше скрыпачей. Они не играют на скрипках. - А как же тление - Ну, знаете, - возразил Алексеев, - тление, по Карлу Марксу, неизбежный постулат. Даниил Хармс задумался. Его колотила дрожь. Ну, сейчас начнется, думал писатель. Вначале явится гробовщик, а за ним и бойкие клиенты (так шутливо именовал Хармс будущих покойников). От них не станет проходу, угрюмо размышлял писатель. Они нарушат стройный ход моих мыслей. Даниил Хармс не страшился покойников, но и не терпел вмешательства в свои дела. Словно вдруг прочитавши мысли поэта, сосед Алексеев громко сказал: - Да вы не беспокойтесь, Даниил Хармс. Не всякий покойник равен сам себе. Когда я служил в почтовом ведомстве, то встречался с такими покойниками, которые обскачут иного живого человека. Прославленные, между нами говоря, люди, хотя и покойники. - Кто же для примера -- спросил Даниил Хармс. - К примеру, Грач. - Кто таков Судя по имени, простая птица. - Не угадали. Не птица, а комсомолец всесоюзного значения. - Что же этот Грач Умер Получил героический выстрел из нагана - Нет, никак нет. Грач жив. - Ну а причем тут покойники В ответ на прямой Хармсов вопрос сосед Алексеев почесал небольшой лоб свой и молча уставился на поэта. Он запутался (и готов был признать путаницу), но ему мешало самолюбие. Он сказал угрюмо: - Сегодня живой, а завтра покойник. Так уж в жизни устроено. Однако, что скажете, если я вам тут же, сейчас расскажу о бессмертном подвиге Грача Ровно тринадцать лет назад одно армейское подразделение попало в засаду. Его обстреливали из гаубиц сразу с трех сторон и, доложу вам, заварилась такая каша, что врагу не пожелаешь. А Грач в этот кровавый миг находился среди прочих повстанцев, наподобие Байрона. Красный платок обвивал его шею. Тут сосед Алексеев временно умолк, потирая для памяти небольшой лоб. - А враги не зевают. Лупят по героям снарядами размером с дыню. Шум, гам, кони ржут в обе ноздри... Короче говоря, Бородино! Тут Грач видит -- дело худо. Он потер этак руки (для отвода глаз), а сам пригнулся и, виляя как заяц, бросился навстречу врагу. Даниил Хармс спросил: - Что же, он решил сдаться на милость победителя - Не угадали! Это был маневр, как у Кутузова. Да и потом этот Грач неспроста носил один глаз. Его товарищи даже и величали Кутузов, в минуты затишья между боями. - Ну и история, - заметил Даниил Хармс. -- Не история, а целая басня. - Кстати! -- вскричал Алексеев. -- Если уж вы завели разговор о баснях... Вы, как писатель, должны знать басню про Фому и Ерему. - Не знаю, - молвил Даниил Хармс. - Эти герои, - с воодушевлением сказал Алексеев, - выведены в басне под видом двух неугомонных петухов. - И что ж - Тут вам и мораль. Не зовись Фомой и Еремой. Когда в товарищах согласья нет... Даниил Хармс молча отошел от Алексеева, держась за горло. Ему нездоровилось, слабый сумрак окутывал его любимый город. Справа и слева стояли безымянные герои Фома и Ерема. Они улыбались, будучи басенными персонажами и не зная текущих забот. Ну а Хармс был серьезен и молчалив. 22. Некто Гундосов уверял, что Китеж-град не утонул, а стоит, как и стоял, на другом берегу Ильмень-озера. - Там, - говорил Гундосов, - неплохо организована торговля. - Что же там продают -- спрашивали слушатели. - Различную снедь. Бойкие торговцы снуют туда и сюда. - С пятого августа, - врал Гундосов, - Китеж-град передан в ведомство секретного отдела Государственного Управления. Они теперь под охраной государства, как куницы. Слушатели не знали что и думать. Тогда Гундосов для убедительности выхватил из кармана какой-то документ и крикнул: - Это карта! На ней крестиком указано месторасположение города. - Да ведь это карта дна морского. Вон и водоросли... Что же вы все врете, Гундосов - Вы, - крикнул Гундосов, - все равно как герои басни про Фому и Ерему! Не верите, что ли, собственным глазам При этих словах Даниил Хармс уронил голову на грудь, чтобы проверить, как сильна в нем струя жизни. Ничего, на берегу океана все будет иначе. Там ход жизни поменяется, ибо само природное устройство этого требует. Там отсутствуют трамваи и нету совсем никакой нравственности. Я так говорю не потому, что противник нравственности, а исходя из здравого смысла. У рыб нравственное чувство иное, чем даже у самого нравственного человека. Они наделены жабрами, и это существенно расширяет их горизонт. Рыба не войдет в полемику, об чем бы ни шел спор. Махнет хвостом, да и была такова. Это закон моря, а не безнравственность, там все устроено решительно по-другому. Один капитан дальнего плавания побожился, что в жизни не встречал ни единой рыбы, обремененной даже простым умилением. Где же тут угнездиться нравственности Да рыба и не могла бы выразить умиления, разве ей пришлось бы отворять свою небольшую пасть и говорить человеческим голосом, как на иллюстрации художника Мясницкого. Об этом художнике трудно спокойно толковать, так и хочется надавать ему по морде за его художества. Мой далекий приятель Вениамин Алентович как-то говорит мне: - Хочу вам посоветовать, милый Даниил Хармс, обриться наголо. - А что дальше - Потом распишите голову васильками. Либо попросите знакомого художника, он распишет. - Ну а далее - А потом идите себе. - Куда же я пойду - Ну, милый вы мой, - говорит приятель, - это уж вам решать. Вы свободная тварь. - В таком случае, - горячо говорю я приятелю, - вы знаете кто Вы горе-советчик. Таких в прежние времена усылали в Сибирь. Возьмите хоть Чаадаева. - Где же я его возьму - Где хотите. Только не стойте, перегородя комнату. Сам про себя я в эту минуту думал: "Боже, сделай так, чтобы этот приятель исчез, а с ним заодно исчез и этот трамвай, и строительная мастерская "Красный коммунар", и эта вот девица с книгой "введение в литературоведение", которую держит под своей потной подмышкой, так что эта и без того вонючая книга теперь вся провоняла девицыным потом! Вот они исчезнут, и ничего более не останется, лишь серебристый океанский берег. А на берегу высокий дом, превосходно устроенный для жизни, выстроенный из непроницаемых кирпичей. Я провел в лени весь нынешний и весь предыдущий день, провел их в мечтах и праздности, а так ничего и не совершил! Это мое несчастье, но это так. Мне хотелось приняться за работу, но страх накрыл мне голову, как черный платок. Не хочу, чтобы меня приняли за человека, который боится соседних покойников, просто стук молотка мешает мне сосредоточиться. Хотя ведь (нельзя не признать) современное государство не может обойтись без гробовой мастерской. Не складывать же покойников прямо на улицы, как во времена Жанны Д,Арк! Гробовщик, въехавший в наш дом, как говорят, мастер своего дела. Но и надменен сверх всякой меры! Не кланяется никому из жильцов и смотрит на всех, будто он оперный певец, а мы ни на что не годные щепки. Его презрение к нам так велико, что по воскресеньям он плюет в адрес всякого, кто попадается ему на пути. Он не носит никакой шапки, его жирные волосы свисают до воротника вязаного жакета. Он ведет себя, как человек, облеченный особым доверием, а мы пред ним, как муравьи. Он уже снял мерку со всех жильцов, проживающих в бельэтаже, и далее уж моя очередь. Он хвалится, что снимал мерку с самого товарища Меньжинского, а на меня смотрит, как на тлю. Товарищ Меньжинский рослый человек, у него многочисленные заслуги. Гроб для него хотели заказывать в Италии, и даже нашли для этой цели художника, но тот не принял заказ, сказавшись больным. Тогда товарищ Меньжинский дал клятву, что обратиться в рабочую артель, но на беду был праздник и все члены рабочей артели напились до смертного оцепенения. Лежали как деревянные балки без признаков жизни. Такое, заметил товарищ Меньжинский, у нас еще случается, когда рабочий человек не соразмеряет свои силы. Потом махнул рукой и ушел. Так что нашем гробовщику было пока не до нас, он с презрением смотрел на жильцов дома, полагая, что заслуживает более уважаемых клиентов. Вот до чего человек занесся, и расплата тут же явилась. Из-за поворота выскочил трамвай, и наш мастер в своей гордыне так и пал на мокрые рельсы. Я не стал оплакивать его, да там и нечего была оплакивать, трамвай перерезал его, как колесо диалектики. 23. Р а с п о р я д и т е л ь н ы й П у г а ч о в Распорядительный Пугачов раздавал тумаки направо и налево. Он называл это д е я т е л ь н о с т ь ю и уверял всех, что такова его профессия. Он, мол, раздает тумаки и себя не жалеет. При том рожа у Пугачова была красна, как маков цвет. Он говорил, что это происходит от усидчивости. Раздавать всем с утра до вечера тумаки, да еще поспевать помыть руки, сесть в трамвай, насобирать целую авоську грибов да вбить в стену кривой гвоздь. - Гвоздь-то у тебя, Пугачов, кривой, - бранил Пугачова дворник Пилигрим. Но Пугачов и ему давал тумака, чтобы тот не витийствовал. И вот как-то в половину шестаго утра Пугачов надумал застрелиться из пистолета. Принялся шарить руками по дивану, но пистолета не сыскал. У каждого человека, строго сказал Пугачов, должен быть дома пистолет. Потому что он может наткнуться на дикого зверя, и тогда прощай, милая жизнь! Так-то оно так, возражал Пугачов, но если пистолета нету О, тогда прощай, милая жизнь! Пугачов понял, что попал в тупик, подобно писателю Гегелю. Стоп машина. Даниил Хармс поставил точку. Рассказом был недоволен, в нем (казалось писателю) недоставало четвертого измерения. Три измерения присутствовали, а четвертое читалось слабовато. И вот Хармс мучился в поисках дырки, сквозь которую можно было бы проскочить в это четвертое измерение и протащить за собой упрямый рассказ. Должно быть этакое окно, рассуждал писатель, которое выходило бы не на задний двор; сквозь которое было бы видать не ржавую вывеску у входа в дворницкую; а через которое я увидел бы, предположим, фрагмент Млечного Пути. Это можно утверждать с большой долей вероятности. И тогда кое-что стало бы на свои места. В любом случае в свете звезд иные достижения превратились бы в комочки слизи, и воздух бы зримо очистился. Даниил Хармс написал: п и е с а. Потом подумал и написал: О д и н ч е л о в е к: Вы верите в подсознание Д р у г о й ч е л о в е к: Да как вам сказать... О д и н ч е л о в е к: А верите ли вы в надсознание Д р у г о й ч е л о в е к: Понимаете... О д и н ч е л о в е к: Ну а как вам нравится сверхсознание Либо несознание Либо, быть может, бессознание Д р у г о й ч е л о в е к: Да, да. О д и н ч е л о в е к: Я верую во все это. Д р у г о й ч е л о в е к: Вот, значит, вы охотник за истиной. О д и н ч е л о в е к: Да, я охотник. Оба на время замолкают и смотрят -- о д и н ч е л о в е к смотрит вверх, а д р у г о й ч е л о в е к что-то разглядывает за пыльным трельажем. О д и н ч е л о в е к вдруг заливается громким смехом. О д и н ч е л о в е к: Что вы там видите за пыльным трельажем Неужто, надеетесь разглядеть жар холодных числ Д р у г о й ч е л о в е к: Мммы, гмы. з а н а в е с 24. Бескрайный берег океана -- это натура. На камне сидит человек и смотрит на игру стихий, это также натура. В голове этого человека умещается всякая буква либо невидимая букашка, ровный могучий гул океана и отпечатанная стопа древнего обитателя Земли, выползшего из пучины морской. Мокр и печален, гол, дик, он слонялся одинокий по берегу. Это была полурыба-получеловек, его неокрепший разум позволял ему выть на пустынном берегу. Этот вой впоследствии назвали эпической песней. Даниил Хармс признавал, что место выбрано с умом. Это самое место, лучше и не придумать. Тут станет его дом, смотрящий одновременно во все шесть сторон света. Ибо у света не четыре стороны (это заблуждение); по совести говоря, и не шесть. Число сторон света приближается к бесконечности. Это надо учитывать, чтобы не сделаться жертвой глупого недоразумения. Друг Даниила Хармса именно сделался жертвой глупого недоразумения. Этот человек (его звали писатель Пастромкин) явился в редакцию журнала и, размахивая рукописью, принялся требовать дать ему в долг пятнадцать рублей. Секретарь, который был не лыком шит, молча усмехнулся и показал писателю кулак, намекая на вероятность компромисса. Писатель же Пастромкин, прихватив рукопись обеими руками, подступил к секретарю и не примериваясь ударил того рукописью по морде. Секретарь потер морду руками, чтобы маленько остудить, и укрылся за редакционным столом. Но писатель Пастромкин так и горел жаждой мести. Из двух его ноздрей валил пар, изо рта также валили клубы черного дыма. Задушу, собака, вопил Пастромкин, а секретарь отвечал ему тем же. Наконец, писатель настиг секретаря. Это был самый пик глупого недоразумения. Секретарь затаил дыхание и притворился мертвой птицей. А Пастромкин наоборот усилием воли вообразил себя витязем Ерусланом. В руках его сам собой стал меч... Далее история совсем темна. Одни уверяют, что бузотеров связали, сложили по обыкновению в мешки и сдали куда следует. Другие твердят, что ничего подобного. Что будто бы писатель Пастромкин, будучи крупным мужчиной, не влез в мешок; а секретарь, наоборот, помер от удушья, так как пренебрегал дисциплиной и держал форточку на замке. Вот как разобрать Нету никакой возможности. Неожиданно, размышляя о русской литературе, Даниил Хармс позабыл, как звали великого русского писателя Молотова. Как же так, терзался Хармс, вот вчера еще я знал имя этого властителя дум назубок, а сегодня позабыл Сегодня я даже не могу припомнить, какого цвета у него щеки: бледно-желтые или темно-коричневые Как прикажете жить с такими сомнениями! Ну хорошо, я позабыл имя этого писателя, но должен же помнить его бессмертные книги Может, он писал о чумазой детворе Или наоборот описывал охотников на привале Тут вариантов не счесть. Прикрыв глаза, Даниил Хармс перечислял: Молотов -- автор романа о молодом человеке, не имевшем в жизни яркой цели; либо Молотов -- автор басни про Фому и Ерему (передаваемой впоследствии из уст в уста) Либо он сочинитель великой утопии о человеке, имевшем толоконный лоб, но преуспевшем в созидании Города Солнца. Имея толоконный лоб, этот человек, однако, неплохо справился со своей задачей. Хотя город вышел так себе, но все ж-таки это был настоящий город, там даже имелись трамваи. Даниил Хармс относился к писателям с некоторой настороженностью. Ему было известно, что среди писателей-реалистов имеются людоеды, причем людоеды высокой пробы. Ради соблюдения жизненной правды один писатель может откусить у другого писателя нос. Эти писатели рвут свою кровавую пищу зубами, как вольные птицы. В такие минуты им даже кажется, что они вольные птицы, каждый воображает себя на горной вершине в компании других птиц. Писатель Эрлих поймал другого писателя, по имени Кован-Мракк, и потащил того на горную вершину. Он намеревался рвать кровавую пищу прямо среди скал. Но Кован-Мракк оказался женщиной в зеленом пальто и с сумочкой из дермантина. Затащив жертву на первую же смотровую площадку, Эрлих пригляделся и увидел, что пред ним особа лет тридцати четырех. В руках у храброй дамы был бутерброд с маслом, а на глаза наворачивались слезы. Романтизм как учение обречен, крикнул Эрлих, точно был на собрании. А особа с бутербродом подняла глаза на своего повелителя и шепнула ему на ушко одно словцо, как это проделывают некоторые писательницы в гостиных. Эрлих тут же схватился за брюки. Он испугался, что в горячке выскочил из дома без штанов. Но штаны были на своем месте, однако отсутствовал сам Эрлих. Точнее -- отсутствовал его неукротимый дух. Короче говоря, из затеи не вышло ничего путного. Писатель Эрлих уклонился от своей кровавой трапезы. Он молча сел на стул и свесил на грудь голову. Стал даже маленько похож на известную конную статую одного короля, чьи планы также разрушило беспощадное время. 25. Даниил Хармс подумал так: один предмет всегда может заменить другой предмет. Например коробочка может сгодиться вместо дворца с эркерами. Стоит только твердо уверовать, что коробочка и есть дворец с эркерами, и ты получишь результат. Один предмет заступит место другого. Но возможно и такое. Возможно, один предмет может даже компенсировать тебе целый городской квартал; либо отдаленный горный край с жемчужной сверкающей рекой. Либо джунгли (если ты имеешь потребность убедиться в существовании джунглей). Иначе говоря, всякий предмет заключает в себе Вселенную. Человек может не беспокоиться, если он прикован к своему единственному окну, выводящему на задний вонючий двор. Пусть возьмет простую коробочку (таково мое мнение) -- и у б е д и т с я, что она может заменить ему гору Монблан. Этот простой опыт показывает, что все в руках Божиих. Вот к примеру вчера: я твердо уверовал, что на моей макушке ветвятся прекрасные оленьи рога. Далее я стал во весь рост, издавая негромкие звериные вопли, и предпринял попытку выйти из своей комнаты в коридор. Но благодаря рогов не поместился в скудном пространстве, ибо рогатому зверю необходим простор и воля. Другое дело, если бы кругом стояли луга. Я мог бы двигаться королевским шагом среди бледных просторов в застенчивом жужжании золотых пчел. Ну-с, а так иное дело. Моя комната оказалась в моем случае клеткой, а я узником. Я даже разобрал голос, прокричавший: бедный, бедный Павел! Я сразу понял, что это кто-то невидимый хлопочет обо мне. Да, меня зовут не Павел, но если поменять буквы, то выйдет вполне Павел. Бедный, бедный Павел -- это я. 26. В мире литературы, подметил Даниил Хармс, совершается немало загадочного. Этот мир сродни океанским глубинам с их непостижимыми тварями. Великолепные твари ползают по недоступным мхам, скрывая свои первобытные морды. Эти первобытные морды -- чудесная отметина пробежавшего времени. Бородавки подобны благородным наростам. Широкая пасть, сфабрикованная природой для насыщения, может парализовать мирянина. И точно: если ты стоишь на берегу, то рискуешь совсем не заметить внутреннего богатства мирового океана. Эти глубины, придумал Даниил Хармс, и есть н е п о с т и ж и м ы е литературные анналы. Там не ступала нога человека, одни лишь литературные эксперты вытаптывают стезю. Древний, нетронутый край! (Хармс фантазировал). Писатели (если придерживаться истинного положения дел) совсем не похожи на древние чудовища. Взять даже бойкого сочинителя Глеба Нагайко. Он скорее похож на человека, хлебнувшего начального образования (что ему даже маленько вредит). Простая древняя повадка куда благороднее бесполезных спазм... Нагайко в этом смысле -- жертва цивилизационных механизмов. Все же Даниил Хармс с удовольствием прочитал в газете, как писатели собрались на СЪЕЗД. Хармс разволновался. Какой же требуется ДОМ, даже не дом, а ДВОРЕЦ, чтобы вместить эту великую, волнующуюся толпу, вооруженную бойкими перьями (как известный сочинитель Нагайко)! Это, сознавал Хармс, люди, недурно осведомленные в самых разных предметах, и вот теперь они, как первые жители Земли, собрались вместе, чтобы противостоять невежеству толпы. Возможно, фантазировал Хармс, в руках у этих единоборцев имеются знамена, выкрашенные в цвета живой природы Подхваченные ветром полотнища заполняют пространство, а на носу корабля стоит сам Максим Горький Нечеловеческое зрелище... 27. СЪЕЗД Сидя около своего темного окна, Даниил Хармс внимательно слушал речь литературного вождя. У него не было радио, однако он превосходно слышал всякое слово. Каждое слово в него вбивали (образно выражаясь) крепким железным гвоздем. Такова сила мысли. Некоторые писатели, слышал Даниил Хармс, и его охватывал трепет, до сих пор не понимали, зачем да для чего нужен наш съезд. Были точно слепые детеныши выдр, которые только и могут тыкаться лбом в материнское лоно. Оставим этих бестолковых детей природы ползать по берегу, от них нам, дорогие товарищи, нету никакого толка. Сегодня выдра жива, а завтра (если это будет необходимо и обязательно) мы эту выдру задушим и растопчем каблуком. Эта затоптанная выдра -- формула пролетарского гуманизма, не отворачивайтесь, товарищ Пастернак. Кто-то хочет, чтобы все осталось как было. Кто-то страшится посмотреть в будущее, но с удовольствием глядит себе под ноги. Хозяин страны -- пролетариат -- разрушит то, что должно быть разрушено, и выстроит то, что должно быть выстроено. Он разрушит мелкую дрянь у нас под ногами, разрушит и сами ноги, что топчутся на месте, разрушит и самое место, потому что нет выше заслуги, чем расчистка мира ото всякого старья. Если я съем кусок стекла, рассуждал Даниил Хармс, это будет ошибка, н е з а м е т н а я в ходе времени. Существуют более высокие позиции, в которых мое съеденное стекло будет выглядеть не более пылинки. Так точно человек может существовать без ног. Они намерены лишить человека ног в плане общего исторического устройства. Они мыслят ш и р о к о и ф и л о с о ф с к и. Вначале -- уничтожить дрянь под ногами (очистить место); потом -- уничтожить ноги, а затем и место. Развеять прах истории по просторам истории во имя и для блага истории. Вот как они мыслят. Отклонения от математически прямой линии, выработанной кровавой историей трудового человечества и ярко освещённой учением, которое устанавливает, что мир может быть изменён только пролетариатом и только посредством революционного удара, а затем посредством социалистически организованного труда рабочих и крестьян, - ОТКЛОНЕНИЯ ОТ МАТЕМАТИЧЕСКИ ПРЯМОЙ ЛИНИИ... от математически прямой... Дорогие товарищи, мы напишем с вами книгу крупнее Библии и Гильгамеша. Каждый оставит в ней то, что может. Кто-то просто нарисует букву "А", а другой напишет корявое стихотворение. А товарищ Бабай, совсем не умеющий писать, художественно п р о м ы ч и т завет простого человека, а мы запишем этот завет, а потом разучим этот завет, а потом исполним этот завет в камне, либо в металле, либо в глине, либо исполним иным чудесным образом. Бабай, иди сюда, дорогой. Вот я вижу, дорогие мои, что Бабай уж в Президиуме шевелит губами и поет. Если грязная скотина уронит в хрустальный ручей свой носовой платок, то ручей также станет грязен. Нужен исполин, который дыханием своим опалит грязную скотину, и та исчезнет, как голубь над долиной... как горный орел! Тот полетит в родную юдоль... в родной придел... а Исполин так притопнет ногой, обутой в сапог, что ручей иссохнет, а долина станет приносить крестьянину все необходимое. Персик, кинжал, кукурузу... Спасибо, товарищ Бабай, спасибо, родной, не отворачаивайтесь, товарищ Пастернак... 28. СЪЕЗД Писатель Хармс пишет о водяных кругах, а также работу "Нуль и ноль". ОН как умеет пытается пробиться к отражению реальной жизни, его ж и в о волнует реальность как она есть; но общее з а д ы м л е н и е его сознания ставит писателю палки в колеса. Ему кажется, что, описывая невидимые закономерности, он -- косвенно и опосредованно -- пробивается к естественному порядку вещей. То, что писатель Хармс голодает, не совсем верно. Он, скорее, обходится без пищи. "Нуль и ноль" не свидетельство нищеты писателя, это свидетельство его духовной нищеты и острой нужды в руководителе. Дважды товарищу Хармсу предлагался руководитель. Но оба раза претенденты на эту роль были отвергнуты неподобающим образом. Первый был назван л е ж а л о й с к о т и н о й, а другой побит скалкой, которая не принадлежала поэту Хармсу, а осталась от прежних хозяев. Эти ф а к т ы ставят под угрозу намерение помочь беспризорному поэту, участь которого волнует его сокамерников по делу. Об этом говорит с т е н о г р а ф и ч е с к и й о т ч е т. Г л е б Н а г а й к о: Скажите-ка, Хармс, что вот это означает (тычет пальцем в страницу тетрадки). Д.Х.: Это означает букву "Н". Г л е б Н а г а й к о: Нет, далее Д.Х.: Далее чистый лист бумаги с небольшим пятном. Пятно от селедки, которую принес писатель Городочкин. Г л е б Н а г а й к о: Врет! Вот он, товарищи, опять врет! Откуда сейчас взяться селедке, если неурожай! Д р у г и е п и с а т е л и: Товарищ Нагайко прав! Прав и еще раз прав товарищ Нагайко. Товарищ Даниил Хармс мутит воду. Наводит тень на плетень. Втирает очки. Как обезьяна в басне Пушкина! Не Пушкина, а Гоголя. Вот тебе Гоголь! Пушкин. Да не тот и не другой. В басне Крылова, нашего дорого баснописца! С е к р е т а р ь п и с а т е л е й: Товарищ Хармс! Объясните нам, своим товарищам, для чего вы всякое утро выходите на балкон в голом виде Д.Х.: У меня нету балкона. С е к р е т а р ь: Для чего раздеваться в канун новой пятилетки Вы, Хармс, вредитель сродни трутню. Г л е б Н а г а й к о: Протестую! Трутень -- полезное животное. Он способствует общему ходу дел. Д.Х.: Я тоже способствую. В с е п и с а т е л и: Чему же Д.Х.: Я способствую общему ходу небесных светил. Я не оставляю их без внимания. П и с а т е л и м о л ч а т. Д.Х.: Прошу выдать мне умеренную пенсию или оказать другую помощь. Я наблюдаю светила последние 24 года, безо всякой помощи и поддержки. П и с а т е л и (н е у в е р е н н о): Что ж... Г л е б Н а г а й к о: Хармс показывает нам кукиш в скрытой форме! С е к р е т а р ь п и с а т е л е й: Не кричите, товарищ Нагайко. Товарищ Хармс справедливо упрекнул нас. Что мы, бездушные кони В с е (у д р у ч е н н о): Нууу... С е к р е т а р ь п и с а т е л е й: Давайте-ка, товарищи, навалимся всем миром и поможем нашему товарищу Хармсу. Писатель наблюдает ход небесных светил, а значит, в некотором смысле, часть нашего родного пейзажа Г л е б Н а г а й к о (з а п а л ь ч и в о): Светила не пейзаж! В с е: А что пейзаж, по-вашему Г л е б Н а г а й к о: Деревья, пеньки. В с е (с о м н е в а я с ь): Мда... С е к р е т а р ь: Поможем товарищу Хармсу. Сейчас на складе есть небольшие хозяйственные запасы. Гвозди, доски... Пусть товарищ Хармс строится! В с е: Пусть, пусть! С е к р е т а р ь: Назначим, в помощь товарищу Хармсу, субботник. Засучим рукава. В с е п и с а т е л и (кроме Нагайко): Да, засучим! С е к р е т а р ь: Товарищ Хармс. Теперь у вас есть гвозди, доски и мы, ваши товарищи. Что скажете Д.Х.: Обещаю, что завтра я зашнурую свой левый ботинок и посвящу это действие Союзу Писателей. Некоторые считают Союз Писателей самой позорной публикой. Другие считают, что Союз Писателей на деле союз благоразумных гнид -- то есть среднее звено между неодушевленной природой и человеком. Те и другие не правы. На деле Союз Писателей -- это группа обученных и натренированных людей, которые каждое утро щебечут на подоконниках, распевая славу новому дню. Они неутомимы. Никакой капкан не заставит их усомниться во всеобщем торжестве. Главная ведущая писательская нота звучит так: Э-ге-ге-гей! Ежели вам повстречался человек, распевающий "э-ге-ге-гей", то считайте, вы проникли в кладовую писательского ремесла, которую некоторые называют кладовой солнца, а другие кладовой луны, а третьи никак не называют и молча воротят рыло. Вот как я себе это представляю. 29. Дорогие товарищи, видели бы вы океан, вы бы -- клянусь! -- в один миг поменяли свои меланхолические постные морды на красивые лица. Я имею в виду, вы сделались бы похожи на Дориана Грея (в его лучшие минуты). Прошу заметить, тут нету никакой ошибки. Такова роль свободного океана в нашей жизни. Он высасывает из наших жил всякую скудную дрянь и немочь и наполняет их звенящей, как серебряная монета, жизненной силой. Тому есть несколько примеров. Архипов, Демченко и Антонов были никудышными человечками, покуда судьба не забросила их на берег бескрайного океана. Соленые брызги вначале застали их врасплох, но после так преобразили, что те стали на себя не похожи. Архипов сделался вылитый Антонов, а Демченко, наоборот, приобрел сходство с одной моей знакомой жрицей, Зоей Иртеньевной. Он начал поводить руками и качать головой даже во сне. А снилась ему преимущественно мелкая утварь. Вот как велико было их преображение. Теперь к делу. Я уже восьмой день живу на самой кромке Земли. Против меня один только океан, не считая небесных светил. Я развил у себя такое зрение, что мой глаз без труда различает пятно на каменном спутнике Сириуса. Не верите У меня, однако, имеется доказательство. Это пятно по форме точь-в-точь нога Илларии Федоровны Кичкиной. Левая нога, обутая в сафьяновый сапожок. И потом, если уж вы не верите мне, то прислушайтесь хотя бы к мнению специалиста. Писатель Шварц зарисовал в своей так называемой т е т р а д о ч к е подобие этой бойкой гладкой ножки! Так что я только безмолвный свидетель. Но расскажу всё по порядку. Третьего дня ко мне приступила ватага писателей. Это всё были члены Союза Писателей, намеренные во что бы то ни стало оказать мне посильную помощь. Писатели действовали, как герои-челюскинцы, всякий был вооружен как попало, но полон твердой решимости. Мне поначалу сильно не понравились их рожи. Они, как мне показалось, были вымазаны кто песком, кто землей, а у некоторых от усердия текли слюни. Что же тут красивого, даже с точки зрения диалектического материализма Завидев эту творческую ватагу, я поступил так: спокойно лег на землю ногами к взрыву, как того требует военная наука. А потом закрыл глаза, стараясь вообразить что-либо более приятное, чем члены Союза Писателей; вообразить, например, кромку берега, омываемую океанской волной. Тут (чую по запаху) писатели подступили ко мне настолько близко, что я уж различаю сопение двух молодых поэтов. Один поэт, посопев, предложил оттащить меня в сторону и уж тогда оказать посильную помощь. А другой говорит: - Дорогие товарищи, накануне следующей пятилетки мы должны спокойно вооружиться перьями и изобразить Огненного Зверя Индустриализации. Тут писатели как раз замахали на своего товарища перьями и говорят: - Что ты, Веников, так бестолков Огненный Зверь Индустриализации тебе не дастся. Не по Сеньке шапка. Но поэт разгорячился и метнул свое перо в того писателя, что усомнился. Перо попало сомневающемуся писателю под левое око. - Веников! -- завопили все. -- Вы с ума сошли! У нас тут не субботник, чтобы устраивать геройские вылазки. Сидите смирно. Вдруг один из них вспомнил обо мне. Берите, говорит, его за ноги и за руки, а задние товарищи пускай берут доски, предназначенные для помощи товарищу Хармсу. Да пускай не позабудут и гвозди. Эти гвозди выковала специальная артель имени писателя Льва Толстого. Тут началась страшная давка. Меня, и точно, схватили за руки и за ноги и куда-то поволокли. Вначале я даже был доволен, что стал жертвой такого мероприятия. Мне почудилось, что писатели хлопочут вокруг меня, как пчелиная матка. Но потом их усердие меня насторожило. Смотрите сами. Сквозь сощуренный глаз я вел наблюдения и отмечал перемены в собственной судьбе. Меня приволокли на задний двор какого-то кирпичного дома. Дом высился надо мною, заслоняя небо, так что я подумал: что это за место такое Явно не берег реки Нил. Крепко обдумав свое положение, я пришел к такому выводу: писатели сейчас охватят меня своей заботой. Вот уж кто-то вынул из-за спины шерстяной синий шарф, чтобы накрепко перевязать мое больное горло. А потом они возьмутся за строительство моего нового жилища. Я говорю: - Товарищи писатели. Вот я вижу у вас доски и гвозди. Что ж можно выстроить из таких материалов Гроб для дохлой собаки Писатели подумали маленько, и наконец самый старший отвечает: - Товарищ Хармс. Мы не собачники, гробы для собак не наша забота. Сказавши так, этот писатель покрепче затянул синий шарф на моей шее. А другие писатели взялись за гвозди и доски, работа закипела. Я почти совсем не мог дышать из-за шарфа; да они к тому же позаботились, чтобы сырой воздух не попал мне в легкие, и бельевой прищепкой легонько прищемили мне губы и нос. Чтобы я не наглотался сырого воздуха. Я заметил, что все они работают на совесть. Писатель Гаубицын стоял, развернувшись ко мне поясницей, и неутомимо сгибался и разгибался. Он колотил по доскам с воодушевлением, так что в некотором смысле напоминал великого поэта Гёте, который тоже не ленясь лепил свой бессмертный труд. У писателя Куцына с морды капал пот. Писатель Варешкин от изнеможения пускал слюни и утирался полотенцем, по которому был пущен оранжевый узор. Писатель Кравдин трижды от натуги выкрикнул бранное слово. Делицын и Рукомойник (писатели) от переизбытка чувств принялись мутузить друг друга потными кулаками. Глеб Нагайко, будучи во власти какой-то любимой грезы, вскрикивал: - Туши! Дави! Глубже, глубже! Короче говоря, писатели работали не за страх, а за совесть. К тому же их сделалось так много, что это уж была не группа Союза Писателей, а настоящая веселая орда, с огненными мыслями и поступками. - Землицы не жалей! -- орал писатель Глеб Нагайко. -- Силушка неисчислимая... Глядя на Глеба Нагайко, я заметил, что он сделался сам не свой. Лицо его поменялось и приобрело вид несвежей котлеты. Заметив эту перемену, я неожиданно для себя кое-что понял. Мне открылся -- во всей полноте -- секрет делания невидимых кирпичей, из которых только и возможно выстроить Дом на берегу океана! Открытие произошло внезапно, как смерть. Просто мои глаза открылись, и я увидел формулу, а вслед за формулой увидел светлый Дом, целиком составленный из непроницаемых кирпичей. Мне больше не было страшно. Я не боялся, что в меня попадет снаряд, либо меня по ошибке зачислят в покойники и закопают в землю. Писатели держали меня за руки, за ноги, за шею, тыкали мне в лоб, в рот, в нос какие-то бумаги -- свидетельства их заботы и радушия; в моих глазах мелькнуло оранжевое полотенце и рожа Глеба Нагайко в виде несвежей котлеты; у них закончились гвозди (как я понял из короткой писательской перебранки), и они решили затолкать меня в мое не до конца оборудованное жилище, не дожидаясь новой партии гвоздей. Они решили обойтись простыми веревками. Они говорили так: - Эти веревки сделаны артелью инвалидов имени Жанны Д,Арк. Тут вдруг сделалось совершенно темно. Крышка моего дома захлопнулась, голоса писателей исчезли, но зато над моей головой стали Светила и около ног зашевелился Океан. Формула, изобретенная мною в минуту сомнения и тревоги, дала свой результат. Светлый Дом стоял на берегу, и легкие занавески слабо шевелились на высоких окнах. Напоследок только намекну, что моя формула не имеет ничего общего с распространенной формулой "2 х 2 = 4". Это совершенно другая формула.

proza_ru/texts/2011/08/20110825701.txt

ДЕВА МАРИЯ! НЕ ДАЙ ПОДОНКАМ НОВЫЕ КАДРЫ!

proza_ru/texts/2017/03/20170327211.txt

Недалеко от нас.

proza_ru/texts/2012/10/201210272134.txt

Редакторский "террор" /1 Есть вещи, о которых ты с сожалением не забываешь много лет, хотя тебя они уже давно не касаются. А всё равно помнятся, - как сожаление о том, что было вычеркнуто из твоей личной (в данном случае -- творческой) жизни совершенно посторонними тебе людьми. Но вычеркнуто основательно, навсегда (или -- почти навсегда, если б я сегодня не написала об этом), - и именно поэтому должно и нужно обязательно "огласить", рассказать о помнящихся нюансах-мелочах, чтоб всё же избавиться от этих, не нужных сожалений. Рассказ свой выстрою в хронологическом порядке, так, как это и совершалось в моей творческой "бытухе". (Вот выползло откуда-то вдруг несерьёзное слово, а вроде и уместно. Зачем слишком серьёзно воспринимать прошлое Отнесёмся к нему иронично, отнесёмся снисходительно, а опишем нижеследующее только ради моей приверженности правде жизни. Но было так, было! Карябало мою подневольную авторскую душу, раздражало, пилило её это самоволие над тобою стоящих. Словом, к делу!) ** 1971 год. В средине мая готовлю страничку "С праздником, красногалстучная пионерия!". Несколько материалов уже подготовлено, за очередным еду в сельскую школу-десятилетку, где годом ранее работала старшей пионервожатой. Расспрашиваю, что нового, кто ныне впереди, успевает лучше иных в разных делах Рассказывают: седьмой класс. У них теперь новый молодой, умный, активный классный руководитель... Познакомьтесь, он сам Вам всё расскажет. Знакомлюсь, разговариваю с ребятами, "беру", что называется, материал, уезжаю. В редакции пишу, и начинаю с главного: "Семиклассникам повезло. У них теперь новый классный руководитель..." и т.д. Каково же было моё изумление, когда зав. отделом вычёркивает первое двухсловное предложение, начиная мой материал ещё проще "У семиклассников теперь новый классный руководитель Геннадий Алексеевич Колбин", и далее по тексту. - Почему Вы это убрали -- спрашиваю у нашего корифея редакции В.Т.Павленко. -- Что это меняет - Так лучше, - отвечает он мне. -- А то можно подумать, что у нас в школе всё построено на везении: одним повезло -- у них всё хорошо, тогда как у других плохо... - Да, но ведь реально так и есть: этим действительно повезло, тогда как у других всё -- как обычно. - А зачем это подчёркивать -- самым что ни на есть редакторско-партийным тоном задаёт мне вопрос Владимир Тимофеевич, в общем-то, совсем не партийный человек, и не редактор (но, видимо, хорошо знающий обычные редакторские придирки). - Но первой фразой я сразу задала позитивный настрой своей заметки, тому, о чём написала. А Вы сразу свели это на нет... - Ничего, дальше, из содержания итак всё понятно. - Но это были два важных вступительных слова... - Два слова значения не меняют... - отпарировал коллега, и материал пошёл в номер слегка обезглавленным... ** В последних числах августа я собирала материал в одном из районных сёл (хозяйств), всегда почему-то называемом коммуной. Именно потому, что здесь когда-то в районе обосновались первые коммунары и создали колхоз имени Ленина. Я прошлась по первым комсомольцам, ныне старикам уже, всё записала в блокнот, а когда нужно было возвращаться -- автобусы уже не ходили, был в разгаре летний вечер, и я пешком по асфальту направилась в сторону большой шоссейки (трассы Москва-Симферополь), от которой километров пятнадцать до райцентра мне как-то ещё предстояло преодолеть. Выйдя на эту асфальтированную сельскую дорогу и топая в сторону запада, озирая открывшиеся вокруг меня просторы полей и небес, я вдруг замечаю примечательнейшую картину, какой не видела просто никогда: вдали от меня, на горизонте, заходило солнце. Оно словно бы висело в небесах огромным рыжим пятном, от которого в разные стороны разлетелись лучи, напомнившие собой огромные лапы рыжего паука. Я обомлела: паук был таким явственным, крупным, просто каким-то властным над землёю. Днём позже, в редакции, я писала статью под названием "С чего начинается Родина" об этой деревушке, а начала заметку фразой "Солнце огромным рыжим пауком спешило за горизонт", продолжив далее небольшой пейзажной зарисовочкой. Написав материал, отдаю на подпись зав. отделом. Он при мне начинает просматривать его, и тут же, молча, правит первую фразу. - Что Вы там написали -- спрашиваю я. Он даёт прочесть, вижу: "Солнце огромной жёлтой дыней катилось за горизонт". - Разве так лучше -- переспрашиваю. - Ну, зачем ты, Валя, обижаешь солнце Каким-то "рыжим пауком", где ты такое видела - Именно рыжим пауком оно и катилось, поверьте! Именно таким оно было над горизонтом! -- Он не поверил, и в газету "укатилось" солнце-дыня. Кстати, замечу, за всю свою долгую жизнь мне лишь дважды реально пришлось видеть именно так заходящее солнце, с огромными паучьими лучами-лапами. Но обижаться на Владимира Тимофеевича я не могла и не имела права. Так как именно он был первым (да и единственным) моим наставником в журналистике, и от него я имела столько серьёзных и достойных подсказок, что парочку странных придирок, конечно, давно простила, хотя и не забыла. (Да, авторы все, наверное, таковы: даже самые крохотные свои, стилистически выразительные, находки они очень неохотно уступают правящим их редакторам). ** Позднее (в 1974-1975-м ) мне пришлось работать корреспондентом в многотиражной газете "Вперёд!" на моторном заводе в г. Рыбинске. Здесь более всего приходилось контактировать с замом редактора (он же, по-моему, и ответственный секретарь), чудаковатым человеком Виктором Ивановичем Блиновым. Требования ко мне у него были завышенные, хотя сам выглядел полным тюфяком. Но поскольку после недолгого пребывания в этом городке я, наконец-то, поняла -- куда именно попала после трёхлетнего проживания в Москве (работая там на фабрике и посещая вечерние занятия на факультете журналистики в МГУ), то с В-м Ив-м мне уже было как-то легче свыкаться. Ну, а что я поняла Что попала почти в Пошехонье (со мной в общежитии жила молодая женщина именно оттуда). Поселилась в городе бурлаков, где почти на каждом шагу попадались слегка недоразвитые люди, видимо, потомки самых неотёсанных российских прослоек. (Их так сразу не распознаешь. Встречались они и в коллективе этой редакции, и среди её нештатных сотрудников). Нарывалась я иногда, попервах, на подобных "коллег" -- по незнанию, позже, конечно, стала осторожнее. Из истории литературы знаю, здесь в первый день приезда когда-то ограбили Горького, в другой раз -- "увели" чемодан Есенина. Поверьте, по пути в гостиницу, в вечерних сумерках, у меня тоже стащил авоську со скромным, заранее купленным, ужином мужичок, предложивший помочь донести вещи. Так что город этот десятилетьями (или дольше) оставался самим собой. Так вот, стал меня перевоспитывать Виктор Иванович. Теперь уже многие его горькие придирки не помню, кроме парочки из них. Так, написала я как-то неплохой большой материал о танцевальном молодёжном коллективе из Дворца культуры завода. По-моему, танцевали там одни девушки, делали какие-то модные тогда хореографические композиции. Знали этот танцевальный ансамбль хорошо в городе, в области, куда они ездила на конкурсы, концерты. Виктор Иванович решил внести правку в мой материал, обвинив меня в употреблении "украинизмов". Придрался к словосочетанию "улыбчивые девчонки", утверждая, что в русском языке такого слова нет -- улыбчивые. Я, конечно, возмутилась, запротестовала: - Давайте словарь, проверим. -- Словаря в редакции не оказалось, и Блинов "исправил" на своё усмотрение: "улыбчатые девчонки". "Сам ты улыбчатый", - подумала я, но изменить ничего не могла, корректуру уже отправляли в типографию, а меня, в очередной раз, просто круто "зацепили", отчего я этот случай и запомнила навсегда. Правда, позднее я свой материал, с правильно написанным данным словосочетанием, отправила в областную Ярославскую молодёжную газету, где он был опубликован. Не помню теперь причины -- почему он не сохранился у меня Т.е. -- ни из той, ни из другой газеты статьи не имею. ** Был у меня ещё один показательный и памятный случай стычки с Блиновым. Поручил он мне сделать статью о политучёбе комсомольцев. Ну, лучшую организацию, где на должном уровне это дело обстоит, - мне подсказали в комитете комсомола завода (а, возможно, тогда уже производственного объединения, т.к. моторный завод переименовали в ту пору в ПО), и я отправилась собеседовать с одним из лучших секретарей комсомольской цеховой организации, молодым инженером-конструктором О. Юровских. Ольга оказалась очень современной, модно одетой, стройной, симпатичной девушкой. Она отвечала на мои вопросы, из чего было ясно, что на своих занятиях ничего интересного они не обсуждают, что планы учёбы у неё есть, но ни одной темы она не помнит, и все они существуют чисто формально. Я расспросила хоть какую-то фактуру: сколько человек в организации, кто конкретно посещает эти занятия, какие темы всё же вписаны в план -- и поняла, что в остальном мне придётся выкручиваться самой, из ничего делать тематический материал. Что позже я добросовестно и сделала. Блинов встал как кремень: - Этого мало. Не пойдёт. У тебя двести строк -- наполни содержанием. - Но мне нечем наполнять. Именно так у них проходят занятия. Встречаются, треплются о своих проблемах, остальное -- только для отчётности, - раскрываю правду дотошному начальнику. - Нет, такого быть не может. Иди ещё раз, беседуй, но написать надо больше. -- Как и чем могу -- дополняю заметку от себя, только бы отстал. Он упёрся, и смотрит на меня, как на не способную справиться с заданием. А ведь в редакции я новый человек, вышибут ни за что, - думаю. И в первый раз за всю свою практику на тот момент -- иду в библиотеку, нахожу направляющие статьи этой тематики, чтоб хотя бы понять -- что же ставится во главу угла в этой молодёжной политучёбе Понимаю. Там везде начертано: учиться коммунизму, подходить ко всему по принципам коммунистической морали, в т.ч. и к труду, и к общественным поручениям, и т.д., и т.д. Об этом самом я и написала заметку, увязав теоретическое с тем, о чём мне ранее рассказала секретарь цеховой организации. Прочитав, Блинов просиял: - Ну, вот! Это то, что нужно. Ставим в номер. Я сравнительно успокоилась, но чувствовала некоторую виноватость перед Ольгой: девушкой она мне показалась принципиальной, авторитетной у своих товарищей, с заметным самоуважением. Как-то она отнесётся к заметке Она отнеслась правильно. Встретив меня, выругалась: - Что Вы такое написали Я Вам этого не говорила! -- Видя, что я не противоречу и молчу, она несколько спокойнее продолжила: - Я объяснила ребятам, что не говорила Вам этого! Вы сами сочинили! -- В ответ я только развела руками, наверное, произнесла: - Ну, извините, - на том и разошлись. Но, должна сказать, даже теперь, просмотрев эту заметку, я не нашла ничего в ней лишнего, и даже написана она прилично, качественно. Единственное, многовато в ней лозунгов, но их придумала не я. Кстати, и название было красивое и прямое "Учиться коммунизму -- задача современности". Чем не парус для молодёжи в 1974-м году Но, что интересно, я заметила, что Ольга, молодой специалист, как будто стеснялась того, о чём я написала, и чтО -- в той реальности, согласно решениям ЦК КПСС И ЦК ВЛКСМ, - и в самом деле выдавалось за задачу молодых в системе их политпросвещения. Выходит, уже тогда молодые понимали, что существуют две реальности: обычная, бытовая, нормальная, и политическая, политизированная, формальная, схоластическая, всего лишь параллельная первой. Я - и то на тот момент не схватывала этого стопроцентно. Лишь фрагментарно, полагая, что в иных сферах всего лишь перегибают палку, тогда как жизнь в стране, всё-таки, едина, правильна, в одном русле: вперёд, к победам социализма! Да, наивными мы были. Слава Богу, хоть помрём другими. Валентина Лефтерова 17.10.2014. (Продолжение следует)

proza_ru/texts/2014/10/20141018316.txt

...слева и справа вспухали и разрывались огромные огненные шары. Он в совершенстве управлял энергией и материей этого пространства. Раз за разом разрушая всё, в мгновение ока создавая всё вновь, и снова разрушая это. Чуть наклонив голову он смотрел, как пыль, оставшаяся от прошлого под силой его мысли снова образует причудливое каменное изваяние и... Ещё мысль и это изваяние испещряют сотни маленьких трещин, в которых видится магма, как будто камень был одновременно прошит огромным количеством невидимых раскалённых плоскостей. А может какой-то безумный великан-самурай с огненным мечом за секунду сделал сотню взмахов мечом и только секунды удерживали прежнюю форму. Изваяние распадается на куски. Огромные глыбы соскальзывают и с оглушительным грохотом, отскакивая от пепельно-серого дна пространства. Воздух перед ним сгустился и образовал барьер, за который не проникали осколки, а от звуков оставались только едва слышные гулкие стуки. Мысль - и осколки снова собирается в единое целое. В этот раз обломки собираются в абсолютно правильной формы куб. Но он не долго сохраняет свою форму - новая мысль разрывает его на мириады тончайших иголок. Они разлетаются веером, брызгая во все стороны. Свет причудливо играет на их поверхностях. Он идёт. За его руками, из каждого пальца - тянется огненный шлейф. Его структура одновременно и огненная и тонкая и прочная. Взмах рукой - и ближайшая гора окутывается дымом и пылью. Огненные хлысты прорезают её, оставляя в ней глубокие рвы. Пространство вибрирует и гудит, отвечая на все его движения. Дрожит раскалённый воздух. Река лавы течёт, издавая плотные приятные звуки. Ещё один взмах рукой - и скала, по которой он идёт - украшена десятью глубокими бороздами. Внутри всё успокаивается... Он просто идёт вперёд, а десять огненных хлыстов скользят за ним по камню, не причиняя ему больше никаких повреждений. *** Солнечный день. Улица. Лето. Солнце. Набережная. Искрящаяся гладь воды. В воде отражается небо, сочного синего цвета. Довольные пухлые облака лениво ползут по полуденному небу. Ветер едва-едва шевелит листвой деревьев. По набережной идут редкие прохожие. Он идёт по набережной, и он же идёт по скале в мире рядом. Невидящий взор скользит по окружающим пейзажам другого мира. Он думает, что всё происходит только в его голове. Он не знает, что его игры разума здесь - реальность соседнего мира.

proza_ru/texts/2014/06/20140603305.txt

Он Тёмный Лорд. Он стряхивает пепел Движением изящным с тонкой сигареты. Он Тёмный Лорд. Он не бывает светел, Лишь потому что видел много света. Он Тёмный Лорд, он знает привкус власти, И безразлично с карт стирает город - Он Тёмный Лорд,...а я земные страсти Меняю на его жестокий холод... Тогда Я хотела быть известной на весь мир. Я хотела, чтобы мне безгранично поклонялись или просто преданно любили. Я никогда не хотела жестокости, но всегда желала восхищения. Я не была первой, но тихо на это надеялась. Я была так молода, что верилось -- всё ещё впереди. Я, в отличие от других, всегда была напрочь лишена интуиции. Я была приземлено -- мечтательной.... Я, как все, мечтала о красивой жизни и боялась до безумия смерти... Однажды "Я" стёрли. И "Я" больше нет. Как и нет пресловутых людских желаний. "Я" сожгла Его тень. "Я" превратилось в какую-то незнакомую "Она"... Она знала, что Он из тех, кто никогда не знали благородства и предательств. Потому что Он не встретит никогда тех, кого не смог бы предать и не увидит тех, которых нужно было бы не спасти. Он гасил закаты и людей. И, вопреки всем законам, его тонкие пальцы, болезненная бледность и холодные глаза никогда не выражали силу. Он не верил в мистику и мог свести всё к логике. Его глаза были фантастически красивы и ужасны до уродства. Она наблюдала, как Он ставил росчерк на бумаге, приговаривая к смерти всех, кого желал уничтожить Его разум. Там, где Он, никогда не приходил восход. Она боялась Его прикосновений. Иногда Ей казалось, что Он будто и не знает, и не помнит о Её существовании. "Низшие" желали огня любви, Она познала больше -- холод может обжигать сильней огня. Она молча сидела у его ног, когда Он слепым взглядом смотрел туда, где шла война и, как вино, лилась кровь. Она никогда не любила Его. Потому что любовь для Неё -- это слишком мало. Она познала большее -- существование в Его полной и непоколебимой власти. Иногда Он слабел. И беспомощный, как ребёнок, Он начинал тяжёло дышать. Тогда Она была готова омыть свои руки кровью, лишь Он снова вернулся в своё незримое спокойствие. Он приходит в себя и садится за старый, запылённый рояль. Он играет так, что любое человеческое горе ничто пред Его печалью... Он не думал о Ней. Она стоила меньше Его меча. Но Он Ей дал больше, чем даёт незримый огонь чувств самого пылкого романтика. Он дал Ей вечность в тени Его кровавой Всесильности. Она не желает пути назад, ... потому что познала самую нежную жестокость. Единственное желание Её -- умереть от Его рук...

proza_ru/texts/2008/03/20080329003.txt

Любовный сад Любовь!Ты так нежна. Хрустальна, легка. Паришь, как в облаках. Хватая звёзды на ходу. Рассыпая щедро на лету Возвышенно и нежно. Блёстками фонтаны Цветных огней очарование, Блаженство и ласкание Душе бальзам любовный. Люблю,люблю! Купаюсь в безбрежном океане Счастья , свободою плескаюсь. О!Яркая звезда!... свети! Ярким светом. Луна дорожку освещает. А солнце право в енергии своей Неуёмно светит даже ночью. Спать не даёт! Кричу,закройте свет. в ответ,- ты спишь. Тебе приснился сон. Нет, не сплю. Люблю. Всё любо,пригоже. Трепетно дрожит душа от ветерка. Несущего прилив любви. И разжигает костёр горячий в сердце. О!...что делать Как сей подарок Принять и не разлить, И не рассыпать,не потерять Душевный сад в цвету. Взгляд не увожу,гляжу- На цветов красу. Природа пробуждается. Солнца свет Раскрывает цветы. Открываются лепестки. Пчёлки жу-жу-жу. Жужжат, спешат. Опускаются к нежным цветкам. Лепестки трепещутся, Как корабельные паруса. От дуновения ветерка Морского прибоя, от моря. Аромат цветов в даль уносит. Шлейф аромата вверх Поднимается. К небу ,к облакам. Высоко,высоко вдаль. Летит.Летит.Ле-ти-и-ит! Летний сад души в цвету. Взгляд не увожу от цветов красы. Пробуждает,раскрывает солнца свет, цветы!

proza_ru/texts/2013/01/201301151543.txt

"Von nichts gewusst, doch voll dabei" Karin Quade перевод с немецкого Юрия Берга ...Я сижу в квартире моего дедушки, умершего две недели назад. Мама уже распродаёт имущество: -Если ты хочешь что-нибудь взять себе на память, то должна пойти со мной, - говорит она мне. ...Итак, я здесь. Моей маме проще всё выбросить. Расставание с вещами дается ей легко. Мне -- нет! Я не очень-то охотно расстаюсь с ними, ведь с каждой выброшенной вещью лишаешься также и части самого себя. Иногда это действует как облегчение: прочь, всё прошло! Иногда это удручает: болезненные воспоминания, нереализованные планы, неисполнившиеся мечты... ...Как же ты мог ...Почему же ты не... И каждый раз - маленький укол в сердце. Вот так, как сейчас: я нашла свадебный альбом моих бабушки и дедушки. ...Я их очень любила . Особенно дедушку. Он читал мне мои любимые сказки, причем в сотый раз так же терпеливо, как и в первый. Я никогда не могла досыта наслушаться его озорных историй, и сладости у него всегда были припасены для меня. Когда-то мы поклялись быть вместе, что бы ни случилось! И вот, теперь эта фотография: сияющая свадебная пара, мои бабушка и дедушка. Они как раз выходят из капеллы: обряд бракосочетания уже окончен, справа и слева от входа - шеренги мужчин в форменной одежде Вермахта. На знамени -- свастика, и руки всех присутствующих вскинуты в нацистском приветствии. ...История из абстрактной становится конкретной. "Ни о чем не знавший, но все же бывший при этом". ...Я вспомнила давнюю реакцию моего дедушки, когда рассказала ему о моем израильском друге. Дед меня спросил: -Он еврей И ещё раз настойчиво: -Он что, еврей Это было в 1992 году. ...Что делать мне сним, с этим альбомом Выбросить Всё равно воспоминания не померкнут, в лучшем случае, это поможет их лишь оттеснить куда-нибудь на задний план. -Здесь есть для тебя еще кое-что, - позвала мама. А, между тем, вид битком набитых ящиков вызвает у меня уже аллергическую реакцию: мне ешё предстоит многое "вычистить", - и физически, и морально. Оценить важность воспоминаний, отсортировать, подшить, отметить галочкой, а затем - уничтожить. И при этом снова и снова: маленькие уколы в сердце. "Он что, еврей" - голос дедушки всё ещё звучит у меня в ушах. ...Да, он был еврей. Мы познакомились в университете - он тоже изучал архитектуру. Это была любовь с первого взгляда. Время как-будто летело. На каникулах мы разъехались по домам. А вот после... После уже ничто больше не было таким, каким оно было раньше. Меня предупреждали: "евреи женоненавистники, у них кривые носы, и все они мошенники". Одним словом, они находили, что еврей - вовсе не для меня. По неизвестной причине. Они никогда так и не познакомились с ним. И у Дэвида с его матерью дело обстояло не лучше : -Немка в моём доме Никогда! - была её реакция. Когда мы вновь увиделись, была годовщина Холокоста. В Израиле в этот день завывают сирены, две минуты. Все люди замирают, чтобы помянуть миллионы жертв Холокоста. ...Дэвид не ставил прошлое мне в вину, но оно лишило нас будущего. Годовщина Холокоста в 1992-м одновременно стала днем нашего расставания. В августе того же года в Росток-Лихтенхагене пылали общежития беженцев. Полиция не вмешивалась. Органы власти предвидели такой исход. И, всё же, это была капитуляция перед хулиганами. Не только прошлое, но и сегодняшнее время стало тогда между нами. ...Ноябрь 1992 - Мёльн, март 1993 - Золинген. Правда, по республике прокатывается вопль. А потом всё стихает и "правые" преступники вновь отделываются условными наказаниями. ...В какой-то момент я хочу напрочь забыть эти картины, просто расслабиться и ни о чем не думать. Я раскрываю газету: " Приговор в Лихтенхаген-процессе ", гласит крупный заголовок. Наконец-то! Почти 10 лет спустя после совершение преступления. ...Тогда преступники поехали в Росток, из "любопытства и ненависти к иностранцам ", как они сами говорят. Там они до тех пор бросали камни и бутылки с зажигательной смесью "Молотов-коктейль" в общежитие беженцев, пока дом не загорелся. Жильцы спаслись в последнюю секунду на крыше здания. Смертельный страх... Обвинение было выдвинуто лишь 3 годами позже. -Покушение на убийство, - говорит судья. -Но, за истечением срока давности, один год условно, - продолжает он. Теперь, правда, ведётся следствие против этого судьи: "за вынесения неправосудного приговора и затягивания судебного процесса". В течение будущих десяти лет мы узнаём об этом. ...Я всем сыта: квартирой, старым имуществом. Я хочу лишь одного - вернуться домой. Не видеть более ничего печального, не открывать ничего тягостного. ...Медленно иду я вниз по ступеням, к машине. И, хотя у меня с собой лишь этот фотоальбом со свастиками, да ещё несколько томов Гёте, ящик бесконечно тяжел. Слишком тяжел.. Но я не могу оставить его здесь... Комментарий переводчика. Предложенный вашему вниманию перевод с немецкого небольшого рассказа Карин Кваде, юриста из Дармштадта, по своему стилю документален. Написанный скупым, почти протокольным слогом, он погружает нас в своеобразное авторское расследование. Карин Кваде даёт лишь тонкую канву, неровную цепочку воспоминаний, скачущих в памяти героини с одного события на другое, погружает нас в мир острых переживаний, навеянных находкой старого семейного альбома в доме умершего деда. Он, бывший немецкий офицер, по словам автора "ни о чем не знавший, но все же бывший при этом", а при дословном переводе, "но полностью при том". Вот об этом самом, о "полностью при том", идёт речь в этом рассказе. Автор не погружает нас в нацистское прошлое Германии. Она лишь короткими репликами, мазками вводит читателя в то время, когда немцы "были полностью при том". Как много смысла заложено автором в этой жгущей огнём фразе! Бывшие при том, видевшие всё и соглашавшиеся со всем... Детские тёплые воспоминания переполняют героиню, заставляют остро переживать уход её деда из жизни - лучшего друга детства, рассказчика и утешителя. И вдруг - этот альбом со свастиками... "История из абстрактной становится конкретной" - пишет автор. ...Как отреагирует молодая женщина на страшную находку, вмиг разрушившую созданный ею за многие годы идеал Читая этот кусок рассказа, я поверил автору. Поверил в то, что её героиня могла не знать о прошлом своего деда. Немецкое общество уже переболело комплексом вины, связанным с ответственностью за нацистское прошлое, и в немецких семьях не принято упоминать о том, что их деды делали на той войне. Нынешнее молодое поколение немцев выросло в неведении, и те, кто творил зверства на войне, стали любящими своих детей и внуков дедушками и бабушками. Надо отдать должное автору -- она предельно честно пишет об ужасе, охватившем героиню после находки альбома. Услужливая память напомнила о давнем разговоре с дедом: "Он еврей" "Он действительно еврей" ...Евреи,пришедшие на эти земли вместе с римлянами, - и фашизм. ...Евреи - и отношение к ним современного немецкого общества. ...Евреи - и укоренившиеся в представлении многих нынешних немцев предрассудки. ...Националистический бред стариков - и ежегодные выступления молодых неонацистов по всей Германии. Как всё это знакомо, как всё это тревожно! Нам часто говорят: всё в прошлом, забудьте! Вычеркните из своей памяти. Примиритесь. Холокост Это выдумки! Ничего такого не было! ...В последнее время, оправдывая молчаливое согласие большинства немцев с тем, что происходило тогда в Германии, некоторые историки и участники событий пишут, что "рядовые граждане, а также многие военные не знали ничего о геноциде еврейского народа, что это -- дело рук нацистов". Простите меня, люди добрые, за возникшие вопросы: запах горелого мяса из печей крематориев ОНИ не чувствовали Куда пропадали сотни еврейских семей, их бывших соседей, и даже друзей, ИХ не интересовало В чьи освободившиеся квартиры - с мебелью, со столовым серебром и с неостывшими ещё постелями - вселялись многие из НИХ Чьи магазинчики, мастерские, пекарни, парикмахерские переходили в руки "настоящих арийцев" Неужели нацисты за полтора десятилетия сумели вытравить в людях такие качества, как сострадание и человечность Или разложение душ было заложено на генетическом уровне Слава Богу, в нынешней Германии есть ещё люди, понимающие опасность игнорирования Истории, её уроков. Одной из них является Карин Кваде. "Дэвид не ставил прошлое мне в вину, но оно лишило нас будущего", - пишет автор. Прошлое стучит в сердце героини: "Медленно иду я вниз по ступеням к машине. И хотя у меня с собой лишь этот фотоальбом со свастиками да ещё несколько томов Гёте, ящик бесконечно тяжел. Слишком тяжел.. Но я не могу оставить его здесь". И с этим нельзя не согласиться: то прошлое, о котором написала Карин Кваде, нельзя оставлять здесь!

proza_ru/texts/2008/04/20080408111.txt

Гулящий был Николашка. Татьяна умоляла его прекратить, Христом богом просила -- ни в какую.Тогда она от безысходности стала из него волосья выдирать и в борщ ему плевать. А могла даже стукнуть Николашку тем, что под руку попадётся. А он всё молча сносил, стоял, улыбался, краснел и голову свою кучерявую почёсывал. С утра Татьяне захотелось блинов с брусникой.Да Николашка, как назло опять в загул ушёл - в хлопковом поле видели его, говорят, с ветеринаршей. Он-де, петух-недощипанный, на комбайн взобрался и что-то ей оттуда говорит! - Это он ей Есенина по памяти цитирует, - грустно сказала Татьяна. - Прям-таки по памяти - ехидно спросили соседки. - Да, по памяти! - ответила Татьяна. - Прям-таки Есенина - ехидно спросили соседки. - Да, пошли вы на хрен, - ответила Татьяна, и хотела, было, уже уйти в дом, но не вытерпела: закипело у неё на груди от обид незаслуженных: - Ты, давай, за своим-то следи, а моего оставь в покое - закричала Татьяна, тыча в одну из соседок пальцем. - Сама - чёрная, муж - чёрный, а дети белобрысые да голубоглазые через одного рождаются! Так что, посмотреть ещё надо у кого муж - кобель. - А ты, - сказала Татьяна, тыча в грудь второй соседке, - Верни мне 3 рубля, которые ты брала, своему нехристю на опохмелку. Сама самогон гонит, а мужу водку покупает! Что, своего жалко травить Или Коран не позволяет - А, ты, потаскуха... - хотела, было, Татьяна высказать всё третьей, но та успела от греха подальше убежать и спрятаться в арыке. Повертелась Татьяна на месте, поотплёвывалась и ушла в дом. А в доме - ходит - места себе не находит. От психа не может понять, что делать. Для успокоения жахнула об пол миску, ну, щербатую, которую давно хотела выбросить - не помогло! Жахнула, ещё одну почти новую - не помогло. Бросила в стену горшок с кашей, да так, что он в неё вошёл наполовину - не помогло! Грязные ложки бросила в корыто с мыльной водой, помыла ложки, вытерла ложки - не помогло! - Суки, какие, - сказала Татьяна и опять перемыла ложки!- А он-то гад, какой! - говорила она, выскабливая стол. - Есенина, сволочь, читает! От мыслей своих скорбных, проголодалась Татьяна. Попыталась, было, вытащить горшок с кашей из стены - не вышло. Взяла ложку,стала есть прямо из горшка, а потом поняла, что не хочется ей каши. Ей блинов с брусникой хочется! Вот, как перед смертью, захотелось! И чтобы блины такие масляные и с дырочками, а брусника - кислая и с сахаром! Полезла Татьяна в погреб за сковородой чугунной, которую бабка ей подарила на свадьбу. Насилу нашла и стала её песком чистить от ржавчины и плесени. А как отчистила, тесто развела - блины стала жарить. Такие, как положено, поднимешь блин к солнцу - светится весь, в рот просится! Соседки, хоть напуганы были и обижены - из домов повыходили - воздух нюхают. Никто, кроме Татьяны, в ауле блины жарить не умел. Да и сковороды чугунной ни у кого не было. А блинов-то поесть хочется! Но, как теперь к Татьяне подойдёшь Вот и стоят, головами водят, от духа ароматного оторваться не могут. А Татьяна не на шутку разошлась! После первой сотни блинов, развела опару на вторую. И в руках её всё так и спорится. Отвелась Татьяна от мыслей дурных, напевает себе под нос: "не жалею, не зову, не плачу". Руки в бока поставила,как только в пляс не пустилась! Как слышит, что поёт она уже не одна, а как бы хором - много её! Осмотрелась она, а из каждого окна по соседке торчит - глаза у них горят, не мигают, от блинов оторваться не могут и, знай, поют "не жалею, не зову, не плачу". И дети их разномастные вокруг мамок прыгают, посмотреть хотят! А тут и Николашка пришёл - весь румяный, в льняных кудрях хлопковые коробочки запутались. Стоит, виновато улыбается, блинный запах нюхает. Татьяна на него даже не посмотрела. - Что приперлись - спрашивает она. Но сама уже улыбается и переводит взгляд от блинов, на которых масло сливочное тает, на соседок своих. Молчат соседки. - Ну, спрашиваю, чего припёрлись - Просто пришли, - ответили соседки и затянули "Дай, Джим, на счастье лапу..." - Будет вам на лапу. Сейчас бруснику сахаром засыплю и есть будем. А кто старое помянет.... - Не договорила Татьяна, поняла, что какая же брусника у них в средней Азии -один только кизил и тутовник. А как поняла, так и выронила сковороду. Покатилась та через комнату, а Николашка за ней погнался. Да подскользнулся на тесте, которое из сковороды вытекло, ну, и врезался в стену. А из стены горшок с кашей вылетел да на голову ему и упал. Врачи потом заключение сделали, что получил Николай Иванович тепловой удар на хлопковом поле, так как непривычны простые люди к такой жаре, а горшок тут ни при чём - вон, от него только шишка на голове осталась. А Татьяна после похорон уехала из аула в деревню на Урале, в которой родилась, и в которой познакомилась с Николашкой - молодым тогда агрономом из столицы. Он ей всё Есенина читал на сеновале да поехать с ним в Азию звал. Мол, там люди другие, у них глаза, как у серны! А что такое "серна" Татьяна так и не поняла. А тот аул, где когда-то Татьяна с Николашкой жила, "Белым" нарекли, так как до сих пор там белобрысые да голубоглазые дети рождаются. И никто из местных пояснить не может почему. Может на солнце жарком дети выгорают ещё в утробе матери, а может в воде дело. Кто же его знает эту Азию. 29.08 - 4.09.07

proza_ru/texts/2008/09/20080927808.txt

Воздух был невероятно свеж и одурманивал разум... Как же давно Артём не чувствовал подобного. Она стояла в лёгком, развивающемся на тёплом ветру, белом, кружевном платье и смотрела с вершины холма на праздник, развернувшийся почти во всём мире. Тихо приблизившись к возлюбленной со спины, юноша лёгонько приобнял её, нежно прошептав: -- Я знал, что ты придешь сюда. -- Я не нашла тебя в толпе, понадеялась, что найду здесь... -- в голосе девушки слышались нотки печали, которые на последних словах сменились несказанным облегчением. В тот же миг Настя повернулась лицом к тому, кого так долго ждала, и, недолго посмотрев своими большими, голубыми, налитыми слезами радости глазами (как же Артём любил этот взгляд, этот маленький носик, это красивое милое личико...) резко, приподнявшись на носочках, поцеловала парня, только-только вернувшегося с войны. Её губы были тёплыми. Об этом тепле юноша мечтал очень долго. Просто об одном взгляде на любимою он мечтал неимоверно долго... И теперь, когда все мечты наконец сбылись, он, казалось, был готов расплакаться. Он и почувствовал медленно текущие по чужим, но таким родным, щечкам ручейки. Когда девушка, наконец, отстранилась от любимого, тот, с добротой смотря в расплаканные очи, нежно вытер слезы с лика возлюбленной. Та тут же улыбнулась, как бы извиняясь за свою слабость, на что Артём и сам с любовью улыбнулся, сказав. -- Конечно ты найдёшь меня здесь, я не могу не приходить на наше с тобой место, -- на последних словах парень повернул девушку лицом к празднующему победу городу, вновь нежно приобняв со спины и положив голову на хрупкое правое плечо. Настя, взявшись обеими руками за скрещенные руки любимого, будто боясь, что они отпустят друг друга, с неким страхом спросила, смотря на салют: -- Там было страшно... -- Очень.. за Тебя, -- тут же ответил юноша, поцеловав девушку в шейку. Та чуть улыбнувшись, ещё сильнее прижавшись к своей любви. Как же был прекрасен этот момент. В такие всегда вериться, что всё возможно и нет ничего более лучшего. Артём уже знал, что всё обязательно будет хорошо. Уже знал, что эта девушка станет его женой и матерью его детей. Знал, что они обязательно будут жить в достатке и, как и мечтала Настя, увидят море. Знал, что сможет преодолеть все трудности и невзгоды.. лишь взявшись за руку своей любимой. Но этот момент... Он мечтал, чтобы именно этот момент длился вечность. -- О, смотри, звезда падает, -- вдруг с какой-то детской радостью сообщила девушка, показывая одной рукой в звёздное небо, когда другая всё ещё лежала на Артёминых ладонях. Юноша посмотрел вверх. Действительно, среди отблесков сотни салютов можно было разглядеть яркую мигающую точку, стремящуюся вниз. Она текла невероятно медленно, но это было даже хорошо: парень точно успел загадать своё самое искреннее в данный момент желание. -- Загадала -- шепотом поинтересовался Артём у девушки. Та, улыбаясь, немного прикусив губу, закивала, вновь наполненными слезами глазами смотря на тёмный, такой прекрасный небосвод. Довольный, парень перевёл взгляд вновь в то место, где секунду назад пролетало небесное тело и... Летело до сих пор. А чуть выше медленно "плыло" ещё одно и, если присмотреться, очень далеко можно было заметить ещё множество подобных отблесков. Ужасающая догадка кольнула разум юноши моментально, и желание продлить этот миг навечно уже показалось не таким уж и недосягаемым... Тревога, оповещающая об ядерной атаке, прозвучала спустя секунду.

proza_ru/texts/2014/08/201408251506.txt

Чистяков Евгений Михайлович родился 12.02.20 г. в городе Углич Ярославской области, в семье рабочего. Русский. Окончил семилетку и школу фабрично-заводского ученичества. Работал слесарем на Ленинградском заводе имени С.М. Кирова. В РККА с 1937 г. В 1938 г. окончил 2-ю Краснознаменную военную школу летчиков им. Осоавиахима в г. Борисоглебск. Участвовал в Великой Отечественной войне с июня 1941 г. Был летчиком отдельной эскадрильи 44-й истребительной авиадивизии ВВС 6-й армия Юго-Западного фронта. За 2 месяца боев эскадрилья совершила 432 боевых вылета, уничтожила 730 автомашин, 603 повозки, 17 танков, 15 орудий полевой артиллерии, 9 противотанковых орудий, 4670 гитлеровцев. В его характеристике указывается: ""Боевую работу по разгрому германского фашизма начал с 22 июня и по 31 октября 1941 года произвёл 89 боевых вылетов, из них: 74 - на штурмовку наземных войск противника и 15 - на разведку. За время боевых вылетов уничтожил лично: 60 автомашин, 350 солдат и офицеров, 3 танка, 43 повозки, вывел из строя 3 зенитные установки, 20 всадников. 25.10.1941 года, действуя по войскам противника в составе звена, при бомбометании прямым попаданием уничтожил: 8 автомашин, 40 гитлеровцев, 1 танк. 28.10.1941 года в составе 3-х самолётов, несмотря на интенсивный огонь зенитных средств противника, 4-мя прямыми попаданиями бомб лично уничтожил 6 автомашин и 4 повозки, произвел 5 атак по скоплению войск противника в районе Семеновки, где уничтожил 200 фашистов"[1]. 20.11.41 г. младшему лейтенанту Чистякову было присвоено звание Герой Советского Союза. Ему была вручена медаль "Золотая Звезда" 678. Член ВКП(б) с 1941 г. Вскоре был назначен заместителем командира эскадрильи 92-го истребительного авиаполка, на базе отдельной эскадрильи 44-й истребительной авиадивизии. В 1943 г. окончил ускоренный курс Военно-воздушной академии. Окончив ускоренный курс командно - штурманского факультета академии, капитан Чистяков вернулся в свой 73-й гвардейский Сталинградский истребительный авиационный полк и был назначен командиром эскадрильи. Сражался на 1-м и 4-м Украинских фронтах, где совершил ещё 74 боевых вылета (68 - на сопровождение штурмовиков, 6 - на прикрытие наземных войск). В 15 воздушных боях лично сбил 2 самолёта противника и 4 - в составе группы. Показал в схватках с фашистами смелость, решительность, отвагу. Успешно и эффективно эскадрилья действовала в наступательных операциях в районе Мелитополя, Никополя, в Крыму, в боях за Будапешт и Вену. Всего за период своей боевой деятельности выполнил 393 боевых вылетов. В воздушных боях сбил 5 самолётов лично и 4 - в группе. После войны полковник Чистяков командовал авиадивизией, был награжден ещё двумя орденами Красного Знамени и орденом Красной Звезды. 25.3.60 г. умер. Герой Советского Союза (20.11.41). Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Примечания: [1] http://airaces.narod.ru/all15/chistykv.htm

proza_ru/texts/2009/07/20090728831.txt

Какая Луна в Варшаве Как-то ночью, в небольшом провинциальном городе, на тихой улочке забрался паук на радиатор машины, осмотрелся и подумал: - Неплохое местечко для охоты. Вот наловлю мух, приглашу к себе в гости жука, то-то мы попируем. И, не откладывая на завтра, тут же принялся плести сеть. В это время четыре колеса засмотрелись на полную Луну. Засмотрелись не по какой -- то надобности, а так, от скуки. Засмотрелись и заспорили. Первое, то, что впереди и справа, сказало тоном, не терпящим возражений: - Наша-то Луна, самая большая. - Да-а, - согласилось с ним второе спереди, оно всегда соглашалось с первым, иначе машина не сможет нормально ехать. - Второй такой нет. Но задние колеса, хоть и стояли за передними, но на все имели собственное мнение. И поэтому слегка возразили: - Нам кажется, что в Варшаве Луна чуть -- чуть побольше нашей. Почему вспомнили Варшаву, они и сами не знали. Им все равно, что Варшава, что Париж, сказали и сказали. Но первое правое колесо, уж такой у него характер, возражений не терпело, а потому, чтобы прекратить спор, сказало, как отрезало: - Я сказало, что наша Луна самая большая. Значит, так оно и есть. - Не знаем, не знаем, но, по-нашему, в Варшаве Луна чуть -- чуть побольше. И чтобы узнать, какая же Луна больше, решили поехать и посмотреть на Луну в Варшаве. Паук только закончил плести сеть на радиаторе, закрепил ее, как положено; довольный работой, сел на капот и раскурил трубочку. Он бы и не обратил внимания на болтовню колес - мало ли они болтают по пустякам, - но, когда они заговорили про Варшаву, он подумал, что утренняя охота пойдет насмарку. И неизвестно, какие в Варшаве мухи, может, жесткие и невкусные, да еще размером со слона. Поэтому он подал голос: - Какая разница, какая Луна в Варшаве, пусть хоть квадратная, вам - то что с того - Кто там еще вякает -- спросило правое первое. - Да так, паучишко, - сказало левое первое. - Я-то думало...- ухмыльнулось правое первое. А потому откладывать в долгий ящик не стали, тут же с места и в путь. Жук сидел на дереве и крикнул вслед уезжавшему пауку: - Ты куда так рано, дружище Тот, прижатый ветром к лобовому стеклу, с трудом ответил: - В Варшаву, Луну смотреть. А колеса едут, по сторонам смотрят, на Луну поглядывают и от дороги, и от скорости радуются. Тут туча набежала и Луну закрыла. - Ой, - испугались задние колеса, - наша Луна пропала, как же нам теперь узнать, какая больше. Тут передние колеса затормозили, задним, хочешь -- не хочешь, тоже пришлось остановиться. И правое колесо сказало: - Подождем, пока Луна не покажется. - А вдруг она совсем пропала -- озабоченно сказали задние колеса. - Луна не может пропасть, - сказало правое переднее. Левое поддакнуло: - На то она и Луна. - Ну что, докатались Пропала ваша Луна, -- съехидничал паук, решив, что теперь они непременно вернутся, он успеет поохотиться и попировать со своим другом жуком. Но туча постояла, подумала и покатилась дальше, Луна засияла и осветила дорогу. - Ну вот, что я говорило, - радостно воскликнуло левое первое колесо. А обиженный паук сверху крикнул: - Лучше б ты молчало. Но четыре колеса уже мчались по дороге, а Луна бежала впереди. - Скоростенка у нее неплохая, - сказало, поглядывая на Луну, первое правое. - Не меньше нашей, - поддакнуло левое первое. Паук, боясь потерять трубку, съежившись и поглядывая на небо, думал: - Только бы дождя не было. Только бы дождя не было. Потом вспоминал про сеть и с сожалением вздыхал: - Эх, растреплется моя сеть от дороги. Придется в Варшаве новую плести. Пока все это происходило, незаметно наступило утро, Луна куда-то пропала, и все четыре колеса разом остановились. Паук чуть не слетел с капота, но удержался и разразился руганью: - Предупреждать надо, не одни едете... А колеса смотрели на восходящее солнце и решали, что делать дальше. - Надо ехать дальше, - попытались увлечь передних задние колеса. - Никуда мы не поедем, а будем ждать, - решило за всех переднее правое колесо. И с ним никто не стал спорить. Паук вздохнул, хотел пожаловаться на судьбу, но жаловаться было некому, а колеса -- жалуйся - не жалуйся - все равно не поймут, и он тут же взялся плести сеть. Тут прилетела такая жирная упитанная муха, что у паука даже слюнки потекли. Она посмотрела на него и спросила: - Ты чего тут Паук сглотнул слюну, улыбнулся и сказал ласково: - В Варшаву еду. Не желаете со мной - Вот еще. Я к незнакомым мужчинам в машину не сажусь. Мало ли что может быть, - сказала и улетела. Паук и рта не успел раскрыть, а от расстройства, что муха улепетнула, чуть в клочья сеть не порвал. А колесам хоть бы что, стоят и молчат, словно они тут ни при чем. А паук разошелся и давай колеса честить: - Луну варшавскую решили посмотреть, тоже диковинка. Своей мало. Колесам надоело слушать его трескотню, они сорвались с места и помчались в Варшаву. А тут, как назло, дождь хлынул и такой сильный, и такой долгий, что паук сбился со счета, сколько дней и ночей он ехал. Только в Варшаве дождь кончился, колеса остановились у костела на старой площади и стали ждать вечера, благо, что небо прояснилось. А паук, промокший и продрогший, хотел только одного - спать. И не дожидаясь ночи и восхода Луны, заснул. Наступила ночь, звезды, все до единой, высыпали на небо, колеса, затаив дыхание, замерли в ожидании Луны. Они ждали, ждали, ждали, а Луна так и не появилась. Правое переднее не выдержало и зашумело: - Кто говорил, Луна в Варшаве... Луна в Варшаве... Нет тут никакой Луны. Нет и никогда не было. - Не знают, а туда, же -- спорить - поддакнуло левое переднее. Задние промолчали и правильно сделали. От шума проснулся паук, спросонья ничего не понял, глянул на небо и от удивления даже присвистнул: - Луны-то нет, вот дела. И стоило из-за этого мотаться в Варшаву. Всю обратную дорогу колеса и паук не проронили ни слова, да и пасмурная погода как-то не располагала к этому. Первым, кого встретил паук в родном городе, был жук. И, конечно, он сразу спросил: - Как Варшава - Нет там никакой Луны. Но жуку было все равно, есть или нет Луна в Варшаве, и он спросил главное: - А мухи, мухи там жирные - Нет там никаких мух, - с сожалением сказал паук. Жук посмотрел на него, как на сумасшедшего, слегка отшатнулся и сказал: - А зачем же ты тогда ездил... Паук пожал плечами, вздохнул и ответил: - Я и сам не знаю. - Ну, ты чудак, - рассмеялся жук и добавил, - вечером заходи в гости, попируем.

proza_ru/texts/2010/11/20101102052.txt

В конце уходящей недели Петр Порошенко вышел в эфир ТВ с экстренным обращением к населению. "Вместе мы отвоевали для граждан Украины заслуженное право на свободные безвизовые поездки в страны Евросоюза. Они станут реальностью уже в следующем году", -- заявил он. "Yes! Украина получила решение Еврокомиссии про безвизовый режим. Это -- цивилизационный слом. Отныне падает стена, что 350 лет отдаляла нас от Европы...Прощай, империя. ПТН ПНХ", -- а это (очевидно, приняв на грудь) объявил в своем блоге уже Юрий Луценко, глава президентской фракции в Верховной Раде. (Немецкие полицейские из аэропорта во Франкфурте не согласны, что Луценко был отделен от Европы стеной, и даже жалеют об этом, но это -- уже другая история). Вслед за Луценко и Порошенко соцсети и лояльные хунте СМИ взвыли о "перемоге". Однако оптимизма было бы меньше, если бы кто прочитал оригинал ЕС-овского "Отчета Комиссии о проделанной работе: "Украина отвечает критериям для либерализации визового режима", опубликованного на сайте Еврокомиссий (http://europa.eu/rapid/press-releaseIP-15-6367fr.htm -- Commission Progress Report: Ukraine meets criteria for visa liberalisation). Так обычно и бывает, ведь нет никакой возможности читать оригиналы документы ЕС, МВФ, Госдепа и прочих важных организаций, указующих светлый путь Украины на обочину истории. Проще прочитать сообщение в какой-нибудь из "украинских правд", где черным по серому написано: "Украна готова до скасування вз -- врокомся схвалила звт". Обычно потом следует намек на некий эксклюзивный инсайд -- "В распоряжении некоего издания есть фрагменты этого документа, который ныне готовится к публикации. Отчет был одобрен на заседании коллегии Еврокомисии 18 декабря". Так описывают грандиозное событие некоторые украинские новостные издания. Итак, неужели сбылась мечта евромайдауна, и основная задача интеграции в Европу выполнена Наконец-то украинский ослик догнал морковку Когда и кто из Украины поедет без виз в Европу Оказывается, что те, у кого были деньги, и кто и ранее не испытывал особых проблем с посещением Лувра и Тауэра. Не хочется разочаровывать восторженную публику, но для тех, у кого денег нет, ничего не изменилось. Во-первых, никакой безвизовый режим еще не введен. И в отчете не идет речь о его введении, там говорится о "значительном прогрессе, достигнутом Украиной для либерализации визового режима" ("The progress report highlights the significant headway made by Ukraine to meet the criteria for visa liberalisation"). Для кого-то может быть не очевидна разница в словах "безвизовый" и "либерализация режима" В отчете сказано: "Уполномоченный по миграции, внутренним делам и гражданству, Димитрис Аврамопулос приветствовал огромный прогресс, достигнутый Украиной: "Я очень рад, что украинские граждане, имеющие биометрические паспорта, скоро смогут ездить в Шенгенскую зону для краткосрочного пребывания без визы. Поздравляю украинское руководство с прогрессом, достигнутом в деле завершения процесса реформ, который принесет значительные выгоды для граждан Украины в будущем. Напряженная работа в направлении достижения этой важного цели окупилась. Теперь важно, чтобы отстаивать все стандарты"". И снова -- "скоро", "в будущем"... Для "обладателей биометрических паспортов" до того, как будет установлен безвизовый режим, наступит либерализация, как ранее озвучивали представители Еврокомиссий -- для отдельных категорий граждан. Это означает, что Европа отберет те категории украинцев, которые смогут с большей степенью вероятности получать шенгенские визы (в 26 стран Европы, 22 из которых -- члены ЕС) -- в первую очередь те, кто участвует в двусторонних программах с европейскими организациями, и журналисты. Но все же без права на работу. По опыту Молдовы, которая получила безвизовый режим, можно предположить, что будет предоставлено и Украине -- "в будущем": разрешение на работу не предоставляется, но будет необходимо подтвердить свою платежеспособность на время пребывания в Европе. ВВП на душу украинского населения по официальному курсу -- $2109 по данным МВФ и по состоянию на октябрь 2015 года. Это 134 место в мире из 186 стран, учитываемых МВФ. Это ниже, чем, например, в Судане -- 131-е место и $2194, или в Папуа-Новой Гвинее -- $2332 и 130-е место. Какой процент украинских граждан сможет подтвердить пожелания посетить Европу своими финансовыми возможностями Даже если введут какой угодно безвизовый режим, кто поедет смотреть достопримечательности Те, кто и раньше ездил, но в значительно уменьшенном количестве. В основном поедут пытаться устроиться на работу. На условие выдачи визы -- "без права на работу" -- многие украинцы посмотрят с иронической улыбкой: "Вы нам только дайте шанс вырваться, а там мы закрепимся и наш не выгонишь... А для подтверждения платежеспособности можно и квартиру продать -- лишь бы выехать". В мозгах многих активных сторонников майдана живет неистребимая вера в то, что украинцев все должны любить за их самоубийственную борьбу за "демократию", и что их в Европе ждут. К этому можно добавить чувство своеобразного расового превосходства над беженцами из стран Ближнего Востока и Северной Африки -- "ну, мы-то европейцы, и разделяем европейские ценности!". В Украине не хотят понять, что самим европейцам не хватает рабочих мест, а сирийские беженцы и ряженые под них уже вычерпали все ресурсы на программы социальной помощи для пришельцев. Если свершится чудо, и безвизовое будущее наступит еще при жизни очевидцев майдана, то украинцам-нелегалам в Европе придется бороться за место под солнцем с немецкими турками, французскими арабами, итальянскими ливийцами. Возможно, стоит начинать учить не немецкий с французским, а турецкий и арабский P.S. Когда статья была написана, появилось заявление заместителя министра иностранных дел Украины Елены Зеркаль о том, что страны-члены Европейского Союза могут заблокировать получение Украиной безвизового режима с ЕС, если Киев до конца не выполнит взятые на себя обязательства. А степень выполнения обязательств Евросоюз определяет "на глаз". Как и уровень коррупции, демократии и т.д., и т.п. Одним словом, "наша песня хороша, начинай сначала".

proza_ru/texts/2015/12/201512201131.txt

Сдохчленцам веселиться! Знаю, что вас учат плясать, петь на тарабарском языке и, на том же языке, в полнолуние молиться о счастии хрюшек и иных съедобных животных. Это прекрасно! Но печалюсь, волнуюсь и тревожусь, что вами оставлено в небрежении такое полезнейшее делание, как развитие сообразительности головного мозга. В восполнение сего прискорбного недостатка шлю вам загадки в количестве 3-х (трёх) штук. Дозволяю испытывать загадками не только дзогченцев, но и иное гражданское население. Не дозволяю лишь применять загадки к детям и беременным, ибо это противно принципам гуманизма. Вот вам загадки: В текстах известной вам традиции содержится странное словосочетание "Царство небесное" и притом говорится, что Оно "внутрь вас есть". По некотором размышлении можно догадаться, что словом "небо" здесь обозначена некая область психической реальности, внутреннего мира. Далее можно заметить, что небо и земля являются парными понятиями и, если речь идёт об одном из компонентов пары, наличие второго всегда подразумевается. Итак, мы имеем описание внутреннего мира, делящее его на две части -- небесную и земную. Давайте посмотрим на строение материального мира. Ведь не зря же две части мира психического уподоблены двум частям мира материального. Поднявшись над землёй, скажем, на сто метров мы окажемся на небе. А на высоте миллиметра над землёй -- это уже небо или ещё нет Отметим закономерность -- чем выше в небо, тем шире кругозор, но, вместе с тем, тем менее различимы подробности, мелкие детали земной картины. В одном из древнейших текстов ранее упомянутой традиции мы можем прочесть о сотворении границы, поверхности, отделяющей воды, которые выше этой границы от вод, которые ниже неё. Что означает слово "вода" применительно к внутреннему миру отдельный вопрос, которого мы касаться не будем. Здесь же отметим, что поверхность воды является зеркалом. Земное и небесное являют собой взаимные отражения. Имеется, однако, некая странность. В материальном мире земля наполнена великим множеством видимых глазом объектов. Про материальное небо этого сказать нельзя. Итак, вопрос: назовите две части внутреннего мира, включающие в себя видимое и невидимое и являющиеся взаимными отражениями. Примечание: слово "видеть" здесь использовано в его собственном значении, а не в переносном значении "понимать". Другая загадка. Как известно, современное понятие "талант" происходит из одноименной притчи. Притча рассказывает про то, как хозяин, уходя в далёкую страну, раздал трём рабам серебро, а, когда вернулся, потребовал его обратно. Двое рабов приумножили состояние хозяина, употребив серебро в торговле, чем заслужили похвалу. Третий же серебро спрятал, дабы вернуть ровно столько, сколько и получил, за что и был наказан. Талант в притче есть мера веса выданного рабам серебра. Здесь можно было бы задать много вопросов. Например: почему в притче говорится именно о серебре, а не о меди, либо золоте, также являющимися платёжными средствами Интересны и числа, обозначающие количество выданного серебра; конечно, и они имеют смысл. Мы, однако, этих вопросов касаться не будем, а обратим внимание вот на что: современный смысл слова "талант" предполагает качественное различие обладателей талантов. Ведь способности, скажем, к математике не означают, что их обладатель имеет равные способности к игре на скрипке или к прыжкам в ширину. В притче же речь, по сути, идёт о деньгах, а обладание деньгами говорит лишь о количественном различии между их обладателями. Далее следует разобраться, что такое торговля, применительно к внутреннему миру. Торговля есть, следуя терминологии древних, приобретение за деньги богатств, сокровищ с целью их дальнейшей перепродажи. Что есть богатство применительно к внутреннему миру Если смотреть в материальный мир, можно сказать, что богатство само по себе не плохо, однако, у многих обладателей богатства вследствие этого обладания "сносит крышу". Обладание богатствами и "здесь", и "там" рождает некий соблазн. Теперь вопрос: что такое богатство и что такое деньги в данном описании внутреннего мира Третья загадка. Большинство людей рассматривает свою психику как данность, игнорируя её происхождение. Но ведь рассмотрение настоящего в отрыве от истории не способствует его пониманию. Возьмём, к примеру, такую способность психики, как различение добра и зла. Откуда она взялась Есть ли момент, ранее которого такой способности не было, и вдруг она откуда-то появилась Вы, должно быть, скажете, что добро и зло различали всегда. Ой ли... было время, когда вы не отличали соски от сиськи. Опять обратимся к древнейшим текстам мёртвой традиции. "Двое в одной плоти" -- здесь снова описание внутреннего мира, разделяющее его на две части, правда, иные, нежели в первой задаче. Понятия о добре и зле пока отсутствуют, равно как и множество иных понятий, знакомых взрослому человеку. Однако на физическом уровне присутствует некая, довольно примитивная программа, велящая всеми возможными способами избегать голода, холода, боли, как состояний способных повредить физическому телу. В этом, собственно, и состоит критерий различения добра и зла -- злом мы называем то, чего мы избегаем, добром -- то, к чему стремимся. Показателен порядок усвоения данного критерия двумя частями психики. Здесь показано происхождение чрезвычайно важного принципа работы психики свойственного молодости, а зачастую, увы, и старости. Со старостью приходит мудрость, но чаще старость приходит одна.... Может показаться странным, что неназванная примитивная программа в дальнейшем повествовании выступает как злая, разумная и могущественная сила. Однако, чего же здесь удивительного Вы сами делаете её разумной и могущественной. Вопрос: о чём рассказывает история Адама, Евы и змея Все три задачи имеют простые, изящные решения. В современном русском языке имеются все необходимые для этого термины; более того -- это общеизвестные, широкоупотребительные слова. Нумкумбай Ринпоче сто двадцать восьмой, обратное перерождение Далай-ламы сто двадцать восьмого

proza_ru/texts/2017/04/20170429227.txt

"ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК" ...Лишь студенты, как утверждают ташкентские женщины, способны жить в почтовом ящике... Почему ташкентские Да потому, что я впервые в жизни нос к носу говорил с проститутками - в ресторане ташкентском, куда зашёл пообедать от командировочных, будучи направлен за дисками, виниловыми, как сейчас говорят, пластинками, от нашей дискотеки, вернее, от дворца культуры Фархад моего города юности имени поэта Навои, где добывал целыми днями "уранзолото", по вечерам руководя дискотекой. И был счастлив там -- это точно! И как-то раз -- директором ДК "Фархад", Ларисой Петровной -- направлен был в хлебный город Ташкент. И тут, выпив сухого вина, разговорился было, с двумя накрашенными узбечками постарше, за соседним столиком. И одна и говорит: "А ты тоже с нами поедешь" Ну я и кивнул, вроде как - надо же дожить сюжет до конца и посмотреть, что там в конце будет) -- Ага, говорю, поеду... -- Первый раз вижу, чтобы русский с нами ехал... Ну я и не поехал. Так что финала (пока) - не знает наш персонаж, даже Автор-персонаж-однимсловом (так!)-- Сашакузнецов. Лишь студенты, могут прожить в почтовом ящике, а я там родился, в Челябинске -- 40... В Челябинске, ящик 40. Где 29 сентября 1957 года был взрыв ядерных отходов, теперь приравниваемый к чернобыльскому... а тогда я отсиделся лёжа -- в утробе живота твоего, мама... = = = = = = = = = . . .

proza_ru/texts/2015/12/201512102230.txt

Странный вечер Алекс Флейм Странный вечер Просочилось, Проползало в щели окон, просочилось в дверь, растекалось, как туман, по полу. Это было облако. Нет, это была мая любовь к тебе. Неизвестная Алиса. 2006 год п. Земля, Млечный путь Россия, г. Красноярск 2:50 ночи На улице "Красных партизан" всё спало, словно даже дорога спала. Стояла приятная летняя ночь, приятно дул прохладный ветер, сметая с улиц пыль и усталость, свет луны мистично проходил сквозь облака. Небо плыло зеленоватым светом около луны, свет проникал во все тёмные окно, но только в 203 квартире противостоящее горел свет. Через шторки просвечивался силуэт шестнадцатилетнего парня, учащегося 11 класса, хотя учащимся его было сложно назвать. Весь одетый в черное, ненавидевший школу он был идеалом анархиста, бунтаря, хакера и любовного романтика, в то же время абсолютным нигилистом. В 15 лет его выгнали из школы, из-за критических статей в адрес администрации школы, в 16 лет он сильно подрался из-за того, что старшеклассник оскорбил его подругу. Юра вот как звали этого парня или просто Волк, парня друзья иногда называли Волчарой, так он подписывался в чате. Это был высокий парень, среднего телосложения. Из под банданы выбились длинные черно-грязные пряди волос, темные глаза устало смотрели в жидкие цвета монитора. Спокойствие укутало улицы района Местьево. Сообщения чата, вы в привате: Дана ХХХ: Привет Юр... BioWolf: Привет чё с тобой Дана ХХХ: Я должна тебе сказать... BioWolf: Что! Че не так Ты не такая как обычно! Дана ХХХ: Я не люблю тебя, я возвращаюсь к Андрею, он из Питера я его до сих пор люблю, я поняла это недавно. Прости, прости, ты меня больше не увидишь. Дана ХХХ -- покинула чат Дана ХХХ -- профиль удален "Она ушла и больше не вернется, я её знаю. Нет!" Она, ушла. На всегда ушла из его жизни, и он это понимал, но и понимал он и то, что любил её не так как всех остальных своих подруг, тех девушек, которые были до неё, до "прекрасной ночной розы", Юра часто называл её так. "Сердцу не прикажешь! Ладно, ну черт с ней буду сам себе царь у меня своя дорога! Но мне без неё будет сложно, но не стану я по ней скучать" Он сидел в чате, в эту ночь он не собирался засыпать, на лице появлялась то радость, то грусть, свет монитора проливался на стол и лицо парня. Гул улиц ещё не спокойного города доносился до окон района Местьево. Звук кулеров в компьютере походил на музыку, жужжания кулера среди тихой девственной ночи придавали её особой энергетики. Прошло сообщение, из сети завизжали, наушники лежавшие в пустоте на системном блоке. o Сообщение от, - Макс-Гриф получено 3:30. Макс-Гриф: Привет ты можешь помочь мне с коробами завтра утром Какой-то ненормальный поставил на магистральный кабель огромный железный ящик. BioWolf: Да скорее всего. А в каком подъезде Макс-Гриф: 15 BioWolf: Нет проблем. Завтра в десять около 15. Макс-Гриф: Спасибо не забуду. Деньги принесу завтра в час около супермаркета "Матрос". Ок BioWolf: Ок! Юра неплохо получал денег в карман, когда чинил локальную сеть своего дома. Он встал из-за стола, вышел на окутанный ночью, тусклый как его монитор балкон, надо было срочно покурить. Дело в том, что у Юры была подруга, с которой он общался целый год, с ней у него был первый сексуальный опыт. Да. А что тут такого Это была Дана и точно же "была". Но теперь её нет. Все любовь его к девушке накопившейся за год их общения рухнула за какие--то пять, десять минут, шесть семь байт Интернет трафика. Юре хотелось всадить нож в горло этому негодяю, но нож в горло был бесполезен как никогда, сердцу не прикажешь любить, сердцу не прикажешь забыть. Он закурил, щелкнул замок на балконном окне. Проезжавшая по двору машина осветила лицо парня, на лице можно было прочитать грусть и ненависть. Мысли метались в поиски пути. Как же быть дальше Дым уходил высоко в ночное небо. Пахло мокрым асфальтом, Прошел дождь. "Неужели она не любила меня. И ещё у неё был другой парень! Нет, это не день а .... какой--то!". В соседнем дворе кто ругался. Эти кто-то были алкаши, народ здесь был не миролюбив. Неспокойный вечно куда-то спешащий город шумел покрышками и моторами. "Куда они торопятся, что ими движет Людьми вроде них вполне нормальна гонка за деньгами" Родной сити Юры был наполнен тем, кому всё равно на любовь. Большинство из них были бессердечны, больше денег вот что ими движет. В них нет нечего человеческого, они лещины чувств, современный мир испортился до такой степени, что просто казалось, что он сделан из денег и для денег. Покурив и немного сняв стресс, он решил полазить по Интернету, за одно проверить почту. Маленький огненный комок улетел куда-то в траву, хакер вернулся за компьютер. Он откинулся на стуле, в почте не оказалось не единого нового письма, Юра устремил свой взгляд в окно, за окном была прекрасная ночь лежащая на крышах и улицах долгопрудного городка, в динамиках задолбили тяжелые, но приятные одновременно басы техно-рока. Ночь медленно протекала по окну каплями дождя. Особенно интересных занятий не было. Взлом и Интернет должны были поставить всё на своё место. Юра набрал на клавиатуре адрес сайта. Сайт был посвящен взлому и имел красивое незамысловатое название "CyberSet". Хакер без промедления зашел на форум, тут было как всегда много посетителей. В теме о дырах было странное объявление: Попробуёте взломать Ник: Гипофиз gip2007@rasst.ru Нашел странный IP адрес 150.510.003.003. Адрес сайта 040042.nop. Не Одина программа нападения не смогла его раскусить. "Хм странно!" Юра зашел в чат и найдя там Гипофиза отправил ему сообщение в приват. Сообщение от BioWolf: Что там за сайт, о чём он. Расскажи, попробую ламануть Ответ от Гипофиз: Не кто ещё не взламывал, а ты кто, если сломаешь, попадёшь в список "крутых" Юры бывало попадать туда за свои программы и вирусы, если ты попадал в список три раза ты получал, Интернет карту на сто часов скоростного Интернета от провайдера Изер-нет. Сообщение от BioWolf: Это я Биовольф! Сообщение от Гипофиз: А привет! Попробую ломани, сайт это бесплатный хостинг, нечего особенного, ни кто ещё его не смог даже код прочитать или ДНС просканить у всех ошибки выдаёт, попробуй! Вообще странный хостинг, на нём не одного сайта не зарегистрировано и рекламы тоже нет. Сообщение от Аноним: Спасибо пока! Юра включил свою программу, которую сам написал и постоянно совершенствовал. Программа называлась просто "Серафим". В ней было всё получение управлением компьютером по способу трояна, пересылка исправленных пакетов, механизм подборки паролей и сканер. "Запускаем снифер, может быть, он найдет что-то интересное. Это будет довольно просто!" Юра поближе пододвинулся к компьютеру и стал сканировать шару, Шарой хакеры называют прореху или доступ к системе. Но, просидев, пять минут Юра ничего ни получил от айпишника. Он повторно начал сканирование и через минуту сканер выдал пять "дыр". Очередная проба взлома. В байтах и нулях поток мыслей. Только о свободе в этот момент думаешь ты. Бег по равнине дикой кошкой вот твой обличие и сила. Река, но бред, правда, истина потеряли здесь свой смысл на этом ужасном перепутий информации и человеческих эмоции в гремучем коктейле Интернет. Бросив взгляд, на дырки в системе зашиты, он нашел странный адрес. На сайте стояла сильная система защиты. Это была одна из самых сильных систем - "Параникс". Адрес, состоявший только из единиц, вводил парня в легкую эйфорию. На него можно было получить полный доступ, к файлам, системным папкам и управлению компом, Зайдя на него, компьютер выдал ссылку на электронный ящик 040042@nop.int "Странно обычно он находил только не защищенные порты! А тут доступ к ящику нашел" Парень запустил веб--браузер. Он уже заранее перебирал в голове пароли, часто используемые на почтовых серверах системными администраторами но, неожиданно он увидел, что он уже получил доступ, и не нужен тут тебе твой мозговой брутфорс. Доступ Юра получил не к файлам, а к электронному ящику. "Я что в почтовом сервере сижу! Да это же полный бред!" Но радость длилась не долго, оказалось, что писем в этой почте нет. Юра решил послать письмо на этот ящик, чтобы системный администратор закрыл доступ на ящик от посторонних черных глаз. Но и письмо на имя адреса сервера нельзя было отправить, и самое странное, что и на сам ящик тоже нельзя было отправить, анонимный почтовик CyberSet говорил, что такого адреса не существует. Как оказалось такого почтового сервера nop вообще не существует. "Чёрт, а где я был тогда" И тут произошла самая гадкая вещь, которая только может произойти, Юра спалил последние деньги в эту ночь. Теперь только ждать, утра, когда идешь сонный ыпо району, в сторону супермаркета. Дабы положить денег на счёт. Время шло, на будильнике была глубокая ночь, настроения не было абсолютно. Надо было чем-то поднять настроение. "Но чем" Это вопрос долго его мучил. Юра вытащил из кармана сотовый, тот ударил парню в лицо своей подсветкой, парень стал писать СМС, другу Алексу, с которым он дружил с третьего класса. Алекс школьный друг. Сколько они всего провернули вместе, и в клуб игровых автоматов зашли и выиграли денег, а им не было ещё и шестнадцати, или тот фурор на заброшке за нашим городком. Они вставили тряпку в бутылку с селитрой, подожгли, и бросили в здание. Как там всё полыхнуло, ребятам просто стало жалко тех собак, которых бомжи ловят и съедают, и они преподнесли нашим бездомным друзьям подарок. По истине исполинский пожар охватил их безоконную ночлежку. Дозвон короткие гудки. Алекс в Интернете. Как оказалось, Алекс не спал, закадычный друг, как всегда висел в Интернете, это было его любимым занятием. Поняв, что Алекс не возьмёт трубку телефона пока не отключиться от Интернета. Юра набрал его сотовый и стал ждать, через некоторое время в трубке шепнул голос: -- Аллё! -- Привет! Как дела -- немного угрюмым голосом произнес Юра. -- А, Волк, это ты! Что хотел -- у Алекса был веселый голос. "Хоть кому-то хорошо" -- Что случилось Чё такой не веселый лето наступило, ты скоро поступаешь -- Алекс замолчал. -- Да так фигня, не бери в голову -- голос Юрика немного повеселел. -- А что, ты делаешь -- Опять с Данной, поцапались! Знаю я вас любовники! - Какая разница, Что ты делаешь - Так по Инету шляюсь, скука в чате на rammstein.los ни кого нет -- Алекс зевнул -- Давай заходи в чат, поболтаем. -- Неохота, я сам только из Инета вылез. Кстати, ты знаешь Есть такой почтовый сервер nop -- Юра замолчал. -- Нее не знаю! Вообще это слово не имеет перевода и не чего не обозначает, это может быть какое-нибудь сокращение или аббревиатура. Помнишь, также было, когда мы с тобой сканили вместе -- ответил Алекс немного застенчиво--приглушенным голосом -- А чё Юра переложил трубку в другую руку и продолжая приблизился к балкону и опять закурил: -- Нашел какой--то пустой электронный ящик, залез в него, и нечего. Доступ получил очень быстро, меня даже пароль не спросили. Странно как--то. Не находишь -- Юра задумался. "Дурь, какая!" -- Да мало ли какие глюки по Инету шастают -- Алекс хихикнул - О нём говорили на CyberSet, понимаешь его пробовали взломать, но ни у кого так и не вышло! Прикинь -- Да ладно, слушаешь всяких чайников! Пойдешь завтра со мной за новой музыкой к Арчибальду у него всегда и качество и цена приемлемые -- Думаю, пойду -- ответил Юра. -- Ладно, я схожу за сигаретами и пивом, и упаду у тебя, поболтаем. Упаду значит переночевать или зайти в гости. -- Окей буду ждать.... Давай быстрей -- ответил Алекс и положил трубку. Юра в темноте нащупал куртку на кровати -- взял деньги с комода и пошел к входной двери. В квартире все спали, даже кот по кличке Бас спал. Юра бес шума открыл дверь вышел и также аккуратно закрыл дверь. Выйдя из подъезда, Юра направился к ларьку, находившемуся в центре круглого двора дома, вокруг ларька не было народу. это было достаточно странно, так как обычно там тасовались местная молодежь или просто пьяницы -- "Красноярского" пива и сигарет -- толстая, сонная продавщица подошла к прилавку. -- Сигарет, каких -- спросила продавщица, взяв деньги из рук Юры. -- "Мальборо" -- ответил Юра и взял с прилавка пиво. Продавщица подала сигареты и сдачу, Юра удалился. Юра медленно шел по кольцевому двору своего дома он направлялся к Алексу, потянув пивка, он закурил сигарету. На улице было лето, дул прохладный ветерок, шел дождь Юра почти забыл про ту гадость, которую сделала Даша, вода омывала лицо и словно лечила раны нанесённые Даной. Он шел по ночным лужам городка черного и мерзкого как самый ужасный сон, дождь падал с неба, он был похож на экран сломанного телевизора, поток с неба рябил и был зелен от неоновой рекламы магазина, где опять дрались. Наркоман лежавший под забором кашлял кровью, какой-то чайник рассуждал со своим пьяным другом об Интернете и сотовой связи, желтый окна и многоцветные экраны мониторов и ТВ, потоки вот его попутчики. Парень незаметно для себя опять ушел в раздумья. Его тёмная сторона шла за ним по тротуару. "Что здесь твориться Куда заведет себя наша цивилизации Это одно из двух или в цифровой рай с гипофизической халявой, а второе это кризис болезней и равнодушия, а это уже Ад. Зачем вообще рождаются люди, какое предназначение, например у меня, кому я нужен такой тёмный и опасный! Если искать мотивы моего существования то только не здесь!" Вдалеке около арки стояла новая Toyota. Юра раньше её здесь не видел. "Вот ещё одно проявления гонки за деньгами, он или она купили машину напичканную электроникой которой они не пользуются. А однажды эта машина даст сдой и всё и гонка кончиться!" Неожиданно машина завелась, зажглись фары, свет ослепил Юру. Машина тронулась с места и помчалась прямо на парня. Юра немного отошел, чтобы пропустить машину, но машина набирала скорость. Неожиданно Юра понял, что машина не собирается его объезжать. Юра уже не шёл, а бежал по двору к арке, в надежде, что увернется от удара. Между ним и машиной оставалась всёго метров 20 или 30. Машина проехала пятнадцатый подъезд, Юра только пробежал его вот ещё немного и его подъезд. На две секунды время остановилось, через секунду Юра почувствовал удар в спину и упал на землю без чувств. Пока парень лежал без чувств, его жизнь шла, и теперь он не вернется в этот город никогда. Эти улицы будут по нему скучать, и любовь к Дане унялась. Из машины вышел высокий человек и подошел к телу. Кто--то из машины сказал: -- Он жив или нет -- голос был холодный и уставший. Высокий человек нагнулся и пощупал пульс у парня, пульса почти не было, парень едва жил . -- Еле живёт -- он тяжело вздохнул, из машины ответили -- Вколи ему фертона, до Ксенон доживёт -- высокий достал шприц из кармана и сделал парню укол, потом поднял тело и положил в машину. Машина развернулась и уехала со двора. Во дворе стало пусто. Тем временем Алекс стал звонил Юрке, так как прошел час с того момента как Юрок должен был придти. "Где он, черт побери, пропадает" Силуэт в окне на седьмом этаже маячил из стороны в сторону. Неожиданно в дверь позвонил. Алекс вздрогнул. -- Юра ты дурак, я тебя убью -- выругался Алекс на Юру думая, что тот, зная - нельзя звонить среди ночи всё-таки звякнул. Алекс открыл дверь в квартиру и спросил -- Кто там -- за дверью стояла тишина -- Юра ты козел, я тебя точно убью -- Алекс смотрел на дверь площадки, время как будто замерло. Еще пять шагов по общему коридору, скрипнула дверь на площадку, Алекс увидел кромешную тьму и ещё через две секунды вспышку света, настолько ослепляющую, что Алекс вырубился. Copyright: Алекс Флейм, 2007 Свидетельство о публикации 2709090213

proza_ru/texts/2007/09/20070910112.txt

Чувствую, они не доживут до 16 апреля..., а так хочется! Меняю свои крашенные яйца - 10 штук на два кулича, или,- хотя бы - на один. Адресок можно, я сам приеду. Я скушаю не больно, у меня своих зубов почти нет, не укушу. Только, облизну глазурь.

proza_ru/texts/2017/04/20170403328.txt

CНЫ И СНОВИДЕНИЯ "Мы сейчас стоим на пороге великих открытий. Скоро мы научимся ВИДЕТЬ СНЫ. Людей планеты Земля ожидает период снов наяву. сноподобных состояний и снов. из которых они не в состоянии вырваться. Для некоторых впечатлительных личностей это покажется ловушкой из снов. Кто-то начнет сомневаться в своей психической полноценности. Мышление планеты Земля войдет в эпоху сотворения через сон и гипнотические состояния. Вы не будете понимать.спите вы или бодрствуете... Вам может казаться.что вы-это не вы.а кто-то другой... В своих снах и даже наяву вы будете уноситься в обстановку другой местности... Хотя вы знаете.что должны находиться в это время дома.или на работе.или за рулем автомобиля. Пешеходы и водители!Будьте внимательнее! На дорогах.на производствах возможна аварийная обстановка! Если не уверены в себе-оставьте машину дома.откажитесь от поездки! Пожалейте себя и других. В снах и гипнотических сноподобных состояниях нет ничего страшного. Это всего лишь способ жизни сознания человека! Снами и сноподобными гипнотическими состояниями можно управлять! Вы научитесь. Это требует незначительных моральных усилий каждый день. Всего лишь через пару недель вы привыкнете -и ваша жизнь вернется в нормальное русло! Мы очень любим вас всех -поэтому предупреждаем об осторожности и уважении к безопасности друг друга! С чем связана разительная перемена сознания людей в последние месяцы уходящей эпохи ----------- Цивилизацию людей в течение так называемой"исторической эпохи"-которую" помнят люди" - контролировали существа. желавшие оставаться для вас невидимыми. Поэтому были установлены системы электромагнитного излучения на Земле и Луне. Цель этих установок-держать ваше сознание в тех рамках.к которым вы привыкли! Теперь в ближайшем космосе будет перестановка сил и влияний больших космических империй - о которых мы.простые люди.ничего не знаем. Условия на планете Земля будут изменены! Верховный судья нашего рукава галактики дал приказ снизить излучение электромагнитных установок - для приучения людей к необычным явлениям и подготовки к переходу планеты в новую фазу ее существования. Не волнуйтесь! Все вы окажетесь среди друзей! Никто не будет давить на вас! Используйте новые навыки снов и сноподобных гипнотических состояний для того.чтобы мечтать о том. что вам на самом деле хочется и о друзьях. которых вы бы хотели встретить в космосе или на Земле..." Канал Анубиса (Семьи орионовской земной диаспоры системы Земля-Луна) Ольга Алексеева 21 сен 2010

proza_ru/texts/2017/01/20170122435.txt

Человеку, обладающему хорошим воображением нет надобности путешествовать, ведь в своих грезах он делает это гораздо лучше. Совершать поездки в воображении куда комфортнее и дешевле, чем наяву. В конечном итоге, подчас, люди, представлявшие себе определенное место определенным образом, бывают разочарованы, когда воочию его посещают. Так как их фантазия представляла это место куда более привлекательным и удивительным. Их мечта оказалась лучше реальности. Вообще очень мало вещей, которые лучше, чем мы можем их представить. Природа точно не входит в их список. Искусство только иногда. Живите внутри себя.

proza_ru/texts/2015/08/20150814443.txt

Глава 3. Дом Никиты был одним из самых больших в поселке. Он проживал здесь в течение всего года, поэтому его родители обеспечены всеми благами цивилизации, в отличие от многих приезжих. Вибрация от басов отражается от пола и заставляет дрожать мое тело в такт музыке. Я улыбаюсь, когда замечаю переливчатый дискошар, год назад я просила друга его приобрести. Так вечеринки выглядят заманчивей. Никита встречает нас у самых ворот своего дома и заключает меня в крепкие объятия, как только я подхожу к нему. - Я скучал по тебе, - шепчет он мне на ухо, так чтобы слышала только я. - И я, - не менее сильно обнимаю его. Я действительно скучала по нему. Я не виделась с ним несколько месяцев, за это время он круто изменился. Стал шире в плечах и набрал массу. Я чувствую под руками его бицепсы, когда провожу ладонями по его предплечьям. Его светлые волосы выгорели на солнце и стали еще светлее. А необычайные голубые глаза стали более насыщенными. С каждым годом он становится красивее. Наверное, за ним бегают толпы девчонок. И мои мысли подтверждаются, когда я слышу женский голос: - Никита, - красивая блондинка отталкивает меня в сторону, чтобы повиснуть у него на шее. Надеюсь, когда его обнимала я, это не выглядело так отвратительно. - Как я рада тебя видеть, - почти пропела она. Его глаза были бесстрастны, когда он смотрел на нее. - Олеся, - просто произносит он. - Пойдем внутрь, не хочу стоять с этими, - она кидает в меня полный презрения взгляд. - Иди, а я постою с этими. -- Грубо отрезает он, и девушка надувает накрашенные губки. -- Моими друзьями, - бросает он, обходя стройное тело блондинки. -- Пойдем, - теперь обращается ко мне. Я оглядываюсь на своих друзей и замечаю, что Женя что-то объясняет еле заметно улыбающейся Танюше. Надеюсь, что к вечеру они помирятся, и будут доставать всех, глотая языки, друг друга на каждом шагу. - Идем, - беру за руку друга и веду к открытой на распашку входной двери. - Какие люди! -- кричит темноволосый парень, раскрывая руки для объятий. Я хочу подойти к Денису и обнять его, но Никита дергает меня за руку, возвращая к себе. Оборачиваюсь к нему и в удивлении поднимаю брови, только тогда он неохотно отпускает мою руку, и я направляюсь к еще одному другу. - Без тебя было скучно, - шепчет мне Денис на ухо. Я чувствую, как его руки спускаются к моей попе, и резко отстраняюсь, отвечая ему легкой пощечиной. - Не смей. - Понял, понял, - он поднимает руки, признавая свое поражение. -- Ты, как и прежде, снежная королева, - он улыбается, но его глаза сосредоточены на ком-то за моим плечом. -- Выпивка там, - он переводит свои карие глаза на меня и указывает в сторону стола. -- Если станет скучно, ты знаешь, как меня найти, - и опять хищная улыбка очертила его губы. Я огляделась, все мои друзья куда-то разошлись, только Вика стояла рядышком. Поэтому, я не раздумывая, схватила ее за руку и потащила к столу с выпивкой и закусками: - Я хочу расслабиться, - улыбаясь, говорю ей. - Что А как же ответственность -- удивляется подруга. Раньше я очень мало пила на вечеринках, но не сейчас. Хочется мне хоть раз оторваться по полной. Как никак мне уже семнадцать. Нужно перестать быть невинной овечкой. - К черту, эту ответственность. Я выпиваю залпом еще один стакан Джека Дениэлса, и выкидываю пластиковый стаканчик на пол, продолжая двигаться под музыку. Голова немного кружится, но легкость, которая постепенно начинает появляться в моем теле, перекрывает это. Мне хочется танцевать и находиться в центре внимания. Хочется совершить какой-нибудь бесбашенный поступок и радоваться жизни. Почему я раньше никогда не пила Это же круто, находится в таком состоянии. Я стала более уверенной в себе, и теперь точно знаю, что я намного лучше той сучки Олеси. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю уже спящего Женю. Таня крутится вокруг него, она кажется самой трезвой, когда поднимает парня на диван и бьет его по щекам, пытаясь разбудить. Я отворачиваюсь от них, потому что ощущаю чьи-то прикосновения на моем теле. Я разворачиваюсь и удивляюсь, когда вижу перед собой Никиту, который хватает меня за талию и притягивает ближе к себе. Ненавижу, когда меня кто-то лапает. Я кладу руки ему на грудь, чуть отталкивая. Он нарушает мое личное пространство, что прежде никто не делал. Для меня это что-то новое и жутко меня напрягает. - Перестань, - прошу я, отталкивая его, как можно сильнее, но он только крепче прижимает меня к себе. Тогда-то я понимаю, что он вдребезги пьян. Мне его поведение не нравилось уже после первого выпитого им бокала виски. Он странно себя вел, постоянно околачивался рядом и пытался привлечь к себе внимание. Никита сжимает меня в своих объятиях и наклоняет ко мне. Я жду, когда он мне что-нибудь скажет, но вместо этого он прикасается губами к моей щеке, оставляя горячий отпечаток. -- Мне нужно с тобой поговорить, - прошептал он мне на ухо, касаясь губами мочки уха. По телу пробегает приятная дрожь, которая точно не должна была появляться в этот момент. Что изменилось за последние полгода Он ждет моего кивка, после чего крепко хватает за руку и ведет на кухню, чтобы я могла его слышать, когда он начнет говорить. - Оля, - не переставая держать меня за руку, начал он. -- Я знаю тебя много лет. -- Его язык заплетается, но он не останавливается, - ты очень классная девчонка, и ты мне... Я знаю, что он хочет мне сказать, поэтому резко делаю шаг вперед и с испуганными глазами закрываю ему рот ладонями. - Никита... - Подожди! -- перебивает он, захватывая мои руки в свои, он убирает их себе за спину, а сам обнимает меня за талию. -- За то время, что мы с тобой общаемся, я влюблялся в тебя много раз. Как только ты уезжаешь, я стараюсь загасить это чувство внутри себя, но потом, я понимаю, что это просто не возможно. И как только я тебя вижу и начинаю с тобой общаться, мысли о других девчонках испаряются. Я могу думать только о тебе. -- Он делает глубокий вздох, пытаясь вернуть контроль над дыханием. -- Я не хочу терять нашу дружбу, но прошу, если ты чувствуешь хоть немного того, что испытываю я, просто скажи. - Никит, ты потрясающий друг. И некогда у меня тоже были к тебе чувства, но прости.... Сейчас, я не могу ответить тебе взаимностью. В его голубых глазах отразилась печаль, когда он понял, что я сказала. Я думала, что он уйдет, обиженный в своих чувствах или попытается добиться меня, но он удивляет меня. Когда наклоняется вперед и запечатлеят поцелуй на моих губах. От него исходит сильный запах алкоголя, но мне это нравится. Не зная, что творю, я обвиваю руками его шею, прижимаясь ближе к нему. Неожиданный звук сирен заставляет нас отстраниться друг от друга. - Черт, - рычит парень, срываясь с места. - Что случилось -- в недоумение спрашиваю я. Никита не успевает ответить, в комнату врываются люди в форме. Один мужчина хватает Никиту за шиворот и прижимает к стене. Второй, кидается ко мне. - Всем стоять! Руки за голову! Никому не двигаться! Это милиция!

proza_ru/texts/2016/01/201601212604.txt

Я встречу вас. Вдали- за горизонтом. Под светом - той, немеркнущей звезды. Где вы - согретые. Чужим, не нашим солнцем. Меня обнимете - летящего. Из темноты.

proza_ru/texts/2016/12/20161224443.txt

V - Вообще-то часы посещений уже закончились,- сказал врач в приёмной неврологического отделения.- Но если вы хотели поговорить с Измайловым, то всё равно ничего бы не вышло. У него какие-то странные симптомы, похожие на аутизм. Полное отсутствие. Так ест-пьёт, но ни на что не реагирует. Честно признаться, побольше бы нам таких спокойных пациентов. - И давно это у него - Около месяца. - И всё это время он был у вас - Нет. Первые две недели он у нас лечился. Тогда это вообще напоминало кому. Потом состояние немного улучшилось, ходить стал сам, ну мы его и выписали. А недавно опять приняли на обследование: никаких изменений. Очень странный случай. - И давно он к вам поступил Дня три-четыре уже. - Скажите, а мог ваш "спокойный больной" выйти из больницы - Не-ет,- улыбнулся доктор.- Палаты у нас на верхних этажах, окна зарешёчены, у входа на этаж дежурная медсестра сидит. Да и не ходит он сам почти. Сидит круглые сутки перед окном, да на небо смотрит. - А сегодня вы его никуда не выпускали Подумайте. Может, кто-то к нему приходил - Вообще-то мать к нему заходила минут на пятнадцать, не больше. Но он даже её не воспринимает. А что - Ничего. Но вы уверены, что он не притворяется - Уверен. Уж на симулянтов я в своей жизни насмотрелся. А что случилось-то - Да так, есть у меня подозрение, что такой диагноз может быть прикрытием хулиганской деятельности. - Такого бреда я даже от своих психов не слышал. Постойте, а не вы ли тот издатель.. - До свидания, товарищ доктор. Мандажи вышел из больницы в глубокой задумчивости. Короткий осенний день близился к концу, ветер срывал с деревьев багряную листву. На асфальте стояли лужи, на газонах грязь, а небо затянули сплошные серые тучи, что хорошо гармонировало с такими же тяжёлыми и мрачными мыслями. Итак, если это заговор, то в нём участвует, похоже, весь город, а если не Петра он сегодня видел, то кого Узнавался парень действительно с трудом, так как, в отличие от юного автора-неудачника, выглядел по-настоящему круто. Даже слишком круто. Явно косил под какого-то героя из боевика. К тому же, был заметно выше. Знать бы, хоть как именует себя этот "репортёр", чтобы связаться с той "ведьмой". Хм, а это идея. Мандажи сел в машину и поехал домой. Только сейчас он почувствовал, как устал за сегодня. Нет, пожалуй, звонки и разбирательства можно отложить на завтра. А сейчас первым делом ужинать и спать. Когда он подходил к подъезду, уже совсем стемнело, и это добавляло к тяжёлым раздумьям ещё и некоторые опасения. Как же сейчас не хватало рядом надёжного вышибалы. В подъезде тоже было темно, и страх усилился. Внимательно оглядевшись, Мандажи поспешил к лифту. Тот, как всегда в подобных случаях, долго гудел, двигаясь, должно быть, с верхнего этажа. Сергей нервно переминался с ноги на ногу и прислушивался. Вот ему послышались тихие подкрадывающиеся шаги на лестничной клетке. Мандажи застыл не дыша. И тут двери лифта наконец открылись. За ними была такая же непроглядная темнота. Редактор собрался было юркнуть внутрь, когда отчётливо понял, что там уже кто-то есть. - Кто здесь -- он отпрянул назад. Неизвестный молча вышел из лифта. И этот звук шагов -- неторопливый, чёткий и уверенный, окончательно превратил страх в самый настоящий панический ужас. Мандажи сорвался с места и кинулся прочь из дома, не вопя во всю глотку только потому, что голос пропал. О направлении он не думал. Остатки сознания говорили, что надо бежать к стоянке. Если даже не удастся уехать на машине, то там, по крайней мере, есть охрана. Но, выскочив на такую знакомую, и в то же время жутко преобразившуюся улицу, беглец растерял последнее соображение и помчался, не разбирая дороги. Поздний вечер уже перешёл в глухую ночь, фонари ещё не зажглись, а все прохожие куда-то пропали. Окна домов, правда, светились, но как-то тускло, почти не освещая улицу. Может быть, в этом был повинен сгустившийся к ночи туман, но привычная глазу, вроде бы совсем не захолустная улица в один миг превратилась в тот самый лабиринт из кошмара. Остановился Мандажи на каком-то повороте, под единственным светившим фонарём. Стоп. А куда он бежит И, собственно, почему В его доме свет отключали редко, и любители бить лампочки не водились, однако никто ни от чего не застрахован. И надо же было ему -- знатоку криминальных романов и фантастических ужастиков, так струсить, услышав шаги в темноте. Оставалось надеяться, что тот человек его не узнал. Вот было бы посмешище! - Кошмар! До чего могут довести человека неприятности на работе. Нет, мне срочно нужен отпуск. На каком-нибудь курорте, или лучше в морском круизе, и гори оно всё синим пламенем! -- он поднял голову и осмотрелся.- А куда это меня занесло Похоже, это была окраина города. Дома вокруг стояли четырёх-пятиэтажные, старые, обшарпанные, с исписанными стенами. По узкой замусоренной улочке, видимо, редко ездили машины. Асфальт пестрел выбоинами. Фонари в этом квартале, видимо, зажгли раньше, но толку от этого было -- ноль. У одних были выбиты лампочки, другим же просто "свернули голову". Этот единственный световой конус казался островком среди гигантской топи. Туман продолжал сгущаться, окна домов виднелись в нём призрачно и неясно, как болотные огни, размытые клочья проплывали в свете фонаря... Но больше Мандажи не позволял дурацким страхам взять верх. Вот только куда теперь идти И тут из зыбкого колышущегося мрака раздались те самые шаги. Не тяжёлые, но уверенные и целеустремлённые, а в их неторопливости словно слышалась насмешка. Мандажи опять замер в оцепенении на своём световом островке, когда из тумана стала вырисовываться высокая тёмная фигура. И остановилась в нескольких шагах от светового порога. - Кто вы Незнакомец молчал. - Кто вы такой! - Разве ты меня не узнал- раздался в ответ негромкий, словно приглушённый голос, такой же спокойный, неторопливый и размеренный. Не было в нём ни рычания, ни шипения, никаких "устрашающих акцентов", и всё же он звучал как-то неестественно, а потому жутко. - Вы...ты тоже из этих! - Ты сказал, что мне нужно имя пооригинальнее. Мой же автор назвал меня Ночным Мстителем. Мандажи прижался спиной к фонарному столбу, и только теперь почувствовал, что его бьёт крупная дрожь. - Сначала вера и сила чувств автора, вложенные в его творения, воплотили светлую сторону -- Надежду. Она пыталась втолковать тебе это, и была глубоко оскорблена, когда поняла, что скрывается за красивыми словами и показным пониманием. Но этого тебе показалось мало. Ты украл и извратил наше произведение, чем нанёс страшный удар автору. Его отчаянье, боль его души дали жизнь мне -- тёмной половине. Этот надтреснутый голос гипнотизировал, обволакивал сознание туманом ночного кошмара, пробуждал где-то в глубине какие-то первобытные страхи. Мандажи не мог больше его слушать. Он отчаянно замотал головой, а потом крикнул: - Не знаю, сколько вас там, и не знаю, что вы затеяли, но у вас ничего не выйдет! Передай своей подружке и автору, что я уже вырос из того возраста, когда боятся детских страшилок! - Я не общался с Надеждой. Мы с ней из разных историй. А автор ничего не знает и не знал о нашем воплощении. Он создавал нас не в качестве "крыши", и до конца не ждал ни от кого помощи. - Хм, - усмехнулся Мандажи.- Кажется, я понял. Вам бы не книги писать, а в театре играть, или в кино сниматься. Хотели доказать, что круче меня Разыграли тут спектакль. И, надо сказать, талантливо. Я почти поверил. Но может ты, "ночной мститель", выйдешь на свет Покажи-ка, что у тебя за имидж. Или ты по сценарию света боишься А может, просто пристрелишь меня, раз уж шутка не удалась Но тогда, по вашим же правилам игры, я останусь победителем. Ведь весь интерес был в том, чтоб меня напугать. А, что скажешь Незнакомец выдержал паузу, а потом, так же неторопливо и задумчиво, ответил: - Нет. Сегодня я не стану тебя убивать,- и, развернувшись, зашагал прочь. Мандажи удивлённо захлопал глазами. Такого исхода он ожидал меньше всего. А потом где-то в глубине души, рядом с укоренившимся в ней ужасом, возникло ликование. Вот, значит, как. Красивый уход решил показать. Нет уж, не выйдет! И Сергей, теперь уже без страха, нырнул со своего островка в пропитанную холодным туманом темноту вслед за расплывающейся в ней мрачной фигурой. Глаза быстро привыкли к сумраку, и он различил высокого человека в длинном чёрном плаще. - Нет, уж, подожди! -- Мандажи поднял руку, чтобы схватить его за плечо, как тот вдруг развернулся сам. Смертельно бледное, с зеленоватым оттенком, лицо, иссечённое незажившими шрамами, чёрная кровь, запёкшаяся в них, тонкие иссохшие губы с проглядывающим частоколом мелких акульих зубов, пульсирующие серо-фиолетовые вены на жилистой шее и бездонные провалы пустых глазниц. Это не была ожившая мумия или зомби. Это было человеческое лицо, когда-то зверски изувеченное, и теперь наполненное чужой потусторонней жизнью, существующей по другим законам. В этом мутанте, совместившем жизнь и смерть, ещё угадывался молодой и даже симпатичный парень, на чью долю выпало пройти все круги ада, но сохранить гордость и величие. Мандажи с криком отскочил назад, споткнулся и упал на грязный асфальт. Ночной Мститель снисходительно "посмотрел" на него и, всё так же неспешно, шагнул следом. Сергей попытался отползти дальше, но холодная, жилистая, опутанная какими-то чёрными корешками рука мёртвой хваткой взяла его за шею и, легко подняв, поставила на ноги. - Ну что,- печально улыбнулся монстр,- как тебе мой имидж Ничего не говори. Бывшие друзья детства, заигравшись, выкололи мне глаза, зато шахгуры научили видеть мысли. Да, я превратился в чудовище, и в то же время сумел сохранить человеческий облик. Именно в этом заключалась идея рассказа "Удар шахгура". А ты Такой элегантный, такой вежливый, когда надо, такой уважаемый культурный работник. А внутри ещё более гнусная тварь, чем перед твоими глазами. Сейчас я выведу её наверх, чтобы и человеческий взгляд мог видеть. - Нет!!! -- Мандажи задёргался изо всех сил.- Ты же сказал, что не будешь меня убивать! - Удар шахгура не убивает. Когда-то у него было противоположное назначение. - Не-е-ет!..- Мандажи с криком сел в кровати. Перед глазами ещё стоял кошмарный облик Ночного Мстителя, холод его пальцев чувствовался на коже, а сердце бешено колотилось, словно чья-то невидимая лапа пыталась вырвать его. - Это что...был сон..- издатель ошарашено осмотрелся. Бледное осеннее солнце заглядывало в окно, часы показывали половину восьмого, даже телефон молчал. Сергей встал и поплёлся в ванную. Лицо в зеркале выглядело весьма помято. Он включил холодную воду и хорошенько умылся. Потом снова поднял голову и шарахнулся назад, когда из зеркала на него глянула страшная безжизненная тварь. - Глючит меня, что ли -- пожал плечами Мандажи, поставив на место перевёрнутый туалетный столик и ещё раз разглядывая себя. Всё-таки вид у него был усталый и заспанный, а футболка насквозь пропиталась потом. Сняв её, Сергей заметил кое-что ещё. Слева на груди, как раз напротив сердца, виднелось маленькое чёрное пятнышко, от которого во все стороны разбегались семь тонких извилистых лучей. Присмотревшись повнимательней, он увидел вокруг более мелкие тёмные полосочки, словно от этих лучей под кожу уходили корешки. По спине пробежал холодок. Вчера этого не было. Быстро одевшись, Мандажи помчался в больницу. - Так не больно -- спросил доктор, осторожно нажимая на странное образование. - Да вроде нет. - Боль никуда не отдаёт Мандажи подвигал плечами, втянул живот. - Нет. - Сердце не беспокоит, болезненных проявлений нет - Пока не слышно, но оно только сегодня появилось. - Дайте-ка, я вас послушаю, - врач надел стетоскоп. - Ну что -- спросил Мандажи после того, как тот долго прослушивал его и спереди, и сбоку, и даже со спины. - Странно. Очень странно. - Что, доктор Что у меня! - У вас самой интересной формы родинка, что я когда-либо видел. - Родинка! Но я же говорю, вчера её не было. - А раньше в этом месте ничего не просматривалось - Не замечал. - Иногда родинки проявляются и в течение жизни. - Но ведь это не родинка. Это похоже на какой-то знак. Взгляните, он совсем чёрный. И появился после...одного кошмара. - Тогда это не ко мне,- улыбнулся врач.- Это к знахарю или экстрасенсу. - Вы что, издеваетесь! -- воскликнул Мандажи. Смотревший на него доктор вдруг выпучил глаза и шарахнулся назад. - Что такое -- удивился пациент. - Ваше лицо...вдруг...- испуганно забормотал тот. Потом тряхнул головой и, сняв очки, протёр глаза. - Что с моим лицом - Ничего, простите. Но я вас уверяю, опасности нет. Это не опухоль. Если хотите её удалить, обратитесь к хирургу-косметологу. Вот только сейчас он, кажется, в отпуске. продолжение тут - http://www.proza.ru/2010/09/20/180

proza_ru/texts/2010/09/20100907324.txt

Лазурный берег. Перед ней появился подбородок, тщательно выбритый и напудренный, потом показалась вся нижняя челюсть, тоже выбритая и напудренная, потом курносенький носик и в конце концов ей сказали милым женским голосом: "Бонжур". Лицо так появлялось постепенно из под поднимающейся ролады в окне банка - Натиональ де Пари, единственного во всем южном курортном городке Фрежус в около 100 километрах от знаменитого Канн. Она вытащила из сумочки тысячу марок и сказала по немецки, что она хочет поменять только пятьсот на франки и остаток хочет иметь в марках. " Но, но, но"- услышала она и носик вдруг встал и куда-то исчез. За ней стояло еще человек пять, так как только что кончился перерыв на обед, что является святым во Франции- этот самый перерыв на обед, и изголодавшиеся услуг банка посетители, по видимому многих наций Европы, смирно стояли в очереди , ожидая возможности подойти к окошку банка и, по видимому заменить или разменить, или заплатить что-то там свое. Был конец октября и вот уже как пятый день лил не переставая дождь, сезон вообще кончился и казалось, что осталась только голодная на каждого отдыхающего толпа окрестных официантов, барменов, парикмахеров, уборщиц, продавцов, кассиров,портьеров,директоров отелей и ресторанов и старушек с собаками и без. Очередь начала шушукаться.Через минут этак пять появился носик в сопровождении особы мужского пола в черном гарнитуре. "Вы хотите, как мне сообщила наша сотрудница"- сказал он подойдя почти вплотную к окошку,- " Вы хотите поменять Ваши деньги на франки. Не так ли "- он поднял вдруг голову как то стремительно и посмотрел на нее. " Да, но не все"- сказала она с легким нетерпением. " Вы можете, мадам поменять в нашем банке Ваши немецкие деньги на любую валюту мира. Но зачем вам здесь другие деньги кроме французских"- вопросительно и любезно закончил он. " Вы не поняли меня"- сказала она, уже теряя терпение и посмотрела вокруг ища какого то сочувствия. " О, я понимаю по- немецки"- сказал господин. стоящий за ней. " Я могу Вам переводить" - если пожелаете. Он вышел из этой смирной очереди и сделал шаг вперед и стал рядом с ней. Потом он наклонился к ее голове и прошептал по- немецки: " Теперь Вы понимаете, почему мы бельгийцы с самого начала существования нашей нации имеем проблемы с французами". Потом добавил:" Мы никогда не сможем понимать друг друга" Сказав все это ей он обратился к черному гарнитуру и произнес по-французски: " Я объяснил мадам, что я буду переводить все, что скажете вы и все , что скажет она". Гарнитур повторил все, что сказал ей перед этим еще раз и бельгиец перевел все на немецкий. " Я вовсе не хочу менять марки на другую валюту, только ..." " - момент, момент" - произнес бельг,- " я должен перевести. Он перевел начало предложения гарнитуру и кивнул ей, чтобы она говорила дальше. Но тут заговорил опять француз:" Мы не можем разменять Вам Ваши марки, мы можем только разменять все Ваши деньги на франки"- он вопросительно посмотрел на нее понимая , что она и так понимает все и без перевода. Бельг перевел опять. Она молчала. Она понимала, что ей нужно теперь и немедленно сказать , что это все именно так и, что единственно, чего она еще хочет- поменять на франки не всю тысячу марок, а только пятьсот. Но она стояла и молчала. Она стояла перед кассой, сзади стояла нетерпеливая очередь, которая начинала шуршать тихими и недовольными голосами. Но она не слышала уже ничего. В большом зале библиотеки, куда она вошла не было никого и она решила перед занятиями еще раз просмотреть конспект. Она была старшим ассистентом и ей дали читать курс термодинамики. Она села за стол сбоку недалеко от входной главной двери. Вдруг двери отворились и вошел человек, скорее всего это был студент, а может быть нищий. Одет он был в одежду очень изношенную, на коленях брюк были латы, пиджак был заштопан. Он снял с головы невесть какую шапку и прижав ее к груди почему то на цыпочках прошел в другой конец зала и сел за стол. Лицо его было какое то изможденное и было видно, что он недоедает. " Как же так может быть теперь"- подумала она -" ведь теперь в 1970 году, разве теперь может быть такое". Он поднял голову и громко начал говорить: " Я сидел около Александровской Лавры на тротуаре и разложил газету , чтобы привести в порядок свои бумаги. Бумаги положил на газету, чтобы не испачкались. И тут подходит какая то старушка и спрашивает:" Ты сегодня ел то что" " Ну какое ей дело до того, что я сегодя ел и вообще ел ли я сегодня"- произнес он громко обращаясь ко ней. " Вообще то я не ел вот уже целый день ничего. Но подумал. что зайду сюда и переберу свои бумаги здесь"- сказал он и замолчал. В зал библиотеки начали входить люди, были это в основном студенты и преподаватели. Человек с конца зала поднял опять голову и обращаясь к ней заговорил опять: " У меня даже нет порошка постирать . Но думаю, что Колька одолжит до стипендии. А вообще то он , понимаешь" - он обращался к ней через головы всех людей и громко, как будто бы в зале не было никого более- " вообще то , понимаешь, он Колька в порядке, если бы не он то не мог бы я учиться, потому как живу только на стипендию, а работать не могу, болен я. Понимаешь эти несчастные 35 рублей должны хватить на все. Эх , понимаешь, что если закончу институт, то буду человеком, это мне сказала мать, когда умирала. Вот так , понимаешь"- закончил он. " Да понимаю"- сказала она. " У меня вот мать немка и не могу ее найти с самого рождения"- добавила она. " Оно конечно трудно без матери"- сказал он. " У меня мать была. А отца не было никогда"- он говорил ей и она ему так , как будто бы в зале не было никого. В библиотеке было уже человек двадцать и все сидели и никто не перебивал ни его ни ее и никто не говорил им, чтобы говорили тише , или вышли, как это обычно бывает в таких случаях. Они говорили так полчаса. Потом он встал из-за стола и сказал ей: " Ну до свидания, может еще увидемся" - и вышел из зала. Она чувствовала тогда и когда с ним разговаривала и после, что за секунду она расплачется и будет рыдать на взрыд,кричать и начнет разбивать все полки с книгами и вынимать эти книги кидать ими в этих людей сидящих в зале и молчащих, как истуканы, а потом она влезет на парапет огромного окна библиотеки и крича прыгнет вниз. Она помнит тогда , что она оставила тогда свои книги на столе и пошла просто к окну, приставила к нему стул, чтобы открыть окно, открыла его и сошла со стула. Она стояла спиной к залу и к этим людям и смотрела на Невский и не видела его, до нее доносился откуда то другой , невиданный ей мир, где все люди действительно братья, может быть это так называется, быть братом ближнему, братом, братом, братом. Но у нее не было брата, такого брата, брата и наверно ни у кого нет брата. Она очнулась, кто то произнес сзади:" зима ведь, она ведь простудится". Она тогда повернулась к тому голосу, но почему то не увидела никого и ничего и молча собрав свои книги вышла из зала библиотеки. Все это теперь стремительно пронеслось у нее в голове и она опустила голову и ей сделалось слабо и она почувствоала. что летит куда то вниз и вниз. " Вы слышите меня, вы слышите меня, да черт побери, вы слышите меня"- кто то дергал ее за плечо и тормошил и бил по щекам. Она очнулась. Лежала она на каком то диване перед ней появилось лицо и рот и он человек начал что то говорить , но она не могла понять ни того, что он говорит, ни даже того на каком языке он говорит. " Мне хочется пить "- сказала она. " Она что то говорит" - произнес какой то голос по французски. И тогда она поняла , что нужно говорить по французски для того, чтобы ее поняли и она повторила: -" Я хочу пить" . " О , она говорит по французски" - услышала она. " Она говорит по французски " - повторило еще пару голосов в возбуждении. Ей принесли воды. Она села, оперлась спиной о стену и подтянула ноги под себя. Ее знобило и хотелось спать. И она легла снова на этот диван и провалилась куда-то. Она опять сидела перед домом дяди Пети. Была уже третья весна. Жена дяди Пети,Клавдия жалела ее и все норовила подсунуть ей кусок получше. На прошлую весну она погнала дядю Петюна на охоту, хоть и не разрешено было это. Он принес косулю и они с Клавой освежевали ее. " Тебе голубка моя"- говорила Клава, " тебе нужно дичи накушаться, тогда и силы будут и бог даст и выздоровеешь и на ноги встанешь". На ноги она встать не могла, ног она не чувствовала, совсем. Ноги болтались как не прикаенные, как у куклы и она дотрагивалась до них и пробовала даже колоть иглой, но все равно они были как чужие. Клава села рядом , положила ей руку на плечо и вздохнула. " Вот я тебе говорю, если этой весной не встанешь на ноги, ну тогда , девка, я тебе советую, нужно тебе письмо писать и поеду я в Москву к подруге своей давнишней, поживу маленько там и буду стараться поехать в твою Германию. А там в Германии найду твоего мужа, пусть он уж что то выдумает, как тебя домой то привезти отсюда"- она опять вздохнула. " Ой , да что же я плету то, кто же тебя то отсюда выпустит-то, ой дура я какая то"- она опять остервенело покачала головой и полезла в карман за платком. Она сидела рядом с ней и сморкалась, что бы не показать . что она вообще то плачет. " Ну , что мы тут то расселись" - вдруг опять всплеснула она руками,- " да у меня то ведь в духовке обед сгорит, о господи то , вот заболталась то дура старая, вот заболталась, а тут гляди Петька прийдет , а обеда то и нет"- она встала и поправила на ней одеяло, серое с двумя черными полосками, солдатское одеяло каких огромное множество и которые и не греют вовсе может быть а только от них чешется все тело и от того может быть и делается тепло. " Ну вот, погуляли мы с тобой, давай я тебя то в избу занесу"- она взяла ее на руки, открыла ногой дверь и занесла в кухню. И вдруг они обе услышали рев моторов, как то вдруг и неожиданно. Летел вертолет. Рев приближался. Клавдия схватила ее и посадила на пол. Потом она отодвинула комод тяжелый и старый комод, который привез дядя Петя из Перми прошлой зимой и поставил над погребом, который он вырыл, "на всякий случай". Погреб он сделал с отдушиной и с тайным ходом в огород по всем правилам мастерства и Клавдия ему в этом помагала. Она очутилась в темноте и дверь погреба закрылась. потом она услышала скрежет задвигаемого комода и потом слышно было только скрежет и шуршание мыши. На верху раздались какие то шаги и как издалека до нее доносились обрывки речи каких то людей и топот сапог. Она решила отползти в дальний угол погреба, но ноги не слушались ее и она тянула себя саму на локтях и дорога в угол казалась вечностью. Потом она оперлась спиной о сруб и прикрылась тряпьем, которое лежало в углу как только могла это сделась. Над головой услышала она опять шум отодвигаемого комода и через тряпки увидела свет фонаря. Человек спускался в погреб и светил фонарем перед собой. " Товарищ майор, я вижу тут нет никого"- услышала она голос. Крышка погреба закрылась и она опять очутилась в темноте. Ее бил озноб и она сидела не двигаясь, затаившись так, как это наверно делает зверь, на которого охотятся и который точно своей врожденной интуицией знает, что каждое движение может быть его последним.Она не чувствовала ни мишиного запаха, ни спертого запаха всего подвала, ни собственного противного запаха пота, пота страха. Конечно те, которые искали кого то тут могли прийти еще,но ведь не сейчас же бубнил мозг, не сейчас. Она понимала , что искали ее а может еще кого то, может быть шофера, может еще кого, кто может может быть бежал из лагеря. Наверху было тихо и тишина подвала давила и ее воспаленный мозг перебирал тысячи вариантов того, что же произошло наверху. Она не знала, сколько времени она сидела так вот в этом подвале в Сибири, за тысячи километров от того другого мира, которому она была не нужна, но который был нужен ей и она понимала. что если она не встанет и не начнет бить кулаками в крышку погреба, то наверно она не увидет уже никого и ничего и ей было все равно, арестуют ли ее там наверху или нет. Чувство отрешенности и желание увидеть свет и кого угодно- охранника, Клавдию или еще кого то было так велико и всеобъемлюще, что она не понимая саму себя и не помня уже , что ноги не слушаются ее, встала. Она стояла, самостоятельно, стояла. Потом сделала шаг, другой, нагнулась и дотронулась до своих ног. Она чувствовала их, она чувствовала свои ноги. Поднялась по лестнице и начала бить кулаком в крышку погреба. Наверху была тишина.Она попробовала открыть эту проклятую крышку, но крышка не поддавалась. Тяжелая оббитая железом крышка не поддавалась. " Может быть наверху на ней стоит опять комод. Назло наверно заставили. А Клавдию увели , увели сволочи. Она сошла с лестницы опять вниз и в изнеможении опустилась на пол. Наверху послышались шаги и голос дяди Пети звал Клавдию. Она закричала исступленно и дико. Клавдию действительно забрали гебешники с собой. Дядя Петя расдосадованный рассказывал ей на другой день, что Клавку посадили в камеру предварительного заключения , так просто без ничего. Искали лагерника, который бежал два дня назад и если бы тогда дядя Петя был дома , то забрали бы и его. Через месяц хождения по начальству дядя Петя "купил" Клавдию. Привез он ее осунувшуюся и тихую на газике начальства. Вечером был у них совет. Клавдия смотрела на нее невидимыми стеклянными глазами глядя в сторону-" Ты как хочешь, но ты должна уходить, и куда хочешь. Я все могу понять, но у тебя своя жизнь , а у меня своя"- он а проговорила тяжелым с надрывом голосом , подняла руки с колен и положила их с зажатыми кулачками на стол. Дядя Петя глядел вниз, сидел за столом как то отодвинувшись и расставив ноги. " Клава, а Клава" - вдруг ни стого ни с сего сказал он и по мальчишески вскочил. " Клавдия , я вот говорю тебе , что теперь она не может еще идти, но я тебе говорю, что в июне будет по реке пароход. Сам узнавал я то. Будет теперь тут ходить пароход. Вот договорюсь и посадим ее на этот самый пароход. А там , как сама сможет так и доберется, а Клава, ну так оно лучше то будет. А так не гоже ее теперь выкидывать то"- дядя Петя стал на колени перед Клавкой и обнял ее. " Ну отойди , не место тут"- она оттолкнула его, но видно было , что она довольна и дядей Петей и его решением. Марево перед глазами прошло и она открыла опять глаза. Она лежала на диване в банке,ее ноги были прикрыты пледом. На стуле в углу сидел французский жандарм. В руках он держал фуражку. " Мадам, о мадам, мадам проснулась"- он возбужденный вскочил, как ей казалось с такой поспешностью, о которой она не могла его подозревать. Дверь приоткрылась и показалось лицо женщины, точно такое, какое появилось пред ней в окошке, когда она пришла в этот банк. " Момент, момент, сейчас прийдет директор"- сказала женщина, протискиваясь в комнату. " О прошу Вас не вставайте, вы еще такая слабая"- она с сочуствием посмотрела на нее а потом с каким то удивлением на жандарма. Он поднялся и она что то быстро сказала ему отрывками фраз, непонятно и они оба вышли из комнаты. Светлана лежала на диване и ждала. Она не могла сама себе объяснить, чего она еще здесь ждала. Ей была противна вся эта ситуация с эти банком и заменой немецких марок на франки и ей хотелось как можно быстрее выбраться отсюда. Она попробовала встать и ей отять было слабо и на решила полежать хоть немного, чтобы прийти в себя и тогда встать и уйти отсюда, чтобы никогда более не попасть в этот банк и не видеть этих людей. Вдруг открылась дверь и на пороге появился жандарм, которого она видела пять минут тому назад. За ним семенила сотрудница банка, наверно, которую она видела в первый раз. " Мадам"- сказала она - " Вот Ваши три тысячи сто восемьдесят французских франков. Вы не можете тут больше лежать у нас. Здесь же банк"- она с ударением произнесла эту фразу и протянула ей деньги. " Мне не нужны Ваши франки"- сказала Светлана,- " Прошу Вас отдать мне тысячу немецких марок"- она села на диване и опустила ноги вниз. " Мадам, мы уже поменяли Ваши марки и не можем Вам вернуть обратно их"- сотрудница банка приняла воинствующую позу,- " Вы должны забрать свои деньги и покинуть банк" - на стала сбоку, так, что перед Светланой вплотную стоял жандарм. Она одела туфли, встала с дивана и подошла к окну, потом повернулась к ним лицом и прямо смотря в глаза жандарму сказала :" Прошу вызвать директора банка и пока он не появится здесь я не сдвинусь с места"- она опять подошла к дивану и села на него. Сотрудница посмотрела решительно на жандарма. Он одним движением одел на голову фуражку и подойдя к дивану решительно взял Светлану за руку: " Пройдемте в жандармерию"- здесь Вы оставаться не можете, Вам уже повторяют это в который раз с нажимом произнес он. И директор Вам не поможет. Мы должны выяснить, кто Вы такая и почему Вы устраиваете здесь скандал"- сказал он и потянул ее к себе вверх. Она выдернула руку и села опять на диван: " Я уже сказала , что не сдвинусь с места, пока здесь не появится директор банка. Вы можете меня забрать силой отсюда и я буду жаловаться послу Германии во Франции"- сказала она с нажимом и обхватила руками диван. Жандарм подошел к телефону, который стоял на столе в углу и набрал номер. Потом он четко сообщил кому-то , что ему нужно подкрепление, потому что в банке произошел эксцесс. Он подошел к ней и глядя куда то вбок сказал: " Ваши деньги я забираю до выяснения того, откуда у Вас немецкие марки и вообще кто Вы такая . И прошу не чинить препятствий, так как в противном случае я вынужден буду применить оружие"- он дернул ее за руку и вывернул за спину и она почувствовала как что то хрустнуло у нее в локте и боль пронзила ее праую руку так, что она покорившись встала и жандарм держа ее уже за две руки сзади одел ей наручники. " Вот видете, так нужно было раньше , а не сопротивляться глупо"- сказал он с триумфом. Сотрудница открыла услужливо дверь и ее вывели из комнаты. Она шла мимо очереди с руками в наручниках и одни отворачивали головы , другие с любопытством смотрели на нее. На улице слышна была приближающаяся сирена и когда они подошли ко входной двери банка она вдруг открылась и в банк ворвалось человек десять одетых в пулеотпорные безрукавки полицейских с оружием наизготовку. Рождество Она проснулась и лежала в кровати широкой и удобной и смотрела в невидимую темноту и сон надвигался снова и она заплакала, тихо и неслышно.Рубашка вокруг шеи была мокрая от пота и она почувствовала испарину на лбу и закрыла глаза снова, холодные слезы текли по ее щекам и она удивилась сама от этих слез и открыла глаза снова, но слезы текли по ее щекам и она не могла понять отчего она плачет и вдруг опять наступил стеной сон и явь и она не вытирала эти слезы и они текли и сбегали на шею по щекам и она почувствовала соленый вкус на губах и она поняла , что она в Германии, дома и что наверху спит ее сын, который приехал из Гайдельберга на рождественские каникулы,и что сегодня или завтра приедет дочь и она вытащила руку из под одеяла и вытерла тыльной стороной ладони по простацки и по бабьи глаза и вздохнула. Но ей не сделалось от того легче и она захотела обратно в сон, обратно в ту жизнь, которая была и воспоминаний которой она боялась и к которым ее тянуло и от которых, когда они вдруг неожиданно наступали, днем, во время работы ее начинало знобить и она серела и отрешенно смотрела в пустоту, через пространство, через сидящих рядом людей, просто через них, как будто бы они были прозрачны и явились из другого мира и тогда она видела опять и опять заснеженную гору, покрытую лесом, сосновым лесом и откос и реку тоже в снегу, которому не было края, оттого, что за рекой начиналась степь, до горизонта и дальше и она эта степь тоже была покрыта снегом, бесконечным и белым, без знаков чего то другого, кроме этого снега. Сон был опять и голос надрывно голосил и вокруг вторили ему бабьи голоса и еще какой то мужицкий бас их успокаивал и увещевал, что все умирают и что теперь не время уже думать о чем то другом, как не о том, чтобы вырыть наконец эту могилу, и что они бабы ему мешают и что хотя бы отбрасывали эту мерзлую землю от края могилы. И она открыла глаза в этом сне и увидела черноту и почувтвовала запах ладана и крови и дегдя, смешанные с запахом серого мыла и еще чего то приторного и вроде сладкого, но не сладкого, а тягучего и неживого и она тоже вытащила руки из под какой то тряпки и дотронулась до своего лба и почувтвовала, что он скользкий и липкий и покрыт чем то и вдруг она дотронулась одной рукой до другой и удивилась сама себе, что на ее руках какие то страшно длинные ногти, как не настоящие. Потом она ощупала саму себя и попробовала поднять руку , но рука упиралась во что то твердое и она попробовала это что то отодвинуть или поднять и ей не удавалось и от этих усилий ей сделалось душно и не хватало воздуха и она почувствовала, что она теряет сознание и ей сделалось так страшно оттого, что она поняла. что лежит в гробу, закрытом, и что ее , а никого другого будут хоронить и что ели она сейчас не начнет кричать и не выйдет из этого гроба, то наверно ее так и похоронят. Она не могла сесть и крышка гроба была как то высоко и она начала барабанить из последних сил в эту проклятую крышку, которую почему то закрыли и так наглухо и от этого она опять провалилась в забытье и вдруг очнулась и опять начала бить руками в толкать эту проклятую крышку гроба. " Мать, а мать, ну глянь в гроб то",- услышала она голос мужика,-" может в гроб то кого другого положила то. А то вроде как кто то там скребется. Может там ненароком кошка вскочила то"- голос то приближался, то отдалялся и опять пропадал. Потом она услышала скрежет и хлынул свет. " Я же тебе говорил,мать, что наверно, святая это. Ведь не иначе как вчера то, она мертвая была, мать честная, да ты погляди то , да она ведь глаза открывает и губами шевелит, мать честная, да чудо то какое, господи пооооомииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииилуй, гооооооосподииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииии"- и крик его отбивался и заглушил и ее крик, ее самой крик. Ноги не двигались и ее носили в туалет и выносили на лавочку перед домом, закутанную в тулуп и она смотрела так вот каждый день эту степь без конца покрытую снегом. Только через три года, когда она сидела в подвале, куда ее заволокла Клавдия, когда пришли с обыском, начала она приходить в себя и ходить. Но это ощущение необъятности пространства и снега на этом пространстве овладевало ею сейчас почему то все чаще и чаще. С того времени прошло так много лет, что порой ей казалось, что все то, что было сней самой было с кем то другим и она не могла даже в такие минуты представить себе , что все это пережила она и никто другой и тогда она удивлялясь сама себе. что она ЕЩЕ живет и , что наверно, все таки все это было не сней , а с кем то другим, с каким то другим человеком произошло все это , и тогда воспоминания захлестывали ее снова, новые воспоминания , которые были может быть еще страшнее и тогда она начинала хотя бы для самой себя понимать, что все таки это все - это ее и никого другого жизнь. Рождество пришло и нежданно и желанно и даже выпал снег. Она была занята всеми суетными приготовлениями и покупками и перед праздниками и во время. Съехалась вся семья- дети, ее приемные родители, отец. Время было уже другое и, то, что было раньше в России, отодвигалось и пропадало и только иногда всплывало с такой силой и жестокостью, что она старалась в такие мгновения оставаться сама с собой , чтобы никто из людей, которые окружали ее теперь не могли увидеть по ней ее терзаний и мучения оттого, что она не может справиться с этими проклятыми воспоминаниями, она, которую все вокруг считали сильным человеком, которую никто не видел плачущей или удрученной. Да здравствует Франция! Жандармы зажали ее с двух сторон. Руки, вывернутые и скованные наручниками сзади болели. Она старалась держаться прямо и презрительно улыбалась, повернув голову слегка на бок. " Господин жандарм "- обратился тот с права к их по-видимому начальнику, которого она видела в банке, " Господин Белю" - сказал он -" может быть отвезти ее сразу в камеру , а не в участок. Мне думается, что если она связана с русской мафией, то они могут постараться, ну может быть даже напасть на участок. А там у нас нет достаточной защиты. Я вчера смотрел фильм о русской мафии. Вы знаете у них есть даже противотанковое оружие, ракеты. Я бы с этим не шутил. И потом она держится очень уж нахально. Что то тут не так"- он замолчал и выжидательно смотрел на месье Белю. " Да, возможно вы и правы капитан "- сказал Белю-" но, но у нас нет бумаги от прокурора, все это нужно еще достать. А без этого мы не можем ее так вот просто взять и отвезти в тюрьму"- он развел театрально руками, сделал несколько умопомрачительных движений при этом пару раз закрывая и ткрывая глаза, потом неожиданно закончил, пожав плечами и положил руки спокойно на колени. Она засмеялась, громко и так заразительно, ей было весело, ей было действительно весело. Боль плеча прошла и она смеялась. Ей вдруг вспомнился фильм с Луи де Фине. Жандармов уже не было рядом и не было трясущегося по неровной почему то дороге жандармского полевого автомобиля. На нее нагрянуло детство. " Дети не высовывайтесь из окна"- мать сидела рядом с шофером Колей спереди . Коля был солдатом и служил второй год в дивизии морской авиации в городе Т. Машина остановилась на светофоре. " Я хочу по-большому"- вдруг твердо и громко сообщил ее брат. " Дети , мы скоро приедем, я спешу на работу и здесь не где остановиться и где тут еще туалет"- мать повернулась назад и вытащив свой носовой платок с рюшками начала вытирать рот брату. Он ел перед этим шоколад и бал вымазан здорово этим шоколадом. Появился зеленый свет и Коля дернул газик с места. " Николай, как Вы ведете автомобиль, это же просто скандал"- произнесла в сердцах мать, поправляя блузу и прическу. Машина неслась по городу как ракета. Приближался следующий перекресток и Коля хотел взять его приступом, пока не загорелся красный свет. Но он загорелся вдруг и неожиданно и машину занесло на перкресток, Коля затормозил , как буд то бы врезавшись в стенку и на заднем ходу вернулся перед переходом. " Я накакал в штаны"- сообшил брат потухшим голосом, но с торжественностью победителя. " Коля за мостом, вот там около кустов, остановите машину"- приказала мать голосом полководца. Машина дернулась на зеленом свете и рванулась вперед к мосту. За мостом по обеим сторонам дороги начиналось поле и по обочинам росли кусты. Около этих кустов Коля залихвацки остановил газик. Мать сняла аккуратно с себя белокремовый жакет из чесучи и шляпу и засучила рукава темно-синего креп-жоржетового платья с белым кружевным воротничком. Потом она открыла переднюю правую дверь газика и вышла из автомобиля. Она была в белых туфлях на высоких толстых каблуках в шелковых чулках со стрелкой. Потом она стремительно дернула ручку задней двери газика. Дверь не поддавалась, ни в какую. " Николай "- пронзительно проговорила мать,-" выйдите и подойдите сюда". Николай подскочил к матери и дверь открылась. " Вылезай"- начальственным голосом сказала мать брату. " Я не останусь здесь"- заныл брат. " Никто не оставит тебя здесь, просто нужно преодеть тебя"- уже примирительно, но все равно угрожающе проговорила мать. " Витя тебя нужно преодеть, ты это понимаешь, или нет!"- она вытащила его из газика и поставила на обочину дороги. " Как ты так можешь, взрослый мальчик и делаешь в штаны!"- мать начала его отчитывать, выпрямившись и стоя пред ним, как генерал пред солдатом. Брат плакал, стоял перед ней и плакал, потом обхватил ее за ногу двумя руками. Она заплакала тоже и ей сделалось жалко брата, несмотря на то, что только сегодня утром они дрались из-за того, что он стащил ее книжку с картинками, которую она расскрашивала и потом дергал за косы и она долго не могла отобрать у него эту книжку . А ему хотелось просто , чтобы кто то бегал за ним, чтобы была борьба и чтобы он мог кого то хоть на время унизить, как это часто делали с ним, как с самым маленьким и что бы кто то выиграл это сражение и потом можно было помириться и начать все сначала. " Ну вот, в каком виде я приеду с вами на работу. Оба заплаканные , как будто бы вас дома кто то бьет. Боже мой, вот ведь наказанье"- мать трагически опустила руки а потом села опять в газик и тоже заплакала. " Коля , пожалуйста, возьми из сетки чулки и трусы для него и преодень его, пожалуйста, я просто не выдержу этого всего"- она трагически плакала. Коля взял Витьку аккуратно под мышки и перенес к самой обочине. Потом расстелил газету и положил на нее чистое белье Витьки. От Витьки пахло немилосердно какашками и на штанах сзади вырисовывалось большое рыжее пятно. " Мама, ведь он же говорил, что он хочет по-большому. И то, что он сделал в штаны не его вина вовсе"- она вдруг решилась твердо встать на защиту брата, - " нужно было сразу остановить машину. А куда ему было ходить"- закончила она торжествующе. В это время Коля заканчивал переодевать Витьку в чистое. " В кого вы такие грубые и невежественные, ну в кого. Я все время спрашиваю себя, где я сделала ошибку в вашем воспитании, где мы с папой сделали ошибку. Мы отдаем вам все наши силы и много денег и энергии и времени и что же видим в конце- голую неблагодарность, грубость, невежество. Как ты вообще смеешь разговаривать со мной таким образом! Сегодня вечером об этом узнает отец. Я не знаю, что сделает он. Я конечно буду его просить, чтобы он не бил тебя. Но такую неблагодарность нужно карать"- она уже престала плакать и голос ее окреп и звучал грозно-" если ты сию же минуту немедленно не извинишься передо мной за грубость, то как только мы приедем в поликлинику, я поставлю тебя в угол на полчаса. А вечером с тобой будет говорить отец"- она закончила с нажимом и почти торжественно. Света со всей силы надавила на ручку и открыв дверь газика выпрыгнула из машины. Она решила убежать все равно куда, лишьбы убежать от матери и отца. Она знала, что отец вечером после разговора с матерью во время ужина или после него захочет с ней разговаривать и а потом с пеной у рта почти схватив ее за руку отлупит. А потом ее заставят еще извиняться перед матерью за то, что была с ней груба и потом будут ее целовать по очереди и за полночь уложат спать и она опять не выспится и утром будет сидеть как сова на уроках или вдруг ни с того ни с сего начнет плакать. Плакать в школе недьзя, потому что потом, все будут тебя обзывать и дразнить и тогда жизни вообще не будет. Она бежала посередине дороги и встречные машины проносились с ревом и пахло противно бензином и отэтого кружилось в голове. Она перебежала дорогу и увидела перед собой канаву с водой. Она прыгнула в нее и почти захлебнулась. Какие то сильные руки подхватили ее и вытащили наверх. Колька - шофер держал ее под мышки и вместе с ней вылез из канавы. Ее праздничное платье и туфли и челки и летнее пальто-все было в грязи и воде. Струи воды стекали с Колькиных брюк. " Ну ты даешь"- сказал он -" отец отлупит тебя сегодня точно. Надо слушаться, понимаешь, наша доля такая, а то вообще не выживешь. Ну и девка"- закончил он. Мать стояла рядом с видом надсмотрщика подбоченившись- " Марш в машину, немедленно"- приказала она-" И никаких разговоров!"- она уже кричала. Колька вытащил из под заднего сиденья свое серое одеяло и завернул ее в него.Газик заехал перед санчасть. Вокруг было поле, все в цветах, пахло скошенной травой, было душно и ничего не хотелось. " Дети, Вы побудете во дворе и поиграете, сегодня у нас сокращенный день и через три часа за нами приедет папа и поедем домой"- произнесла мать поправляя шляпу, которую она через минуту должна была снять. Витька толкнул ее в бок и они оба выпрыгнули из газика. " Ураааааа, за мной"- заорал Витька. Они играли в войну, в настоящую. Вдали все время слышался не переставая гул, в километре был аэродром , а санчасть стояла посередине поля и была неприятельским штабом. За санчастью в метрах этак ста находился гальюн. Гальюном бала уборная-деревянный домик и кнему от санчасти вела среди поля дорожка покрытая гравием. Витька несся напрямую к гальюну. Вдруг он остановился и как подкшенный упал на землю. Она подбежала к нему и подумала. что он обо что то споткнулся и оттого упал. Но Витька победоносно вскочил и сел на ее верхом. " Ну вот или ты поддаешься, или я тебя выпускаю и если я первый добегу до гальюна, то ты тогда будешь пленным я тебя закрою в гальюне. " А если я добегу первая"- спросила она. " Ээх бабы, с вами нельзя играть" - сказал он нехотя поднимаясь с земли и начал рвать траву. Она вскочила и побежала. Она бежала к поликлинике и кричала:" Мааааама, мааама , Витька хочет посадить меня в гальюн". Санчасть имела два входа - один в сторону поля и другой главный вход со стороны дороги. Она добежала до того, со стороны поля и хотела открыть дверь , но дверь не открывалась. Витька налетел на нее сзади и опять повалил на землю. Она решила защищаться , несмотря на то , что он маленьеий , она не могла себе больше позволить , чтобы он ее бил. пусть даже и маленький он. И она начала его дубасить со всей силы. " Мааама, Мааама , Светка бъет меня" -орал Витька, как будто бы его резали. На втором этаже открылось окно показалась мать: " Ну почему вы не умеете играть спокойно, как нормальные дети. Светлана немедленно отпусти его"- начальственно проговорила мать-" сейчас к вам прийдет Василий Иванович и будет с вами играть. И чтобы не было никакого крику, идет медприем и вы мешаете. Ну что за оголтелые дети "- закончила она в сердцах и захлопнула окно. Они сидели на ступеньках санчасти и ждали Василия Ивановича. Заскрежетал ключ замке, дверь откылась и появился фельдшер Василий Иванович во всей своей флотской красе. На нем был белый медицинский халат,застегнутый на все пуговицы кроме последней внизу, которой не было вовсе, но дырка для которой простиралась до кармана. Сверху на кармане стояло"МЕДСАН 1", написанное чем-то черным. В разрезе виднелась полосатая тельняшка, засученные рукава той же тельняшки высовывались из когда то целых рукавов, которые были зверски оторваны до локтей. Был он в черных брюках под кант и начищенных черных ботинках. Украшением всему были иссиня черные усы закрученные этакой загогулиной, а-ля вильгельм, лысину обрамляли по бокам черно-бурые, торчащие ежиком волосы, пререходящие плавно в бакенбарды, заканчивающиеся на середине щек. В руках он держал банку с коричневой краской, в которой торчала маклавица. " Ну-с разбойники"- сказал он и улыбнулся, показывая большие спереди, как у кролика и желтые от табака зубы,- " теперича будем красить гальюн ". " Уррааааааааа"- закричал Витька и выхватив у нее из рук сумочку стремитьльно рванулся через траву к будке этого самого гальюна. " Отдай мою сумочку "- закричала она и тоже побежала за Витькой. Василий Иванович размеренно шел по дорожке к деревянной будке-туалету, который стоял у самого забора в углу. Туалет был сделан из дерева в середине было две ступеньки и сиденье во всю ширину туалета, в сиднье была дырка в яму. Вокруг носился рой мух черных и жирных. " Тут воняет"- заорал Витька. " Да как же не вонять то , если гальюн"- степенно голосом рассуждал Василий Иванович,- " на то и воняет, что гальюн. Иш ты, еще ему чтоб духами пахло,иш ты господское племя". Ну, ребята"- сказал он успокаиваясь и ставя банку на землю,- " Вы тут не балуйтесь, а то позову начальника и посадит на гупвахту, как пить дать посадит. Здеся у нас все работают. Кто не работает, тот не ест. Вот оно так и есть". Он, прищурившись, смотрел вдаль. Потом вытащил кисет и бумагу и закрутил козью ножку. Затянулся. Они стояли не двигаясь около и смотрели, затаив дыханье, на него. Каждое движение и каждый взмах руки или то, как он шевелил усами, а потом поправлял их степенно и опять затягивался , все было как в сказке а он был чародеем. " Ну нечего бездельничать то, вот ты, как мужчина, Витя,- и он обратился к Витьке,-" Ты будешь, красить"-он вытащил при этом серое вафельное полотенце из кармана халата и завязал его Витьке как фартук, - " Ну вот - это тебе чтобы краской не измазался, а то доктор меня ругать будет"- он наклонился над банкой и оцедив краску с маклавицы о стенку банки протянул ее Витьке. Витька набожно начал водить ею по стенке гальюна. Краска стекала вниз на траву, а на деревянной стенке оставалось пятно. "Ну вот видишь, теперь нужно уверенней- то водить по стене-то"- иначе она окаянная вся стечет на траву-то"- с каким-то отчаянием в голосе сообщил Василий Иванович,-" Ну крась, чтобы вдоволь накраситься-то. Козья ножка подходила к концу и он, бросив ее на дорожку, старатьно придавил сапогом. Витька неожиданно, наверно для себя даже, вдруг окунул кисть в банку и провел ею по халату Василия Ивановича. Коричневая краска стекала по халату и опускалась тяжелыми каплями на начищенные ботинки фельдшера. Он стоял как очарованный и смотрел какое то мгновение на эти свои ботинки, на Витьку. Витька тоже стоял как зачарованный и дико улыбался, держа маклавицу двумя руками и краска стекала по его рукам аж до локтей. Это длилось все вечность. Василий Иванович наконец вышел из оцепенения и уверенно схватил Витьку за ухо:" Ну что ж ты за стервец-то, ах какой же ты стервец, брат мой"- оголтело и как то медленно медленно произнес он,без крика и спокойно, так спокойно, что казалось , что он кричал. Витька пробовал вывернуться, но не тут то было. Василий Иванович размашисто вырвал маклавицу из рук Витьки бросил ее в траву а потом потащил Витьку в санчасть, за ухо. Их не было может быть десять минут, может быть пол часа. Никто не появлялся из здания и было тихо. Потом на пороге появился Василий Иванович в чистом уже халате с табуреткой в руках а рядом с ним Витька. Витька шел сам за фельдшером.Они подошли. " Ну вот дети",- сказал он, -" красить - дело взрослых, а ты Витя будешь мне газету теперича читать", произнес он степенно и вытащил из капмана газету" Страж Балтики". Витька сел на табуретку и начал читать первую страницу газеты, Василий Иванович красил гальюн. Витька научился читать год назад и читал все подряд, газеты тоже. Но "Страж Балтики" была не только нудная как и все газеты , она было совсем непонятная к тому же. Но он читал ее вслух а Василий Иванович восхищался какими событиями из газеты. Через два месяца, серым и промозглым днем по всему гарнизону в девять часов утра завыла сирена и выла целые пол часа. Это значило, что будут похороны, по всему городу должна будет идти процессия, аж до самого военного кладбища. Хоронили погибших во время аварии во время испытаний нового самолета. Самолет упал рядом с санчастью и погибло много людей. Занятий больше не было в тот день и все бежали за гробами, которые несли военные по шесть человек, каждый гроб. Потом их поставили перед домом офицеров на деревянных козлах, покрытых красным материалом. Она подошла тоже, посмотреть и увидела Василия Ивановича, спокойного, с закрытыми глазами и с руками не по швам , а скрещенными на груди и с крестом в руках. Все плакали и кричали женщины и она убежала оттуда и решила, что она убежит оттуда, когда нибудь, но убежит куду нибудь далеко, далеко, где нет самолетов, сирен и похорон. Сирена выла и машины неслись по городу всей кавалькадой , в отделение полиции, курортного городка Фрежюс, на Лазурном берегу Французской Республики с ней, преступником наверно, наверно членом русской мафии и наверно владельцем нелегальных денег, заработанных наверно нечестно, а может быть украденных у кого-то, может быть и не украденных и не нечестно заработанных, может быть за ними этими деньгами стояла неимоверная и изнурительная работа, длящяяся долгие годы и никому неизвестная работа без так называемого " публицити" где-то в глубине России, работа многих безымянных людей, людей, которых она любила , любила так, как может только один человек любить другого, когда он остается один на свете и только эта любовь к людям может принести ответную такую же любовь к тебе и которая здесь во Франции и вообще в Европе никому неизвестна.И ее нужно было обязательно арестовать и обязательно везти в полицию и обязательно ее должно было сопровождать тридцать человек полиции, французской полиции и все только оттого, что она хотела разменять тысячу немецких марок , она, у которой в ее немецком паспорте в графе : место рождения, стояло - Россия. И все было до невозможноссти и смешно и грустно и трагично и немилосердно от всего этого щемило сердце и ей хотелось только одного, не умереть вот так тут во Франции в полицейской машине, рядом с незнакомыми и чужими людьми,чужими по разуму и по крови, по языку и и по всему тому, что назвать или обозначить четкими границами языка, или даже чувств, невозможно. " Эх, да черт побери, да ведь Вы не имеете права меня арестовывать и за что в конце-то концов"- она произнесла эту тираду громко по-русски и отодвинулась от полицейского. " Мадам, Вы ведь умеете говорить по-французски. Мы не знаем русского языка"- Белю извиняюще и растягивая фразы и как бы объясняя ей ситуацию выразительно смотрел на нее. " Но если Вы настаивате, мы можем пригласить переводчика. Я сделаю это даже с большим удовольствием"- он произнес эту фразу и видно было , что он доволен собой и что у него появилась какая то идея, потому как он привстал на сиденьи и облокотясь о спинку переднего сиденья полушепотом начал что то объяснять сидящему впереди полицейскому. Тот звонил куда-то и попросил прислать преводчика в отделение полиции. Машины остановились одна за другой, сидены перестали выть и дверь автомобиля открылась. Она вышла с заложенными в наручниках сзади руками и прищурилась на солнце. Ее никто не подталкивал, как это было, когда ее сажали в полицейскую машину. " Мадам, прошу Вас, мы не можем стоять здесь, прошу Вас следовать"- и ее подтолкнул кто то сзади и она опустила голову от напряжения и усталости, потом подняла ее и шагнула вперед. Белю был очень элегантен и даже мундир не был в состоянии испортить этой "элеганции". Он сел за свой стол , уставленный какими то предметами, как бы не подходящитми вовсе ни к этому месту и вообще к отделению полиции. " Ну вот мадам Вы у меня. Я рад приветствовать Вас во Франции"-он встал из за стола и выпрямился перед ней и торжественно произнес эту фразу так, как будто бы приветсвтвовал президента Республики. В дверь постучали и просунулась голова в фуражке. " О, Дрекер, войдите, прошу Вас войдите же"- Белю выбежал из за стола навстречу. Она сидела на стуле напротив стола Белю , слегка сгорбившись, так на сколько это позволяли наручнику за спиной. В кабинете кроме Белю и этого Дрекера и ее не было никого. " Господин Дрекер, Вы просили меня, чтобы я познакомил Вас с нашей очаровательной гостьей мадам фон Штуффенберг"- произнес он подводя этого Дрекера к ней и держа его с легкостью балерины за локоть. Дрекер снял фуражку и щелкнув каблуками вытянулся перед ней. " Я очень рад, что мой друг господин Белю, благодаря своей изобретательности, а может быть даже врожденному дару конспиратора привез Вас к нам"- он сел перед ней на стул, услужливо приставленный Белю. Она с упром облокотилась на спинку стула и заложив ногу за ногу усмехнувшись посмотрела на него:" Но к чему весь этот маскарад, Господин Дрекер и вообще я не понимаю. что может интересовать во мне французскую полицию". " О Дрекер, не Декер, только Дрекер, мадам. Для русских вообще наш язык почти неусвояем, это мне сказа когда то один Ваш эмигрант, который прожил во Франции почти тридцать лет. Можете себе представить,Э тридцать лет нужно было ему прожить во Франции, чтобы прийти к такому заключению, тридцать лет. И к тому же это сказал вовсе не простак, это сказал профессор философии, который до того преподавал на Сорбонне . Это факт- французский язык для славян и общем и для русских в оссобенности поло усваяем. Но Вы же знаете нашу историю , я полагаю не хуже Вашей собственной и уж вовсе не хуже , например , чем знаю ее я"- закончил с как ей показалось с какой то неувереннстью и замолчал.Она смотрела на него и не могла ничего понять вообще. " Мадам"- произнес он торжественно,- " Люди встречаются даже тогда, когда они уже не верят , что они встретятся"- - он загадочно завел глаза и развел руками. " И вот, представим себе, ну предположим, год , ну например 1975 - ый, город в Польше, потом, представим себе Цюрих , ну скажем в 1978-ом году. Я вижу Вас еще молодой и интересной женщиной. Но, конечно и теперь Вы очень привлекательны, и, если бы я не был вот уже двадцать пять лет женат, то кто знает, кто знает" - он был рад собой и своим шуткам, был рад всей той ситуацией в которой все оказались.Но ему по всей видимости хотелость довести все и вся до дого положения, когда все и вся начнут уже сами просить его , наконец таки расскрыть тайну всего этого загадочного положения. Ей тоже казалось , что ситуация была бы почти, можно предположить, семейная, если бы не некоторые вредные моменты, которые так или иначе сопровождали ее- вся сцена в банке, езда в отделение жандармерии и отношение к ней всех этих людей. Но ведь и быть иначе и не могло, они получали приказы действовать по ситуации , а обо всем по настоящему знал только начальник. И у ней до сих пор на руках были наручники, и никто не снял их ей , несмотря на комизм ситуации. " Но все-таки , Вы боитесь того, чтобы я , напимер убежала, и, поэтому, у меня на руках до сего момента, наручники"- она вопрощающе и саркастично закончила эти своим замечанием его долгую тираду с воспоминаниями. " Да , да госпожа Штуффенберг, Вы , как представитель, хотя бы частично, но, представитель немецкой нации, О простите, конечно столько лет прошло, но раны не заживают, поверьте, у меня в КЦ-те погибла вся моя семья по матери. так вот, раны не заживают , и поэтому, позвольте , вы будете в наручниках до того момента, пока наш общий друг не снимет их Вам сам. Двери открылись и появился полноватый господин, приличного роста. " Рад Вас видеть господин Дрекер "- господин направился к Дрекеру, так, как буд-то бы никого другого не было вообще в комнате. "О я тоже рад Вас видеть, господин Потапов"- произнес он, обнимая его. Она приглядывалась к этому господину и ей казалось, что она где-то его уже видела. Но когда и где, она не могла себе припомнить сразу. Но что то толкнуло ее и воспоминания, которые занимали ее в машине, вдруг опять совсей силы нагрянули и потянули ее в водоворот той другой жизни, которую она прожила тоже, но которая, казалось принадлежала не ей , а какому- то другому человеку, совсем ей чужому и неизвестному. Она вначале вообще не понимала, кто она, и что ее родители не ее родители. Ей говорили по- просту,когда нужно что- то было сделать по дому и она уже раз это делала и приходила к матери и говорила ей, что как договорились это что- то должен теперь делать один из ее братьев, мать говорила ей, что она девочка, и что девочки должны больше делать по- дому, а мальчики заняты другими делами. Потом один из ее братьев долго болел и его возили по разным врачам и все внимание посвящалось ему. Он был способный и об этом говорилось в семье и он был надеждой и поэтому что- то такое как вынести мусор или помыть общую лестницу, во время дежурства их квартиры как то само собой сделалось ее работой. Кроме того каждый день нужно было помогать по хозяйству и братья не делали ничего,или почти ничего, как мужчины и это поощрялось- они были во- первых мужчинами, во вторых они по общему мнению были более способные к математике, что само по себе было чем-то превосходящим все остальное- литературу, историю, искусство, а она была менее способная и математика ей казалась не самым важным, важным было знать из чего возникло это все, что есть, и есть ли что то одно от чего есть все и что есть всем. Она не могла понять отчего все с таким воодушевлением читают детективные романы и она не могла вних найти для себя ничего таинственного. Таинственное начиналось тогда. когда она наконец была в кровати и могла лежать смотря в белый потолок и думать о том, о чем она хотела и доказывать себе свое место и советоваться с собой и даже сочинять стихи. И она засыпала , довольная и счасливая, что она что-то достигла сегодня , не днем, а ночью. Утром, обычно она была невыспавшаяся и нужно было вставать, но она вставала и нужно было идти за молоком километра два к молочнице и вернувшись быстро съесть завтрак и идти в школу. На занятиях обычно она сидела спокойная и старалась спать и замечать , все, что говорият учителя, одновременно , ва на перерывах она садилась где - нибудь на подоконнике в коридоре, чтобы никто не мешал и закрывала глаза и спала. И этот сон, который длился иногда мгновения, иногда минуты, был избавлением. Потом был балет, или спорт , после школы и она это все делала как во сне и мечтала только о том, чтобы остаться самой и думать о великих вещах. Она очнулась от своих воспоминаний и вдруг решила запеть гимн Франции, громко. Она пела французский гимн и слышала, что к комнате сделалось тихо, никто не шушукался. Белю встал. Потом она услышала раздасадованный голос Дрекера: " Да сядь-же Белю ". Ей сделалось смешно и по- видимому не только ей, Дрекер тоже не мог более сдержаться и смеялся. Остальные не смеялись, сидели с надутыми минами. " Знаете господин,Дрекер"- она повернулась к нему лицом -, " расскажу Вам историю про моего адвоката. Ну а потом, можем говорить по-делу". "Так вот у меня не было адвоката , да и к чему адвокат. У меня тогда была моя первая фирма. Открыла ее я для того, чтобы получить поставку оговоренных продуктов из России. Договорилась я об этом с одним русским, который хотел заработать. Было это в году где-то 1990. Ну и хорошо. Но вот он вдруг звонит и говорит, что мол нужно чтобы я лично прилелета в Москву и подписала договор на месте, так как без подписанного договора, не будет поставки. Ну я достала телефон Посольства СССР тогда еще в Бонн и звоню и спрашиваю, как бы получить визу. Объяснили, что нужно лично явиться с приглашенением и получу ее , эту визу на месте в тот же день. Полетела в Бонн, стала в очередь перед посольством,ждала, заплатила в банке 100 марок, вернулась в Посольство и где то около пол второго получила визу. Виза стояла не в паспорте а нва отдельной бумажке. Через два дня полетела в Москву. Прилетела в Шереметьево, не была ведь в России с того времени десять лет и последнее пребывание было очень уж трагическим тогда десять лет назад. Ну, значит выхожу с самолета, кругом стоят пограничники, идти всем говорят только вдоль коридора не поворачивать не оглядываться, все идут как истуканы, а я не понимаю ничего , ну и обращаюсь к одному из пограничников, что мол, меня тут встречают, так говорили по телефону. Он молчит как глухонемой и только еще как бы подтянулся и смотрит в стену напротив. Ну я думаю пойду - куда все идут. Вышла вся эта самолетная группа из коридоров - перд нами кабинки с пограничниками и написано- пасспортный контроль, к кабинам подходить по-одному, пасспорт держать в руке в готовности. Подходит моя очередь- я подаю свой пасспорт пограничнику он берет его , открывает, смотрит, под лупой какой-то потом спрашивает про мою фамилию, я отвечаю. Смотрю, что то он долго рассматривает пасспорт мой. Потом говорит мне: " прошу отойти в сторону". Я ему, про пасспорт, что мол отдайте пасспорт. Он мне , что они, кто то там,- они должны что то выяснить. Отхожу в сторону и стою. Очередь вся уже прошла ни одного челеовека не осталсь - а я стою. Подхожу к этому окошку опять и опять про пасспорт, что мол прошу мне отдать мой пасспорт. А пограничник мне, что мол мой-ли это пасспорт. Я ему говорю ,что пасспорт мой, а как же, чей же еще может быть, вот говорю приглашение, была в посольстве получила визу, вот она виза, говорю. Он мне на это, что прийдет начальник и разберемся. Я спрашиваю у него, с чем разберемся то , а он подождем начальника и все. Ну ждем. Мне в туалет захотелось, еле стою, ну попросила пойти в туалет разрешил, и объяснил, где этот туалет. Наконец проиходит начальник в погонах в пиджаке, не в гимнастерке, как пограничник. Говорит мне, пройдемте и руку вперед. Заходим в комнату такую, без окон совсем, посередине стол и перед ним как то не к месту стул- один стул. Он говорит мне , чтобы я на стул этот села. Я говорю ему, что могу постоять и что прошу отдать мне пасспорт , так как меня ждут , нужно мне подписать договор, чтобы получить продукты из России. Он спрашивает , что за продукты. я ему отвечаю, стоим так разговариваем. Он вдруг говорит мне, что мою личность должны выяснить и это подлиться может пару часов, поэтому я здесь могу подождать. Я ему говорю, что я себя знаю, и что это точно я , а не некто другой. Он говорит мне , что он хотел бы посмотреть содержание моей сумочки и что это так всех проверяют, кто в первый раз въезжает в Россию. Я ему говорю, что я родилась в России и что это стоит в моем пасспорте, Казахстан, поселок Акая, что не скрываю я ничего. Он берет мою сумочку и высыпает все на стол. Посматривает потом, вкладывает как попало обратно и говорит мне , что сумочку он заберет с собой, а я поку тут должна подождать. Я к нему за сумочкой, не тут то было, он стремительно к дверям и они закрываются. Я пробую их открыть не тут то было. Стою так без никакого документа , закрытая в какой то комнате в советском аэропорту- Шереметьево два. Ну прождала я там часа три, сумочку вернули, пасспорт тоже и выйти из аэропорта не разрешили. Оказывается - не разрешен мне въезд в СССР оттого, что я работала против СССР и меня в свое время выставили из СССР. И так не евши и не пивши посадили меня на первый самолет Люфтганзы во Франкфутрт с чемоданом моим конечно. Перерстройка тогда ведь уже в разгаре была. Ну вернулась я , домой и думаю, что еще раз пробовать туда теперь ехать не стоит, а ведь договор подписать нужно. Ну и нашла я адвоката, по рекомендации Индустриальной палаты города Штуттгарта. Адвокат завивал волосы и красил их на блондина. Был высокий и тонкий, ка лозина, лет ему было около пятидесяти, но если смотреть издалека и глаз примружить, то выголядел на тридцать пять, по лестницам сбегал резво, и походка такая размашистая у него была как у молодого. Ну объяснила ему , что да как. что встретят в Москве, что там подписать нужно и что быть ему там не более трех дней. Ну он мне , что не был он в Москве вовсе, и что останется он в Москве четыре дня , так как Россия тяжелая страна , другой климат, люди, он с дороги устанет. Ну и говорит, что он берет за деть такого пребывания в москве три тысячи марок. и что это и так дешево, и что другие берут намного больше, и что он понимает, что я человек не богатый, но такая цена. Ну делать нечего, выписываю ему чек на двеннадцать тысяч марок , едет он за визой тожке в Бонн и летит в Москву. Ну звоню я сразу прилетел, встретили, все в порядке. Проходит пять дней, должен он уже обратно быть, звоню я ему на работу, говорят, он болен. Звоню в Москву, знакомый мой смеется и рассказывает мне:" Ну приехал этот твой адвокат, ну друг же твой. Решили мы в первый день отдохнуть. Стол у нас был накрыт богато в сауне в нашем, говорит доме отдыха. Ну всех нас нас было там человек семь, да семь, ну мужиков и немецкий адвокат представитель немецкой фирмы, а как же. Ну все чин по чину, какждому выданы были по два полотенца, по одной постыте, чтобы, если что поесть кое что, закусить и в ней в простыне сидеть перед столом, так как там еще было с нами женщин человек пять. Ну все разделись, женщины. конечно отдельно, мы мужики отдельно. Потом все пошли в сауну, ну в простынях, конечно , так как там в сауне и женщины тоже были. А у нас как - немного в сауне, потом в бассейн с холодной водой ныряют все- выходят из сауны, полотенце в сторонук и в бассейн, потом,охладился - полотенце обратно на себя- и обратно в сауну. А у женщин другой бассейн был. Ну а этот твой адвокат, говорть он, он в бассейн тоже с простынью и выжимает ее и обратно с ней же в сауну, а она большая , ну видно мешает ему эта протыня. Ну поели, попарились, потом все в душ пошли. Он под душем тоже в простыне, не снимает ее. Всем сделалось интересно, что же там у него под этой простынью. Ну решили мы способом ее эту простынь с него снять. Я значит подскользнулся как бы случайно, когда, он с душа выходил и он на меня полетел, ну легонько конечно, ну а другие ему помогать встать сразу бросились , ну и ненароком простынь то и упала. Смотрим, а у него *** -то , прости с мезинец, ну а мой шофер то как был на месте , он взял кулак зажал , мизинец выставил к верху и мину сделал непонятную. Ну все извеняются полотенце ему подают, еле сдерживают себя. Ну а он так с полотенцем этим как цапля и на этом своем месте все время держит. Ну подписали мы все ,договор и приложения к нему и он на второй день уехал обратно. А мы предлагали ему и сауну еще и выпить и по бабам- не хочет говорит. Насильно,как говориться, мил не будешь. Адвоката я нашла на десятый день, денег за пребывание не четыре, а только два дня в Москве, он не вернул, договор отдал, работать со мной отказался. Ну вот такая история - закончила она.Смеялись. Господин, которого назвал Дрекер Потаповым не смеялся, вовсе. Он сидел и потупив взгляд и заложив ногу на ногу рассматривал свои ногти на руке , гладя одну руку другой. Она смотрела на него пристально, как больная, которая надеется только на одного врача, который может ее вылечить. Он почувствовал , наверно этот ее пристальный взгляд и поднял голову. " Вот мы и свиделись, Светлана" - произнес он и как бы извиняясь посмотрел на нее. Она вспомнила, она вспомнила все , что произошло с ней в Швейцарии в семидесятых годах, потом Польшу и эту встречу, когда он пришел в институт, и когда уговаривал ее работать с ним. Он поправился и изменился, кажется очень и еще , ей казалось, что что то в его облике изменилось так, что люди, видевшие его раньше мимоходом, на улице не смогли бы так просто сразу его узнать. Она приглядывалась ему и наконец поняла, что пропорция между носом и его губами как бы вытянулась и оттого, лицо казалось длиннее. Это можно было бы сделать при помощи пластической операции , и, она искала на его лице шрам, и нашла его , шрам прикрывали волосы, спадающие небрежно. и как то неестественно, для его возраста, на лоб. И потом эта фамилия. " Я не знаю, как Вас называть сейчас, но знаю, что когда то Вас звали Сергеем" - она произнесла предложение сухо и зажала губы. " Меня теперь зовут Адреем и, так уж останется"- он смотрел на нее и она поняла, что он тоже помнит все, о чем они тогда говорили и помнит ее бегство из этого кафе на рыночной площади. " А Вы не изменились ничуть"- он улыбался и в нем не чувствовалось уже никакой скованности или мучения от чего то. Встал и подошел к ней. Она сидела на стуле неудобно и руками вывернутыми назад , в наручниках. " Господин, Белю, можно попросить у Вас ключ от наручников"- он подошел к Белю, который не двигался с места и взял у него ключ. Все молчали и с удивлением смотрели на них. Белю сентиментально поддерживал голову рукой и видно было, что ему хотелось плакать. Это видно было и он не стеснялся того, и вытащил из кармана платок и высморкался. " А ведь я не могу себе представить даже, как бы я реагировл, если бы вот так пришлось мне встретиться с человеком и каким, человеком, через этак вот лет тридцать и в каких еще условиях"- он мечтатаельно и растроганно уже не стесьняясь ничего и никого плакал. Сергей снял ей наручники, придвинул стул к ее стулу и взял ее руки в свои. Его наклоненная голова почти касалась ее колен.Она сидела выпрямившись и смотрела в окно.Ей показалось , что руки ее вспотели, но потом она поняла. что ее руки мокрые. Дрекер стоял отвернувшись к окну и смотрел на улицу, отклонив жалюзи. Ситуация была настолько невозможная и нереальная, как в каком то театре, по ненаписанной еще пъесе, и она была в нем в этом театре главным актером, не по своей воле. Руки болели, судорга свела пальцы и она вытащила их из его рук и начала их тереть, мокрые от слез человека, который плакал неизвестно отчего на ее глазах. Она встала и в сердцах начала кричать по-русски:" Да черт побери, ну черт побери, когда же вы наконец престанете играть в свои мужские штучки, ну когда же наконец мир этот изменится, ну когда же, черт побери!". Потапов вскочил, глаза его были красные и раскисшие от слез. Он смотрел на нее , как будо бы вообще удивлялся, что она живет и стоит перед ним теперь, живая. " Прости меня, прости, меня,"- он прешел на ты вдруг и потом стремительно сделал шаг навтречу к ей и обнял ее. Он повис на ней всей своей тушей, взрослый здоровый мужик, он плакал у нее на груди и извинялся , а потом,почувствовав, что ей, наверно тяжело, упал перед ней на колени. Он обхватил ее и так, стоя на коленях, перед ней и плакал. Ситуация сделалась уже вообще нестолько невозможная и настолько сюрреалистическая, что ей, даже ей казалось, что у него, Потапова не все в порядке с нервами. Она только краем глаза заметила, что все на цыпочках вышли из комнаты. " Как же тебе тут хреново Серега, как же тебе тут хреново, господи, почему у нас такая судьба"- она говорила и говорила и ей сделалось тоже жалко и себя и свою всю покореженную и неудавшуюся жизнь и своих детей, разбросанных и от трех мужиков , каждый ребенок от другого и теперь вот ей сделалось жалко и этого Серегу и она назвала его Серегой только оттого, что думала о Сереге, который погиб в лагере, и который был отцом ее сына тоже Сереги. И она не выдержала и тоже заплакала , сначала скупыми слезами а потом уже навзрыд и не стеснялась.И они сидела на полу обнявшись и плакали вместе с ним посередине комнаты в отделении жандармерии в курортном городке Фрежус на лазурном побережьи Франции. Они рассказывали наперебой друг другу о том, что происходило с ними за эти двадцать три года. Но это же было невозможно, это же было совершенно невозможно, рассказать друг другу обо всем , что произошло с каждым из них в их жизни, в жизни так разных по сути людей , по происхождению , образованию. судьбе и вообще и по возрасту и по всему, что вообще объединяет людей, если вообще что то может объединять людей, так разных и непохожих на себя. И все таки их объединяло очень много и то, что их объединяло и то, чего не мог бы заметить не только посторонний, но даже они сами не могли бы даже сами этого чего то заметить, это что то теперь всязывало их и они сами понимали, что они нашли себя, и они не могли понять почему же они нашли себя и вообще они не понимали ничего.... Это так бывает в жизни у каждго , или почти у каждого человека, когда приходит его время, время решать и действовать. Возвращение на родину. " Ты любишь меня, ну хоть чуточку, ну хоть немножко, немножечко, ну хоть самую самую малость, ну хоть может быть тебе жалко меня, или тебе меня жалко совсем и поэтому ты теперь вот тут со мной. Или тебе меня так жалко, что ты решил сделать для меня что нибудь из ряда вон выходящее и вот теперь, и что же теперь , ну да скажи же наконец хоть что то. Или тебе нужно было найти какую то ****ь, и не мог найти и поэтому нашел меня вот теперь и решил себе на уме, убить сразу двух , трех , а может десять зайцев и сразу. А может тебе просто приспичило вконец. У нас ведь строго и ты сам знаешь, если поймают и хоть намек какой будет, на фронт вышлют. Ну я то зачем , зачем я то тебе нужна. Ну ведь и баб у нас красивых полно и ты то сам статный и высокий и умница ты у нас, ну зачем я тебе нужна , ну зачем, ну скажи же наконец окаянный ты какой то ведь, лежишь и ничего не говоришь и как можно быть с тобой, ну как можно быть с тобой. А я согласилась , и почему я согласилась, ведь я же понимала то сама , не пара ты мне и возраст у нас разный то какой , я же старше тебя лет на двадцать где то . Ну и что понравилось тебе, паразит, ну скажи же - понравилось тебе Ну чего же ты молчишь, ведь если даже к ****и приходишь, то ведь, как я понимаю, что то там ей скажешь ведь. Ну если сейчас же не заговоришь, то я начну кричать и все посольство проснется и тебе же хуже будет , ну какая же ты сволочь, паразит проклятый!"- она начала его трясти изо всех сил и легла на него и плакала навзрыд, глухо и всхлипывала, и опять начала навзрыд рыдать, потом била его кулаками по груди и по голове, а он лежал без движения и смотрел отрешенно в потолок, не закрывая глаз. " Не было у меня, кроме тебя женщины, никакой"- наконец выдавил он из себя. " Ну не надо, ну успокойся, сейчас ты для меня все, что я имею, вообще"- он закончил и молчал и гладил ее по голове, прижимая к себе так, что она вспотела и чувствовала что то небывалое , которое исходило от него и еще что то такое, чего нельзя было описать. Что то теплое и мягкое и огромное расплывалось пред ней и это что то качало ее и гладило ее всю и каждую ее клеточку и она уплывала с этим чем то куда то в страну, где есть только это что то и они оба были уже не люди , а облака и плыли вдвоем в вечность. Так уж бывает и бывает всегда, хотим мы этого или не хотим, но все события нашей жизни связываются когда то в один клубок и клубок обычно предстоит нам самим развязывать или развязать сразу. И если мы его развязываем годами и все время возвращаемся к тому пункту, когда нужно было бы принять роковое или главное решение в жизни и жалеем о том, что не приняли тогда этого решения и сделали что то совсем другое, что вовсе нам не нравится или не нравилось тогда , или мы забыли вообще, что же нас толкнуло , чтобы мы поступали так и не иначе, только тогда , когда мы проанализовав все, что сидело и сидит в нас сейчас и тогда, только тогда мы стоим перед мгновением правды, которая неизвестна никому, кроме нас самих и мы обычно стесняемся до такой степени этой своей правды, что стараемся убежать от ней куда угодно, а может быть даже навсегда от ней и от самого себя и тогда потом говорят о нас уже другие - он или она была самооубийцей. Араму снилось море и мать на лавочке перед домом и отец в парусиновой шляпе и тетка Тамара и они все сидели за столом и почему то все были в черных одеждах и перд ними стояли тарелки и на них на тарелках не было ничего - тарелки были пустые и белые и большие и потом эти тарелки начинали подниматься в воздух и летали над головами всех, но все почему то не ловили их, а только сидели смирно, опустив головы, как будто бы кого то хоронили или ждали откуда то из небытия. И он увидел тогда себя, как он появляется на пороге и кричит: " Я пришел, я пришел, живой я , не мертвый". И потом медленно поднимается в воздух и летит под потолком и все поднимают головы и кричат: " Арам, Арам спустись , спустись , мы же ждали тебя, мы не можем летать , как ты , спустись". И он спускается на землю почему то в кухне и начинает есть плов, который почему то стоит на печке на серебрянном подносе и ест его руками и уже не может больше есть , но ест все равно и ему делается плохо и он видит мать, которая говорит:" Я сейчас умою тебя, твое лицо и руки и тебе будет лучше, вот увидешь, тебе будет лучше". Он остается один и она уходит и в это время появляется Демин с папкой под мышкой и открывает ее и начинает читать приказ:" От имени и по поручению Советского Правительства сообщем Вас , что Вы арестованы". И тут появляются какие то люди и хватают его сначала за голову а потом за руки и вывертывают их назад и перевязывают их бинтами, белыми острыми а Демин вытаскивает пистолет и он Арам чувствует холод металла и Демин говорит ему, почему то улыбаясь как улыбаются дураки и пожимает плечами: " Прости меня брат"- и стреляет в него и он Арам чувствует как что то ударяется в него и отбрасывает его голову и это длится секунду и вечность и потом его окутывает мрак и он кричит и этот крик вбивается в его голову и режет его слух и он хочет встать и пойти к морю и видит мать, которая бежит к нему и падает почему то и он хочет поднять ее, но не может - у него нет более сил и он падает тоже. " Да проснись же наконец то, ну господи, проснись же и не кричи так во сне " - Аня теребила его и он очнулся и провел рукой по груди и рукам , как бы проверяя , есть ли он сам тут , он живой. " Ну почему все мужики такие чувствительные, ну как какие то девицы"- Аня стояла пред зеркалом и причесывала волосы. Волосы были длинные, темно-русые , а она была в одной комбинации и ее груди двигались в такт движеням расчестки- поднимались и опускались а потом как то двигались в стороны и она выгибалась и ее ягодицы поднимались под комбинацией и и вся комбинация поднималась и оттого появсялся кусочек чего то , что его так возбуждало , сбоку, только сбоку были видны ее волосы, обрамленные выпуклостями ног. Она наклонилась и волосы упали вниз и он увидел то, что он хотел увидеть и , это ему казалось, что просить ее, чтобы она так стала перед ним раньше было неудобно и теперь она вот так стояла пред ним и он почувствовал, что в нем, что то разрывается. " Ну что ты так смотришь то на меня, как будто не видел ничего такого на свете"- она повернулась к нему дицом и сняла свою комбинацию потом подошла к кровати и стянула с него одеяло , наклонилась пред ним сначала, потом стала на колени перед кроватью и ей было неудобно, потом она прижалась своими грудями к его ногам и начала медленно ползти по нему всему все выше и выше. Он почувтвовал что то мокрое и ему было неописуемо приятно и он начал шарить руками и нашел ее груди и соски и взял их и начал медленно теребить двумя пальцами потом нашел это что то мокрое и теплое а потом бережно положил ее на кровать и наклонился к ней и стал рассматривать ее всю и это длилось мгновение и он не мог уже более ничего и услышал ее голос: " Ну иди же сюда , ну иди же , я больше не могу, я больше не могу". Демин сидел пред ним через стол, широкий и казалось огромный своей пустотой. Сбоку стояла лампа с круглым абажуром, очень похожая на лампу на столе вождя. В последней кинохронике показывали Сталина в кабинете в Кремле и на столе стояла именно такая лампа. Кабинет Демина был неосягаем для никого , даже для самого посла. И вот теперь он Арам стоял вытянувшись перед эти столом , без приказа " вольно" и Демин говорил, слегка развалясь в кресле. " Вы, товарищ, Крючков казались мне всегда сфинксом. Я подумывал уже записать Вас в разряд , знаете ли этаких " Святых Дев Марий" - не пъет понимашь ли, не курит и баб не ****"- он произнес этот чистый мат ласкательно и повседневно. " Но теперь , когда мне в деталях наша Анютка все рассказала, ну теперь знаю я , знаю, что любовник ты у нас страстный" - он замолчал и через мгновение разразился громким смехом." Ну даешь , брат, бабы не иметь до двадцать пяти лет. Скажу тебе , брат, по секрету, я тоже был таким же неудачником. Ну ктож захочет такого мужика как я, косого слегка и морда вся в оспе. Да не тут то было. Вот, когда попал я в специальную школу командного состава при Главном Управлении, тогда вот припоминаю была там секретарь Любочка. Баба ядреная, шечки в ямочках и сама как пышечка, вся аж светится, так и хочется ее тут и на месте поиметь. Ну улыбался я ей, а она ничего, хоть бы хны. Был у меня тогда друг Виталий такой статный , красавец, куда мне с ним тягаться. Вот приходит он однажды и довольный такой, ночью мне и рассказывает про свое приключение с Любочкой. А меня ведь зависть в душе заедает, но виду не показываю. "- Демин вошел в раж и не стесьняясь рассказывал ему Араму свое приключение с секретаршей , которое закончилось доносом неизвестного в НКВД и и о том, как его друга Виталия забрали и дали ему десяьб лет без права преписки. " Вот только тогда, понимаешь, смилостливилась Любочка надо мной и , понимаешь дала мне , ну понимаешь, как мужчине, чего уж там ей, не пропадет, не мыло же"- он закончил и ржал, показывая свои испорченные и желтые зубы. " И ты вот , брат, такой же ты , как друг мой Виталий, светлая память ему, хоть и враг народа, оказывается он"- Демин перестал смеяться мгновенно и в упор смотрел на Арама. Арам не смеялся и лицом никак не изменился. " Ну, вижу, Вы , товарищ Крючков, тяжелый случай, и для советской дипломатической службы врядли пригодитесь. Но теперь идет война и если Я напишу о том, что Вы спите с женой нашего сотрудника, то в первую очередь достанется мне , а не Вам"- Демин першел на крик- " Мне , а не Вам, не тебе засранец, не тебе, а мне, мне прийдется отвечать перд органами за моральную твою нечистоплотность и ****ство, мне" -он захлебывался в своем крике и в уголках рта у него выступила пена. " Оставить этого просто так мне не разрешает моя партийная книжка, моя партийная совесть и наша социалистическая мораль"- он презрительно смотрел на Арама и скривил рот так, как будто бы в действительности поступок Арама чем то отличался от того, что делали другие сотрудники и от того , что делалось в посольстве каждый день. " Это ЧП, которое мне прийдется обсудить на партийном собрании, на чрезвычайном партийном собрании. И Вы, товарищ Крючков будете отвечать за свой поступок, как член партии и как сотрудник нашего народного, советского посольства. И я думаю, как решит собрание, так и будет. Коммунисты вэту тяжелую минуту для нашей советской Родины должны быть на высоте и быть примером для всего народа, своей чистотой, верой в победу, в нашего вождя и в нвшу родную Коммунистическую Партию. Я закончил."- проговорил он сухо- " Можете идти". Посещение Демина ничего хорошего не предвещало и Арам ходил подавленный и смутный. Конечно же Демин планировал отправить его на фронт. Но от этих мыслей ему делалось спокойнее и постепенно он успокоился. Фронт так фронт. Его надежды на карьеру, как о полагал, не сбылись и он был внутренне уже готов ко всемуи ему хотелось, чтобы это собрание уже давно прошло и чтобы он наконец очутился в Москве. Партсобрание. " Товарищи"- сказал Демин,- " Товарищи"- повторил он с расстановкой после паузы,- " На повестке дня сегодняшнего собрания стоят три вопроса. Первый вопрос- " Укрепление бдительности среди работников советского посольства в период с первого сентября 1941-го года по 1 октября 1941 -го года"- докладывает товарищ Васильев Виктор Иванович. Второй вопрос-" Международная обстановка на 1-е октября 1941 года"- докладывает товарищ Корабельщиков Григорий Ефимович. Третий вопрос- " Моральный облик товарища Крючкова А.Э."- докладывает товарищ Демин К.И.". "Демин произнес именно Крючков А. и Э. только буквами не полно а свое имя и отчество он тоже произнес буквами и на верно оттого , что было как то не к месту самого себя называть по имени и отчеству, уж настолько у него хватило такту"- Арам анализировал начало собрания. Он сидел в зале сбоку, на скамье около стены, около сцены. Рядом сидела Аня, потупясь и теребила почему то носовой платок, потом вдруг всхлипывала и начинала вытирать глаза, и без того уже красные от плача. " Ну и затеяли ему взбучку"- думал Арам,- " Ну положим объяснит он , что спал, ну лежал рядом с ней , ну и что, ну конечно нехорошо все это. Но он ни за что не будет рассказыать что то там еще, ни за что, пусть даже его пошлют на фронт. Он же в конце концов не тряпка, а Демин - педик и садист, у него свои проблемы и оттгог он выживается на других"- мысли мелькали как то глупо и он думал по детски и сам понимал все это и ему даже отчего то в одночасье сделалось смешно, действительно смешно и он представлял себе эту ситуацию и сравнивал ее с ситуацией может быть многих тысяч других людей, для которых сейчас может быть в сию минуту жизнь висела на волоске и может быть если бы им этим людям, кто то теперь предложил признаться в чем угодно, лишь бы спасти свою жизнь - они бы конечно признались в этом чем угодно, но от них никто не требовал никакого признания- их просто предназначили на убой , без признания и без возможности признания , и от этого он Арам чувствовал всю превилигированность своей позиции и значимость этого собрания и одновременно, он чувствовал всю безполезность и собрания и признания. Он понимал. что все собрались здесь , чтобы выслушать признание его Арама и для того, чтобы просто " размяться" как говорил Демин, ну просто повеселиться , и пусть даже не смеяться , но все же это было, как в фильме, - признание в том, что ты переспал с чужой женой и будут потом задавать вопросы, ну как все это происходило, как он, как она, как они себе представляют в глазах всего " советского общества" их поступок.И эти формулировки и сам язык и все , что с этим собранием было связано отодвигалось от Арама , как что то мелкое и неважное, как что то , что нужно было пережить и не упасть лицом в грязь. И только это - " не упасть лицом в грязь" - было важно теперь для него, не упасть лицом в грязь перд самим собой. А на сцене Васильева сменил Григорий Ефимович Корабельщиков. Вопросов по первому докладу не было, было предельно ясно, что всем абсолютно безразлично, какова есть и будет бдительность работников советского посольства в период с первого сентября по первое октября 1941-го года. Васильев знал международную обстановку лучше каждого из них и он действительно мог и умел наглядно и интересно рассказывать часами о том, что делалось в мире и на его доклады всегда проиходило много товарищей. Но Демин специально все перевернул и заставил Васильева прочесть наверно, текст , который он Демин сам и написал, потому, что никого другого в Посольстве, кто бы отвечал по роду своей работы и службы за бдительностью сотрудников кроме Демина, как полагал Арам, не было. Корабельщиков , как было видно к докладу особенно не готовился и все время допускал полно ляпсусов , но никто не поправлял его и все с нетерпением ждали окончания его доклада, чтобы наконец на сцену вышел Арам, и чтобы можно было прейти к прениям. Он посмотрел на Аню, на ее заплаканное лицо.В зале было душно, пахло кожей, ваксом, потом мужских гимнастерок, духами "красный мак" и одеколоном " весна". Он повернул голову к Ане и почувствовал запах чего то женского , кислого, потом запах пота и ее слез. " Знаешь",- тихо сказала Аня,- " У меня началась менструация". Они ждали оба, этой ее менструации. Это сообщение окрылило Арама и он решил забить Корабельщикова рекой вопросов. " Вот Вы, Григорий Ефимович, в прошлом предложении",- начал он громко ни с того ни с сего, почти перебивая Корабельщикова,- " Вы сказали, что ситуация на фронтах зависит теперь от общего состояния дел в экономике народного хозяйства Советского Союза".- он произнес эту фразу одним залпом и замолчал как бы наслаждаясь эти предложением к размышлению для всех. Демин привстал и сурово с негодованием посмотрел на него. Корабельщиков замолчал и подняв лицо от бумажки доклада смотрел в зал невидящими глазами. " А я хотел бы задать вопрос докладчику-" Какая часть территории Советского Союза занята вражескими войсками и какой процент заводов из Европейской части эвакуировано в Сибирь"- он замолчал и встав посмотрел в зал. В зале сидели работники посольства в основном из обслуживающего персонала, а также те , кто не нес дежурств с секретного отдела и службы внутренней безопасности, всего было человек сорок. " Вы товарищ Крючков не имеете права перебивать докладчикаи должны до конца выслушать доклад а тодько потом можете задавать вопросы"- Демин встал со стола президиума и вышел перед столом вперед,-" Я предложил бы собранию вынести решение об удалении товарища Крючкова из зала до момента, когда собрание приступит к терьему вопросу и прошу председателя собрания, товарища Акумова внести предложение о немедленном проголосовании предложения"- он закончил и посмотрел со злобой на Арама. " Товарищи", начал Акумов,- " Вношу предложение товарища Демина на голосование и прошу голосовать , кто за удаление товарища Крючкова из зала". Демин поднял руку первым еще до того, как Акумов закончил. " Так, итого пять человек за удаление товарища Крючкова с собрания, восемь человек против и тридцать четыре воздержавшихся"- Акумов деревянно представил подсчет голосов." Голосование было явным и согласно большинству голосов, товарищ Крючков остается в зале"- произнес он тихим голосом. " Товарищи, прошу воздержаться от задавания вопросов в процессе доклада так как по решению президиума собрания дискуссионная часть доклада перенесена на часть прений"- он со вздохом облегчения посмотрел на Демина , а тот начальственно ухмыльнулся и похлопал Акумова по плечу. " Товарищи"- Арама сорвало как ветром с места и он вскочив прокричал-" Прошу внести на голосование пункт о дискуссии над докладом товарища Корабельщикова сразу же после доклада товарища Корабельщикова". Голосование , конечно произошло, но голосовали двадцать человек против и только четырнадцать за, остальные воздержались. Арам сел на место , но он уже не чувствовал ни унижения, ни какой то вины, его окрыляло то, что он мог доказать и всем и себе, главное себе самому , что он может найти в себе силы при всех досадить Демину. Он понимал, что это не пройдет ему с рук, и, что раньше или позже Демин отыграется за это на нем. Дальше все пошло как по сценарию, в духе Демина. Мужская половина собрания перешла в кабинет Демина и Арам должен был отвечать на вопросы прямо поставленные ему коммунистами. Женская половина занялась Аней. На него посыпались вопросы о том, как дошло до того, что он попал вообще в постель с Аней. Арам вдруг не понимая вообще, о чем он говорит, сочинил историю на столько неправдоподобную и дурную, что рассказывая ее ему самому хотелось смеяться, но он представил себе . что вот его поймали где- то там в Германии и что его допрашивает Гестапо и вот он должет так рассказывать, чтобы к нему не могли придраться. Он вспомнил, что месяц назад в посольстве был выключен ток на какие то десять минут и, он не помня даже, что он тогда делал и не заботясь детали просто сказал, что когда был выключет ток и погас свет во всем посольском здании. он Арам находился в коридоре на втором этаже и шел и вдруг он упал на что то или на кого то и ушибся и пока разбирался кто это или что это включили свет и этим кем то оказалась Аня. " Ну и что же произошло дальше", войдя в ажиотаж спросил Демин. Было видно, что какая то часть рассказа вызвала его доверие. По лицам остальных было видно. что всем надоел этот цирк до смерти, но все сидели и делали вид, что их интересует эта история,и как коммунисты они готовы разобраться основатьно и до конца. " Ну дальше, я конечно извинился перед ней и сказал, что я это все случайно из-за темноты, ну значит упал на нее"- Арам замолчал и выжидательно посмотрел на посла. Посол опустил глаза и и сжал губы в в этакую трубочку. Но Демин не сдавался. " Товарищ Крючков, я задаю Вам вопрос в последний раз, я пошу Вас вот тут в кругу партийных товарищей, в кругу людей, которые являются на сегодняшний день можно сказать семьей для Вас, изложить нам прости и без обиняков всю ситуацию и рассказать, каким образом дошло до полового акта между Вами и гражданкой Ивановой А.К."- он произнес эту фразу этакой закорючкой, и всем стало почему то весело. " Ну ты даешь, да не будет же он вот тут рассказывать вот так просто"- бавсом возразил шофер Николай. ну это же прости как в театре. " Это не театр, товарищи"- выпалил Демин,- "Это наша действительность, когда аморальное поведение может стать причиной да наших неудач на фронте"- он произнес эту фразу и наверно даже сам почувствовал, что загнул. Теперь смеялись уже все. Арам лихорадочно думал, о чем же он будет рассказывать, а рассказывать нужно было и что угодно, даже самую невероятную небылицу. " Ну вот, значит ", - произнес он , -" Я поднялся подал ей руку и сказал, что если она ушиблась, то могу довести ее до ее комнаты". " Ну и что, она согласилась"- Демин был похож уже на базарную бабку, которая сидит в кругу кумушек и обсуждает с ними последние сплетни . " Ну вот, довел я ее до комнаты, посадил на кровать и пошел за водой для нее, так ка она попросила подать ей воды. Потом я подал ей воду в стакане и она выпила ее"- Арам растягивал историю, так как и сам не знал. как же довести ее до какого конца, который бы в конце в концов удовлетворил Демина. Он и сам понимал, что эта история постепенно занимала все мужское население посольства и именно из-за жтого комизма и не из-за него Арама , а из-за его борьбы с Деминым. И он почувствовал, что они на его стороне и, что в эту историю, если поверит , то только один Демин. " Ну вот она выпила воду и я забрал стакан обратно и поставил его на столик около кровати",- продолжал он. " Потом она сказала, что у нее разбита нога и чтобы я принес из аптечки ед и бинт и чтобы смазал ей рану на ноге. Я пошел за едом и пришел обратно. И тогда заметил, что она сняла чулок, потому, что чулок был порван и нельзя было обработать рану через чулок",- закончил он и вытащив паток вытер пот с лица. " Ну, и что же было дальше, без деталей, давай ДАЛЬШЕ",- воспламенился Демин. Остальные молчали, но вмдно было, что история их захватывает. " Ну вот я подошел к ней присел на колени и попросил ее поднять подол платья, чтобы обработать рану едом. Она подол подняла выше колен, так как рана была выше колена"- Арам замолчал. " Ну же и дальше, что же ты паразит тянешь",- Демин весь подался вперед, его глаза были как бы на выкате, уши покраснели и было видно, что он полностью вошел в раж рассказа. Остальные сидели и как бы отрешенно слушали , но Арам полагал, что история начинает захватывать и их. Она вообще начинала захватывать и его самого. " Ну вот я начал ей мазать едом рану и она вдруг закричала, больно, больно, подняла колено и ед разлился по ней и по постели и по одежде" - здесь он опять сделал паузу и исподлобья посмотрев на слушателей продолжал- " Ну она тогда расстегнула юбку и сняла ее и сказала, чтобы я отвернулся, пока она переоденет другую"- тут он замолчал. " Ну и ты отвернулся, небось, дурак"- Демин почти выкрикнул это "Дурак". Было видно, что он не пропустил бы такой аказии никогда. " Да я отвернулся и подошел к окну. Потом она сказала мне , чтобы я повернулся, так как она уже преоделась"- он пререстал рассказывать и замолчал. " Но потом я почувствовал, что мне делается плохо и что я должен куда то сесть или даже лечь"- он с усилием вел этот рассказ и сам уже вошел в эту необычную роль. " Ну наверно я упал, но очнулся в кровати Ани, а она сидела рядом"- я закончил произнес он со вздохом. " Ну и что же было между вами, спал ты с ней или нет"- Демин кричал, а остальные смотрели с недосытом на Арама. " Ну я не знаю, но думаю, что не спал"- закончил он. " Товарищи"- посол встал и с расстановкой продолжал,- " Товарищ Крючков очень обстоятельно рассказал нам происшествие и я поланаю, что во всей этой истории не было ничего аморально, и то, что мы выслушали товарища Крючкова и потратили на это столько времени, я считаю оправданным, так как благодря этому мы убедились в честности товарища Крючкова, как коммуниста и как человека глубоко морального и откровенно преданного коллективу и товарищам". " Поэтому",- продолжал он ,- " Я считаю , собрание считать законченным и предлагаю вынести товарищу Крючкову строгий выговор с предупреждением в надзирание другим товарищами нашим молодым сотрудникам". Он перевел дыхание, так, как если бы ему что то мешело говорить и продолжал-" А теперь, прошу проголосовать, кто за и кто против такого решения трудового коллектива". Голосовали все "за" и собрание закончилось без рассмотрения решения женской группы товарищей. Истуканы. "Когда ты была очень маленькой, папа брал тебя на руки,садил на плечи и бегал с тобой по всей квартире и кричал: " Дорогу Терезе, дорогу Терезе, все должны расступиться, Тереза едет на коне!" и тогда все уступали ему дорогу и даже когда приходила мама и начинался этот цирк с ее работой, даже тогда, все переставали говорить с мамой и папа брал тебя на плечи начинал возить"- Варвара утерла глаза кухонным полотенцем и всхлипнула опять. " Ну почему ты всегда плачешь, когда рассказываешь мне о том, как я была маленькой"- Тереза положила ей руку на плечо и начала тоже вытирать ей глаза кулачком. " Ну тогда еще мама приезжала к нам, а теперь мама совсем не приезжает к нам и у папы будет другая жена , а у тебя другая мама"- сказала Варавара и залилась отчего то слезами опять. " А какая будет другая мама"- Терезе сделалось по видимому интересно и она начала теребить Варвару-" Ну скажи же мне, какая будет другая мама, ну какая же она будет, ну расскажи мне!"- она прыгала на коленях у Варвары и по видимому ей очень хотелось действительно узнать хоть что то об этой другой маме. " Лучше я расскажу тебе о твоей маме, настоящей"- Варвара вытерла глаза окончательно, усадила Терезу на колени и начала рассказывать-" Давно, давно, когда кончилась только вторая мировая война, через два года родилась твоя мама, далеко, далеко в Казахстане в степи, где не было ни человека , ни кустикаи бегали только дикие лошади, а ночью выли шакалы и волки"- она перевела дух и отпила глоток чаю из стакана. " Я тоже хочу чаю из твоего стакана"-Тереза схватила стакан и он упал и с дребезгом разбился. " Ну вот видишь, что ты делаешь"- Варвара сердито ссадила ее с колен,- " Пока я не уберу стекло и не вытру пол не буду я тебе ничего рассказывать",- она поставила Терезу на пол и начала собирать стоя на на коленях стекло с пола. " Ну и не надо",- Тереза топнула ногой и побежала в свою комнату. Вечером, когда пришел отец она подошла к нему и заявила, что ей не нужна новая мама. " Ну вот , по видимому, эти проблемы появляются только тогда"- сказал Торстен, когда Варваре нечего делать,-" и она рассказывает кучу небылиц ребенку"- он сидел в столовой и разговаривал с кем то по телефону. Тереза стояла за приоткрытыми дверьми и слушала. " Да ты понимаешь, все это ерунда, она привыкнет к тебе, обязательно, я тебе это гарантирую,, ну конечно, да, да, завтра, может быть в пять, да, да , обнимаю, целую" - он положил трубку вытянул ноги а руки положил за голову. Тереза решилась действовать. " Я не хочу новой мамы, не хочу, новой мамы и уйду из дома!" - она вошла в комнату стала перед отцом и топнула ногой,- " слышишь ,ты , я не хочу!, Торстен! Ты глупый, Ты глупый и все вы глупые и я уеду к маме и все!,- она выкричалась и начала теребить его, взобравшись к нему на колени. Он сидел неподвижно, закрыв глаза. Потом он обнял ее и сказал:" Завтра, я расскажу тебе о твоей маме, а теперь мы пойдем спать и я прочитаю тебе сказку по немецки. Ведь ты же должна знать немецкий язык, ты же немка, как и я и твоя мама". Он посадил ее на плечи и с криком " ИИИИИ-го . го.... ГоГоГооооооо" побежал по коридору в ее комнату. Утром ни свет ни зарая кто то начал звонить в дверь и пришла милиция, когда отца уже не было дома. Учительницы еще не было и дедушка объяснял что то милиционерам и они тоже объясняли ему что то и ей вообще было непонятно, зачем они пришли к ним. Но потом выяснилось. что , кто то украл картину у Васнецовых и всех спрашивали, слышал ли кто то , что то необычное вчера. Она слушала тоже то, о чем спрашивали милиционеры и вдруг решила сообщить им о своей новой маме, которой она еще не видела и она сказала громко и внятно: " Я не видела никого вчера, но папа сказал, что у нас будет новая мама, а я ее не хочу". Милиционеры перестали разговаривать с Варварой и дедушкой и уставились на нее, Терезу. Они стояли так и смотрели на нее, не мигая и тогда Варвара сказала:" Ну что Вы стоите как истуканы, не видели, что ли ребенка". И тогда милиционеры засмеялись и один сказал:" До свидания" и они все ушли. Wszelkie prawa zastszerzone или обсцессия шляпы. Шляпа сидела хорощо и она даже себе начала нравиться. она подошла к зеркалу и взглянулва на себя . На нее смотрела слегка неуверенная и вообще глупо выглядевшая женщина. Она высунула язык и показала ей , той в зеркале этот язык. Выглядело еще глупее и дурнее, чем перед тем. Она сделала серьезную мину и представила, ка она появится перед директором комбината, такого знаменитого на весь мир комбината в этой вот шляпе и с такой миной. Она наморщила лоб и представила себе , что она будет ведь говорить с ним о поставках цветных металлов для Германии, для ее фирмы. И тогда она поняла, что выглядит еще глупее, этакая маленькая толстенькая тетка, как ее называли минибегемот ,и вот она войдет в его кабинет и начнет говорить. Нет сначала она снимет шляпу и положит ее на стол, а потом начнет говорить. Нет же , зачем же ложить шляпу на стол, шляпу вообще может нужно будет сдать вместе с пальто в гардеробе и что же тогда будет, что же будет тогда, если она не войдет в кабинет в шляпе. И она решила, что в кабинет она должна войти обязательно в шляпе и что ни под каким соусом она не снимет эту шляпу в гардеробе, ну предположим пальто она снимет, но не шляпу. Она не заметила, что около нее стояла какая то женщина и прммеряла тоже шляпу и когда она опять сделала дурную мину и улыбнулась себе как идиотка и нахлобучила шляпу на затылок, тетка эта начала смеяться, весело и так заразительно, что и она сама не могла сдержаться и начала смеяться , но потом она поняла, что выглядит глупо и вообще то как клоун в цирке и что никому нет дела до того, что делается с ней,для чего она вдруг так смешно выглядит и что в самом деле поисходит с ней и какаие мысли и что движет ею, чтобы вот так примерять шляпу в большом универмаге. И она заплакала и так стояла перед эти зеркалом и плакала в этой шляпе, надетой набекрень. А женщина рядом смеялась навзрыд. Она посмотрела на нее и поняла, что этой тетке не хватало ее шляпы на ее голове и что именно она со своей шляпой и со своей сначала дурной улыбкой а потом этим плачем, который выглядел почти как игра в театре, только она могла довести кого то до такого смеха.Она перестала плакать и сказала по немецки- простите- и сняла шляпу. Волосы ее были разлохмачены и она выглядела, как Чарли Чаплин, не хватало только усов, а так вылитый Чарли Чаплин и от этого ей захотелось убежать куда нибуть далеко далеко, где ее не найдет уже никто и плакать , плакать пока она не скончается от этого плача. Но это был фешенебельный магазин на Кенигштрассе в Штуттгарте и публика уже собралась вокруг нее и все начали спроашивать, не плохо ли ей и продавщица подошла к ней со стаканом воды и эта смеюдщаяяся тетка перестала смеяться и подддерживала ее за руку и тогда она вырвалась и начала кричать по-русски, о том, что они все сущие твари и паразиты тут и, что они не понимают не только ее но и вобще никого они не понимают , и что вся эта улица покрыта не полько потом их народа, но и кровью других народов и, что она тут не оттого, что она особенно кого то из них любит или чувтствует свою принадлежность к ним, а только оттого, что ей некуда деться, просто некуда уже деться, и что если бы она могла уехать туда, где нет никого, кто бы мог ее и в мыслях, ее мыслях обидеть , то она даже и тогда не могла бы туда уехать , так как тогда, только тогда она может быть могла бы понять, что она не нужна никому и что ей тоже может быть уже никто не нужен и что это в сущности конец ее жизни и это был бы конец на самом деле. Она сидела на кушетке в магазине и вокруг стояла толпа и никто ничего не понимал, но все сочувственно что то советовали, а если не советовали, то старались хотя бы делать сочувственные мины. Из толпы раздался тогда голос: " Вы еврейка". Она не могла сначала разобрать, к кому это относится, но голос повторил дважды или даже трижды тоже самое и вперед протиснулся какой то немец и подошел к ней. Он стал перед ней на колени и смотрел так на нее снизу и тогда сказал:" Да это еврейка. Я знаю, что она еврейка". Толпа затихла и никто уже не советовал или что то предлагал. Все стояли и молчали . Протиснулся ее муж и сказал:" Ну что ты тут опять вытворяешь!. Нельзя тебя оставить ни на минуту". Она встала и вытащила из сумочки свой немецкий пасспорт и сказала:" Я немка, немка армянского происхождения, да хоть бы даже еврейка, да какаое вам паршивое дело до того, кто я такая, сволочи, нацисты, это же немыслимо, чтобы такое делалось сегодня в тысяча девятсот девяносто втором году в Германии, Я просто пойду теперь в полицию и все это расскажу". Дядька,признавший в ней еврейку куда то пропал и толпа редела. Продавщица сконфуженно стояла перед стойкой и к ней подошел по видимому директор или владелейц магазина и став перд ней сказал тихо и с нажимом: " Попрошу Вас выйти из моего магазина. И если Вы этого не сделаете, то я вынужден буду вызвать полицию, так как Вы ведете себя не надлежащим образом. Вы можете купить шляпу в другом , любом на выбор магазине, но вашим этим " выступлением" Вы отпугиваете мне публику и вообще я не имею ничего против ни русских, евреев, ни тем более армян, но Вы понимаете, Вы отпугивате публику, Покупателей". Она вышла из магазина , чувствовала себя, как после бега на длинную дистанцию и ей хотелось есть. Рядом шел муж и молчал. Потом он начал говорить ей о том, что она наверное чувствует себя плохо и что не должна так вот расскрываться перед мотлохом, толпой,чужой и враждебной и еще такой, которая не понимает ничего, и он говорил и говорил и говорил и ей хотелось только убежать куда то далеко, туда, где растет наверно только перец и всем оттого только горько. Буря. Утром следующего дня Тереза проснулась и открыв глаза смотрела в потолок не мигая и так лежала без движения. Она смотрела на потолок и думала о том, что Колька наверно будет опять ее дразнить и опять Варвара огреет его полотенцем и выскочит на лестницу и будет кричать на весь дом и тогда выйдет этот милиционер из своего домика внизу и будет с ней разговаривать и она будет ему улыбаться и совсем забудет о Кольке , а он в это время начнет ее опять дразнить . Она думала о том, что нужно с этим что то сделать и, что этот милиционер вовсе не такой хороший как о нем говорит Варвара и о том, что папа сказал, что Варвара наверно беременна, но неизвестно от кого. Но она бы хотела конечно, чтобы у Варрвары был ребеночек такой маленький маленький и чтобы можно было сним играться , одевать его и вкладывать ему соску в рот и укладывать его спать и конечно же это было бы лучше, чем играться с куклами, потому что они не живые и не могут так плакать и не кушают как живые дети и не писают как живые дети. Папа вошел в комнату и сказал, что сегодня прийдет тетя Нелля и что она очень хорошая и что она скоро будет у них жить и что она Тереза должна вести себя хорошо и тогда они втроем пойдут завтра в субботу в детский театр а в воскресенье, если она Тереза будет себя хорошо вести - в цирк на Цветном бульваре и там будет выступать знаменитый клоун. НО ей не хотелось вставать вовсе и хотелось лежать в кровати и не вставать и хотелось пред тетей Неллей увидеть наконец маму и тогда пусть приходит тетя Нелля. " Пусть приедет мама, а потом пусть приходит тетя Нелля",- сказала она,-" И я не встану, пока не приедет мама", - и она повернулась лицом к стене. " Ты должна встать и сделать гимнастику , а потом прийдет учительница, ты же хорошая девочка и послушная к тому же и я ведь тебя люблю и зачем сейчас тебе обязательно нужна мама",- спросил отец неуверенно и как то глядя в сторону. " Ее наверно и не было никогда, да ее не было никогда и ты мне все время врешь",- она села на кровать и смотрела на него своими глазенками, горящими как два уголька и бросив в него подушку соскочила с кровати и начала его дубасить своими кулачками,-" Ты все время врешь мне , у меня не было мамы и ты все время мне рассказываешь о маме , а ее вовсе и нет",- она кричала , но не плакала и он, чтобы ее угомонить взял ее на руки и сказал ей, что у всех детей должна быть обязательно мама. " А почему"-спросила она и опять уставилась на него и прищурила один глаз,-" Ну почему должна. Вот у Максима тоже нет мамы и что , нет и нет, но он знает, что ее нет, а ты мне врешь и говоришь, что она есть, а ее вовсе и нет"- она хитро взглянула на него и когда он улыбнулся ей, обхватила его ручонками за шею,-" Ты мой папа и папа у меня есть, правдв, ну правда же!!". Торстену казалось, что его жизнь не имеет уже значения и казалось это давно, но когда вот она его дочь, а было видно, что она похожа как две капли на него, и что даже характер у нее его, вот только тогда он начинал понимать, что его дочь это его спасение и его надежда , и, что она его дочь, и, что из всей его жизни одна она действительно ему нужна и что он нужен ей тоже. Она всегда вызывала в нем какое то тихое чувство жалости и безисходжности , несмотря на свой радостный и веселый характер. Он смотрел на нее и видел перед собой ее мать. Он закрыл глаза и ему захотелось плакать и он прижал ее его дочь к себе и начал баюкать, как маленькую. Он пел ей немецкую песенку о Клаусе и баюкал ее как маленькую и оттого всего он уже не мог выдержать и начал плакать. " Ты папа не плачь",- сказала Тереза,- " Я вырасту большая и я найду нашу маму, я ее обязательно найду". " Наша мама есть вообще то",- вдруг ни с того ни с сего сказал он вслух,-" Она только не может приехать, потому что у нее есть еще и другие дети, понимаешь. Они уже большие , больше тебя, они твои брат и сестра, но у них, понимаешь другой папа, не я, совсем другой папа и они не знают, что ты вообще есть, и что я вообще тоже есть"- он смотрел на нее, а она соскочила с колен и начала быстро одеваться,-" Мы поедем к ним, сегодня, хорошо, поедем, поедем, поедем, я хочу их видеть!"- видно было, что эта идея захватила ее всю и отговорить ее от этой затеи будет не просто. В комнату вошла Варвара и сказала: " Вот хотела Вам сказать господин Торстен, что я через два месяца от Вас уже ухожу и еду в деревню, вот оно так, однако, потому, что мать моя нездорова и по хозяйству помогать некому однако". " Да вы , что же сговорились"- он встал и посмотрел на Варвару грозно и спросил:" Это правда, что говорят о Вас, что от милиционера у Вас ребенок будет , или это не правда!". " Да что это Вы при ребенке то затеяли разговор то "- сказала она. " Да ребенок ничего не понимает то вообще, а если даже и понимает , то не помешает ей уже знать, что дети берутся не из воздуха, и, что они появляются от мамы и, что мать у каждого есть и должна по крайней мере должна время от времени быть и быть с ребенком"- он произнес эту тираду и как будто бы сам испугался даже этого своего монолога. Варвара и Тереза - они обе смотрели на него остолбенев и затаив дыхание, как ему казалось. " Ну ладно",- сказал он примирительно,-" ну хорошо, если вы обе хотите так , пусть так и будет. Ты Варвара езжай в деревню, а мы поедем к маме Терезы, вот так просто возьмем билет на самолет и полетим без приглашения, и посмотрим тогда, что же будет" - он встал с кровати , и привычно подтянул джинсы и щелкнул Тересу по носу,-" Ну посмотрим, что же скажет твоя мама, когда мы так вот приедем. А ты Варвара, хочешь и ты поехать с нами в Германию, к маме Терезы"- он хитро посмотрел на Варвару и продолжал,-" Вот так втроем мы и поедем в Германию к маме Терезы". " Ой да что же так вот сразу то, без оговорки то не годится то" она стояла в дверях и вытирала почему то руки о предник, хотя руки у нее были сухие и чистые. Грех. Ленинский Проспект в Москве казался ей каким то облезлым, серым и потускневшим. Памятник Гагарину в начале и эти съезды и все загороженное и рабочие в оранжевых безрукавках как в Германии и она смотрела и смотрела из окна "волги" на эту знакомую и все равно чужую улицу и искала глазами тот дом. Слева проехало здание " керосинки" потом появилось в глубине за кустами и какими то вечно одними теми же стоящим на глазах грузовыми контейнерами с надписью какой то фирмы здание Посольства Германии , потом вдруг возникло здание отеля, построенного турецкой фирмой в этаком трансарабском стиле и наконец с правой стороны появилось здание " пентагона". " Ну вот , дальше не поеду" ,- сказал шофер, -" Не пустят, прийдется Вам идти пешком"- он обернулся к ней и сказал " Двести рублей, как договорились". Она вытащила из сумочки двадцать долларов и сказала: " Нет у меня русских денег". " Ладно, подвезу еще поближе",- сказал он,-" мМожет не остановят, а то грязища то такая , туфли измажете". Они подъехали к какой то аллее и шофер остановил машину: " Ну точно подвез бы , но дальше не могу, потом вопросов не обберешься, куда, да кто, да что, да зачем. Ну желаю Вам удачи"- сказал он каким то потухшим голосом и обернувшись посмотрел на нее,- " Вы не здешняя, наверно, или давно не были в России. Да и куда только нас не разбросала наша мать ее Родина. Ну да будет". Она открыла дверцу машины и сошла на обочину. Волга развернулась и шофер прощально посмотрел на нее. В бюро пропусков она долго объясняла цель прихода и показала свой паспорт. Его забрали и долго никто не показывался и никто не выходил из помещения бюро пропусков. Она посмотрела на часы, прошло уже полчаса. Через еще минут двадцать появилась голова в окошке и сказала:" Подойдите сюда". Она подошла к окошку. "Ваш паспорт, пожалуйста" - он протянул ей ее паспорт. " Сегодня Вас не могут принять, но Вы можете подождать до завтра в нашей гостинице на территории комплекса. Пройдите". " Знаете",- сказала она,- " У меня еще есть дела в городе и я могла бы прийти завтра". " Подождите",- сказал он и вышел куда то из помещения пропускного пункта. Она понимала, что ее хотят для чего то, для чего , она и сама не понимала остаквить в этой, так называемой " гостинице " без того, чтобы предоставить ей вообще официаоьно разрешение попасть туда. Она, конечно не хотела этого и даже не могла допустить того, чтобы быть там без разрешения. Это означалао, что с ней могли бы там делать все, что хотели, она даже могла бы пропасть вот так без вести, кто бы мог и когда сказать , что она когда либо заходила в это здание, когда каждый знал, что попасть в это здание можно только со специальным пропуском. С другой стороны сейчас вот так просто повернуться и уйти было бы не логично и , если бы она хотела или должна была прийти сюда еще раз, например завтра, то возможно, что ее вообще бы не впустили, или может быть просто даже не выпустили бы из проходной. Она стояла и ждала. Открыла свой портфель, вытащила " Шпигель" и начала его прелистывать, опершись о стойку посередине проходной комнаты. Уже был вечер и в окнах сделалось темно. В комнате зажегся свет. На стене тикали большие круглые часы, отбивая минуты. На душе у нее было как то тоскливо, хотелось есть и она чувствовала себя усталой и ей хотелось просто спать. На часах было без двадцати пяти пять. " Ну конечно, они там не могут даже представить себе, сколько может и молгла длиться такая операция. Они конечно думали, что она пропала и что все деньги кудато тоже , как здесь привыкли говорить" увела " с собой. Но с другой стороны. она понимала, что сам только тот факт появления ее здесь одной и без видимой охраны, один только этот факт уже сам по себе мог насторжить кого угодно. Это было логично и оттого, наверно ей предложено было без пропуска перночевать в их гостинице. Неизвесто , вышла бы она завтра утром вообще отсюда. Лучше всего было бы ее тут и оставить. Еще какая то логическая искра надежды теплилась в ней и она понимала, что если теперь она вдруг возмет и попробует вот так уйти отсюда не говоря никому ни слова, то ее или кто то остановит, или даже если она уйдет отсю сейчас, то за ней обязательно будут следить и можно ведь все, что угодно сделать с ней в гостинице, в любой гостинице, даже самой фешенебельной гостинице города Москвы. Но если бы ей удалось получить пропуск отсюда и удалось бы предать этот пропуск Катьке, то возможность выйти отсюда, попав сегодня сюда, была бы у нее очень вероятна. " Подойдите сюда ",- сказал голос в окошке. Она подошла. " Мы выписали пропуск для Вас. Вот пожалуйста. Вы хотели бы может быть еще что то сделать в городе",- сказал голос. " Но учтите, если Вы захотите сегодня ночевать у нас, Вы должны быть здесь не позднее двадцати трех часов". Он подал ей пропуск и окошко захлопнулось. Все ее планы и размышления лопнули, все предположения были ни к чему. Одно оставалось и было ясным, она должна и могла уже поехать в город и если она хотела поехать в город , толжна была сделать это как можно быстрее. Она постучала в окошко: " Вы не могли бы вызвать такси",- сказала она ничего не значащим голосом,-" Здесь ведь я не поймаю машины и через сто лет". Голос засмеялся и сказал:" Знаете, через пол часа от нас едет автобус в город и Вы можете ехать в нем, вот Вы можете взять талон на автобус" -и окошко опять захлопнулось. Автобус довез ее до площади Революции и там она вышла. Моросил дождь было пусто и страшно одиноко и безнадежно. Она отыскала телефон на стене какого то дома и набрала номер Катьки. Включился автоответчик и она сообщила Катьке, что она в Москве и что будет следующие два часа в ресторане в Кемпиньском. Ресторан в подвале был дорогой , подавали мало , но готовили неплохо и она заказала "пельмени по славянски" с салатом. Кельнер безшумно зажег свечу на столике, свет в зале был пригашенный и эта свеча горела на нее и отбивалась на стене. В ресторане почти никого не было, только какая то парочка- он где- около пятидесяти и она около тридцати беседовали между собой и только изредка был слышен пьяный голос мужика, который о чем то просил эту молодую и она что то увещевательно говорила ему. Потом они по- видимому договорились и ушли. Она заказала кофе и закурила сигарету. Кельнеры знали здесь кое- как немецкий и подавая произносили традиционное " битте". К телефону ее никто не вызывал и она решила сегодня переночевать где-нибудь и первым же самолетом утром улететь в Германию. Да и как она могла недеяться, как последняя дура, что в России может что то измениться, прийти что то новое, современное, как все считали на западе. Перестройка началась и прошла перейдя в хаос и прошла уже вторая волна раздела собственности и все равно не видно было ни того, что все угомонились, ни того, что начнет подниматься отечественная промышленность. Правда появилась новая прослойка так называемых новых русских и они ненасытно покупали все самое супер и наверно люксусовых автомобилей было сейчас в Москве не меньше, чем в Берлине или в Париже, но на перекрестках стояли зачуханные дети и когда машины останавливались на светофорах, они подбегали и начинали лихорадочно вытирать передние стекла и когда машины трогались бежали , почти попадая под колеса в надежде получить какое то вознаграждение. На набережных стоялти тоже такие же посиневшие дети и или какие то инвалиды с ведрами и тряпками и как только машина останавливалась, бросались напербой и предлагали помыть автомобиль. У мусорного контейнера во дворе, посередине четырехэтажек она сама видела какую то даже неплохо одетую старушку, которая ковырялась в контейнере и наконец вытащила какую то грязную кастрюлю и бережно начала ее вытирать а потом положила ее в свою сумку. Пропасть между богатыми и бедными, пропасть между добром и злом, милосердием и жестокостью вышла на улицы и жила посередине Москвы. Подошел официант и сказал:" Мы работаем до двух часов ночи и если Вы хотите еще что то , то можете заказать ". " Да, да, конечно люди дорожили здесь работой и были вежливы и этот австрияк, который вел этот ресторан, он конечно ввел свой дриль и было видно как безшумно появляются эти кельнеры в белых полотенцах от пояса до пола в этаком стиле хорошего кабака и вкрадчиво и неназойливо предлагают что то , что по их мнению как раз нужно было бы сейчас обязательно предложить посетителю"- в голове была какая то совершенная пустота и какая то то одна то другая мысль как стрелой пролетала через мозг и не задерживаясь уходила и она чувствовала, что устала, очень устала и ей хотелось ужасно спать и только спать. Она заплатила и пошла проидя черех входную дверь. начала подниматься по лестноце на первый этаж. Уже почти наверху ее поймал оффициатн и слегка запыхавшись сказал: " Мадам, пройдемте вниз, там Вас просят к телефону". " Но откуда же Вы знаете, что действительно просят меня"- спросила она удивленно. " Вы же госпожа фон Штуффенберг"- сказал он уверенно,- " Наш шеф Вас знает, ну конечто же, он Вас знает, Вы же были у нас два года назад и он Вас точно знает" - он уверенно, слегка с насмешкой посмотрел на нее сверху вниз и поклонившись и вытянув руку вперед пошел вперед. " О, ты опять в Москве, ты же знаешь, что если ты не предупредишь меня , то у меня не будет времени для тебя, Ох какая ты недисциплинированная и безалаберная и вот теперь ты приезжаешь и звонишь и еще к тому же говоришь, что у тебя времени только два часа . И что же было бы , если бы я сегодня вообще не появилась дома и появилась бы например завтра или послезавтра или , если бы я вообще уехала куда нибудь в Сибирь или например в Чечню, или на Сахалин и вернулась бы через неделю, или б вообще не вернулась!"- Катька распекала ее без причины как какую то девочку или свою собственность и из ее длиннющего монолога было видно, что она радуется ее приезду и что злится на нее , оттого, что у них будет опять мало времени, чтобы поговорить просто так молча посидеть у нее в кухне в немецком аквариуме, на Ленинском, как называли построенное еще во времена ГДР немецкое гетто, обнесенное забором с проволокой. Катька была корреспондентом иллюстрированного немецког журнала в Москве , жила сама , у нее была дочь, которая училась в Берлине. " Я приеду к тебе, там где ты находишься через час"- сообщила она , говоря без предышки и в трубке раздались короткие сигналы. " Катька положила просто так трубку , просто так , не дав сказать ей ни слова, какая то ненормальная она теперь стала в этой Москве"- подумала она. В рецепции она попросила номер на один день и поднялась на четвертый этаж. Она успела только кое как раздеться, сон сломил ее. Ей ничего не снилось, была какая то пустота, пустота черного цвета без каких либо красок, движения, шума или действия. Тоько вдруг какой то голочс начал ей говорить: " Ахтунг, Ахтунг" и бубнил без перерыва и она хотела выключить его и тут появилось какое то радио и она хотела до него дотянуться, чтобы выключить, но не смогла и оттого упала куда то и начала летень в воздухе и села на шкаф. Звонил не переставая телефон. " Да что же это с тобой",- услышала она голос Катьки,- " ты что же не одна в номере, а то меня даже не пускают к тебе, такие понимаешь ли теперь здесь в Москве новые правила. Мадам отдыхает, говорят мне. И это мадам, это что то новенькое. С какого это времени тебя здесь зовут мадам"- Катька бубнила без предышки и это говорило уже только о том, что она была тоже усталая и наверно злая оттого, что вот ни стого ни с сего должна ехать в Кемпиньский, потому, что обещала и зачем, для чего в конце концов. " Дай трубку портье"- сказала она. Через пять минут Катька сидела у нее в номере и разглядывалась. Потом она вытащила блокнот и сказала: " Ну я слушаю, рассказывай". " Да мне вообще нечего рассказывать" - сказала Светлана. " Ну вот, опять двадцать пять. Я еду сюда, ка очумелая, так как она звонит мне и сообщает, что она почти погибает. Я еду в одну из самых дорогих гостиниц Москвы и застаю ее спящей в шикарном номере гостиницы. И до каких это пор я буду верить тебе и всем твоим рассказам и все , что ты мне рассказываешь почти неправдоподобно. Ну зачем я вообще встречаюсь с тобой. Какого черта вообще я встречаюсь с тобой и еду к тебе сломя голове на каждый твой звонок, собственно!"- она задавала вопросы реторически сама себе и и эта реторика затягивала ее всю. " Знаешь, раздевайся и иди ко мне в кровать. Но сначала прими душ"- сказала Светлана,- " А то где же ты будешь вообще спать. Видно по тебе. что ты устала, не меньше меня и нам обоим нужно выспаться". Катька лежала рядом завернувшись в одеяло и спала. Она встала, зажгла лампу на письменном столе и начала писать. Визу в Ирак она получила без проблем, нужно было только заполнить анкету в соседней комнате в здании обок глапкного здания на третьем этаже. Секретарь посла сказал, что посол будет через полчаса и лучше, чтобы подождать его здесь, так ка клететь нужно было завтра и иначе бы она не могла полететь с русской делегацией. Она сидела и ждала. Секретарь вошел тихо в комнату и сел напротив. Ему было где то около семидесяти или что то около того. " Вы знаете",- сказал он ,-" Я воевал на восточном фронте в о время второй мировой войны, потом был в русском пересыльном лагере и бежал. через много мытарств я попал в Ирак в тысяча девятьсот сорок седьмом году и так и остался в Ираке. И вот теперь уже пять лет я работаю в посольстве в Москве". Он говорил по немецки с каким то удивительным акцентом. " Ну да, вы , конечно смелая женщина, вот так ехать сейчас туда"- сказал он и остро посмотрел на нее. " Но Вы , кажется вовсе не немка, ну может быть наполовину. А какая же другая половина у Вас",- он опять колюче посмотрел на нее. " Я должна Вам об этом говорить",- спросила она его и подняв на него глаза, сощурила их и продолжала,- " Вот например, мне кажется. что я Вас где то видела, но не могу припомнить себе , где". Он засмеялся. " О да, Вы конечно могли меня видеть и я даже знаю, где. Я тоже не мог себе припомнить, где я Вас видел. Потому, что , как только Вы вошли в комнату, я слазу понял, что Вы не просто так едете туда". " Я еду, как журналист, пишу для одной немецкой газеты и поэтому мне очень интересно, как там проходят эти " вавилонские фестивали ". " О, Вы журналист",- было видно, что он очень удивился и не верит ни одному ее слову. " Да. сейчас я вспомнил",- сказал он и встал,- " Я видел Вас в Сирии в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году"- он стоял перед ней и жестко смотрел на нее сверху. " Вы были моложе, точно , это точно, Вы были моложе и Вы были в форме". " Да помилуйте, черт побери" ,- она удивилась и изумилась сама , откуда у такого секретаря в таком посольстве такая память. " Да я вовсе не была тогда в Сирии, я вообще не была в Сирии, никогда я там не была" ,- она посмотрела на него и засмеялась,- " Вы, наверно меня с кем то другим спутали". " Но Вы были ведь в Сирии, признайтесь, что Вы были ведь в Сирии " ,- он решительно смотрел на нее,- " У нас ведь есть архив и мы можем и так проверить, только это займет много времени, а Вам нужно ведь получить визу сегодня " ,- он смотрел на нее немигая. " Да Вы что же это придумали, право. Я в то время была в Польше или погодите в русском лагере, я вовсе не могла быть ни в какой Вашей Сирии, Вы меня с кем то перепутали" - она резко встала и сделав шаг к нему и став в полуметре от него ткнула его указательным пальцем в грудь,- " Вы бредите милейший и не там ищете, где бы нужно было искать, Вы не там ищете и Вам везьде видется враг, а это уже параноя"- она резко толкнула его целой ладонью, как бы отодвигая от себя и повернувшись спиной к нему , сделала шаг в направлении двери, потом обернулась уже при самой двери и рассмеявшись сказала: " Да черт побери, узнаю старую школу". " А Вы откуда знаете эту старую школу", -он настороженно ис каким то сомнением и интересом посмотрел на нее. " Старая школа, это школа времен второй мировой войны. Я это имела в виду. Я понимаю, что Вы не могли измениться и, что даже, тот факт, что Вам было тогда семнадцать не изменил Вас сегодня, вот это я имела в виду". Он опустил глаза. " Ну хорошо, положим , я не знаю Вас, хотя я никогда не ошибался и не ошибаюсь, но тогда, почему в графе автобиография, Вы поставили прочерк от тысяча девятсот семидесятого до тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Где Вы были тогда" - он опять уставился на нее. " В тюрьме, в лагере, советском лагере" - она спокойно сказала это, как будто бы сообщала кому то, что она вчера была на опере, в магазине, в гостях или гдето, куда ходят тысячи людей каждый день. как что то само собой разумеющееся, обыденное и совершенно простое. " Ну, ну , ну тогда почему же Вы, Вы , Вы теперь летите туда и еще к тому же с русскими, ну этого я совсем не понимаю" - он скривил лицо в какую то гримассу, похожую на оскал и постарался улыбнуться. " Да, наверно я все таки понимаю, Вы по роду работы были там, тогда все окей. Да я не вправе задавать Вам таких вопросов и прошу меня извенить. Да Вы правы , что я прешагнул свои компетенции. Мне думается, что я ошибся и я теперь точно знаю, что я не видел Вас в Сирии, это точто, что я не видел вас в Сирии. Может же человек ошибаться. И я прошу забыть этот инсцидент, как какое то непоразумение. Мне действительно на старость нужно, возможно принимать таблетки и это вот уже частенько мне говорит мой врач. Я думаю, госпожа Штуффенберг, что посол подпишет Вашу визу, во всяком случае я буду ему это советовать" ,- он повернулся как будто бы на нем были сапоги и как будто бы он был в форме и прямым шагом не оглядываясь вышел из комнаты. Она сидела на диване и рассматривала свои пальцы и гладила правой рукой левую ладонь. Через полчаса в комнату заглянул какой то военный и на неплохом русском языке пригласил ее к послу. " Прошу Вас , прошу, может быть чаю,или лучше кофе, да конечно же кофе, лучше, как я полагаю. Вы охотнее пьете кофе",- он подвел ее к низкому креслу и помог ей сесть. " Да, наши друзья",- сказал он обходя свой письменный стол и садясь в кожанное черное с надголовником кресло за этим письменным столом, - " Да, так вот наши друзья , , а их у нас намного больше, чем можно было бы предполагать, наши друзья не напрасно верят в нас и в наши возможности" - он сделал глубокий вздох и продолжал,-" Наши возможномсти очень большие и наша история учит нас, что только объединение всех сил народа поможет нам создать современное и сильное государство и этот факт подтверждает наша четырехтысячная история и Вам конечно же об этом известно, госпожа, как Вас зовут теперь, Штуффенберг" - он замолчал и оперся плечами назад в кресле. Она молчала и ждала, что же он скажет еще и к чему вся эта артподготовка. " Вы , конечно умнейшая женщина, и я признаюсь не видел таких женщин вовсе, но каждый человек, всегда смотрит вдаль и тогда он может что то дельное увидеть даже и для себя. Вы понимаете, о чем мы вообще говорим" - спросил он вдруг. " Нет не понимаю" - ответила она. " Молодец, молодец, ну просто умница, Вы просто умница" - он смеялся от души. Дверь расскрылась и подали чай и кофе. " Пожалуйста , угощайтесь, пожалуйста",- он опять обогнул свой стол и сел в низкое кресло напротив ее. " Мне нужно еще собрать свои вещи и купить билеты, а завтра в пол первого уже самолет, господин посол, и мне хотелось бы выспаться хоть немного" - она произнесла эту фразу как будто бы перед ней сидел ребенок и она должна была объяснять ему все по- порядку. " Да, да , конечно, вот Ваш паспорт , я желаю Вам всего хорошего и приятного полета"- он выпалил эту фразу и как бы свалив груз с себя встал и протянул ей руку,- " До свидания". Она оторвалась от своих записей и посмотрела на спящую Катьку. Ну коенчно же , ей было намного проще, Катьке. Катька воспитывала практически ребенка сама и никогда не возникало у нее никаких моральных проблем когда и с кем быть или спать. Другое дело - Светлана. Вся ее жизнь с самого начала и до сегодняшнего дня была погоней за чем то и великим желанием иметь семью и сохранить семью. Еще тогда , когда после перепетий нелегального перехода через немецкукю границу, когда она наконец оказалась в Германии уже во второй раз, и когда ее семья еще была в Польше, ей казалось тогда, что она никогда уже не увидет своих детей , мужа. И как какое то чудо, когда ее представили председателю немецкой социалистической партии , он встал и сказал ей, что ее вся жизнь заслуживает того, чтобы он , именно он помог ее семье. И вот через шесть месяцев тогда, неимоверными стараниями многих людей ее дети и муж оказались в Германии. Она никогда не могла и не называла даже тогда ГДР - Германией. И теперь, когда она вспоминала это и тогда , когда это все было свежо и неизвестность виселе над кажым ее днем, и тогда она глубоко верила в свою почему то единственную звезду везения и счастья. Но потом , потом начало возвращаться то, о чем она уже забыла и проблемы каждого дня и необеспеченность и тяготы жизни эмигранта, который потерял все и который живет сейчас и сегодня и живет он не во время войны, а тогда, когда давно уже войны нет, но война окружает почему то только ее семью и ее детей и ее мужа. Она вспомнила тот день, когда в их маленькой квартирке в Штуттгарте раздался однажды звонок и на пороге появились двое в гарнитурах и при галстуках и вытащив из нагрудных карманов какие то удостоверения и сказав, что они из БНД, вошли в их квартиру и пройдя без спроса все их три комнатки и остановившись в столовой и придвинув к себе стулья, пригласили сесть и ее и она тогда на могла себе представить, что тайная полиция и в Германии может прийти к тебе домой, точно также , как ив Польше, или в России, и подозревать тебя, только оттого, что ты иили умнее других, или у тебя такие родители, которые не подходят под обшие рамки родителей, илиты просишь политичесок е убежище, или сидишь интернированный за то, что работала в Солидарности. Они сидели эти двое и от них воняло потом и они заикаясь и как будто чего то стесняясь начали задавать ей вопросы о муже, о том, что он делал и было видно, что они вообще то хотели бы узнать что то более важное и подходящее для их картины о ней, именно о ней и о ее прошлом и о ее матери и о том, что же она делала в своей жизни , и , самое главное , что же она делает теперь и на кого, или проще сказать на какую разведку она теперь работает. ни нервно похвалили ее квартиру, что так чисто в ней, хоть и маленькая и спросили, где спят дети. Она показала. Они спросили, как учатся дети и когда, она замолчала и сказала им , что они не имеют права, вот так приходить в ее квартиру и вот так допрашивать ее, тогда один из них ответил, что хоть она и получила политическое убежище, но они должны и так проверять ее. Она спросила, от чего же они должны проверять ее. И тогда один из них сказал: " Вы бывшая гражданка Советского Союза и это так и останется, или Вы отрицаете свое прошлое". И она тогда поняла, что ей и тут никто не будет так до конца верить и что везде есть эта проклятая мафия, именно мафия , и эта государственная мафия, именно она подбирает себе подобных и послушных , но обязательно измазанных и с определенныим темными пятнами людей и тогда ты находишься в кругу этой мафии, ты можешь хоть на время забыть о своих финансовых проблемах. Вместо этого появляются проблемы удержаться на определенном стуле, так чтобы держаться подольше и покрепче и те, кто не умеет этого делать , те выпадают из игры и совершенно все равно , где ты будешь держаться , с коммунистами , или с фашистами, с хадеками , или с социалистами, совершенно все равно, самое важное - быть послушным и собдюдать субординацию, как в армии и тогда, если еще тебе повезет, ты сможешь вести этакую сверху нормальную и приличную жизнь. А она не могла , она не могла никогда вести такую жизнь такого лизодупа и если бы ей нечего было есть она наверо бы оказалась однажды на улице и там бы и погибла на этой улице под открытым небом. "Неужели у нее эта ее проклятая гордость и честь так ее уже изнасиловали и перекрутили ее душу, что она не могла иначе"- спрашивала она себя сама , лежа в кровати того дня. Она помнит, что тогда она не могла заснуть целую ночь и плакала тихи неслышно, не от того , что она волновалась о том, что же будет с ее семьей, а оттого, что она не могла себе простить того момента , когда она впустила этих людей к ней в дом, она стыдилась и презирала саму себя за свою неспособность постоять за саму себя и за свою семью. И тогда , тогда ночью , только тогда она наконец поняла, что все эти игры в коммунизм и антикоммунизм, в самиздат и Солидарность в нелегальнвые структуры , в аресты и лагеря, все это не имеет никакого значения. Ей просто , что бы она не делала , ей просто , только по роду ее происхождения и ъ только оттого, что она приехала из Советского Союза не будут верить никогда. И их слова, что ей и ее мужу будет тяжело найти работу в Германии и то, что она позволила этим типам сидеть в ее квартире, этот один только факт вернул ее к действительности и к тому, что в любой стране мира она будет чужая. И она решила тогда , поехать в Россию наконец таки поговорить со своим отцом. Она хотела узнать , она обязана была знать его жизнь. Мать ,которая жила тогда в Хайдельберге, когда она сообщила ей об этом как то скривила губы и сказала ей:" Типично, этот Крючков. Ну если ты без этого не можешь, езжай. Она хотела мира, только одного, наконец этого мира в семье, которая ее постоянно отодвигала, как что то ненужное и мешающее и стыдливое и лучше всего ,незамечаемое. И сами беседы с матерью, которая смотрела на свою молодость как на что то как бы уже не ее , а чужое прошлое и эти постоянные замечания о том, что ее муж мог бы быть например немцем и почему он все таки поляк, и бесконечные замечания семьи мужа о ее не польском акценте и поведении и это постоянное чувство, что она здесь тоже чужая, все это сделалось после этого визита так мучительно и нестерпимо больно, что она не могла найти себе места и тогда и после долгое, долгое время. Она очнулась от своих воспоминаний восемьдесят четвертого года и улыбнулась сама себе. Да, она должна была дописать это письмо для Катьки и ехать в аэропорт. Она решила, что она уедет из России и уже не вернется сюда никогда, этим разом никогда. Она вспоминала о том, как российский самолет приземлился в Истамбуле, так как не давали лоции на Багдад и их действительно посадили в Истамбуле и они все 120 человек ждали старта на Багдад и все понимали, почему они ждут, она помнит точно, что тогда из кабины пилотов вышел капитан и сказал:" Товарищи, мы можем вернуться, но мы будем ждать, там бомбят американцы и нас просто могут сбить, поэтому ждать прийдется может быть сутки, а может быть двое , в самолете" - и замолчал. Потом она вернулась к действительности, той, которая была сейчас , теперь перед ней - она опять была бесконечно безнадежной и безрадостной. И эта последняя поездка в Багдад, поездка для того, чтобы посмотреть город, которого она не видела десять лет. Катька ворочалась в кровати и о чем то вздыхала, потом повернулась на другой бок. Она смотрела в темное окно , за которым светилась Москва. Все меняется, все меняется, только мы не можем вот так просто сбросить наши обязанности и мы должны везти нашу семью с собой и есть такое понятие долг и этот проклятый долг не позволяет нам оторваться от того, от чего мы так хотели бы оторваться и то, от чего мы готовы были бы оторваться и даже тот факт, что отношения, которые давно уже переросли в какую то привычку и более ничего - даже эти отношения мы не можем разорвать, потому, что они связывают нас по рукам и ногам, они наша " анна на шее" и так останется до смерти. Она заплакала от того, что все , что она в своей жизни ни делала, все это было каким то компромисом для кого то , или для чего то , и потом эти же люди обвиняли ее в том, что она не достаточно энергично что то делала тогда. Они не понимали и сами , что если бы она могла вот так перешагнуть через их запреты, привычки, их бесконечные нытье и безалаборность и еще кучу инных их комплексов. Да она и сама в начала своего замужества должна была бороться и с мужем и с его семьей и с семьей своей. Каждому было дело до того, что она делает и каждый хотел перетянуть ее на свою сторону, для того, чтобы она была для него именно и ни для кого либо другого. А потом, однажды муж сказал ей, что он больше не может быть с ней, что она по просту ему противна, что он не может себе представить своей жизни с ним. Она плакала и стоя перед ним на коленях просила его остаться с ним, так как у них общий ребенок. Потом было заключение и новый ребенок не от мужа и все тогда изменилось опять. Но она никогда не могла себе простить своего падения и этого стояния на коленях перед ним тогда. Она поклялась себе, что она никогда не будет стоять ни перед кем на коленях. И это было неправдой. И она опять стояла на коленях еще перед одним и просила его опять остаться с ней и наверно они оставались с ней только из жалости. Да, только жалости. И тогда , тогда она поняла, что она должна завоевывать мужчин, таких которые ей в данный момент нужны для чего, то: для дел, для секса или для какой то интриги. Она поняла уже давно, что в жизни так бывает со всеми , и что все врут и врут упрямо и гадко и , если им об этом просто сказать , то начинаею нервничать и обязательно говорят ей какие то гадости о ней и о том, что она непорядочна и аморальна и о том, что она не может вот просто идти в кровать с кем то, кого она не знает. Вокруг нее была безтолковость и бездарность, зависть и серость. И она должна была быть и жить в этом и с этим. Потом был этот ребенок от человека, который был моложе ее на почти двадцать лет и то , что об этом ребенке не знала ее семья- было самой большой ее проблемой. Она видела эту девочку последний раз, когда ей было два года. Она понимала, что этот ребенок не виноват оттого, что он родился, но она не могла представить себе жизни с Торстеном. Разница в возрасте в целое поколение - все это было непостижимо и если бы она хотя бы заикнулась кому то из своей семьи о том, что у нее есть еще один ребенок, то наверно бы все обязательно отвернулись от нее и навсегда. Она понимала свое и бездушие и мелочность , но с другой стороны она понимала, что если бы она была мужиком, она могда бы спокойно развестись и жениться на человеке моложе себя на двадцать лет , но она понимала , что она этого сделать никогда не сможет. Конечно Катька рассказывала ей о ее другой дочери и показывала фотографии и она слушала даже ее голос , записанный на касету и видела видеофильмы с ней. Но это был другой мир, мир не для нее , мир потерянный, пропащий. Европа. Наконец , десятого октября тысяча девятьсот сорок первого года судно с беженцами из Европы покинуло Нью Йорк и направилось в Англию. Арам был среди беженцов, его определили членом команды потому, как выбор этот был не самым удачным, он старался не показываться днем на палубах и почто все время проводил в каюте. Он понимал, что если ему допишет счастье, и если война продлиться еще хоть год, и, если в течение этого года он не погибнет, то возможно его заберут в Главное управление и его карьере не будет уже ничего угрожать. Но во всем этом было так много "если" и этих если было намного больше , чем чего то определенного.Но сегодня никто не мог надеяться на что то , даже мало мальски определенное, каждый прежитый каждым человеком день казался каждому неимоверным счастье и особенно это было видно на этом судне. Люди ехали обратно в Европу,Европу в огне войны, бомбежек, затемнений, не надеясь вообще на то, что они переживут даже завтрашний день. И само судно не поднимало никакого флага, так было безопаснее. Они все могли надеяться только на чудо, и на то, что их не потопят или разбомбят немецкие подводные лодки. Васильев снабдил его на дорогу целым ящиком литературы и Арам восполнял свои информацонные пробелы и подготавливался к выполнению задания в Европе.Васильев предал ему также свои заметки относительно Японии: " Согласно религии " синто" , японский император является потомком богини солнца Аматэрасу.В декабре тысяча девятьсот тридцать третьего года генерал Тодзио назвал Советский Союз врагом номер один Японии. Он тогда заявил, что страну нужносплотить воедино и развить вооруженные силы- все это для выполнения великой миссии "расы Ямато". Ему же принадлежит такая фраза:" дипломатия, если она не поддержана силой, никогда не может достигнуть результата". Генерал Араки писал:" Решающими моментами в деле воспитания армии являются тренировка и закалка духа воина, чтобы он не колеблясь ни минуты, готов был отдать жизнь за процветание императорского дома". Газеты кричали: " Свет приходит с востока" . План захвата Манджурии разрабатывался в штабе Квантунской Армии летом 1931 года. Предлогом для начала агрессии нашли 18 сентября недалеко от Мукдена на Южно- Манджурской железной дороге японская внутренняя разведка совершила диверсию- повреждения, причиненные взрывом послужили основанием для начала окупации японским войсками всей Южной Манджурии. Итак в течении трех с небольшим месяцев японские войска заняли Манджурию. Правитель Северо- Восточного Китая Чан Сюэ-ляну получил тогда прямые указания от Чан Кай -ши не оказывать сопротивления, оставаться в казармах, не применять огонь и не отвечать на него каким либо другим способом. Правительство провинции обратилось в лигу наций с просьбой срочно созвать Совет Лиги наций и принять меры для сохранения мира между народами.Это правительство даже не расценивало нападение Японии как агрессию. Британский представитель лорд Сесиль заявил: " Япония всегда была одним из столпов Лиги наций". Его не смущал даже факт нарушеняи Японией договора девяти держав- пакта Бриана-Келлога и самого устава Лиги наций. В результате и агрессор и жертва агресси получили одинаковые предупреждения.Генеральный секретарь Лиги наций Эй Друммонд в разговоре с японским делегатом отметил отвагу японских войск, одновременно он обратился к китайскому правительству с предупреждением, что эффективность действий Лиги наций и Совета Лиги наций зависит от способности китайского правительства сдерживать антияпонское движение и соблюдать спокойствие. " Позиция Соединенных Штатов имеет решающее значение для членов Лиги " - писал в своих записках Вильсон , который работал тогда в Женеве. И что же сделало Американское правительство - оно дало понять, что не примет участия в расследовании мукденского инсцидента. Государственный секретарь Стимсон осудил Лигу наций " которая старается передать ношу" США и указывал на необходимость избегать всего, что хоть маломальски могло бы вызвать недовольство Японии",- Арам превел глаза на часы. Было уже одиннадцать часов вечера по ньюйоркскому времени. Васильев писал, что только тогда, когда Америка вступит в войну, можно будет ожидать поворота или перелома. Он сообщил ему Араму также устно, что по всей вероятности, когда он доплынет до Англии может быть война уже закончится, так как " наша сторона" как он тогда выражался ищет возможности заключить мир, похожий на Брестский и предлагает отдать Германии часть территории Советского Союза, уже занятого войсками Вермахта. Для Арама все события последних месяцев в мире и его, Арама пребывание теперь на судне и то, что война шла сейчас, но которую ждали и раньше и которая началась все равно так неожиданно, и эти бесконечные сводки о военных действиях и о постоянном отступлении Красной Армии, все это положение, в котором оказалась страна, для него, как и для большинства граждан Советского Союза была неожиданностью, обостряла шоковое состояние всех и вся. В посольстве, когда он уезжал, и когда Васильев прощался с ним последним, тот оттянул его в сторону и, опустив глаза, тихо сказал:" Понимаешь, жизнь она такая штука, она одна, и если , ну теперь наша страна упадет, ну понимаешь, теперь, не навсегда , конечно, то я уже решил , я останусь здесь. Это я для себя решил. Знаю, что многие так думают тоже, может быть большинство даже, так что может и не свидемся уже, ну не пуха , тебе, не пера. Я буду тебя, все таки помнить, знаешь, я тебя буду помнить". Куда ехал он теперь, зачем и кому нужно было это путешествие в самом деле- всего этого он не знал. Ему было приказано явиться в Советское посольство в Лондоне и ждать там дальнейших указаний. Команда судна состояла из голландцев и его посадили на судно с российским бумагами, как человека, которого Соединенные Штаты не желают видеть на своей территории и официально было сказано, что он житель Ленинграда и туда же должен следовать.Команда относилась к нему с пониманием и все напербой предлагали остаться в Англии, да и никто из команды не хотел возвращаться сейчас в Голландию.На второй день, после выхода в море, его пригласил капитан к себе в каюту и усадив напротив себя налил ему виски и подняв стакан сказал: " За победу, нашу и Вашу". " За какую еще Вашу",- с удивлением спросил Арам. " Ну мы понимаем, тут конечно, что если Россия не победит немцев, то конечно, лет так на триста, а может и больше, ну может меньше - вся Европа будет немецкой, ну такая Священная Римская Империя, понимаешь",- сказал он смотря ему прямо в глаза, " Ну что же ты , что ли не понимаешь, ну будет у нас империя".Потом он посмотрел на Арама исподлобъя и как бы нехотя начал опять:" Ну вот поэтому, я думаю, что когда мы доплывем до Европы, будет уже наконец мир и поэтому, я к тебе уже приглянулся, ну понимаешь, ты можешь работать у моих стариков на ферме, ну понимаешь, я могу сказать, что ну та наш родственник из Америки",- он передохнул и потом почти выпалил: " Знаешь они всех евреев в камеры,это ясно, это то все знают, а русских всех, ну потом тоже. А ты молодой и вообще жалко мне тебя. И можешь жить хоть всю жизнь на ферме у моих стариков в Голландии. Я побуду в Англии, а как война закончится, поеду домой, работа найдется все равно, даже если у нас будут немцы , у нас язык похожий, а если чего уедем в Индонезию, там тоже можно жить"- он закончил эту тираду и вопросительно посмотрел на Арама,-" Ну за наше здоровье, так что победа нужна и нам и вам". POLYHYMNIA. Она ехала "Линкольном" Валеры в фирму Алика и вдруг вспомнила последние слова из программы " Куклы". В России шла дискуссия- оставить ли гимн или его изменить и вообще, какие должны быть слова для гимна, так как вот уже добрых пару лет у российского гимна не было слов. После прихода к власти Ельцина была изменена музыка советского гимна и был принят старый царский гимн - но только музыка и без слов вообще- слов как то не могли выдумать или руки до того не доходили. И вот теперь , когда Ельцин назначил своим преемником Путина, в конце двухтысячнрго года шла оживленная дискуссия на тему гимна. Программа " Куклы предложила свое решение, когда каждую строчку должен был бы петь член другой губернии. И вот выглядело это так: первую строчку пел Лужков- мэр Москвы, а вторую президент Татарстана.Кукла- Лужков пела:" Дорогая моя столица". Кукла Президента Татарстана пела:" Золотая моя Орда". Она рассказала об этом Валере и он ухмыльнулся:" Ты лучше подумай о том, как решить вопрос с твоим компаньоном. А то он уж больно дурака валяет. Я вот думаю,может он вовсе не хочет не денег и ничего воообще. Ведь он надеялся тебя обмануть, ну никаких гарантий не дает и думает, что просто так вот ему тридцать миллионов дадут, к тому же какая то немка, ну конечно можно ее ****ануть"- закончил он. Потом пошел как обычно мат и он психовал оттого, что машины ехали медленно и они опаздывали на встречу и оттого он опаздывал на свою тренировку. Падал мокрый снег и долетая до земли тут же таял, превращаясь в мокрую кашу. На перекрестке загорелся красный свет и они остановились. " Ты смотри, чтобы жить сегодня и сейчас, да что тебе эта Россия, да она тебя что она тебя помнит, что нужна ты ей, ****ь твою мать, да ты ей, сука, ты ей, ***** не нужна. А ты все время, инвестиции, да инвестиции, охрана среды. Да ****а она тебя с твоими инвестициями и охранами среды. Ты смотри, чтобы с****ить и уехать куда подальше. Ты что же ****бь не видишь, что делается то. Вор на воре, везде и в правительстве и тем более пониже. Растаскивают страну и смотрит на свое каждый, а ты что же святая что ли будешь. Ты вон смотри как бы фирма твоя не подохла, и перестань , ***** все про Россию мне ****ить"- он закончил тираду с облегчением. Она молчала. " Ну чего молчишь, обидел что ли. Да я тебе по хорошему говорю, как друг, товарищ , а ты обижаешься. Я тебе говорю, прерстань ты думать про Россию. Да помрет страна, никому тут ничего не надо. Люди в тюрьмах мрут как мухи на туберкулез. Дума приняла закон о том, что наркотики можно продавать открыто уже. Наркоманов кругом немеряно, СПИД, зараза кругом, а они думают как бы тут какой новый гимн придумать или не придумать. В думе то сидят все ****и. и каждый болеет за интрересы чужих, которые платят ему. Ну заплатил кто, чтобы закон провести, ну и проводят закон, все зависит от того, кто больше заплатит. Народ голодный , можно каждого купить и в думе и везде. Ну вот за тысячу долларов тебе можно найти платного убийцу и убъет кого захочешь, а ты говоришь- охрана среды, люди! Да людям жрать нечего, а наши новые русские тусуются каждый день то в одном, то в другом ночном клубе. А те кто побогаче, они выехали все в Испанию. или в Америку , или в Германию, или еще куда. А ты тут мне , ****ь о государстве ****ишь, да надоело вообще"- он остановил машину около здания фирмы и сказал,-" Приеду в шесть за тобой, позвони". Апогеум. В отделе М-5 Арама принял заместитель начальника сразу же на второй день после приезда в Лондон и после почти четырехчасового разговора с Питокрановым. Когда он вышел от Питокранова, секретарша Людмила Алексеевна, увидев его в коридоре как то сразу и так, как будто бы онга знала его от рождения сообщила ему, почему то понизив голос, что прежде, чем он поедет к англичанам он обязательно должен зайти к Скрибко. " Ты знаешь, после того, что мне стало известно о том, что тебя вызвал этот Питокранов к себе, я понял сразу же, что должен тебя предупредить. Васильев, знаешь, мой старый друг и я получил от него информацию о тебе. Я обязан тебе помочь и так, чтобы твоя миссия закончилась успехом. Поверь мне , ты молод и может быть даже наивен, но ты честен и предан делу, а таких здесь почти нет. Нет, черт тебя побери, нет! Мне уже поздно, а у тебя есть еще время. Остерегайся чекистов, они занимают самые высокие посты, но эти люди самые низкие в нашем обществе, потому что всю свою жизнь они предают, продают а нередко убивают людей. Они продают дипломатов в Министерстве Иностранных дел, они продают членов партии, они продают друг друга а в конце концов эти сволочи убегают в Англию или Америку и продают нашу страну и наш народ. Да пойми ты, черт тебя побери, что это именно так. Да вообще то продают все и вся. Продают американцы и немцы, французы и японцы, китайцы, да об этом особое мое замечание, для них продавать других даже не считается чем то аморальным, это не прости не аморально, это почетно даже может быть , все зависит от того , кто и почем продает. Ну или вот японцы- это же нация не только людей высоко аморальных, но и к тому же людей генетически конченных. Ну вот еще возьми евреев, или там арабов, ну негров,циганов, индусов- да их же в сумме большинство, представь, что они все захотят приехать сюда в Европу, ну даже к нам в Евразию, а они захотят приехать и на все готовое, потому что они ведь тоже не хотели ни нашей ни европейской так называемой колонизации, но, когда она наступила, понимаешь ли все на готовое пожалуйста , все приедут, черт побери"- он закончил эту тираду и по отечески посмотрев на Арама вдруг притянул его к себе и прижал его к груди. " Ты брат, понимаешь, все это, однако ерунда, сейчас нужно выиграть войну- это самое главное, потому как если мы не выграем войны или будем мы слабы- в мире будет разброд и шатание, мир просто, скажу я тебе, просто упадет. Вот была Россия сильна, не было воен в Европе. Они, знаешь европейцы, они почти все, как японцы- дегенераты, ну вот видишь войну какую развели, а амариканцы- так это же вообще те которые из Европы просто бежали, так как там им ничего уже не светило, ни жизни, ни еды, ни пространства,поэтому они поначалу весь местный народ поубивали- демократы понимаешь, ковбои, да они такие же убийцы, как теперь немцы. А англичане, да у них империя какая осталась и теперь еще, они на крови других только и развивались и развиваются. Ну не говорю я уже о таких как испанцы, они же по натуре своей - инквизиторы, первые завоеватели Америки и конечно Америку ее то они огнем и мечем завоевывали, ну с ними заодно португальцы, а вначале были вообще ну например шведы. Шведы вообще еще два столетия назад были самой большой заразой Европы грабили , насиловали ее, а когда мы их поперли в их страну обратно- сделались тихими, но сидит в них злость и неннависть к нам и у них на душу населения несмотря на их нетрайлитет фашистов больше всего в Европе- да вот почитай сводки. Э...х мать, до чего же у нас сволочной континент!"-он вздлхнул тяжело и сел на стул около письменного стола. " А что делают швейцарцы, да они понимаешь, они не впускают людей, которых Гитлер преследует к себе и выдают их обратно в Германию-почти поголовно, ну у кого уж очень большие понимаешь деньги- того впускают - ну не суки ли, ну!",-он опять разгорячился и Арам понял, что он должен его как то остановить, иначе конца этому монологу не будет. " Александр Александрович, разрешите доложить",- Арам встал перед Скрибко по стойке смирно и приложил руку к голове без фуражки,-" Александр Александрович, прошу разрешения выйти в туалет"- он и сам до конца не знал, что же он такое скажет, чтобы выйти наконец из этой комнаты и не слышать ни Скрибко, ни кого то другого, не слышать всего того, что было правдой и о чем он и так знал и отчего может быть для общего искупления весь мир лучше всего уж точно заслужил на муки ада, но почему то, по непонятным причинам мучались только избранные, всем остальным бог отчего то прощал, потому что наверно считал их слишком глупыми, не способными понять всю философию жизни и существования вообще. "Вольно, майор, садись, а если в туалет, то ссцы в галифе"- Скрипко зло посмотрел на него и продолжал,-" так вот , впредь не перебивай.Так вот, объясняю и в последний раз",- он встал и засунув руки в карманы брюк вышел из за стола и начал ходить по комнате,-" так вот еще раз объясняю- самое огромнейшее зло этого мира лежит в нашей любви, нас людей и особенно некоторых к самим себе, вот именно так. От этого берутся предательства, похоть, воровство, эгоизм,убийства и прочее, прочее. Но в начале всего лежит наша всепоглощающая любовь к нам самим. Ну вот, некоторые, давно давно тому назад, начали любить себя больше, чем другие, и тогда возник вопрос- как заставить всех других на того работать, кто любил себя больше других. Ну и как же это все происходило, ну как" - он торжественно придвинул стул к Араму и сел неожиданно верхом на него,-" так вот, я спрашиваю, как же это все произошло. А вот как. Ну тут возникает вопрос, конечно, почему этот кто то решил заставить других на него работать. Вот на этот вопрос отвечу позже. А теперь отвечу только на вопрос- как этот кто то смог заставить других на себя работать. А очень просто- он начал им вдалбливать- любите не себя, а своего ближнего, ну например меня. Итак у большинства людей до сего дня не осталось никакой любви к самим себе, даже той маленькой, которая позволяет им вообще чувствовать что либо. Не осталось, понимаешь, Арам, не осталось ничего. В этой Англии, которая полна людей не имеющих ничего, кроме этой новой любви, любви знати, аристократов, полной высокомерия- извращенной любви к себе одной нации. И пошло потом и поехало. Лютер- да он же был самым отъявленным антисемитом - а вишь, почитают его. В этой Испании инквизиция заставила людей сделаться верующими, понимаешь ли ты это, черт тебя побери, силой , огнем и мечем. И потом была ведь тьма. А теперь и у нас может наступить тьма. Ну сажает Сталин в лагеря. Да , что же ты не знаешь, что сажает, да, да, сажает. Но ведь он не сказал, что наш народ- это подлюди и , что из всех нас нужно и должно сделать рабов для свехчеловека- англо- саксонского происхождения. Я тебе скажу так - эта проклятая вера- христианство, значит, она сделала людей рабами и мы дошли сейчас до того, что если мы не освободим себя, нас от этого чудовища, то мы погибнем, а с нами и все человечество, понимаешь ли ты , какая у тебя миссия, не только не будет нашего народа, но не будет ничего. Мы потом, если нам даны будут силы, мы должны будем эту заразу полностью искоренить, я имею в виду англо-саксонскую заразу",- он увлекся настолько, что уже не обращал внимания на Арама и переживал этот жуткий монолог отрекшись уже от самого себя. " А потом, когда рождаются от всего этого преступники, они эти подлейшие из подлейших, они этих преступников которые раньше были, убивают и осуждают, как зло, а остаются только те, которые умеют приспособиться к " новым" условиям - это же новый естественный отбор. Вот увидишь-у Америки найдутся деньги, чтобы восстановить Германию, но не найдется ни копейки, чтобы восстановить Россию. Они будут с нами воевать так долго, пока или мы их или они нас. Пойми, Арам, религия эта безчеловечна, от нее вся мерзость этого мира , войны, трагедии, , все проклятье нашего мира. И вот нас хотят покорить, а это уже не татаро-монгольское иго, сегодня оружие страшное, оно нас всех убЪет. Мы не можем более так, мы не можем все погибнуть, мы должны начать себя, себя, как эти суки любить, если мы теперь войну потеряем, не будет нашего народа вообще, больше, не будет. А им нужно пространство наше, наши полезные ископаемые и мы как рабы, если выживет кто- то",- он опустил голову и вдруг затрясся весь и начал плакать. Арам сидел опустив голову тоже, закрыв глаза. " Александр Александрович, ну у нас ведь не будет сил потом жить, когда мы выиграем войну, ведь и так они нам насадят опять свое и ****ь нас будут, опять, как Вы говорите. Их же нужно уничтожить как заразу, всех, до одного"- он стоял перед Скрипко. " Э, брат, да я вижу, пробрало тебя. Ну мы люди добрые, мы их народ весь не убъем, а только тех, кто против нас с мечем пошел",- Скрипко поднял на него удивленно красные глаза,-"понял майор, а теперь иди и помни у этих англичан все то, что я тебе сказал",- он улыбнулся ему по-отечески и хлопнул по плечу. Англичане. Твидовый пиджак сидел на Сиверсе как френч и сам он держался так, как будто бы минуту тому назад проглотил длинную прямую палку. Он сидел за письменным, красного дерева столомв углу комнаты так, что тяжелые шторы зеленогоцвета почти наезжали на этот стол, оббитый сверху сукном, тоже зеленого цвета. В другом углу в комине потрескивали березовые поленья, а на маленьком столике обок комина стоял накрытый фарфоровый чайный прибор с двумя чашками и чайничком для молока, в маленькой вазочке лежало сухое печенье. " Господин Крючков, приветствую Вас в Англии и ее столице Лондоне"- он вышел из за стола и стремительно сделав два шага в сторону Арама остановился , как будто бы пред ним стояла ему только одному видимая стена. Он наклонил слегка набок голову, но только слегка и протянул Араму руку. " О, прошу, прошу, чай подан, прошу"-он пошел первым вперед и сел в кресло спиной к комину только тогда, когда Арам сел вдругое кресло спиной к двери. " С молоком, о, а может быть чего нибудь покрепче"- он опять стремительно поднялся и открыл небольшой бар, который стоял рядом,- " Мы стали совсем не чувствительны к нашим потребностям, нашим оттого ограниченным возможносям. Не так ли, господин, Крючков"- он обернулся к Араму передавая ему стакан с виски. " Нам все время кажется, что наши возможности неограниченны и когда кончается наша молодость мы бываем неприятно удивлены тем, что против нашей воли наш организм не слушается нас. О, молодость,пора мечтаний и дерзаний. И вот я смею Вам теперь об этом говорить и так, как будто бы Вы были моим сверстником, а не человеком ровно на восемнадцать лет младше меня" -он был доволен собой и своим юмором. " Мне известно, что Ваш английский совсем неплох, кстати где Вы научились языку" - он посмотрел внимательно на Арама и как будто бы зная где, продолжал,-" конечно самая хорошая наука языка. когда его слышишь дома и начинаешь изучать язык когда тебе три, ну или пять лет, неправда ли господин Крючков",- он опять посмотрел на него внимательно и отпив глоток виски, поставил стакан на столик,-" вот прошу посмотреть, что о Вас удалось нам получить от Ваших коллег из Вашего министерства, мы же теперь альянты и поэтому тайн в таких делах между нами быть не должно". Он подошел к бару и отодвинув его в сторону открыл ключом укрытую за баром дверь. " Прошу, прошу подойдите поближе",- он пропустил Арама вперед и они оказались в комнате не более метров двадцати, в которой на аккуратных стелажах лежали папки. Стелажи двигались на роликах, так, что их можно было легко отодвигать и передвигать. " Так вот , прошу ",- он передал Араму папку , толщиной около этак пяти сантиметров. " Пройдемте в кабинет, Вы сможете спокойно прочитать все о себе, что известно и без того Вашим и конечно нашим службам о Вас теперь" - они вышли из комнаты за баром и Арам сев в кресло углубился в чтение. Все, что было ему известно о себе было собрано и документировано показаниями людей тех, которых Арам знал и тех незнакомых, о существовании которых он подозревал, но о существовании которых он не знал. Тут были доносы председателя колхоза, причем периодические доносы в НКВД, здесь были характеристики Васильева, которые он составлял почти каждую неделю, здесь были докладные секретаря комсомола из училища, и что самое удивительное, здесь было письмо его отца, который писал в Центральный Комитет партии о том, что он сознается в том, что он учил своего сына языкам, чтобы партия знала об этом и не преследовала ео Арама из за знания этих языков, ну хотябы для того, что если об этом станет известно, то известно от него, его отца. Вся эта папочка произвела , конечно впечатление на Арама и он сидел слегка подавленный и может быть даже удивленный тем, до чего же могла довести эта действительность даже его отца, если он писал такие письма о нем, его сыне, и куда, куда! Отец признавался в том, что он служил в штабе у Деникина, он писал о" своих заблуждениях" и просил пощадить не его, а его сына. Арам понимал и сам, что может быть , может быть именно это письмо, именно оно, может быть оно спасло ему уже не один раз жизнь и последние чистки, которые волной прошли по армии пред самой войной не задели его. На что он мог теперь надеяться, на чью поддержку и содействие. Кому нужна была эта его миссия и какую роль должен он был играть во всей этой истории - это все надлежало выяснить и получить информацию исчерпывающую и как можно полную, так как от этого зависела теперь его Арама жизнь и он не хотел играть в ней более роли статиста, которого по желанию режиссера можно было бы в каждое мгновение убить или убрать, так бесследно, что даже и никто бы не заметил теперь его исчезновения, если бы это нужно было для общего. великого дела, каким бы великим это дело не было. Это стало так очевидно и ясно для него и стало ясно теперь, здесь в кабинете шефа втрого отдела М5. " Я рад,господин Сиверс, что Вы знаете обо мне так много и конечно этот факт сократит время нашего знакомства, которое мы сможем потратить для выяснения и обработки задания",- он поднял на Сиверса глаза и не отрываясь посмотрел на него. " О не Сиверс, не господин, а просто Майкл, просто Майкл, так будет проще и удобнее и Вам и мне" - тот смотрел на Арама дружелюбно и Араму показалось даже. что глаза этого стареющего служаки сделались какими то печальными. " Видите ли Арам, я позволю Вас уже так называть, моя жизнь работа тут не всегда складывалась счастливо, но вот сейчас я имею работу, которая меня очень увлекает и я доволен ею и мое начальство довольно мной. Но так было не всегда, не всегда и поэтому я обязан Вам рассказать о себе как можно больше, чтобы Вы понимали, с кем Вы будете иметь дело и кто будет отвечать за Вашу жизнь во время исполнения Вашей миссии" - он торжественно закончил фразу и придвинул свое кресло к креслу Арама. " Я понимаю, что Вы сейчас ошарашены в первую очередь добровольным признанием, а по сути дела доносом Вашего отца о нем самом и о Вас. Я понимаю, что каждый нормальный человек не может и не должен мириться с таким положением дел. Но теперь представьте, и Вы может быть пришли к тому же, о чем я Вам скажу теперь- так вот , может быть это признание именно оно спасло и Вашего отца и Вас. На сколько нам известно, Ваша семья сейчас находится в районе города Куйбышева. Но по Вашему желанию мы можем содействовать, чтобы Ваши отец и мать жили вовсе время действия войны в Англии. Я обещаю Вам свое содействие и если Вы не против я начну сразу же с решения этого вопроса",- он отошел к столу и набрав номер стал разговаривать с кем то по телефону какими то полунамеками и уравками фраз, что Арам через пять минут потерял нить разговора, но по обрывкам фраз он понял, что вопрос транспорта его родителей в Англию будет решен. " Да, Вы ведь слышали все, мы решим вопрос транспорта Ваших родителей в Англию в течение недели. А пока, предлагаю Вам, отдохните и посмотрите Лондон. Мы предлагаем Вам вообще переехать в нашу гостиницу, а Ваши коллеги из Советского посольства могут приходить к Вам, или Вы сможете бывать у них. Вы свободный человек и это первое к чему Вы должны привыкнуть",- он закончил это длинное предложение и подойдя опять к столику налил себе и Араму чай. " Я не смею, конечно, указывать Вам, но советую зайти в наш отдел ЦН по этому адресу, чтобы Вам посоветовали. как Вам одеться и помогли в этом". Далее он объяснял ему еще более часа принадлежность целого ряда документов,вещей, выписанных и приготовленных для Арама и то, как ими пользоваться.Это был его английский паспорт, водительские права, продовольственные карточки, чековая книжка, всевозможные пропуска и удостоверения, личное оружие, фотоаппарат и прочие вещи, необходимые человеку в Лондоне. В отделе ЦН Арам получил адрес в одном из предместий Лондона и сразу же поехал туда. Это была обычная с виду мастерская по пошиву верхней мужской одежды. Он оказался в комнате с зеркалом во весь рост и столиком, на котором лежали принадлежности для шитья. " У Вас, молодой человек отличная фигура, тут даже приятно, так сказать , работать"- сообщил ему по-русски портной,- " такой френч, который я смастерил господину Сиверсу будет держаться годы, молодой человек, годы, и потом его можно будет даже перелицевать, и, даже Ваши дети может быть будут потом носить что то сшитое из этого френча,я Вам это авторитетно сообщаю. У нас в Виннице, Вы можете спросить каждого и каждый скажет, что он знает портного Гольдберга и никто еще никогда ни одним плохим словом не помянул портного Гольдберга, воттак молодой человек"- он торжественно стал пред ним держа в руках какой то кусок материала. Он снял с Арама мерки и длилась эта вся процедура около часа, потом пригласил его выпить с ним чаю, но Арам отказался и облегченно вздохнурв вышел наконец из мастерской. Лондон встретил его мелким противным дождем и мглой и сыростью которая добиралась до костей. Он шел через парк по гравиевой дорожке, засунув руки в карманы длинного плаща, подняв воротник. Потом все таки вытащил из кармана берет, который ему на прощание подарил Васильев, и натянул его на голову. Ему вспомнилась песня из кинофильма " Веселые ребята" и он стал ее напевать про себя. " Неужели он в Лондоне"- спрашивал его какой то чужой голос и тут же отвечал,-" да он в Лондоне". Но что же он делал тут, заказывал какую то одежду, беседовал с какими то людьми о вещах совершенно отвлеченных и по крайней мере на первый взгляд далеко отвлеченных от реальности жизни вообще, реальности может быть другой, о которой он конечно знал, но привыкнуть к которой он еще не мог, но должен был как можно быстрее. И одновременно ему претила эта другая жизнь, потому, что что то другое, еще совершенно не обоснованное и даже не зиждящееся мешало ему принять эту действительность и он ждал в себе того преломного момента, кторорый всегда приходил к нему во всех трудных ситуациях жизни и каким чудом спасал ему даже его эту жизнь. Темнота проблескивала только время от времени прожекторами противовоздушной обороны а воздух водрогался от воя сирен и сигналов пожарных машин. Он не понимая отчего сошел вдруг с дорожки и подошел к дереву платана, большого и голого и прислонился к нему щекой. " Да какого черта, ты такой сентиментальный, вот ведь как тебя создала природа, с одной стороны такая фантазия и такая жестокость в тебе проступает иногда, что я тебя , брат просто пугаюсь" - он вспомнил слова Васильева и засмеялся, зло и резко потом вдуг оттолкнулся от этого дерева и ударил его рукой в перчатке с такой силой, что руку его пронзила страшная резкая боль. " В особенности сейчас нужно беречь каждого здорового мужчину, так как мы находимся в состоянии войны с гитлеровской Германией",- медицинская сестра стояла перед ним наклонившись над лежащей на операционном столе рукой и смазываала ее всю едом,- " Все будет хорошо, сейчас прийдет врач и посмотрит вашу руку, а пока прошу лежать спокойно и не напрягаться",- она дружелюбно и с состраданием посмотрела на него. " Да, спасибо сестра",- выдавил он ,-" я потерплю, конечно, но мне кажется. что рука вспухла, и это значит , что где то перелом в кисти",- он с усилием улыбнулся. Она подошла положила ему руку на лоб, сухую и холодную и сжав губы складочкой добавила,- " Я измерю Вам температуру , но я думаю, что у Вас нет температуры, но если , то очень небольшая. Вам нужет теперрь покой, просто покой и Вашей руке тоже",- потом она повернулась и вышла из прервязочной. На другой день он явиляс к Сиверсу в полдень с рукой на перевязи и в гипсе.Тот увидев его рассмеялся и саркастически добавил: " Я совсем не учел аспекта слявянского менталитета в Вас, мой дорогой Арам, а это было бы глубочайшей ошибкой",- он как то театрально наклонил голову и пригласил его опять, как в прошлый раз к столу с чаем. Они пили чай и Сиверс с любопытством смотрел на него и молчал. " Вы не можете себе представить ситуации тысяч русских военнопленных, которых немцы просто если еще не заморили голодом в своих концентрационных лагерях, то просто по дороге туда дали им умереть. Но вопрос не в том, как они там умирают и сколько их погибло и еще погибнет, вопрос в том",- он остановился, как бы перед препятствием, которое ему мешало сказать всю правду,-" вопрос в том, почему Советы не могут подписать и не подписали конвенции о военнопленных",- он в радостью закончил фразу, как бы свалив с плеч какой то груз и подошел к окну. " Конечно, я и Вы, надеюсь, мы как цивилизованные люди",- произнес он с расстановкой и на его губах промелькнуло что то вроде улыбки. Арам не дал ему закончить фразы , его просто взорвало:" Какие к черту цивилизованные люди, где Вы видете здесь и вообще в истории цивилизованных людей и вообще, что значит для Вас цивилизация, и пока Вы мне не объясните, что значит для Вас цивилизация и цивилизованные люди, мы не сможеи вообще с Вами работать, я не смогу с Вами работать, не смогу , черт побери и делайте со своим заданием все что Вы хотите. Я готов идти на фронт, там все просто, туда идут все для того, чтобы умереть, потому, что умереть теперь лучше, чем жить. А те, которых согнали на эту войну, согнали такие, как Вы, которые никогда не видели войны вблизи и которым нужно добиться чего то и они не могут этого чего то добиться, потому что не правы или не имеют смелости добиваться или понимают, что то чего они хотят - просто криминально или какое то извращение и к тому же понимают, что только тогда могут добиться непример денег, привилегий, власти, только тогда, когда будет эта война. Война накручивает рынок, дает заработать еще больше и почему же не послать как Вам кажется миллионы безработных, глупых, запуганных и безвольных на эту резню. А американцы отправляют обратно суда с евреями, старыми евреями, обратно в Европу, потому, что проку от них никакого, а проблемы только одни и зачем им нужно возиться с этим " хламом". И вообще тоже самое немцы- это безвольная и безнравственная нация и поэтому выбрали Вы их и послали завоевывать для себя не для них жизненное пространство. Но оказалось, что Гитлер неуправляем и поэтому теперь Вы будете давать кредиты и зарабатывать на этой войне будет и харабатывает промышленность американская и Ваша английская и потом после войны все будет разрушено и можно будет опять заработать на бесплатной рабочей силе, только за еду будет работать Ваш народ для Ваших капиталистов. Это же прекрасно для Вашего капитала и для американского и может быть для немецкого. А после войны Вы восстановите Германию и мой народ будет поднимать свою страну из разрухи и у него не будет сил подняться самому и Вы начнете новую войну и тогда весь мир - Ваш. Вы самая проклятая зараза на земле!" - выпалил все это и подойдя к изысканному столу Сиверсы бросил на него свой револьвер,- " да подавитесь Вы своим заданием,я готов на месте убить Вас" ,- с этими словами он взвел курок револьвера и направил его на Сиверса. " Вы молодой человек устали, этоя Вам говорю, но если о Вашей выходке узнает кто либо , а я обязан, просто обязан сообщить об этом шефу всего отдела, то Вас не только не направят выполнять задание, Вас просто во-первых уволят, а во-вторых направят на психиатрическое лечение. Я не могу нарушать сложившиеся тут правила работы и не могу жертвовать своим служебным положением. Поэтому, я настоятельно прошу Вас написать прошение об увольнении Вашем из рядов Вашей организации, только в этом случае я могу остаться лояльным к Вам и не писать о Вашей выходке докладной записки. Выбирайтею, Ваше решение может спасти Вашу честь и Вашу может быть даже жизнь. Я понял, что Вы человек в огромной мере неуравновешенный и вовсе не можете и не могли бы выполнить такое задание, которое мы хотели бы поручить Вам, здесь на кару ставиться судьба целого конинента, нашей цивилизации и мы не можем , мы не имеем морального права рисковать жизнями миллонов граждан Европы и судьбами , да я не стесьняюсь всего мира, только оттого, что есть какой то ненормальный, судьба которого должна быть почему то спасена. И первое о чем бы я хотел Вас просить - доложить об этом происшествии Вашему начальнику в Советском Посольстве. Но если Вы этого не сделаете , то сделаю это я обязательно. И еще, правительство Его Королевского Величества не может и не имеет права тратить средства, так нужные нам для ведения военных действий для решения вопроса приезда Ваших родителей в Англию. И прикахз об этом будет выдан сегодня же и Вы можете быть уверены, ч то Вашим поведением Вы ставите жирную черту под судьбой Вашей семьи и это означает, что Вы безрассудно пожертвоваль судьбой Вашей семьи для выражения Ваших эмоций. Факт сегодняшнего события говорит еще о том, что Вам нельзя поручать такое задание ни в коем случае" ,- он прочел эту тираду как будто пред ним лежала заготовленная бумажка с этой речью и нажал кнопку звонка. В дверях появился военный из приемной Эверса:" Господин Крючков хочет покинуть наше здание. Прошу проследить за тем, чтобы все документы, которые были выданы ему, было также сданы и приняты Вами, Кейтон" ,- он повернулся в полуоборота к Араму и не пожимая ему руки вышел из комнаты. Документы, все до одного Арам сдал по расписке и подписал также бумаги о не разглашении тайны и о невыезде из Лондона Он стоял перед домом отдела и подняв голову смотрел на небо. Шел дождь и он стекал по его лицу и колюче забирался под воротничок его френча и капли воды скользили куда то вниз по телу. Сделка. Затемнение над городом придавало ему вид черного, больного и тяжело дышащего страшилища и только прожекторы пересекающиеся над небом и гром артиллерийской несмолкающей кононады и повторяющиеся с регулярной частотой взрывы где то и далеко и близко, так, что они казались составной и уже неотъемлемой частью существования всего живого в городе, который был и до сего момента оставался столицей Государства Российского, оставляли еще надежду на жизнь вообще, может не теперь, но в будущем, может не всех, но хотя бы части, какой то части народа российского. Бои шли уже в пригородах города и у города уже не оставалось сил на сопротивление и изнуренные и полуголодные тенями марширующие отряды народного ополчения казалось уже по инерции уходили в утреннюю серость, чтобы уже не вернуться в этот город никогда. Ритм жизни подчинялся одной воли и одному чему то, и это что то нельзя было назвать ни человеком, ни богом, ни верой ни в одно , ни в другое. Веры не было, не было и надежды у оставшейся части населения, которую репрессивными методами сгоняли на работы по поддержанию жизнеобеспечения города. Голос Левитана с периодической отчетливостью приближал день окончания чего то, о чем каждый давно догадывался, но каждый несмотря ни на что отодвигал этот день , последний день, день апокалипсы. Уехать куда либо уже нельзя было и все, кто только мог уехать, куда угодно, уже уехали давно. Оставшаяся голодная, лишенная всего личного и выросшая из безпизорного тоже голодного детства гражданской войны, коллективизации и чисток тридцатых годов основная масса рабочего класса столицы, казалось была лишена воли, человеческой воли что то решать или вмешиваться в решения тех, кто распоряжался ею, как рабами, рабами нового двадцатого века. Все, кто оставался, должен был работать, там, где ему назначено было работать, независимо от профессии, возраста, болезней или других причин, свойственных всем людям без исключения. Оставалась в людях только голая и почти мифическая детерминация и вера только в то, что когда нибудь, может за тысячу лет опять возникнет, как из пепла сфинкс новое Государство Российское, которого уже никогда и никому они, эти другие русские уже не отдадут. Заботы каждого дня поглощали время людей полностью и радостью жизни становился каждый просто прожитый день, когда каждый из этих людей засыпал еще живой каждой в отдельности тяжелой военной ночью. В такие годы истории, которые историки потом назовут минутами, жизнь людей, их желания, чувства выщелочены и оголены до границы представления, когда даже подсознание каждого отдельного престает защищать этого каждого отдельного из людей, престает защищать его основные функции, необходимые для его жизни вообще и все силы этого подсознания направлены только на то, чтобы радоваться только одной вещью- СЛОВОМ, которое можешь, или может еще произнести человек на том одном и единственном языке, который знаешь и который один только может обогреть и согреть наше " Я " и не дать ему уйти бесследно в этой пропасти вселенной. Прибитые снегом и грязью на пустыре торчали останки лодыги репейника, по помятой, бурой траве, кое где тоже прикрытой снегом бродила поджав обрубленный хвост и чего ища собака, вся в лишаях. Она скулила и вдруг остановилась, увидев человека. Она взвизгнула и почти ползком подошла к нему и стала на безопасном расстоянии, готовая из последних сил убежать, если этот человек захотел бы ее поймать, или убить. Она смотрела в глаза этому человеку и он смотрел в ее собачьи глаза. Так стояли они не двигаясь и мгновение этот человек даже подумал взять ее с собой и потом сам себе не смея больше врать понял, что у него тоже нет дома,угла, нет семьи, нет никого, кроме, может быть вот этой собаки, чудом еще живой и уцелевшей. Он повернулся и пошел прочь. Она шла за ним, а он не знал, куда он вообще идет и зачем он куда то идет. Он не ел ничего вот уже целый день и ему хотелось спать и было холодно, но потом он перестал замечать этот холод и осталось только желание лечь где угодно и уснуть. Он остановился на углу разрушенного здания и вскарабкался на развалины этого здания- внизу зияла бворонка от снаряда, разрушившего дом и он боком в своем облезлом ватнике съехал в эту воронку, вниз и вкорчившись прижался к земле. Собака подошла к нему и начала его обнюхивать, скуля и лизала ему лицо и черные замерзающие руки. Потом она схватила его зубами за ватник и начала тянуть вверх. Он не двигался уже и она тогда начала лаять и выть вперемежку.Потом она стала на задние лапы и начала сдирать с головы этого человека шапку и ей это удалось. У человека на голове не было вовсе волос и она начала его лизать по голове. Он открыл глаза и сказал: " Тьфу зараза, да пойди же ты, дай же хоть умереть". Но говорил он в действительности шопотом, оттого, что у него не было сил даже на то, чтобы что то сказать, членораздельно. Шапка его лежала обок и он уже не силися даже поднять ее, он лежал уже выпрямившись, раскинув руки и смотря невидящими, открытыми глазами в небо. Собака стояла рядом и выла. Потом она на прощание облизала его остывшее лицо. Светало и она выкарабкавшись из воронки побежала по улице ища нового пристанища, живого человека или собаку, может быть похожую на нее. В промозглой мгле октябрьского утра 1941-го года по улицам Москвы неслась на большой скорости бронированная машина а за ней ехало еще сопровождениеи еще четыре машины. Собака остановилась на мостовой и смотрела на эту процессию. Машины проехали и она завыла опять. Посол Болгарии в Советском Союзе был назначен поверенным в делах Третьего Рейха в Советском Союзе на все время действия войны и такова была и оставалась вся логика представления и понятия всего существования и действия и самой религии и жизни целого сословия , международного сословия людей, людей посвященных в самые нужные и очень часто ненужные и безполезные ньюансы и особенности и детали поведения, жизни, действия некоторых важных в настоящее время людей из верхних этажей каждого общества, каким бы продажным это общество не было в каждом отдельном государстве. Дипкорпус в Москве в конце 1941 года представлял собой скорчившуюся горстку людей, желающих быть теперь и сейчас в центре действия истории, потому что действительно в это октябрьское утро в Москве начинала делаться, а вернее начинал происходить перелом всей истории двадцатого столетия, а может быть и целого тысячелетия. В третьем автомобиле сзади сидело двое мужчин среднего возраста, обое в шляпах и пальто. Они спокойно о чем то беседовали. Один засмеялся, а другой произнес по-английски ол райт, ол райт, потом тот первый который смеялся похлопал другого по плечу и оба довольные уседись уже не в полоборота к себе, а прямо и тогда первый спросил по английски другого: " Не кажется ли Вам, господин Батев, что все старания русских могут все таки провалиться и может быть в самом деле они только стараются выиграть время для того чтобы подтянуть свежие дивизии из Сибири!",- он с улыбкой посмотрел на Батева , а тот глядя в окно автомобиля на пробегающие дома и пустынные улицы Москвы молчал. Прошло какое то время и он отозвался, неожиданно и импульсивно:" Вы ,господин Левис, не были в российской проивинции, и не только перед войной , но и теперь, и это самый большой недостаток Ваш лично и оттого Вы не имеете представления о том, как выглядит сегодняшняя провинция России, как выглядит Казахстан, Средняя Азия и Сибирь, конечно Сибирь!",- он торжеставенно посмотрел на Левиса и продолжал,-" так вот, я могу Вам сказать- там голод,- там люди голодают и он холода к тому же умирают- и это чистый факт, а Вы говорите о каких то возможностях, о суперсиле и еще о каких то эфемирических возможностях, которые появятся как святая дева Мария",- он с издевкой посмотрел на Левиса и продолжал,-" Русских не спасет уже ничего, действительно ничего, им нужно время, а немцы этого времени им не дают. Но, но , повторяю ",- он поднял указательный палец правой руки и продолжал,- " Немцы тоже уже измотаны и у них нет времени, нет, его просто. На носу зима и немцы не готовы к ведению военных действий в условиях русской зимы и поэтому им нужно и они в состоянии до декабря занять Москву и это, повторяю, это будет иметь огромное психологическое значение, это будет действовать на русских депримирующе и они могут и должны это видеть уже сейчас. Поэтому и немецкая сторона, так же как и Вы задает мне вопрос, а что же будет если например появятся эти чудесные дивизии и тогда русские отбросят немцев от Москвы!"- он замолчал и глядя в окно начал барабаникь пальцем по полированной деревяной ручке автомобиля. " Мне , однако думается, что позиция русских сейчас станет совершенно ясной , ну скажем через неделю, когда линия фронта выпрямится и немцы займут Воронеж и Курск, если это произойдет в течение этой недели, я спорю с Вами, господин Батев, Вы выиграете и в самое ближайшее время будет подписан мирный договор с русскими и Ваша миссмия войдет в историю, как миссия Батева",- Левис сопя протянул ему руку и добавил,-" Но Вы не забудете старого друга Левиса и его возможности доставать деньги из под земли в то нужное время. когда история требует этого. Они оба рассмеялись и Батев постучал в стекло, разделяющее часть автомобиля с шофером от салона автомобиля. Окно опустилось и шофер спросил по русски,-" Куда прикажете ехать". " Остановись Иван около Мотрополя и господин Левис выйдет",- приказывающим голосом произнес Батев и машина развернулась на улице Горького и стремительно понеслась в сторону Кремля. Левис вышел из машины перед Метрополем и махнув рукой скрылся в фойе. Батев понимал, что ситуация на фронте не может и не сможет измениться так быстро и так неожиданно. как бы кто то хотел , или не хотел этого. Но он также понимал, что нигде в мире не ценилась человеческая жизнь так дешево как в России вообще и в России теперь , в частности. Любой, который здесь теперь жил, имел какие то бумаги, т. е. какие то бумаги удостоверяющие его личность, мог надеяться , мог только надеяться, что он не будет просто так забран с улицы и направлен куда то или рыть окопы, или в народное ополчение, где на каждого второго приходилась одна винтовка времен первой мировой войны и десять патронов, или же будет направлен на предовую, где русские бросали в котел сражения дюдей как дрова в печь для того , чтобы обогреться, или закрыть дыры по линии фронта. Он, Батев понимал, что здесь будет второй Брест- Литовск и другого просто быть не могло и поэтому он был так откровенен с этим Левисом, этим банкиром из Нью-Йорка, который как гиена вынюхивал сейчас в Москве возможность заработать. Он, Батев понимал, что мир будет подписан и подписан очень скорои тогда только тогда он Батев сможет диктовать этому Левису свои условия и кредитов и поставок и цен. Прошлая встреча произошла в ресторане Арагви, это была уже вторая встреча между сторонами представляющими интересы третьего Рейха и советским Министерством Иностранных дел. Обе сторны должны были в самое короткое время разработать условия подписания мира между СССР и Германией. На первой встрече он Батев представил советам план Генерального штаба , подписанный Рейхсканцлером, в котором оговаривались требования германской стороны относительно несоблюдения русской стороной условия ненападения согласно с " Договором о дружбе и сотрудничестве", подписанного в 1939 году между СССР и Германией и ведения росиийской стороной " необоснованных" военных действий во время так называемых" превентивных" учений, которые Германия начала проводить 22 июня 1941 года на территории России. Кроме того были представлены точные карты раздела европейской части СССР на так называемый Протекторат России и Украины и саму Россию. Были представлены требования полного прехода всей азиатской части России в управление Японии до линии реки Енисей, а от реки Енисей в управление Германии до линии реки Волги и до стратегической границы Российского наместничества. Стратегическая граница Российского наместничества должна была проходить по линии Архангельск-Петрозаводск-Волхов-Новгород-Великие Россия должна была подписать мирный договор с Германией с отводом всех свох войск за границу обозначенного Российского Наместничества. Россия могла иметь ограниченный контингент полиции для ведения службы по соблюдению порядка на обозначенной территории государства. В стране должна была быть произведена полная демилитаризация населения. Требования касались многих сторон жизни населения, а кроме того, все территории, которые отходили по договору Германии и Японии должны были отойти с проживающим там населением. Российскую сторону во время первой встречи представлял один из работников Министерства иностранных дел, молодой клерк с зачесанными назад гладкими почти льняными волосами. Он сидел весь вытянувшись и смотрел не мигая на Батева. Требования, которые представлял Батев казались ему самому чудовищными и были расчитаны на окончательную ликвидацию " Варварского зла" в Европе и он Батев понимал, что русским ничего другого не останется, как вести тяжелые переговоры относительно хотя бы некоторой дополнительной части европейской территории и он понимал, что время играет против русских и с каждым днем русские войска откатываются все дальше на восток и все меньше остается у русских шансов вести партнерские переговоры о мире. Но он понимал, что это положение шокировало , конечно этого клерка из Министерства Иностранных дел и что он должен все это переварить и для этого ему просто нужно было время. Так и произошло - зтот клерк, который представился Артузовым, после того, как Батев закончил вкратце представлять требования немецкой стороны, медленно поднялся, протянул ему Батеву руку, и прямо глядя ему в глаза спросил:" Вас , если не ошибаюсь зовут Батев и Вы по нации болгарин". Батев ответил утвердительно и тогда этот Артузов пожал ему руку и поклонившись вышел. За ним как то семеня последовал небольшого роста человек- преводчик Семипалов. Давайте выпьем. Самолет из Москвы приземлился во Франкфурте с опозданием на целых сорок пять минут.Они втроем представляли собой удивительную тройку. Варвара несла корзину с едой и выглядела довольно экзотически, Тереса все время тянула его за руку и просила чего там еще купить или подойти к какой то витрине с выставленными в ней предметами. В конце концов он не выдержал этого нытья и купил ей книжку с картинками. Но это было только начало. Конечно она устала от ожидания в аэропорту, потом почти четырехчасового полета , от впечатлений и от того множества людей, которые куда то спешат о чем то громко говорят и говорят на многих языках и в первую очередь не говорят по русски. Тереза вдруг вырвалась от него и пожбежала к дядьке, стоящему у буфетной стойки одного из кафе в аэропорту. У дядьки былы черная кожа и он ослепительно улыбался своими белоснежными зубами, был высокого роста и стоя пил пепси-колу из бутылки, на вид ему было где то лет сорок не больше. Она подошла к нему и дернув его за рукав пиджака сказала: " Я тоже хоче попить, то что ты пьешь". Торстен не успел оттянуть ее и стоял как дурак перед этим дядькой и не в состоянии ее оттянуть от него как то глупо улыбнувшись, извинился перед ним. Дядька улыбнулся ему тоже и присев на корточки перед Терезой спросил ее по немецки, как ее зовут. Она ответила:" Тереза" ,- и добавила,-" А мы прилетели из Москвы". Потом она почему то засунула палец в рот и подняв глаза на негоспросила его тоже по-немецки:" А где можно так как он покраситься". Он сидел так на корточках и смеялся. Потом поднялся и сказал ей, что так красятся все в Африке. Торстен стоял и смотрел на свою дочь, и ему было и не по себе и смешно. Дядька посмотрел на Торстена и сказал ей, чтобы она шла с отцом, потому , что иначе они опоздают на самолет. Варвара с корзиной дополняла эту экзотическую картину так, что на них начали уже оглядываться. Когда наконец Торстен доехал до Ильбронна и такси остановилось у виллы Штуффенбергов,Варвара вышла из машины исказала: " Ну я посмотрю вообще , что это за птицы, эти Штуффенберги, и если они не захотят нас принимать, то мы поедем обратно, я тут ночевать не буду и Вы, господин Торстен посидите пока в машине". Торстен отрешенно кивнул головой и остался сидеть в такси. Таксист обернувшись спросил: "" Ну и как долго мы будем тут стоять". " Вы господин Торстен объясните ему сказала Варвара, что и так заплатят за все, эти буржуи, заплятят нам за все и с полна заплатят и пусть стоит и ждет". Тостен перевел это таксисту и он заерзал и сказал: "А может их вовсе нет дома, и прошу Вас сейчас же заплатить и за дорогу сюда а потом , я , конечно подожду". Варвара подошла к воротам, большим и старым из красного кирпича. По обеим сторонам от него шел забор тоже из красного кирпича. С правой сторны впритык к воротам стояло какое то небольшое строение напоминающее сторжевую будку тоже из красного, покрытого зеленым мхом кирпича с черепицей зеленого цвета. Ворота были из массивного дерева и выше роста человека и Варвара умудрилась каким то образом влезть на этот забор. От него шла выложенная каменными плитами шириной метров трех дорога к дому. Дом был тоже из красного кирпича и тоже под зеленой черепицей, двухэтажный с большими высокими и узкими окнами на первом этаже, пять прямоугольных колонн дополняли внешний вид входа в дом.Вокруг не видно и не слышно было ни души. Варвара слезла с забора и начала искать звонок., нашла его и нажала на кнопку. В мегафоне раздался мужской голос и сказал: " Битте". Она отскочила от забора и подошла к такси. " Там кто то есть, но говорит - битте - я то понимаю, но сказать сама не могу, чего хочу то" - проговорила она извиняюще, Вы уж подойдите и спросите сами и чего там считаете нужным скажите"- она выдавила это из себя и влезла в машину на заднее сиденье. Тереза спала, свернувшись калачиком , прижимая к себе маленькую подушку , которую Варвара брала всегда в дорогу для нее, когда они куда то ехали. " Битте"- сказал опять голос, когда Торстен надавил опять на звонок. " Я хоче говорить с мадам Штуффенберг",- сказал он. " Мадам нет дома " ,- ответил голос. " Я хочу говорить с господином Штуффенберг",- сказал Торстен. " Господин Штуффенберг здесь не живет",- ответил голос. " Я хочу говоритьс владельцем дома",- сказал Торстен. " Владельца теперь нет дома",- ответил голос. " Я приехал из Москвы и привез дочь госпожи Штуффенберг",- сказал Торстен. " Дочь госпожи Штуффенберг дома и не может быть в Москве",- сказал голос. " У мадам еще одна дочь в Москве",- сказал Торстен выходя уже из терпения. " Сейчас к Вам выйдут",- сказал голос. Через двадцать минут откуда то сбоку, на дорожке рядом с забором, показался человек одетый по баварски , средних лет и подойдя к Торстену спросил: " Покажите мне Ваш пасспорт". Торстен вытащил свой пасспорт и человек начал его рассматривать со всех сторон. Потом он поднял голову на Торстена и спросил: " Покажите мне дочь госпожи Штуффенберг". Торстен подвел его к такси и открыв дверцу такси показал ему на спящую Терезу. " А кто будете Вы",- спрсил он вызывающе. " Я отец Терезы" - ответил Торстен. Человек посмотрел на него и покачав головой скаазал:" Вам прийдется подождать здесь, я должен позвонить госпоже Штуффенберг , я должен проверить все, что Вы сказали",- с этими словами он удалился по дорожке вдоль забора и исчез за кустами боярышника. " Да что здесь ждать то, да все это буржуи проклятые, иш какие паразиты понастроили домов себе, войну гады проиграли и смотри вылезли однако, а мы что , разруха все одно , вот уже лет сколько" - она вышла из такси и подойдя к Торстену дернула его за рукав его куртки,- " Ну поедем мы что ли в Россию обратно, да пропади она пропадом Германия эта, а господин , Торстен",- она с сочувствием посмотрела на него и увидев его вытянувшееся лицо, отошла ничего не говоря. Его приняла какая то женщина и они, уложив Терезу спать и пройдя в ее кабинет сели на диван. " Госпожа Штуффенберг очень редко бывает дома,это Вы должны знать",- начала она после небольшой паузы. " Здесь Вы не можете оставаться, другое дело Ваша дочь" ,- она посмотрела на него внимательно как бы ища какого то несогласия или пререкания,-" Вы , конечно не должны сразу уезжать отсюда. Пока Тереза привыкнет к нам , Вы можете здесь быть и Вы можете и я уверены , Вы сможете помочь ей привыкнуть к новому окружению" ,- она закончила эту короткую фразу с большим усилием , делая долгие паузы и замолчала, просто напросто говоря ему о том, что или он отсюда уедет с дочью, или уедет сам. " Да, я совсем забыла",- продолжала она,-" Ваша домработница , эта русская , она может тоже пока остаться, пока ребенок привыкнет к новому окружению, а потом, конечно , она должна уехать",- закончила она и замолчала окончательно. Он, Торстен понимал, что спорить в этом обществе не стоило и поэтому он спросил только о том, когда приедет госпожа Штуффенберг и экономка ответила, что по всей видимости в конце месяца. " Но как только она позвонит и Вы будете осягаемы , я смогу Вас позвать к телефону", - добавила она уже более примирительно. Он поднялся в комнату, которую ему отвели на втором этаже и бросившись на кровать заснул мертвым сном. Утом его разбудил плач Терезы и он вскочил и открыв дверь увидел ее в ночной рубашке, бегущую по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж. За ней, тяжело переваливаясь, бежала Варвара и крича,- " Наказание ты мое ",- старалась ее поймать. Тереза хотела домой и теперь и немедленно. Никакие увещевания и просьбы не помогали. Она заявила, что не будет есть и съест что либо, когда по крайней мере тут появится ее мама. Экономка, госпожа Эльза, надув щеки и возмущаясь по поводу воспитания, сказала , что она попробует дозвониться до ее матери и она Тереза сможет поговорить с ней по крайней мере по телефону. Через пол часа зазвонил телефон и когда Торстен поднял трубку, раздался голос Светланы: " Ты зачем приехал в Германию и еще ко мне" ,- спросила она спокойным голосом, без признаков какого недовольства. Он молчал. " Халло",- проговорила она опять,- " Ты слышишь, о чем я тебя спрашиваю". Он молчал и в нем поднималось, что то , чего он за собой совсем не замечал, злость и ненависть к этой женщине, которая испортила всю его жизнь и которую он когда то жалел, именно жалел , не любил, но жалел. Он жалел ее и это чувство жалости к ней, такой беспомощной и такой слабой и хрупкой, почти всегда неуравновешенной и любившей его без памяти, эти давнишние чувства всплыли наверх и погасли вдруг и мгновенно, сейчас именно сейчас, когда он услышал этот голос , без пристрастия или хотя бы какой то тени чего то к нему. Это , конечно задело его самолюбие, теперь сейчас. Он никогда бы не приехал сюда к ней домой, если бы этого не хотела Тереза, с которой он считался все больше , как с большим , взрослым человеком и которая была в его жизни какой то надеждой на что то, чего он не мог ожидать больше ни от кого. " Ты, ты пожалеешь еще все то , что ты сделала , ты пожалеешь, я ненавижу теперь тебя, я не желаю тебя видеть, ты самая подлая из людей, которых я знал в жизни, я, если бы я знал, что ты будешь беременна, я бы убил тебя раньше, чем это стало известно. Но я пожалел тебя и твою дочь и даже решил ее воспитывать и я теперь люблю ее и теперь я не отдам тебе этого ребенка. Я приехал сюда только оттого , что этого хотела Тереза. Я не хочу тебя видеть и слышать, но у нас общий ребенок и он, этот ребенок хочет видеть тебя" ,- он в серцах не помня что он делает бросил трубку. Тереза стояла рядом и смотрела на него большими темными глазами горошинами серьезно и не двигаясь. " Знаешь папа",- сказала она,- " Ты можешь ехать себе домой, я останусь здесь с Варварой, но через месяц ты приедешь и заберешь меня в Москву. Я буду так ездить туда и сюда",- она обняла его и поцеловала в щеку. Он собрал вещи наверху и сойдя вниз взял ее Терезу на руки и спустился в парк. " Ну почему я ненавижу эту бабу",- спрашивал он себя , -" Ну почему каждый разговор с ней доводит его до такого, и ведь она не сказала ему почти ничего, ну почти ничего". Конечно же она обманула его и обманула и использовала и мучила его месяцами своей невозможной любовью к нему, своими бесконечными истериками, своей нелюдской привязанностью к нему, которая доходила до такой иногда невозможности, что он терял уже терпение и уезжал от нее на день или два и потом почему то возвращался, боясь, чтобы она не убила сама себя. Он боялся этой любви без границ , всяких границ. Но он мог , мог же уйти, уйти, хлопнув дверью, но он возвращался и именно это возвращение приносило ему облегчение и спокойствие. И потом эта разница в возрасте, которую иногда он не замечал, которую он не замечал потом уже вовсе, потому , что он понимал, что он здесь тот , который может мыслить и думать реально и он , только он был в состоянии тогда думать реально обо всем, что они делали тогда. Он почувствовал себя взрослым тогда в первый раз в жизни, когда она сказала ему о том, что у них будет ребенок. Ее тогда не интересовало ни то, что скажет кто то, ни то, что скажет он , ни то, что скажет ее семья, ни то, что скажут его друзья, которые и без того смотрели на него , как на помешанного, который связался с какой то взбаламошенной, старше его на почти двадцать лет. И так и осталось, ее и теперь не интересовало , ничто , кроме ее самой. Ему было жаль себя и его ребенка. Он не мог и не хотел представлять или представить себе, что его дочь, его дочь может остаться здесь. Он вообще не мог представить себе вообще вида этой женщины с его Торстена ребенком. Он сел на лавку и посадив Терезу рядом, опустил голову почти на колении обхватив ее руками заплакал. Подстриженная трава перед домом и кусты роз по обеим сторонами все так прилизанное и неимоверно чужое и близкое, такое немецкое, то, от чего он отвык в этой Москве, все это ,так несовместимое и чудовищное, как сон, который , когда он становится страшным, прерывается и ты просыпаешься и радуешься. тому, что это был сон, все это в реальности и без сна стояло перед ним , было с ним, было его жизнью, его , а не другог человека. Но рядом стояло существо, которое он любил и которое было тоже реальностью еще большей, чем все остальное и для которого он хотел всего самого хорошего. " Вам плохо",- он услышал женский голос совсем близко прямо перед ним. Он поднял голову и увидел ее. Перед ним стояла девушка,похожая как две капли на нее, очень молодая, с живыми серыми глазами и выше ее. Он заметил это все в миг и от удивления закрыл глаза. " Вам плохо, да ",- спросил опять голос. " О нет, нет, все в порядке",- ответил он. " А Вас, наверно, зовут Торстен",- сказала она как то обыденно и обыкновенно,- " Я знаю о Вас, мне рассказывала мама",- она с сочувствием смотрела на него и на сидящую обок Терезу, которая во все глаза смотрела на девушку. " Меня зовут Катерина, Кати, как хотите" ,- она протянула руку и улыбнулась. " А тебя зовут, наверно Тереза, да, Тереза",- она наклонилась к Терезе и протянула ей руку,- " Катарина" ,- представилась она Терезе. " Ты кто",- спросила Тереза и насупившись спрятала руки за спину. " Ну хорошо, не хочешь, не надо",- Катарина повернулась к Торстену и слегка наклонив голову сказала: " Вообще то я не думала, что Вы такой молодой" ,- и улыбнулась. " В любой другой семье был бы развод, скандал, были бы ссоры, но только не у нас и не теперь",- продолжала она. " Знаете",- она села на лавку рядом с ним и продолжала,- " Знаете, я выросла, когда мои родители почти каждый день ругались и мама плакала и отец кричал на нее и потом они мирились и на другой день все начиналось сначала. Я привыкла к тому, что это нормально",- она замолчала и вдруг лицо ее изменилось и она сделалась на десять лет старше. " Но потом, когда мама сообщила нам недавно о Вас и о Вашей дочери, я не могла прийти в себя недели две, а папа сказал сначала, что он уходит и что будет развод, будет развод точно. Но потом, на другой день мама не выходила из всоей комнаты совсем и тогда папа ей простил. Наш отец- замечательный человек, как человек, понимаете".- она сидела рядом и смотрела на Торстена глазами полными печали и чего то совершенно необъяснимого, глазами в которых был какой то страх и отрешенность. Он не отдавал себе отчета в том, что ему как и каждой живой человеческой истоте могут быть присущи все, абсолютно все качества и даже те, о существовании которых именно в нем,в его плоти и душе и во всем том, что называется поточно истотой, он, Торстен не подозревал. И оттого всегда , наверно в такие минуты, или мгоновения, какие есть или может быть их нет у каждого, или почти у всех, может быть из тех, которых он знал, или из тех которых он не знал или не узнает о них никогда, именно в такую минуту, которая наверно сейчас наступила для него, Торстена, он почему то и совсем непонятно для себя и для всех кто когда либо мог бы пережить подобное, он непонятно почему почувствовал себя таким же слабым и потерянным как и эта ее дочь - Катерина и оттого он заплакал, обхватив ее Катерину за руку, а потом за шею. " Ну что же Вы, да перестаньте" ,- он старалась оторвать его от себя, но это было не так просто и наконец, когда ей это удалось, она вытащила платок и материнскими движениями начала вытирать ему лицо. Тереза сидела неподвижно, как зачарованная и с ужасом в маленьких и теперь широко расскрытых глазенках смотрела на эту, ей совсем не понятную сцену. Они втроем, потом сидели на кухне и пили чай, молча, без единого слова, и все получалось у них, как будто бы они знали друг друга так долго, когда люди уже понимают один другог с полуслова, полужеста, от одной улыбки, или пожатия плечом, поворотом головы, или еще отчего то , совсем неуловимого и совершенно необъяснимого и невозможного наверно когда либо и кому либо объяснить, представить ли просто почувствовать кому либо без того, когда ты сам оказываешься совершенно неожиданно и помимо даже твоей воли в таком положении. Он остался еще на один день, как он себе объяснял, только на один день, чтобы по крайней мере быть уверенным, что здесь Терезе ничего не грозит и, что она постепенно сможет привыкнуть к этому обществу и к этим людям, которые воспринимали его и его дочь как что то обыкновенное и по крайней мере внешне вели себя очень адекватно и просто. Вечером, когда он опять сидел в кухне и ел ужин с экономкой, которая чопорно жевала бутерброт с маслом и сыром, как что то необычное, резала его этот бутерброт ножом на кусочки и каждый из них жевала по пять минут минимум каждый, в кухню вошел господин и экономка вскочила и начала суетится, не успев даже открыть рта. Он успокоил ее и сел на ее место напротив и опершись о спинку стула и заложив ногу на ногу пристально стал смотреть на Торстена так , что ему сделалось не по себе. Потом он попросил у экономки чаю и опять принял прежнюю позу. " Вы , как полагаю",- неожиданно начал он,- " Вы хотели бы денег для Вас и Вашей дочери",- неожиданно произнес он и замолчал. " Нет, о нет, абсолютно неправда, мне не нужны деньги, я зарабатываю сам достаточно и не нуждаюсь",- произнес Торстен. " Тогда не понимаю цель Вашего визита",- произнес он. " Я хотел бы спросить с кем разговариваю",- вдруг спросил он этого человека. " Здесь вопросы буду задавать я, а не Вы ",- произнес человек жестко и видно было, что он нервничает и еле сдерживает себя. " Я хотел бы говорить с госпожой Штуффенберг или с ее мужем",- произнес Торстен вдруг и смутившись почти потеряв голос добавил:" Я бы хотел оставить здесь дочь, так как она хочет увидеть свою мать". " А Вы не соображали вообще, что Вы делали, когда решились вообще спать с женщиной на много лет старше Вас и к тому же замужней и потом, когда у Вас появился ребенок. Вы не соображали, или наверно Вы представляли, что сможете потом шантажировать и требовать денег , а пока просто так , нахально приезжаете сюда и привозите сюда ребенка. Вы вообще соображаете, что Вы делаете в жизни",- он произнес тираду громко и не мигая смотря на Торстена и побледнев встал из за стола и какое то мгоновение еще медля , потом поднял руку и вытянув ее крикнул: " Вон из моего дома, паршивец, сопляк, засранец вонючий !". Торстен вскочил и хотел что то сказать, но не мог и не в силах сдвинуться с места сел опять на стул и скрестив пальцы рук над столом начал нервно двигать ими, потом схватился за голову и опустил опять руки на стул. " Ну и что же Вы , что же Вы можете сказать в свое оправдание, что Вас заставили спать с ней, что она Вас заставила спать с ней, что Вам хотелось спать с ней, брехня все это , Вы жиголо, проститутка мужская вот вы кто",- Волынский кричал и чувствовал , что если он теперь не скажет этого всего этому подлецу и негодяю, который конечно же был подлецом и неголяем, который несмотря ни на что приехал сюда и имел нахальство вот так просто сидеть в его доме и разговаривать с его детьми, он влез без спросу и невесть откуда в его жизнь, которую он с таким трудом и такими усилиями и может быть не хотя сначала , но все же построил для себя и своей семьи. И вот этот подлец, нахальный и подлый смел явиться сюда к нему и еще хотел о чем то разговаривать с ним. " Вы можете оставить Вашу дочь здесь и катитесь к чертовой матери, и чтобы я Вас не видел никогда больше ",- закончил он и понизив голос произнес: " Эдьза принесите нам коньяку". Экономка поставвила на стол бутылку армянского коньяку и Волынский налив в два бокала неожиданно для него, Торстена сказал: " Давайте выпьем, а потом, уебывайте отсюда и побыстрее, чтобы я Вас здесь больше не видел". Париж. На проспекте Шанзелизе в кафе Мадригал она сидела за круглым столиком и пила воду. Подошел какой то человек и сказал: " Вот сегодня наверно будет дождь наконец". Она ответила с расстановкой и как бы нехотя:" А Вы не похожи на колдуна". Он снял куртку и присел напротив. Он был в светло сером костюме, темно голубом свитере, белой рубашке,без галстука. Желтая кожа кресел с потертыми деревяными обрамлениями по всей полукруглой спинке кресел придавала им блеск былой роскоши и нобливость сегодняшнего дня, полного суеты и новостей и и свежести исходящей из чего то, если это что то побрызгать свежими духами с интенсивным цветочным запахом или запахом зеленого чая или еще каким то другим современным и динамичным запахом духов, которые так возбуждают и так побуждают к чему то, от чего в голове становится на какое то мгновение и легко и свободно и все потом какое то время кажется совершенно неважным и незначимым кроме этонго одного запаха и кроме этого какого то человека, не обязательно чем то привлекательного, но в сию минуту именно такой человек привлекает внимание и абсорбирует сознание и становится тем объектом, который завораживает и оттого другой человек перестает если не полностью , то обязятельно хотя бы частично соображать вообще. Она смотрела на него и через стекла кафе на бульвар и на идущих по нему людей и не понимала ничего. Потом она встала из за столика, медленно одела на себя свою черную куртку , закинула через плечо наискось сумку и направилась к выходу через узкие проходы между столиками задевая по дороге людей и извиняясь перед ними и поправляя упавшие пальто, куртки, сумкиили еще что то что падало или лежало в проходах или мешало ей, когда,она хотела это что то обойти или, или поднять. Машины на бульваре двигались медленно и в каком то торжественном порядке и ей не хотелось верить ,что вот она здесь в Париже в первый раз и на главном проспекте и это кафе и вся эта вокруг менежерия были небывало обыденными и одновременно , то, что она приготовила себя к тому, что она наконец вот наконец увидет Париж, этот сам факт и эта сама действительность и конфронтация двух событий в голове увеличивали еще неразбериху в ней самой и заставляли ее смириться с мыслью, что тот Париж, который она представляла себе, и который экзистировал только в ее сознании, не существовал , а был и оставался выдумкой. Справа она прочла "Детективное бюро Роден" , потом следолвал магазин с голубыми и розовыми пастельными и туалетными и нижнего белья принадлежностями и дальше вправо шла улочка с публичными домами, узенькая и неожиданно старая. Ей навстречу шла старушка в шляпе с палочкой и сказала:" Бонжур мадам". Она ответила:"Бонжур мадам",- и пошла дальше. " Вы меня возможно не узнали",- сказал человек,- " меня зовут Жан, но зовите меня Андрей. Мы должны будем следить за тем, чтобы во время Ваших переговоров не произошло ничего неожиданного ни с Вами ни с Вашими клиентами. мы просто приглядываемся ко всей этой ситуации и нам кажется, что фирма, с которой Вам предстоит подписать контракт- это просто жулики и жулики международно масштаба. По нашим сведениям, они собираются заплаитиь Вам только оттого такую большую премию, что это деньги из наркобизнеса и они собираются , простите их отмыть". Он замолчал и, как провинившийся школьник посмотрел на нее сбоку все время идя слегка сбоку за ней по узкому тротуару этой узенькой парижской улочки. " Нет , да Вы милый молодой человек, ошибаетесь, все сделки в бизнесе с нефтью такого порядка",- она засмеялась на удивление для самой себя как то пошло и неадекватно и посмотрела на него с сочувствием и понимая все это для самой себя представила саму себя со стороны и ей сделалось омерзительно и противно и от этой всей ситуации и от того , что она замешана во всей этой для нее пошлой и грязной истории и только оттого делает все это, чтобы заработать и заработать пр этом настолько ничтожную сумму, что каждый, кто когда либа после или перед эти если бы знал обо всей этой сделке, никогда бы не поверил в то, что она зарабатывает на таких операциях только столько. " Молодой человек",- сказала она с расстановкой ,- " для меня здесь нет сделки, это молодой человек моя работа и только оттого , что я зарабатываю так ничтожно мало я вообще еще живу и вообще мне поручают провести такую сделку и именно мне и никому другому" . Она передохнула и как как бы мысленно произнесла как эпилог к какому то событию, которое состоялось лет двадцать назад и в котором она участвовала , но забыло почти всю очередность событий и осталось в мозгу только что то что припоминало начало и окончание:" И Вам следовало бы перед тем, как Вам поручили эту работу , немного поинтересоваться моей особой". Она вдруг остановилась и вцепившись в него и почти повиснув нв нем начала его целовать потом прижала к стене, увидела рядом какую то дверь и рванув ее открыла и упав на бок как ее учили на последних курсах по подготовке для специальных заданий, перкатилась в фойе, увлекая за собой этого Жана - Андрея.Выбитое пулей стекло россыпью лежало на каменном полу и она прижалась вся к стене и инстинктовно пошарив за пазухой в сердцах плюнула. " Вы можете, конечно выйти. но мне почему то нехочется, Андрей",- сказала она со злостью,- " вот видите, что значит моя личная охрана, А это значит , что Вы Андрей привели за собой , черт побери хвост и теперь всю эту грязь прийдется кроме вообще самой сделки заметать мне" ,- она в сердцах сорвала с себя перловое ожерелье и бусинки покатились по каменному полу со звоном, как грохотом отбиваясь в тишине подъезда." А теперь помогите мне переодеться, потому как я не смогу в такой одежде и такой обуви исправно действовать",- она решительно толкнула ему в руки сумку и открыв ее вытащила рабочий комбинезон темно синего цвета, какие носят рабочие в Германии, , носки и ботинки. " Вот теперь я чувствую себя человеком",- произнесла она уже чувствуя сама , что теперь она наконей находится в той ситуации, которой она так боялась и так окончательно ждала, чтобы расставить все на свое место. Они вышли дворами на параллельную улицу и зайдя в первый же магазин купили Андрею поношенную на вид кожанную куртку и полосатые брюки,и в дополнение какие то чудачные туфли. " Вот видите, теперь мы настоящие парижане",- засмеялась она зло и с надрывом," пока опять не станем нормальными",- закончила она и со злости ударила его по плечу так , что он скривился но ничего не сказал. Она взяла такси и поехала по адресу в один из пригородов Парижа, в гостиницу, где должна была состояться встреча с покупателем нефти. Перед гостиницей стоял БМВ, а на стоянке около гостиницы не было свободных мест. Она вошла в фойе и спросила, где здесь службы гостиницы по уборке. Ей указали дверь на первом этаже. Она вошла и перед ней предстала женщина с черным цветом лица, миловидная и внимательно смотрящая как бы пронизывающая ее всю. Она сказала, что приехала из России и живет здесь пока без документов , но получит скоро вид на жительство и ищет работу и могла бы убирать. Та смотрела на нее с недоверием и спросила только, где она научилась так говорить по французски. Она ответила, что кончила в России институт иностранных языков и вот теперь оказалась здесь в Европе и у нее нет денег даже на еду. Мадам Адриан встала и предложила ей идти за ней. Они прошли в кухню и она переговорив с поваром-китайцем, улыбнулась ей и сказала , что сначала ее накормят и потом, она должна прийти в ее бюро и на получит временно работу по уборке а потом, завтра она получит карту к врачу, чтобы сдать кровь, мочу и кал для проверки и если все будет нормально, то она сможет временно эдесь поработать в прачечной. Светлана была в этом же синем комбинезоне, черной сумкой и с после сегодняшнего события перед обедом на Шанзелизе чувствола себя усталой и ей хотелось спать, только спать. Она съела обед, который подал ей повар и он стоял перед ней и смотрел на нее как будто бы знал, что то больше, про нее , то, о чем она вовсе не говорит и она поняла, что он понимает вероятно, что она хочет ему сказать что то больше и на сказала тогда: " Мы не могли бы поговорить наедине где нибуть в комнате не здесь в кухне". Он неожиданно сказал : " нет, он работает и сейчас у него нет времени". Она тогда встала и без слова направилась к выходу. " О мадам" ,- раздался позади голос,-" вероятно через десять минут я смогу поговорить с Вами" ,- он как то поспешно и нервно начал убирать посуду и предложил ей сесть пока он кончит работу. " Работают ли здесь русские " ,- спросила она с расстановкой как бы нехотя. " Нет теперь не работают , но два месяца назад был здесь один такой русский и потом он куда то пропал, поработал только неделю и пропал, даже не взял денег за работу и его деньги они на кухне разделили , но может он еще вернется, всякое бывает" ,- сказал китаец. Они поднялись на второй этаж и в конце коридора он открыл комату своим ключом и пригласил ее войти. " Вы можете , если хототе отдохнуть , если Вам нужно очень, Вы выглядите очень устало",- сказал он,-" Я оставлю Вас и прийду через час. Вы можете принять душ". Он расстелил кровать и постелил свежую простынь и бросив одеяло у на кровать удалился. Она разделась и потянулась до ломоты в костях и раздетая вошла в ванную под душ. Вода капала и лилась по телу и очищала ее всю, и ей начало казаться , что вся эта история в частности и ее жизнь в действительности не имеют вообще смысла, никакого, если бы она просто вела вот такую жизнь одна не имея семьи. Но у нее ведь была семья где то далеко и там, где ей казалось не с может постичь ни ее детей ни ее мужа никакое несчастье и там, г де они сейчас , они не знают вовсе что с ней и знают только, что она в Москве и что занимается бизнесом и что теперь дела ее идут не совсем хорошо. И если они звонят сейчас в Москву, то наверно кто то в фирме говорит , что ее нет и что на будет наверно через два три дня и что она в командировке в Сибири. Она открыла глаза и увидела китайца, стоящего перед ней в ванной, голого. Он шагнул к ней в ванную и отодвинув дверь душа встал перед ней. " У меня есть час времени и я могу побыть с Вами",- сказал он и протянул к ней руку и положил ей на грудь. " Европейские женщины не понимают толк в сексе",- сказал он,- " только азиаты понимают это точно, а русские азиаты и поэтому я знаю, они почти как китайцы, они знают толк в чувственной сторне человека". " Слушай , друг сказала она , отодвигая его от себя легко и как бы нехотя,- " сегодня вечером я прийду к тебе , точно, обкщаю, но сейчас ты должен мне помочь, у меня здесь дело, окей!",- она схватила его за его прирождение и начала с остервенением теребить так , что он оторвал ее руку от него и сказал, что он научит ее сегодня точно. как вообще делается это дело и он сейчас готов ей помочь, и что он сразу понял, что она здесь совершенно не случайно и что он сможет при ней заработать что то, больше, чем ему платят в кухне. Она одевалась медленно, раскидав полотенца и белье по всей его маленькой комнате, а он стоял в углу перед гладильной доской и гладил ее одежду, которую он вытащил из ее сумки. " Знаешь",- сказал он ей, тебе нужет парик,- " Иначе тебя узнает персонал". Он вышел куда то и через минут двадцать вернулся с париком вовсе необычным, но с коричневого цвета слегка вьющимися волосами и когда она примерила его, этот парик на себя , он сразу понравился ей и он был ей к лицу. " Слушай, как тебя зовут " ,- спросила она. " Ховард" ,- сказал он,- " Я из Гог-конга". " Слушай Ховард", - она посмотрела на него и продолжала дальше, так как будто бы они знали друг друга сто лет,- "Ты теперь выйдешь из комнаты и дашь мне ключ. Я выйду отсюда через пол часа и ты меня увидешь еще раз в зале , там у нас сегодня переговоры. Вот тебе адрес, это здесь недалеко и тебе там передадут сумку с документами, ты принесешь ее в комнату и оставишь здесь, если я уже буду в зале для переговоров, я заберу ее позже. Болелеа голова и ей хотелось спать после проведенной в автомобиле ночи по дороге в Париж и она понимала, что так дальше она не выдержит и , что она должна поспать хотя бы полчаса, хотя бы полчаса.Она включила будильник на часах и немедленно провалилась в сон. " Вставайте, вставайте,вставайте, же",- услышала она голос откуда то как из небытия. Она открыла глаза и увидела опять этого китайца, который стоял перед ней и весь трясся. " По лестнице идут люди из полиции, я не знаю, какая это полиция, но то , что они из полиции - это точно. Я выключил электричество и лифты, но они уже на нашем этаже. Вам нужно немедленно уходить",- он произнес эту последнюю фразу умоляющим голосом и она поняла. что он боится за себя , за свою работу тут и что если ее застанут тут у него в комнате, то он наверняка потеряет это место, которое наверно приносит ему деньгти на которые наверно живет его семья где то там, далеко , далеко в каком то Гон-Конге или еще в какой то другой провинции Китая. Она открыла окно и посмотрела вниз. До земли было где то метров десять двеннадцать и она понимала, что если она спрыгнет, то почти наверняка сломает ноги или ногу и это все равно не спасет ни его ни ее. Она сорвала простыни с постели завязала их одну за другую. Потом привязала их одним концом к батари и взяв сумку с документами начала медленно спускаться вниз. Ховард отвязал протыни и втянул их наверх. Она оглянулась вокруг - подстриженные до человеческого роста елки заслоняли ее от дороги и тротуара. Рядом светилось щирокое окно зала заседаний и дальше были распахнутые двери тоже в зал. Доносились голоса и она услышала,как кто то сказал:" Знаете , русские не смогут нам помешать, они не в состоянии нам помешать. Мы же во Франции, а не в России. Уж здесь то мы сможем запрятать кого угодно за решетки , а там пока выяснится что и как наши специалисты случайно так отобъют почки, что никому уже после не прийдет в голову ничего , кроме, как лечиться оставшуюся жизнь. А потом, кстати, господин Крузелье, мне говорили, что эта дама, как Вы эту бабу называете уже в годах, и мне, думается она не уйдет от нас. Вам , действительно не стоит бояться. Вы не должны выпонить контракта с русскими. Они должны есть из наших рук а не мы из рук русских, это то Вам должно тоже быть понятно. Иракские поставки по линии ООН будут только французские или американские , положим, но не русские же и каждый , кто будет с ними работать получит по заслугам от нас. От этого зависит процветанеи нас , а не русских и вообще , Вы понимаете Ален, что мы были всегда в Ираке и мы имели очень хорошие связи с ними и имеем до сих пор. Наш человек лечит не только самого Саддама , но его мать и сына и вообще, не в наших интересах далее обсуждать эту уже прошедшую проблему". Голос замолчал и потом продолжил:" Не хотите поужинать со мной. Как у Вас кухня эдесь. Я видел китайца повара, по моему он неплохо должен готовить, ну так мне кажется". Голоса удалились и она подошла к открытым дверям и вошла в комнату. На длинном столе заседании лежали бумаги и на самом краю стопочкой четыре приготовленные и не подписанные контракта с ООН о поставках нефти из Ирака за поставки продовольствия. Она взяла эти контракты и вложила их в сумку. Потом выключила свет и поправив парик открыла дверь в коридор. В коридоре было светло как будто бы должно была произойти какое то вручение призов за что то, что давно уже состоялось, но забыли выключить свет после торжеств. Она прошла по коридору до лифта не оглядываясь. Потом спустилась в кухню. Повара резали на досках и мешали что то в котлах и казалось, что на нее никто не обращает внимания. Она стала в дверях и посмотрела в проход налево как бы ищя чего то или кого то. " Да не стойте же, черт Вас побери, так вот посередине",- услышала она голос сбоку и обернувшись увидела какого то человека из кухни,-" Ховард наверху с плоицией и они его там допрашивают , но потом они спустятся сюда, так как мадам Адриан сказала, что Вы сегодня будете работать в прачечной и они знают уже об этом. Вы должны удрать и немедленно, Вы ненормальная или сумасшедшая. Они же выкинут Вас из Франции, но перд этим еще побъют так , что кровью писать будете". - он выпалил это все не стесняясь никого из обслуги в кухне и они все смотрели на нее с пониманием , но коротко и потом каждый занялся свом делом опять. Она стояла как вкопанная и не двигалась с места. Она вовсе не собираласт никуда удирать и не собиралась уходить из гостиницы вовсе. " Ты , как тебя зовут",- выпалила она и подойдя к столу с посудой начала лихорадочно запихивать вилки, ложки и ножи в сумку. " Андре",- сказал он,- " Меня зовут Андре. И зачем Вы это делаете, у нас у всех будут проблемы из за Вас",- выпалил вдруг он и почему то недовольно отвернулся от нее. " А у тебя Андре есть хоть какая то идея как отделаться от полиции, так, чтобы они вообще сюда больше не сували нос",- вдруг с издевкой спросила она его , громко на всю кухню, так , что этот в вопрос услышали все. Все продолжали суетиться и казалось , что никто больше не обращал на нее внимания вообще. " Ну вот и теперь вместо того, чтобы спокойно подписать контракт, она должна заниматься такой какой то историей, которая кажется не имеет никакого отношения к ней самой, но имеет прямое отношение к ее фирме и ее сделкам, без которых она не могла зарабатывать себе на жизнь" ,- она была зла на себя на ситуацию , на всю эту засраную Францию, и на уже в который раз обещала себе не иметь дел с французами и вот опять, такая же история и не известо, как это все кончится еще. Сумка была тяжелая и она не могла ее поднять. " Я Вам помогу",- сказал Андре. Он стоял рядом и внимательно наблюдал за ней. " И куда же мы теперь пойдем со всеми этими приборами",- он почти с издевкой спросил он. " Вы пойдете с этим всем багажом на улицу и еще возьмете с собой молодого человека",- он с улыбкой посмотрела на на какого то черного повара, который не мигая тоже смототрел на нее. " А молодой человек возьмет с собой побольше тарелок и все это вы разбросаете перед входом в гостиницу и тарелки побъете предварительно, обязятельно, слышите",- сказала она им напутственно. Они без пререкания начали собирать по кухне посуду, не спрашивая ее зачем все это ей нужно. " Да, и еще, когда будете рзбрасывать все это перед гостиницей постарайтесь разбросать также часть всего перед БМВ, которое стоим перед домом",- закончила она напутственно и Андре покачав головой сказал с какой отрешенностью: " Ну работу мы потерям, и это точно". " Да не потеряете вы работу, именно, если будете делать так как я говорю, не потеряете вы работу",- сказала она в сердцах,- " Наоборот не потеряете , а поможете делу, вот и все",- она кончила запихивать посуду в пластмасовый мешок, который нашла в кухне и вручила его тоже этому второму. Потом она обратилась к официанке, которая вошла в кухню с просьбой дать ей фартук и чепец и одев это все перед зеркалом, надела туфли на каблуках и обратившись к ней спросила:" Ну и как я выгляжу, неплохо правда". Официанка улыбнулась и подала ей в руку поднос с едой для второго столика, где сидели Крузелье и тип из спецслужбы. Второй Сталинград или битва за Париж. Поднос легко колебался и она чувствовала, что еще мгновение и все его содержимое вывалится на блестящий мраморный пол и разобъется вдребезги. По обеим стором за столиками сидели гости и каждый был занят чем то своим , едой, разговорами и на нее не обращали внимания. " Это хорошо",- подумала она и ей вспомнился анекдот, который рассказывал ей ее партнер по бизнесу в России , один татарин. Но в голове крутилась только одна фраза из этого анекдота: " Болел ли больной перед смертью. Это хорошо". И она вдруг громко сказала: " Это хорошо". За сториком прямо перед ней кто то оглянулся и посмотрел внимательно на нее. Дядька был лет этак сорока и одет был очень прилежно и со вкусом. " Ну что уставился, хрен соленый , не знаешь русского языка",- она остановилась прямо перд ним на мгновение и уставившись на него точно также произнесла эту фразу и обернувшись по сторнам показала ему язык. Он дернул ее за подол и скривившись процедил сквозь зубы:" Ну к чему этот маскарад". " Слуший, Кацо",- она на мгновение закрыла глаза и произнесла опять:" Слуший , Кацо, ****ь твою мать, а где же Вы Кацо были до сего момента",- и без слова пошла дальше. У нее был план действия и она знала. что если даже ее никто не будет подстраховывать, то она справится сама, именно сама , если ей этой проклятой подстраховкой не помешат еще к тому же. " Прошу господа",- она поставила краешек подноса на стол и начала расставлять тарелки на столике , который стоял перед главным столом, за которым Крузелье и тип ели уже салат. Крузелье посмотрел на нее и спросил типа: " И Вы говорите, что Вы все контролируете, не так ли". Тип ответил:" Больше того, сейчас мои люди занимаются китайцем из кухни и он то все нам скажет, все, понимаете, господин Крузелье, он выболтает нам все- и где сейчас Ваш компаньон из России и кто его послал, попросту он скажет нам все. И Вы не должны бояться вовсе. Вы говорите все , что хотят русские, а потом, мы их просто ликвидируем". Она поставила перед типом тарелку с рыбой и рисом и как бы нехотя сказала:" прошу". Он посмотрел на нее и сказал: " Мне всегда нравились старшие оффициантки, у них есть стиль и старая выучка". Потом она медленно взяла со столика напротив суповую миску, полную горячего супу и спокойно вылила ее типу на голову и в процессе выливания громко начала петь: " Калинка, малинка, калинка моя, в саду ягода, калинка, малинка мояяяяяяяяяяя!". Через полчаса перед гостиницей стояло две машины из посольства России, машин пять жандармерии и перед самим домом стояла, несмотря на поздний час, толпа зевак, перед которой ощетинился наряд жандармерии. Здание гостиницы было оцеплено полицией. Из гостиницы вывели типа, Крузелье и ее, все были в наручниках. Первый секретарь посольства России шел рядом с ней и впоголоса говорил, что самое позднее через 24 часа ее выпустят и что он сообщит об аресте ее немецкому адвокату. Смотрела на него невидящими глазами и чертыхалась. " Прошу Вас позвонить господину Потапову. Его телефон я Вам продиктую, пишите, ****ь вашу мать, и скажите ему, что меня арестовали во Франции и где я нахожусь скажите и попросите, чтобы он помог мне. И больше ничего не говорите и не пробуйте просить его о чем то больше и не пробуйте его преследовать. И если ты, сука, попробуешь преследовать его или твои товарищи попробуют это сделать, то я из гроба достану и тебя и всю вашу шарашку. Ты, ****ь, понял меня",- она перейдя на ты закончила тираду и продиктовала ему телефон Потапова в Париже. " И еще",- вдруг ни с того ни с сего она остановилась и по французски сказала жандарму:" Месье, мне нужно две минуты, чтобы сказать что то представителю посольства". Он остановился и сделал знак идущему впереди жандарму. Она отступила в сторону и наклонившись как то неожиданно , так, что казалось, что она сейчас упадет, присела на корточки и потянула русского за полу плаща: " Сядь, я тебе говорю, сядь, черт тебя побери". Он присел и она снизу смотрела на всю эту процессию, на то, как жандарм спереди не мог понять, что же делать дальше и на других , которые шли рядом и на зевак, которые стояли и все лица рассплывались в темноте, и только части их лиц появлялись из темноты,их ощупывали прожекторы машин жандармерии, стоявших перед гостиницей. " Слушай меня теперь, как тебя там зовут",- он внимательно смотрела с близи на секретаря посольства и чувствовала его дыхание и запах шипра, который он наверно привез из России, чтобы было дешевле, и, которым натирал лицо после бритья, она смотрела на его нос, полный дырок от выдавленных прыщей, на его лицо с плоскими щеками и выступающим носом, слегка расплющенным, наверно от какой то бойки или от несчастного случая и чувствоавлв, что она должна сказать ему теперь все, что она должна была давно сказать, но ему, не ему, случайному человеку, которого она не знала и наверно не будет больше видеть вообще и которого после этого события наверно отошлют обратно в Россию за провал целой операции и который будет ее проклинать и может быть ее будет проклинать его жена, которая не успеет купить запланированных добротных западных вещей для детей и внуков и себя, конечно из за того, что прийдется вот так не пробыв всего срока в посольстве во Франции в Европе, ехать опять обратно в Россию и неизвестно, когда еще и вообще удасться ли вернуться сюда. Она сидела на корточках посередине мостовой и напротив ее сидел тоже на корточках этот русский и полы его светлого плаща лежали на мостовой мокрой от дождя, лежали в луже и он не обращал внимания на это и только смотрел на нее и видно было, что ему неудобно вот так сидеть на корточках и от того, что вся ситуация казалась ему важной и оттого, что его послали сюда разобраться во всем, только оттого от делал это все и вообще то он может быть хотел сейчас сидеть на берегу реки, в России и смотреть куда то далеко далеко,обнимая свою Дусю, или Нюру или Тамару, или Галю или еще кого то, смотреть на закат за горизонтом и быть хотя бы в эти мгновения был счастливейшим на земле человеком. И он стоически переносил всю эту дипслужбу и хотя он готовил себя ко всей этой карьере, все равно, он ждал того момента, когда это все кончится и он получит наконец участок земли под москвой и построит там свою дачу и бедет ходить на реку удить утром рыбу, когда жена и внуки еще спят и возвращаться в семь утра с рыбой и садиться за стол завтракать, а перед тем с благости и иногда позволить себе опрокинуть рюмку , другую водочки и закусит ее черным хлебом, ломтем резанным от души. И может быть это все стояло перед его глазами и он понимал, что он должен выполнять свой долг и представлять интресы государства за границей и вот пред ним сидела какя то дегенератка, которая хотела что то там сделать, что вообще то вовсе не нужно было делать и вообще ничего такого не могло произойти раньше, лет десять назад, когда еще был Советский Союз и когда везде был порядок и не было этой неразберихи смуты и оттого сумятицы и не только в России но и в Европе и в мире. " Ну слушаю Вас, говорите скорее, неудобно же сидеть тут посередине с Вами",- произнес он голосом полным отвращения и презрения не только к ней, но и себе за свою неполноценность от того, что он вот так повиновался ей и сидит на корточках перед ней и не может дажа выдавить из нее чего то, что она должна была ему сказать, что вовсе ничего не значило может быть и было абсолютно неважным и может быть даже никчемным. как все событя , которые происходят и происходили в Росси после прихода к власти Горбачева. Он не дождался ответа от ней и встав, потянул ее заруку и она подскользнувшись уцепилась за него , неуклюже и повиснув на руке выпрямилась. Он начал отряхивать наконец полы своего безнадежно промокшего плаща и на его лице рисовалась досада и такое отвращение к ней, и ксебе и он выдернул вторую руку из ее руки и со злосью произнес:" Да стойте же сами, черт вас побери, я не костыли для Вас". Она размахнулась двумя руками в наручниках и со всей силы ударила его по лицу ни минуты не думая ни о чем, кроме того, чтобы наконец ударить его с такой силой на какую ей только позволит остаток ее сил. Он отпрянул от неожиданности и потом со всей силы ударил ее по лицу так, что она почувствовала соленый привкус и что то острое как стекло во рту и понялаЮ что это ее зубы и не чувствуя боли грохнула его со всей силы двумя руками в наручниках по голове и не помня уже себя окончательно била его с остервенением о топтала каблуками шпилек уже лежащего на мостовой навзничь. Никто не мешал ей и никто не говорил что то. Оцепенев, стояли все вокруг и ее ужас и остервенение передалось, казалось, не только жандармам но и толпе. " Пусть живет Франция ",- закричала она по французски,- " В бой, товарищи",- прокричала она и ринулась босиком , наклонив голову вперед в направлении толпы. Потапов. Он, конечно всегда имел слабость к женщинам. Это говорили все , начиная с детского сада. Тогда ему нравилась маленькая Юлия и он всегда подставлял для нее стул, когда садились к столу и воститательница дажа заметила эти его ухаживания и он помнит , как она смеялась и он невзлюбил ее и когда пришел домой и не хотел играть с автомобилями, которые привез ему отец из за границы, мать заметила его полностью испорченное настроение и взяв его на руки начала расспрашивать, почему он сегодня вовсе не веселый он тогда в первый раз из за этого рассплакался и рассказал ей о своей проблеме. Он помнит, как она его утешала и говорила ему о том, что он не должен обращать внимание на дурных людей и что когда он выростет и будет большим, он сможет тогда отвечать как подобает мужчинам и тогда у него не будет проблем. Но проблемы были и делались все больше и больше. Его профессия, которую он выбрал по настоянию семьи, она была наследственной и как все из его оточения он пошел в МГИМО и окончил его. Его послали на Ближний Восток и он отличился там, в Египте уже через два года и вес двоих из местного МИДа. Но потом было изменнение общей политики и его направили в Швейцарию и там он встретил своего старого друга из Ленинграда и тот уговорил его помогать нелегальной группе в России. Он увлекся этим делом, которое стоить могло ему жизни. Его женитьба с Еленой закончилась давно, их единственный ребенок, сын был как все говорили не от мира сего, начал заниматься тоже иностранными языками, но не мог нигде быть более года и его несносный характеор мешал ему сделать карьеру. Потом, когда он начал понимать , что все его мечты о демократической России могут закончиться просто расстрелом для него, он использовал свои старые связи с американцами потом с французами и бежал в самый может быть последний момент, оставляя семью и сжигая за собой все мосты. Но американцы заставили его работать на них и он опять встретил эту Светлану, которая тоже тогда была уже на западе, после того, как отсидела в России, может быть из за него восемь лет. Он жалел ее, она напоминала ему его прошлое , друзей, Ленинград. Ее довольно нахально отловили в банке и он видел ее в отделении полиции нв Лазурном побережье и разговаривал с ней, но она не хотела слышать о никакой работе в Росиии . Она занималась бизнесом и, конечно она не хотела сидеть в тюрьме и его увещевания, помочь ему и не просто , а за деньги оттолкнули ее и он чувствовал себя тогда подло , подлее, чем когда он опять пошел к американцам. Конечно у него были бабы, очень много баб , но все это было не то, и он чувствовал , как наступает старость и ему снилось теперь часто, что он один, и умирает и нкто не знает, где он и что с ним. Он менял часто места проживания и ему помогали приобретать новые пасспорта его работодатели и он часто ездил по " делам" в Сирию и Ирак и всегда возвращался со смешанными чувствами и тогда когда были деньги он давал себе зарок не возвращаться к этой работе уже никогда, но когда они исчезали он снова давал объявление в газете и снова его находили и он снова выполнял задание за деньги. Его находили и без объявления тоже , но тогда он мог отказаться или выбрать более приемлемые условия, хуже было, когда деньги кончались и нужно было бысторо решать - что же делать дальше. Он сидел на терррасе своего домика и смотрел вдаль на соседнюю гору и думал о своей бестолковой , все равно бестолковой судьбе. Внизу сигналила машина и он выглянув увидел Ситроен с парижскими номерами и сразу насторожился. Его последний адрес могли знать только люди из Вашингтона и он так просто не любил ненужных визитов. Но выяснить все нужно было и он подойдя к монитору посмотрел на экран. Перед машиноой стоял человек с побитым жутко лицом и он почему то сразу понял, что перд ним русский. В машине, кроме него не было никого. Это побитое лицо человека внушало ему доверие, но он понимал, что это может быть макияж и он сделав увеличение начал приглядываться к человеку. Раны были действительные и он подойдя к домофону спросил по немецки, что ему этому человеку нужно. Этот дом принадлежал немцу и он был эти немцем. " Я хотел бы видеть господина Потапова",- сказал голос российским акцентом по французски. " Вы ошиблись",- ответил он и ужаснулся внутри. Он понимал, что раньше или позже, они найдут его и вот этот момент наступил. Потапов спустился на первый этаж в кухню и выйдя на вторую террасу перелез через баллюстраду, отделявшую дом от дороги и спрыгнув с высоты этак метров двух в самую кучу хвороста с прошлого года и наделав много шуму, отряхнулся и быстрым шагом, почти бегом устремился через лес вниз по склону горы к автостраде. Он бежал и даже не замечал усталости и ему казалось, что все это уже позади. Впереди виднелась проселочная дорога, которую нужно было обязательно перейти и он решил переждать и присмотреться к движению по ней, прежде, чем перейти ее. Он лег на землю и набдюдал дорогу минут пятнадцать и не заметив никого решил обследовать еще придорожные кусты. Пригнувшись он карабкался наверх вдоль дороги и старался делать это как можно тише, но не получалось у него все это как надо и он досадовал на себя оттого, что не дождался темноты и тогда уже бы точно можно было бы не опасаться ничего или почти ничего. Конечно же он был прав. На открытом месте стояла эта же машина и мужик с побитым лицом как бы нехотя прохаживался по обочине, как будто поджидая кого то. Тогда он решил действовать и сразу. Мужик лежал, придавленный к земле лицом и стонал, а он сидел на нем и держа его за волосы и повернув голову к себе лицом старался выдавить из него хоть что то. Наконец ему удалось выдавить из этого русского, то что же заставило его найти Потапова. Он удивился, когда узнал, что Светлана хотела, чтобы он помог ей выбраться из предварительного заключения в Париже. " Ты Женя, вообще то неплохой, однако мужик",- заключил он сидя рядом с ним на переднем сиденьи машины русского. " Проедем еще метров пятьсот , потом повернем в лес и там возьмем мою машину",- сказал он начальственно, когда узнал, что этот Женя неосмотрительно и как то бестолково, совсем непрофессионально узнавал его Потапова адрес через компьютер в Посольстве России в Париже. " Ты понимаешь, идиот",- сказал он совсем по дружески и голосом не оставляющим сомнения в том, что он раздосадован до глубины души именно на себя , а не на этого Женю,-" Ты понимаешь симпатико кретино, что они уже по всей видимости ищут меня и мне даже думается ищут меня серьезно. Они же профессионалы и найдут меня обязательно, это только вопрос времени",- он закончил с таким огорчением и такой отрешенностью в голосе этот свой монолог, что Женя поднял на него свое опухшее лицо и спросил: " Значит мне прийдется вытаскивать эту идиотку из тюрьмы". " Да Женя, тебе прийдется вытаскивать эту идиотку из тюрьмы, да Женя. А мне прийдется опять менять место жительства. И все это из за тебя, дурак!",- от выругался матерно и обхватив двумя руками голову и наклонившись к коленям как то по актерски обхватил двумя руками голову и встряхнувшись и хлопнув себя по коленям положил куку на спинку сиденья русского и сказал: " Ну ехай вперед и быстрее. Нам здесь стоять вовсе ни к чему". Они доехали до спрятанного с кустах его Мерцедеса и Потапов приказал русскому оставить его Ситроен и они оба прикрыли его ветками, так, что на первый взгяд его нельзя было бы заметить сверху и поехали в Париж. Зюзя. " Ну вот , товарищи, сейчас, когда наша страна находится в тяжелейшем положении за всю историю нашего Российского государства, когда враг стоит на предместьях столицы нашей родины- Москвы, сейчас, в самый ответственный момент нашей тысячелетней истории, мы должны , каждый из нас должен понимать, что от усилия каждого, я повторяю, каждого гражданина и обывателя, нашего государства требуется его гражданское и личное мужество, да я повторяю, мужество и великая любовь к нашему государству и к нашим отцам и матерям, к нашим детям, к нашим предкам и тем, кто прийдет на свет позже, от каждого из нас требуется отдасть все усилия и если понадобиться и жизнь, я подчеркиваю, жизнь, самое ценное , что осталось у нас, для того, чтобы победить немецкую чуму, фашисткую заразу, освободить наших братьев словян и всю Европу от немецких полчищ, поганящих и палящих наши города и села, убивающих наших людей, уводящих в рабство наших женщин и детей. Немецко- фашисткая орда вторглась на территорю нашего государства без объявления войны, начала бомбардировать наши города, убивая в первые же дни войны тысячи тысячи наших граждан, разрушая наши дома, поля, навязывая нам " новый порядок", когда мы можем в лучшем случае рассчитывать на существование как рабы, без права на наш язык, на науку, на нашу культуру. Тысячи наших граждан, других вероисповедований сгоняются в огромные лагеря, где доводятся до полного истощения и после этого, ликвидируются в газовых камерах, газовых автомобилях, массово расстреливаются. Многих перед этим заставляют выкапывать собственные могилы, расстреливать собственных сограждан а потом убивают их тоже. Тысячи наших военнопленных в нечеловеческих условиях под открытым небом и за колючей проволокой нашло свою смерть. Во всей истории человечестыва не было такого целенаправленного, массового, запланированного убийства миллионов людей под предлогом их рассовой неполноценности, в действительности же для завоевания нашего народа, его закабаления, для завоевания нашей территории, для того, чтобы нас как " подлюдей ", то есть людей с низшей степенью развития заставить работать на народ господ - немецкий народ. Немецкий народ и его руководство, которое немецкий народ полностью одобряет в середине двадцатого столетия решил, что настал момент для того, чтобы покорить наш народ и другие словянские народы, под претекстом так называемой" неполноценности словян" , как считает рассовая теория фашизма, словянских и других народов, этот народ , который родил Канта и Гете, этот народ дошел сегодня до того, что он массово убивает другие народы. Мы задаем , товарищи другой вопрос: как может случится такое вообще, что такое мощное движение возникло в Европе и его поддрерживает так или иначе девяносто процентов населения Германии. До момента нападения на нашу страну в Германии были проведены чистки населения, когда люди "рассово неполноценные " в самой Германии были почти полностью истреблены, высланы из страны, загнаны в концентрационные лагеря.Имущество этих людей было присвоено населением и причем процесс присвоения имущества убитых, посаженных людей происходил и происходит массово всеми слоями населения от безработного до монополистов и крупных капиталистов. Идеи Гитлера приняты только потому населением Германии, что он Гитлер обещал и частично притворил в жизнь лозунг о том, что он добъется того, чтобы каждому немцу жилось лучше, чтобы каждый немец следующую тысячу лет мог жить в добробыте и достатке не испытывая нужды и что этого народ немецкий может добиться только тогда, когда он покорит многочисленные "менее цивилизованные" народы и заставит их эти народы работать на себя, на каждого немца, на каждого, так называемого "арийца".Почему, товарищи, Гитлер считает немецкий народ избранным богом, а все другие народы - по так называемой "рассовой теории" не заслуживают на развитие а только на то, чтобы работать на кого то за еду, как животные, когда о жизни и смерти твоей может решить каждый немец без суда, следствия, закона. Посмотрите товарищи, сама эта теория развивает и подддерживает самые низменные чувства и садистические предрасположения части популяции, которая то часть по видимому в настоящее время в немецком народе составляет непропорционально большой процент пос равнению с другими народами в настоящее время. Вопрос : как случилось такое в истории человечества - может отчасти найти ответ в кровожадности немецкого и международного капитализма в его неограниченной жажде наживы в жажде неограниченногй наживы американских, английских, французских и не в первую очередь российских капиталистов, как следствие пренебрежения, врожденного уже представления о других кроме них, как людей второго сорта английской, французской и повторяю, не в первую очередь российской Знати, аристократии, которая своим поведением, своим образом мышления, своим пренебрежением по отношению к каждому, кроме нее, которые после развязанной ими первой мировой войны наложили контрибуции на немецкий народ и этим самым загнали его, немецкий народ, в ловушку ее же этой международной знати,идей ",- Акулов выдохнул и подняв глаза на слушающих взял стакан воды и напился.Потом он вытер тыльной стороной ладони усы, посмотрел на свои пальцы и как бы не зная дальше, обо что их вытереть, сжал ладонь в кулак, протирая большим пальцем остальные и вложил руку в карман. Потом он вдруг вытащил руку их кармана и положил ее на стол. Все это время левая рука лежала на столе без движения. Арам сидел в первом ряду и смотрел на Акулова без движения. Потом он тоже потрогал свои усы, как бы проверяяя, на месте ли они и вложил руку тоже в карман, что было не так то просто сделать сидя. Для этого он слегка привстал, чтобы вообще вложить руку в карман своих галифе. Акулов смотрел на него с миной похожей на судью, который не может понять вообще. почему один из игроков вдруг делает такие неадекватные движения на поле, ну может быть у него какие то проблемы с собой или может быть он болен. Он смотрел на Арама, как очарованный и Арам смотрел на него прости не мигая а потом опять потрогал усы и провел всей ладонью поним как бы приглаживая их потом привстал, но уже не вкладывая руку в карман и крякнув ни стого ни сего хриплым голосом сказал:" Практически эти факты . кажется всем присутствующим должны быть известны". " Товарищ Крючков",- сказал со злостью Акулов,-" факты фактами, а ситуация действительно невеселая". " Именно" ,- ответил Арам. В зале начались шушукаться и Крючков тоже крякнув , но так, как будто бы у него стояло что то в горле, поизнес с расстановкой: " Изначально, значит, товарищи, тема собрания должна была быть совершенно другая, но вышла директива, значится, и вот эту тему мы должны пройти, обязательно",- он выдавил это слово " обязательно" по складам и с расстановкой. Арам тоже крякнул уже неожиданно даже для самого себя и встал. " У меня один вопрос к товарищу Акулову",- выдавил он голосом неожиданно для себя живым и звонким,-" Прошу привести примеры о тех событиях, о которых была речь в первой, как я полагаю части доклада" ,- и сел. Акулов хотел что то сказать , но не успел. "Примеры, товарищи, их множество и в доказательство тому предлагаю просмотреть фотографии , которые нам удалось, товарищи получить с партизанской базы в Беллоруссии и из Польши, товарищи",- он к месту и не к месту использовал это слово " товарищи", зная, что использование его не поврежит делу. Фотографии разошлись по рядам и то, что на них было отображено выглядело , действительно, еще более чудовищно, чем, то , что говорил Акулов. Это были документации массовых расстрелов и было страшно даже себе представить с каким риском были сделаны эти фотографии, если они вообще были сделаны партизанами. " Товарищ, Акулов",- Арам привстал и глядя на Акулова не мигая произнес: " Я не верю во все это, не верю и точка". " Прошу фоторографии собрать",- произнес строго Акулов,- " А тебя Крючков, прошу остаться. Собрание закончено",- произнес он жестко,- " Завтра в два часа дня будет развернутое обсуждение событий, к которому, прошу, товарищи подготовиться. Иванов, Александров и Нестеренко,- товарищи прошу тоже остаться" ,- закончил он окончательно остервенело и сухо. Когда живешь годы с психически больным человеком, которого шансы на излечение равны нулю и который сам думает, хочет делать тоже самое, что и здоровые люди и обижается на то , что ты уже не в состоянии выдержать каждодневной муки общения с таким ненормальным человеком, тогда твоя дорога также ведет туда же и ты в скором времени, если не полностью, то обязательно частично начнешь чувствовать себя таким же чокнутым и ненормальным и сам чувствуешь, что твое поведение начинает быть похожим на поведение этого ненормального и ты уже не в силах перебороть в себе неприязнь к такому человеку, который к тому же ставит перед тобой какие то условия, которых ты не в силах выполнить или обижается на тебя ни к селу ни к городу и тогда ты не свсилах более вытерпеть такого общения с ним хотел бы и желал бы ему этому несчастному одного- смерти, чтобы облегчить его по крайней мере муки и свои муки тоже. Арам остался и сидел на стуле в первом ряду пустого зала. Акулов разговаривал о чем то тихо с тремя остальными. Потом он повернулся к Араму и произнес довольный собой и своим решением:" Тебе нужно отдохнуть- это решение партийного комитета посольства и никаких пререканий, слышишь, никаких!",- произнес он почти выкрикнув это " никаких ". Арам встал и молча вышел. Он вообще не знал, куда он пойдет и куда ему хотелось бы сейчас идти и что бы ему вообще хотелось делать. Абсолютная пустота и аппатия как какая то супкрсила сжирала его всего и он не мог противиться ей , этой пустоте, эасасывающей его все больше и больше. Ему снился уже несколько ночей подряд один и тот же сон: какая то длинная улица с рядом один при другом не по- русски построенных домов и посередине этой улицы костел с крыльцом, как в русских церквях, с главным зданием, почему то длинным и в середине пустом и гулком и он , то низко парящий, то взлетающий высоко и видящий сверху все, вплоть до ползущего по мраморному полу как в шахматном поле, муравья. Он ложился спать как в обсцесии- не видеть опять этого сна и наконец оторваться от всего пережитого в Нью Йорке и на корабле, везущего беженцев обратно в Европу. Все его встречи на этом корабле и люди, как тени живущие только одним днем и одним часом, которых везли, как ненужный хлам истории обратно туда, где шла война, оттуда, где войны не было, и где войны боялись, как чумы или проказы или оспы, которых боячлись годда то давно и когда что то такое наступало - убивались сначала больные а потом те, кто забирал и лечил больных, а потом те, кто помагал тем, которые лечили. И так оставалось общество или люди, которые могли потом говорить, что они прежили чуму,от которой в действительности им просто удалось убежать, спасти свою жизнь. Потом, конечно создавались легенды про тех, кто был храбрый или честный или гадкий или подлый. И жизнь после лет забытья возвращалась на круги всоя и все шло как и прежде и потом вдруг наступала новая чума или холера или проказа , или война за кого то , за что то, против кого то или против чего то. И неважно было уже в поле с бою, для тех, кто не видел и не был там, как это все было и почему, важно было только забыть или отомстить. Кому или чему - об этом никогда во всей истории никто не задумывался идаже не пробовал и не имел сил и времени задуматься. Люди радовались жизни, которая была столь коротка, что право на месть или отплату имели только те, кто действительно начинал или кончал войну прошлую. Но этих действительных не знал в действительности мир и не видел их лиц, а если и видел, то так далеко и неосязуемо и без всякой надежды на то, что когда либо, хотя бы один единственный раз хотя бы для одного единственного человека наступило возмездие или хвала божья. Успеть , увидеть,укусить, угодить, убежать- вот что веками воспринималось наиболее ловкими и сообразительными как жизненное кредо, прикрытое легкой тюлью правды, добра, любви, сочувствия, братства, дружбы, родины, милосердия, ненависти, смерти. Он ходил каждый день в зоопарк и часами стоял перед клетками зверей и смотрел на их жизнь, такую правдивую и трагическую и безнадежную в этом человеческом заточении. " Какое же право имеем мы люди так управлять миром, чтобы здесь на земле были нам и всем другим такие муки или может быть нет вообще жизни без муки никому и нигде" - он ходил в этот зоопарк вот уже десять дней подряд - уходил в шесть утра из гостиницы и возвращался коротко перед комендантским часом. Его никто не видел и где то на одиннадцатый или двеннадцатый день, проходя рано утром на цыпочках пред доской объявлений он случайно обратил внимание на написанное крупными буквами объявление:" Просим сообщить в посольвтво СССР,- дальше шел телефон и адрес,- о нахождении гражданина Крючкова А.Э.. И дальше просьба подкреплялась обещанием награды за эту услугу". Он был очень удивлен эти объявлением, так как он каждяый день все таки ночевал в гостинице и никто его не тревожил и не просил съехать, а обслуга исправно меняла каждый второй день постельное белье и стирала его белье, которое он оставлял ровно сложенное на прибранной постели.---- Он прочитал это объявление и как то безразлично подумал, что если он останется тут и и перестанет вообще ходить в эту гостиницу, то наверно его будут сначала искать, а потом, если он найдет себе такое место , где его никто не найдет, перестанут искать и он сделается врагом государства. Он знал, что было раньше несколько случаев бегства на запад его коллег и что их отлавливали и на месте убивали, или заманивали в Советский Союз и там после процессов и неимоверных пыток и так расстреливали или вешали. Ему не хотелось ни жить , ни погибать. в этот день обродил как то бесцельно по зоопарку и когда ему захотелось есть, зашел в пивной бар недалеко от зоопарка и и попросил пива. Пиво было какое то теплое и дон си дел за столиком перед входной дверью и бесцельно смотрел на прохожих. Потом он заметил, как появился какой то тип, который шел как бы нехотя и только его цепкие бегающие глаза, которые не подходили ко всему его облику предавали в нем сыщика не чувствующего себя слишком уверенно вообще на этой улице. Тип вошел в бар и заметив Арама сразу успокоился и пошел в угол бара, так, чтобы видеть, что делает Арам и щелкнув театрально пальцем попросил громко пива. Кельнер подошел к нему и нехотя спросил тоже очень громко, знает ли он , какое пиво вообще подают здесь. Тип попросил саме простое пиво и это было так не кместу и так искусственно и сказано и с таким акцентом и так к тому же все его бахвальство он прикрывал чрезмерной рубашностью, на которую по видимому завсегдатаи этого бара были особенно предрасположены. Несколько голов повернулось к ним и один из из них по виду, служащий какого то поблизкого учреждения произнес как бы не глядя на говорящих но для всех, кто сидел в баре:" Да здравствует Россия! Бармен, я ставлю для наших союзников". Бармен сноровито скрылся за стойкой а говорящий встал и пошел в угол к типу и улыбаясь спросил его: " Можно". Типу , п о видимому это было вовсе ни к чему и он как то искусственно улыбнулся и привстав предложил тому сесть. Служащий, который был уже после одного пива и видно было, что он хотел поговорить с типом действительно, придвинул к нему вплотную стул и положил ему руку на плечо. " О, если бы не Россия",- сказал он ,- " Я бы пустил себе пулю в лоб. Наши дегенераты в правительстве они не способны выиграть вообще войны. Только русские могут приносить такие жертвы",- и помедлив произнес,- " Товарищ за Ваше здоровье".Бармен принес пива типу и тот другой приказал принести ему тоже новую кружку. Арам встал и как бы нехотя направился к стойке и подойдя вплотную спросил бармена, где здесь туалет. Бармен смотрел на него как через стену и улыбаясь как будто не кнему процедил через зубы:" Поднимешься на второй этаж, в дверях ключ и сиди там". А потом произнес громко: " По коридору, направо и вниз в подвале" . Арам медленно, как будто наполненный мочевой пузырь мешал ему двигаться вообще повернулся и посмотрел на сидевших в углу. Тип волновался всерьез и пробовал отвести руку другого с плеча, но другой не по пьяному цепко висел на нем. Арам оказался в коридоре и стремительно взбежав по лестнице на второй этаж оказался в длинном коридоре. В первой двери не торчал никакой ключ и он решил пройти весь коридор, но ключа не было нигде. Он в отчаинии решил подняться этажом выше, но услышал внизу нервный голос типа и другого, которые шли по коридору этажом ниже в туалет. На третьем этаже в дверях первой же комнате напротив лестницы торчал ключ. Он с облегчением открыл дверь и оказался в маленькой комнатке с дверью на противоположной стороне комнаты. Он ринулся туда и открыв дверь, увидел лестницу вниз. Он по звериному медленно начал спускаться вниз и оказался лицом к лицу перед еще одной дверью, стеклянной ведущей во двор.ю ОН остановился на мгновение и хотел было уже открыть эту дверь, но увидел две приближающие тени и голоса обох, и типа и клерка, которые возвращались почему то так быстро из туалета. Он успел отскочить и как кошка в два прыжка оказался на втором этаже и прижавшись к стене и затаив дыхание ждал. Дверь открылась и тип сказал по английски клерку, что он ловит одного преступника и что он выпьект с этим клекром, но потом. После чего он сочно выругался матом по русски и Арам услышал звук падающего тела а потом скрип отверающейся двери и то, как она захлопнулась. Он медленно спустился вниз - типа не было - на полу безчувственно лежал клерк и из носа и рассеченного виска текла кровь. Арам переступил через него и почему то непроизвольно для себя вытащив платок вытер кровь с его лицо и похломал того по щеке - клерк застонал и Арам рванул на себя дверь и оказавшись на улице прислонился сначала к стене, а потом разглядываясь стал удаляться от бара. Пройдя медленно и вполоборота метров двадцать , которые казались ему вечностью, он повернулся и побежал. На ближайшем прекрестке был красный свет, а на противоположной стороне стоял полицейский и как показалось Араму как то неестественно держал обеих руках спереди жезл для регулирования движением. Арам перебежал улицу на красном свете и став перед полицейским вместо того, чтобы о чем то его попросить, выхватил у него этот жезл и согнутым коленом ударил его в нижнюю часть живота. Тот скрючившись , закричал и торчавший во рту свисток выпал у него изо рта. Арам не понимая и не виду почти ничего пред собой бежал и это место с полицейским и с баром удалялось стремительно. Он выскочил на одну из главных улиц, где движение было довольно оживленным и заметил, что он все время держит в руках эту палку полицейского и ужаснувшись, бросил ее, как орудие преступления. В такси он попросил везти его в американское посольство, но когда такси уже сотановилось пред зданием, он задумчиво и спокойно подал таксисту домашний адрес Сиверса.Это был фешенебельный район Лондона и Арама раздосадовала нарочистая спокойность и не к месту и не ко времени царящие здесь избыток и ненатуральное спокойствие. Он воспринимал вид и улиц и домов как нарочистое спокойствие и как вид полной абнегации действительности мира теми, кто здесь жил. " Да я по видимому не понимаю, не знаю и не узнаю даже то, что кажется мне таким совершенно открытым и мне уже известным",- эта мудренная фраза крутилась навязчиво у него в голове и он отгонял ее , но она возвращалась опять и он заплатив шоферу вышел из такси и решительно нажал на кнопку звонка низкой литой калитки, упирающейся в как побритые миртовые кусты стоящие плотно один к другому, так, что между ними не было никакого перерыва и кусты от того выглядели как неживые. Дверь открыла ему девушка и не спрашивая пригласила его войти. Он не успел даже спросить , живет ли тут Сиверс. Но когда она закрыла дверь пропуская его в большой хол с перским ковром посередине и повернулась к нему, он понял, что ей лет этак сорок, а может и больше. " Да я видела Вас на фотографии, которую показывал мне мой брат",- сказала она так натурально, что Арам почувствовал ту пропасть, которая наверно отделяет его и вообще всех его сограждан, от мира другого и оттого еще больше оробел. Проходите, проходите, пожалуйста на снимайте обуви, о не нужно",- она говорила непринужденно и лагодно , но по пару минутах Арам привыкнув к ее способу разговора понял, что она она вообще то боится его.... Сиверса на было дома и она предложила Араму подождать. Они сидели на террасе за виллой и пили чай.Коротко подстриженная трава неестественно зеленого цвета и эта женщина, сидящая напротив его и неестественная тишина как будто бы он находился где то в деревне - все действовало на него удручающе. Сегодняшний день подходил к концу и не было как то удивительно сигналов воздушной тревоги и казалось, что войны вообще то нет и все , что с ним приключилось сегодня, произошло не с ним, а с кем то другим, с неизвестным вовсе ему человеком и он просто был свидетелем этого всего. Усталость дня наваливалась на него и он боролся с ней как мог, он закрыл глаза и облокотился на спинку кресла и она предложила ему прилечь наверху в спальне.Они поднимались по лестнице и Арам мгновениями проваливался куда то - единственным желанием было принять горизонтальное положение. " Знаете, у нас есть комната для гостей и вы там можете отдохнуть",- долетело до него, когда они шли по коридору. Она открыла дверь. Комната была метров двадцати с кроватью с покрывалом из светло-зеленого материала в мелкие цветочки и комином, шкафом и парой комодов, в углу стоял столик и два кресла. Она бесшумно закрыла за ним дверь. Он снял ботинки, лег, и провалился в сон как убитый. Ему снился поезд, который не был похож ни на какие до того известные ему поезда , он ехал в нем и за окнами мелькали какие то постройки, шумные вокзалы, а он сидел в отдельном купе, и это купе было очень большим, со столом и еще одной комнатой и официант принес еду и почему то с ним ехал еще один человек, который что то писал ему и объяснял то, что делается в мире вообще и говорил, что скоро они приедут на какую то станцию, где их будут встречать и что он Арам должен будет говорить людям, которые его встречают о том, чтобы они тоже ехали с ним в этом же поезде, и что там у них есть много свободных мест и Арам захотел проверить, есть ли вообще что то кроме этого вагона и тогда этот человек сказал, что вагоны можна доцепить, и что главное чтобы все хотели ехать с ними. И Арам чувствовал, что он должен выйти из этого поезда и начал отчего то упаковывать свой чемодан и все не местилось в нем и книги выпадали из чемодана, а человек стоял рядом, а потом начал помагать ему и принес чемодан, но чемодан был полный с какими то другими вещами и тогда он вытряхнул содержимое этого другого чемоана и положил туда свои вещи и почему то спрятал чемодан под сиденье , на котором сидел. Потом поезд остановился и человек исчез и он Арам остался один и перед ним был какой то вокзал, он открыл окно, на пероне не было никого и вдруг появились какие то люди и они шли строем, как военный отряд и один , который шел впереди остановился и приказал всем садиться в вагон, где был Арам, но никто почему то не появился в вагоне и поезд тронулся и он раздосадованный на себя оттого, что не вышел из этого вагона и взяв эти два чемодана и пробежав по коридору, открыл дверь вагона и перед ним мелькала насыпь и было высоко и он решил прыгать и прыгнул, но не упал, а полетел, потом начали приближаться деревья и он боялся упасть и пробовал лететь дальше, но зацепился за какую то ветку и с трудом отцепив ее, наконец приземлился и опять полетел, но уже низко над землей и вдруг услышал гром и подумал, что будет дождь и он должен спрятаться где то в доме и откуда то появился дом и он залетел в этот дом и сел на шкаф и уже не мог там удержаться и упал. Но он не упал сразу а только начал медленно падать и старался все таки не упасть на этот пол. Неописуемое чувство пропасти и смерти и связанный с этим чувством ужас был так огромен, что он хотел убежать, уйти куда угодно, может быть даже в другой мир, который по своей сути мог быть еще страшнее, но давал возможность, а скорее надежду на жизнь. Он начал кричать и проснулся. Перед ним стоял Сиверс, испуганный и не знающий что делать. " Мой бог, вы так кричали, что мы прибежали сюда и не могли Вас даже разбудить и пробовали и так и этак. Ну вот наконей Вы проснулись. Хвала богу". " Мне думается, что Вам необходимо отдохнуть и может быть подлечиться",- продолжал он,- " Но во всяком случае отдохнуть",- закончил он категорически,- " И об этом позаботится Зизи",- твердо добавил Сиверс. "Она вообще то похожа на Зюзю",- подумал Арам и улыбнулся. Монастырь. На горе стояли развалины старого монастыря, а перед тем была там крепость, так по крайней мере говорила легенда и все об этом в колхозе знали. Араму все время хотелось взобраться на эту гору и посмотреть , что же там осталось и вообще тянула его таинственность, с которой все говорили об этом разрушенном монастыре. Пекло немилосердно солнце и не было уже сил идти под эту проклятую гору, но желание посмотреть двигало его вперед и он дошел все таки развалин. Пролом в стене нашел он не сразу, атолько обойдя почти всю стену вокруг. В середине все поросло травой и лежали где попало глыбы стен, в углах росли кусты боярышника и дикого винограда и все преплеталось, как каком то буреломе, на стене грелись на солне ящерицы и здоровый паук сел густую паутину между стеной и нависшим куском свода. Арам влез в нишу , там было прохладно сыро, оголенная земля красного цвета и почему то не росла трава здесь вовсе. Он прислонился к стене и наконец перевел дыхание.Хотелось пить и он вытащил из за пазухи персик и лихорадочно съел его. Страсть к открытию чего то нового и доселе неизвестного может быть только ему так обуревала им, что он, невзирая на какой то внутренний страх решил посмотреть все , что было или осталось в середине.От звона цикад и от солнца распирало голову и через некоторое время он этот звон превратился в действительность, которую уже не замечаешь совсем. Он перелез через наверно когда то внутреннюю стену и оказался в закрытом со всех сторон стенами пространстве с сочно зеленой травой. В углу на ватном одеяле лежали две совершенно раздетые женщины, тесно преплетающиеся их тела создавали впечатление одного целого создания, живого и постоянно двигавшегося. Он вместо того, чтобы куда то скрыться, остановился как вкопанный и не мог двинуться с места. Одеяло было из лоскутков и превалировали в нем синие цвета и эта ярко зеленая трава и два белых тела с черными как смоль волосами, опадающими и преплетающими тела, делали всю эту сцену похожей на сказку или на что то , чего не бывает в природе вообще. На него не обращали внимания и кто бы мог подумать, что сюда, да еще в такое время может кто либо забрести. Ему хотелось отчего то подойти поближе, но внутренний голос говорил ему, что он должен уйти и немедленно, но он не хотел слушаться этого своего голоса и немедленно представил себя рядом с ними и тоже раздетого, совсем , как и они. И это желание сделалось так сильным и так всеобъемлящим, что он испугался и шарахнувшись спрятался за выступ стены. Покатился камушек и он увидел, что обе женщины привстали и потом одна из них встала во весь рост и одним взмахом руки стянула распадающиеся волосы на затылке лентой и связала их, освобождая тело от них. Но он все равно непослушно расходились вовсе сторны и она собрав их в горсть приколола чем то на затылке. Ее гибкое , как у какого то небывалого животного бело-смуглое тело с островками было как изваяние или скульптура в этом монастыре, которую забыли здесь тысячу лет назад. Другая встала тоже и и подняв руки положила их на плечи той первой и обе начали громко смеяться и так смеясь кружились на этом ватном одеяле. Арам стоял как вкопанный и не мог действительно сдвинуться с места, и наверно не было никакой силы, которрая могла бы его заставить сделать это. Они наконец заметили его и одна из них махнув ему, ка будто бы приглашая его, засмеялась еще громче и он скофузился и только тогда отвернулся и опустил голову. Он чувствовал , что он что то украл у кого то кто был так доверчив к нему и это чувство стыда сделалось вдруг и он не оглядываясь побежал с горы вниз и запыхавшийся прибежал домой и не говоря ни слова матери и схватив первую попавшуюся книжку, побежал по спуску горы на пляж к морю. Он открыл глаза опять и увидел Зюзю, которая стоя пред ним поправляя как то неуклюже выпавшие с прически волосы, сказала, опустив уже обе руки, что Эверс ждет его на ужин внизу. Он закрыл глаза и сказал пересохшим голосом:" Так, я сейчас прийду". Если есть бог. Пшеница стояла уже пожелтевшая и полные колосья опускались до земли и неприкаянно ждали своей участи, как и каждый, кто шел по этой пыльной дороге на восток. Гул кононады то приближался, то отдалялся и духоту время от времени с ревом резали низко летящие самолеты. Пулеметная очередь фонтанчиками поднимала тогда пыль и та смешивалась с кровью и оставляла на дороге засохшие следы и они разъзжались колесами телег и ногами людей, переливающихся волнами и идущих непрерывным потоком день и ночь. Спрятаться было некуда и, когда самолеты приближались, почти все кидались в эту пыль, смешанную с кровью и потом и пригнув голову к земле ждали своей участи и прощались со своей жизнью и с близкими. Когда самолеты отлетали, сбросив все бомбы и отстреляв всю взятую амуницию, на дороге воцарялась сначала тишина, а потом поднимался неимоверный гам и крик и вой,нечеловеческий вой. Так, как воют люди на войне не слышал наверно никто из тех, кто сидел в это время за штурвалами самолетов. Они слышали только гул моторов и видели перед собой цели-людей, идущих и тянущих и ползущих по земле, людей, для которых не было сострадания ни у кого -- ни у тех, кто сидел в тиши или гуле кабинетов в Москве или Куйбышеве, а уж тем более у тех, кто планировал очистить наконец землю от коммунизма, русской заразы и претворял в жизнь идею создания наконец новой, порядочной, современной и цивилизованной страны, в которой наконец будет место для всех людей немецкой нации и будет для каждого немца наконец обеспечен быт без голода, страданий и унижения до конца его дней. Полк тяжелых бомбардировщиков третьей сводной дивизии Второго Белорусского фронта получил задание уничтожить группировку Армии Север к юго-западу от Минска. Наступление немецких войск шло по всей линии фронта и в сумме полк был укомплектован наскоро из самолетов и командного и технического состава, разрозненных, уцелевших после первых трех дней непрерывных немецких бомбежек. Самолеты называли летающими гробами, так как скорость, с которой они летали, их неповоротливость в воздухе и то, что они несли бомбы делало их легкой добычей немецких истребителей. Временным местом пребывания была определена Тула, но все понимали, что накат немецких войск так неожиданный в первые часы и дни войны и так несравнимый с энтузиазмом в Красной Армии последних часов и дней перед войной, может продлиться еще не только дни, а и месяцы. И тогда Тула может быть окажется на первой линии фронта. Никто, конечно об этом не говорил громко и только мысли подкрадывались и ложились тяжелым, неимоверным грузом все больше и больше на плечи летчиков и с каждым днем и часом, ситуация в полку становилась все более невыносимой, когда известия о гибели машин приходили с часовой предрешенной регулярностью. Не возвращалось около восьмидесяти процентов летного состава и было просто везеньем, когда самолет не сбивался прежде, чем ему предстояло выполнить вообще поставленное задание. Эта ситуация длилась вот уже четвертый день и все понимали, что выполнить задание будет невозможно, даже, если все без исключения машины будут подняты в воздух. Прикрытие истребителей тоже не давало желаемых результатов и, поэтому только ночные полеты давали еще какие то минимальные шансы сделать что то, буквально что то и это что то было неуклюжей и трагической попыткой по крайней мере погибнуть еще перед тем, когда наступит всеобщий крах, чтобы по крайней мере не видеть и не пережить конца всему. Обо этом конечно думали все в эти последние минуты во взрывающихся в воздухе машинах,эти последние минуты снились каждому и все таки каждая новая эскадрилья тяжелых бомбардировщиков отправлялась в полет в очень приподнятом состоянии и люди знали, что с каждым даже таким полетом они достигают чего то для своей страны. И уже не вождь или служба ему только одному становилась тем, что вело людей к таким самоубийственным поступкам, а вера в себя самих. Но власти, как каждой власти нужен был не истинно патриотический подъем народа а вера в бога, нового бога. Без этой же веры в бога не могло пережить такой ситуации и громадное количество населения, которое было оставлено само по себе и попадало немедленно и неожиданно , если перед этим также неожиданно не приходила смерть, под навал стремительно надвигающейся массы немецких войск. И скупые коммуникаты о том, что оставлены в результате тяжелых боев: Брянск, Гомель,Лука,Лида,Вильнюс,Киев, а потом Смоленск и так далее и так далее, оставлял у оставшейся части населения еще не занятых территорий только страх или еще последнее желание уйти, убежать, а если уж, то скрыться или если и это было уже невозможно, запастись едой и ждать новой власти, потому, что старая власть, за которую почти сто процентов населения заплатило сполна этим же и прошлым поколением, неимоверными усилиями потерь жизней, смертями, болезнями , изувеченными судьбами и в конце концов смирением этой новой коммунистической власти. И вот эта власть предала этот же народ. На что мог еще рассчитывать гражданин этой страны, у которого даже в деревне не было паспорта, чтобы предъявить его для покупки железнодорожного билета, что этот же билет купить. Но живущий с дня на день народ не имел даже ничего, на что можно было что то купить. В такие моменты истории жизнь людская не имеет вовсе цены и тогда можно купить все очень дешево и покупают это все только те, кому тоже не остается ничего другого, как быть с советским народом, о котором говорилось и вторилось на всех языках из громкоговорителей этой огромной страны. А народ в массе своей готовился к приходу новой власти и вспоминали те, кто еще остался, и кто мог что то там еще вспомнить, вспоминали приход немцев в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Тогда армия немецкая занимала приграничные города Украины, Беллорусси и самой России чинным строем и это чувствовалось во всем: в организации обычной жизни, сразу же после окупации, в наведении порядка, даже в том, как начинало население подражать этой новой власти. Армия немецкая была силой, несущей не убийства, а именно порядок. И именно так думали те, кто надеялся все же на одно- пережить все это. В большинстве же своем люди не имели ничего, что еще могли потерять, ничего кроме своей жизни. И даже те, кто сотрудничал с властью, даже те не подозревали в массе своей, что же в действительности их ожидает. Но все равно потоки беженцев и все более и более нарастающие народной молвой известия о небывалых зверствах шли волнами и доходили до многих уже и тогда и люди забирали только то, что могли унести -- забирали детей, оставляя стариков и шли на восток, потому что слухи не могли быть только слухами, что то должно было быть в этом всем правдой, не могло быть все это только ложью. Новоиспеченный комиссар первого ранга Яков Клюев сидел на завалинке перед ангаром и вытащив кисет с махоркой размеренно скручивал как все говорили здесь "ногу". Да и курить не хотелось вовсе, но курили почти все и это стало считаться хорошим тоном и махорку выдавали регулярнее , чем все остальное. Хотя конечно кормили их намного лучше, чем в любых других войсках -- это был закон -- с воздухом не шутят- любил повторять командир их эскадрильи. Кузнечик назойливо и как не к стати "цыкал" и " цыкал" без передышки и в воздухе , казалось не осталось вовсе кислорода и сам воздух давил своей массой на все, что окружало и даже далекий грохот то надвигающийся, то отдаляющийся казалось от этой жары усыплял и действительно хотелось только одного-спать. " Яков, товарищ Клюев ",- кричал бежа к нему в просаленном комбинезоне Иванов,- " Слушай, Клюев, не полетишь ты сегодня ночью, не полетишь, говорю тебе, хоть ты меня убей и тоже самое скажу политруку. Гроб твой , как сито дырявый, а латать некому, так как все уже и так с ног падают, да еще у нашего то Древенникова жена рожает, вот его тоже на два часа отпустили и теперь тебе все одно. Скажу я тебе, если фронт не подойдет через два дня к нам, то значит бъем мы немцев и еще как, а если подойдет, то слышал я, как говорил политрук, будем все самолеты взрывать и в леса, и по обтоках, а там, как каждый сможет так и будет. Да вот я здешний, а ты ведь не отсюда и подумал я теперича, что коли такая сейчас ситуация, то сегодня вечером поедем в деревню мою, она тут километров за двадцать и покажу я тебе жену свою и вообще, чтобы знал ты , что , да как , в случае чего, ну понимаешь",- он перевел дыхание от своего монолога и как то неуверенно посмотрел на Клюева, как бы проверяя , как он будет вообще реагировать. " Да вообще то брат, то , что ты сейчас говоришь- это же криминал и вышка, однако",- с расстановкой и глядя прямо в глаза Иванову произнес Яков. " Да брось ты, ну вот , думал я , что не поймешь меня, а ты понял и то с первого раза, ну и ушлый же ты мужик",- Иванов с кривой улыбкой как то нехотя повернулся и пошел к ангарам. Яков скрутил наконец эту козью ножку и с удовольствием, которого не чувствовал доселе вообще от курения затянулся. Иванов шел медленно к ангарам и почти дошел до входных замаскированных ворот и вдруг стремительно повернулся и почти побежал обратно. " Слушай",- сказал он стоя перед Яковом и тяжело дыша,- " Некогда ведь, однако, нам играться сейчас, и проверять некогда уже никого. Я вот приглядываюсь к тебе уже который день и вижу, что мужик ты спокойный и что на тебя можно, однако, положиться и что есть в тебе что то наше, тульское, хоть и не отсюда ты и не хорохорься ты, все одно война прийдет и сюда и будет долгая война эта, пока или мы их или они нас и никто не поможет нам, никто, а коли помогут, то для своей же выгоды, или одни, или другие и будем мы потом в кабале еще лет этак четыреста ходить и дети будут мои немяшками и забудут, кто же такой был их прадед и будут может быть презирать нас как подлюдей, тьфу, ****ь -- " надлюди". Да не то болит у меня в середке то, болит душа оттого, что вокруг одни суки, истинные, а людей то и нет. А ты мне приглянулся, вот и решил я на тебя поставить, да еще Колька из техников поедет с нами для виду все, как бы за запчастями, надо же обязательно, вот и решай, но советую тебе едь с нами, отчего же тебе не ехать то вообще, а , а то смотрю, сидишь как пришибленный, и все один и угрюмый какой то",- он замолчал и, сев рядом положил руку Якову на плечо и участливо заглянул ему в глаза. " Да не знаю, что с семьей то моей, вот дела какие",- Яков выдавил из себя фразу как камень и уставился в землю. " Если погибли то, то земля им пухом, только чтобы не мучались перед смертью то, а если живут еще и мучаюся или мучают их, это конечно, брат страшно, оттого ты это вот и чувствуешь так и переживаешь. И оттого, скажу я тебе вот что- ты молись, но не так просто богу там, а молись за них близких твоих, чтобы и они поняли, что ты с ними и что ты о них не только помнишь , но и радеешь, как за себя самого и душу свою, вот, что я тебе скажу",- он смотрел в глаза Якову сбоку, наклонившись и ища в его Якова глазах какой то отголосок своих слов. " Дядя Кондрат, да ведь я же им кроме этой твоей поддержки не могу помочь, а им может быть помочь нужно, понимаешь, физически помочь, вот может быть даже и спасти их и вывезти в Сибирь в эвакуацию, чтобы хоть не погибли, сразу",- закончил он угасшим голосом. " Слушай вот я тебе скажу так,- поедем мы сегодня ко мне и может и найдется совет на твои мучения то, и может быть даже и быстрее, чем ты там в своей голове то и думаешь",- он вздохнул и крякнув отчего то встал и не зная куда деть длинные непомерно руки, всадил их в карманы комбинезона. " И вот еще что, ты брат пообедай конкретно-то и иди спать, а то не выдержишь ты всего то этого, и слушайся старших, а то я вот как сына своего, ему правда только пока пятнадцать, а я ведь могу и огреть тебя чем-то для послуху. Ну иди же черт тебя побери, встань и иди и делай, что я тебе говорю",- закончил он в сердцах. Яков встал и махнув рукой направился к столовой. Еда не лезла в горло и жара допекала и он выпил стакана четыре компоту и, стоящий пред ним штурман Андреев ядовито заметил, что от многости воды заводятся лягушки. " Слушай, ты говнюк",- вдруг неожиданно для самого себя рванул Яков,- " Отчего тебе весело, радуешься , что завтра погибнешь". Он агресивно смотрел на Андреева и тот сконфузился и наклонив голову почти шепотом произнес:" Да у нас в семье я последний то, что же мне еще плакать, я уж только радоваться могу". Сидящие в столовой как по команде повернули головы и в зале воцарилась тишина. " Да ты чего, чего ты цепляешься к людям, что не дала тебе твоя Дуся, а !",- вдруг с расстановкой и со злостью сказал кто то, а другой голос вторил ему:" Да где же тут у нас этой-то Дуси взяться, а ему может быть и не Дуся нужна, а может быть ему нужен Пееетя",- голос говорящего был занудливо претворяющийся и зал грохнул со смеху. " Что же за хамы и скоты Вы все",- Яков выпрямился и не глядя вышел из столовой. " Эй, ты пилот, засранный",- догнал его тот, кто говорил про Петю,-" Да война же, ****ь товою мать у нас , а не финтюльки и не обижайся, пилот, всем сейчас тяжело, и нечего тут выкобеливаться, а если проблемы у тебя с нервами, то пойди к врачу нашему, Абрамычу, он тебя сразу на ноги поставит и не время сейчас нам нюни расспускать. А если ты чего за педика обиделся, то прости брат, я это понимаю, хоть и установка у нас на таких как ты, чтобы их в психушки сажать, но, если ты и вправу такой, то приходи и поговорим с тобой, приходи в первую казарму",- он спокойно похлопал Якова по плечу и пошел обратно к столовой. Яков был раздосадован на себя:" и еще эти бессмыссленные предположения",- думал он,-" Да влип",- крутилось в голове,- " И отчего все охотятся на него. Что им всем от него нужно". Он грохнулся на постель в своей комнате, которую он делил с молодым политруком и не помня себя заснул. Александр Сергеевич. На тяжелого моренного дуба столе с а ля лев ножками стоял экран компьютера на жидких кристаллах, перед экраном лежала клавиатура, сбоку стояли две колонки самого компьютера а рядом сбоку пластмассовый ящичек с дисками. Александр Сергеевич сидел за столом и водил то мышкой, то хватался за джойстик и лихорадочно нажимая его издавал какой то необъяснимый доселе звук и начинал ни с того ни с сего смеяться. Раздался стук в дверь и он сказал:" Войдите! Открыто!". Светлана вошла в комнату и за ней Валера и тогда Александр Сергеевич стремительно встал из за стола, распахнул руки и, пламенно улыбаясь, встал из за стола и протянул ей обе руки сразу. " Ну приветствую, приветствую. А это ассистент Ваш, прошу, прошу проходите. Чай, кофе, воду Я давно хотел познакомиться, такие люди. Мне рассказывал Леша о Вас, что такая предпринимательница, молодец, вот выехала из России и ты смотри, фабрику построила, капитализм , понимаешь ли в Германии развивает. Это же как в книге про Рокфеллера.Да!",- он торжественно прошел к столу и сел в кожанное с высокой спинкой кресло, потом встал и любовно гладя это кресло сказал в заключение:" Вот вся мебель немецкая из мореного дуба, настоящего, не какая там подделка, а настоящий мореный дуб и точно, точно сделали, ай да молодцы немцы, по старым картинкам точно как я хотел и сделали. Но дорого, конечно, дорого, ну что ж делать , скупой платит дважды",- закончил он торжественно московским слоганом. Светлана повернулась к Валере, он встал и сказал: " Да я тут за шофера-охранника",- а потом уже выходя закончил- " Светлана, я буду перед дверьмии в случае чего, ну , понятно". " Ну даешь. У тебя что ли все такие зверюги, а Ну и , скажу я тебе морда у него, без суда и следствия двадцать лет можно дать. Ну и выучка, молодец ты, однако. Так нужно воспитывать людей",-он довольный собой подошел к письменному столу и нажав кнопку на пульте , встроенном в столе сказал в микрофон:" Валечка, принеси нам кофе, целый кофейник , прямо с автомата и сливок, ладно, ну и умница",- он уверенно сел в свое кожанное кресло и отчего то вскочив направился к Светлане. Она стояла перед окном и смотрела на лесопарк за окном,на территории которого находился весь завод вместе с гостиницей и домами для руководящих работников, как называл их всех Врытов. " Ну вот, сейчас подойдет Лешка и поговорим. А пока расскажи про себя, сколько лет, сколько зим, это же надо, да поди прошло уже лет этак двадцать пять, ту точно, двадцать шесть лет прошло, как виделись мы с тобой в последний раз, ну надо же, как время бежит. А мы стареем и дурнеем",- он подошел к ней и стал за спиной. " Александр Сергеевич, дело у меня к тебе",- сказала она спокойно, с расстановкой,-" И вообще, мы теперь как бы и люди разные сделались с тобой а вроде бы были и учились вместе, но время нас разделило и властвует над нами",- она мечтательно закончила и повернулась к нему и, взяв его под руку подвела к дивану,- " Давай сядем, а то в ногах правды нет. Так вроде говорил, если помнишь, физик наш, и были мы с тобой в таком институте, оказывается, что теперь все глаза выпучивают, и когда говоришь, что лекции по физике читал Капица, удивляются все и не верят вот , а это же чистая правда, Саша",- она усадила его подле себя и повернулась в полоборота к нему. " Шеф твой, Саша, кажется, ищет покупателя для одного из своих объектов, так как у него определенные денежные трудности.Ну вот из-за этого -- я тут",- она произнесла две эти логически исходящие одна из другой фразы и спокойно посмотрела на него. " Но, Светлана, откуда такая осведомленность! Я просто удивлен. Неужели у тебя, как это принято сейчас говорить, неужели у тебя свои шпионы у нас Вот дела!" ,- он театрально поднялся с дивана и остановился перед ней на какое-то мгновение, потом решительно подошел к столу и начал лихорадочно нажимать на кнопки компъютера. " Но не могу все же понять , каким же образом ты могла дойти до таких выводов",- проговорил он раздосадованно,-" это же невозможно, ну просто невозможно". Он вдруг улыбнулся и придвинувшись вплотную к дивану, на котором она сидела,и далее улыбаясь так наивно и совершенно как бы не к месту, сказал:" Да черт с ними с делами, вообще то, давай я тебе покажу мой альбом с фототографиями. Вот смотри",- и он, подав ей руку, почти потянул ее с дивана к столу и усевшись опять в свое это кресло, вытащил из ящика толстый альбом с фотографиями и выложил его на стол. " Вот тут я с Королевой английской в Лондоне, вот тут я с принцем Чарлсом, тоже в Лондоне, он тут какой еще молодой, а,вот тут я с Михаилом Сергеевичем, а тут сзади, видишь, стоит Министр Обороны, а тут я с Леонидом Ильичем, а вот тут уже другое время я с Борисом Николаевичем, но он тут совсем молодцом выглядит. А вот тут я на Бирмингемском мосту с группой наших товарищей. А вот тут мы в Вашингтоне. Вот тут , узнаешь, ну конечто же это же Президент Форд, а вот тут Картер.Да! А вот тут нам вручают награды в колонном зале.А вот тут, видишь -- этот старикашка, не узнаешь, так это же Буденный, ну вот , видишь, все люди нашей эпохи и детям будет что посмотреть!",- он листал и листал альбом и с фотографий пламенно улыбались и переливались в блеске лучей заходящего солнца, которые пробивались через элегантные жалюзи его кабинета, все новые и новые старые и молодые лица глав государств , королей, королев и принцев и он, войдя в ажиотаж, с покрасневшими щеками и горящими глазами говорил и показывал ей этот толстенный альбом. Она стояла и смотрела из за его плеча вдаль, через окно и уже не слушала его. " Ну вот и все",- закончил он наконец и она очнулась. " Ты понимаешь, со многими из этих людей у меня действительно нормальные дружественные отношения, я знаю их телефоны, домашние, рабочие, я могу позвонить почти каждому из них, если они еще живы, я могу с каждым из них поговорить на его родном языке, по крайней мере на английском языке и каждый из них, когда я о чем то попрошу не назойливо, а по дружески, конечно же не откажет мне во встрече. На многих фотографиях, видишь я тут молодой еще, но на других я уже старше и эти люди тоже постарели, мы встречались и встречаемся до сего дня со многими",- он сидел в кресле, скрестив руки и держа их на кончике стола и запрокинув голову и почти закрыв глаза расстроганно морщил рот. " Саша",- сказала она, положив ему руку на плечо,- " Я верю, что еще будешь встречаться с этими людьми, обязательно",- она произнесла эту фразу тоже трогательно а потом ни с того ни с сего сказала:" У меня есть только фотография рядом с Папой Римским и все". Она еле сдерживала себя, чтобы не рассмеяться, потому что это был бы конец всем ее хорошим отношениям не только с ним, но и со многими еще другими, которых они оба знали и с которыми у нее фотографий не было. " Я, понимаешь, мучаюсь оттого, что например, мои рубашки сейчас не такого качества, как когда-то и извени грызут в шею, ну не та выделка уже, или может быть еще не та, но ведь отечественные уже и из хлопка, представь себе, это же величайший прогресс- у нас мужские рубашки, которые визуально не стыдно одеть на прием , ну например к королю Испании. Я считаю это уже прогрессом огромным и считаю своим долгом носить именно отечественную одежду и даже, можно сказать горд этим",- он встал и подойдя к окну, отслонил жалюзи. " Я конечно, понимаю, что я обидел тебя. Короли, королевы, принцы. Ну прости, не хотел обидеть. Ты же у нас великий труженник и я вовсе не хотел показать, что я чем то лучше тебя. Но у каждого есть свое святое и я люблю красиво, со вкусом, именно в английском стиле, одеваться, ну слабость у меня и я люблю общество и не могу без общества. Но не всем же дано бывать. Ну прошу меня извенить",- он стремительно подскочил к ней от стола и, выхватив ее руку, поцеловал ее в ладонь. " Господи, я помогу тебе с этими векселями",- сказал он,- " Я даже знаю, кто этим займется",- и он вскочил с кресла и вышел из кабинета. Вошел Леша и казалось, что он слышал хотя бы часть их разговора и на его лице рисовалась какая то дурацкая улыбка ни к месту как бы и как бы от нечего делать он подошел к ней, по дороге почему то рисуя пальцем по столу Александра Ивановича невидимый рисунок росчерком и, наклонив голову набок и встрепенувшись, сел на стул напротив ее, приставив его так же стремительно почти к ее ногам. " Ну и даете же Вы Светлана Батьковна, старого совсем развезло, умеете Вы действовать на него , неизвестно чем но умеете, и это нужно признать без битья",- он тоже не выдерживал более и рассмеялся полным ртом, показывая белые красивые зубы. Потом он наклонился к ней близко, почти касаясь ее колен подбородком и держа голову в согнутых руках и уже без смеха пристально посмотрел на нее,-" Ну вот скажите , мне, почему Вы всегда ходите в одном и том одеянии. Я вижу Вас уже который день в Москве, но Вы все время в м том же жилете",- он озабоченно посмотрел на нее без смеха и очень серьезно,- " Ведь Вас скоро никто не будет принимать серьезно. Здесь Москва и в нашем обществе женщина должна быть женщиной , а не извените салдафоном. И женщины не носят у нас, ну не принято у нас в Москве, чтобы женщины носили брюки, да еще короткие, да еще в таком возрасте, как Ваш, ну простите меня Светлана, я ведь Вам говорю от всей души и уважаю Вас и никто другой не скажет Вам этого всего. Но если Вы будете так одеваться, Вас просто будут все обходить. Ну неужели нет у Вас возможности купить какую то подходящую одежду. Я понимаю, не та фигура, не тот рост , не тот возраст , но в конце концов сейчас у нас Семашков, вот модельер делает чудеса, да он бегемота может так одеть, что все просто завидуют именно фигуре этог бегемота",- он перевел дыханеи и набрав опять воздух в легкие предрожил:" А может быть", но она прервала ему и сказала: " Я видите ли минибегемот, а для такого трудно что то подобрать, но поверьте, у меня целые шкафы всевозможной одежды, но я не чувствую себя в ней комфортно и оттого буду одеваться так как мне заблагорассудится". " Да поверьте, мне хочется только заработать денег и мне не нужно, черт побери, чтобы Вы одевались как подобает одеваться сейчас людям в вашем положении, мне нужно только, чтобы в следующий раз Вы были в юбке и пиджаке или в чем то таком и чтобы это все выглядело прилично, понимаете прилично и не аляповато и не пошло",- он встал и в сердцах отодвинув стул тоже вышел из комнаты. Она сидела на диване в кабинете Александла Сергеевича положив ногу за ногу, закрыв глаза и облокотясь на спинку кожанного дивана и скрестив пальцы рук, лежащих на коленях. В кабинет почему то вошел Валера и она услышала его голос: " Ну пошли, нечего тут сидеть. Едем покупать тебе одежду". " Никуда я не поеду, слышишь, не поеду я и, если куплю себе что-то, то только тогда, когда я , слышишь, я этого захочу". " Да брось ты, это же вообще пустяки",- сказал Валера смеясь,- " Ну хотят , чтобы все были одеты, как они хотят , ну оденься, да вообще-то не обращай на это внимание. Такое сейчас время",- закончил он философски. Она встала и, взяв свою куртку и, не дожидаясь возвращения Александра Сергеевича вышла из кабинета. " Мораль, да какая там у них у всех мораль, да вот дети шести- восьми лет моют на морозе пред светофорами стекла автомобилей и просят за это рубль или что подадут. Все это в норме, а тут , понимаешь ли не тот вид, не тот костюм, не то то и то не то",-она в сердцах ругалась сидя рядом с Валерой в автомобиле. " Да ты вообще понимаешь, что ты вообще говоришь",- вдруг зло произнес Валера,-" Да если бы мне кто то сказал, что мне заплатят за то, чтобы я оделся да хоть во что угодно, да оделся бы я и вообще то это же ****еж про твою мораль, про детей,моющих на светофорах машины. Да ты чего, можешь их прокормить. Да пусть моют себе. И вообще то это же все организовано, это же просто напросто бизнес, понимаешь, бизнес и ничто другое , а ты тут сердобольная нашлась -- бедные дети, какая-то мораль. Да не ****и ты и все",- он выругался сочно и со злостью произнес,- " Мне нужно вот завести ребенка на спорт. Где тебя высадить. Вот и сможешь узнать жизнь трудового народа изнутри. Проедешься на метро, тебя там может быть не обокрадут, потом в автобусе, ну как все москвичи и тогда через два часа езды поймешь, когда приедешь в гостиницу, что ты просто рада оттого, что по дороге ничего не случилось",- он остановил машину и она, открыв переднюю дверь "мерцедеса" вышла из автомобиля, потом открыла заднюю дверь и, достав куртку и сумку, в сердцах закрыла и ее. Машина уехала и она осталась в одном из переулков, ведущих к Тверской. Но все равно было здесь темно, и ближайший фонарь в метрах этак двадцати рассекал темноту и падающий мокрый снег бледным и почти невидимым светом. Она облокотилась о стену какого-то дома и заплакала. Потом вытерла зло тыльной стороной ладони глаза и, надев перчатки , держа в это время сумку между зажатыми коленями и нахлобучив на лоб свою черного цвета шерстяную вязаную шапку, двинулась к фонарю. Снег был мокрый и месиво из воды и снега со льдом делало мостовую похожей на тающий каток. Она хотела быстрее добраться до этого проклятого фонаря и, подскользнувшись больно упала просто лицом в эту грязную и мокрую слякоть. Сумка валялась обок и еще к тому же открылась и два ее важных для фирмы и свежо подписанных договора валялось в этом грязном снегу с водой и постепенно синяя печать расплывалась, образуя пятно на воде.Она была рядом с фонарем и все было почти четко видно и она поднялась медленно и устало и, запихнув не глядя почти все бумаги в сумку и закрыв ее, отрешенно и ссутулившись пошла вперед. На Тверской она ловила целых полтора часа машину, и таксисты или попутные машины останавливались и тогда шофера, увидев ее, отъезжали не дав ей даже возможности сказать, куду ей нужно ехать. Наконец какой-то совсем допотопного вида синий "москвич" остановился напротив нее и, высунувшийся водитель произнес :" Еду в Переделкино. Если туда, то подвезу, если не туда, бывай". Она, вся замерзшая и стуча зубами, подошла и еле выговорила адрес гостиницы. Шофер посмотрел на нее и сказал:" Ну мать , ты даешь, да кто тебя там захочет то в этой гостинице, там сегодня молодые девушки в ходу, а ты что то мать перепутала. Я тебе предлагаю, поедем ко мне , переночуешь у меня, я человек добрый, а там, посмотрим, может захочешь у меня остаться вообще". Он говорил это все так уверенно и с такой правотой, что ей сделалось, несмотря на уже бивший ее озноб, весело и она, превозмогая пробирающий ее холод рассмеялась. "Да ты, вижу что ли наркотиков наелась, а ",- он посмотрел еще минуту на нее, она смеялась уже не наклоняясь к окну машины, а выпрямившись и он, махнув рукой, захлопнул дверцу автомобиля и уехал. Она стояла на этой Тверской и уже не поднимала руки, только стояла и ждала. Чего она ждала, она не могла понять и сама. Она чувствовала, что мороз пробирает ее всю до самых костей и что вот вот она упадет и прохожие, идущие по широкому тротуару начали обращать внимание на нее и тогда к ней подошел какой то человек средних лет и, дотронувшись легко произнес:" Здесь Москва. А я за Вами вот наблюдал из окна моего дома. Вы, наверно не здешняя, как я полагаю. Федоров, моя фамилия. Может быть Вы пройдете к нам в квартиру, хоть чаю выпъете, позвоните Вашей семье, друзьям, чтобы они за Вами приехали". Она попала в старую московскую коммуналку и пила чай с малиновыи вареньем с этим Федоровым и его женой. Потом сон сморил ее и она проснуась он звука голоса Валеры, который благодарил Федоровых и увещевал их взять деньги за такой конфуз. Она опять сидела в "мерцедесе" и молчала. Машина мчалась по пустым, брезжащих рассветом улицам Москвы и Валера молчал и не говорил уже ничего. Наконец подъехали в светящемуся элегантному подъезду гостиницы и он вышел из машины, открыл дверцу с ее сторны и она вышла из автомобиля. Он взял ее сумку и, держа слегка за локоть, произнес:" Я провожу тебя до номера, а то еще что --нибудь опять случиться с тобой. Ты же как маленький ребенок, за тобой нужен просто глаз да глаз. Ну и характерец у тебя",- добавил он каким то спокойным и уставшим голосом. Они подошли к лифту, а потом на пятом этаже к дверям номера и он, взяв из ее, плетьми опущенных рук ключ, открыл дверь и, пройдя вперед и положив на столик ее сумку, вернулся опять к ней, стоявшей в пролете дверей и не в состоянии уже сделать ни шагу , посадил ее на кровать и, расстегнув куртку, снял ее со Светланы. Потом присев, развязал ей шнурки ботинок и положив её на постель и прикрыв одеялом, сказал: " Вот ведь с тобой черт побери одна морока. Заказал тебе чай , сейчас принесут. А ты спи пока. Сегодня же у тебя очень ответственный день, а ты ведешь себя , как какая-то дура. Ну да спи". Он повернулся и, выйдя, тихо закрыл за собой дверь. Она лежала с закрытыми глазами и слезы проступали сквозь ресницы и тихо текли по щекам и скатывались на подбородок и пропадали по рубашкой, холодя и морозя кожу и она не вытирала их вовсе а только крепче закрывала глаза. В дверь постучали и она услышала этот стук, но не отзывалась и только повернулась к стенке. Двери приоткрылись и в комнату вошел кто то и она почувствовала, что этот кто-то стоял безрадно и не отзывался. Потом она услышала стук подноса и извиняющийся голос произнес: " Вот чай для Вас. Мне что ли налить, или сами что ли нальете себе". Голос был молодой и робкие шаги человека прошуршали по комнате и она услышала шелчок закрывающейся двери. Ей не хотелось ни есть ни пить , ни жить. " Ну почему меня жизнь так не любит и почему все у меня так сикось накось, ну почему",- она задавала себе этот вопрос снова и снова и начала шевелить губами одно и тоже предложение и ей казалось , что она кричит уже и тогда она сказала его громко и услышала свой голос, какой-то погасший и чужой и тогда сказала это предложение еще громче и ее голос все равно казался ей не её, а совсем чужим и тогда она повторила эту же фразу еще громче и потом еще громче и наконец закричала. Никто не явился и никто не мешал ей и она плакала над собой самой и над теми, которых уже не было и которых она вовсе не знала, но о существованию которых она почему-то знала, хотя не видела их никогда. Сотни мертвых вставали перед ее глазами и уходили в небытиё и улыбались ей на прощание. Она плакала, громко всхлипывая, накрывшись одеялом, хотела остаться сама с собой может быть до самой смерти, которая должна была наступить этой ночью. Пот, смешанный со слезами струился по ее лицу и она чувтвовала, что ей делается все хуже и хуже и она не хотела открывать этого одеяла и голова сделалась тяжелой и не своей и вдруг что то тяжелое и огромное начало катиться на нее и она открыла глаза и услышала грохот, который когда-то слышала и видела в кино. Ей захотелось сесть, она откинула одеяло и марево прошло вмиг. Не помня себя, она почему-то встала и, найдя свою сумочку открыла ее, и начала искать фотографию, нашла ее- маленькую фотографию военного в форме летчика, черно-белую когда то, уже пожелтевшую и изрядно потрёпанную. Она наклонила настольную лампу и начала светить на эту фотографию и тогда фотография перестала быть вовсе желтой и сделалась сначала черно белой, а потом цветной и человек этот -- летчик улыбался стоял на зеленой траве и улыбался. Было видно, что он ничего не боится, взгляд был у него спокойный и в его улыбке было столько жизнерадостности, как будто бы он должен был жить еще через тысячу лет, тогда, когда даже её уже давно не будет. И она подумала об этом и заплакала с такой силой и с такой безнадежностью и наверно так громко и страшно и плакала так долго, что даже не услышала, как вошел кто то в комнату. Она не могла поднять даже головы, которая, казалась весящей пуд и взяла эту свою голову двумя руками и, подняв ее, открыла глаза. Валера сидел рядом на кровати,в пальто, опустив голову и скрестив до белости руки и голова его была низко опущена и сидел он без звука и без движения. " Ну что ты , маленькая что ли",- сказал он со злостью,- " спать нужно ведь тебе, а ты тут нюни распустила, ну ****ь твою мать, ну ведь ты же старая баба, а ведешь себя как дурочка. Да перестань ты плакать, у тебя что здоровье что ли казенное. Вот мне домой нужно, а должен тут с тобой сидеть. Ну и наказание же ты",- он закончил эту тираду и она смотрела на него невидящими глазами, через него в пустоту и какой-то голос из-за стены начал вдруг песню про быструю речку. Слезы прошли совсем и всё, что было еще внутри, отчего могли они еще появиться, сгорело вконец в одночасье и она встала и закричала :"Вон, и чтобы не появлялся больше",- она схватила его с силой за шкирку и вытолнула за дверь, с грохотом закрыла ее на ключ и, подойдя к окну, открыла его настеж. Город гудел внизу и светился маленькими огнями автомобилей, как игрушечных , были они близко и всего только стоило шагнуть вниз. Она закрыла окно и вытерла испарину со лба и, стремительно раздевшись, побросав где попало одежду, бросилась в ванную. Горячая вода лилась не переставая и в ванной сделалось парно,она облилась холодной водой все равно ей было жарко. Она еле вытерлась и, дойдя до кровати, рухнула на нее и не помня себя заснула тяжелым и безпамятным сном. Если был бог -- он умер. " Яков, проснись, пора",- тормошил его Иванов,-" Пора, а то к утру-то опоздаем, голову оторвут и не только то сделают". "Кодратий Иванович, оставь меня, иди ты сам",- сквозь сон твердил Яков и, Иванов раздосадованый вконец, налил в кружку воды из рукомойника и выли ее всю Якову на дицо. Тот вскочил, как ужаленный и ругаясь, начал одеваться. Они ехали по выбоистой пыльной дороге почти не включая фар. Грохот надвигающегося фронта чувствовался почти физически. Небо время от времени озарялось заревом кононады, тяжелая немецкая артиллерия бомбила поселок в километрах пяти от аэродрома. " Ты может быть и не увидешь больше нашего аэродрома",- говорил как заклинание Колька сам себе ежась от каждого далекого взрыва. Он был рядом с Яковом, на заднем сиденье газика и все надежды его Якова поспать хоть немного в дороге развеялись вмиг и совсем окончательно, когда машина ринулась в какую то воронку и остановилась. Пробы завести мотор не приводили ни к чему и они вылезли из машины и начали то толкать машину, то пробовали завести мотор - дядя Кондрат матерно ругался все время, наконец, вытерев руки о засаленую тряпку, сел на обочине дороги, за которой простиралась незримая и безпросветная чернота поля и произнес: "Ну ребята, вот мы и дезертиры. До аэродрома километров десять, а до дому сорок, пока дойдем до аэродрома, там уже немцы, до дому идти часов до восьми утра, уже светло будет. Поэтому принимаю волевое решение, сворачиваем на северо-восток и идем к лесу, он где-то в километрах трех отсюда, и будем пробираться до нашей деревни. На аэродром не возвращаемся, там нас уже никто не ждёт, разьве, что смерть",- он произнес гробовым голосом и твердо свое решение и, не говоря более не слова и не советуясь ни с Яковом, ни с Колькой, начал выгружать из газика вещевые мешки. " Дядя Кондрат, ну и сволочь,ты",- произнес со злостью Яков,- " А если наши отобъют аэродром, если фронт откатится, если даже аэродром сейчас бомбят, кто же я такой, ты об этом не подумал, ты вот подумал о другом, мешки вещевые взял с собой, значит думал и о худшем, а мне вечером все талдычил - вернемся мы к утру давеча --",- он передразнил Кондрата и, махнув рукой, пошел по дороге обратно. " Яков, а Яков",- кричал Кондрат," Да вернись, ты, вот увидишь, вернешься еще, не время сейчас на разговоры, слушай, погибнешь ты один". Яков шел по дороге в темноте не оглядываясь и сам не понимал, куда он все-таки идет и зачем он туда куда-то идет. Голоса его спутников отдалялись и затихли вовсе. На горизонте появилась нежная полоска рассвета, смешанная с заревом пожаров. Гром кононады прекратился и слышно было даже, как-то непривычно, квакание лягушек. Все было так нормально и совсем не чувствовалось войны. Рассвет приближался и Яков шел по дороге, не чувствуя усталости и постепенно его воспаленный мозг начал понимать, что он один и что на нем форма офицера Красной Армии и что кроме одежды и документов у него нет даже фляшки с водой. Пилотку свою он оставил в газике и потеющая голова тотчас охлаждалась холодом наступающего утра и оттого ему сделалось холодно, но он не обращал внимания ни на это, ни на то, что кроме квакания лягушек сделалось как то совсем не по военному тихо и грозно. Наконец он остановился и, подойдя к обочине, насобирал горсть ежевики и, проглотив ее, кислую и не совсем созревшую, тяжело вздохнув, опустился на землю и, сняв сапоги, сначала один, а потом другой, начал перематывать портянки. Утро наступало и было таким мирным, как когда-то в детстве, и как то, которое снилось ему не далее, как пару дней назад, которое он хотел пережить и хоть на минуту забыть, что война, что нет уже больше ничего того, что было до того, и что не будет уже никогда ничего такого, что было до войны, не будет никогда, хотя ему не хотелось верить в это и оттого он расставался с этими своими мыслями тяжело и вообще-то это расставание было самым страшным и трагическим и нестерпимым во всей его жизни. Сидя на этой дороге, он на минуту представил себе, как в каком-то обалденном сне, что войны нет и что все, что было и случилось с ним до сегодняшнего начинающегося утра, случилось не с ним, а с кем-то другим, а он тут и сейчас только наблюдает со стороны за этим кем-то, который он сам и не может его понять, не может понять его мыслей и его страха, его страха перед чем то, чего вообще еще и нет. И тогда он понял, что страх его был перед неволей, которая обязятельно прийдет. Страшная мысль пронзительно прорезала его мозг и он коротко глубоко вздохнул, потом стремительно встал, потом опять сел и протер вспотевшие руки о гимнастерку. Медлить было уже некогда, он понял, что все, что было до этого мгновения, было до войны и все, что будет с ним после и после этой войны, если суждено ему будет пережить ее, будет уже другой жизнью и он уже не только будет, но и есть другим человеком. Он встал и пошел навстречу к восходящему солнцу назад, как побитый и покореженный весь, совсем пустой внутри, без чувств, веры в то, что было верой когда-то перед этим всем. Потом он побежал и уже лучи, первые лучи нового дня светили исподволь в лицо и он не замечал их уже вовсе, он бежал от смерти, или ему просто так казалось, что он бежит от смерти. Дорога была пустой, удивительно пустой и никто не ехал, не шел по ней, ничего не звенело обок, все затихло, в оцепенении в ожидании, стараясь скрыться, переждать, уцелеть от того страшного, что ожидало их всех и что они представляли, чувствовали и всё же надеялись на то, что этого самого страшного не будет. Он не почувствовал даже ничего, когда сильный снаряд рванулся в двух шагах перед ним и его отбросило в сторону, вырывая руки, ноги и раздирая их на кровоточащие куски и только сознание, как ничего не понимающее и все надеющееся на другую жизнь, говорило и спрашивало его:" почему и что это вообще то такое". Он лежал на этой дороге и не чувствовал боли, и уж совсем холода и только пробовал рукой вытащить из кармана фотографию своей Вареньки и посмотреть на нее и все не мог, хоть и хотел , но не слушались его его руки , хоть он и чувствовал их и тогда он, поняв, что это уже все и что обязательно он должен все же посмотреть на нее, изогнулся и зубами разорвав карман гимнастерки, вытащил эту фотографию и она упала в пыль, от чего то черную, запачкалась в ней и он повернулся на бок и обрубком руки начал вытирать ее и она не вытиралась, а только покрывалась кровью все больше и больше. Но тут как какое то чудо проступил кусочек фотографии с лицом Вареньки и она начала даже ему улыбаться и он почувствовал, что она наклоняется над ним и ему сделалось жарко и приятно и он почувствовал запах ее волос и тела и засмеялся. Tак и нашли его дядя Кондрат и Колька на дороге с фотографией в зубах. Иванов вытащил из нагрудного кармана гимнастерки Якова, его Якова фотографию рядом с самолетом, письма из дому и еще какие то документы, бережно вытащил из его уст фотографию его, наверно, девушки и завернув все это в платок и, спрятав в свой нагрудный карман, стал на колени прямо в пыли на этой дороге и, сняв пилотку истово помолился, не обращая внимания на Кольку, который как то дурновато смотрел на него. Встал, по- мужицки крякнув и вытерев что то невидимое под глазами, расстелил свою шинель и, положив на нее останки Якова завернул их бережно и только тогда посмотрел на Кольку. " Да чего ты стоишь то так, вот ежели я тут погиб бы, ты дурак даже ведь молитву даже не умел бы сказать, а еще скалишься , как малоумный",- он в сердцах плюнул вбок и продолжал:" Ну бери же, дурак, шинель и понесли, а то немцы тут каждую минуту уже будут". Они отнесли тело Клюева в лес, недалеко от дороги и наскоро похоронили. " Вот видишь, Колька, как коротка и как дешева наша жизнь",- произнес он и махнув рукой сбросил какую то невидимую ношу и выпрямившись, произнес не к месту: " Значит так". Измученные жаждой и бессоницей и почти недельным бродяжничеством, когда только ночью можно было обследовать местность не нарвавшись на немцев, безсильные в своей неприкаянности и почти отрешенности и все же остающиеся с великим желанием жизни не только для себя , но и для тех других, и не только своих семей и близких, но и всех тех, которые жили еще в их воспаленных головах, жаждущих наконец добрести до своего родного -- дома, хаты, бабы, они наконец пришли глухой ночью в деревню Кондрата. Задворками пробравшись к своему дому с резными наличниками, он, не осмелился даже постучать в окно. Начал скрести тихо, с перерывами раму, давно не крашенную, которую все время обещал жене привести в порядок, еще перед зимой, пригибаясь а потом выпрямляясь и стараясь высмотреть что-то за невидимыми темными окнами. Он измаялся еще может быть и больше от ожидания увидеть наконец хоть кого-то из близких. Это время страданий таких неожиданных и может перерастающих даже его представление о том, на что вообще он мог быть способен и что он вообще может перенести и пронести и сейчас вот тут совсем близко его дом и окна и вся невозможность так просто постучать в них и неизвестность и предчувствие чего-то еще более страшного, что уже случилось- все это подействовало на него так, что он, опустившись перед этими окнами, заснул. Лучи солнца не разбудили его. Проснулся он в подвале, вокруг было темно и неизвестно, день, или ночь уже сейчас. Он резко поднялся и потом, прийдя в себя, и поняв , что же в конце концов с ним случилось, вспомнил о Кольке и только тогда еще раз вскочив на прямые ноги и больно ударившись о притолоку, начал барабанить кулаком в крышку погреба. Голова жены появилась а пролете и она зашипела на него: " Да перестанешь ты стучать. Колька твой у немцев, поймали его, а все оттого, что дурак ты , вот и все",- она в сердцах захлопнула крышку погреба и Кондратий Иванович снова остался сам.Он почему то успокоился совсем и сел на пол. Через два месяца, когда началась первая волна наступления, жена выпустила его совсем из этого проклятого подвала, из которого он до того выходил только ночью. Компрессорная. Кондратий Иванович приступил к работе в ночную смену. Шел монтаж холодильного цеха в портовом холодильнике. На работу приняла его директорша молодая совсем баба, только после окончания института. Когда принимала, только спросила, как он разбирается ли в оборудовании такого для производства холода. Он посмотрел на ее лицо, почти от сиськи- подумал и с полным самоуверенности голосом сказал, что он по самолетной части и даже еще перед войной, когда ее и в помине не было уже разбирался в технике, да еще какой , не то , что там, какие то холодильники. "Ну ладно",- сказала она по бабьи и так мягко , что ему даже противно сделалось. Бригада попалась тоже не ахти какая, се люди моложе его и тут же выбрали его через неделю бригадиром, заслуженный человек, орденов полная грудь, воевал и в партизанах был и в технике разбирается. Вчера привезли моторы и нужно было на уже готовые бетонные основания с чугунными подставками и приготовленными болтами замонтировать компрессора и эти моторы. Всего было шесть пар моторов и компрессоров , бетонные основания стояли в два ряда на расстоянии около трех метров друг от друга. Он сразу же собрал бригаду и разделил работу , дав указания, как монтировать, что изолировать и как накладывать изоляционные прослойки. Директорша пришла после обеда и сразу в цех, он даже не успел перед ней. Шустрая такая, в белом халате, влетела , порядам пробежала и он увидел в окне со второго этажа, как она кричала громко и бешенно на слесаря, крик ее был слышен даже на антресолях в подстанции. Не успел Кондрат Ивановмч отойти от окна, как она влетела пулей в его комнату и схватив за руку приказала: " Идемте!". Она толкала его по железной лестнице вниз и он не слетел , и не дай бог разбил бы вобще голову. Внизу в цехе она схватила его за рукав и с неприсущей , казалось бы ей силой толкнула его к первому бетонному основанию: " Ну и что же это значит",- спросила она его грозно. " Да вот сделан монтаж как положено, оси вымеряны, перекосов нет. Это мы знаем, все и нечего меня учить",- разозлился Кондрат Иванович," Ну и засранка же ",- подумал,- " Молодая а какая зазнайка и вообще лицо какое то не русское, как у турка",- мысли промелькнули у него стремительно в голове и он со злостью посмотрел на нее,- " Ну если нет мужика у тебя, то я могу помочь",- вдруг н и с того ни с сего , даже неожиданно для себя произнес он и замолчал. " Знаешь Кондрат Иванович, когда понадобиться мне , прийду к тебе обязательно, понимаю, что спешить надо, а то пропадет со временем такой клад",- сказала она и выпрямившись и подбоченившись стала близко, близко его, так, что ее грудь почти касалась его живота. " А вот я хочу тебя спросить только одно, Кондрат Иванович",- продолжала она с издевкой,- " Вот это, это что такое. Скажи мне как называется вот это " ,- и она ткнула пальцем в мотор. " Да спятила, что ли ты",- он перешел на ты к ней, но она не унималась,- " Ну так я хочу услышать от тебя, герой войны и обороны, как это называется",- повторила она и голос ее першел в крик. Вокруг стояла почти вся смена. " Ну мотор, и отъебись",- он в сердцах произнес , и почувствовал, что его незаслуженно так перед всеми, как мальчика и такая молодая баба, его мужика, перд всей бригадой. Он понял. Что он должен перейти в наступление и немедленно. " Не нравиться работа нашей бригады, прошу меня уволить с припиской - инженерно- технический персонал безнаказанно обижает рабочих, оскорбляет их на рабочих местах",- произнес фразу и повернувшись и отодвинув рукой техника Кислицына, пошел к выходу. " Нет",- она догнала его и рванула за рукав,- " Пока ты мне не ответишь, что ты тут сделал, не пойдешь ты никуда",- он задержался и ему сделалось даже не всое , оттого, что баба его так рванула за рукав. " Ну чего хочешь",- сказал он ей грубо, " Товарищь инженер",- " А зачем, скажи мне пожалуйста, зачем тут заизолированы моторы, а ", - спросила она его. " Да какже то, были все ржавые, вот и решил, что в два слоя, трошке и заизолируем, чтобы потерь меньше было" ,-он произнес эту неимоверно длинную и трудную фразу и как то сразу обмяк. " Кондрат Иванович, а моторы ведь красить надо , а не изолировать, а то мы с тобой и все вместе к чертовой матери в воздух взлетим, и не " трошке" , а по настоящему",- он разошлась и вправду,- " Ну не знаешь, паразит, так спроси, спроси, а не делай того, чего не знаешь. И теперь всей бригадой будете работать хоть до завтрашнего дня, пока изоляция не будет переделана. Никаких сверурочных и премия будет снята",- признесла она жестко и повернувшись пошла к лестнице на второй этаж. " Эй Женька",- обратился он к Кислицыну,- " А как ее по имени и отчеству то". " Не знаю, как по отчеству, но зовут все ее Светланой и все". Кондрат стоял в нерешительности и не знал, что делать, толли бежать за ней, то ли остаться с рабочими разбивать сначала уже застывшую изоляцию. Он понимал, что сделал непростительную ошибку и что опозорился перед рабочими, но понимал он и то, что она была молода, груба и своенравна не в меру. Но понимал он и то, что времена теперь были другие и даже более жесткие , чем перед войной, и что теперь молодежь берет все знаниями, и что ему Кондрату пора было уже на пенсию. Но в середине все кипело и он не мог справиться с потерей своей гордости, мужской гордости. Она открыла окно на втором этаже, которое выходило в зал и прокричала:" Да почему ты их, эти моторы вообще не заизолировал наглухо, чтобы они в пять минут тут же и сгорели бы, а". Вся бригада ржала, как стадо коней. " А смеяться тут нечего, плакать надо, рыдать, а не смеяться, бестолочи",- прокричала она и захлопнула окно. Потом она открыла опять окно и ядовитьо спросила: " А скажи мне Кондратыч, а для чего на моторах такие ребра, для красоты что ли они такие загогулистые. Может это для отвода тепла, например! А вы их и все и заизолировали для красоты". " Да успокойся, вот прицепилась, я что ли совсем тупой что ли",- он стоял и как будто что то соображал. " А вот на самолетах все изолируется. Там совсем другие правила монтажа.А ты как стерва расскричалась",- саказал он выговаривая это " стерва" как то и не грубо, и даже по-хорошему. Она закрыла окно и опять спустилась в компрессорную. " Слушай Кондратыч",- она подошла к нему и ей сделалось произительно и бесконечно жалко его и она она села на опрокинутый ящик от упаковки компрессора и скрестив до боли руки , опустила голову. Кондрат Иванович подошел к ней и сел рядом. " Ну вот старый я, а ты молодая, у тебя еще все впереди и умнее вы от нас -- это ясно . А перед людьми не надо так. Я мужик понятливый, только не ученый. К тому же я не вредный и злобы не таю. А вот я тебе что скажу , дочка",- и это дочка прозвучало у него так, что ей захотелось плакать, навзрыд и не переставая, до смерти. И он тянул дальше: " Скажу я тебе дочка, что в сорок первом потерял я друга, молодого парня, умного такого и порядочного как человек и таких уже нет и вот когда ты так на меня орала, понял я что , что то в тебе от того парня есть, светлая ему память и была у него девушка, Варя и ее фотографию я храню, это мой талисман, я ее ношу всегда с собой. Вот возьми ее и храни тоже, она приносит счастье". Он вытащил из кармана пиджака потертый, видавший виды бумажник и вытащил из него фотографию девушки. Она смотрела на Светлану и улыбалась. Сзади было видно что то наподобие поля и за ним стог сена и она перед ним с соломинкой в зубах в платье совсем не рабочем, летнем и с рюшками, с несегодняшним фасоном, каких теперь вовсе не носят. Она взяла протянутую ей фоторграфию и бережно , как какую то драгоценность погладила ее. " А вообще то, дочка",- сказал он,- " Я то ведь знал, что же я такой дурак то, чтобы такую ошибку допустить, но хотел я тебя проверить, знаешь как на первом концерте, я для тебя как "сыры" какие то. Но прошла ты крещение и будет у тебя жизнь не простая, но светлая",- он смахнул слезинку и встав пошел из цеха. Она и сама не понимала, отчего весь это пустяшный случай запомнился ей на всю жизнь. Правда. Сиверс вышел ему навстречу и как то неуверенно посмотрел на него. " Что же я выгляжу очень нехорошо, не так ли", - вопросительно посмотрел на него Арам и Сиверс на мгновение закрыв глаза и сделав необъяснимый жест рукой , сказал: " Прошу прошу поужинать с нами, это вам действительно пригодится". " Там, там та та та та там, та та та та таа там, таа та та та та таа, та та та таа, там , там та та та та та, та та та таа таа, там, там, та та та та , та та та та а там",- музыка из другого мира, может быть его самого музыка, которой он никогда не сочинял, но которая всегда доводила его почти до исступления,музыка казалось такая примитивная и развлекательная, но от которой он готов был плакать и которая давала ему всегда силы. Он любил венгерскую и греческую музыку и он не знал отчего, отчего, всегда , когда где то звучала какая то мелодия, может совсем пустяшная и простая, его реакция именно на венгерскую или греческую музыку была стремительной, он останавливался и переставал делать все , что делал до сих пор и слушал. С таким ударяющим действием на него можно было сравнить только может быть Чайковского. И почему именно музыка Кальмана и отчего Чайкосвкого действовала на него так остолбеняюще и так заворожительно, он и сам не мог понять. Он стыдился этой своей слабости, стыдился того, что он в глубине души может быть мог бы петь, как тогда однажды, когда неожиданно для всех, ему было тогда лет двеннадцать, он ни с того ни с сего начал петь джазовую песенку из кинофильма " Веселые ребята", на уроке истории. Просто сидел и пел, не обращая внимания ни на кого. И никто не прерывал ему этого его пения, все как зачарованные слушали его и потом начали хлопать. С урока, конечно, учитель его выгнал. И вот сейчас он ни стого ни с сего и неожиданно для даже самого себя начал тут за столом у Сиверса петь, потом встал и не замечая недоуменного взгляда Зизи на Сиверса и вообще тог, как потемнело лицо самого Сиверса, он подошел к окну и не замечая вообще, что затемнение и война, расспахнул тяжелые шторы ии потом окно и запел уже во весь голос. Ночь резали прожекторыи грассирующие залпы противовоздушной артиллерии и он ничего не замечал, для него не было войны, она его не интересовала, он не хотел принимать во внимание того, что она есть, и что она есть именно для него, но сделана не им , но для него, чтобы он, именно он забыл все , что было дорого и правильно и может быть было самым важным для него, для его жизни, война была сделана и так обустроена, чтобы он понимал. Что она именно она есть делом и честью для него, хотя она была ему не только чужда, но и совсем не нужна. Но те , кто ее развязал, тем нужен был именно он и именно его участие, и миллионов таких , как он, для того, чтобы кто то , где то , где то далеко , и совсем неизвестный ему, мог видеть, что его усилия заработать деньги и совсем не маленькие деньги и даже не один кто то , а целое общество людей радовалось в душе тому, что могут наконец быть просто богатыми, или так богатыми, что могли действовать на власть или были почти или вовсе самой властью и наслаждались этой властью без границ. И это чувство наслаждения властью без границ, которое испытывал сейчас Арам было так огромным и так свепоглощающим, что он не слышал, пронзительного крика Зюзи и голоса Сиверса и не чувствовал даже того, как Сиверс наконец дернул его с силой за рукав и только, когда он оттолкнул Арама от окна, грубо и безапеляционно и выругался площадной бранью, тот пришел в себя. " Черт побери, вы же действительно или так велики , или так ненормальны",- сказал он и подойдя к столу осушил одним залпом, совсем непристойно пол стакана виски. " Вы что же думали сейчас, или Вы почувствовали себя богом или владцом вселенной, что Вы думаете вообще, когда вот так поступаете совсем неадекватно к обстановке, совсем неадекватно. И потом , черт побери, Вы вообще, кто, кто Вы такой вообще, Вы понимаете вообще, где Вы находитесь и понимаете ли Вы , что ни только я , но каждый гражданин Его Величества Британского Королевства, каждый гражданин, включая последнего нищего, в последней подворотне, в последней дыре Его Величества Британской Империи, я повторяю, каждый последний нищий может не только донести на Вас. Но и может просто напросто п пеньком под зад выкинуть Вас из этого государства. И только неизвесто почему, но может быть оттого, что Вы именно сейчас и именно здесь оказались, когда Вы может быть кому то можете пригодиться, может быть только оттого Вы находитесь здесь и терпят Ваше пребывание здесь, может быть только оттого, что может быть кому то жалко Вас, просто жалко, может быть кому то из простой жалости, я повторяю из простой жалости захотелость Вам помочь. И Вы , несмотря на это, вместо того, чтобы иметь хоть какую то благодарность за то, что с Вами, да кто Вы такой, и вообще, была бы моя воля, я бы давно советовал начальнику своего отдела, выкинуть всех таких как Вы из государства и если уж обращаться, то только для того, чтобы они чувствовали, что сам факт обращение и есть честью для него. Что то сделать для все равно , да для каждого гражданина Британской Империи, я повторяю, кто Вы такой, и кто позволил Вам вести себя так в моем, накоенц доме!",- он взвинченный до границ стоял красный как рак и орал на Арама. Тот побледнел и выпрямившись и отттянув отчего то костюм, как будто бы был в гимнастерке, сделал шаг назад и став по стойке смирно не перед Сиверсом, а перед невидимым кем то, произнес громко и внятно: " Служу Советскому Союзу". Сиверс замолчал так же стремительно и спрсил:" Что вы сказали. И прошу говорить по английски. Я еще не выучил Вашего языка, и думаю до этого не дойдет".Он выдохнул тяжело и икнул. Зизи нервно хихикнула и мгновенно спрятала улыбку. " А я думаю, что дойдет",- сказал Арам и совсем не понимая даже самого себя сел к столу и сказал:" Прошу господин Сиверс, прошу, ужин накрыт, ну что же Вы стоите, прошу садиться". Сиверс стоял выпрямившись и ненавидящими глазами смотрел не мигая на сидящего за его Сиверса столом в его Сиверса доме и современного варвара, который пришел сюда неприглашенный и он Сиверс вот сейчас в бессилии сжимая зубы должен был выслушивать все это, переносить весь этот варварский менталитет и только из за того, что шла война и и только из за того, что она шла он не мог просто подойти к этому чудовищу и как наверно сделал бы его прадед, пристрелить или по крайней мере наказать карой публичного избиения. Внутри его все кипело и не находя никакого обяснения всоей немощи, а может быть только сейчас осознав всю свою беспомощность и всю пропасть своего падения, он почувствовал первый раз в своей жизни действительно свое унижение и впридачу все это унижение, его Сиверса унижение произошло перед его сестрой. Он и не женился оттого,, что , когда ему было двадцать три года и он отучившись и отслужив в Королевском флоте получил наконец предложение из Министерства Иностранных Дел и его будующее представлялось обеспеченным и все пророчили ему бдестящую карьеру, как раз тогда в течение двух лет умерли его родители и его маленькая сестра осталась вовсе на его попечении и он не женился и перешел на работу сначала в полицию, а потом, когда она подросла, он мог себе наконец позволить перейти в на работу в МИД. Но времена изменились и партия лейбористов прийдя к власти, хоть и на короткое время, насаживала своих людей и он, проработав всего два месяца, был уволен с рекомендацией для работы в разведке. Он очень любил свою сестру и старался огородить ее от всего, что могло бы помешать ей нормально развиваться и окончить хороший коледж. ОН старался огородить ее от улицы, нужды и привил ей даже благодаря этому преклонение перед ним. Она его тоже любила и видела в нем опору всего того, что она достигла, всего того, что они оба достигли вообще в жизни. И вот теперь в их доме сидит развалясь какой то русский, какой то азиат и в его доме командует ним же Сиверсом, как каким то лакеем. И даже не это унижение, даже не оно задевало Сиверса так глубоко и так больно, он почувствовал в этом русском его способность быть так счастливым, может быть даже ценой смерти, может быть на какое то мгновение, но он в первый раз в жизни понял, как может быть независим человек. И ему сделалось очень жаль, что он не мог до сегодняшнего дня быть таким свободным, что он не мог себе позволить быть таким свободным, никогда. И он спрашивал себя, почему же он не мог, кто ему запрещал быть таким. Он находил тысячу ответов на вопрос: "кто" и ему от этого делалось еще больше жаль себя и жаль себя еще и оттого, что он не сможет так просто подойти к этому варвару и вышвырнуть его из дому и оттого бессилие подогретое ненавистью привело его через эти мгновения в страшное бешенство, которого он сма испугался , но которым он уже вовсе не мог управлять. " Воооон! Вооон из моего дома",- заорал он и подойдя к Араму сзади схватил его за плечи и руки его соскользнули и оттого вся тяжесть его предполагаемого удара пришлась на спинку стула и он потеряв равновесие сам по какой то неописуемой инерции со всего размаху упал на стол, лицом, в тарелки, бокалы с вином и стаканы с виски и стекло больно полосануло его по лбу и оттого он не заметил, что Арам лежит без движения на паркете и как то неестественнно, без движения смотрит в потолок. Зизи сидела на полу, вытянув ноги, с задранной юбкой, с размазанной по лицу кровью и как то неестественно качаясь, почти согнувшись, плакала, то и дело всхлипывая и причитая только одно слово:" умер, умер, умер". Сиверс поднялся со стола и присев перд ней попробовал поднять ее с паркета , но она не хотела вовсе вставать и все твердила это одно слово. И тогда он посмотрел на русского и неизвестно отчего, залепил ему напоследок еще пощечину, ему уже лежащему без движения с лужей крови под головой. И о диво, руссеий начал стонать и открыл глаза. " Ну видишь, Зизи, видишь, он не умер он жив, жив и престань плакать , он жив и встань и помоги мне переложить его на диван и встань же наконец с пола",- закончил он приказывая ей как ребенку. Он вызхвал врача из МИ6 и сказал ему с порога, что унего этот русский , который бежал, но что он его наконец привел к резону и все так вот вышло... " У него небольшое сотрясение мозга, думаю",- сказал тот и внимательно посмотрел на стол с почти стянутой скатертью и тарелками на ковре, - " Ему нужно отлежаться неделю, другую и тогда, я думаю, он прийдет полностью в себя. А сейчас ему нужно спокойствие, и если я еще понадоблюсь , Вы можете меня вызвать. Я сообщу об инсциденте начальству",- закончил он лаконично и оставив рецепт и перевязав заодно голову Сиверсу, откланялся и ушел. Арам лежал в гостинной комнате на втором этаже дома Сиверса без сознания еще, когда приехала скорая помощь с охранниками. Они уложили его на носилки и прикрыв одеялом снесли на первый этаж и Сиверс рассписался в протоколе о том, что русский пришел к нему домой и он впустил его и тот начал обвинять его в том, что англичане " сдали " его русским и в том что в этом участвовал именно Сиверс. Потом дошло до рукоприкладства и Сиверс защищая себя, ударил русского так, что он упал и ударившись о кант выступа перед комином потерял сознание. Правильность случившегося подтвердила его сестра. Но бог миловал Арама и через несколько часов он пришел в сознание и первое, что он увидел, были решетки на окнах. Начались допросы на предмет его участия в нелегальной организации, готовящей переворот в Советском Союзе, союзника Объединенного Королевства в войне, связям с военизирующими ирландскими католическими организациями, а также за нарушение общественнного и домашнего порядка , а именно варварское нападение на государственного служащего в его доме. Адвокат, которого дали ему, встречался с ним два раза и и на первом закрытом заседании суда предложил отложить слушание дела до момента выздоровления и вменяемости подсудимого. Доказательствами были протоколы опроса посетителей в пивной, шофер такси, а также протоколы, подписанные Сиверсом и подтвержденные его сестрой. Адвокат предложил ему пребывать в больнице как можно дольше, так как его шансы выйти из тюрьмы раньше, чем через пятнадцать лет в виду военного положения вообще и в частности в худшем варианте быть переданным советской стороне, равнялись почти нулю. Адвокат, господин Адамс, веселый и добродушный старичок, смотрел на него печальными голубыми глазами и Арам понимал, что тот не может для него сделать ничего больше, чем все время повторять ему одну и ту же почти фразу о том, что он должен выздороветь по настоящему и он может лечиться хоть год, хоть два и ли даже больше. Арам лежал днем неподвижно и старался выглядеть более больным, чем он уже был на самом деле. Неожиданно и по несколько раз в день приходили охранники с проверкой его одиночной камеры-больничной палаты, а в окошко в дверях он был под постоянной обсервацией охранника перед дверьми камеры в отделении предварительного заключения городской тюрьмы Лондона в западном крыле тюрьмы для особо опасных преступников. И вот однажды дверь расспахнулась и в коридоре раздался прибрижающийся гул нескольких пар туфель, сапог, ботинок -- Арам различал звук ударов ботинок о пол от ударов другой обуви о пол как нельзя лучше и не только это. Он научился лежа с закрытыми глазами, притворяясь спящим, или действительно пребывая в полусонном состоянии после уколов, которыми его пичкали то ли для того , чтобы не мог убежать , то ли по поручению и настоянию адвоката, а скорее по этим двум причинам вместе, он научился записывать в памяти каждый день своего заточения здесь и повторял как по книге эти записи в голове, переживая оттого, что после каждого укола утром в его голове появлялся белый ничем не заполненный просвет и он увеличивался до неимоверных размеров до одиннадцати часо и он старался заснуть еще пред этой надвигающейся пустотой. Потом около двух часов его будили и заставляли есть и если он не ел, то его привязывли ремнями к кровати и делали насильно внутривенное вливание опять какой то гадости и оттого он слабел еще больше. И поэтому он ел, а вернеее старался есть все, что приносили и только когда невольно появляющаяся рвота мешала ему есть, он отодвигал еду и тогда все равно вырывал почти все обратно и за это его опять привязывали к кровати. Во время дежурства одной из медсестер, которую звали Сесиль, та разозлилась почему то на него так, что крича приказала охраннику поднять его с кровати и заставить убирать свою рвоту с пола в жестянную тарелку обратно и потом, когда он тряпкой все это собоал в тарелку она, подбоченившись и с неизвестно от чего и от кого ненавистью сказала ему, что он должен это съесть и если он этого не сделает, то она доложит начальству о том, что он приставал к ней и это подтвердит охранник. Он замотал головой и еле сдерживая опять рвоту и зажимая рукой рот, подскочил к встроенному в стену умывальнику и вырвал опять остатки чего то желто-зеленого, наверно его желудочного сока самого, противно воняющего и высмаркался от попавшей в нос рвоты и только хотел умыть лицо, как почувствовал удар чем то по спине, тяжелый и неожиданный. Он обернулся и увидел охранника и стоящая перед ним медсестра начала исступленно кричать как резанная. Он не глядя и защищая только голову, подошел к кровати и укрывшись с головй и скорчившись, не выдержал и заплакал по настоящему и не притворялся вовсе. Удары охранника через одеяло он почти не чувствовал сразу , но потом ранним утром, когда проснулся, как обычно, потому что он заставлял себя просыпаться рано, чтобы коротко, хоть немножко почувствовать себя свободно мысящим, еще перед приходом медсестры или уборщиц. Но он понимал, что если так пойдет дальше, он не сможет уже ничего больше , он чувствовал слабось постоянную все больше и больше и он понимал, что лучше всего было бы для устроителей этого его дела, чтобы он просто тут в тюрьме и погиб, умер просто от истощения, от болезней или просто так умер и можно было бы всем тогда оправдать всю эту гадость и со стороны советского посольства и со стороны не только английских гражданских властей , но и спецслужб. Он иногда просыпался ночами и смотрел в пустой белый потолок и ему начинало казаться, что весь мир ополчился против него одного. Вокруг шла война, она шла сейчас и везде и он ощущал ее на себе и она проходила везде и так близко, и в ней воевали все и фронт проходил посередине этой тюремной палаты. Он не еропеец и не азиат , он русский, потому что эта проклятая Европа не хочет видеть в нем европейца, не хочет и не может, но он не азиат, ну может быть наполовину, но он не может и не хочет быть азиатом, потому что азиаты не видят в нем азиата и не будут видеть в нем никого похожего на них. И этот стук человеческих ног о пол вернул его к действительности, стук человеческой обуви о пол, человеческих ног, обутых в туфли, сапоги и туфли , да туфли, потому , что он различал среди этого резанного стука мужской обуви о пол тюремного коридора тоже стук легких женских каблуков и тогда он понял, что это не простая группа случайно идущих сюда , именно сюда людей. И эта расспахнутая дверь, без охранника и он тогда закрыл на мгновение глаза и пред ним предстала богиня Аматэрасу в мундире японского военного с мечом в двух руках и она рубила головы тоже азиатов этим мечом и эти головы отпадали валились куда то набок и он смотрел на них и видел тоже этих же из расы Ямато, но лица были у них более плоские и более широкие и с выступающими скулами. Он открыл глаза и реальность вернулась к нему и он понял, что он будет кричать, он вскочит с кровати и начнет изображать ненормальногоЮ или нормального и будет бросаться на всех по очереди, кто только приблизится к нему и будет грозить всем и всякому и будет это делать до тех пор , пока его не выпустят отсюда и может быть он будет вести себя совсеи нормально, и потом только начнет кричаь и грозиться и все только для того, чтобы попасть на фронт. Он хотел попасть на фронт , чтобы стать в первый же день на бруствере окопа во весь рост, так, чтобы первая же пуля попала обязательно в него, ну может быть не самая первая, чтобы он успел убить первый как можно больше немцев. И он последним усилием воли, оттого , что укол, сделанный ему час назад еще в одиннадцать уже начал действовать и он чувствовал, что он просто напросто проваливается куда то, он последним усилием воли даже неожиданно для себя , как ему казалось это вскочил с кровати, зашатался и чуть было не упав схватился за спинку кровати. Ему сделалось темно в глазах и он инстинктовно закрыл их и потом последним усилием воли опяить открыл их, чтобы попросту не уснуть в то же мгновнение или не потерять сознание и его воспаленный мозг работал только для одной единственной мысли и желание -- не заснуть сейчас и немедленно и это желание превалировало над всеми желаниями, которые подступали без видимого представления и и без видимого содержания в его расплывающимся сознании. Он стоял так качаясь, и можно было думать о нем, что он пъян и синие пятна под глазами, на неестественно бледном его лице делвли из него ходячего покойника. В распахнутых широко дверях появился вычищенный и пахнущий мужскими духами штабский офицер и он неестественно вытянул вперд правую руку , как бы приглашая кого то пойти еще пред ним и отчего то отступил назад. Потом в дверях появился мужчина в гражданской одежде, как бы совсем не к месту и не ко времени и здесь и в это время одетый. Он легким жестом провел рукой по правой стороне груди он верхнего кармана пиджака дл нижнего и прощукав неуловимо лацкан кармана , как бв проверяя, есть ли он на месте в ложил руку в карман , потом неспеша вынул ее из кармана и вся свита двигалась за ним и следила за каждым его движением. Арам чувствовал, что он засыпает и комната начала все быстрее кружиться перед ним и он сделал шаг вперед, хотел ч то то сказать и мрак окутал его и слился в одну точку. " Еще один укол, или достаточно ",- спросил кто то,- " Нет , хватит, хватит, сердце может не выдержать, он нужен нам пока живой. Ну экспериманты мы можем делать все равно позже",- голоса были издалека, но он слышал все отчетливо и старался открыть глаза, но они не открывались. " А теперь можно электоршоком и он вскочит, вот увидете , он вскочит, как ужаленный" ,- сказал какой то голос и через мгновение он почувствовал как тысячи игл проникает через кожу и кости в мозг и с такой силой , что казалось как будто бы вся кровь направилась в мозг и он за мгновение лопнет. Он кричал и и хотел встать, но тут почувствовал, что кто то держит его и этим кем то был кожанный ремень, который впивался все больше и больше в его кожу на руке и он попробовал его сорвать с себя и страшная боль опять пронзила его мозг и он рванул этот проклятый пояс и почувствовал руками что то липкое на лбу и еще не открыв глаза он понял, что это кровь. Все его руки были действительно в крови и из носа стремительно шла кровь и он слабел и голоса люде опять начали отдаляться и тогда кто то подхватил его легко , как пушинку и понес. "Но он же хотел встать, он хотел встать" ,- думал он и он поробовал встать но пол пропадал перед ногами и кто то сказал:" ОН очнулся и встает". " Ни в коем случае не разрешать ему вставать, ни с коем случае не разрешать ему вставать. Он может просто напросто тут же умереть. Премьер- министер сказал, что мы отвечаем за него головой Майкл, головой , понимаешь. Я не хочу попасть в тюрьму , не хочу, понимаешь" . Другой голос вздохнул и спросил:" А кровь, как ты кровь остановишь. Я спрашиваю тебя, как остановить кровь" . " Посто, совсем просто" ,- ответил другой голос,- " принеси быстро спирт, все равно не нужно разбавлять, вот так и теперь раз два расскрывай ему рот вот так и вливай, ну лей же ну что ты не видел покойников кто ли ну открывай ему рот, все равно или он сейчас очухается, или конец ему, так что и так лагеря тебе не миновать, но эксперимент был и так классный",- сказал другой голос и жаль было бы если бы он тут же скончался. " Прошу не болтать , прошу прощупать пульс и сообщить мне , черт побери, сестра , сестра, прошу вытереть мне лоб , пот застилает глаза и ничего не вижу. Теперь прошу шприц со стабилизатором, прошу пять миллиграммов новокаина и водить медленно, вот так и теперь если он не очухается, то не быть мне ведущим военным врачем Объединенного Королевства" , - голос замолчал , но Арам не мог открыть почему то глаза и все усилия увидеть свет кончались ничем, он не видел, но чувствовал, что глаза у него ткрыты но перед глазами был мрак. " Майкл, смотри он открыл глаза, но зрачки на одном месте , он ч то слепой, что ли, Такого не видел еще",- произнес первый голос и кто то подошел и Арам отчетливо услышал : " Знаешь могло быть вообще еще хуже, а он с того света ведь сошел, а ты говоришь не видит , зрение к нему вернется. Если все пойдет хорошо, через неделю, другую. А если плохо, то он может ослепнуть вообще , но ведь живет черт побери. А теперь на коляску его и к главному врачу, они же его там ждут". " Сестра, сестра, прошу перенести пациента на коляску , нет ни в коем случае не садить его, только лежа, а то пять не только пойдет кровь, но и может быть кровоизлияние в мозг и тогда ему точно будет конец , но ложите его так плоско, голову , голову прошу поднять, да прошу поднять голову . сестра Сесиль, черт побери, Вы на работе или в публичном доме и чтобы я не видел больше на ва таких фартуков и к чему этот разрез на бедре, черт побери и Что же Вы думаете , что я не видел такой груди как ваша, да здесь же работа, а если Вам не хватает мужчин, то я к вашим услугам и мы можем все вместе прехаться по вас , но черт побери но не сейчас", кто то смеялся и казалось что этот смех был издалека и приближался и вдруг отдалялся и вдруг пропал вообще и он почувствовал страшную боль в голове и пустота наступила вмиг. Повторный электошок восстановил ему пульс, но он был все таки без сознания. Премьер министр стоял перед его кроватью и сложив рки за спиной, смотрел на этого молодого русского офицера разведки, лежащего без сознания. Потом он вполоборота повернулся к врачу и произнес: " Господин Бровн, так Вы утверждаете, что он справится и что организм у него сильный",- " Так господин премьер министр",- ответил Бовн как по команде и приблизившись из задних рядов к нему вперед тихим голосом начал выяснять что то премьер министру. " Так понимаю, так понимаю, понмаю, так , конечно, конечно все было сделано, конечно", - он кивал головой примирительно и любезно а потом выпрямившись спросил гомко на всю операционную:" А кто отвечает здесь за то, чтобы он вышел из коматозного состояния" ,- и обернувшись стал лицом ко всей сопровождающей его свите,-" Кто сотвечает здесь за этого арастанта",- произнес он старосветски слово -- арестант. Начальник тюрьмы по военному встал перед ним по стойке смирно и произнес как на учениях:" Его превосходительство, лорд К.",- и отступил назад. " Так вот я спрашиваю, где же наш лорд теперь находитсся ",- произнес все более нетерпеливо премьер- министр. Молчание нужно было прервать во что бы то ни стало и тогда Майкл, понимая, что пробил его звездный час и что такого больше в его жизни не будет, произнес спокойно и без суеты, как будто бы все было нормально и так обыкновенно,- " Господин премьер -- от вчерашнего дня главным врачем здесь назначен я и поэтому, наверно до руководства тюрьмы не дошел этот приказ. Но я не был в состоянии провести консультации всех больных и потому вышел такой казус",- он смотрел просто в глаза человеку в гражданском и не замечал ужаса выступившего на лице главного врача. " О Господин Бровн",- сказал Премьер и доверительно взяв его за легко за лацкан халата и держа другую руку за спиной , не замечая более никого из свиты, так как будто бы никого, кроме них двоих не существовало, повернулся и пошел вперд увлекая за собой Майкла,-" Так как Вас зовут, молодой человек". спросил о пойдя пару шагов тихо и как будто бы доверительно,- " Я не желаю разговаривать ни с кем из этих кретинов здесь. Какой чин у Вас , молодой человек",- произнес он потом помолчав какое то мгновение,-" Вы получите повышение и сегодняшним днем и прошу сказать мне теперь отчетливо Вашу фамилию. Вы молодой человек",- тянул он дальше,-" отвечаете передо мной лично за то, чтобы этот русский ну положим через месяц мог играть голф и танцевать на балу у Его Величества Короля. Вы будете мне звонить лично по телефону и если Вам что то для этого эксперимента нужно будет, Вы незамедлительно будете звонить мне по вот этому телефону моему личному секретарю",- оставил лацкан врачебного халата Майкла и не говоря и просто и не говоря ни слова пошел вперед. Потом он остановился и вся свита остановилась за ним и тогда только Майкл заметил что он нес при себе палку и что теперь он оперся на эту палку и согнувшись слегка шел слегка припадая к выходу по пустому длинному коридору подвального помещения тюрьмы. Майкл ломал себе голову над тем, отчего же понадобилось во первых сажать этого русского в тюрьму, и отчего теперь его нужно было обязятельно довести не только до выздоровления но и привести в "надлежащий вид". Но его карьера все равно висела на волоске, потому что после этого визита, его на другой день пригласил начальник тюрьмы к себе в кабинет и ухмыляясь пригласил его сесть а потом положив перед ним лист бумаги сказал достаточно отчетливо и внятно: " Напишите Майкл свою автобиографию и точно, абсолютно точно, все Ваши родственные связи, любовниц и тому подобное",- он замолчал и посмотрел вопросительно на Майкла, как бы ожидая от него его немедленной реакции на этот абсолютно бесправный шаг. Но Майкл мечтательно развалясь на кресле произнес с расстановкой и совершенно спокойно: " Видите ли, господин Мейсли, я сейчас очень занят этим русским, Вы же слышали пожелание Премьер-Министра, и поэтому мне я сейчас не хотел бы тратить время на так ответственное письмо, тем более , я понимаю, что Вы хотите иметь на всякий случай что то против меня. И это понятно в Вашей ситуации, но я предлагаю Вам следующее. Вы напишете тоже что то такое о Вас и я возьму это с собой на память",- он замолчал и посмотрел не мигая и уже без улыбки на Мейсли. " Я гарантирую Вам",- сказал Мейсли,- " что я сегодня говорил с Премьер-Министром и он знает о Вашей выходке . Но он смеялся и сказал, что Вы смелый человек, но за Вами нужен, понимаете ли " специальный уход" и поэтому Вы не выполните пожелания Премьер-Министра, пока не выходя из моего кабинета не напишете свою автобиографию и напишете точно, все как есть",- он с еле уловимой злостью поднял подбородок и провел пальцем вдоль того места, где воротничок точно прилегает к шее, как бы стараясь отодвинуть этот давящий атрибут одежды от своей шеи. Майклу нужно было выиграть время и он конечно не хотел ничего писать и он знал, что он не напишет ни строчки для этого волкодава, но он еще не знал, как он выиграет это сражение. " Знаете , господин Мейсли, мне кажется у Вас рожистое воспаление кожи и это может быть от слишком большого количества крохмала, который употребляет Ваша прачка",- сказал он совершенно неожиданно даже для себя а потом продолжил: " Но дело даже не в этом, у Вас большая предрасположенность к воспаленям кожи разного типа и аллергиям и поэтому ВЫ , ка никто другой должны следить за собой",- он закончил фразу, как бы нехотя и взялся за перо,- " Ах да",- продолжал он, - Я забыл Вас предупредить, что мне необходимо будет некоторое количество нового препарата, называется он "пенициллин" и прошу его приготовить не позднее, чем через четыре дня",- он обмакнул перо в чернила и подняв глаза на Мейсли сказал: "Ну я думаю, Вам не стоит здесь быть, Вы можете меня оставить и через, предположим, час прийти. Я думаю, часа мне будет вполне достаточно для того, чтобы написать тo,о чем Вы просите". Он повернулся обратно к столу и принялся писать, не обращая внимания на Мейсли. Тот чувствовал, что он проиглал это сражение с Майклом и не уходил. Майкл писал, с усердием и не обращая внимания на него. " Майкл, Вы зря обижаетесь на меня, я просто выполняю свои обязанности и не более",- сказал он заходя со спины его и стараясь через плечо увидеть хоть какую то деталь письма. Майкл повернулсяк нему рывком и положив лист бумаги оборотной стороной вверх, сказал со злость:" Господин Мейсли, вот когда я напишу, Вы будете читать все, все, понимаете, и я уже ничего не смогу поправить, ничего, понимаете, черт побери!",-он закончил и не переворачивая бумаги, облокотился на спинку стула и продолжал,-" У Вас и у меня,в частности нет, понимате , нет времени на пустые разговоры, поймите же наконец и оставьте меня в покое",- он закончил с озлоблением несвойственном ему эту фразу и быстрым движенеим протер лицо двуия руками, как бы снимая усталость. " Вот я поэтому",- Мейсли сменил тон и сделав шаг назад подошел к письменному столу и вытащив откуда то связку ключей открыл ящик,-" Вот я поэтому",- продолжал он,- " Я предлагаю нам вдвоем выпить по глотку, просто для того, чтобы Вам лучше писалось и чтобы Вы как то успокоились, Майкл ",- сказал он примирительно. Они выпили и Мейсли вышел из кабинета как то тихо и было видно, что он остался доволен собой. Майкл встал из за стола и набрал номер телефона дежурной медсестры:" Да я вот задерживаюсь, здесь неотложно вышло нечто и поэтому прошу сообщить врачу Гордону, чтобы в случае чего, он заменил меня. Да я буду предположительно через час, да да. Ах еще, вот мне необходимо принести в кабинет начальника тюрьмы, да, да, господина Мейсли и скажите, что бы обязательно пропустили, это приказ, мне нужно принести четыреста граммов спирта, да да обыкновенного, для дезинфекции, да да. Я выпишу потом запрос, да да, через час",- он повесил трубку и соблегчением вздохнув сел в кресло и вытянул ноги. Через десять минут в дверь постучали и вошла медсестра Сесиль. Она приблизилась к Майклу и он не меняя позы, обхватил ее одной рукой за бедра, а другую правую быстрым движением, как катетором ввел под ее халат. Она не сопротивлялась и только недоуменно наморщив брови сказала:" Ну какой же вы, однако нетерпеливый". Он посадил ее на колени и сказал:" Мы сделаем все очень быстро и так как Вам, наверно, давно хотелось, не правда ли". Медсестра Сесиль, как и каждая женщина в это военное время страдала от непонимания ее женской сущности и от того, что мужчинам было не до ухаживания и, что как всегда в такое время, секс имеет свое совсем другое значение и что самое важное другое действие для всех, кто в чем то таком участвует. А Майкл, понимал, что то, что он сейчас делает , спасает его карьеру и его будущее. Конечно же он не хотел и не мог просто не мог заниматься с ней любовью здесь прямо в кабинете у начальника тюрьмы, когда сюда в каждое мгновение мог кто то служебно войти и тогда все мероприятие могло провалиться. Он встал с кресла приподнимая ее с колен и подойдя к дверям повернул ключ в замке. Потом он посмотрел на часы исказал:" У нас нет вовсе времени, но я предлагаю, я сделаю все, что в моеих возможностях, чтобы Вы были довольны мною, милочка",- он добавил это милочка, и оно было как бы не к месту вовсе, но без этого милочка, он бы не мог сам даже вообще приступить к этому акту. Он подошел к умывальнику в углу комнаты и умыв руки полил на них спиртом. " Ах поэтому Вам нужен был спирт, господин врач",- с веселостью сказала Сесиль." Милочка, мы будем играть теперь роль прачки и прошу Вас побыстрее". Он вытащил резиновую перчатку из кармана своего врачебного халата и надев ее на правую руку, так чтобы в один палец перчатки входило два его самого Майкла пальца с толком приступил к делу. Через десять минут Сесиль слегда розовая с покрасневшими ушами стояла перед ним, а он сняв перчатку с руки, хлопнув ее по ягодицам, сказал:" Идите, идите же черт Вас побери, мне нужно работать". Она вышла из кабинета и он опять закрыл дверь на ключ. Потом он подошел к письменному столу Мейсли и рванув на себя дверцу, вырвал ее с мясом и замком. Он нашел начатую плуторалитровую бутылку виски и открыв ее и превозмогая себя выпил содержимое до конца, потом, понимая, что он очень бысто будет настолько пьян, что не сможет допиь этот спирт тоже, он подошел к умывальнику и взяв с полочки над ним мензурку со спиртом опрокинул ее тоже в себя, всю. Он помнил еще минуты две кое что, но потом, сознание как бы отключилось само по себе и он только старался сидеть прямо в кресле, куда он все же дошел и только почему то стол отъезжал все дальше и дальше и ручка не держалась прямо и он нарисовал на чистом листе бумаги болшой пенис во всю длину листа и заснул. Бурулька. "Сейчас в Англии и во всем мире, как вы понимаете, и я Вам вынужден это повторять вот уже не первый раз",- произнес голос в трубке,-" идет война. Мы боремся с врагом, который может просто напросто занять нашу страну. Каждый день Лондон подвергается налетам противника. Все население прилагает максимум усилий для победы. Да, для победы. И важнее этого и более святого, чем победа -- нет ничего для каждого гражданина Великобритании. И вот я узнаю, что Вы во время Вашего дежурства, причем если бы мне сказали, что это дежурство было бы в каком то складе шерсти, я бы еще мог поверить, но Вы во время Вашего дежурства понимаете ли напились до невменяемости и к тому же в пьяном виде в кабинете начальника тюрьмы рисовали на стенах черт знает чем непристойные вещи, высоко непристойные вещи",- голос дошел почти до шепота и вдруг человек в трубке взвизгнул и перешел на крик:" Вы , Вы молокосос,засранец и если бы не Ваш отец, которого память я ценю превыше всего и что более важно-я дал ему слово перед его смертью, что приложу все усилия ку тому, чтобы вывести Вас в люди, так вот если бы не этот факт, я бы первый ратовал за то, чтобы Вас судил военный суд и Ваше место просто напросто было бы или в Африке или вас бы в лучшем случае выслали бы в Индию. Я повторяю- в лучшем случае, в самом лучшем случае",- человек в трубке успокоился и продолжал как бы почти меланхолически: " Но избежать наказания сейчас невозможно, невозможно по той простой причине, что такое чрезвычайное положение, не может быть не наказано из за воспитательного эффекта и в назидание для других. Я говорил с секретарем Премьер-Министра сэром М. И я просил его применить к Вам самое суровое наказание и предложил ему выслать Вас на шесть месяцев в исправительный лагерь. Но он предложил мне лучший вариант ввиду того, что задание, которое Вам поручил Премьер-Министр имеет государственное значение и сообщать ему еще о Вашем проступке просто невозможно. Так вот Вы будете и дальше заниматься этим русским, но в Ваш послужный список вводится пометка о том, что решением военной коллегии, год тюрьмы Вам предстоит отсидеть после окончания войны. Решение это окончательное, у Вас осталось не очень много шанс и если такое еще раз повториться, вас просто напросто пошлют с конвоем морских кораблей при судах, которые сейчас будут возить грузы в Мурманск",- голос замолчал и в трубке раздалось короткое пиканье- разговор закончился. Майкл положил трубку и подойдя к двери открыл ее и вышел в коридор. Палата русского находилась теперь в двух шагах от его Майкла кабинета, котррый он получил теперь после всего этого события. Правда в кабинет еще был не вполне оборудован и свои медицинские книги он Майкл не собирался все таки привозить сюда, кроме может быть некоторых, самых необходимых, которые могли проигодиться ему для лечения этого русского. Пенициллин он получил согласно с пожеланием через три дня и передал его своему другу, тоже врачу, который работал в военном госпитале и который просил его об этом препарате, помогающем при туберкулезе и гангренах. Он вошел в палату к русскому и улыбнувшись сказал: " Вот видите, господин Крючков, даже Ваше присутствие здесь может спасти жизнь некоторым нашим английским военным. Хотя это факт парадоксальный, но все же это сущая правда. Наши кретины вынуждены иеперь делать все для того, чтобы выполнить приказ преемьер-министра и поэтому, даже не спрашивают для чего мне нужен пенициллин. А он мне нужен для того , чтобы вводить его Вам, это вы должны знать в случае , если возникнет вопрос о том, вводили ли Вам этот препарат. Да это и понятно, так как например мой шеф на картинке не отличит ухо от ануса" ,- и он, довольный собой подошел к кровати Арама. "Ну вот , теперь, в комнате без решеток и без нашей милой Сесиль, Вы выглядите уже через шесть дней намного лучше и мне думается, что если мы начнем с завтрашнего дня совершать с Вами прогулки по два часа , апотом по три и четыре часа в день, и если с завтрашнегно дня Вы будете мне писать с утра, что бы Вы хотели съесть на следующий день, то процесс Вашего выздоровления пойдет и вовсе реактивными темпами, как говорят наши военные",- и он довольный своей шуткой относительно этого нового слова" реактивный", которое он услышал по радио сегодня, засмеялся бодро и плюхнулся на край кровати Арама так , что почти не упал. " Я хотел , однако же все таки посмотреть Вас еще раз и и прослушать Ваши легкие ",- почему то вдруг задумчиво сказал он, вытаскивая из кармана фонендоскоп. " Мне все таки не нравится шум в правом Вашем легком" ,- и он заставвил Арама сесть, кашлять, задержать дыхание и опять ппростукивал его спину двумя пальцами и прислушивался к каким то шумам и шелчкам. Потом он встал и сказал: " Ну вот и пенициллин может быть даже пригодиться и нам, правильно, что мое чутье мне подсказало- брать как можно больше, когда это можно. " Знаете, мне всегда хотелось посмотреть на Кавказ, на эти горы и может быть , когда война кончится , мы вместе с Вами поедем на Вашу Родину, не правда ли. Да я думаю, что когда кончится война, сначала мы никуда не поедем, а потом, может быть за год, два я обязательно навещу Вас",- он смотрел на Арама и улыбаясь предложил ему рассказать о себе. Арам молчал. Наученный горьким опытом общения с англичанами и все таки , чтобы не казаться невежливым сказал:" Вот мне нравится быть здесь в Англии , здесь идет дождь все время и Вы вчера еще говорили о том, что дождь надоел Вам до невероятности. А у нас дождь идет но редко и быстро перестает. Ну вот мы бы могли заменить места нашего пребывания, тем более , что англичане всегда хотели быть на Кавказе или в районе , например Баку, вот мы можем поменяться местами или можем после войны предложить такой ротационный план нашему и Вашему правительствам -- все англичане на Кавказ, а все кавказцы в Англию, если Вам не нравится, как Вы говорите, Ваш климат. А на Кавказе климат хороший." ,- он закончил эту довольно громоздкую фразу улыбаясь и Майкл захохотал." У Вас очень хорошие идеи, господин Крючков и я постараюсь донести их до своих друзей",- смеялся он. " О, такие вопросы стоило бы обсудить с Премьер-Министром, Майкл",- сказал Арам и вопросительно посмотрел на него. " Да, да Мы можем перейти, я думаю на ты",- живо подхватил Майкл, тем более мы почти в одном и том же возрасте". В четыре часа после обеда, Арам вышел первый раз за последние полтора месяца на улицу и пронзительный колючий ветр со снегом ошарашил его. " А сегодня вообще,какой день",- спросил он Майкла. " Да ты потерял вообще то счет дням",- засмеялся Майкл,- " Сегодня восемнадцатое ноября тысяча девятьсот сорок первого года",- он перестал смеяться и посмотрел как то по-стариковски на Арама,-" Мы не знаем вообще то, что будет с нами через день, два и может быть во время сегодняшней ночной бомбежки мы погибнем, я не планирую вообще своего будущего, знаете, Арам. Я начал несколько дней назад писать стихи. Это тогда наступает, когда , человек отрывается от жизни здесь и еще его нет " там" , но он уже не " тут "",- помните:" Настал твой звездный час и речи здесь уж не помогут, забытье однако уже в мир иной манящею рукою образы расстилает.." или вот то, что мне особенно нравится- " и вряд ли, что от доброты найти, мои верстая ратные заслуги, спасая честь и гибель бытия, фантазией вранья тебе я буду другом.",- он опустил голову и тут же поднял ее и спрятавшись за улыбку и встряхнувшись подбил ногой камень на парковой дорожке:" И года же мы научимся ценить то именно, что есть сейчас или в конце концов сам процес жизни, какой бы она не была",- закончил он задумчиво и повернувшись к Араму добавил:" Знаете, а ведь несмотря на погоду мы можем , скажем через пару дней начать понемногу бегать, не правда ли Арам",- он улыбался и казалось все его меланхолическое настроение прошло без следа. " Дудку, дудку я бы хотел сделать из бузины",- а у Вас вообще растет бузина спросил вдруг Арам. " Я не понимаю, Вас русских, я совсем не понимаю Вас, как народа. То ли это связано с местом вашего рождения, то ли с языком, но я не понимаю Вас, ну спросил бы кто то нормальный про какую то дудку, сейчас, но с другой стороны, может именно эта дудка и поможет Вам встать на ноги",- он не смеялся, только с любопытством посмотрел на Арама,- " Ну хорошо, я попрошу наших ребят, чтобы Вам, тебе",- он поправился,-" Чтобы тебе срезали кусок этой бузины". " А вот и неправильно, я должен сам найти эту ветку бузины, ее ведь нужно специально и срезать и дерево приготовить потом и дудку выстругать, вот такую, знаешь ли бурульку",- он сказал это слово по-русски и Майкл засмеялся опять,-" Бурулька, бурулька",- повторил он и опять засмеялся. Зубов. Евгений Гавриилович Зубов, или Женька, как его называли все друзья и сослуживцы,был вовсе не простым человеком, его служба на ниве советской дипломатии началась в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, в разгар эры Брежнева и " детанта". Служил он сначала в Афганистане, потом в Сирии, а потом его перенесли в Египт, страну может быть и спокойную, но довольно экзотическую и именно в тот период, когда отношения между СССР и Египтом начали все больше напоминать ухаживания старого как у них принято было говорить" козла" за молодой девицей. Девицей здесь был , конечно Египет, а старым "козлом" его Женьки, родная страна. Когда ему было двеннадцать лет, отец записал его худого и узкоплечего в секцию бокса во дворце спорта Ростове на Дону. Он ужасно боялся всего, что было связано с бойками и старался избегать всего такого, когда нужно было кого ударить или кому то грозить чем то. Его отец, мужик здоровенного роста со слегка вьюшейся чупрыной на казацкий манер, работал, как не странно, бухгалтером в ОБХСС и дома после работы всю свою энергию вкладывал в воспитание сына. Но Женька рос отчужденно от отца и был похож по правде на мать, маленькую, почти филигранно сложенную, пухленькую, ребяческого типа женщину, которая управляла этим громилой, как она называла своего мужа и отца Женьки. Она звала отца Гавриком, а вообще то его полное имя было Гавриил и он как то стеснялся этого своего имени и поэтому звали его почему то на работе все Геннадием. Он любил повторять , что имени своего он менять не будет, как дали, так и дали это его имя, так и должно оно уж остаться. Вся общественная жизнь протекала во дворе. Двор представлял собой каре, главной составляющей которого был дом работников милиции и ОБХСС. Дом, в стиле позднего советского барокко украшала арка, с лепниной из дубовых листьев и висящих на них жолудей, в самой верхней точке заканчивалось это украшение серпом и молотом. Дом с аркой выходил на главную улицу и асфальтовое покрытие обрывалось сдвух сторон дома у первого и шестого подъездов. На крыше дома стояла башня, в виде пирамиды, на напиковой части блестела пятиконечная звезда, на которой сидела в основном стая голубей. С правой стороны стоял тоже дом, первый построенный после войнына скорую руку, как говорила мама. Он был попроще, но тоже с лепниной, тоже с дубовыми листьми, но центральным элементом украшения были связки знамен, украшения были на каждом из шести подъездов, все одинаковые. С левой стороны стояли длинные барачные сооружения в которых с одного дальнего конца глядели во двор сараи для каждой квартиры, в передней части этого барака жили какие то люди. Пацаны оттуда были вечно чумазые,задиристые и воровали все, что попадалось им под руку.Середина двора была обсажена шелковичными деревьями и в июне --июле их фиолетовые плоды усеивали весь двор. Посередине вообще когда то росла трава, но в сухие, жаркие летние дни она вся выгорала и двор представлял собой глинистую, поросшую тут и там прядками пожелтевшей травы,плотно убитую площадку, где они гонялись один за другим, или катали обручи на палках, или играли в войну, а девченки играли в классы. В самом центре стояла здоровенная песочница со сломанной деревянной окантовкой и темно коричневого цвета песком, в котором вообще то малыши не играли, но с отчаянным визгом днем носились собаки, а вечером у которой собиралась школьная и рабочая молодежь. Парни курили в сторонке степенно казбек держа папиросы в рукавах, чтобы в случае не засекли взрослые с папиросой, а кроме того ее удобно было выкинув из рукава затоптать в песке, а девушки сидели на другом уцелевшем углу песочницы, как наседки на жерди и щелкали семечки. В самом дальнем конце двора под развесистым кустом рябины стоял видавший виды деревянный стол с врытой насмерть в землю толстой, из одного куска деревянной ногой. Вокруг стояли лавки с поломанными спинками , но целыми и истертыми до белости сиденьями. За столом резались с утра и после обеда пенсионеры в домино, а вечером в домино и в карты играли обычные трудящиеся, ночью же надрывно, сидя прямо на столе играл на трофейном аккордеоне дядя Степан с одной ногой. Другую, как он объяснял мальчишкам, он отдал за родину во время войны. Женькина бабушка, которая раз в неделю навещала их и приезжала с окраины города, говорила, что он вовсе и не воевал а ногу потерял еще перед войной, по пъянке попал под машину да и то оттого, что просто лежал на мостовой, ночью. Она , не любила его и он смотрел на нее тоже зверем,они никогда не здоровались, и вообще не разговаривали между собой. И вот, однажды, кто то из мальчишек, крутившихся около этого стола, услышал, как один из стариканов в потертом пиджаке и орденами на груди, вдруг сказал, что он знает Гавриила с малолетства. Этого было достаточно. На другой день весь двор дразнил его Гаврииловичем. Виду он, конечно не подавал, но было обидно и он, прийдя домой подошел к отцу и попросил его научить его боксу. Тот посмотрел на него и потрепав по волосам сказал: " Да брось ты, дураки они все. А боксом заниматься стоит не для того, чтобы в морду бить, а для того, чтобы силу воли иметь",- и добавил,- " вот так Женька". Зубов ехал по проселочной дороге, по обеим сторонам росла кукуруза и за километра два он должен был уже выехать на асфальт, так по крайней мере показывала карта, которую ему оставил Потапов. Потапова он вы садил недалеко от Auxerre, он еще не представлял себе как он будет действовать, что он скажет в Посольстве. Его карьера и вся жизнь его семьи вдруг -- все это было поставлено на одну карту и он понимал, что от того как быстро он добъется освобождения этой женщины, будет зависеть все его будущее. Потапов просто сказал, что он найдет его Зубова, как только как он сказал" определится " в Париже. Он не оставил ему своего адреса и не спросил у Женьки его Женьки адреса. Все было совершенно как в паршивых криминальных романах. Зубов вспомнил вдруг, сразу, как только выехал на эту асфальтовую дорогу, лицо китайца который с ожесточением бросал тарелки из окна первого этажа и потом лицо егго скрылось и в окне он больше не появлялся. Зубов, не понимая самого себя даже решил ехать сразу в эту проклятую гостиницу и решил найти этого китайца, ему казалось , что он должен был знать что то больше обо всем, что произошло в этой гостинице вчера. Но ведь об этой бабе обязательно существовала какая то информация и кто то что то в Посольстве знал о ней. Он не мог представить себе того, чтобы вот так его просто так послали в эту гостиницу только оттого, что кто то позвонил и сказал, что должен кто то приехать из Посольства России. Он не помнил, чтобы кто то из Посольства ездил по каким то подобным звонкам. Но его послал и усиленно просил разобоаться ведь сам посол и он предполагал, что посол должен быть по всей видимости знать больше той короткой информации, которую он сообщил Зубову. Его терзала неизвестность и он не мог понять своей роли здесь и все таки он осознавал, что он допустил ошибку, когда вообще поехал к этому Потапову и когда попросил из отдела Информации достать ему адрес по известному телефону. Потапова искали уже давно, он попросил политическое убежище во Франции, еще в начале восьмидесяьых годов и пропал из поля зрения спецотдела. Но искали его везде , только не во Франции, но вообще то мог ли он Зубов знать , где его искали и вообще искали ли его после девяносто первого года, когда вообще все падало и распадалось на куски и неизвестно было, фамилия какого работника посольства появится сегодня в " Фигаро" с сообщением о том, что он попросил политическое убежище. Тайн как таковых не было ведь вообще и только планы руководства были тайной, которую оно это руководство даже само не знало, так как политическая ситуация в Москве менялась настолько быстро, что неихзвестно было, что может произойти со страной завтра и кто прийдет к власти и что эта власть сделает со всеми теми, кто служил этой власти верой и правдой до того. Так по крайней мере казалось Зубову и он понимал и осознавал, что никакой власти он неслужил, что конечно он служил и это было по верху и эта служба вошла в его кровь и плоть, но где то глубоко он перед собой самим не скрывал, что он не служил никакой такой власти и что в душе он презирал эту саму идею службы, но одновременно , чем выше он продвигался по служебной лестнице, тем глубже и прочнее росло в нем убеждение о совершенной никчемности всего его начальства и одновременно с тем росло желание служить этой власти и служить оттого, что ему было как это не странно жаль, жаль чего то, что он называл " своей деревней". Его не интересовало почти ничего из всего набора развлекательных программ, посещение которых было необходимым ритуалом для работников советского Посольства. Походы в театр, несмотря на всю эту менежерию вокруг каждого такого посещения театра и всю эту нездоровую атмосферу в так называемой российской деревне в Париже вошли все же в привычку. И по правде, без этих культурно-развлекательных мероприятий невозможно было бы выдержать жить и работать в Посольстве. Еще были дети, которые доставляли Зубову много хлопот, двое его пацанов были на редкость хулиганистые, а дневники их пестрели пометками учителей. Он подъезжал уже к Парижу,перебирая в голове то один , то другой вариант, но полный план действий не вырисовывался. В радио пели старую песенку об Аэропорте Орли Жельберта Деко. Он начал напевать ее тоже и вдруг вспомнил польскую песенку тоже об Аэропорте Орли,польского барда Млынарского, которую на одном из приемов, здорово выпив начал петь ему четвертый атташе Польского посольства. В ней говорилось о главном вокзале в Варшаве и о дядьке, который приходит каждую неделю на этот вокзал.Слов польских он уже не помнил, только врезалось в память:"... I kazdy czul, ze ma zachodniej troche krwi, nirdziela na Glownym, niedziela na Glownym, dimanche a" Orli!". Решение пришло мгновенно и он повернул в первый же съезд и поехал к Польскому посольству. Майора Збигнева Онушко он нашел сразу же, на проходной в посольство, показывая свой диппасспорт, заметил, что охранник как то удивительно посмотрел на него и взяв пасспорт не стал его даже проверять только улыбнулся и посмотрев ему просто в глаза сказал, что майор его ждет. Он шел по гравиевой дорожке главного входа посольства Польской Репубрики во Франции и ему показалось, что все события начинают приобретать удивительный неизвестный ему оборот. В кабинете Майора на последнем этаже, рядом с шифровальной комнатой они могли говорить открыто. "Знаешь Женя",- сказал Онушко, - " Я по правде ждал тебя сегодня, честно, я ждал тебя сегодня". Зубов удивленно посмотрел на него и не говоря ни слова, вытащил из кармана плаща папиросы. " Знаешь, здесь нельзя курить",- сказал Онушко,- " Здесь у нас не курят, вообще не курят и когда куришь, мозги работают не четко и не точно и в самые важные моменты жизни, я тебе советую, не кури" ,- он сел напротив него и продолжал,-" Ну я тебя слушаю, хотя по правде, я может быть знаю больше, чем ты. Но все равно, сначала ты, а поиом я буду говорить". " Мне нужны данные о Бобровой, альяс, Крючковой и как ее там еще зовут, кажется фон Штуффенберг, а по мужу даже не знаю, все данные мне нужны, понимаешь, Збигнев, все, что о ней известно и Вам и нам",- он закончил и опустил голову,- " Устал я чертовски, спать хочу, но нужно действовать, иначе она там, знаешь, баба наболтает чети чего и будет скандал на всю вселенную. А французы, знаешь, они падки на сенсации. И дело тут даже не в этой бабе, только в наших общих деньгах, понимаешь, Збигнев, в наших общих деньгах",- он закончил и помолчав, продолжал, " Правда закодирована она, ну по крайне мере , мне это сказал наш посол, но не верю я в эти коды , ****еж это все, прости меня за мат, не верю я в эти наши новые штучки. Но баба может расколдоться или чего в голову взбредет. А о деньгах мне сказал действительно наш старый только то, что говорю, и ничего больше, ну ничего больше , даю тебе слово",- он смотрел на Збигнева и ждал его реакции. Тот молчал. " Видишь ли, я не берусь за это дело, мне это будет карьеры стоить",- сказал Орешко и посмотрел поверх его головы в сторону," Ну я думал, что ты попросишь , например данные о ее научной деятельности, статьи, работы -- это можно дать тебе сразу. А вот, что она там вытворяла в России- мы этого не знаем и по правде знать не хотим",- он закончил категорично и замолчал,-" Если хочешь, я принесу тебе информацию о ней всю, которая есть у нас",- он разко встал и вышел из комнаты, закрывая плотно за собой дверь. Зубов остался в комнате один. Встал и подойдя к двери тронул за ручку и попробовал открыть ее. Дверь не открывалась. "Ну и поляки, братья навеки, а боятся , черт побери все таки",- он сел на стул и облокотившись на спинку, закрыл глаза. Он всегда лучше думал, когда закрывал глаза. " Опять перед ним выплыл как из сказки их двор в Ростове на Дону. В углу в последнем сарае, всем во дворе известный дядя Ваня, шофер такси, чинил свой частный " Хорх". Откуда у него эта машина, не знал никто и по правде от машины остался только весьма заржавевший кузов и фары, все остальное дядя Ваня с машины снял и постепенно ремонтировал , вытачивая тут же в сарае на пристарелом токарном станке какие то новые части взамен изношенных. Работы продвигались медленно, но неукоснительно. И вот, было это наверно в первых числах мая года этак пятьдесят пятого или шестого, ремонт он закончил и торжественно, протерев свои замасленные ручиши, начал заводить машину. Мотор выл и чихал, рев, смешанный с сизым дымом из выхлопной трубы наполнил весь дом и соседка из первого подъезда начала исступленно орать, чтобы он наконец перестал портить воздух во дворе. И действительно, белье, висевшее тут же сделалось в черные полоски и ситуация грозила сделаться неуправляемой. И вдруг мотор заработал плавно и четко и дым перстал валить из выхлопной трубы и дядя Ваня довольный, открыл дверь машины и заорал:" А ну пацаны, могу прокатить, пробный пробег- улица Советская-Южный вокзал". Они все ринулись к машине, но взял дядяд Ваня только пятерых, да и то тех почище. Остальные сзавистью смотрели на счастливчиков. Внутри все было из кожи и сиденья были высокие и спереди были деревянные ручки. Машина неслась по проспекту и он Женька , чувствовал себя самым счастливым на свете человеком". Он открыл глаза и действительность вернулась. Дверь неслышно открылась и Онушко предстал перед ним с папочкой и довольно тонкой." Ну вот видишь, больше у нас вообще ничего нет, к сожалению",- добавил он делая озабоченную мину,- " А вот это все можешь взять с собой и мой тебе совет" ,- продолжал он явно нервничая,- " в этом деле вообще много неясного, а тебе лучше тут быть как можно короче. Предлагаю встретиться в восемь вечера сегодня на Орли",- закончил он,- " В кафе, знаешь, в зале прилетов. Я тебя найду. Обязательно. Но прошу тебя, жди, я может быть опоздаю",-он почти вытолкнул Зубова из комнаты и доведя его до выхода не попрощавшись, быстрым шагом пошел к лифту. Зубов вышел из Посольства и заметил какого то человека, который стоял перед забором посольства и писал. Вообще то , если бы это было в Москве и к томя ж е на задворках в Солнцево, он не удивился бы вовсе. Но тут скрыться просто так было невозможно и поэтому, кто то, чкто за ним уже следил применил такой трюк. Зубов пошел навстречу типу и пройдя его прошел чуть дальше и тоже стал писать. Дядька сорвался и твердым шагом пошел мимо входа в посольство вниз по улице. Зубов застегнулся и облокотившись о забор , расскрыл папочку. В правом углу с фотографии смотрела на него женщина южного типа, может быть даже кавказского с довольно высоким лбом и слегка вьющимися волосами, лет около сорока. Он пробежал первую страницу и удивился сам себе , что по сути дела он не мог сконцентрироваться, чего он не замечал за собой уже очень давно. Он понимал, что несмотря на усталость, он должен, он просто обязан тут же не только прочесть все , что было в этой папочке и постараться запомнить содержание написанного. Год рождения- 1947, место рождения Казахстан, родители, национальность, профессия, место работы, семейное положение, клички, муж, родители, приемные родители, дети, адреса, адреса, образование, научные звания, судимости, ага , она меняла два раза гражданство, ну и ну, и как же это вообще возможно, а вот тут и начинается, о как же она попала в Польшу, вооот, воот, таак, таак, он весь вошел в читание этих пяти страниц , исписанных дробным компьютеоным шрифтом. Время от времени он глядел вдоль улицы, но не замечал ничего подозрительного, тип куда то пропал. ОН торопился, какое внутренне чувство подсказывало ему, что каждую минуту может произойти что то , чего он не ожидал, но с чем он не сможет уже бороться. Не дочитав до конца третьей страницы , он вдруг закрыл папку и согнув ее пополам вложил ее во внутренний карман плаща , побежал. Он повернул в первую же узкую улочку и влетел в подъезд, поднялся на последний этаж и выйдя из лифта, встал перед дверьми на которых стояло: " Страховой Агент Мс.Р.Кунель". Он нажал на кнопку звонка и поправил галстук, Дверь открылась и пред ним предстала миловидная девушка. " Мадам",- сказал он,- " Мадам, у Вас стоит пред домом машина и я не могу выехать , так как Ваша машина загораживает мою. Вы не могли бы чуть чуть отъехать и тогда я смогу выехать",- он произнес эту фразу слегка нервным голосом, как и подобало в таких ситуациях. " Но наша машина стоит в подземном гараже",- сказала удивленно она. " Да , но чья же тогда машина стоит перед домом",- спросил он. Ах, это наверно адвокат с четвертого этажа",- сказсла он очаровательно выгибая тело и предложила:" Ну зачем гадать, вы войдите и покажите, где стоит Ваша машина и я Вам скажу точно, чья машина стоит пред Вашей",- он прпустила его вперед и проведя по коридору открыла дверь в комнату с окном на улочку. Он посмотрел вниз и увидел того же писавшего перед забором мужика, который метался по улице, заглядывая во все автомобили. Он показал пальцем стоя перед портьерой на темно синий пэжо, на противоположной стороне улицы. Она понимающе кивнула головой и сказала, разводя руки:" Теперь я понимаю, все эти машины принадлежат владельцам из бюро с другой стороны улицы, конечно же, месье, теперь мне понятно, почему Вы не можете найти владельца машины спереди". В это же мгновение зазвонил телефон. Она подошла к нему ивзяла трубку:" Так , так, это человек ищет владельца машины по другой стороне улицы, так так, да , да",- он отвечала кому то и смотрела на Зубова. " Я не буду Вас задерживать " ,- сказал он и повернувшись вышел из комнаты. Она догнала его к конце коридора и мило протянув руку и пожав ее , открыла дверь. Зубов стоял на лестничной площадке и ждал лифта. Лифт был старый, с резными дверцами, открывающимися вручную. Он открыл дверцы и войдя в лифт и закрыв дверцы лифта, нажал на последнюю кнопку сверху. Лифт стоял на месте. Он открыл дверцы опять и вышел на лестничную площадку. Одна лестница вела вниз, адругая наверх. Он стремительно вбежал по лестнице наверх, пред ним были закрытые на ключ двери. Он попробовал открыть их, но все было напрасно. Он сел на ступени лестницы и, вытащив папочку начал читать дальше. Вообще то обыкновенная биография , каих тысячи в нашей стране советов, как говорил его предшественник на должности четвертого секретаря. Но что то в этой биографии не сходилось. Как мог человек сидеть и одновременно работать над диссертацией, Ну положим в тюрьмах, в так называемых шарашках могло быть и такое , ну а дальше, дальше по тому. Что там было написано, она была в трех государствах нараз в то же самое время. Здесь явно кто то престарался поправляя на первый взгляд точные данные биографии. Он захлопнул папку и опять спрятал ее в карман плаща. Сел на ступеньки и задумался. Внмзу улсышал шаги и кто то стал подниматься по лестнице, тяжело и натруженно. Он встал и начал спускаться с лестницы. Навстречу ему шла старая женщина с пластмассовой корзиной, полной белья. Он опять пламенно улыбнулся и произнес как бы невзначай:" Бонжур".Она ответила ему тоже : " Бонжур" и он поравнявшись с ней спосил ее не может ли он ей помочь нести эту корзину. Она улыбнулась ему и н взяв корзину и поставив ее на плечо пошел наверх. Женщина шла за ним, в кармане у нее бренчали ключи от двери. Она открыла ее и он пройдя вперед оказался вместе с ней на чердаке. Он прошел вперед и поставив корзину на пол повернулся к ней и ударив ее левой рукой просто в переносицу, подхватил ее безчувственно падающую и положив на пол, вытащив какую то тряпку из корзины с бельем, положил ее на лицо женщины. Потом он закрыл дверь и вытащил из ее руки связку ключей. В дальнем углу были двери и один из ключей подходил как раз. Он вышел на крышу, довольно плоскую и обследовав ее всю, пришел к выводу, что можно попробовать было бы перескочить на другой дом , но расстояние между крышами было где то два метра и в слячае чего он мог бы лежать уже на мостовой. Но сдругой стороны крыши он нашел лучшее решение - там достаточно было соскочить два, три метра вниз и можно было оказаться вообще на соседней улице. Ключи он забрал с собой, хотя вообще то он не любил таких экстремальных ситуаций , когда нужно было кого то бить. Он соскочил вниз и оказался на крыше дома уже другой улочки, идущей параллельно той, с которой он пришел. Дверь на чердак конечно же была закрыта и он начал пробовать подряд все ключи из связки. Один как буд то бы подходил ин рванув дверь на себя прекрутил наконец ключ в замке и дверь поддалась. На чердаке было темно и он струдом нашел выключатель. Это был по видимому старый жилой дом. Везде стояли комоды и старые шкафы с одеждой и бельем. Он открыл один из шкафов и вытащил дамский костюм. Костюм был темно синего цвета. Потом пересмотрев еще несколько вешалок, он нашел кофточку, белую, с рюшками под шеей. Проблемой было его лицо, небритое вот уже два дня. Он повесил всю эту дамскую одежлу опять в шкаф и начал искать что то мужское. Он нашел допотопный старый мужской костюм и надев его, посмотрел на себя в зеркало, муто светившееся в углу. В зеркале на него смотрел какой то дядька, как бы вышедший из картин пятидесятых годов. Он надел наголову шляпу, тоже темно синюю, как и костюм и посмотрел на штанины, они доходили ему до щиколоток и выглядел весь этот маскарад довольно примитивно. А самое главное - уходило драгоценное время. Он переоделся в свою одежду опять и открыв дверь и проверив, нет ли кого на лестничной площадке спустился вниз и открыл входную дверь. Улица была такая же узкая и похожая на ту , с которой он пришел. Он вышел и быстрым шагом пошел обратно к посольству. В проходной он попросил Збигнева и его пропустили. " Знаешь", - сказал Зубов, когда увидел Онушко,-" Знаешь, я не знаю, но за мной ходит довольно неприятный тип и мне нужен сейчас душ, полчаса поспать и какой нибудь другой гарнитур и плащ , конечно тоже и найди мне , пожалуста,какую нибудь шляпу. Онушко рассмеялся и они съехали на первый подвальный этаж,туда, где в посольстве были прачечная и гардеробная. Когда Зубов вышел из автомобиля Польского посольства около площади имени Сталинграда в Париже, на него не обратил внимания никто , или почти никто и уж никакого " Хвоста" за ним не было. Площадь в направлении стоянки такси пересекал сгорбленный старикашка с палочкой, он медленно двигался, шаркая и с трудом передвигая ноги, на кольце многие машины даже остановились и наконец один из неиерпеливых таксистов решился выйти из машины и предложить старику помощь, для того, чтобы его не сбила какая то машина. Старик трясущейся рукой уцепился за руку таксиста и тот предложил отвезти старого и как казалось совсем немощного человека домой, безплатно. Старик назвал адрес одного из пригородов Парижа и они поехали. Он сидел на заднем сиденьи , согнувшись и казалось, что он спал или отдыхал. Палка лежала рядом и таксист , думая , что может он потерял сознание или не дай бог умер, обратился к нему с вопросом, откуда он родом. Старик ответил, что он вообще то по нации армянин, но живет давно в Париже, вот уже почти пятьдесят лет и работал раньше в Муниципалитете северного округа. Таксиста разговор увлек и он довольный своим добродеятельным поступком отвез старикашку по нужному адресу. Он вывел его из машины перед сквером и тот сказал ему, что он вообще то зайдет в кафе на стаканчик вина. Шофер не хотел брать вовсе денег и они попрощались перед входом в кафе. Старик коротко ждал перед кафе, и когда машина отъехала, он выпрямился и сняв шляпу и быстрым движением сложив ее, одел опять на голову и решительным шагом открыв дверь, переступил порог старого кафе. Он подошел к стойке, за которой одиноко как бы от нечего делать стоял пожилой бармен и обратившись к нему спросил: " Анри, будет сегодня кто, а то я вовсе соскучился и подай мне пожалуйста, стаканчик моего любимого бордо". Он прошел в самый дальний почти темный угол кафе и сев за столик, расстегнул ворот рубашки и вложив руку под рубашку вел себя так, как будто бы хотел нащупать свое больное сердце. Анре подошел с подносом на котором стояла бутылка и бокал для красного и поставив бокал на стол начал открывать бутылку. " О сегодня вообще , я вижу, у Вас тяжелый день и опять этот маскарад. Я бы не мог так каждый день выступать на какой то паршивой сцене и еще за такие извените, говняные деньги",- сказал он сочувственно и откупорив бутылку налил немного вина в бокал, стоял и ждал пока тот попробовав вино первым легким глотком и может быть еще коротким вторым, скажет ему , чтобы тот налил еще или сказал что то другое. Тот попробовал вино и поэтически закрыв глаза произнес: " Без тебя, мой Анри я бы не был тем, кем я сегодня являюсь, я бы не был актером". Бармен постакил бутылку на стол и захлопал ему браво:" Я вот уже целый год прошу Вас господин Алексеев, достать мне билеты в Ваш театр, именно тогда, когда Вы будете выступать, но всегда, когда я прихожу,чтобы посмотреть Вас, мне говорят, что Вас сегодня не будет и что Вы будете завтра. Я даже вот вчера еще раз был в Вашем театре в "русском доме", и, несмотря на то, что Вы вообще то должны были выступать вчера, мне сказали в фойе, что Вас сегодня тоже не будет из за болезни",- Анри обиженно посмотрел на него и подняв брови и развев руками, добавил: " Ничего не понимаю. Да и вообще, я не очень разбираюсь в российской драме". Он вдруг оживился и продолжал:" А господин Жорж прийдет сегодня в восемь. А, вот ведь , почти теперь и восемь, а его нет. Я думаю, что у него проблемы, знаете, мне думается , что у него действительно проблемы",- он таинственно наклонился к столику и почти касаясь плеча Зубова шепотом добавил:" Знаете, у него появилась женщина. Это точно. От него вчера пахло духами. Вовсе не дешевыми духами. И вообще, поверьте мне, я знаю в этом толк. Когда мужчина приходит в кафе и от него пахнет духами и он напевает про себя что то такое не то песенку, не то какой то марш и вдруг прерывает это все и потом говорит- знаешь Анри, а не поехать ли нам всем за грод в воскресенье и к томя же таким уверенным голосом, как будто бы он был по крайней мере если не Де Голлем, то каким то генералом из НАТО, поверьте мне, для меня это однозначно -- у него появилась женщина. И эта женщина его погубит, точно погубит",- он с видом победителя выпрямился и опять стянув брови к переносице пошел к стойке. В кафе не было никого. Зубов сидел и цедил вино, кислое и довольно молодое, он вообще не любил ни этого вина, ни кафе, но ему нравилось вот так сидеть тут иногда и разговаривать с Анри ни о чем. Завсегдатаи кафе, которые знали его как русского актера Алексеева, относились к нему, как к своему. Здесь раз в месяц встречались также старыегомосексуалисты , еще из той генерации людей, когда нужно было абсолютно скрывать все , что было связано с чем то таким. И Зубов знал, что его примут и поймут тут, как своего и как не только друга, но и одного из людей. Которые тоже принадлежат к ним и к тому же , человека довольно молодого, но русского, у которых в обычаях между собой и по роду может быть работы вообще невозможно было быть собой везде, асолютно везде , кроме этого кафе. Он месяца два назад стоял в коридоре в подвале кафе и покупал сигареты в автомате, когда этот Жорж, подошел к нему вплотную сзади и охочо обхватил его заднее место своими ручищами и почти лежа на нем какое то мгновение, прошептал:" Когда и где, ты должен мне сказать сам, я просто жду". Он от неожиданности на какое то мгновение оцепенел, но понимая, что он ни в коем случае не может послать его на хрен, вздохнул и смазывая с лица мгновенно то омерзение, которое он почувствовал, повернулся к нему в полоборота и сказал: " Я скажу Жорж тебе , обязятельно, но дай мне время",- потом он кокетливо отвел его руки и похлопав по щеке этого Жоржа, вбежал по лестнице наверх. Жорж не отставал от него ни на шаг и всегда, когда приходил в кафе, приветствовал Зубова обязательно беря его руку сначала в две свои и медленно отпуская его руку невзначай вел согнутым мизинцем по внутренней стороне ладони Зубова, всегда при этом смотря внимательно в глаза Зубову, как бы ища какой то реакции. Первый раз Зубов думал, что он не выдержит и еще немного, ударит этого Жоржа, но потом, призвав все свои актерские способности начал слегка заводить глаза или улыбаться , или вырывать руку с видом обиженного и оскорбленного. Жорж был влюблен в его и Зубов был почти уверен, что тот не играет. " Слушай, Анри,",- сказал он, подойдя к стойке, " А не кажется тебе, что наш Жорж вовсе не тот, кем на самом деле является" ,- он вопросительно посмотрел на бармена. Тот усердно вытирал стойку и претирал бокалы от вина торчащим полотенцем. " Вы знаете , господин Алексеев, я тут не советчик, и я не знаю его так хорошо. Но то что у него женщина, а не мужчина, это точно. Я могу Вам гарантировать точность моего определения. И вот почему",- он прервал свое вытирание и авыйдя из за стойки подошел к Зубову и взяв его легко за локоть сказал: " Я ведь интуитивно чувствую, что он не наш, он не наш, не наш",- голос его становился все громче, аж перешел в крик и вдруг погас также мгновенно, как и этот крик. " Вот у Вас, я понимаю, что Вы может быть не совсем практикующий, но, но",- он повернул Зубова от стенки пошел сним в обратном направлении к стойке,- " Но в Вас есть какая то неуловимая мягкость и такая иногда нерешительность видна на Вашем лице. Что простите, я готов был бы бросить все , стойку, разбить все стаканы и броситься в Ваши объятьяи даже не хотел бы ничего более, клянусь, ничего более, как быть просто с Вами вот в такие минуты",- он остановился и подняв руку дотронулся до лба Зубова указательным пальцем, отводя прядь волос с его лба на висок :" Поверьте мой друг, я знаю толк в этом",- он молниеносно отвел руку обратно и засунув обе ладони неуклюже в карманы брюк, так , что видно было, как он держится за свои бедра, как то грациозно опять зашел за стойку и принялся вытирать посуду, опустив глаза. Зубов стоял пред стойкой и не знал, что и думать обо всем этом. " Слушай, друг, Анри",- сказал расстроганный Зубов,- " я ценю мужскую дружбу, кстати превыше всего, но дружбу, а не любовь. И здесь есть своего рода разница, понимаешь, разница. У мужчин есть своя солидарность, мужская, потому, что мы как бы не крути не такие, как бабы и поэтому, мы изначально должны быть солидарны, иначе нас бабы просто съедят. Бабам, понимаешь, и то не так и там на так. Бабы в возрасте, например, таком, как я чувствуют себя уже как бы не у дел, ну понимаешь о чем я говорю, это же простая физиология их. А мы мужики хотим изначально иметь бабу молодую и чтобы она была с этакой, понимаешь искрой и чтобы любила тебя любовью молодой, необузданной, а не умом. Умные баба -- это как зараза человечества. Они понимаешь, оттого умные, что их бог в красоте обделил, или они не могут ничего мужику предложить и от этого у них и лицо дурнеет. Они не чувствуют себя завоевателями, как мы себя чувствуем всегда. А потом эта их бабская натура не всегда, физиологически может решиться на решительные шаги. Ну бывают, иногда среди них отчаянные, но оттого только, что жизнь их так обделила, не любил их по настоящему никто. Секс- это одно, а вот любовь, другое",- он смотрел прямо на Анри и тот смотрел на него тоже не отрываясь. " Знаешь, Алексеев, как тебя зовут",- спросил он вдруг,- " я тебя по имени называть буду". " Эугени",- ответил Зубов,- " Эугени, меня зовут". " Ну так вот Эугени, ты мне нравишься таким именно, каким ты теперь был. Именно таким. И секс и любовь среди нас решает многое- тут ты прав. Но ведь ты не изведал еще любви такой , ну например моей любви. И тогда, когда ты изведаешь такую любовь, ты поймешь, что ты был в клетке. К клетке ведь человек может привыкнуть и ему потом даже не хочется из нее. Но ведь это клетка, в которой ты находишься. Ты не видел ничего другого. А эта ваша русская мужская дружба -- это и есть начало нашей мужской любви",- он смотрел на Зубова мечтательно и говорил голосом возвышенным, как на сцене. Зубов испугался. Страх подступил к нему откуда то изнутри и расстилался большими кругами через желудок и подступал к горлу. " Брат, ты все правильно говоришь, но так как ты не все думают, поверь, не все",- он как то неуверенно выдавил из себя фразу и добавил:" Ну я пошел". Вечерний воздух освежил его и он, стоя перед кафе сздохнул с облегчением и с какой то неясной тревогой. Он должен был сегодня встретиться обязательно с Жоржем, который по информации поляков работал в полиции. " Значит нужно будет искать новый канал,- ну черт с ним, педерасты",- он мысленно выругался, идя вниз по улочке. Впереди ехало такси и он с удивлением увидел тот же автомобиль, который привез его же сюда.Зубов уверенно поднял руку, но такси поехало дальше и остановилось у дверей кафе. Он побежал обратно к дверям кафе, но кто то , кто приехал, был уже внутри. Он приблизил лицо вплотную к стеклу дверей и увидел в середине Жоржа. На противоположной стороне улице была автоматная будка и Зубов набрал номер кафе, ждал пока кто то возмет трубку. " Халооо",- сказал голос Анри,-" Слушаююю". " Анри, друг, скажи, пришел ли Жорж и если пришел, то дай его мне",- Зубов выдавил из себя неуверенным голосом фразу и добавил:" Я завтра вечером приглашаю тебя на мое представление, но это уже совершенно серьезно. Завтра будет в Париже представление",- он закончил по видимому очень решительно, так, что Анри взволнованным голосом ответил ему: " Я был уверен в том, что я все таки найду тебя. А Жорж тут и даю ему трубку". Зубов начал без обиняков и сказав в сокращении всю историю, предложил ему встретиться сейчас же на ближайшей станции метро. Они договорились с полуслова и Жорж сказал ему, что он в сумме рад, что может помочь ему Зубову и что нужную информацию о том, где сидит сейчас эта русская и как ее можно без шума вытащить, он достанет завтра утром и они договорились встретиться в кафе у Анри в девять утра на следующий день. Зубов приехал домой и не говоря ни слова прошел в столовую и включил телевизор. Жена сидела за письменным столом в спальне и что то писала. Он сидел на диване в столовой и с раздражением думал о том, что она не обращает на него никакого внимания, и что люди на его должности не должны вообще иметь жен, так как без них намного удобнее и не требуется вести так называемую семейную жизнь. Он устал за эти два дня и она даже не соизволила выйти, встретить его или пусть даже накричать, не говоря уж о том, чтобы спросить, где он был и что с ним вообще было. Все эти мысли блуждали в его голове и он не встал с дивана , только перключил на первый канал телевизора и начал смотреть какой то голливудский фильм и ему захотелось спать, он подошел к бару и налив себе пол стакана пшеничной выпил залпом и взяв пару соленых орешков, по современному, как говорил один из его друзей, уже еле держась на ногах, пошел в спальню и успев только раздеться, свалился мертвым сном на кровать. Багдад. "Нужно иметь всегда перед глазами нашу историю, нашу это ту, которая есть не сейчас, но из которой мы вообще вышли. Немногие знают языки и немногие читали в оригинале Платона или Плотина, Катуля или Аристотелеса. И уж ничтожная часть из нас, живущих теперь вообще пробовала анализировать то, что же думали и о чем вообще то писали они, которые стояли у истоков нашей так называемой цивилизации. Нет мы читаем вырезанные из всего, что когда то и кому то казалось ненужным для их идеологии или их политики, критические дозволенные статьи, которые ведь даже и не достать и стараемся выудить из них крупицы правды, для собственного использования, не дай боже для того, чтобы использовать все достояние действительно нашей цивилизации каждый день и час. Мочь его использовать, мочь только, даже не использовать. Использовать нам запрещено, не нужно и даже вредно, для нашей карьеры, для нашей семьи, для в конце концов того, чтобы мы не сдохли с голоду. Смелыми становятся люди, которым уже нечего терять"-сидел и бубнил напротив. Она сидела в " Ириш баре" на Шереметьево два и цедила потихоньку стакан ризлинга с водой. В баре не было почти никого. Было шесть часов вечера и их запустили в аэропорт в два часа дня , но самолет на Истамбул не мог лететь все равно. Целая группа из России, ансамбль народной песни и танца казаков летел на Вавилонский фестиваль в Ирак. Она тоже летела с ними , как журналист одной немецкой газеты. Вообще то немцев на этом фестивале не предвиделось. Должен был быть моложежный ансамбль из Франции, в количестве восьми человек, группа баянистов из Сицилии, где то человек пять, из Европы больше никого. Много ансамблей должно было быть из арабских стран, из бывших советских республик, из каждой по крайней мере по одному ансамблю, была танцевальная группа из Венесуэлы , из Аргентины мужской камеральный хор, вот и все. Уже три раза объявляли, что старт самолета будет через два часа, но эти два часа длились и длились без конца. Она прилетела В Москву три дня назад утром из Германии и целый полный день провела в посольствах Сирии и Ирака, для того, чтобы получить визы- въездные и выездные. В посольстве Сирии,куда она поехала сразу из аэропорта, перед окошком для приема паспортов, в пристройке к главному зданию Посольства, куда входилось со двора, стояло человек шесть и все ждали чего то . Окошко было закрыто. Она подошла к нему и прочитала - "прием паспортов для виз для граждан России, только в группах". Она отошла и стала в очередь. На стене напротив висело объявление по русски и по арабски " визы для студентов из Иордании выдаются во вторники и четверги". Стена пестрела и другими объявлениями на двух языках. Перед ней стояла женщина, по всей видимости русская с пачкой пасспортов, граждан России, впереди стояло несколько на первый взгляд молодых людей - студентов, они говорили по арабски. Один из них посмотрев на нее, обернулся к другому, который стоял рядом с ним не в очереди и сказал тихим голосом: " Наши женщины не должны быть неизвестно где, и в каком то государстве". Она, с тусклой, изнуренной и ничего не значащей миной посмотрела на противоположную стену и закрыла на мгновение глаза. Они говорили дальше. Один вспомнил, что завтра у него последний экзамен и что он сдаст его , даже если нужно будет экзамен купить. Другой, сказал ему, что оплаты становятся все дороже, потому, что и жизнь делается дороже. Такой ничего не значащий разговор. Окошко вдруг стремительно открылось и голос по арабски сказал:" прошу паспорта не из России". Женщина с русскими пасспортами протиснулась к окошку, так как студенты вовсе не собирались отдвинуться от этого окошка и сказала по-русски: " Я из бюро путешествий Планета , вот мы договорились, что Вы сегодня примете наши пасспорта". Человек в окошке улыбнулся ей и спросил: " Как Вас зовут". Она оветила и он протянул руку за пасспортами. Она начала что то объяснять , но он не слушая ее сказал , чтобы она пришла через два часа , но лучше всего в пол второго. Потом он скрылся в окошке и опять высунувшись, спросил, есть ли еще кто нибудь из других стран за визой. Он имел конечно в виду ее. Она стояла не двигаясь и когда он выразительно посмотрел на нее, она протянула свой немецкий пасспорт и сказала по русски, что она хотела бы иметь визу еще сегодня. Человек взял ее пасспорт и скрылся в окошке ничего не говоря. Окошко опять захлопнулось. В комнате воцарилась тишина, все смотрели на нее искоса, никто ничего не говорил. Женщина с русскими пасспортами отозвалась и обращаясь к ней спросила: " А когда же Вы уехали из России". Светлана отошла в угол и стояла прислонившись к стене. Как бы нехотя она ответила - давно, очень давно. Студенты оживились и начали говорить по арабски, между собой, что в Германии вообще то много мусульман и что даже есть в некоторых городах мечети, новые, все симотрели если не прямо, то исподтишка на нее. Она закрыла глаза и вдруг почувствовала прикосновение чьей то руки. Перед ней со стулом в руке откуда то, стоял один из студентов и предложил ей сесть. Она села и опять закрыла глаза. Ее клонило в сон, так как она не спала как обычно перед дорогой, из за многости дел из за сборов, из за проблем в семье и множества домашних нерешенных дел, которые наваливались на нее семьей как всегда перед дорогой. Студент стоял рядом и вдруг спросил, обращаясь к ней по арабски: " Кто Вы ". Он сделала вид, что спит и не шевельнулась. Сквозь слегка приоткрытые ресницы, она увидела, как женщина с русскими пасспортами вышла из помещения. Ей ничего не сказали вовсе и она ждала, когда ее вызовут. Она знала, что должна ждать. Пятнадцать лет назад она точно также получала визу в Сирию, но получала она ее не в Росии, а в другой стране, виза была на шесть месяцев и она действительно провела в Сирии тогда почти целый год. Двери, ведущие в комнату вдруг открылись и из них вышел какой то дядька в галстуке и темно сером гарнитуре, отлично покроенном и ища кого то глазами, наконец нашел ее и улыбнувшись направился в угол, где она сидела. " О прошу Вас",- сказал он не обращаясь к ней по фамилии. Он приоткрыл дверь комнаты, пропуская ее вперед. Затем они прошли еще через две комнаты и он, усадив ее в кресло сел напротив. Он смотрел на нее внимательно и ничего не говорил. Потм начал по арабски:" Ну и как Вам живется теперь в Германии". " Ничего",- ответила она, - " Работаю, тяжело живется в Германии после объединения, жизненный уровень снизился , безработных довольно много, почти десять процент, в среднем",- добавида она,- " А в восточной зоне еще больше , доходит додвадцать процентов". " Я хотнл спросить Вас",- сказал он,-" Вы едете опять на целый год в Сирию". Он замолчал и выжидательно уставился на нее. " О нет, мне нужна только транзитная виза, туда и обратно, а вообще то я еду в Ирак на фестиваль" ,- он произнесла фразу одним духом и замолчала смотря ему прямо в глаза и добавила , сделав паузу, обратно я буду ехать через максимум месяц, не позже". Он посмотрел на нее и улыбнувшись произнес: " Я принесу Вам анкету и Вы выполните , пожалуйста ее здесь. Я выпущу Вас через ту же дверь это лучше всего, это не вызывает опасения. если за Вами кто то ходит, ая не сомневаюсь, что за Вами ходят, но вот неизвестно, кто",- он замолчал и смотрел на нее, пока она выполняла визовую анкету. "Так, так",- сказал он читая,- "Вы получите визу на один месяц и это будет стоить",- он начал что то считать на бумажке, а потом, подняв голову, сказал:" Мы выдадим Вам визу гратис" ,- и улыбнувшись встал и сказал:" Приходите через час ". Она вышла из здания посольства Сирии и пошла по улице к Садовому кольцу. Ей хотелось есть. Было около пол первого и все пертурбации сегодняшнего и вчерашнего дней навалились усталостью. По правой стороне улицы она увидела грузинский ресторан и вошла туда. Дверь вела прямо в подвал. Она хотела уже выйти, но перед ней появился из боковой двери швейцар в национальном менгрельском костюме и слегка коряво и улыбаясь пригласил ее идти за ним. В подвале была климатизация, посередине горел сложенный с поленьев костер и в потолке было отверстие, куда выходил дым. Прямо на двух укрепленных стояках на веретеле жарился целый баран. Пахло легко дымом и жаренным мясом. Все убранство ресторана припоминало деревенскую комнату где то в горах. Грубые тесанные из камня столы стояли вдоль стен, накрытые белыми скатертями. Все остальное выглядело довольно цивилизировнно. На стене висела реклама баварского пива. Появился кельнер и пригласил ее выбрать место. Она села за средний стол, потом встала и сняла плащ. Повесила его на спинку стула. Кельнер стоял рядом и спросил:" Будете есть". Потом не ожидая ответа продолжал: " У нас сегодня интересное меню: суп харчо, жаренный молодой барашек, овощи, фрукты, все свежее",- он продолжал список блюд, но она не слушала его, а только повернулась в полоборота и смотрела на огонь в костре. Оффициант удалился и появился снова с книгой меню и с подносом, на котором стоял маленький графинчмк с чем то красного цвета, с вазой с фруктами и бутылкой " боржоми ". Он расставил все на столе и выжидательно стоял рядом, пока она закажет что то. В ресторане , кроме нее, напротив сидел старый горский грузин в рубахе навыпуск и ел суп. Она посмотрела на оффицианта и попросила налить себе вина из графинчика. Он налил и ждал. Она сделала глоток, вино терпко обожгло горло и она поставила бокал на стол. Взяла виноградину, продолговатую и прозрачную, слегка желтого цвета. Есть не хотелось, вовсе. Он стоял и довольный смотрел на нее. " А что ест вот тот старый грузин",- спросила она его по русски. " Харчо, харчо ест он",- услужливо сказал оффициант. " Ну тогда я хочу тоже такого же харчо и потом барашка с овощами, без риса". Оффициант ушел, а она налила себе еще вина и выпила большой глоток. Вино разливалось в середине, а во рту оставался душистый запах, как будто и не вина, а чего то напоминающего поле со всеми запахами тысяч трав. Ей хотелось спать и только спать. Она облокотила голову на ладонях и закрыла глаза. Комната плыла и потом пропала, исчезла и она увидела себя саму на лугу на горе. Трава была высокая по пояс манила к себе. Она плюхнулась и растянувшись на спине, смотрела в небо - голубое и огромное без облачка, жаркое солнце палило и от этого резало глаза и она закрыла глаза снова, потом решила, что она должна смотреть, на солнце для того, чтобы не прозевать самолета, который должен появиться на небе вот вот и страх оттого, что она заснет был так велик, что она вскочила. Сон кончился и она открыв глаза поняла, что она стоит перед столом в ресторане и протирает глаза. На столе стоял суп харчо, а рядом стоял офффициант. " Вы наверно устали и не из Москвы. Вы грузинка",- спросил он чуть помедля. " Почти " ,- сказала она и засмеялась, " Вы уж извините. Я просто засыпаю на месте",- она села за стол и принялась есть суп. Оффициант ушел и появился снова вместе с человеком лет под пятьдесят тоже в национальном костюме. Человек подошел к ней, представился. Потом он не делая паузы сказал: " У нас есть тут комната, вообще то мой кабинет. Но Вы можете там полчаса поспать, идемте",- он подал ей руку и повел из зала ресторана. В боковой нише была дверь и он пропустил ее вперед. В небольшой прихожей была лестница довольно резко идущая наверх. Он поднималась по ней с тудом и мечтал только о том, чтобы лечь, куда угодно. На первом этаже в прихожей он снял обувь и посмотрел на нее . Она тоже сняла свои туфли и он провел ее в светлую комнату с двумя большими окнами, выходящими во двор. Сбоку стол широкий низкий диван, покрытый ковром, ковер висел и на стене , а на нем висели две сабли. Большие подушки лежали в изголовье, а сбоку лежал бежевый плед. Он подошел к дивану и сказал: " Не стесняйтесь, я вижу, что Вы устали очень, ложитесь и отдохните, я разбужу Вас через час, если хотите". " О не через час , а через пол часа",- сказала она оторопело. " Ничего, ничего, все Ваши дела подождут, если Вы так устали, что засыпаете за столом и поверьте мне, что если Вы прийдете туда, куда Вамнужно и через час, Вы не опоздаете, поверьте мне, это точно, я Вам это говорю" , - он произнес все это с акцентом и она благодарно посмотрев на него, сказала: " Спаасибо кацо". Он улыбнулся и дотронувшись до ее плеча рукой, повернулся и выходя из комнаты тихо закрыл за собой дверь. Ей снился Нью Йорк, в котором она никогда не была. Огромные дома, так высокие, что для того, чтобы увидеть крыши, нужно было запрокидывать голову так, что шапка падала с головы и в самой голове кружилось и от того тошнило. Она стояла на какой то улице, посередине и машины неслись с бешенной скоростью, в обеих направлениях, их было целое множество, но почему то ее никто не сбивал и она стояла и боялась сделать шаг, в какую либо сторону, просто стояла посередине и не знала, что же ей делать и боялась тоже поднять опять голову, оттого, что боялась этой тошноты и того, что она может потерять равновесие и переступить эту невидимую линию, за которой лихорадочно едут не останавливаясь машины одна за другой, так, что между ними нет никакого просвета. На противоположной стороне улицы стоял какой то человек и махал кому то рукой и был такой маленький маленький и она прищурила один глаз и он увеличился и она узнала в нем своего отца. И тогда она тоже замахала ему. Но он перестал махать ей , а потом пошел вдоль улицы не останавливаясь и она испугалась, что он уйдет, так и не узнав, что она стоит тут и тогда она побежала вдоль этой невидимой линии посередине этой улицы с бешено едущими машинами. И отец отдалялся все дальше и дальше, в она бежала и вдруг перед ней встала стена туннеля и дороги вперед не было. Она остановилась и пошла обратно, опять вдоль этой проклятой линии, которой она вовсе не видела, но переступить которую панически боялась. Но что то толкнуло ее и она услышала гром, похожий на грохот разорвавшейся от дождя тучи. Он обернулась и увидела этот небоскреб, а в середине его торчал хвост самолета и весь небоскреб покрылся дымом и огнем пожара. Она хотела опять перейти улицу, чтобы убежать с этого места, потому, что небоскреб был почти рядом- бдизко, близко, но машины ехали с неперставающей скоростью и никто не останавливался. Она подумала, что ведь кто то же должен остановиться, чтобы посмотреть на небоскреб, который горит. Но машины ехали все быстрее и быстрее и тогда она села на эту проклятую линию и заплакала. Ее сумка почему то съезжала с плеча, а она все старалась повесить ее , но сумка начинала съезжать, как только достигала плеча и наконец упала с плеча и расстегнулась. Содержимое ее покатилось на эту дорогу и машины разъезжали все содержимое ее Светланы сумочки и почкму то из сумочки выпало яблоко и покатилось по дороге, но машины не могли наехать на него и оно докатилось до другого конца дороги и остановилось при бортовой части, было все грязное в пыли. Появилась откуда то птица, и, взяв это яблоко в клюв, куда то исчезла. Перед ней стоял полицейский и смотрел на нее сверху вниз. Был он здоровый с крепким выстающим животом и палкой при поясе с портупеей и пистолетом. Как он попал сюда , она не могла понять и она не могла тоже встать. Она только без слова показала ему пальцем на этот небоскреб, но он не хотел ничего знать, только его палка давила ей на плечо. Он сказал: " Сидеть!" . Но когда она опять захотела встать, он опять надавил ей палкой на плечо и продолжал:" Сидеть!". Потом все это пропало и она увидела себя на мостовой на другой стороне улицы, куда она так хотела попасть. Она сидела посередине мостовой в пыли и вокруг лежали кирпичи и среди них палец. Палец шевелился. Она хотела взять его, но он исчез и на его месте появилась целая рука, тоже живая и тоже пропала, как только она хотела протянуть к ней свою руку. Она дотронулась до своей головы и поняла, что вместо головы на ней песок и что то белое и она не может вообще открыть глаза, чтобы понять, что же это такое. Но вдруг полилась вода и она увидела опять не небоскреб, но только остаток небоскреба и человека,который стоял пред ней и сказал: "Я главнокомандующий, ты будешь защищать нас от арабов-террористов, вставай". Она встала и пошла. Она шла в хвосте целой колонны женщин, причем каждая из них от пояса вниз была голая. Они шли, держась одна за другую, положив руку, правую на плечо идущей впереди. Далеко впереди, до самого горизонта шли женщины от пояса вниз голые - с длинными и короткими ногами , с толстыми и тощими ягодицами и ногами, всех цветов. Сбоку появились полицейские - они шли с палками наизготове и требовали, чтобы все шли по одной линии. Она спросила у впреди идущей: " Куда мы идем". Та ответила ей:" На границу". " На какую границу",- спросила она опять. Та впреди ответила: " На границу в Афганистане". " Что мы будем там делать" ,- спросила она. " Мы все станем на колени и будем так долго стоять так пока не прийдут муджаххеддины - все муджаххеддины. И мы останемся там, пока туда не соберутся все муджаххеддины". " И что будет потом",- спросила она. " А потом на нас всех сбросят бомбы и тогда погибнут все муджаххеддины". " Но мы погибнем вместе с ними" ,- сказала она. " Но мы спасем нашу армию, наших мужчин и это будет стоить не так дорого",- сказала та, которая шла впереди. " А сколько нас",- спросила она. " Нас много, для каждого муджаххеддина нужно семьдесят две девственницы",- сказала женщина впереди. " А где тогда останутся деньги",- спросила она. " В банке, в банке, в центральном банке",- сказала женщина впереди. " Да здравствует наш президент!" ,- закричала женщина,- " Каждый, который погибнет получит семьдесят две ягодицы, ура, ура,ура" ,- кричала она и кричали все. Она тоже начала кричать " Ура" и проснулась. Перед ней стоял хозяин -грузин из ресторана." Мадам, пора вставать, я пробовал Вас будить и так и этак , но все нипочем, Вы спали как убитая, сейчас пол четвертого, Вы хотели ведь куда то успеть и я поэтому решил все таки Вас разбудить",- сказал он извиняющимся голосом. Она вскочила , как ужаленная, она должна была ведь быть два с половиной часа тому назад в Посольстве Сирии и она опоздала. Причесавшись и умыв лицо в туалете, предложенном любезно ей грузином, она вышла из ресторана и быстрым шагом направилась к Посольству. Двери помещения- пристройки были закрыты. На дверях висело объявление:" Из за санитарного дня - посольство 10.09. и 11.09. закрыто". Она обошла здание и подошла к главному входу и минуя будку, в которой сидели милиционеры. Двери были закрыты. Она опять вернулась к проходной с будкой и к милиционерам и начала объяснять им свою ситуацию. Делегация от России летела в Багдад и полет нельзя было ни перенести , ни отложить , вообще не было другого, какого угодно самолета в Багдад. Она взволнованно объясняла это вот уже который раз милиционеру , а он равнодушно смотрел на нее. Потом он вошел в будку и начал куда то звонить. " Гражданка", спросил он ,- " Как Ваша фамилия". Она ответила и он опять скрылся в будке. Потом он вышел опять и сказал:" Сейчас спустятся к Вам, подождите тут". Она с облегчением вздохнула и передернула от холода усталости плечами. Милиционер смотрел пристально на нее, не отрывая глаз. " Черт побери" ,- думала она,- " Ну почему меня так все носит и носит по свету и хоть бы толк от этого был",- так в минуты полной усталости и безнадежности думала она очень часто и особенно часто в последнее время. Милиционер сказал:" Да пожалуйста пройдите в будку, а то я вижу Вы совсем замерзли". Она посмотрела на него не ожидая такой человечности от советского милиционера. Но видимо, время перестройки и вообще время и время девяностых годов в России изменило людей начисто. А может и не изменило, только вернулись к людям их давно забытые черты. Она думала так и улыбка пробежала по ее губам. Из посольства через минут двадцать вышел человек и не спрашивая пригласил ее в здание посольства. Они прошли молча по длинному коридору, и спустившись этажом ниже подошли к лифту. Человек нажал на кнопку и двери лифта открылись. Они проехали на четвертый этаж и выйдя оказались опать в коридоре и опять нужно было спускаться этажом ниже. В комнате, с закрытыми жалюзями горели лампы большой люстры, посередине, по стенам стояли кресла. В углу был письменный стол и за ним сидел дядька, который принимал у нее пасспорт. Человек привел ее в комнату и удалился. Она подошла к столу и не видя никакого кресла перед эти письменным столом, сделала два шага в сторону кресла и приподняв его придвинула к столу и села. " Вы хотели бы получить сегодня визу",- сказал человек,- " Но сегодня мы не работаем",- он безразлично закончил фразу и уставился на нее. Она стремительно встала и громко, так как будто бы тут ее подчиненый, сказала по арабски:" Хорошо, но у меня нет другого самолете в Багдад, я сообщу в Багдаде, что Вы не даете мне визы и что мне не только нужно выстаивать часами под Вашими дверьми, но еще мне делаете просто напросто назло". Она в раздражении села и заложив ногу за ногу, вытащила пачку папирос и закурила. Пепельницы не было нигде и она сняв прозрачную упаковку пачки папирос, начала стряхивать в нее пепел. Дядька поморщился и сказал: " У нас здесь не курят и что же за папиросы Вы вообще курите, они какие то вонючие". Она вскочила и гася папиросу о лакированный стол и опершись руками о этот проклятый стол сказала: " Ну хорошо, мне виза не нужна, отдайте мне пасспорт, немедленно и сейчас же, немедленно и Вы не имеете права задерживать меня здесь, как гражданку Германии. Дядька встал и не говоря ни слова вышел. Минут пять в комнату не входил никто. Потом в двери заглянул кто то и она не смогла даже заметить лица человека. Потом через минут десять опять заглянул уже человек, который привел ее из проходной. Наконец через пол часа появился дядька, который забрал ее пасспорт. В руках у него действительно был ее пасспорт. " Пожалуйста",- сказал он мы выдаем Вам визу только в одну сторону, на три месяца. Она посмотрела с недоумением на него, но он развел руками и сказал: " Наши друзья хотели бы, чтобы Вы все таки недели две пробыли в Дамаске, иначе Вам будет в будующем очень трудно получить опять нашу визу",- он улыбнулся и спрятав мгновенно эту улыбку за маской безразличия, вышел из-за стола и пожав ей руку проводил к двери. За дверью ждал уже человек, который привел ее сюда и он без слова пошел вперед, ведя ее по коридорам посольства. Она вышла из здания и посмотрела на часы - было пол восьмого вечера. На первом же такси она доехала до "Кемпиньского" и подошла к стойке информации. " Катя ",- сказала она, обращаясь к Кате , имя которой стояло на ее форменной элегантно приталенной безрукавке,- " Катенька",- повторила она,- " Я бы хотела получить мой чемодан, который должен был сюда привезти шофер. Та посмотрела на нее и сказав: " Минуточку" , - скрылась в двери напротив. Появилась она обратно быстро и сказала: " Ваш шофер чемодана не привез но позвонил и сказал, что будет здесь в пол девятого". Она в сердцах чертыхнулась и со злостью ударила по стойке: " Это был тот же совок, проклятый совок и никакие перестройки, атомные войны и все заразы мира вместе взятые и помноженные на десять не исправят людей здесь " - она со злостью не свойственной ей выпалила во весь голос мологом фразу и проходивший рядом с какой то женщиной щеголевато одетый дяденька , с недоумением посмотрел на нее. Гости сидящие поодаль в кресле фойе оглянулись, никто не сказал ни слова. Посеоредине на виолончели играла молодая миловидная девушка. Взад и вперед ходили люди и она найдя место в фойе , села в кресло и заказала газету и воду без газа с лимоном. В пол девятого, точно, в дверях появился ее шофер, неся два ее чемодана. Он подошел к нейи улыбаясь, обнял ее и произнес: " Ну здравствуйте в Москве, Светлана". " Витя",- спросила она, " А где же Вы Витя были сегодня утром, черт побери", - она грозно смотрела на него, стоя пред ним и еле доходя ему до плеча. Он опустил голову и сказал: " Девушка у меня, девушка, которую люблю, понимаете. Ну вот и подумал я , что если вас не будет целый день, то я мог бы быть с ней. Не вру, честное слово. Вы же сами говорили - всю правду на стол, какая бы не была, иначе увольнение ",- он лукаво смотрел на нее и она готова была бы наорать на него и немедленно , но ей просто не хотелось делать из себя посмешище. Он поднялись в ее номер на четвертом этаже и он поставил один из чемоданов на лавку вдоль стены." Открой же чемодан",- приказала она ему,- " Да побыстрее же". Потом она вытащила из чемодана помятый темно зеленый костюм и подав сказала : " Витя через полчаса костюм должен быть выглажен, как новый и ты никуда не поедешь, а решишь вопрос в гостинице, понятно",- она выдворила его за дверь и закрыла ее. За окном светилась опять Москва, она чувствовала себя усталой, униженной и забытой всеми и через все это пробивалась одна мысль и она светилась, как ракламная графа в телевизора: " Я в Москве", - и от этого ей сделалось несвое, а потом наступило опять же какое то успокоение и на какое то мгновение она почувствовала себя спокойно. Через час она сошла вниз в фойе гостиницы, тщательно причесанная в отлично сидящем темно-зеленом модном костюме, в белоснежной рубашке с легко стоящим воротничком и манжетами со скромными платиновыми запонками, в черных мягких туфлях без каблуков с такой же черной сумочкой. Дополнением была зеленая шляпка с кокетливо загнутыми полями. Коричневое палетто из норки, образующее почти пелерину было наброшено небрежно на плечи.В рецепции снимая тонкие кожанные перчатки, оттого, что ей в конце сделалось жарко, она осведомилась о том, не спрашивал ли ее кто нибудь. Таже Катя, мило улыбаясь ответила отрицательно. Она сняла палетто и внимательно обвела взглядом зал фойе. Приглушенно разговаривали за маленькими столиками жильцы и гости гостиницы, за роялем сидел молодой пианист и играл что то из Грига, как то приглушенно, таинственно и трагически. Она несколько нервно опять подошла к рецепции и осведомилась опять- не было ли звонка для нее. " Да, только что был звонок для Вас и я сказала, что Вы в фойе и что я могу Вас позвать, но человек сказал, чтобы я предала Вам, что он будет через минут двадцать здесь",- она произнесла всю фразу с легкой улыбкой и продолжала что то записывать. Светлана вышла из гостиницы и запахнула палетто. Виктор, шел радом, не переставая обращать внимание на все мельчайшие детали, вокруг нее. " Знаешь Виктор", - сказала она , ты пожалуйста возьми меня под руку и подойдем к машине. Кстати, где ты оставил ее",- она посмотрела на него и добавила: " Да не бойся ты за меня , мне ничего не будет. А кроме того сейчас вечер, а убивают посередине города на такой осветвленной улице и перед такой гостиницей очень редко. Но , конечно все же , все может быть, все может быть",- добавила она задумчиво. Они подошли к машине и она, сняв верхнее накрытие, села на заднее сиденье мерцедеса. " Знаешь Витя, если сейчас еще нет полдесятого, то объедем здание гостиницы, ладно",- мягко сказала она. У боковой стены главного входа в гостиницу он остановил машину и она вышла из нее и в одном костюме пошла ко входной двери. В фойе было еще меньше людей, постепенно гостиничная жизнь затихала и каждый был виден , как на ладони.Ей хотелось пить и она заказала опять свою любимую воду с лимоном в баре. Со времен перестройки так называемая ночная жизнь богатых русских, или как теперь говорилось богатых молодых русских приобрела постепенно определенный московский лоск людей не только с деньгами, но и с дньгами и с образованием по крайней мере. " Только прививая людям с детства манеры, можно ожидать от них определенную небрежность и выученность в поведении, которая потом доходит становится привычкой и это все видно. Но это же только оболочка, да и только. Для оффициантов хорошего класса, например",- что то похожего сказал около года назад, здорово выпив Гордон, когда они после последней встречи, тоже поздним вечером, может быть было это ночью, он пригласил ее тогда к ним в здание нового посольства на набережной. Она улыбнулась и посмотрела на человека за стойкой. " Где же проходит ее жизнь, и для чего все это, вся эта безтолковость и суета и для чего все это" ,- устало спрашивала она себя. " Что такое тотализатор" ,- спросила ее когда то Варвара, домработница Торстена, а рядом стояла ее младшая маленькая дочь и смотрела большими глазами горошинамии повторила: " Да, что такое тотализатор",- и она тогда раасмеялась и сказала что тотализатор может быть везде, не только на ипподроме, ну например, когда садишься в самолет и когда счастливо приземлишься, можно сказать, что выиграл жизнь наново. И так со всем на свете",- она закончила и замолчала сама испугавшись того, что она сказала. Тереза смотрела на нее и молчала. Потом куда то убежала в этой огромной квартире, которую она Светлана ремонтировала и почти восстанавливала в том исконном виде, который был зверски нарушен в тысяча девятьсот восемнадцптом году, когда эту огромную квартиру статского советника Миллера заняли большевики, по постановлению Совета солдатских и Крестьянских коммисаров. Квартиру не ремонтиовали с того последнего года и она представляла собой кошмарную коммуналку. Но здание было под так называемой охраной Государства Советского, которое не только не сохраняло памятников старины, а превращало эти памятники в руками своих озверевших от озверевшей власти сограждан в помещения тысяч дъявольских уборных. Но ей повезло. Квартира была с замечательной лепниной,а архитектора Шехтеля, которая осталась и еще остались части решеток на обогревателях и все это накладом огромных средств и сил художников и реставрвторв она восстановила за три года и квартира приняла вид жилища с начала двадцатого столетия, как новая. А потом родилась там Тереза. И вот Тереза вернулась из детской и принесла ей свою куклу и протянув ее спросила : " Вот если я тебе дам куклу и если ты ее не заберешь, а отдашь мне обратно, это значит тоже тотализатор или подарок" ,- она смотрела на нее, ее дочь, было ей тогда пять лет. Она помнит, как оторопело она смотрела на дочь и как громко смеялась Варвара , до слез, причитая: " Ах да умница, это же просто гений , а не ребенок". Она засмеялась и вдруг кто то дотронулся до ее плеча. Перед ней стоял Гордон и игриво держал что то за спиной. Потом он не обращая внимания на проходящих пред входной дверью гостиничных посетителей и жильцов, стал слегка театрально пред ней на колени и протянул ей букетик цветов маленький букетик из осенних желтых и красных астр, в оправе зеленых листьев. Он встал перед ней и сказал: " Я заказал столик у меня дома, хорошо наверно" , вопросительно звучали его слова и она понимала , что это не вопрос , а приказ. Но все выглядело всерху и пред всеми, которые могли наблюдаьть эту сцену, как встреча двух если не близких людей, то по крайней мере двух сегодняшних любовников. Он взял ее тоже за талию и повер через вертушку двери к выходу на улицу. Они ехали его машиной и он усмиленно молчал. В посольстве сразу же ей представили одного сотрудника из Лондона, который прекрасно говорил по-русски и когда она осмелилась спросить его после получаса разговора, не русский ли он , он ответил утвердительно. У нее конечно были свои представления и надобность бывать и сотрудничать с англичанамиЮ это нужно было , просто это нужно было для того, чтобы иметь вообще координационно представление о деятельности американских фирм в Ираке, Иордании и Сирии. Она конечно писала регулярно отчеты и наверно эти отчеты читались кем то , но никогда и никто из читавших, не говорил с ней с глазу на глаз, все оставалось анонимово. Она не брала денег за свою работу. Она принципиально не брала денег, Ей решали люди из министерства поставки тех товаров, и по таим ценам, которые устраивали ее , и позволяли ей успешно вести свою фирму. Они прошли наконец в комнату, где стоял биллиард и Гордон предложил ей партию "сноокин", но она засмеялась и сказала, что она вообще то умеет играть только а " американку" в восемь шаров или пирамиду на семьдесят очков выигрыша. Они все от души сиеялись и она прервал все разговоры вдруг сказала: " Я умираю с голода" . " Но я же сказал, что у меня дома накрыт стол на двоих" ,- сказал Гордон и все посмотрели как то смущенно на них а посол произнес мечтательно: " Ах молодежь, молодежь". Она возразила ему , что она не считает себя молодежью и уж вовсе не собирается ужинать у Гордона. Тот отреагировал сразу, что по видимому. она должна соглашаться изредка со мнением мужчин. Попрощавшись, они с Гордоном наконец в пол первого ночи попали наконец в его квартиру.Для нее была приготовлена отдельная комната и Гордон, пожелав ей спокойной ночи сказал таинственно, что завтра утром он разбудет ее в семь часов утра, а потом поправился , сегодня, в семь часов утра. "Завтра утром мы поедем сразу же, не заезжая в твою гостиницу за город. А твой шофер уже привез все твои вещи из гостиницы. Нам кажется, что твое пребывание в ней сейчас нежелательно, особенно теперь" ,- добавил он озабоченно. Перед ночным столиком стоял стакан с горячим мятным чаем и в маленькой мисочке было две ложки творога с крыжовным вареньем, на тарелке обок лежали две поджаренные гренки. Она не любила этих гренок Гордона , но он был непоправимый и кроме того, едой у него заведовала экономка, одна и та же, вот уже три года подряд. Она с аппетитом съела этот ночной ужин, приняла душ и с удивлением заметила, что на кровати лежит ночная рубашка такая, какие она имела обыкновение носить- простого покроя, с коротким рукавом, до колен, широкая типа футболки. Рубашка была белого цвета, новая, выстирана и выглажена так, как будто кто то старался угодить ей особенно. В ванной она заметила, что все принадлежности, кремы и даже полотенца были подобраны так, как у нее дома. Заснула она сразу и глубоко. Утро выдалось пасмурное и дождливое и через шторы проходящий свет был тоже каким то унылым и портящим настроение. Ее вещи были выглажены и все содержание чемодана было старательно разложено в шкафу в комнате рядом с ванной. Все пять пар туфель тоже были вычищены и ее спортивные туфли и обувь для гор тоже были вычищены и все это стояло в полной боевой готовности. Она перебрала, висящие на вешалке вещи и выбрала опять же белую блузку, коричневую безрукавку из тонкой кожи, светло коричневого цвета пиджак и темно коричневую юбку-брюки, чуть выше колен. Она не любила этих современных пластмассовых чулок и носила шелковые тонко выделанные колготки, разных цветов, всегда подходящего цвета. На ноги одела опять же черные туфли, еле прикрывающие щиколотки, со срезанными носками и без каблуков. Завтракали они в столовой у Гордона и он, зная, как она не любит этих мягких тостеров на завтрак постарался приготовить несколько булочек из разных сортов муки.На столе лежало холодное варенное и холодного копчения худое мясо, несколько сортов сыра, свеже-выжатый апельсиновый сок, холодное молоко, масло, ее любимая вода, ломтики лимона, кофе, чай и сушеные фрукты. Она взяла одну булочку из смешанного хлеба и с зернами подсолнечника и разломив ее, оторвала кусочек и положив в рот вопросительно посмотрела на Гордона: " А вообще то, где ты достал с утра эти булочки",- улыбаясь спросила она. " Это останется нашей тайной , тайной английского посольства",- торжественно сказал он и засмеялся,- " Я кажется постарался сделать так, чтобы ты чувствовала себя , как дома и касается это не только булочек" ,- закончил он уже серьезно. " Знаешь, для нас сейчас очень важно, чтобы твое пребывание там, куда ты едешь, прошло успешно и от этого зависит очень многое и зная, что для тебя мельчайшие вещи играют большое значение, при всем том, что ты, конечно можешь провести год в пустыне и не мыться по неделям, знаю я ведь это тоже, но все таки, признайся - ты человек избалованный и экзальтированный и поэтому все было так сделано, как я считал нужным",- он закончил тираду и по военному встал. Разреши я отлучусь и заеду за тобой через полчаса. Он вышел из столовой и через минуту туда заглянула его экономка Бетти. Светлана попросила у нее мюсли с медом и егуртом. Та посмотрела на нее и не ответив ничего, скрылась в дверях опять. Мюсли принесли через пятнадцать минут, сухие двух сортов, мед и егурт отдельно и рядом поставили пустую глубокую тарелку. Все это принес служащий Гордона. Она поблагодарила его и склонив на бок голову, спросила, как его зовут. Он ответил чинно, спросил, что она бы желалал еще и удалился, как и появился, почти неслышно. Проехав по Кутузовскому проспекту, довольно быстро и не поворачивая никуда,они выехали на кольцевую окружную дорогу и поехали в юго-восточном направлении, потом машина повернула еще раз направо и около поселка Вознесенского повернула нелево. Переехав небольшой мост и проехав около двух километров машина остановилась около контрольно пропускного пункта и охранник в защитной форме, с автоматом и пулеотпорной безрукавке остановил машину. Гордон вышел из машины и подойдя к нему вытащил свой диппасспорт и начал ему что то объяснять. Тот повел его к КПП и они оба скрылись в проходной. Она сидела в машине и смотрела на лес по обеим сторонам дороги. Видна была уже осень и была она по настоящему бабьей осенью с блестящими на солнце и летящими невидимо куда прозрачными нитями паутины, которые появлялись и счезали так же внезапно в прозрачном воздухе. Было десять, и она помнила точно время, да было почти десять часов утра. Охранник появился в сопровождении офицера и трех солдат охраны, но без Гордона. Военный подошел к машине,открыв дверцу посмотрел на нее и улыбнувшись закрыл. Потом,обойдя машину спереди , он открыл двери автомобиля со стороны шофера и попросил его выйти. Солдаты начали перетряхивать весь автомобиль и багажник , а шофер посольства безучастно стоял рядом. В конце досмотра ей предложили тоже выйти из автомобиля и повели в КПП, где служащая проверила ее детектором, потом пересмотрела содержание ее сумочки, молча без признаков каких то эмоций и не говоря ни слова. Через минут сорок им разрешено было въехать на территорию. Весь комплекс был обнесен двойным, невидимым снаружи забором с колючей проволокой в промежутке и двумя так называемыми шлюзами. Они ехали по прямой бетонной дороге прямо в поле. Вокруг не было видно ничего, кроме каких то строений вдали и самолетных ангаров.Перед ними ехал газик офицера с охранниками. Издалека слышался приглушенный гул турбинных двигателей, как будто бы он доходил из под земли. Проехав километра три машина спереди резко затормозила и военный предложил ей выйти из машины и пересесть в его газик. Машина Посольства осталась позади и они ехали как с горы понаклонной плоскости около, по ей рассчетам, двух километров и наконец остановились перед насыпью. Впереди действительно была насыпь, укрепленная бетонной стеной. Ветер на открытом поле пробирал до костей и она подтянула на голову капюшон куртки. Военный шел спереди, не говоря ни слова, а за ней в двух шагах охранники. Пройдя метров пятьсот, они оказались на каком то повороте и дорога все время плавно спускалась вниз. Вообще то вся эта дорога припоминала какие то, не то открытые катакомбы, не то какой то лабиринт без крыши. Наконец они подошли к каким то дверям и пройдя еще мотров десять она увидела лестницу, которая вела наверх. Офицер шел впереди по лестнице и через минуты три они оказались опять на поле. Перед ней был настоящий луг, с довольно густой травой. Охранники кивнули ей и военному головой и начали спускаться по лестнице обратно. " Ну вот мы и приехали" ,- произнес он неожиданно. Она посмотрела на него и рассмеялась: " Честно говоря хотелось бы просто лечь на траву и все" ,- сказала она. " Ложитесь, ложитесь, трава у нас здесь некошенная это специально, чтобы все сорта травы были как и раньше", - он посмотрел на нее и ухмыльнулся,- " Вот через пять где то минут передам Вас моему сменщику. А пока можете наслаждаться нашим лугом. Да не бойтесь, луг то настоящий, самый настоящий",- он смеялся и хитро смотрел на нее. Эта бутафория и смешила и выводила ее из терпения. Она не могла больше находиться тут и не могла выйти отсюда. " Знаете",- сказала она после пятиминутного торчания на ветру,- " Знаете, передайте всем и в том числе господину Гордону, что я пойду к чертовой матери , а Вы оставайтесь здесь",- она повернулась и начала быстро сбегать по лестнице, вниз. " Постойте же, да постойте же, черт Вас побери" ,- орал за ней вслед офицер,- " Туда нельзя, туда вообще нельзя". Но она не слушала его и спускалась по лестнице все ниже и ниже. Лестница должна была кончиться, но ее длина как бы увеличилась, ни с того ни с сего и вообще вся конфигурация так называемого лабиринта тоже изменилась. Вдруг завыла пронзительно сирена и она почувствовала вибрацию, испугалась и не помня себя побежала опять наверх. " Ну вот видите, я всем всегда говорю- баба не может исполнять некоторые профессии",- он презрительно посмотрел на нее , вздохнул и начал качать головой. " Мне, как бабе , да и каждому, кто сюда попадает, нужно объяснить, нужно объяснить, слышишь майор, нужно объяснить , что это такое и тогда никто и ни баба и ни мужик, никто не будет бегать так, дурак ты майор, вот что я тебе скажу" ,- закончила она,- " Дурак, да и только. И больше я говорить не буду, хотя могла бы сказать еще кой чего и много" ,- она с презрением посмотрела на него. Они стояли так друг около друга и она чувставовала , что еще немножко и она бы расстерзала его, этого незнакомого ей солдафона, которого поставили выполнять что то и даже не соизволили ему объяснить , что он должен для безопасности же объяснить каждому, где они находятся и что здесь можно и чего не можно делать. И она с тоской смотрела на часы, которые показывали пол третьего и понимала. что она может не попасть на самолет и не полететь вообще в Багдад. Но что же можно было делать в такой ситуации. Сирена выла так, как будто бы через мгновение должна была начаться бомбежка, так как это было на фильмах про вторую мировую войну. " Как зовут " ,- вдруг сказал, не спросил, а только сказал военный. Она не обратила на его вопрос никакого внимания и стояла и смотрела на него, как на воздух, так как она умела смотреть на людей , через них, когда была зла на кого то. Он поежился и подошел к ней близко и заглядывая почти в глаза: " Ну думал, что вообще с ума баба сошла" ,- сказал он вдруг и сделал шаг назад. Она стояла и не замечала ни его , ни его слов и не замечала их уже по настоящему. Но пребывать в таком состоянии не совсем просто и если человек, наученный этим методам психологического воздействия, применяет этот метод на человеке, стоящим около этого другого, то у того другого могут возникнуть галюцинации, или он попадает в состояние гипнозы. Она повернулась к этому, по ее пониманию кретину и сконцентрировав усилие посмотрела ему в глаза и без слова предложила ему лечь на землю. Он лег. Через минуту он спал, на этой самой траве. Она взяла у него из рук автомат и проверив его и приложив к плечу выстрелила в воздух целой очередью. Скрежет и вой сирены прекратились и она увидела приближающуюся машину и бегущих к ней людей. В машине сидел улыбающийся Гордон в какой то русской военной куртке, а с ним двое обозленных офицеров. Они вышли все и группа солдат в это время приблизилась настолько, что на смогла различить их лица. " Ну, конечно, Вы тут нахулиганили у нас и больше Вы сюда не попадете",- начальственно произнес старший по званию, подполковник. " Ну Степан Васильевич - баба же",- рассмеялся другой, - " Бабе оно положено". " Не баба я тебе, *** немытый" ,- вдруг вырвалось у нее и она обратилась к Гордону: " Я не могу тут больше быть , так как теряю время совсем и окончательно. Я не смогу вообще полететь в Багдад, понимаете ли Вы это" ,- она с остервенением смотрела на этих них. " Видите ли, я думал, что Вы в курсе дела вообще то",- с расстановкой произнес подполковник.

proza_ru/texts/2010/12/20101218304.txt

Эпиле;псия (др.-греч. "схваченный, пойманный, застигнутый") В Древней Греции и Риме ее называли "Геркулесова болезнь", "божественная болезнь", "падучая". "Saint Paul's disease" так обозначали эпилепсию в древней Ирландии -- "Болезнь святого Павла". Эпилептические приступы могут иметь различные проявления в зависимости от характеристик уровня зрелости нервной системы на момент развития приступа. Приступы могут быть простыми и сложными. К сожалению, для многих любителей чудес и религиозной жизни, на сегодняшний день, можно констатировать факт, что послания Бога, "божественный свет", "единение с небесами" и прочие атрибуты "святости" есть разные по силе и разновидности результаты эпилептических приступов. Больные эпилепсией, если они религиозны и восприимчивы, могут переживать экстатические состояния, во время которых им кажется, что они вступили в непосредственный контакт с Богом, и Он говорит с ними. Нидерландский институт мозга достаточно подробно занимался исследованием данного проблематики. Так, описывается случай, когда у одного пациента была опухоль в височной области мозга, вызывавшая эпилептическую активность. После удаления опухоли исчезли все экстатические вспышки эпилептического характера, возникавшие как "видения Бога". Приступы, обычно длятся от 30 сек до нескольких минут, но при этом могут надолго изменять личность больного. Такие люди часто эмоционально меняются и могут становиться гиперрелигиозными. В промежутках между припадками у них большей частью проявляется синдром Гешвинда для которого, среди прочего, характерны гиперграфия, снижение сексуальной активности и повышенная религиозность. Апостол Павел, также, входит в список известных эпилептиков. Тексты Посланий и Деяний Апостолов дают достаточно подробное описание таких припадков: "Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня Он сказал: кто Ты, Господи Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь" (Деян 9, 3-5). Как следствие экстатических переживаний при эпилепсии может возникать временная слепота и визуальные галлюцинации. Так, в одной из галлюцинаций Иисус говорил с Апостолом Павлом, ободряя его; в другой, во время молитвы в Иерусалиме, он впал в транс и лицезрел Иисуса. У Мухаммеда, основателя ислама, часто случались эпилептические припадки, сопровождавшиеся переживаниями религиозного характера, во время которых он слышал голоса. Жанна д'Арк переживала эпилептические припадки с 13 лет, когда она впервые услышала голос Бога. Голос слышался справа от нее, и ему обычно предшествовал яркий свет, также справа. Во время припадков сначала слышался голос, после чего ей являлись святые, которые затем ежедневно давали ей советы во время походов. Во время и между припадками ей были присущи все признаки синдрома Гешвинда: эмоциональность, эйфория, идея получения приказов, отсутствие юмора, сдержанность, обостренное моральное чувство, асексуальность, нетерпимость, агрессивность, депрессивность, суицидальность и глубокая религиозность. По данной исторической личности можно практически изучать "религиозную" эпилепсию. Стоит отметить, что у представителей различных религий и культурных традиций видения и голоса во время припадков соответственно различаются. Так, христианине видят Иисуса и ангелов, а буддисты, соответственно лицезрят медитирующего Будду. Атеисты переживают другие отвлеченные переживания, но уже без религиозного подтекста, однако, также, с видением света и различных шумов. Из недавних известных примеров, можно вспомнить Старца Паисия Святогорца, которого почитают как святого. В текстах Жития Старца можно встретить множество описаний видений и "встреч" Старца Паисия с различными персонажами Священных текстов. Признаки все те же: видения яркого света, онемение тела, голоса, повышенная эмоциональность, эйфория и т.д. Со временем болезнь усилилась и именно религиозная окраска видений и пребывание в соответствующей среде (Афон) не давали окружающим адекватно оценить состояние Старца. Также, эпилептические припадки проявлялись у известного подвижника о.Серафима Роуза "Он заболел тяжелейшей болезнью, болезнью, связанной с ужасными муками и страданиями. Он так страдал, что пришлось его буквально связать, и он в этом уже полуобморочном состоянии хулил всё на свете, и Бога и святых..." (из выступлений православного богослова А.И. Осипова). Современная нейробиология и нейропсихология имеют достаточно доказательств существования эффекта плацебо, когда человек исцеляется молясь "святому" или стоя у иконы или принимая таблетку-пустышку, только потому что сам верит в их целительную силу. По причине незнания о плацебо, многие религиозные люди приписывают чудодейственную силу "старцам", "святым", "мощам" и т.д. Не будем забывать, что помимо "святых", эпилепсией страдали и страдают многие известные личности: Цезарь, эрцгерцог Карл, папа Пий IX, Флобер, Достоевский, царь Саул, Наполеон, Ван Гог, Байрон, Гюстав Флобер, Ленин, Альфред Нобель, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Никколо Паганини, Сэр Исаак Ньютон, Пифагор, Агата Кристи, Чарльз Диккенс, Данте, Людвиг ван Бетховен, Сократ, Эдгар Аллан По, Элтон Джон и другие... Эпилепсия, как группа болезней с очень разными клиническими проявлениями и разными исходами, возникает по причине повреждений головного мозга и соответственно, чтобы не допускать перехода заболевания в мучительные и тяжелые формы, требуется прием противоэпилептических препаратов.

proza_ru/texts/2016/07/20160709834.txt

Далеко-далеко, на берегу великого океана, лежала огромная Империя сурров. И правил той империей мудрый и дальновидный вождь Типун. Правил он много-много лет, и все были довольны его правлением, а ежели кто и высказывал недовольство, то тому мягко объясняли, что так можно и на корм крокодилам пойти. Да вот только нехорошие мысли стали посещать вождя, поскоку по законам заморским, невесть как и когда занесенных в Империю, после дети годов правления надо было передавать корону наследника, коего, значит, народ выберет, а самому уходить на заслуженный покой -- как гласила древняя поговорка суров -- "воруй, воруй, да наворовывайся". А того делать Типуну ой как не хотелось. Вышел он из дворца, почесал лысую голову, да позвал императорского конюха, что мимо лошадку вёл. "Эй, Осо, ходи-ка сюда". Подошел. "Ну, что, Осо, хочешь быть вождем".- "Да кто ж меня выберет". -- "Ты слушай сюда. Я скажу, и народ выберет. Только будешь делать то, что я сказал. И чтоб без самоуправства, понял". "А если захочу сам страной поруководить" - вопрошает. Осерчал Типун -- "Я те поруковожу!". -- "Ну, а если все ж народ кого другого захочет". -- "Типун тебе на язык, малый" - отвечал вождь, хоть и сам был росточку невысокого. На том и порешили. И пожили они долго и счастливо, как и сейчас живут.

proza_ru/texts/2010/04/201004261216.txt

Глава XV. Рано утром 24 июня генерал-полковник Гудериан наблюдал за тем, как по мостам в районе Бреста переправляются через Буг тыловые части танковых дивизий. На западном берегу скопилась огромная масса войск: следом за 27 000 танков, бронемашин, грузовиков и тягачей 2-й танковой группы ждали своей очереди еще 60 000 единиц техники, принадлежавших армиям группы "Центр", между тем на восточном берегу Буга имелось всего несколько хороших шоссейных дорог, да и те были к исходу второго дня кампании в неважном состоянии после того как по ним прошли танки авангарда; во многих местах развалились деревянные мосты через небольшие речки, и теперь нужно было обеспечить зелёную улицу сапёрам с понтонными парками, чтобы своевременно восстановить мосты и не дать нескончаемым змеям автоколонн, ползущим через Буг, остановиться, так как любая задержка немедленно породила бы гигантский затор и невообразимый хаос, надолго парализовав движение по дорогам. Во избежание этого Гудериан, пользуясь тем, что движение на шоссе Варшава-Брест регулировала дивизия СС "Рейх", входящая в резерв танковой группы, присвоил каждой части из числа скопившихся на западном берегу свой приоритет, определяющий порядок следования в колоннах: первыми должны были идти машины с приоритетом 1, все прочие транспортные средства были обязаны немедленно уступать им шоссе, сворачивая на обочину. Следом двигалась техника с приоритетом 2. Те, кому не повезло, получили приоритет 3 и были вынуждены подолгу дожидаться на обочине своей очереди, с завистью глядя, как быстро идут по шоссе счастливые обладатели первых двух приоритетов. Напрасно командир полка связи Люфтваффе "Герман Геринг", получив у Гудериана приоритет 3, пытался протестовать. Геринг поставил перед командиром полка задачу к исходу дня установить телеграфные столбы и протянуть кабель спецсвязи на восточном берегу Буга. "Телеграфные столбы не стреляют",- флегматично заметил Гудериан и отбыл в сторону передовой на своей командирской бронемашине с приоритетом 1. Командир полка "Герман Геринг", простояв со своими грузовиками на обочине до самого вечера, не отважился звонить крутому на расправу рейхсмаршалу и застрелился, не пережив позора. Между тем Гудериан, обгоняя идущую по шоссе в густых клубах пыли технику, спешил на передовую, чтобы обсудить детали дальнейшего наступления с командирами танковых корпусов. Отразив накануне во встречном танковом бою контрнаступление русских, танковые дивизии Гудериана с утра развивали наступление по шоссе Брест -- Пружаны -- Слоним и Брест -- Кобрин -- Барановичи. В 8 утра генерал приехал на КП в Берёзу Картузскую. Вскоре он получил подробные донесения командиров танковых корпусов о ходе утренних боёв. Ранним утром, после артподготовки и налета бомбардировщиков, четыре немецких танковых дивизии перешли в наступление на узком участке фронта по двум параллельным шоссе: 3-я и 4-я дивизии с ходу прорвали оборону противника по реке Ясельда и двинулись на северо-восток по Варшавскому шоссе в направлении Иванцевичи, Барановичи, ведя упорный бой с танками, прикрывающими отход остатков неприятельского стрелкового корпуса; тем временем 17-я танковая дивизия выдвинулась на северо-восток из Ружан по шоссе Ружаны-Слоним, опрокинула и рассеяла движущуюся навстречу стрелковую дивизию русских и теперь вела преследование, быстро продвигаясь к Слониму. 18-я танковая дивизия успешно отразила атаку танковой дивизии русских на Ружаны и отбросила танки противника на восток. Гудериан сел в бронемашину и немедленно отправился в Ружаны. До Ружан генерал добрался без приключений. Здесь он узнал, что танкисты 17-й дивизии на плечах отступающего противника ворвались в Слоним, и что там находится командир танкового корпуса фон Лемельзен. На выезде из Ружан в сторону Слонима дорога уходила в лес, и оттуда доносился шум близкого боя. Гудериан пересел из бронемашины в танк. Выехав из Ружан с мотоциклистами дивизии фон Арнима, он углубился в лес и вскоре наткнулся на позиции дивизионной артиллерии. Развернув орудия прямо на дороге, артиллеристы вели огневой бой с русскими, снова вышедшими из леса и развернувшими поперёк шоссе Ружаны-Слоним свою батарею. Командирский танк Гудериана успешно атаковал батарею противника и рассеял артиллеристов пулемётным огнём. Путь снова был свободен. В половине двенадцатого танк Гудериана остановился на окраине Слонима. Ясное солнце стояло в зените. В танке было нечем дышать. Командующий выбрался из машины на свежий воздух, чтобы размять затекшие ноги. Вскоре к нему присоединились генералы фон Арним и фон Лемельзен. Поднявшись на пригорок, с которого хорошо просматривались окрестности, генералы обсуждали перспективы развития наступления на Барановичи и проблемы снабжения и тыла, возникшие у них в связи с выходом из леса окружённых в районе Белостока и Волковыска русских частей. В обсуждении приняли участие также несколько офицеров из свиты Гудериана и из штаба корпуса. Рядом с высоткой, на которой проходило обсуждение, сходились две дороги: одна вела на юго-запад, в Ружаны, другая -- на запад, в Волковыск и Белосток. Фон Лемельзен заверил Гудериана, что дорога на Волковыск надежно прикрыта танковым охранением. Обсуждение было в разгаре, когда со стороны дороги, ведущей на Волковыск, послышалась стрельба. По-видимому, в районе аванпоста завязывался бой. Спустя немного времени стрельба послышалась ближе. На обочине дымился остов сгоревшего грузовика, и дым не позволял рассмотреть, что происходит на дороге. Внезапно из дыма выскочил советский танк, следом за ним -- ещё один. Танки двигались на большой скорости в сторону пригорка, на котором стояли немецкие офицеры. Будучи опытными фронтовиками, Гудериан, фон Лемельзен и фон Арним бросились плашмя на землю, остальные замешкались. В следующую секунду на пригорке разорвался осколочный снаряд. Двое офицеров -- командир противотанкового дивизиона и присланный из штаба Резервной армии подполковник -- получили тяжёлые ранения. Продолжая вести огонь из орудий и пулемётов, танки на полном ходу промчались мимо по дороге в Слоним, за ними по пятам гнались танки Pz.-IV, они тоже интенсивно стреляли. На пригорке разорвалось ещё несколько снарядов. Наконец все танки промчались мимо, шум погони стал удаляться и вскоре стих. Раненым офицерам оказали первую помощь и отправили в госпиталь. Один из них на следующий день умер. Позже Гудериану показали оба советских танка: они были подбиты на улицах Слонима. Осмотрев позиции противотанковых частей дивизии фон Арнима, занявших в Слониме круговую оборону, Гудериан снова сел в танк и выехал через нейтральную полосу на восток, в сторону аванпостов дивизии генерала Неринга. Прибыв в штаб 18-й танковой дивизии, он приказал Нерингу наступать на Барановичи, прикрывая левый фланг 3-й и 4-й танковых дивизий, после чего поехал обратно в Слоним, куда вскоре должна была подойти 29-я мотодивизия, ей предстояло взять на себя заботу о прикрытии фланга и тыла всего корпуса Лемельзена и высвободить дивизию фон Арнима, остановившуюся в Слониме. В Слоним Гудериану доставили из его штаба подробную сводку о положении на фронте. К полудню танки 3-й танковой группы, наступавшие на стыке групп армий "Центр" и "Север" и отразившие накануне яростную контратаку советских танков в районе переправ через Неман, заняли Вильнюс и Каунас и, повернув на юго-восток, устремились по шоссе в сторону Молодечно. На полумиллионную группировку русских, собранную в лесах под Белостоком, Гудериан и Гот натягивали танковый мешок, и было похоже на то, что в распоряжении командования противника уже не было достаточных оперативных резервов в глубине обороны, чтобы этому манёвру воспрепятствовать. Судя по донесениям радиоразведки, радиосвязь со штабами у противника почти повсеместно была парализована, и это приводило к тому, что штабы русских не владели оперативной информацией, а их полки, дивизии и корпуса двигались в разных направлениях или оставались на месте, следуя приказам, давно утратившим смысл в быстро меняющейся оперативной обстановке. Однако до тех пор, пока в баках у русских танков ещё оставалось горючее, а у их артиллеристов, миномётчиков и пулемётчиков не подошли к концу боеприпасы, эта огромная масса войск, даже будучи разрозненной и плохо управляемой, представляла собой силу, с которой приходилось считаться. Гудериану пришлось в тот же день ещё раз убедиться в этом на собственном опыте. Прибытие мотодивизии почему-то задерживалось, и в половине четвертого Гудериан в сопровождении мотоциклистов выехал из Слонима на штабной машине в Ружаны: снова садиться в раскалённый танк в это время дня решительно не хотелось. В лесу за поворотом дороги машина Гудериана едва не столкнулась с идущим навстречу грузовиком с русской пехотой. Гудериан скомандовал водителю дать полный газ и промчался мимо грузовика, из которого уже выпрыгивали солдаты. За первым грузовиком шли ещё два. Поворачивать назад было поздно, подгонять водителя -- не нужно: тот старался изо всех сил. Часть мотоциклистов сопровождения отстала, открыв по грузовикам огонь из пулемётов, остальные последовали за командующим. Русские дали вслед удаляющейся машине несколько запоздалых выстрелов. Когда Гудериан добрался до КП танковой группы в Берёзе Картузской, день уже клонился к вечеру. На месте штабного помещения генерал застал груду дымящихся развалин: пока он был на передовой, бомбардировщики русских разбомбили его штаб. Многие офицеры были ранены. К приезду Гудериана связь уже восстановили. Начальник штаба сообщил неприятную новость с правого фланга, где 1-я кавалерийская дивизия, пытаясь обойти позиции русских, угодила в засаду, наткнувшись на свежий стрелковый полк восточнее Малориты. Дивизия двигалась походной колонной, впереди шёл разведбатальон -- несколько бронемашин и танков с автоматчиками на броне. Хорошо замаскированная противотанковая батарея противника открыла огонь с близкого расстояния. Сразу загорелись два танка и бронетранспортёр. Танки стали разворачиваться и попали на минное поле. Кавалерия двинулась в обход батареи и угодила под сильный огонь нескольких спаренных зенитных пулеметов. Строй дивизии смешался. В это время заговорили русские миномёты. Понеся потери, дивизия принуждена была отступить. В этот день в ставке Гитлера наблюдалась лёгкая паника. У фюрера сдали нервы, он уже видел танковую группу Гудериана отрезанной от главных сил, окружённой и уничтоженной ударом русских танков с тыла. Несколько раз Гитлер связывался с Главным штабом и пытался остановить наступление танковых групп на флангах группы армий "Центр". Он хотел развернуть танки против наполовину уже окружённой Белостокской группировки, однако генералы проявили твердость и уверили фюрера, что все трудности носят временный характер, что их предвидели, что операция развивается в полном соответствии с планом, а ломать план без крайней необходимости не следует. В советских газетах появилось сообщение о гибели под бомбёжкой командующего 2-й танковой группой. Гудериану пришлось выступить с опровержением по немецкому радио.

proza_ru/texts/2009/09/20090903404.txt

/***произведение в процессе написания***/ В мире было много загадок, но все сходились в одном, что самой большой был Сумрачный. Сумрачный лес стоял в своём тёмном вековом величии, бережно храня своих обитателей, которые были странными. Странных было не так уж и много, но именно из-за них, всех обитателей так и называли, и ... боялись... Народ веельз, который обитал в окрестностях сумрачного, слагал про них такие дикие, неправдоподобные легенды, что остальные, народы до которых эти легенды доходили в своём величии и таинстве не верили им. Но если даже кто-то хоть один раз, побывал, в лесу уже не считал, это такой уж выдумкой. Таких было не много, так как веельзы славились не только своими легендами, но и жестокостью разбавленной отчаянной смелостью. И будь, их достаточное количество многие народы давно б уже забыли про мир, борясь с воинственными предлесниками, но бодливой корове Бог рогов не даёт, и претензии веельзов на весь Мир так и остались только претензиями. Многочисленные колдуны говорили, что Бог здесь не причём, а виноват один из Чёрных Легендарных колдунов наложивших на предлесников заклятье. И будь-то бы с тех пор они должны оставаться около Сумрачного, который и забирает их силы. Ещё говорили, что некоторые Чёрные - живы, и их видели на ярмарках рабов, об этом, бывало, спорили, утверждая, что это простые колдуны, ряженные под Чёрных, и уверенные в своём могуществе. В общем хоть в Чёрных уже никто и не верил, называя это сказками веельзов, но ряженных никто не осмеливался трогать, благоразумно считая, раз у них хватило наглости надевать такие личины, то сил у них достаточно. Сами же близлежащие народы, хотели, чтоб исчезли не только чудовищные предания о Чёрных, но и их составители со своей чрезмерной воинственностью. Ведь не для кого не секрет, кто главный поставщик на рынке рабов, и что покупателям шатавшихся там, частенько приходилось выкупать своих родственников. Такие рынки были под запретом распрей и поэтому торговавшие веельзы от души хохотали, продавая родственников незадачливым покупателям, заламывая безбожные цены. *** "Всё это, было или ещё только, будет" -- подумало существо, впитывая эти образы своим незавершённым мозгом. Это был будущий странный обитатель. *** Сумрачный лес славился своими Жемчужными полянами, которые как драгоценные камни были раскиданы по нему. Молодой совёнок, вылетевший, на свою первую охоту не был, голоден. Он скорее охотился из любопытства, чем из надобности. Облетая, лес он по долгу засиживался, то тут, то, там наблюдая за его обитателями, впитывая их привычки и повадки, что в будущем ему, несомненно, пригодится. Его путь пересекла жемчужная поляна, на которой покоились три скалы камня застывшие в лучах заходящего солнца. Молодая птица беззвучно перелетела на среднюю скалу, и стала с любопытством оглядываться, изучая интересное место. Ведь таких полян было не так уж и много, не даром лес назывался Сумрачным. Что привлекло его внимание Это было необычно даже для этого места. Прямо возле центральной скалы на корточках сидел человек. Чёрная одежда плавными волнами обличало его гибкое тело. Чёрные штаны были заправлены в изящные полусапожки такого же цвета. Плащ с откинутым копюшоном резко очерчивал бледное лицо с закрытыми глазами. Орлиные черты лица ярко выражали хищный разлёт бровей, губы были сжаты в тонкую полоску, подбородок был волевой, с небольшой ямочкой. Человек имел чёрные как смоль волосы, которые мягко отсвечивали лучи заходящего солнца. На вид он был неопределённого возраста, на лице не было не одной морщины, это было лицо Аскета. Возле него покоился шар, испускающий чёрное сияние, чернее, чем сама чернота, по правую руку лежал блестящей струёй меч, весь испещрённый красными рунами. Необычно было то, что в этом лесу не было людей. Они боялись здесь появляться, даже бесстрашные веельзы, тем более никто не осмеливался зайти так далеко, но этого совёнок не знал. Он смотрел на всё с детской непосредственностью. Изучив это он решил продолжить свой путь, но от неловкого движения, приготовившейся взлететь птицы, не большой камень с шумом выскользнул из под лап. Этого было достаточно, чтобы человек вышел из оцепенения, открыл глаза, вскинув вверх голову, их взгляды встретились. Огонь блеснул в глазах человека, невидимой нитью связав их сознания. О Боже, что это были за глаза, само воплощение Силы и Воли. Птица так и застыла, оставшись сидеть, раскинув готовые для полёта крылья. Контакт! Она обрела разум и чужую ей память. Само время понеслось сквозь неё, уже не звериный, но ещё не сформировавшийся разум. Кто Она или он. Молодая или старая. Сова или человек сидящий под скалою, хотя и последним быть она не могла. Ведь это был сам Чёрный.... И это была его память. Он сидел в лесу перед кучей покореженного металла, кто он и как здесь очутился, он не помнил. Память смутно рисовала какие-то образы: над головой прозрачная полусфера, он в кресле перед разноцветными мелькающими огоньками, в ушах надрывный сигнал и свист от скорости падения. И вот он в лесу, в таком старом и густом, что только сумрак проникал через густые лиан. Человек встал, голова закружилась, вдруг что-то кольнуло в левое запястье и головокружение прекратилось. Внимательно осмотрев себя, он обнаружил, что одет в серый комбинезон из прочной облегающей ткани. На руках перчатки, на запястьях браслеты из тусклого металла, причём на левом не большой красный крест. В правый встроена малая красная пластина, от неё шёл провод к указательному пальцу. Тут же возникает образ оружия, и как им пользоваться. Тренированный мозг тут же ответил, что рефлексы в норме. Ноги обуты в высокие ботинки на мягкой подошве. Память как будь-то, решила сделать прощальный подарок, он осознал назначение вещей и свои способности. Мозг стал просчитывать возможные действия, из глубины настойчиво всплыла поговорка "Под лежачий камень шампанское не течёт" Шампанское... Шампанское -- газированный спиртной напиток. А кто он сам Разум принялся стимулировать память, пытался залатать в ней дыры. Результат отрицательный. А потом был путь, человек шёл по этому девственному лесу, используя всю свою ловкость, преодолевая всевозможные препятствия. Концентраты закончились. Пришлось перейти на ягоды и плоды деревьев, которыми не принебрегали звери, он надеялся, что таким образом не отравится. Изредка залезал на вершины деревьев, чтобы, наконец, увидеть конец этого бескрайнего леса, в котором царил полумрак. В ночи ему стали слышаться голоса, то тут, то там. Сперва ему подумалось, что у него нарушилась психика но, протестировав, себя он отверг эту мысль. Решив, что это слуховая галлюцинация, вызванная акустическими параметрами деревьев, либо есть существа этот звук издававшие. И вскоре ему пришлось встретиться с таким существом. Это был волк не правдоподобного размера. Голова зверя была на уровне его груди. Волк сидел на задних лапах, перед ним, как будь-то давно его, ждал. Человек перевёл оружие в боевой режим, направив указательный палец на зверя, боковым зрением оглядывая свои позиции. Явно в таких переделках бывал не раз, всё выработано до автоматизма, отметил он с удовлетворением. И тут он услышал: - Икью лоз натру хаз туро -- не вероятно это говорил волк. Это было так неожиданно, что он чуть не выстрелил. А тот продолжал. - Нархет глом иртрек луз - Лу! Человек опустил оружие, мозг лихорадочно анализировал новый язык, напряжённо пульсировало в висках. Он начал понимать, хоть и знал анализ ни причём, такого не бывает так быстро. И только сейчас он обратил внимания, что волк молчал, а слова снова звучали в его сознании. - "Телепсихия. - промелькнула мысль. - Кто ты чужеземец и как сюда попал -- спросил зверь и тут же пояснил: - Кроме Чёрных редко, кто отваживался зайти сюда. Человек ответил мысленно: - Не знаю! - Куда ты идешь и зачем - Не знаю -- был ответом мысленный шёпот. - Меня зовут Серый брат. Я знаю кто я. Когда я иду, то знаю куда, когда делаю, то знаю, что, но я всего лишь странный обитатель, один из немногих в этом лесу. - Ты же человек, ты не можешь не знать этого. В последних словах послышалась угроза, и рука с оружием уже нацелена на Серого. Зарычав, Серый Брат вскочил и поджался готовый к прыжку. - Стой! -- предупредительная привычная команда. Но Серый уже в воздухе, сухой разряд выстрела и нападавшего откинуло далеко назад. В его боку навылет сквозное отверстие. Полный боли крик в сознании: - Как ты сделал это чужеземец Серый хрипит, кровь пошла глоткой, но для мысленного общения это не помеха. - Эта магия мне не знакома, я думал, что защитил себя... Могущество у тебя Чужеземец, но ошибку совершил ты. Никто безнаказанно не убьёт, странного обитателя двойника Чёрного. Последние слова затихли в сознании, как крик, улетающий птицы. - Зачем он это сделал -- подумал человек. Но это было не постижимо и бессмысленно, как говорящий огромный волк, глаза которого стекленели, отдавав Миру тепло вместе с жизнью. - Я здесь на столько чужой, что отсутствие полной памяти, может только благо. Эта мысль не принесла ему облегчение. Захоронив Серого, он отправился дальше, размышляя, зачем потрачены силы и время на захоронение. Проанализировав, мозг выдал ответ: - Серый с тобой говорил, значит, у него есть Разум, а ты соскучился без общения. - Да это было именно так. -- согласился человек. И снова лес, лес конца не видно. Наверное, так можно пройти всю жизнь. Он пытается отогнать, мрачные мысли, мрачные как этот лес. Но они уже притупились, он двигался автоматически, то ли ради самого движения, то ли из-за не объяснимого упрямства. Всё реже залезает на деревья, а то за ними леса не увидишь, это его чёрный юмор. В его положении, это уже кое-что. В очередной раз, взобравшись на дерево, он увидел, что лес редеет, поэтому было целый день приподнятое настроение, которое под конец улетучилось. Теперь, наверное, его в лес калачом не заманишь, всплыло выражение откуда-то из под сознания. - Что такое калач -- он даже остановился. - Калач -- хлебобулочное изделие -- выдал ответ, анализ мозга. - Ну, надо же, хлебобулочное -- попытался улыбнуться, но мимика лица встала на дыбы, и отказалась. - Ну, вот уже говорю сам с собой, то ли ещё будет -- мимика сжалилась, сложившись в гримасу, посчитав это улыбкой. - Халтура. Человек двинулся дальше, стараясь ступать не слышно, тренировался всю дорогу, видимо для забавы, получалось уже не дурно, сделал себе комплимент. Два дня назад, он застал так в врасплох медведя, а может, у него было, мало врагов и он не опасался. Медведь выискивал в трухлявом пне личинки, с аппетитом отправляя их в рот. Человек выжидал, может он тоже говорящий, но косолапый так не думал и мелкие двуногие конкуренты ему не нужны, и он с леденящим рычанием кинулся на не званного гостя, за что и поплатился жизнью и своим мясом. Организм не раз напоминал человеку, что он далеко не вегетарианец. И со словами прости, косолапый охотник, стал запасаться мясом. В волю по пировав, он принялся его коптить, решив, что ягод и плодов ему не хватит. Так он приспосабливался, он выживал, и делал это без особых усилий, значит то же не впервой, решил человек. Празднику пришёл конец. Это было понятно даже без их обострённого лесной жизнью чутья. Купца сгубила жадность или молодость, толкнувшая его на рискованный шаг. В общем, чем бы это ни было, легче от этого не становилось. Когда он отделился от охраняемого каравана, решил сократить путь через земли веельзов, надеясь побыстрее и выгоднее продать свой товар. Его отговаривали, как могли, каждый на свой лад, но он был молод, а поэтому упрям или на оборот... Когда последние животные его не большого отряда скрылись из виду, ворон последнее время сопровождающий их караван, большая чёрная птица, громко и пронзительно каркнул, блеснув на солнце зловещим тёмным глазом. Направлялся в сторону темневшего Сумрачного, тяжело взмахивая крыльями. Людей от его крика охватывал озноб, животные вздрогнули, запрядав беспокойно ушами. И только старый воин из охраны вглядывался в след улетевшей птице, странно живо выглядевшими на изрубленном шрамами лице глазами скупо обранил: " Не к добру". И был прав, и все это знали. Купец, проделав, большую часть пути по землям веельзов был, доволен собой. И когда они расположились, на ночлег был, в приподнятом настроении, всё шутил и бологурил, посмеиваясь над оставленными им спутниками. Его настроение передалось и его отряду, не раз удачно ходившим с ним и ни разу не оставшись в убытки. Они ложились с мечтой о богатстве, а проснулись рабами веельзов, которые захватили их малой кровью, их кровью. Это было большим поводом для праздника победы, но у Судьбы предлесов было другое мнение. Вождь племени Рысей народа веельз Силог сидел в раздумье. Всё началось удачно, лучше и быть не могло. Когда перед палаткой их колуна Дилога села Чёрная птица и с важным карканьем прошла внутрь. Часовой тут же доложил вождю. Чутьё у предлесов было отменным и свободный народ начал стягиваться к палаткам вождя. Вождь вышел, и колдун не замедлил явиться на плече сидел Рон, - самый любимый ворон Дилога. - Приветствую тебя Силог. - Здравствуй Дил - Удачной охоты, повелитель духов. - Она будет удачной, ведущей Рысей. Официальная часть закончена, мужчины заулыбались и ударили по рукам. Воздух дрогнул от боевого клича Рысей, никому ничего, объяснять было не надо. На уточнение деталей много времени не теряли. Всё как обычно не в первой -- одним словом воины -- охотники... Вечером купец со своим товаром и людьми были у них. Колдун оглядывал пленников. Стоявшие не стройным рядом те понуро смотрели из-под лобья. Это были неплохо одетые молодые люди хорошего телосложения. На рынке рабов это будет славный товар. А если ещё будет выкуп за купца, не говоря уже за обозы, полные всякого добра. Казалось, надо радоваться, когда все вокруг ликуют в предвкушении огромной прибыли и всего, что они на это приобретут. А что им было нужно Рыси были неприхотливы. Им было нужно оружие, кое-что из одежды и ещё раз оружие. Рабов они не держали и, часто бывало, к концу рынка они либо продавали за бесценок, либо перерезали им горло, поддерживая таким образом репутацию кровожадных дикарей. Основная доля их дохода уходила на ... женщину. Одну единственную, которая могла родить... колдуна! Колдуны так просто не рождались. Вельды брали себе жен из соседних племен. И только одному мужчине, выбранному колдуном, приходилось жениться на женщине, купленной племенем. Повелитель духов и выбирал ту самую, которая должна была родить ему ученика. Торговый люд знал об этом и если у кого оказывалась такая, то бедность была не его удел... Вождь руководил племенем, а кто скажет какая будет зима, где разбить лагерь, где охотники найдут зверя, где подстерегает опасность. Кто вылечит или укажет, где можно чем поживиться. Не раз объединенные войска долинников и степняков даже не могли найти то или иное племя, зашедшее рейдом на их земли. А мелкие отряды, отряды, вступавшие в бой, уходили прямо в небо. Вот что значит для племени Брат духов. Средь предлестников до сих пор ходят черные легенды про племя Сов, оставшееся без проводника. Дилог ещё раз окинул взглядом людей, стоявших перед ним. И чувство тревоги запульсировало с новой силой. Не надо выгоды на рынке, не надо даже... Ученика! Эти люди -- цепь, которая приведёт к Смерти всех вельзов, а не только Рысей. *** В деревне Дели Чабан заболел пастух. Событие не весть какое, но... Он появился дивно, так давно, что даже никто уже и не помнил, даже старожилы. Селяне выращивали черных овец, шерсть которых очень ценилась на рынке в городе Красных Камней. Пастбища были вольные, овцы росли хорошо, селяне процветали. И если бы не досаждавшие волки, лучше и быть не могло. Пастухов было шесть с огромными мохнатыми волкодавами. И только Сакр, заболевший чабан, не имел не одной собаки. Пас стада самого простого люда, хоть его давно хотели перекупить селяне побогаче. Невероятно, но факт, в доверенных ему стадах овцы никогда не болели. И самое странное, не одну чернушку волк не зарезал, ни одна не сломала ногу. Люди души не чаяли в своем пастухе, за его умение и даже за придурковатую доброту, постоянную улыбку и речь невпопад. А кто его не жаловал, так это местные знахари и ведуны. За то, когда он их видел , заливался громким переливчатым смехом. Те крутили пальцем у виска и шли дальше, по своим важным и только им ведомым делам. Была одна старая легенда, легенда, как Сакр стал пастухом, но такая старая, что веры ей никакой. Говорили, как то в их местах появился огромный волк, который резал овец ради кровавой забавы. Жители деревни что только не делали, нанимали охотников, вызывали знаменитого колдуна (местные чародеи не справились), ставили капканы, в которые кроме старого волкодава никто не попал. Серый обнаглел до того, что мог унести овцу прямо на глазах пастуха и даже волкодавы не помогли. Смелые псы не раз вступавшие в схватку не с одним волком, выходившие из неё победителями, пасовали. Был случай, когда собаки всё-таки осмелились всемером кинуться на наглеца. Пастух потом рассказывал, что в жизни ничего такого не видывал. Волкодавы обложили серого по всем правилам и кинулись всем скопом. Через пару секунд из клубка сбитых в драке тел выскочил волк, гордо вскинул голову и посмотрел в глаза пастуха так пристально, что тому показалось сердце остановилось на полударе. Такой у него был взгляд, - полный разума и нечеловеческого достоинства. Потом схватил самого здорового барана и был таков. В селении царили настроения близкие к панике. Стада редели, пастухи отказывались выходить на пастбища, волк стал забираться прямо в овчарни. Тут-то и появился Сакр. Одетый в какое-то рубище с развивающейся белой бородой и со старым выбеленным временем посохом. Отзывчивые Деличабанцв поселили старика в доме сироты Геллы, родителей которой убили веельзы на ярмарке рабов. Пропавших земляков через пару месяцев увидели на ярмарке в качестве рабов предлесов. Они пропали, поехав продать шерсть и руно в Красные Камни. И напрасно село скидывалось на выкуп и напрасно Гелла проплакала все глаза. Веельзы племени Сов посчитали выкуп малым. И, поскольку в плену у них был родственник знатного купца, чтоб толстосум не поскупился на выкуп, как предупреждение, перерезали горло Геллиным родителям прям на глазах девятилетнего ребенка. С того дикого мгновенья никто не видел и лучика улыбки на губах осиротевшей девочки. Отдохнувший путник на утро засобирался в дорогу. Пришли селяне, опекавшие сироту, собрали снеди старику в путь. И когда старик наивно поинтересовался, почему нет привычного для утра оживления, хозяева поникшими голосами объяснили ему свое горе. - А давайте я вам помогу, - сказал путник, и столько в его голосе было уверенности, что селяне даже ободрились. - Да куда тебе, кто только не пытался, - засомневался народ. Но, как известно, утопающий хватается за соломинку. На том и порешили. Сакр вывел поредевшее стадо Геллы (хищник не пожалел и его) и пропас его целый день и ничего не случилось. Второй день тоже прошел без происшествий. Овцы вернулись с пастбища радостно блея, сыто отрыгивая жвачку. На третий день пастухам стало совестно, что какой-то дед сам, без собак, пасет овец. И, откинув свой страх, вывели стада в долину. Вот тут-то и появился волк. Это был тот самый огромный зверь. Собаки первые заметили приближающегося серого разбойника, и, залаяв гулкими басами, стали жаться к пастухам. К остолбеневшим долинникам страх стрелой впился в сердце, порализовав волю. Никто и не заметил, как между зверем и людьми появился старик. Он шел уверенной удивительно лёгкой походкой навстречу неминуемой угрозе. И волк, бежавший спокойной рысью, привыкший не встречать серьезного сопротивления, сбился с шага и удивленно остановился. - Макту наг Тулу гор! -- эти слова заворочались в воздухе ледяными глыбами. - Уходи-и-и! -- словно завыло в сознании ночным криком волка. Невероятно, но всё это произнёс тщедушный старик. Серый попятился, рыкнул так, что души покрылись инеем, развернулся и огромными скачками скрылся из виду. С тех пор его никто не видел. Сакр остался пастухом у долинников, жил в доме Геллы, став её вместо отца. Девочка давно стала зрелой женщиной, вышла замуж за Тана, односельчанина. Их дети сами скоро выйдут из-под родительской опеки, создав свои семьи. А что добродушный старик сделал, что рассказывают в легенде. - Но разве мыслимо такое - Да гляньте на него, - говорили люди. Пастух болел вторую неделю. Гелла и Тан заботились о нём, как могли. Даже дети принимали участие, собирая для отвара лечебные травы, знания о которых передавались с детства. Больной лежал на спине, закрыв глаза, изредка приподнимаясь хлебнуть приготовленного ему отвара. Окинув присутствующих угасающим взглядом, снова ложился, проваливаясь в дремотное оцепенение. А в это время в Сумрачном во время дождя молния попала в черный многовековой дуб, стоявший уже полвека без листвы. В теле дерева появилась рана, начавшая сочиться чёрной смолой с удивительно яркокрасными прожилками. И большая черная муха с легкомыслием насекомых решившая его попробовать, увязла. Жидкость, соприкоснувшаяся с хоботком бедного насекомого наделила его бешеной неистовой энергией. Ближе к вечеру муха взлетела в очищенное дождем небо, оставив в смоле все свои лапки, направившись в сторону догорающего заката. И упала в остывающий отвар в селении Дели Чабан. Эта чаша с отваром была предназначена Сакру. Утром больной встал. От немощи нет и следа. Тан первый увидел это радостное событие. - Дедушка, Вам лучше -- успел вымолвить он, и, хотевший что-то добавить, остановился на полуслове. Старик обжег его таким сияющим взглядом, преисполненным энергией, что на время мужу Геллы показалось, - он увидел чужака. Днём уже всё селение знало, - Сакр выздоровел и народ начал стягиваться к жилищу, служившему ему так долго пристанищем. Пастух вышел к народу в том же рубище, в котором когда-то появился здесь. Все поняли, - остановка путника на этом закончилась. Лицо его было серьезным, ни тени улыбки, и, как всегда, неизменный посох в руке. Гелла пыталась стойко вынести его уход. Она была почти спокойна, но две дорохки слёз выдавали её с головой. С ними их ставший родным дедулечка уже попрощался. Попрощался и с отзывчивыми селянами, даже местные ведуны не пропустили такое событие. Они больше не услышат его смеха и не покрутят пальцем у виска. Даже им, нелюбившим его, было жаль, даже им. Только Тан испытывал облегчение. Нет, он никогда не расскажет, какой взгляд ему довелось увидеть утром. Так закончилась история одного пастуха селения Дели Чабан. И началась другая... * * * Человека била легкая дрожь, наконец-то, неужели, с дрожью он почти справился, но не может быть. И всё-таки. Час назад он слез с дерева самого высокого, что углядел. Этот лес, в котором уже начало казаться скитаться ему вечно, начал редеть! Нет, края он не увидел, но инстинкты пели -- ещё немного. Весь день шёл дождь, моли резали небо с завидным постоянством. Это разнообразие ему даже нравилось. Ближе к вечеру он вышел к старому дубу, в который, видно угодила молния. Странник удивился, дуб стар давно, даже мёртв, ни одного листа. Но из расщелины от удара молнии сочился липкий сок, то ли смола чёрного цвета с красными прожилками. И большая муха неистово жужжала, угодивши в эту ловушку. Ночью у разожжённого костра он размечтался, как выйдет наконец-то из этого леса, увидит людей. И, может, узнает кто он и откуда. Но эти мысли начали таять, гонимые неясной тревогой. Кто-то наблюдал за ним из черноты ночи. Это была большая серая сова. Размер был невероятен для этой птицы. Было ясно, - это странный обитатель этого леса. Сова осталась одна, её Черный хозяин-двойник погиб в незапамятные времена. Но его знание и сила, вложенные в неё, заставляли её жить и без него. Это была почти невыносимая мука. Чтоб освободиться, знание нужно передать. И наконец-то она нашла кому. Мужчина встал, начав настороженно осматриваться. На дереве он заметил сову. Их взгляды встретились... Сознания слились воедино. Человек застыл от нахлынувших чужих воспоминаний. Знания древнего Черного колдуна начали пропитывать его суть. Он стал Ладо. Они были могущественным орденом, который шел через тысячелетия, охраняя этот мир. От огромных ящеров, которых терзал вечный голод, нарушавший хрупкое равновесие, с огромными обезьянами, спустившимися с далеких гор, покрытых необычными уродливыми лесами. Да что там леса. Разведчики, пришедшие оттуда, рассказывали невероятные вещи. Что горы -- это место постоянных изменений всего живого, где нечему нельзя верить. Безобидная в обычных лесах букашка там может нести смерть. Дерево может ночью напасть, пытаясь захватить в свои объятия, и выпить саму душу. А источник этой грязной силы выходит из одного кратера потухшего вулкана. Память о том, сколько им сил потребовалось, чтоб оторвать гору, перевернуть и заткнуть нечистую пасть. Сколько времени ушло, чтобы устранить последствия. А какое было время, когда из Общего океана вновь хотели вернуться ящеры. Там им стало тесно и они сперва делали набеги на прибрежные районы. А потом начали изменяться. И тут они вышли победителями, вывев породу мелких ящеров, которые питались только яйцами своих собратьев. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, когда в их Мире объявился Злой разум. И если б не знание, полученное когда-то Свыше, их Мир не выжил бы. Знания были настолько древними и настолько могущественными, что сама Вселенная могла быть перекроена или уничтожена, как лоскут материи. Ими пользовались аккуратно, как обоюдоострым мечом без рукоятки. Оно служило им для Равновесия. Древность его была немыслимой. Вполне возможно, оно досталось им от пращуров, которые были ящерами... Но теперь они сами были в облике людей, в основном только наблюдавших за людским родом. Все их силы отнимала борьба со Злым Разумом, цель которого была Абсолютный Хаус. Но пользовался он правилами их Мира. Это было тяжелое время, шла вековая война. Битву сменяла битва. Силы Хауса открыли запечатанный вулкан с грязной силой, наделили сущств разумом, подчинив близлежащие народы, бросали их в бой. Тогда-то Черные и стали брать себе двойников. Это были звери и птицы. Обмениваясь сознаниями, связав себя незримой нитью, они получали себе в союзников свои продолжения. Это был болезненный шаг. Если убивали двойника, служитель ордена терял часть силы и был обязан наказать убийцу. Для этого Чёрный бросал все свои дела и начинал поиск. Тот, кто смог одолеть его продолжение, был опасен, и должен быть уничтожен. Ведь простому смертному это было не дано. Враг знал это и старался применить эти знания, как ловушку. Но вскоре противник отказался от этого. Как правило, побеждал Чёрный, или погибали оба. Всё-таки служители равновесия давно обитали в этом Мире и это был их Мир. И всё-таки такой шаг Ордена был оправдан. Если после мести колдун оставался жив, он мог обменяться ещё с каким-нибудь зверем. А погибнув сам... Его второе я начинало искать кандидата. А когда находило, Чёрный возрождался в этом свете, правда в другом обличье. И кто как, не их продолженья были лучшими воинами и разведчиками. И если бы не их звериные инстинкты, которые иногда побеждали даже волю самого хозяина. Ладо готовил свою армию к бою. Он находился в степи, когда-то им же и созданной. Край степи образовывал скалистый берег Общего Океана. Теперь все берега Общего опоясывала широкая полоса степей. Так когда-то было удобно для битвы. Так пусть будет и сейчас. Армия насчитывала много тысяч существ, объединенных его волей. Ее костяк составляли боевые амфибии размером с небольшую лошадь и похожих на тритонов. Они специально были созданы на одном из островов Океана. Питаясь, в основном, моллюсками, эти бойцы имели мощные челюсти, сильные лапы с острыми когтями, помогавшими им отрывать свою пищу, приросшую к подводным скалам. Быстро размножаясь, взрослые особи обволакивали себя коконом, который каменея надёжно охранял их сон. Молодь повторяла их путь. Так не нарушалось равновесие и эти временные боевые капсулы ждали вызова. Их час настал. Впереди амфибий, приплюснутые скалами, лежали каменные черепахи. Их броня не боялась ничего. Смерть им грозила только от старости. Их челюсти имели чудовищную мощь и скорость с которой они могли выкинуть свои короткие шеи для укуса, могли соперничать по скорости с молнией. Это была видимая часть Армии Ладо. О скрытом резерве Враг узнает в самый неподходящий момент. Так должно быть. Тела зверовоинов казалось покрывали степь беспорядочным ковром. Но так только казалось. На каждую тысячу бойцов был поставлен управитель из рода людей, колдун. Кто бы мог управлять таким войском. Черные неохотно брали на такие решающие события людей. Человек слаб, но только не познавший и готовый нести ношу этого умения, учения Чар. Ладо сам был свидетелем смерти людского чародея. Человек, изрезанный смертельно в бою, окруженный врагами, истекая кровью, описывал мечем замысловатые узоры смерти. И, почувствовав свой исход, он воткнул меч в землю, застыл, умер стоя. "Пока у них есть такие, у людей есть будущее" - думал равновесец. Но, в отличие от Злого Разума, орден неохотно привлекал людей на свою сторону, рассчитывая только на себя, но видно сейчас без них не обойтись. Пусть тоже примут участие в борьбе за свой мир. Ладо переключился на своего разведчика, - большую сову., ставшую ему двойником. Она уже достигла края степи и он увидел ее острым взором. Враг занял значительную часть степи, их было больше. Впереди шли броненосцы, как ежи покрытые шипами. Некоторые были меньше и не имели шипов. "Плохо", - подумал колдун, - "значит будут сюрпризы". Следом неуклюже передвигались большие обезьяны с их излюбленным оружием, увесистыми дубинками. Следом шли люди, немного, но это были лучники. Из всего войска они почему-то больше всего не понравились служителю ордена. А потом он увидел арбу. Скрепя деревянными колесами её передвигали четыре впряженных броненосца, везя увесистую поклажу заметно возвышающуюся над ней, покрытую рогожей. На одном из ухабов телегу качнуло и покрывало спало. Это был большой, остроконечный камень, иссиня чёрного цвета. Сознание кольнуло ледяным холодом, он увидел Врага. Служитель Хауса тоже его заметил. В разведчика ударила чёрная молния. Но птица уже сидела на плече у Ладо, он успел убрать её из-под удара. "Значит дело будет серьёзным" - думал равновесец. Он ещё раз освежил в памяти задуманный план, всё стояло на своих местах. Это будет отвлекающая битва. В это время Орден должен разрушить связь Злого Разума с огромной пустотой, зияющей среди звёзд. Именно это нечто и питала Хаус, давала ему силы и возможность находиться в их Мире. На утро Армии выстроились друг перед другом. Повисло тягучее беззвучие. Но оно продолжалось недолго. Из-за войска Зла начала темнеть и приближаться туча, приблизившись нарастающим гулом миллиардом насекомых. Огромные осы, переполненные ядом, искали своего врага и нашли. И кинулись на него, чтобы убить и, кинувшись, сгорели... Туча убийц вдруг стала ярчайшим салютом в утреннем небе. Ладо удовлетворенно кивнул чародею и тот опустил воздетые к небу руки на рукоятку меча. С неба серыми хлопьями падал пепел и Чёрный дал отмашку рукой вперёд. Ковёр из воинов перед ним вздрогнул и двинулся навстречу своей судьбе. Гулко ступая каменные черепахи двинулись на врага, шелест лат броненосцев был ответом на их гулкий топот. Войска сближались, за черепахами ловко заскользили амфибии. Люди и обезьяны, воины Зла, разбились на отряды, каждый занял позицию напротив колдуна неприятеля. Перед броненосцами зашевелилась невысокая трава. Сотни лесных гадюк кинулись навстречу черепахам. Черепахи столкнулись с носителями брони лоб в лоб, под ногами кишели змеи. Воздух наполнился ревом и запахом смерти. Тысячи отстрелянных бронешипов полетели в амфибий. От огромных потерь их спасла природная реакция и выдержанная дистанция. Они уворачивались, сбивали шипы лапами с невероятной скоростью. И всё же треть они потеряли ранеными и убитыми. Черепахи были тяжелей и устойчивей своих врагов. Они старались опрокинуть их на спину, чтоб добраться до слабозащищенного подбрюшья. Под их натиском ряды нападавших смешивались. Змеи чавкали под их ногами. Но потери начались и у них. Мелкие гадюки, проникая в щели в панцирях находили слабые места. Их яд был слишком силён даже для каменных гигантов. Удивительно, что смерть черепах нанесла больше вреда неприятелю, чем пользы. В природной памяти каменных долгожителей не было понятия о неестественной смерти (рождалось их мало, детёнышей сохраняли до единого). Агония черепах была страшной, природа не желала так легко отдать жизнь своих творений, которых она наделила с такой щедростью. Те буквально взлетали в сторону агрессора и бились так неистово, что ломали свои короткие лапы и непробиваемые панцири... На каждого такого гиганта приходилось десятка три носителя брони за какие-то минуты. А амфибии, воспользовавшиеся скованностью противника, легко добирались до их подбрюшья, скользя то тут, то там. Несли смерть, обагренные кровью. Укусы змей им были нестрашны. Специальная железа нейтрализовала любой яд, превращая его в жёлтую липкую массу, которую они сплёвывали при случае в глаза противника. Ладо видел огромные потери в стане врага, который дрогнул и попятился. За долгое время, проведенное в боях, он привык не расслабляться до полной победы. Опыт ему подсказывал, до победы ещё далеко. Как и до конца поединка, который он вёл с Чёрным камнем. Это было невидимое сражение, где удар сменяла защита и если бы хоть один проиграл, то эта битва закончилась бы в тот самый миг. У обоих бойцов силы были разделены на управление своими армиями, но равновесец имел помощников, а сын Хауса нет. И Зло решило это изменить. Повскакивая на безшипых броненосцев, отряды лучников и обезьян двинулись к помощникам. Стрелы с чёрными наконечниками засвистели в воздухе. Чары на них действия не оказывали и два чародея пали. Там сразу нарушилась стройность рядов, что не помешало теснить врага дальше. Чародеи сосредоточились и десятки юрких амфибий по спинам врага устремились к лучникам. Те перезаряжали. Два жителя океана успели добраться до людей, но обезьяны встали на защиту. Их тяжёлые дубины засвистели над головами, грозя любому, кто приблизится. А они приблизились, выждав поворот оружия назад, тритоны напали. Самые ловкие тоже подобрались к другим отрядам. Обезьяны были сильны, ловки и умны, но этого оказалось недостаточно. Но дело своё они делали на совесть, стрелы со свистом ушли искать своих жертв. Ничто не могло помешать изменить направление их чёрным наконечникам. Лучник мог только промахнуться. Или цель изменяла местоположение. Даже тогда стрела немного доворачивала, уворачиваться надо было в последний момент. А стрелы ишли кучно, они несли смерть. Половина Чародеев так и не смогла изменить свой судьбы. Стрелки перешли в защиту, обезьяны не могли противостоять тритонам. Только стрела могла остановить такого бойца раз и навсегда. "Пора!" -- подумал Ладо. Воздух над его войском зашумел непонятным шелестом. Тысячи созданий красными молниями ударили во врага. Это были копьеносцы -- летающие рыбы. Они имели крепкий носовой шип в пол-руки и длинные кожистые крылья-плавники. Во время миграций каскады из красно-желтых тел наводили ужас на обитателей Океана. Все старались уйти с их пути, а кто не успел, тому не поможет ни толстый панцирь, ни крепкая роговистая шкура. Пикируя с высоты они пробивали всё, погибая сами, они освобождали путь в след идущим. На сушу залетали редко, почти никогда, и малыми группами. Но не в этот раз, не в этот раз. Копьеносцы падали вниз, набирая скорость. Послышался отвратительный визг. Так приближалась смерть. Ладо усилил натиск на врага. По чёрному камню с края прошла трещина и кусок (камня) с шумом отвалился. Почувствовав боль и отчаяние служителя Хауса, он усилил давление. Летучие рыбы упали, с войском Злого было покончено. Жил только камень, небольшая чёрная нить ушла от него ввысь. А сверху вернулся огромный чёрный луч, пульсируя всеми оттенками этого цвета и ... Такого Чёрный колдун никогда не видел. От камня разошлось чёрное сияние и его мёртвое войско встало. Смотря потухшими глазами, на изломанных костях, оно двинулось вперёд. Живые враги им были уже не страшны. У равновесца был ещё один сюрприз, но он быстро понял, что это не поможет. Такого не ожидал даже он. Это было невероятным нарушением самой сути Равновесия. Да ещё в таких масштабах. Его братья видно не смогут ему помочь... Что ж, на такой случай решение принято давно... Пора! В голове зашумело древнее пение пращуров, сплетая из самого сияния вселенной заклятие анти-Хауса, такой силы, на которую вряд ли кто отважился из Ордена. Отрешенно взглянув на поле битвы, Ладо как-то буднично вскинул над собой руки наружу ладонями. И два камня, красных рубина на перстнях, соприкоснулись... Колдун вспыхнул ослепительным белым шаром света, который пересилил само светило. Луч в миг соприкоснулся с Чёрным камнем, потушив его сияние. С неба пропал чёрный луч, камень пошёл мелкими трещинами, стал рассыпаться с тихим шелестом. Земля дрогнула от гулкого удара, мёртвое войско пало. Пустота среди звёзд исчезла. Ладо стоял, опустив руки. Большая серая птица, пролетая над ним, дико вскрикнула. И ветер от её крыльев, коснувшись Чёрного, рассыпал его тело в прах. Наступил Мир, да такой долгий, что колдуны, спрятав своё могущество, растворились во времени. * * * Перед посадкой ворон протяжно крикнул и скрылся в жилище Дилога. Через миг колдун вышел, направившись к палатке вождя. Вожак Рысей никогда не видел повелителя теней в таком состоянии. Даже после того, как они пленили богатого купца с его свитой. После этого события ведун Рысей сделался мрачным, начал вести странные речи, мол небеса не на нашей стороне и пленников нужно отпустить. Но теперь, когда тот вошел, Силог встревожился не на шутку, на плече колдуна отсутствовал Карар, любимая птица. По привычке протянув руку погладить любимца и не обнаружив его на месте, Дил удивленно повёл бровью и щёлкнул пальцами. Ворон оказался на своём привычном месте. Повелитель теней взял себя в руки. Вождь Рысей слегка вздрогнул, он никак не мог привыкнуть к таким фокусам, хоть и знал своего друга с детства. Они сошлись, когда от ученика колдуна начали сторониться другие дети, побаиваясь баек, которые рассказывали им их родители. Да и на охотничьи игры у него было мало времени, ему приходилось осваивать другие науки. И только теперь избранник племени начал догадываться, кому он обязан своим положением. - Сил, мне надо идти. - Мы же собирались на рынок рабов, - удивился Вождь, - Ты должен выбрать мать ученика, за купца хорошо заплатят. - Сил, отпусти их, я же тебе уже говорил, это плохо кончится. - Да что это с тобой Что ты говоришь Как это отпусти Когда ещё так повезёт Вспомни, кто их нашёл, кто сказал, чтобы мы их взяли, кто - Да я. Но я их тогда не видел. Сил, послушай меня, говорю в последний раз. Отпусти их. - Нет! - Хорошо. Значит, так тому и быть. - Ты хоть объясни, что значит, что ты уходишь, да ещё в такой момент, - тревога Дилога нарастала, колдун был, как никогда, многословен. Тот погладил птицу. - Карар видел нечто, надо проверить. - Что видел - В Сумрачный идёт человек. - Что один, не может быть - Вот именно, это нужно выяснить. - Ты хочешь сказать, что это сам... - Не похож, но проверить надо, у меня плохое предчувствие. Что-что, а предчувствие колдуна никогда не подводило. И это его друг знал. - Мы сделаем так. Вы пойдёте на Рынок, а я посмотрю на гостя, если всё будет хорошо, то там и встретимся. - А если... -- в голосе Силога послышалась неуверенность. - Если решил -- решительно сказал Дил. - А если передумал... - Нет! -- этим всё было решено. Силог отвернулся, разговор закончен. * * * Пёс бежал третий день, он хотел успеть. Он должен успеть. Хватит с него этого обличья. Его звериное чутьё выло в его сознание уже близко. Его цель сосредоточие силы, которое открылось в этом лесу. Такого шанса нельзя было упускать. В шкуре пса серого окраса с подпалинами, бежал сам Мулан, член могущественной некогда секты Быстрых Теней. Мулан был последним из секты, которую истребили Чёрные. Быстрые Тени набирали к себе молодых магов, которые, пройдя обряд посвящения, обучались мастерствам магии. Вступившим не было пути назад, их предупреждали честно. Но когда становилось ясно, что к чему, было поздно. Быстрые Тени ковали мастеров, мастеров своего дела. В зависимости от наклонности воспитанника, развивались его способности. Это были разные мастера, мастера боевой магии, мастера переговоров и торгов, и советов, мастера шпионажа и убийств, даже мастера земледелия, строительства и рыбной ловли. Секта на определенное время продавала своего мастера, заключая срока на определенное время. Но даже малый срок стоил недёшево. Быстрые Тени были сплочены и преданы друг другу. Их город Трюн был богатейшим в чёрной пустоши, в которой, по сути, других городов то и не было. Люди часто пользовались услугами мастеров. Хоть и сильно недолюбливали их и боялись. За то, что любой мастер по окончании срока оставлял работу и возвращался в Трюн, даже если работа, по мнению купившего Срок мастера, не была закончена. Таких скандальных историй было много. То боевой мастер бросал поле битвы в конце решающей атаки и готовая победа ускользала из рук нападавших. То послы уходили раньше, договорившись не обо всех пунктах. И государство получало меньше, чем рассчитывало. То цена была снижена не настолько и так далее. Единственное, с убийством осечек никогда не было. Правда цена была неимоверно высока, почти непомерна. Иногда шептались люди, что приговоренный умер либо из-за своих хворей, или из-за неосторожности. Но, как знать, как знать. Так что оплата совершалась заново, а срока определялись вновь. Трюн всё богател и богател. Кто мог найти таких мастеров, которые жили в нём. Это особенно вызывало жажду разбойного люда, которому, кстати, не раз доставалось от наёмных мастеров. Сколько их было казнено, плененных сектантами. К чести сектантов, они вели свои дела избегая насилия, но если было надо... О двух битвах до сих пор ходят такие легенды, что люди с трудом верят сказателям, уверяющим, что это правда. Не верят, пусть спросят у пса, бегущего в лесу, он был участником обоих. Битва 1 Синолу магу из Брюзовой башни, стоящей в столице города Красных камней государства Макман не спалось. Спокойный сон был безжалостно прерван кошмаром. И теперь маг не спал, вспоминая сон, пытаясь понять, что он там увидел. Снилась ему бескрайняя синь Рифленого моря, горизонт которого покрыла чёрная полоса. Сознание его полетело навстречу ей. Полоса всё ширилась и увиденное вырвало его из сна жутким кошмаром. Край полосы расширился до горизонта. Гигантские рыбы несли на своих плоских спинах невиданных воинов. Угловатые морды, усеянные острыми зубами, глаза светились зелёными треугольниками, на мускулистых нешироких телах имелись четыре руки, сжимавших четыре острые пики разных размеров. Стояли они на жилистых мускулистых ногах, ступни были четырёхпалые с перепонками, заканчивавшись острыми загнутыми когтями. Тела были прикрыты шкурами, точно подогнанными по размеру. Цвет тел отливал серым металлом. В голове рыбы сидело отдельно от всех существо полностью схожее с остальными. Единственное его отличие было в более светлой коже, цвет чуть пожелтевшего серебра и отсутствие оружия. Оно-то больше всего не понравилось колдуну. Чужак сидел на коленях, вытянув вперёд все четыре руки ладонями вниз. Синол понял, именно он управлял рыбой. У рыбы передние плавники были подобны рукакрылу, только рука была сросшейся с плавником... Маг рассеяно заходил по своей спальне. Такой сон неспроста, таких существ он никогда прежде не видел. Может это злая шутка Элота, мага Бледной Башни государства Лабрар по соседству. Они иногда подшучивали друг над другом, но чтобы так. "Нет, этого не может быть, просто не может!" - подумал Синол. Ладно, он найдёт ответ на этот вопрос. И у него появилось сразу два решения, он выбрал самое простое. И, как оказалось, зря. В Башне имелось два рукокрыла, которых с детства обучил сам Синол. Эти звери почти уже нигде не встречались . Они вели ночной образ жизни, но, если было надо, день им был не помехой. Рукокрылы легко обучались, имея неплохой для зверей ум. Но из-за неприятного вида и отсутствия пользы для людей, были истреблены ради забавы. Но недаром Синол отдал по мере веса за каждого из детёнышей. Он знал то, что другим было неведомо, не будь он Магом Башни, советчиком и врачем правителя Маккмана. Поэтому его питомец отправился в ночь и, легко взмахивая крыльями, направился в сторону рифлёного моря. Маг успокоился, скоро он узнает ответ. Зверь вернулся на следующую ночь. Сев напротив своего хозяина, оживлённо защебетал на лишь ему понятном языке, ему и его хозяину. Из его речи хозяин понял (язык питомца был удивительно цветаст), что никаких диковинных рыб он не видел. Зато где-то в том месте видел необычное скопище кровожадных гарпул. Эти рыбы размером выраставшие с десяток людей были вечно голодны и постоянно рыскали в поисках добычи. Они были необычайно опасны для рыбаков и мореходов, но встречались не так часто. "Так вот что меня встревожило" - догадался Маг, - "Надо предупредить правителя, пусть мореходы не идут в те места". Отчитавшись рукокрыл занял место возле своего сородича. И Санол вернулся в своё ложе, решив отдохнуть. Всё это время он ждал своего посланника. А на утро его покой был нарушен. Ему доложили, что к нему с визитом явился Элот. Это было большим событием из-за своей редкости. И стражи Башни еле скрывали своё удивление. Последний раз Маг являлся пять десятков лет назад, во время Равнинной войны. Хозяин Брюзовой Башни велел принять такого неожиданного гостя. Маг вошёл, нервно подрагивая пальцами, то и дело касаясь на плече своего чёрного крыса. Как будто проверяя, - не пропал ли его вечный спутник. Такого не было даже пяти десятилетий назад. "Стареем" - с сожалением подумал Маг. Они уселись за стол, заставленный фруктами и кувшином вина с одним бокалом. Элот из своей котомки достал свой кувшин вина и бокал, в который услужливо налил спрыгнувший на стол крыс. Хозяин налил себе и они выпили молча, приподняв бокалы в знак приветствия. Беседа текла ни о чём и после третьего бокала крыс запрыгнул на плечо хозяина, приличия были соблюдены. - Хотел бы тебя спросить, - начал Элот. Мулан молча кивнул в ответ. - Может чем обидел я тебя Может чем неугодил Или понял неправильно -- спросил гость. - О чём речь свою ведёшь -- поднял бровь Милан. -- на все твои вопросы ответ -- Нет. - А речь моя о рыбах во сне от горизонта до горизонта. И на каждой десять десятков воинов, и в руках у них по четыре пики, потому что рук у них по четыре. Милан побледне, руки его сжались, сжимая подлокотники кресла и те, жалобно хрустнув, рассыпались в щепки. - Это мой сон. Крыс пронзительно пискнув перепрыгнул на другое плечо. - И он похож на твой, как два моих рукокрыла. Хозяин крыса недоверчиво уставился на Мага. А тот встал и, отвернувшись, чеканя каждое слово, рассказал, что произошло за это время. Лишь умолчал, что думал о злой шутке своего гостя. - И проверить это надо быстро, - закончил он свой рассказ. Да, это они и сами понимали. Гость и хозяин начали свои приготовления. Составив три зеркала квадратом, поставив сбоку по две свечи, а в центре установив стеклянный шар, на который они посадили посланца хозяина, задёрнув шторы, они начали. Песнь их заклинаний была долгой, в конце которой они хлопнули в ладоши. Свет свечей погас и вдруг вспыхнул с новой силой, шар с рукокрылом повернулся в сторону зеркального коридора. Тот вскинул крылья и они увидели настоящий полёт Любителя ночи. Они видели полёт над Рифлёным морем. А когда светило начало подниматься из-за горизонта, вдали появилась чёрная полоса. Это был их сон. Рыбы были огромны, кругом рыбы, куда хватало взора, а на них воины. Поводыри морских тварей увидели рукокрыла. Несколько управителей перевернули свои ладони вверх. В этом не было магии, а просто чудовищная Воля. Из памяти исчезло всё войско. Один из воинов, стоящий ближе всего к повелителю, спрятав свои две пики за спиной, взял чашу, стоящую подле ног. Сделал своими же зубами два осторожных надреза на руке, собрал стекшую кровь, передал другому. И немалая чаша, пройдя по рукам, вернулась полной алой крови. Рыбовожак, взяв ёё, выплеснул в воду перед рылом рыбы. Вмиг в этом красном пятне гарпулы начали вспенивать воду своими телами, хватая пастью кровавую смесь. Морская тварь открыла пасть и начала поглощать гарпул. На других живых кораблях проделали то же самое, море закипело. Этот обед стоил дорого всем. Не всем воинам удалось удержаться, а упасть в воду было делом без шансов. В разгар аппетита некоторые корабли отхватывали другим хвосты, и тогда гарпулы брали своё. И немногие воины успевали перепрыгнуть до соседей. Цена-ценой, но армада двигалась вперёд. Сделав круг, рукокрыл начал возвращаться. Свечи потухли, зато шар ослепительно вспыхнул, озаряя окаменевших Магов. Дрожь прошла по их телам, стремясь вывести их из оцепенения. Они молча посмотрели друг другу в глаза. Это был конец их государствам, положение безнадёжно. Только сдаваться не привило Мага, ну разве, отступить. Они присели за стол, обменявшись местами, винами и кубками. Это будет другой разговор, разговор о ДОГОВОРЕ. Договор заключался в особо нужных случаях и, если его заключали Маги, такой случай настал. Два государства облетела весть -- к нам идёт БЕДА. Тут же забыли о незначительных разногласиях. Маккман и Лабрал готовились к войне. Были посланы самые быстрые вестники, чтобы стянуть все силы, даже снять дозоры с границ. Нужны были все, хоть и этого было мало. В Трюн новость попала быстрее всего, недаром сектанты имели такое название. Верховой проскачет семь рассветов, а пеший теневик потратит на этот путь всего лишь день, а когда и того меньше. Все имевшиеся мастера Трюна были собраны на городской площади. Только им можно было собраться тут. Вышел главный магистр. - Все знают почему мы здесь - В соседних государствах решается их судьба. - Мы попросим самую высокую плату. - Вы все знаете, - какую. - И, если уцелеете сами, наше время пришло. - Всем разойтись по своим делам. От Красных камней до Трюна путь был в два рассвета. Послы Лабрала и Маккмана добрались за день, загнав лошадей. Ответственность об любых договорах у них была полной. Их послали с приказом идти на всё, лишь бы получить помощь от продавцов мастерствами. У входа в город их встретил сам магистр. Послы поняли, - здесь все уже знают, и не соблюдая обычных правил, прямо спросили: - Что вы хотите - Мы хотим десятую часть того, что у вас есть, - был ответ. Послы рассудили, что бы это не было, это и так очень низкая цена. Теневики отказались назвать, что они хотят. На том и порешили, был подписан срок на выполнение работы без учета десятин мастеров. Войска стягивались к берегу. Мастеровой люд под руководством Теневика укреплял прибрежные крепости и превращал прибрежные скалы в непреступную стену. Работа кипела непрекращаясь. В штабах боевые маги разрабатывали стратегию с полководцами государств. Решали, где будут стоять войска и у кого какая задача. На берегу маги стихий под руководством самого магистра чертили схемы своих заклинаний. Каждый при деле, всё организовано. У Мулана было своё задание, он должен достать живого врага! С виду теневик был неприметен, даже простоковат, но даже магистр не мог сравниться с ним в его мастерстве. Мулан был мастером войны и шпионажа, и всего, что к этому прилагается. Ещё в детстве он на инстинктивном уровне чувствовал живых существ, все их сильные и слабые места. Ребенком он не разу не был облаян собакой и оцарапан кошкой, не говоря уже укушен. В драках легко побеждал сверстников и ребят постарше. Хоть он по-настоящему и драками это не считал. Так пару тычков туда, пару тычков сюда. И недавние противники сидели, широко открыв глаза и хватая ртом воздух. А он, извиняющее улыбаясь, подавал им руку, также легко возвращая их в прежнее состояние. Но вот однажды... Мулан был на рыбалке, охотиться он не любил (за глаза ребята звали его рыбоедом), зато всегда был с уловом. Охотники могли прийти без добычи, рыбаки без рыбы, только не он. Подросток основательно, не торопясь, проверял снасти, складывая улов. Как вдруг что-то пошло не так... На берегу, окруженном лесом, крики птиц и зверей, шум листвы начал излучать тревогу. А потом послышались голоса его соплеменников, женщин и детей, оставшихся в лагере. Гул голосов смешался в его голове, крики отчаянья, призывы о помощи, гнев борьбы, имена соплеменников. До лагеря было полдня пути, он добрался в два раза быстрей и опоздал... Стоянка разгромлена и кругом трупы и такой, когда-то сладкий дым от потухшего костра. Некоторые люди были убиты оружием, другие разорваны какими-то свирепыми зверями, огромной силы. Мать лежала с проломленной грудной клеткой, вдавленной внутрь так, что был сломан позвоночник. В руке она держала окровавленное копьё. Рядом лежала оторванная голова их верного пса с куском мяса и шерсти в зубах. Защитник до конца не ослабил мертвой хватки. Изломанное, похожее на тряпку, тело лежало рядом. Своей сестры он так и не нашёл. Он бродил с потерянным видом, невольно сжимая и разжимая кулаки. Потом, сидя у разожженного костра жарил рыбу, которую в самом начале лова положил себе в дорожную сумку из-за её ценности. Рыба была небольшая, редкая и очень ценилась у охотников, они ели её перед охотой на крупного и опасного зверя Юзу. Юзу -- помесь медведя и рыси с головой, похожей на хищную рыбу Зам. Мясо его было не таким вкусным, зато кости имели упругую прочность и резкие острые грани, невероятно острые зубы. Всё это было незаменимым в изготовлении оружия. А шкура была лёгкой, прочной, не имевшей запаха (что делало его отличным охотником), не пропускавшая ни жару, ни холод, не промокавшая под дождём. Про охотника, победившего Юзу, слагали легенды и любая девушка хотела бы стать женой смельчака. Механически пережевывая куски, он смотрел в потухающий костер. В голове раздался щелчёк и вдруг его охватило чувство никогда ранее не испытанное. Гнев тугими холодными волнами окатил тело. Откинув в сторону недоеденный кусок, повинуясь его зову, он пошёл в сгущающийся сумрак. Мулан потом не мог толком вспомнить, как дошёл. В памяти осталась необыкновенная лёгкость тела и жажда мести, но после он помнил всё. Враги разбили лагерь в прогалине леса. Это были люди, одетые в шкуры и большие мохнатые существа, похожие на обезьян, довольствующиеся объедками со стола их хозяев. Они жгли костры, ели и шумно делили легко награбленную добычу. Мулан вышел прямо к ним, и его способности, заворочавшись, как ленивый медведь, начали просыпаться. Вся ватага, ошарашенная такой наглостью, вначале опешила. Перед ними стоял худой подросток, лишь глаза светились нездоровым светом, отражая блики костра. Разбойники весело заулюлюкали, предвкушая ночное развлечение, лишь одна фигура отделилась от толпы и скрылась в ночном лесу. Звероподобный приблизился к подростку, с фырчанием ткнул его могучей зверолапой. Мулан не шолохнулся, рука, как будто, упёрлась в утёс. А потом он ответил... Рука с лёгким свистом открытой ладонью ударилась в грудь зверя, по нему прошла лёгкая дрожь, и послышался отвратительный треск костей. Мёртвое тело ничком, гулко упало под ноги. Воцарилась тишина... Мулан в замедленном времени увидел, как его кровники медленно начали хвататься за оружие. Он дождался, когда они будут готовы. А потом просто захватил их сознание железной хваткой, бросив оружие, они пошли за ним. Подросток вёл их к Мёртвым болотам. Звери сопротивлялись слабо, особенно стойкими были люди. Но и они не избежали своей участи. Загнав своих врагов в болото по шею, он на пару секунд отпустил их сознание и они прочувствовали весь ужас их положения. И сгинули в бескрайнем болоте. Так и нашли его охотники его селения. Он сидел, обхватив голову руками, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Охотники еле сдерживая удивление, переглядывались, перетаптываясь с ноги на ногу. Они прочитали следы, нашли мёртвое тело зверя, потухшие костры, брошенное оружие. Ответ был один -- перед ними сидел колдун, их рыбоед -- колдун, это было невероятно, но факт, как прочитанные следы. Так когда-то изменилась жизнь одного из мастеров теней. Он ушёл из селения с чужаком, преведшим его в Трюн. Лёгкая лодка под косым парусом вышла ночью, в ней двое, мастер навигации Глам и Мулан. Им нужен пленник и ещё не было случая, чтобы Быстрые тени провалили своё задание. Лодка стала на якорь в пол-дня пути до неприятеля и две тени скользнули из неё в воду. На рассвете посудина встала на полный парус на обратный курс. Теперь бы добраться домой и задание можно считать выполненным. Они не кому не расскажут, как под водой перехватили воина с четырьмя руками, отчаянно работавшего своими пиками, как отбивались от гарпул, и как, поймав нужное течение, вернулись точно к лодке. И никто не станет у них спрашивать, почему лодка под полным парусом идёт против ветра. И почему столь опасный пленник не связан, и почему, лёжа на дне их посудины он с закрытыми глазами до сих пор сжимает свои пики. Задание выполнено и вот воин народа Разир стоит перед магистром, но уже без оружия. Но то, что они узнали... Этот народ вёл постоянные войны. Армия была во главе государства. Воины -- это высшая каста. Их учили с детства. Они были яйцерожденными, яйцо катали по спецлабиринтам и кто не выживал... Учёба воина шла с яйца... Разиры процветали, подмяв под себя всех соседей. Их империя росла, ей стало мало места. И она отправила своих лучших сынов на поиски новых земель и новых рабов. Но всё зыбко в этом мире, ох как зыбко. Пленника отправили в застенки Красных Камней. Выглядел он неважно, вялый взгляд, замедленные движения. Тюремщики с опаской закрывали за ним крепкие запоры. А через два часа караул обнаружил выломанную дверь и убитых стражей, оружие пропало, а поиски ничего не дали. В свете надвигающейся угрозы про него забыли и это была большая ошибка номер один, вторая об этом ничего не сообщили мастерам Быстрых теней. Боевые порядки расставлены, всё, что можно, спланировано. Горизонт покрыт чёрной полосой, пора встречаться с судьбой. И они её встретили. Таких боёв не видел не один воин Макксана и Лабрала. Да что там, даже жители Трюна не ожидали такого натиска. Рыбы- корабли заполонили бухту. Разиры перепрыгивали со спины на спину, бежали по живому настилу своих кораблей. Грозовая туча появилась, казалось бы, неоткуда, - просто сгустилась над бухтой. Молнии с диким грохотом резали небо на мелкие куски, небо и агрессоров. Но эта свистопляска не остановила завоевателей новых земель. Добравшиеся до стен Резиры с удивительной лёгкостью взбирались на них. Вниз полилась горящая смола и кипяток. Четырёхрукие умирали молча, никто не слышал ни одного крика. Только звон пик, которые они использовали для взбирания на, как казалось, неприступные стены. Тех, кто достиг защитников, устраивали настоящую резню, идя по горам трупов, удивительно легко пользуясь своим грозным оружием. Вперед выступили воины Быстрых теней, врага надо было скинуть во чтобы-то ни стало. Сила и ловкость Резиров не шла ни в какое сравнение с искусством мастеров. Долго люди потом рассказывали, что увидели... В серых одеждах Тени, вооруженные короткими, но широкими обоюдоострыми ножами, бросились в атаку. Используя какую-то старую технику, они наносили удары. Быстрота их движений напоминала мелькнувшую тень. Казалось, они всего на секунду останавливались около врага и с легким шелестом бежали дальше. Резир с удивлением смотрел на вслед пробежавшего мимо теневика, ронял свои пики, падал на колени, упирался всеми четырьмя руками в землю, и, завывал так трубно и громко, что кровь стыла в жилах. И Резиры, слышавшие этот крик, на секунду застывали, но натиска не ослабили. Видно было, что их сильно озадачивало, от чего перед смертью Резир мог закричать, кто такое мог сделать. Резиры были скинуты со стен, берег усеян трупами. Наступала ночь, мастера Теней скользнули в ночь. На утро защитники увидели, что на берегу не осталось ни одного живого врага. На рыбокораблях это тоже заметили. Жуткиё вой четвероруких на подсознательном уровне сказал жителям, что сила гнева заморцев достигла предела и тут же началась атака. Рыбы ринулись прям на берег. Воины бескрайним ковром бросились на приступ. Рыбовожаки силой воли начали скидывать десятками защитников со стен. Многие из них падали замертво, столько сил они на это тратили, опустошая свой жизненный запас.. Из трещины в скалах один за одним начали выкатываться огненные шары, производя опустошения в рядах жутких пришельцев. Тогда рыбовожаки по двое пересели на свои живые корабли. И гигантские рыбы, ломая плавники, начали выползать на берег, гигантскими вздохами заглатывать шары ещё на выходе из скал. А потом плевать в щели жидким составом, который высыхая на солнце, каменел мёртвой хваткой. Десятки десятков оставили жизнь на этом берегу. Многоруким не оставалось ничего, как делать атаку за атакой. Так продолжалось до вечера. Оборонявшиеся выбились из сил, и никто не заметил, как часть кораблей пропала из горизонта. Наутро тактики Мастеров почувствовали неладное... Оставшаяся часть Резиров поделилась надвое. Одна часть из них подняла все свои четыре руки, выкрикивая гортанные звуки, ближайшие воины обнимались, похлопывая друг друга по плечам. Это было похоже на прощание. В тыл защитникам ударили захватчики неизвестно как пробравшиеся через труднопроходимые скалы, хотя с их ловкостью... Как потом выяснилось, сбежавший из-под стражи четверорукий разведал пути обхода. А вторая разделенная часть на берегу завыла жуткими трубными голосами, опустилась на все конечности. Тела начали деформироваться, превращаясь в огромных, жутких пауков с огромными челюстями. Выстреливая паутину далеко вперёд они бросились в решительную атаку. Даже людям городов исход битвы был очевиден. Против пауков оказались малоэффективными даже бойцы мастеров. Ножи отскакивали от жестокого хитина, а их реакция казалась полётом сонной мухи против неуловимых бросков насекомых. Тут-то в штабе тактиков и появился старец. В выбеленных временем одежде он, казалось, пережил само время. Но не это удивило Мастеров, а речь, которую завел он. - Долгие лета вам, продавцы Мастерства! - Кто ты такой и как сюда попал -- спросили жители Трюна незваного гостя. Они умели сохранять спокойствие в любых ситуациях, но даже для них сюрпризов было многовато. - Вам незачем знать кто я, - сказал старик, поглаживая выбеленный временем, как и он сам, посох. - Договор хотелось бы заключить с вами. - Нет, Старик, приходи позже, мы заняты. - Я не прошу, - ответил старец, - я вам предлагаю выполнить за вас договор. К такому повороту Мастера не были готовы. Глун, начальник тактиков, не выдержал: - Шутить вздумал, безумец, не видишь, что твориться. От его гнева тени удлинились в комнате, начали замысловато извиваться в неестественном танце. На лице пришельца не дрогнул ни один мускул. Он вздохнул, печально глядя на трюновцев, как на неразумных детей, чем ещё больше разозлил всегда невозмутимого Глуна. Тот еле взял себя в руки, тени вернулись на прежние места. Мастерство тактика взяло верх. Он посмотрел на старика уже другими заинтересованными глазами. - Говори, Старик, только коротко по делу. - У меня есть возможность прогнать захватчиков, да так, чтобы больше они никогда не помышляли вернуться к этому берегу. В штабе повисла тишина. - Да как ты помышляешь себе такое -- возмутились Мастера. - А мы тут что по-твоему, в игры играем -- ропот нарастал. Всё это время Глун внимательно вглядывался в пришедшего. Затем повелительно вскинул вверх руку, шум смолк. - А что хочешь в обмен странник -- спросил глава тактиков. - Откажитесь от своей десятины, - не раздумывая ответил старец. Шквал возмущений заполнил комнату. Теперь старик поднял руку, все смолкли. - Слепцы, выйдите и узрите, что твориться, если сможете этому помешать, - помешайте, - А если нет, то и вас уже нет! Картина, которая им открылась, была нерадостной. Бой шел в самом разгаре, и не в их пользу. Резиры, превратившиеся в пауков оказались настоящими механизмами для разрушения и убийств, поразить которых удавалось лишь прямым попаданием катапульты. Силы магии помогали мало, в гуще сражения магическая молния поражала, как и противника, так и своих воинов. Пришельцы, ободренные наметившимся перевесом усилили свой натиск. Медленно, но верно воины Маккмана, Лабрала и Трюна терпели поражение. Оказавшись в окружении люди стояли насмерть за свою землю, это делало им честь, но этого было мало. Трюновцы смотрели на это с ледяным спокойствием, только их тени жили своей жизнью, выдавая их духовное состояние. - Мы согласны на твое условие, старик. -- сказал неизвестно откуда взявшийся и непонятно откуда узнавший об этом предложении Мажин -- главный Магистр Мастеров. - Мы согласны, мы согласны, мы согласны... - повторили присутствующие трюновцы. Договор вступил в силу. Старец не медлил, он вышел на возвышенность и стукнул своим посохом о землю. В яркой вспышке в руках у него оказался обоюдоострый меч, весь испещренный красными рунами. Песня заклятия тягуче полилась в воздухе. Бой замер. Люди, резиры, пауки, - все застыли в самых замысловатых позах, было остановлено само движение, только песня тягуче заполнила воздух и сила её всё нарастала. Меч в руке странника пошёл мелкими трещинами, образовав многочисленную остроконечную мозаику. Перехватив его двумя руками, он поднял его над головой, заклятие смолкло. Движение вступило в свои права, бой продолжился. И тут... Описав круг над головой старца, меч распался на все фрагменты мозаики, которые со свистом разлетелись в разные стороны. Неся смерть только врагам, они легко рассекали панцири пауков, резиров, не останавливая своего смертоносного полета. Тактики отреагировали мгновенно, просигналив сбор воинов к возвышенности, чтобы не мешать новому оружию. Залетевшие в море осколки разили живые корабли противника, которые, забившись в агонии, начали тонуть. Рыбовожаки, увидя такую опасность, перенесли всю свою мощь на старца. Воздух задрожал, упругими волнами ударил в сторону путника. Все, кто оказался между ними, упали, зажимая уши, из которых хлынула кровь. Кровь шла носом, из глаз закапали красные слёзы. Однако тот, буркнув себе что-то под нос, деренул рукоять на себя и все фрагменты с диким визгом вернулись на место, снова образовав блестящую струю меча. Всё повторилось, осколки ринулись на повелителей рыб, - они не знали жалости. Луч силы ослабел, а через время пропал совсем. А белая фигура всё взмахивала и взмахивала мечем, силы заморцем таяли на глазах. Только люди, остывшие от пыла битвы, вздрагивали, когда осколки с визгом вызывали порыв ветра то в одну, то в другую сторону. Солнце начало клониться к закату, воцарилась тишина, нежданный спаситель с посохом начал спускаться с возвышенности. Лёгкий бриз развивал его белые одежды. Воины с благоговеньем расступались, освобождая ему дорогу. Лишь Мастера склонили головы, опускаясь на колено, так они выражали своё почтение его мастерству. Но чудеса на этом не закончились. Белый Маг спустился к берегу моря, возвёл руки с посохом к заходящему солнцу и запел новое заклятие. Его борода, волосы и даже одежда с посохом почернела, светила закрыла мрачная туча, свет померк, ветер усилился, полил сильнейший ливень, смывая трупы врагов в море. Ветер закрутил огромный смерч, который начал всасывать воду вместе с останками резиров и рыбокораблей. Смерч отправился в сторону моря к землям захватчиков, чтобы отдать тела на погребение и предупредить о неповторении подобного. Когда непогода улеглась, в лучах заката старик устало повернулся к теневикам и молвил: - Помните о Договоре, - и пропал во вспышке молнии. Мастера собрались быстро, забрав своих погибших, не глядя никому в глаза, направились в Трюн. Через семь заходов солнца жители Маккмана и Лабрала пригнали тучные стада, привезли продуктов, вина, материи и золото. И пусть Мастера отказывались принимать дары, говоря, что договор расторгнут и им никто не должен, посланники всё оставили, сказав им, что это не по договору, а в благодарность. Сдержанно приняв дары, жители Трюна впервые были не рады этому. Они ждали совсем, совсем другой награды. Да ладно, терпения им не занимать, - они её дождутся... Битва 2 В Бледной Башне Элот оглядывал своё скромное, но просторное жилище. Стол накрыт, мясо, фрукты и вино расставлено. Он ждал в гости Синола, мага красных Камней, его крыс беспокойно крутился на плече, чувствуя тревогу хозяина о предстоящем разговоре. Ровно в назначенное время Синол переступил порог жилища мага Лабрала. Обнявшись, как старые друзья, они уселись за стол. Пили вино хозяина, из его кубков пробовали явства, расставленные на столе. Это считалось знаком высшего доверия среди магов. После третьего кубка они начали разговор о деле, которое беспокоило обоих. - Ты знаешь, Элот, прошло шесть полных солнцестояний после той памятной битвы с резирами, - начал свою речь Синол. При упоминании о резирах Элот передернул плечами и Рыск, его крыс, пронзительно пискнул. - Но покоя я так и не обрёл, меня мучают вопросы, -- Синол пригубил из кубка. - Что тебя беспокоит, собрат, народ не болеет, урожай хороший, улов рыбаков богат, у торговцев полно товаров. Наши государства процветают как никогда, -- говоря Элот поглаживал на плече своего питомца. - Не лукавь, дружище, не лукавь, я как никогда серьёзно обеспокоен, - маг Красных Камней насупился. - Знаю, знаю, ты всегда серьёзен. Тебя беспокоит та десятина Трюновцев, что именно они хотели в оплату, они так и не сказали. - Да, это, и не только. - Что же ещё -- хозяин насторожился. - Мне сняться суслики, ныряющие в свои норы. - Суслики Ты серьёзно А, прости. Продолжай. - У меня предчувствие, что опасность под землёй. Кстати, я посылал своего рукокрыла. Он не увидел ни одного этого зверька. Представь, - ни одного! - Ты прав, Синол, это не спроста. Ох, не спроста. Как бы мы снова не прозевали беду, как в прошлый раз. Чуть не прозевали, - поправился Элот. Переглянувшись, они поняли друг друга без слов. Приготовления не заняли много времени. Хозяин Бледной Башни шепнул на ухо своему любимцу, тот, кивнув в знак согласия, юркнул прочь из жилища. Зеркала, подёрнутые дымкой, начали светлеть, показывая путь Рыска. Тот добежал до ближайшей норы суслика, нырнул в неё, проворно передвигая своё тело. Нора оказалась пуста, как и остальные. Маги готовы были уже вздохнуть с облегчением, как следующая нора привела к большому подземному ходу. Крыс на секунду остановился, но затем уверенно двинулся в направлении, указанном его чутьём. Глоссарий Силог -- вождь племени Рысей Дилог -- колдун племени Рысей Сакр -- пастух селения, странник Гелла -- приемная дочь Сакра Тан -- муж Геллы Ладо -- древний Черный колдун Красные Камни -- город Блот -- чародей Лит -- чародей Килтог -- колдун со склепа Синол -- маг Красных Камней Карар -- ворон колдуна Рысей Мулан -- член секты Быстрых Теней Трюн -- город Быстрых теней Маккман -- государство, столица Красных камней Лабрал -- соседнее государство Кидр -- правитель соседнего государства Общий Океан -- водная среда Рифленое море -- море Общего Океана Разиры -- заваеватели из-за моря Элот -- маг Бледной Башни государства Лабрал Глам -- мастер навигации из Трюна Глун -- начальник тактиков Мажин -- главный магистр Мастеров Нори -- подземный народ Кроторылы -- Служебные животные Нории Рыск -- крыс Элота, мага Бледной Башни Такты -- слыжители Бони Бони -- повелитель Нори

proza_ru/texts/2007/01/20070126106.txt

Многа разнай не чисти водиться в нашим мири. Втом чистле и руской по пачпорту. Вот туто ани все перечистленые: БАБА ЯГА ВОДЯНОЙ ДЕД МОРОЗ ДОМОВОЙ ЗМЕЙ ГОРЫНЫЧ КИКИМОРА КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ ЛЕШИЙ ЛИХО ОДНОГЛАЗОЕ МАРЬЯ МОРЕВНА (МАРА) РУСАЛКА А пракаво забыли вы мне напомните ага

proza_ru/texts/2010/04/20100407203.txt

УспехоТерапия в том, чтобы ставить такие ежедневные цели, составляющие Общую Цель Жизни, которые можно достигнуть за день. Мечтать же надо -- именно о неосуществимом покамест, чтобы настраиваться ещё и на Далёкое Будущее, не страдая от его нынешней нереализованности.

proza_ru/texts/2009/05/20090526633.txt

Лира Ликбеза Спите, детки, крепко-крепко. Мы, игрушки с хвойных веток, Будем сон ваш охранять, Нам нельзя сегодня спать. Приготовим вам подарки: Шоколадных зайцев сладких. Из-за моря добрый слон Фруктов нам прислал пять тонн. А колючий серый ёжик Много пар пошил сапожек. Яркий сказочный узор Рисовал на них бобёр. В сапожок кладём дары И блестящие шары. Спите тихо, без капризов, Ждут под ёлкой вас сюрпризы. Дзинь-дзинь, ля-ля-ля, Дили-дили-бом-бом! Бом! Новый год стучится в дом! Фото из интернета "Новогодний сапожок для подарков"

proza_ru/texts/2015/04/20150401217.txt

Если перевести весь курс политэкономии на простой человеческий язык и выкинуть из него всё лишнее, то останется вот что: Рабство - господин даёт рабу удочку, чтобы тот ловил рыбку и кормил ею господина. А тот за это часть недоеденной рыбки отдаёт рабу (жуткое принуждение, главное сила и власть, а не деньги). Социализм - желание государства накормить всех голодных рыбкой и всех заставить ловить эту рыбку (жуткое принуждение, носящее массовый характер, при этом ни рыбка, ни удочка тебе никогда принадлежать не будут ни за какие деньги. Главное справедливость и власть, деньги вообще ничего не значат). Капитализм - продать голодному удочку, пусть кормится сам, но часть рыбки отдаёт государству (никакого принуждения, удочка ваша, одни налоги и выплаты по кредиту за удочку. Главное достать деньги). Капитализм по-русски - не давать удочку, а продать её через банк в кредит по безумной цене и под бешеные проценты. При этом сам пруд принадлежит банку, право на отлов принадлежит банку, рыба принадлежит банку, и удочка, взятая вами в кредит, принадлежит по залогу тоже банку, которому вы за эту удочку ещё и должны будете всю свою, теперь уже пропавшую, жизнь (вроде изначально никакого принуждения, но не могу понять, зачем между нами, прудом, рыбой и государством встаёт банк со своими кабальными залогами и процентами Нечеловеческая жадность и деньги, деньги, деньги... Любой ценой. Всё ради денег, полное отсутствие справедливости и разума). Вот вам и вся рыбология мать политэкономии.

proza_ru/texts/2012/12/201212251816.txt

Где мои подснежники, Где звон Первого волшебного -- люблю! Спрятались, наверное, Во снах. И теперь я их ищу. (Проигрыш) Нет, нет. Дело не в дождях. А, а - просто я не сплю. Кап, кап. Струйкой по стеклу. Веснаа. Веснаа. Веснаааа... (Проигрыш) Новые ручьи в лесу Журчат. Рушатся сугробы возле пней. А под ними робкая Трава Укрывает муравья. (Проигрыш) Да. Да. Дело не в снегах. А, а - просто я не сплю. Уже полночь на часах. Веснаа. Веснаа. Веснаааа... (Проигрыш) Новые стихи пишу. О чём! Кажется, о странностях любви. Первые подснежники Где вы Как бы мне уснуть сейчас. (Проигрыш) И, и - вас найти во сне, У пня с первым муравьём, Среди нежности травы. Веснаа. Веснаа. Веснаааа (Проигрыш) Где мои звенящие Цветы Под сугробом тающим у пня. Юность и подснежники Мои, Всё ещё я помню вас. (Проигрыш тихо) Нет, нет -- дело не в дожде. Да, да. И не в муравье. Просто не могу уснуть. Веснааа. Веснаа. Веснаааа... (Проигрыш)

proza_ru/texts/2016/04/20160412443.txt

В начале была тьма, и с той стороны двери носом тянули воздух. Херлих перевернулся на живот и открыл один глаз. Господи, подумал, что ж это за люди-то такие Отожмут клавишу динамика и сопят... -Не сплю я, - сказал он громко. -- Не сплю. -Клаус... Голос у Бассмана был виноватый. Мигнув огоньком разблокировки, дверь бесшумно откатила в сторону, и Бассман, громадный, хмурый, прячуший глаза, шагнул в отсек. Херлих спустил ноги с койки. -Можешь не начинать. -Погоди, Клаус. Бассман сел на выщелкнувшийся из стены стул. Несколько секунд он смотрел на Херлиха исподлобья, и только нижняя челюсть его ходила, пережевывая стим-гам. Бассман был юнитом экспедиционного корпуса. Курс генной модификации. Курс тактики. Курс бойца. Шунты, разъемы, боевые модули. Стального цвета по-уставному короткий ежик волос. Серые штаны с эмблемой. Серая футболка с эмблемой. Голограмма на виске. Вопреки расхожему мнению об угнетенной мыслительной деятельности юнитов, Бассман не был туп. -Мы тут с ребятами посовещались, - сказал он, шевельнув плечами, - и решили, что ты можешь выбрать любой участок в нашем пуле. -У вас уже и пул есть Встав, Херлих голышом прошел к раковине, сунул голову под кран и включил воду. Струя ударила в затылок, холодная, плотная. Лицо сразу стянуло в гримасу. -Ты не обижайся, у всех есть пул, - сказал Бассман. -И когда - спросил Херлих. -Что -Когда распределять стали Херлих выпрямился и посмотрел на сидящего. -Две недели назад, - Бассман, не выдержав, перевел взгляд на стопки инфодисков у койки. - Когда последний отчет с автономника пришел. -Понятно. Херлих выключил воду. Прошел мимо юнита к закинутому в угол комбезу. -Клаус, - буркнул Бассман, - это не наша инициатива... -Но вы не против -Нет. Это наш опорный район, это выгодно, это целесообразно. -Нет! Это не ваш опорный район, а их земля! - подскочил к нему Херлих, сращивая комбез в поясе. - Чужая земля, не ваша! Бассман вздохнул. -Клаус, ты, пожалуйста, контролируй себя. У меня рефлексы, повышенная моторика, а ты проявляешь агрессию, провоцируешь. Я могу... -Да ну тебя! - отмахнулся Херлих. - Меня выпустят Он сел обратно на койку. -Нет, - качнул головой Бассман. - Командор не хочет эксцессов. -Что, могу смутить народ -И это тоже. Но, скорее, чтобы парни тебя как-нибудь по-тихому в космос не выкинули. -Я так популярен -После скандала с командором -- да. -Ах-ах, все любят командора, все хотят немного земли. Бассман с вызовом вздернул подбородок. -Я тоже хочу. Херлих с отвращением выкинул из койки видеопланшет и лег. -Хотите, что хотите. -Знаешь, Клаус... - Бассман поднялся, и стул со звоном втянулся в стену. - Ты хороший парень, я серьезно, но иногда тебе словно гильза за воротник попадает. -Спасибо. Образно. Херлих изобразил улыбку и отвернулся. -Клаус, - сказал Бассман в спину, - ты пойми, так или иначе, это было неизбежно. У экспедиционного корпуса свои законы. Этим законам уже пол-столетия. Участники экспедиции получают участки земли на колонизируемой планете. Точка. -Я уже сказал, - глухо произнес Херлих, - эта земля не ваша. -Придурок ты... Бассман переступил с ноги на ногу, сжал-разжал пальцы. Он повернулся, чтобы выйти, и нос к носу столкнулся с командором. Из-за плеча у командора выглядывал топ-директор. Острый взгляд командора вонзился в голограмму на виске. -Юнит ноль-пять-семь-три Бассман Что вы здесь делаете -Виноват, господин командор! - гаркнул Бассман. -Выйдите. -Есть, господин командор! Херлих с интересом повернул голову. Бассман, чеканя шаг, пропал в коридоре. Дверь за ним закрылась. -Здравствуйте, господин Херлих, - выждав с минуту, сказал командор. Он был худ и высок. Желчное, костистое лицо имело титановые фрагменты -- правые бровь, скула, половина челюсти отливали чужеродным, темно-серым цветом. Руки, сцепленные пальцами, он по привычке держал за спиной. На синих бортах мундира черно-желтыми, черно-красными шмелями расселись орденские планки. -Господин Херлих, я хочу дать вам шанс. Херлих бросил взгляд на топ-директора. -А господин Шехтгауф -Он здесь тоже по тому же поводу, - сказал командор. -Мне бы не хотелось, - произнес, розовея, топ-директор, - чтобы между гражданскими и военными службами корпуса возникало напряжение. В конце концов, мы делаем общее дело. Наша экспедиция -- это возможность оправдать надежды, возложенные на нас метрополией. Так сказать, чаяния десятков миллиардов людей. -Ну, - сухо улыбнулся командор, - господин Херлих так не думает. -Как - искренне удивился топ-директор. Он был полон, круглолиц, лыс. Не последний Шехтгауф на высокой должности. Два подбородка, добротный серый костюм, серые фамильные глаза. И мертвая денежная хватка. -Хорошо, - Херлих срастил комбез под горло. - Я готов выслушать. Они расселись на выдвинувшихся стульях -- двое против одного. Херлих подумал: как у нас все вежливо и пристойно. Как у цивилизованных людоедов. Командор прищурился. -Господин Херлих, хотите вы этого или нет, а планета подлежит заселению и разработке. И я намерен выполнить это всеми доступными мне силами и средствами. Вплоть до. Он посмотрел на Херлиха. -Но. Я готов выслушать ваши возражения. Без истерики и прочих эмоциональных выкидышей. С аргументами. Херлих качнулся на стуле. -Вы понимаете, что там своя цивилизация -Примитивная, - сказал топ-директор. -Это не важно, чертовы вы колумбы! Вы собираетесь всех их упечь в резервации! Командор поморщился. -Опять. Не надо кричать, господин Херлих. Вас слышно. -Прекрасно, - кивнул Херлих. - Там около тридцати миллионов аборигенов. Компактными группами населяют материк. Вы собираетесь со всеми развязать военные действия Командор тронул титановую скулу. -Как ксенолог и как контактер именно вы, господин Херлих, отвечаете за переговоры с местным населением. Честно говоря, они мне не особенно нужны. По последним данным мы гораздо сильнее их и, думаю, для пятитысячного корпуса даже сто миллионов папуасов... Херлих усмехнулся. -О, да, слово из тьмы веков... -Господин Херлих, - произнес топ-директор, - военные действия -- это крайность. Было бы хорошо обойтись без них. В конце концов, каждый патрон, каждая плазменная граната -- это деньги. Не говоря уже об орбитальной бомбардировке. Нам бы хотелось, чтобы вы уговорили племена добровольно переселиться... -Не получится, - перебил Херлих. - Они воинственны. Они постоянно воюют. -И вы ставите нам в упрек, что мы покажем им их место - выгнул титановую бровь командор. -Это их земля, их планета. -На которой они режут друг друга. Херлих вздохнул. -Хорошо, а если бы к вам заявились некие существа и бесцеременно выставили бы вас вон из дома, руководствуясь своими соображениями -Два выхода, - пожал плечами командор. - Сдаться или бороться. -А если борьба безнадежна Глаза командора вспыхнули. -Тогда умереть! Херлих скривился. -У местных -- культ смерти. -Я -- только за, - сказал командор. - Резервации -- это ползучие ростки восстаний. А если все передохнут, меньше забот. Я бы вообще все выжег. Топ-директор улыбнулся. -Господин Райтмюллер, я вынужден с вами не согласиться. Все-таки мы должны руководствоваться гуманистическими принципами. Они, в конечном счете, приносят большую отдачу. Поэтому господин Херлих и попробует сначала договориться. -Я попробую, - пообещал Херлих. - Только не ждите, что я буду рассказывать им сказки. -Честность меня тоже устроит, - кивнул, поднимаясь, командор. -Вот и славно! - заторопился следом Шехтгауф. -И еще, - обернулся у двери командор. - До высадки вы все равно под арестом. Я вам не доверяю. Еще сбежите. -Куда - крикнул Херлих. И встретил серьезный взгляд. -К папуасам, конечно же. Хотя им это не поможет. Неделю до высадки Херлих грузил себя информацией с автономной станции, наносил на голографический глобус уточненные ареалы обитания племен, залежи ресурсов и точки форпостов. Выводил портреты вождей. Длинные шеи. Широкие пасти. Дохлые, в разные стороны глядящие глаза. Аборигены определенно походили на каким-то чудом отрастивших конечности рыб. Ноздри-дыхальца, кожа кольчужными пластинками, гребни спинных плавников. Рудиментарные Ан-цок-цок. Ом-то-по. Эк-тук-мо. В речи аборигенов было много "рыбьих" цокающих, чпокающих звуков, сопровождающих раскрытие тяжелого рта. В именах -- тоже. Херлих слушал местное болботание, похожее и на треск суставов, и на щелчки пальцами, и на беззубое шамканье, и пытался повторять. Те, кто слушали его под дверью, наверное, сходили с ума. Настроенный на обратный перевод лингвоадаптер нес беспощадную чепуху. "Моя говорить ак-мо-тыткумо-о-о...". "Десять перемен солнца и т-ытко...". Эх, было бы смешно. "Эт-тухе или сложите здесь пасти". Херлих смотрел видео с метрополии, валялся на койке. Жрал в три горла. Чувство безысходности не отпускало. Ему думалось: они все уже давно решили. С кем я буду говорить С будущими мертвецами А о чем Земли поделены, шахты намечены. Все свободны. Лицо командора то и дело всплывало в памяти, желтоватое лицо мясника. В сухой улыбке, как в сухом остатке, было: кто вы против меня Целя в это лицо, он бил кулаком в стену. -Всех сжечь, да Всех сжечь После торможения и вывода экспедиционника на планетарную орбиту, Херлиху разблокировали отсек. Красный огонек -- зеленый. Сборов не было. Бассман показал ему место на десантном шлюпе. Легкий скафандр. Маломощная пукалка на поясе. Юниты в креслах напротив, ряд, другой, третий. Дрожь борта. Длинный пилон медленно пополз назад. Туша корабля, большая, светло-серая, расцвеченная огнями палуб, вдруг в одно мгновение сдулась как воздушный шар, потеряла в размерах, превратилась в точку на фоне черного космоса. Дрожь разрослась. Уже и сам Херлих завибрировал, застучал зубами, и кресло под ним заходило в компенсаторах. Над головой засвистело, потом басовито рыкнуло. На секунду, на две навалилась тяжесть. Распластанному, Херлиху привиделся там, за третьим рядом, сухой командорский череп. Вставка титановая. А он как здесь - подумалось. Неужели господин Райтмюллер не хочет оставлять его своим вниманием Или показалось Надвинулся, закрывая обзор, оскалил зубы за пластиком шлема Бассман: -Садимся, Клаус! -А ты и рад - спросил Херлих. Бассман перестал улыбаться: -В рожу дать -Дай. -Эх, Клаус... Бассман отвернулся. Взвыли движки, шлюп, зависнув, резко нырнул вниз. Сквозь бронещитки бортов плеснуло солнце, неожиданно яркое, колючее, прочертило полосы, запылало на визорах. Пискнул зуммер. Пол толкнулся Херлиху в ноги, страховочные ремни ослабли. Под щелчки раскрывающихся замков, под грохот отвалившихся аппарелей посыпались наружу юниты. Серые в белый свет. -Давай-давай. Кто-то подхватил Херлиха за шиворот, кто-то наддал сбоку, несколько шагов он пробежал по воздуху, зажатый чужими плечами. А затем планета брызнула в глаза. Белые, ветвистые стволы костяных деревьев, далекие черно-коричневые горы, взбитые розовые сливки облаков. Мягкая, непонятная, чужая земля. И опять Бассман объявился рядом: -В сторону, Клаус! Мимо фыркнул, едва не задев коротким носом, колесный вездеход. Херлих повернул голову и увидел человеческое: серые лбы капониров, штанги освещения, домики, щиты, электрические искры, бульдозеры, треноги стационарных плазмоганов. Форпост рос, ширился, огораживался стеной и колючей проволокой. Юниты отрывали ров по периметру, раскладывали секции крытых траншей. Командный пункт тянул ввысь антенны. А дальше дыбились корпусы транспортов и шлюпов, и шныряла техника, и поднимались в воздух катера, и что-то дымило, и горело, и что-то уже бумкало, решительно, громко, пробуя чужую землю на прочность. -Господин Херлих! Все-таки командор ему не причудился при посадке. Он вышел, отряхиваясь, из шлюпа, похлопал ладонью по обгоревшей керамике, как по крупу боевого коня. -Сразу к нашим папуасам или после Херлих неопределенно мотнул головой. -Что - заглянул в глаза командор. - Не можете отойти Вы же рвались сюда, господин Херлих. Вы еще можете спасти, уговорить... Что-то вроде деревни в тридцати километрах. Поедем Перед выселением, перед узурпаторским погромом, перед геноцидом Я, так и быть, составлю вам компанию. -И не боитесь - процедил Херлих. Командор пожал узкими плечами. -Чего Местных Я же не с голой задницей пойду. Возьму "мамонта", вам дам лодку на воздушной подушке. -А господин Шехтгауф где -А ему как раз незачем. Он -- лицо гражданское, промышленное. -Я просто думал, и он с нами. К командору подшагнул юнит в чине пехотного капитана, отдал честь, что-то проговорил, вместе они согнулись над планшетом, водя по проекции карты осторожными пальцами. Херлих отвернулся. Даже не от них, от всего этого жадного, хищного мельтешения, следов колес и траков, чужеродных зданий, бухт проводов, эллингов, труб. Но и за костяным лесом уже ворочался стальной рукотворный зверь, и облака представляли рваные, истерзанные легкими разведчиками клочья. Поздно отводить глаза. -Едем сейчас, - сказал он. -И то верно, - растянул губы командор. -Вы можете дать команду пока по местным не стрелять -Не могу. Двое уже бросились с копьями под гусеницы. И вы сами же талдычили мне о воинственности, культе смерти... -Но мы же будем за броней! -Господи, Херлих! А какая-нибудь случайность Камень из пращи вам в голову Вы-то будете на открытой лодке. Я хоть и не питаю к вам нежного чувства... -Вы не понимаете! -Первое для меня, - оборвал Херлиха командор, - мои люди. Я их должен беречь, а не ваших папуасов. Папуасы -- второе. И он добавил тише: -По возможности. -Знаете, - сказал Херлих, - я бы на вашем месте удавился. -Отчего же -От чудовищности самого себя. Командор посмотрел странно. -Вы такой дурак, господин Херлих. Извините уж за прямоту. В рубку шестиметровой высоты "мамонта" поднялись на лифте. Пока ехали, Херлих думал, не выкинуть ли командора с открытой площадки. Но рядом стоял Бассман, и еще юнит, а у них реакция... Да и высота не достаточная. Все заодно, все землей повязаны, чужие культура, ритуалы и традиции, предания и легенды никому не нужны. Всем наплевать. В рубке было просторно и высоко, за прозрачным визором низким ковром расстилался костяной лес, за лесом виднелись проплешины, темная вдавлина озера и опять лес, холмы, какие-то острова непонятной природы -- то ли еще одна разновидность растительности, то ли причудливые скальные образования. Качнуло. "Мамонт" покатил вперед, и Херлих заскрежетал зубами от почти физической боли: под военную бронемашину проваливалась первозданная красота. Не прощу, подумал он. -Господин Херлих, вы хотя бы вчерне подготовили речь Командор спрашивал, не оборачиваясь, прикипев взглядом к далекому горному хребту. -Я скажу, что их всех убьют, - сказал Херлих. -Выселят, - поправил командор. -Это одно и тоже! -Нет, далеко нет. -Клаус... - прогудел Бассман. -Как вы не понимаете! -Господин Херлих, - все так же, не оборачиваясь, произнес командор, - идите-ка в грузовой отсек. -Куда -В лодку, господин Херлих. Мы скоро будем у границ стойбища или чего-то похожего. -Это что-то похожее называется ун-це, - желчно сказал Херлих, - но я подозреваю, что здесь это никому не важно. "Мамонт" остановился в ста метрах от частокола. Речка, дырявые мостки, россыпи песка и камни. Дальше -- дырявые юрты из костяных деревьев, кострища, мясо, подвешенное на перекладинах. Лодка выплыла из грузового отсека и, облетев "мамонта", выдвинулась вперед. Юнит-пилот приподнял ее, чтобы миновать частокол. Справа от Херлиха за щитком с иглометом качнулся Бассман. -Господин Херлих, - ожил передатчик, - не молчите уже, проинформируйте папуасов. -Как только увижу, господин Райтмюллер, - процедил Херлих. Ун-це, кажется, было покинуто. Херлих привстал, разглядывая рассыпанные по песку и частью растоптанные ягоды. Заметил светло-голубые шкуры, растянутые на жердях, темные круги жерновов, связки раковин и цветов. Свет насквозь пронзал пустые юрты. Тихо. Никакого движения. Только речной плеск между камней. Херлих включил громкоговоритель: -Ко-ктоц! Звук умер, но родился новый. Ш-ших! Несколько кривых копий вылетело из травы, из-за камней, из воды. Юнит-пилот отвернул лодку в сторону, а Бассман, ощерясь, повел раструбом игломета. Иглы со свистящим звуком ушли к невидимым целям. Кто-то вскрикнул. Снова копья, костяные стрелы, бессильно ударившиеся и отскочившие от борта. Херлих спрятался за визор. Коротко пролаяла пушка с "мамонта". Жидкий фонтан, разбрызгивая голубое и красное, взвился вверх. -Ко-ктоц! А це ом-ма! - напрягая горло, прокричал Херлих. Они выступили вдруг, серо-синие, рыбоголовые люди этого мира, разом отовсюду заполнив пространство между юртами. Высокие мужчины в юбках, скрывающих рыбьи хвосты. Женщины, хвостов не скрывающие, в наверченных на верхнюю половину тела блеклых тряпках. Словно траченые белесым налетом старики. И розовые, голые дети. Они были бесконечно-прекрасны, эти папуасы. Они были восхитительны. Херлих едва не прослезился. -Ом-ма! - выступил из толпы старик с унылой пастью, с потухшим правым глазом и браслетами на руке. Херлих выпрямился. -Ом-ма це: ес ми ка ктоц! Он показал на "мамонт": -От-ки ок-ту Этуц! Этуц Айт-мюлль! -Херлих, - вновь ожил передатчик, - что за Айт-мюлль -Господин командор, - сказал Херлих, - я назвал вас Богом Смерти и призвал их вам подчиниться. Сказал, что теперь это ваши владения. Старик в это время повторил жест Херлиха -- длинные пальцы осторожно потянулись в сторону "мамонта". -Этуц Хи-кк са от-ко! -Господин командор, - наклонился к передатчику Херлих, - он требует доказательств. -Каких - спросили из "мамонта". -Он требует гнева вашего на себя. -Зачем -Такая культура. -А без этого -Никак, - отрезал Херлих. -Убить его -Ну, вы же хотите быть Богом Смерти -Если это поможет. Молния соскользнула с башенки на бронемашине и, прожужжав, вонзилась в старика. Тот упал. Херлих увидел раскрытую пасть, в которой судорожно подергивался узкий язык, дыру с обожженными краями в чешуйчатой груди, какой-то слизкий пузырь в дыре. Местные склонились к убитому. -Этуц! Этуц! - завопили они. - Этуц! А затем бросились к "мамонту". -Херлих! - крикнул командор в передатчик. - Это что -Экстаз, - сказал Херлих и сел на дно лодки. По корпусу били камни и стрелы. Бассман пригибался, но не стрелял в ответ. Аборигены перескакивали через частокол, ломились сквозь речные брызги, и огромный "мамонт" пятился от них, словно напуганный злой мошкарой слон. -А-а-а! Этуц! Этуц! Первые добежавшие цеплялись к тракам, лезли на гусеницы, кто-то нырнул под брюхо, кто-то с разбегу ударился о носовую балку. Пилот поднял лодку на высоту и повел ее к грузовому отсеку. Херлих обнимал себя за колени и улыбался. Даже когда с "мамонта" заговорили плазмоганы. Они поймут, думалось ему. Поймут, что это бессмысленно. Что это страшно. Что это не их земля, не их. Поймут... Командор был в ярости. -Зачем Бесцветные глаза его пытались заглянуть в Херлиха. Но Херлиху был интересны углы барака. Верхний и - немного -- нижний. Еще были интересны свои и чужие ботинки. И, может быть, траур под ногтями. А командор -- нет. -Теперь -- все, - тихо произнес он. -Что -- все! - командор притянул его к себе, схватив за грудки. - Мальчишка! От титановой челюсти веяло теплом. Рядом упитанной беспокойной тенью ходил топ-директор Шехтгауф. -Что, собственно, произошло - спрашивал он то ли самого себя, то ли окружающих. - Инцидент, не так ли Таких будет еще много, наверное. Что в этом плохого Ничего. Потерь нет. -Но есть триста трупов, - мрачно сказал командор. Херлих подавил смешок. -Что! - взревел командор. -Вы же готовы были всех их сжечь -Но не наматывать на гусеницы! Не давить их как... -Жуков - подсказал топ-директор. -Да! Херлих рассмеялся. -О, они все будут здесь. Бог здесь, и они будут здесь. -И что - прищурился командор. -Вам придется или убить их всех, или свернуть экспедицию и забыть эту планету. -Никогда. -Миллионы, - пропел Херлих, - миллионы трупов. Он наконец посмотрел на командора. Тот поиграл желваками, в глазах его промелькнуло удивление, смешанное с брезгливостью. -Вы заигрались, Херлих. Как вам, человеку, вдруг стало ненавистно человечество По кивку командора Херлиху заломили руки. -В карцер. -Эй-эй, - Херлих вывернул шею, - я ненавижу не человечество, а отдельных его представителей. То есть, вас! -А тех, кто получил участки -И их тоже. Всех! Командор махнул рукой, и упирающегося Херлиха выволокли наружу. -Что будем делать - спросил топ-директор. -Ничего, - командор, морщась, потер лоб тыльной стороной ладони. - У меня от его визга голова болит. Ничего не делать. -Вы ему не верите -Как раз верю. -Я распоряжусь, чтобы расширили периметр, установили датчики, запущу дирижабли. -Да, конечно. Командор сел в кресло и спрятал лицо в ладонях. -Вильгельм, - наклонился к нему Шехтгауф. - С тобой все в порядке -Надо было выкинуть его в космос, - сказал командор больным голосом. - Обошлись бы лингвоадаптером... -Может быть, никто к нам и не пойдет. Откуда они узнают -А у нас хватит боекомплекта -Запитаем энергоустановки, не одну, а две, три... Остановим пока бурение. -И будем Богами Смерти Передвижение масс местных жителей зафиксировали сначала на подвешенном на низкую орбиту спутнике, а затем и на автономной станции. На передаваемой на наземный пост картинке с высоты нескольких сотен километров это походило на странный живой узор, медленно ползущий по пятнистой рельефной карте. При увеличении было видно, что идут все: и взрослые, и дети. Кого-то тянут на волокушах, кто-то едет в узких длинных телегах. Командор отозвал дальние форпосты и людей с горных выработок. Неделю шлюпы свозили персонал и оборудование на основную базу. Росла стена, монтировались установки на вышках. "Мамонтов" поставили на автоматическое дежурство. В радиусе пятнадцати километров вырубили весь лес, выровняли и спекли почву. Командор спал урывками. На командном пункте ему соорудили диванчик, и он дремал там под писк систем оповещения и входящих инфопакетов. Несколько племен уничтожили еще на дальних подступах, у границы вырубок. Сколько не прогоняли через громкоговорители: "Ок-ка! Ес ка этуц!" - "Стойте! Здесь вас ждет смерть!", все было бесполезно. Бежали, ползли, щелкали пастями. Даже дети. Раненых и совсем маленьких юниты бросили среди трупов -- добить не смогли. Отступили, оставив пестрый вал из рыболюдей на опушке. Херлих в карцере пел веселые песенки. Его, в конце концов, привели на совещание. -Это можно остановить - сразу спросил командор, показывая на монитор с бредущими к базе аборигенами. Херлих фыркнул. -Вы -- Бог. Вы должны собрать жатву. -Из миллионов -Страшно, господин Райтмюллер Командор скривился. -Была бы польза. А это -- безумие. -Так эвакуируйте нас отсюда! -Вы думаете, я могу -Метрополия вложила миллиарды, - вставил топ-директор. -Кроме того, мы ее надежда, - сказал командор. - Не единственная, но все же надежда. -И похоронная команда для них - кивнул на монитор Херлих. -Мы сильнее и выше в развитии. Резервации -- это все, что я могу им предложить. -Мясники, - прошипел Херлих. - Как вам будет спаться после этого -Мне уже плохо спится, - усмехнулся командор. - Но я же Бог, мне можно брать на себя. Все, что смогла позволить себе база затем -- полеты разведчиков. Аборигены копились на границе леса, но дальше не шли. Люди прятались в траншеях и бараках, занимали по боевому распорядку места в "мамонтах" и вездеходах, становились за иглометы и плазмоганы. И ждали, ждали, ждали, тревожно вглядываясь в далекую полоску костяных деревьев. День, два. На третий день зарядил дождь, холодный, пахнущий тухлой рыбой. Свет прожекторов упирался в него как в стену. Командор был уверен, что местные полезут как раз после дождя. Юниты-разведчики доложили, что папуасов собралось к миллиону. Они плотно засеяли лес и прилегающие к нему равнины. Через два-три дня должны были подойти еще полтора миллиона. Бледность топ-директора слегка отдавала зеленью. Или это было свечение монитора Вроде бы он даже похудел. -Вильгельм, - сказал он командору, - я боюсь. -Прекрати. Можешь залезть в "мамонт". Его вряд ли опрокинут. -Их очень много. -А я Бог Смерти, забыл Этуц по-ихнему. Мы же их перемолотим, Густав. С орбиты шарахнут тактическим, если что. Ты гражданских отправил Топ-директор кивнул. -Последний шлюп ушел вчера. -Ну, - бодро произнес командор, - пять тысяч военных юнитов против копий и стрел! Сектора разобраны, пристрелочные маркеры нанесены, автоматика не вырубалась, тьфу-тьфу! -Но миллионы... Командор посмотрел на топ-директора. -А за это отвечать мне одному. Херлиха вывели на вышку утром, когда дождь, издыхая, крапал едва-едва. Ему связали руки и усадили на стул. Рядом, в вертлявой полусфере, пристроился Бассман. У него был тяжелый плазмоган с гидравлическим приводом на станине. Он водил раструбом по воздуху, высматривая в оптику начало атаки. Пока было пусто. -Они все тут завалят своими трупами, - сказал ему Херлих. Бассман пожалел, что тому не залепили рот. -Знаешь, - сказал он сквозь зубы, - я был о тебе лучшего мнения. -Смешно. А какого ты мнения о местных -Они могли бы составить тебе компанию. Херлих рассмеялся, качнувшись на стуле. -И составят, составят. Он вздрогнул, когда на всю базу заревел сигнал тревоги. Бассман же поджался, прижал глаз к овалу окуляра. Из серой мороси на границе леса выступили тени. -Юниты! - загремел голос командора. - Папуасы идут умирать. Но если вы проявите слабость, умрете вы. Этот мир необходим метрополии. Этот мир необходим вам. Сражайтесь и не думайте о мертвецах. Сколько бы их не было. Я! Я все беру на себя! Над головой Херлиха, стрекоча, пролетели лодки. Где-то вдалеке зацокал, зачпокал над рыболюдьми лингвоадаптер, призывая остановиться. Этуц! Этуц! Серо-синее море нападающих сначала показало кромку, затем раскинулось, разрослось, вспухая отдельными гребнями, занимая пустоту, вытягиваясь к форпосту нитями, каплями самых быстрых, самых нетерпеливых. -Далеко, - шептал Бассман, - еще далеко. Вышка завибрировала. Ни фигур, ни лиц в оптику пока было не разобрать. Но уже виделось: много, очень много. И дальше, и дальше, за черточками деревьев. Запах тухлятины плыл впереди. Херлих сморщился. Бассман мотнул головой. Первые залпы сделали дальнобойные плазмоганы "мамонтов". Это были больше упреждающие выстрелы, накрыло всего десяток, может быть, два десятка рыболюдей. Всплески искристых взрывов походили на лопающиеся мыльные пузыри. Одинокое тело подлетело метров на пять. Лодки ходили на бреющем. В них кидались. Юниты с бортов отвечали очередями из иглометов. Ближе, еще ближе. Плечи и ноги у Бассмана затекли, и он шагнул из полусферы наружу, помахал руками, поприседал, шумно выдыхая. -Не спасет, - сказал Херлих. -Мы их всех положим, - Бассман сплел и с хрустом расплел пальцы. -Давай-давай. Херлих посмотрел, как Бассман забирается обратно, на его напряженную спину, бугры лопаток, и перевел взгляд на подступающее рыболюдское море. Оно двигалось незаметно, обманчиво-медленно, оно "кипело" по кромке, оно волновалось, пожирало свои же части и будто бы наплывало само на себя. Ахнули мортиры капониров. Огненные шары вычертили в небе параболы. Внизу, у подножья вышки, затрещали цилиндры накопителей. Это уже не было пристрелкой. Смерть опустилась и разорвалась в серо-синей гуще. Слева, справа. Чуть дальше, в глубине. Тут же грянули "мамонты", выкашивая плазменным огнем ближние ряды. Но секунда, другая -- и страшные проплешины с жидкими останками на дне затянулись, как вода смыкается над камнем, и заполнились новыми рыболюдьми. -Сколько их, бог мой, - прошептал Бассман. Включилась система наведения -- уже можно, уже меньше пяти километров. Выцеливай, помечай рыбьих тварей. Снова мортиры послали шары в небо. Со стены впереди заговорила ракетная установка. Дымный шлейф рассеялся в воздухе. Бассман рассмотрел наконец в окуляр лица. Разве ж люди Уродливые пасти, выпученные глаза. Куда, куда вы все идете Он еще подумал: детей-то зачем А потом стало некогда думать. Он наводил и стрелял, ждал подпитки и вновь стрелял, щерился попаданиям и стрелял опять. В ушах стояло шипение накопителя. Пальцы сводило от бесконечного жима тугой спусковой скобы. В глазах было серо-сине от рыболюдей. Они шли, они умирали, они сгорали в огне и брызгах белесой крови, они взбирались на умерших и скатывались по ним вниз. Они упорно подбирались к форпосту. Из капониров уже били чуть ли не прямой наводкой. Плазмоганы "мамонтов" заставляли светиться воздух. Со стен заработали юниты с иглометами. Но рыболюди не кончались. Сотни и тысячи их ложились в спекшуюся землю, чтобы по ним прошли следующие. Сотни и тысячи следующих преодолевали едва десяток метров. -Этуц! Этуц! - дрожало небо. Бассман не заметил ни медленного восхождения солнца в зенит, ни его трусливого бегства к горному хребту. Он стрелял. Увязая в телах, прорезали рыболюдское море "мамонты", но остановить его не могли. Росли валы из трупов, чернели воронки, но все это накрывалось новыми волнами нападавших. Рыболюди захлестнули капониры и полезли на стены. Греметь и взрываться начало совсем рядом. Пошли в ход термические гранаты. Стены держались. Юниты стреляли в упор. Бассману выхлопом опалило брови. И как-то за этим выхлопом он совсем пропустил, что рыболюди вдруг кончились. Вот так. Командор оскальзывался на крови, но равновесия не терял. В стороне "мамонты", нацепив ковши, сгребали рыболюдей в сторону от базы, а здесь, у капониров, было еще не убрано. Трупы лежали курганами и холмами, и Бог Смерти бродил между ними, цепляясь за руки, за ноги и хвосты и нетвердо ступая по недавно живому. -Сволочи! - орал с вышки не развязанный Херлих. - Вы видите Вы же звери! Его почему-то было хорошо слышно. Командор пытался считать мертвецов, но все время сбивался. Губы его шевелились, но считал он про себя. Его нашли вечером, за ангарами, немолодого, худого человека с сухим лицом и с титановыми фрагментами брови, скулы и челюсти. Он висел на чудом не спиленном костяном деревце на шнуре из стандартного спас-пакета. Ни бумажной записки, ни видеозаписи. Просто Бог Смерти Вильгельм Райтмюллер познал Этуц.

proza_ru/texts/2013/04/20130422206.txt

Татьяна Партина Мне рассказали эту быль, а может -- небыль: Когда пустуют ночью тихие дворы, На землю падают тайком кусочки неба И превращаются в воздушные шары. А по утрам проходят, крадучись, дворами Никем не узнанные сборщики шаров, Шары зелёные находят под кустами И прячут в ящики свои без лишних слов. Шары, как солнце, ярко-жёлтые, порхают Над одуванчиками бойкой чередой. Их эти сборщики коварные хватают И прячут в ящики со всякой ерундой. А между красными цветами на рассвете Шары пурпурные скрываются от глаз. Они надеются, что их отыщут дети, А не губители шаров в который раз. И я поэтому теперь встаю с рассветом, И не даю, конечно, маме тоже спать. А вдруг удастся отыскать мне место это И раньше всех шары чудесные собрать! рисунок автора

proza_ru/texts/2015/12/20151225317.txt

Автор текста Анисимова Е.С. Авторские права защищены. Продавать текст нельзя. Курсив не зубрить. Замечания можно присылать по почте: exambch@mail.ru https://vk.com/bch5 См. сначала п. 95 1. ПАРАГРАФ 95 2: "цАМФ: синтез и действие через протеинкиназу А". Содержание параграфа: 1. цАМФ и протеинкиназа А. 2. Механизм активации протеинкиназы А под действием цАМФ. 3. Действие ПК А на белки 4. Д в о й н а я р е г у л я ц и я АЦ. Таким образом, активация Gs белка приводит к ... Активация Gi белка, наоборот, приводит к ... Gs активируется: ... Gi активируется: ... 5. Действие бактериальных токсинов на G-белки. Действие коклюшного токсина на АЦ. О последствиях накопления цАМФ при действии холерного токсина (п.110): 6. Как глюкагон повышает [глюкозы] в крови. Механизм действия. 7. Принцип каскадного усиления 8. Разрушение цАМФ и ингибирование его разрушения. 1. цАМФ и протеинкиназа А. цАМФ синтезируется из АТФ при отщеплении от АТФ двух фосфатов и образовании фосфодиэфирной связи между атомом О в 3-м положении рибозы и фосфатом в 5-м положении рибозы; из-за этой связи такая форма АМФ называется циклической и обозначается цАМФ. Фермент, который катализирует образование цАМФ, называется АДЕНИЛИЛ/ЦИКЛАЗОЙ (АЦ). Чем активнее АЦ, тем больше цАМФ. цАМФ активирует протеинкиназу А (ПК А), протеинкиназа А фосфорилирует белки, в результате чего изменяются конформация и активность белков; белки начинают или прекращают работать, в результате чего начинаются или прекращаются процессы, осуществляемые этими белками, то есть возникает ответ клетки на изменение концентрации цАМФ. 2. Механизм активации протеинкиназы А под действием цАМФ. ПК состоит из двух регуляторных субъединиц (Р) и двух каталитических (К), причем регуляторные и каталитические могут быть соединены (образуя тетрамер) и могут быть отделены друг от друга. Каталитические субъединицы называются каталитическими потому, что способны катализировать фосфорилирование белков. Регуляторные называются регуляторными потому, что регулируют активность каталитических. Когда регуляторные и каталитические субъединиц связаны (образуя тетрамер), каталитические субъединицы не могут работать, то есть регуляторные являются ингибиторами каталитических. Таким образом, в состоянии тетрамера ПК А не активна. Регуляторные ингибируют каталитические за счет того, что влияют на конформацию каталитических. Когда регуляторные субъединицы отсоединяются от каталитических, конформация каталитических изменяется так, что каталитические могут работать. Отсоединение регуляторных субъединиц от каталитических происходит тогда, когда с регуляторными субъелиницами связывается цАМФ: цАМФ так изменяет конформацию регуляторных, что регуляторные отсоединяются от каталитических. Т.о. цАМФ активирует ПК А. Кратко: цАМФ связывается с регуляторными субъединицами ПК А, в результате чего регуляторные субъединицы отсоединяются от каталитических; после этого каталитические могут работать: фосфорилировать белки и изменять их активность. 3. Действие ПК А на белки Некоторые белки после фосфорилирования протеинкиназой А активируются, а некоторые инактивируются. Пример белка, активность которого снижается после фосфорилирования протеинкиназой А -- это гликоген/синтаза. Снижение активности гликоген/синтазы приводит к замедлению синтеза гликогена (из глюкозы), что целесообразно при голоде и стрессе, когда глюкоза нужна мозгу и другим тканям в качестве источника энергии (при голоде и стрессе активность ПК А в клетках увеличивается). Примеры белков, активность которых после фосфорилирования протеинкиназой А увеличивается: Киназа фофорилазы гликогена, триглицерид/липаза, холестерол/десмодаза, CFTR. Активация киназы фосфорилазы гликогена приводит к тому, киназа фосфорилирует фосфорилазу гликогена, активированная фосфорилаза гликогена начинает расщепление гликогена, что приводит к образованию глюкозы в печени и АТФ в мышцах; образованная в печени глюкоза выходит в кровь и доставляется к мозгу, позволяя ему жить и работать. Активация триглицерид/липазы приводит к ускорению расщепления жира, что 1) дает жирные кислоты для выработки энергии в тканях, 2) приводит к похудению. CFTR -- кистофиброзный трансмембранный регулятор проводимости (ионов хлорида через мембрану клетки наружу) -- п.110. Кроме ферментов, ПК А фосфорилирует другие белки: ионные каналы, транскрипционные факторы и т.д. Изменение активности фермента тирозин/гидроксилазы приводит к изменению синтеза ДОФА (субстрата для синтеза дофамина, норадреналина, адреналина, меланина -- п.68). 4. Д в о й н а я р е г у л я ц и я АЦ G-белками. Это выражение означает, что активность АЦ может как повышаться, так и снижаться, так как АЦ регулируется двумя типами G-белков: белок, который активирует АЦ, называется Gs белком (s -- стимулирующий), а белок, который ингибирует АЦ, называется Gi белком. Gs белок -- это активатор АЦ, а Gi белок -- это ингибитор АЦ. Таким образом, активация Gs белка приводит 1) к активации АЦ, 2) синтезу цАМФ активированной АЦ, 3) накоплению цАМФ и 4) активации ПК А, 5) фосфорилированию белков. Активация Gi белка, наоборот, приводит к: 1) ингибированию АЦ, 2) прекращению синтеза цАМФ, 3) снижению [цАМФ] в клетке, 4) ПК А не активируется, 5) белки не фосфорилируются (те, которые могли бы фосфорилироваться под действием ПК А). Gs активируется: 1) рецептором глюкагона при связывании с ним глюкагона, 2) ;-адреноцепторами при связывании с ними адреналина или норадреналина (НА действует через ;1-адренорецепторы, а адреналин через ;1 и ;2), 3) рецепторами тропинов при связывании с ними тропинов, 4) рецепторами ПГ Е2 и I2 при связывании с ними ПГ, 5) другими комплексами гормонов со своими рецепторами. Все перечисленные гормоны через указанные рецепторы активируют Gs белок, что приводит к активации им АЦ, синтезу ею цАМФ, активации циклическим АМФ протеинкиназы А, фосфорилированию протеинкиназой А белков, изменению активности белков и процессов. Все это приводит к увеличению активности большинства клеток. Gi активируется: 1) M2-рецептором ацетилхолина при связывании с ним АХ, 2) ;2-адреноцепторами при связывании с ними адреналина или норадреналина, 3) некоторыми рецепторами опиоидов при связывании с ними опиоидов (или агонистов), 4) рецепторами Тх А2 при связывании с ними Тх, 5) рецепторами соматостатина при связывании с ними соматостатина, 6) другими комплексами гормонов со своими рецепторами. Все перечисленные гормоны через указанные рецепторы активируют Gi белок, что приводит к тому, что АЦ не синтезирует цАМФ, цАМФ нет (мало), ПК А не активируется, белки не фосфорилирует. Все это приводит к уменьшению активности большинства клеток. Поэтому действие через Gi белок -- один из механизмов действия гормонов, снижающих активность клеток, т.ч. нервных, то один из механизмов действия ингибиторных нейротрансмиттеров (см. действие ингибиторных нейротрансмиттеров в п. 97). Напоминание: рецепторы, активирующие G белки, 1) могут активироваться не только гормонами, но и агонистами, 2) бывают активными без гормона (конститутивными). 5. Действие бактериальных токсинов на G-белки. Действие коклюшного токсина на АЦ. Поскольку коклюшный токсин ингибирует Gi белок, этот Gi белок не может ингибировать АЦ -- в результате АЦ работает дольше нужного, образует много цАМФ. Коклюшный токсин "ломает тормоз АЦ, и без тормозов АЦ работает излишне активно". Таким образом, и холерный токсин, и коклюшный токсин приводят к накоплению цАМФ, хоть и действуют на разные G-белки. О последствиях накопления цАМФ при действии холерного токсина (п.110): накопление цАМФ приводит к открытию каналов для натрия и хлорида, эти ионы выходят из клеток кишечника в полость кишечника, за ними по осмотическому принципу идет вода, что приводит при холере к диарее и потере организмом солей и воды (обессоливанию и обезвоживанию). Сниженная способность белка-транспортера хлорида (CFTR) к транспорту хлорида приводит к замедленной потере хлорида и воды организмом и увеличивает шансы выжить при заражении возбудителем холеры. Так бывает у гетерозигот с мутантным геном CFTR -- это пример мутации, увеличивающей жизнеспособность; но гомозиготы с мутантным геном CFTR не доживают до взрослого возраста из-за кистофиброза. 6. Как глюкагон повышает [глюкозы] в крови. Механизм действия. 1. Глюкагон связывается с рецептором и активирует рецептор (образуется комплекс глюкагона и его рецептора). 2. Активированный глюкагоном рецептор активирует Gs белок. 3. Активированный Gs белок активирует АЦ. 4. Активированная АЦ синтезирует цАМФ. 5. Синтезированный цАМФ активирует ПК А (связываясь с ее регуляторными субъединицами). 6. Активированная ПК А фосфорилирует белки, в т.ч. киназу фосфорилазы, которая в результате активируется. 7. Активированная киназа фосфорилазы фосфорилирует фосфорилазу и активирует ее. 8. Активированная фосфорилаза гликогена начинает расщепление гликогена. 9. Расщепление гликогена печени приводит к образованию глюкозы. 10. Глюкоза поступает в кровь. Аналогично действует адреналин через ;-адренорецепторы, начиная с активации Gs белка. 7. Принцип каскадного усиления (на примере глюкагона) заключается в том, что одна молекула глюкагона, связываясь с рецептором, приводит к появлению в клетке тысяч молекул цАМФ -- это обусловлено тем, что цАМФ синтезируется ферментом АЦ. Связывание гормона с рецептором приводит к активации АЦ, которая успевает синтезировать несколько сотен (или тысяч) молекул цАМФ. Одна молекула цАМФ приводит к появлению тысяч молекул глюкозы -- это обусловлено тем, что появление цАМФ приводит к активации ферментов (сам цАМФ активирует ПК А, затем ПК А активирует киназу фосфорилазы, затем киназа фосфорилазы активирует фосфорилазу). Таким образом, молекула глюкагона приводит к появлению сотен или тысяч молекул цАМФ, а каждая молекула цАМФ из этих тысяч приводит к появлению тысяч молекул глюкозы -- в результате одна молекула глюкагона приводит к образованию миллионов молекул глюкозы. За счет каскадного усиления достаточно небольших количеств гормонов в крови для того, чтобы сильно изменять скорость химических реакций в клетках (метаболизм) и вследствие этого -- концентрации метаболитов в клетках (химических состав клеток). Каскадное усиление основано на том, что в передачи сигнала гормона в клетку участвуют ФЕРМЕНТЫ. Количество молекул второго посредника, которое может образоваться при действии на клетку одной молекулы гормона, называется коэффициентом усиления. (КУ). Количество молекул метаболита, которое может образоваться в клетке при действии на клетку одной молекулы второго посредника, тоже называется коэффициентом усиления. КУ при образовании вторых посредников в результате действия на клетку разных гормонов составляет от 100 до ста тысяч. КУ при образовании метаболитов под действием вторых посредников составляет от 100 до 1000. КУ при образовании метаболитов клетки под действием гормонов составляет от 105 до 1011. Эти цифры соответствуют концентрациям гормонов, вторых посредников и метаболитов. 8. Разрушение цАМФ и ингибирование его разрушения. цАМФ разрушается путём расщепления (гидролитического) фосфодиэфирной связи в молекуле, поэтому фермент, который разрушает цАМФ, называется ФОСФО/ДИ/ЭСТЕРАЗОЙ цАМФ(ФДЭ). В результате цАМФ превращается в обычный нециклический АМФ. Ингибирование ФДЭ (некоторыми кардиотониками и противовоспалительными) не позволяет ей разрушать цАМФ и приводит к накоплению цАМФ и продлению эффектов цАМФ.

proza_ru/texts/2017/06/201706082432.txt